Текст книги "Нетерпеливый алхимик"

Автор книги: Лоренсо Сильва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Очайта вдруг образумился: куда-то ушла свойственная умирающим желчность, и его голос звучал поразительно спокойно. Я решил воспользоваться временным затишьем, и, наступив на горло собственной гордости, проговорил:

– Хорошо, сеньор Очайта. Пока мы вам верим. И прошу прощения за непрошеное вторжение. Мы не хотели вам мешать.

– Еще как хотели, сукин ты сын! – принялся за свое Очайта. – Надеюсь, полученный урок укоротит твой гонор. Не хочу говорить «До свидания» – век бы вас не видать!

Мы оставили Очайту сидящим в кресле. Его полный торжества взгляд был обращен к желтой долине и терялся в той страшной дали, куда он скоро должен был отправиться сам. Эутимио проводил нас до выхода. Прежде чем закрыть дверь, он вынес следующий вердикт:

– Я же говорил, сборище пидоров. И неудивительно, коли в гвардию берут баб.

Глава 16
Опустить руку в огонь [75]75
  Опустить руку в огонь – намек на Гая Муция Сцеволу. По античному преданию, Сцевола – римский герой, пробравшийся в лагерь этрусков, чтобы убить царя Порсену. Был схвачен и, желая показать презрение к боли и смерти, сам опустил правую руку в огонь.


[Закрыть]

Пока мы возвращались в Мадрид, погода успела насупиться. А при повороте на трассу М-30 небесные хляби вдруг разверзлись, обрушив на город водяной смерч. Хотя Чаморро поставила «дворники» на максимальную скорость, дорога различалась с трудом, и через пять минут мы застряли в грандиозной пробке. Метрах в ста впереди, среди моря зажженных фар, виднелся красный треугольник, огораживавший перевернутую машину желтого цвета. Присмотревшись, я сумел прочитать грозное предостережение: «ОСТОРОЖНО, АВАРИЯ НА ПРАВОЙ ПОЛОСЕ». Цепочка красных огней мерцала и терялась в сплошной пелене дождя, продолжавшего неистовствовать за окном нашего патрульного автомобиля.

– Наконец появилась минутка, и можно спокойно все взвесить, – сказал я.

– Почему бы и не здесь? Место не хуже любого другого, – рассудила Чаморро, выпустив руль из рук.

Произнесенные слова были первыми за время пути из Гвадалахары. Я вдруг почувствовал, что моя подавленность стала отступать. Черная полоса, в которую попали мы с Чаморро не только в переносном, но и в прямом значении слова, имеет одну обнадеживающую особенность: помучив и изрядно потрепав свою жертву, она когда-нибудь да кончается. Тогда приходит облегчение, поскольку тому, кто достиг дна, падать дальше некуда, и приходится искать способ выкарабкиваться наверх. Но, учитывая наше позднее возвращение в город, сегодняшний день уже не сулил нам приятных перемен, кроме оказии, позволявшей сделать небольшую передышку и расслабиться.

– Весьма поучительная встреча, – изрек я после недолгого раздумья. Мне не требовалось упоминать имени Очайты, потому что Чаморро и так прекрасно поняла, кого я имею в виду. Мы всю дорогу только о нем и думали.

– И не говори, – сочувственно поддакнула она.

– Иногда полезно получить встряску, – опять завел я. – Вроде зарядки, которая вместе с весом сбрасывает излишнюю доверчивость и склонность к недооценке противника. Если присмотреться, то род нашей деятельности способствует развитию чрезмерного самомнения – ведь обезоруживая преступников и разоблачая убийц, мы каждую минуту рискуем жизнью. Вот нам и кажется, будто мы самые умные и самые смелые. А на поверку выходит иначе, и совсем нелишне, если кто-нибудь изредка будет встряхивать нас за шкирку и приводить в чувство. Пойми, наше преимущество состоит не в прозорливости, не в изворотливости и уж конечно не в жесткости. Ухищренные методы годятся лишь для борьбы со слабым, тупым и неловким противником. Но когда сталкиваешься с сильной личностью, нужно брать чем-то другим.

– Чем именно? – рассеянно спросила Чаморро.

– Да тем же треклятым упорством. В конечном счете, мы карающая десница правосудия, стоящая на страже порядка и призванная обуздывать всякие отклонения от нормы. Рано или поздно порядок торжествует. Однако он внедряется постепенно, с прицелом на долгосрочную перспективу. Так и в нашей работе: нельзя действовать наскоком, – разумнее подождать, пока преступник не дрогнет и не сломается. Все равно, выше головы не прыгнешь!

– Ты знаешь, что всегда можешь на меня положиться, – заверила меня Чаморро. – Но, мягко говоря, я не вижу света в конце туннеля. Мы исчерпали терпение Перейры, а заодно и все сроки, и если нас не осенит какая-нибудь блестящая идея, то лететь нам прямиком в Мурсию.

– Тут я с тобой не согласен, Чаморро, – возразил я. – Боюсь, проблема состоит не в недостатке блестящих идей, а в отсутствии системного подхода. У меня такое ощущение, будто мы проскочили нужный поворот и, удалившись от цели, дали себя окончательно дезориентировать.

– А еще недавно все складывалось так удачно, – тоскливо протянула Чаморро. – От подозреваемых не было отбоя. Однако за прошедшие пятнадцать дней не произошло никаких подвижек, телега застряла: ни тпру, ни ну. Если вникнуть, то мы не сумели привести доказательств вины или невиновности ни одного из фигурантов по делу. Словно наши усилия упираются в стену, воздвигнутую чьей-то заботливой рукой.

– И только шесть дней в запасе, – напомнил я. – Нужно остановиться, немного остыть и, несмотря на цейтнот, настроиться на долгую кропотливую работу, поминутно задавая себе вопросы: «почему?» и «как?». А то и вернуться назад, к уже свершившимся событиям.

– Ты думаешь?

– Представь, за окном апрель и мы знаем лишь то, что знали тогда. Погиб инженер атомной станции, и в момент смерти при нем находилась блондинка невероятной красоты.

– Ну и что дальше?

– Мы забыли про станцию и про Ирину. А между тем они для нас очень важны, поскольку являются ключом к первому ларчику, который мы так и не открыли. Тут не помогут ни Салдивар с его темными делишками, ни Очайта с его жаждой мести, ни Бланка Диес с ее неприступностью. Первый ларчик, Виргиния, – это сам Тринидад Солер.

Чаморро не ответила, наблюдая, как за окном машины сгущается темнота.

– Мы должны вновь обратиться к тому, кто собрал вокруг себя совершенно разных людей и сумел покорить скептическую натуру Бланки Диес, – продолжил я. – К тому, кто незаметно работал на станции, а параллельно громил на конкурсах Очайту и исполнял обязанности доверенного лица Салдивара, а однажды вечером неизвестно где встретился с Ириной и, вместо того чтобы бежать от нее без оглядки, повез девушку в ближайший мотель и нашел в ее объятиях смерть.

– Что ты предлагаешь? – спросила Чаморро, переключая скорость.

– Сейчас – ничего, – сдался я. – Если нам удастся выбраться из этой пробки живыми, пусть каждый поедет домой и поразмыслит наедине с собой. От тебя требуется разложить все по полочкам, а утром принести мне на стол свои соображения. Я сделаю то же самое – вот только залижу раны!

Добравшись до дому, я рано улегся в постель и тотчас заснул. Не иначе, как на меня снизошло Божье благословение, потому что на следующее утро я встал с ясной головой и в промежутке между душем и офисом успел привести в порядок мозги. Когда я вошел в кабинет, меня уже ждала моя помощница. Она часто приходила минут за пятнадцать или тридцать до начала рабочего дня и встречала меня неизменно бодрая и свежая. Но сегодня ее лицо излучало особую радость.

– Здравствуй, Чаморро, – поздоровался я. – Ты что, в лотерею выиграла?

– Нет, господин сержант, – сдержанно ответила она, поскольку в комнате находились посторонние. – По-моему, у меня возникла гениальная мысль.

– Не зарывайся, Чаморро!

– Я действовала в соответствии с вашим приказом, господин сержант, – защищалась она. – Анализировала факты и думала. Моя идея касается Ирины.

Находившиеся в комнате сотрудники заинтересовались нашим разговором, и, раздосадованный, я отвел Чаморро в сторонку, подальше от любопытных ушей.

– Выкладывай, – велел я.

– Кто-то же должен был заехать за ней в Малагу и отвезти в Гвадалахару, – сказала она настойчиво. – Судя по легкости, с какой Ирина согласилась провести несколько дней в чужом городе, она неоднократно общалась с этим неизвестным раньше. Я стала прокручивать в голове информацию, полученную после допроса Василия, и вспомнила одну вещь: он не смог дать нам список клиентов Ирины, но некоторых из них знал в лицо.

Я сразу же сообразил, куда клонит моя помощница. Однако сообразительность, проявленная постфактум, когда тебе все уже разжевали и положили в рот, немногого стоит. Заслуга полностью принадлежала Чаморро, а моя роль ограничивалась ответственностью за то, что я прозевал столь важный штрих в показаниях нашего давнего приятеля.

– Черт подери, Чаморро! Если у нас и вправду что-нибудь выгорит, то ты не зря получаешь зарплату, – признал я, не скрывая своего восхищения.

– У тебя сохранился телефон Василия?

Он у меня сохранился, и уже через полминуты я набирал номер. Мне повезло.

– Слушаю. – Голос Василия едва слышался на фоне мощного рева мотора.

– Привет, Василий. Сержант Бевилаква. В каких краях ты теперь обитаешь?

– А! Привет, сержант. Совсем неплохо.

Я не стал тратить драгоценное время на исправление лингвистических ляпсусов и приступил к делу:

– Василий, мне надо, чтобы ты посмотрел кое-какие фотографии.

– Чьи?

– Там увидишь. А потом скажешь, есть ли среди них какое-нибудь знакомое тебе лицо. Мне нужны твои координаты.

– Я сейчас в разъездах. Пошли их на адрес бара и сделай на конверте пометку: «Для Василия». Они передадут его мне в целости и сохранности.

Василий продиктовал мне название и адрес бара. Наш приятель все еще кружил по маленьким селениям в окрестностях Малаги.

– Василий, мне нужно как можно скорее получить от тебя ответ.

– Твое дело – послать фотографии, сержант, а я зайду за ними самое большее через три дня. Сейчас не могу сказать точно. Как идет расследование?

– Продвигается помаленьку, – соврал я. – Рассмотри фотографии внимательно, слышишь?

Добыв нужные снимки, мы сразу же отправили их в Малагу по самому быстрому каналу связи, оказавшемуся в нашем распоряжении. Затем я сел на телефон. У меня тоже родилась придумка, хотя наверняка не такая удачная, как у Чаморро. Моя идея была связана все с тем же первичным этапом следствия, которым мы пренебрегли в изнурительной погоне за результатом. Дозвониться было трудно, но с третьей попытки меня соединили с линией начальника эксплуатационного отдела атомной станции Луиса Давилы. Со времени нашего знакомства его голос почти не изменился и звучал с прежней строгостью и деловитостью. Однако мне послышались в нем настороженные интонации.

– Сеньор Давила, – начал я после традиционного обмена приветствиями, – нам бы хотелось поговорить с вами с глазу на глаз. По возможности, сегодня же.

– Боюсь, что… – Он замялся. – В общем, я не имею права.

Меня поразила его неуверенность.

– Но почему?

– Переговоры уполномочены вести официальные лица: ответственный за связи с общественностью и юрист, – объяснил он. – Да вы с ними уже знакомы. Я готов встретиться, но только в их присутствии. Таковы наши правила.

Когда имеешь дело с большим педантом, надо предвидеть подобное развитие событий. Я этого не учел, и теперь приходилось срочно искать выход.

– Буду с вами предельно откровенен, сеньор Давила, – сказал я. – Меня совсем не вдохновляет разговор в компании Собредо и еще меньше – вашего юриста. Мне нужны вы, а свидетели – только лишняя помеха и потеря времени. Я не могу допускать подобную расточительность и заверяю вас: у меня нет ни единой лишней минуты. Понимаю, вы должны подчиняться режиму вашего предприятия и все такое. Поэтому прошу считать данные обстоятельства исключительными. Речь идет о смерти вашего сотрудника. И, зная вас как человека широких взглядов, уверен, что вы поймете: есть ситуации, которые позволяют действовать в обход инструкции.

– Я не имею права, – повторил Давила, и его голос прозвучал холодно и отчужденно.

– Прошу вас о личном одолжении, – настаивал я. – Если вы обеспокоены репутацией вашего предприятия, то даю вам слово чести не употреблять полученную информацию ему во вред. Даже при обнаружении компрометирующих фактов, хотя я обязан доложить о них по инстанции. Видите, мне тоже придется пойти на нарушение устава.

Я сыпал бессвязными обещаниями, не отдавая отчета своим словам. Должно быть, именно поэтому Давила, немного помолчав, счел нужным подстраховаться:

– Вы решительно даете мне слово?

– Решительно, – подтвердил я.

– Хорошо, приезжайте.

– Еще одну минуту, Давила.

– Говорите.

– Предложение посетить станцию остается в силе?

– Предложение сделал сеньор Собредо, – дотошно напомнил он мне. – И не мне его отменять.

– Раз вы не возражаете, то мы им воспользуемся. Нам будет интересно почувствовать атмосферу, которой дышал Тринидад, и поговорить с сотрудниками.

– Вы ставите меня в трудное положение, сержант.

– Я выполню условия: ни одного слова в ущерб интересам станции.

– Будь по-вашему, – уступил Давила. – Надеюсь, меня не уволят.

– В случае чего, я возьму вину на себя и скажу, что это я вас подбил.

– Ловлю вас на слове, – предупредил он меня и шумно вздохнул.

Мы тут же выехали в Алькаррию, и я вел машину с такой же скоростью, как и в первый день, когда нам позвонили, чтобы сообщить о найденном трупе. Меньше чем через час мы остановились перед шлагбаумом, преграждавшим въезд на территорию атомной станции. Преодолев уже знакомые нам посты (на этот раз охранники были вовремя предупреждены о нашем визите), мы очутились в кабинете начальника эксплуатационного отдела. Обиталище Давилы выглядело предельно скромно и было обставлено мебелью, вышедшей из моды лет десять-двенадцать назад. Всю противоположную стену занимал огромный снимок атомной станции, сделанный методом аэросъемки, а на столе стояли фотографии трех его детей.

– Итак, я вас слушаю. – Давила жестом пригласил нас сесть. Он казался более спокойным, чем накануне, во время телефонного разговора, но в уголках глаз затаилась тревога, будто его не покидала мысль об опасности. И недаром, подумал я про себя, поскольку он привык управлять предприятием, заключающим в себе колоссальные риски.

– Прежде всего, – начал я проникновенным голосом, пытаясь разрядить обстановку, – позвольте изложить мотивы, побудившие меня искать с вами личной встречи. Мы уже побывали здесь несколько месяцев назад и спрашивали о Тринидаде Солере. С тех пор утекло много воды. Дело закрывалось и открывалось вновь, появлялось и отметалось множество версий, наметился круг подозреваемых. В результате на первый взгляд простое расследование разрослось в такое дьявольское нагромождение материалов, с каким нам не приходилось сталкиваться за все время работы. После глубокого анализа моя напарница и я поняли, что из нашего поля зрения выпало главное действующее лицо – сам Тринидад Солер.

– Чем я могу помочь? – предупредительно спросил Давила.

– Сейчас я вам кое-что расскажу, и, судя по характеристике, которую вы дали Тринидаду во время нашего первого визита на станцию, вам об этом ничего не было известно. Ваш подчиненный развивал бурную деятельность на стороне, и она приносила ему огромные барыши. Словом, помимо атомной станции, он работал еще и на другие компании.

– Тринидад? Такого не может быть!

– Может, сеньор Давила. Не забывайте, с кем вы говорите. Мы досконально изучили его декларации о доходах и имущественное положение. Он хорошо упакован, будьте уверены!

– Вы меня просто ошеломили.

– У вас никогда не возникали подозрения?

Давила закрутил головой.

– Даже отдаленно, – медленно выговорил он.

– Мы пришли к предварительному заключению: Тринидад Солер был убит, и следы преступления ведут к его второй, скрытой от посторонних глаз, жизни. К тому же, – продолжил я, – он чего-то сильно боялся, о чем свидетельствуют неоспоримые признаки: антидепрессанты, два свирепых сторожевых пса и так далее. Принимая во внимание вышесказанное, невольно возникает вопрос: почему вы не заметили тревоги вашего сотрудника и почему она никоим образом не отразилась на качестве его работы здесь, на станции?

– Почему не заметил? Я уже говорил вам о его странном поведении, – осторожно вспоминал Давила. – За несколько месяцев до смерти он казался крайне озабоченным. Я отнес его состояние на счет переезда, строительства нового дома и связанных с ними хлопот. Вероятно, потому, что он сам постоянно жаловался мне на усталость от бытовых проблем.

– О скольких месяцах идет речь?

– Затрудняюсь ответить точно. Строительство длилось около года. А раньше я не замечал в нем ничего похожего.

– Можно ли назвать Тринидада трусом, как вы полагаете?

Давила помедлил с ответом. Я научился разбираться в людях и понимал, из какого теста сбит мой собеседник: он не принадлежал к той когорте беспечных болтунов, для которых наклеить на человека ярлык все равно что очистить от кожуры банан.

– Скажу лишь одно, – наконец проговорил он. – Я бы не назвал его храбрецом, напротив, он сторонился всяких конфликтов. Но если имел с кем-нибудь серьезные столкновения, то не утруждал себя сдерживанием эмоций.

– Вы считали его амбициозным?

– Сложный вопрос. – Давила опять задумался. – Он разительно отличался от иных наших сотрудников, чьи отчеты каждой своей строчкой кричали о страстном желании пробиться наверх. Я не видел в нем стремления сделать карьеру любой ценой, но теперь, когда вы об этом спрашиваете, мне пришел на память один случай: Тринидада обошли по службе, повысив в должности его подчиненного, и, по-моему, он принял это слишком близко к сердцу.

– И третий вопрос, – сказал я, – пожалуй, самый трудный, если не сказать, провокационный.

– Еще труднее?! – пошутил Давила, прищурив глаза.

– По-вашему, он был честным человеком?

Давила на лету уловил коварный подтекст затронутой темы и, по всей видимости, старался угадать, в чем состоит мое понимание честности. Так или иначе, но он затратил на обдумывание ответа гораздо больше времени, чем раньше.

– В моем представлении, – начал он неторопливо, – Тринидад обладал достаточным запасом прочности, чтобы поручить ему дело, от которого зависят здоровье и жизнь людей, и не ожидать от него нарушений норм в той сфере, за которую он отвечал головой. Не думайте, будто я никогда не сомневался в своих сотрудниках, выполняющих столь деликатные функции. Однако за шесть лет работы под моим началом он не дал мне повода упрекнуть его в отсутствии добросовестности. Я бы сказал, что Тринидад имел обостренное чувство долга и неукоснительно ему следовал. Вместе с тем людям свойственно заблуждаться. Еще никому не удавалось проникнуть в тайники человеческой души, за исключением своей собственной.

– Вы уходите от ответа. Поставим вопрос по-другому: скажем, не могли ли деньги заставить его поступиться честностью? – настаивал я.

– Деньги… – повторил Давила, пожимая плечами. – Однажды деньги преподали мне горький урок Три года назад мне пришлось уволить одного работника. Я ему слепо доверял и считал скорее близким другом, чем своим подчиненным. А он воспользовался положением и, получив от поставщика чек, рекомендовал его администрации станции. Подумать только – сломать себе жизнь ради каких-то двух миллионов песет! [76]76
  Два миллиона песет по курсу на 1998 год приблизительно равняются пятнадцати тысячам долларов.


[Закрыть]Когда я спросил, зачем он все это затеял, то услышал в ответ какой-то детский лепет: он-де думал, что его афера никогда не раскроется и что лучшего поставщика не сыскать в целом свете. Если в деле замешаны деньги, тут ни за кого нельзя поручиться. По крайней мере, я бы не опустил руку в огонь!

Последние слова Давилы прозвучали криком отчаяния.

Потом начальник эксплуатационного отдела повел меня и Чаморро по бесконечным коридорам и через бесконечные турникеты, где нас просили предъявить документы. Все эти предосторожности вместе с детекторами металлов и взрывчатых веществ при въезде на станцию превращали ее чуть ли не в самое охраняемое место в мире. Наконец мы дошли до отдела, обозначенного вывеской: «Противолучевая защита». Там Давила познакомил нас с несколькими сотрудниками. Одного из них, некоего Мануэля Питу, он представил как самого близкого Тринидаду товарища по работе. Это был мужчина лет тридцати, атлетического телосложения, с улыбчивым лицом и аккуратным пробором в волосах. Давила объяснил, откуда мы и зачем пришли, призвав обе стороны к максимальной сдержанности. Я выразил желание поговорить с Питой, и он деликатно ретировался, бросив на ходу:

– Я жду вас снаружи.

Пита воспринял мои вопросы с таким спокойствием, словно заполнял анкету послепродажного обслуживания, подсунутую ему владельцем автомобильного салона. Мы получили четкие краткие ответы, которые почти совпадали с мнением Давилы, однако благоприятный отзыв Питы имел для нас несравнимо большее значение. Попытки начальника составить объективное мнение о подчиненном часто сталкиваются с методичным противодействием последнего, дабы преподнести себя в лучшем свете и тем самым защититься от нападок того, чьи приказы он исполняет. В какой-то момент мне показалось, будто Пита намеренно уклоняется от критической оценки Тринидада ради уважения к памяти покойного или из-за боязни нарушить установленные на станции правила. Однако вряд ли за его умолчанием скрывалась важная информация. Когда я спросил, не замечал ли он чего-нибудь необычного в поведении Солера за последние месяцы, он неожиданно ошарашил нас лаконичным, но чрезвычайно значимым для дальнейшего хода следствия заявлением:

– Ему часто звонили.

– Из города или по внутренней связи? – поинтересовался я.

– Чаще из города.

– На телефон станции или на его сотовый?

– На сотовый. – Он засмеялся. – Забавно, но у Тринидада их было два: один предоставила администрация, а другой он купил сам, года полтора назад. Я в шутку окрестил его Малышом Билли [77]77
  Малыш Билли – герой американского фильма, поставленного режиссером Вильямом Грэхэном по сценарию Уолтера Бернса в 1989 году.


[Закрыть]– у того, если вы видели фильм, на обеих ляжках висело по мобильному, хотя по сравнению с ними телефон Тринидада выглядел сущей безделицей – какая-то финтифлюшка размером с зажигалку.

– Так вы не можете сказать, кто ему звонил? – спросила Чаморро.

– Правда, не могу, – сказал Пита, виновато сморщившись. – Постойте, сейчас припоминаю, что ему звонили сюда, в отдел. Женщина. Это продолжалось целый месяц, и она замучила меня просьбами подозвать к телефону Тринидада. Ее имя вертится у меня на кончике языка. Ага! Патриция. Ее зовут Патриция.

Мы с Чаморро переглянулись. Моя помощница оказалась проворнее и зачастила:

– Патриция, а дальше?

– Только Патриция. Она не называла фамилию.

– Он вам когда-нибудь о ней рассказывал?

– Никогда, – уверенно ответил Пита. – Похоже, ему не очень нравилась ее настойчивость. Не спрашивайте, почему, но когда я передавал ему очередное сообщение, он хмурился или делал озабоченное лицо.

– Когда начались звонки? – встрял я, улучив момент.

– В начале года, – прикинул он. – Не берусь сказать точнее.

Мне представилось, как бы развернулись события, если бы мы узнали о Патриции в апреле. Мы бы тут же локализировали ее звонки – тогда это было проще простого – и не только не закрыли дело, а, напротив, вовремя придали бы ему правильное направление. Только самонадеянный кретин, сказал я себе, ограничивается разговорами с начальниками, понимая, сколько притворства и лжи содержится в тех откровениях, которые они выслушивают. Ни для кого не секрет, что правда доходит до вышестоящих ушей если не в искаженном, то в сильно измочаленном виде.

Мы закончили разговор, и Давила в сопровождении Питы повел нас по станции. Мы пробежались по гигантскому залу электрооборудования, затем быстро осмотрели зал управления, напоминавший рубку звездолета из «Космической одиссеи, 2001 год». [78]78
  «Космическая одиссея, 2001 год» – фильм, поставленный в 1968 году американским режиссером Стэнли Кубриком по роману английского писателя Артура Кларка.


[Закрыть]Что нас заинтересовало всерьез и даже внушило трепетный страх, так это помещение с ядерным реактором – так называемая «контролируемая зона», где незримо витала тень Тринидада Солера, в чьи обязанности входило предотвращение повышенной радиационной опасности. Туда не пускали без специальной одежды и дозиметра. Давила объяснил его назначение:

– Дозиметр служит для измерения уровня радиации. Не волнуйтесь, – успокоил он нас, увидев, какую мину состроила Чаморро. – Доза ничтожно мало и не превышает одного микрозиверта. Для наглядности могу привести пример: она в пятьдесят раз меньше того облучения, какое мы получаем при рентгеноскопии грудной клетки.

В раздевалке была только одна кабинка, и Чаморро пошла первой. Вскоре она появилась перед нами затянутая в оранжевый комбинезон, слишком узкий для ее фигуры. Пита моментально просек округлые выпуклости на теле Чаморро, отсалютовав ей блеском загоревшихся глаз. Моя помощница покраснела и принялась остервенело, но безрезультатно растягивать эластичную ткань на груди и бедрах Все, подумал я, теперь Пита от нас не отстанет: для него Чаморро была нежданной завлекалочкой, чтобы потащиться за нами через всю станцию по уже обрыднувшему маршруту, меж тем как для меня – серьезным испытанием, которому уже не в первый раз подвергалась моя стойкость. Давила ничего не заметил.

Мы одолели еще несколько турникетов и дверей, пока не очутились в сердце огромной белой сферы. Несмотря на размеры, в ней ощущалась гнетущая стесненность и было жарко. На платформе, куда мы поднялись, располагались три одинаковые установки высотой с целый дом, покрашенные в такой же белый цвет, и бассейн, сиявший девственно чистой голубизной. Тут же, как нам объяснили, находился и сам реактор. Мы подошли поближе. У бассейна, в нескольких метрах от того места, где происходила ядерная реакция, сидели два оператора, на вид иностранцы, и о чем-то тихо переговаривались, используя для отдыха кратковременный перерыв в работе. Их голоса заглушал ровный гул, не очень сильный, но довольный, чтобы скрадывать отчетливость произносимых слов. Если бы мы не знали, что операторы расположились прямо над активной зоной, в которой, пытаясь высвободиться, бурлила и клокотала неизмеримо опасная сила, то могли бы принять их за нежившихся на солнышке туристов.

Давила вел себя с прежней настороженностью, однако Пита вполне разделял спокойное равнодушие операторов. Он старался держаться рядом с Чаморро и объяснял ей, что к чему, а та не оставляла безнадежных попыток растянуть облегающую ткань комбинезона. Для Питы, как и для Тринидада Солера, обстановка была обыденной. Мои мысли опять переключились на покойного. Я попытался представить себе его лицо, представить его движения, когда он находился в этом помещении, похожем на величественный древний храм в ультрасовременном исполнении. Бассейн пересекал перекидной мостик. Нас пригласили подняться, что мы и сделали, не спуская глаз с неподвижной воды.

– А что там, на дне? – спросила Чаморро, разглядев какие-то темные предметы наподобие прямоугольных металлических блоков.

– Отработанное топливо, – сказал Давила и тут же пояснил: – Урановые стержни, сгоревшие в реакторе.

– Да они же радиоактивные!

– Еще какие, – вмешался Пита.

– А тут наверху, не опасно? Ведь нас разделяет только слой воды, – встревожился я.

– Он равен почти семнадцати метрам, хотя по виду не скажешь, – успокаивал нас Давила. – Защищает лучше всякого свинцового блиндажа.

– А почему вода такая голубая? – осведомилась Чаморро.

– Она не голубая, – улыбнулся Давила. – Так кажется. Эффект голубизны создают отделанные легированной сталью стенки бассейна.

– Всех почему-то завораживает этот цвет, – опять вмешался Пита. – Даже тех, кому он до чертиков надоел. Вот и Тринидада тоже. Он подолгу смотрел вниз, на радиоактивное топливо. И не переставал изумляться тому, что можно спокойно созерцать красоту, заключающую в себе страшную разрушительную силу, от которой тебя отделяет лишь слой прозрачной голубой воды.

Мы, как водится, помянули покойного минутой молчания: Пита слегка нахмурил брови, а Давила устремил отрешенный взгляд на дно бассейна. Налюбовавшись вволю диковинными сооружениями, мы покинули контролируемую зону, вернули оранжевые комбинезоны в раздевалку и простились с Питой. Давила провел нас обратно через турникеты и проводил до выхода. Потом вдруг решил пройти еще несколько метров по направлению к нашей машине. Меня немного насторожило его нежелание с нами расставаться. Похоже, начальника эксплуатационного отдела мучили какие-то сомнения.

– Сержант, я хочу еще раз удостовериться, – решился он. – Обещание, что вы дали вчера по телефону, действительно серьезно?

– Разумеется, серьезно, – ответил я.

Давила все еще колебался. Потом твердо заявил:

– В таком случае чувство долга обязывает меня открыть вам нечто очень важное. Неделю назад в ходе плановой проверки были выявлены расхождения в учете радиоактивных материалов определенного типа. Мы несколько раз сверяли данные, но обнаруживали все те же расхождения. Короче говоря, проверка показала: кто-то из работников вынес часть отработанного топлива за пределы станции. Разумеется, утечка не спровоцирует всемирной катастрофы, но она чрезвычайно опасна для тех, кто будет находиться в непосредственной близости от источника заражения. Поэтому вчера мы сообщили об инциденте в Комитет по ядерной безопасности. Однако проблема в другом. – Давила тяжело вздохнул. – Эти материалы находятся в бесконтрольном обороте уже больше года. Предпринятое нами внутреннее расследование выявило факт подделки учетных карточек. И хотя все это нуждается в подтверждении, должен вам сообщить, что доступ к учетным карточкам имел единственный человек на станции – Тринидад Солер.