Текст книги "Разрыв (ЛП)"
Автор книги: Лорен Де Стефано
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Глава 22
Пока я пытаюсь уснуть, я думаю о медсестре, которая следит за жизненно важными органами Роуэна. Мне показалось, что она первого поколения, а может быть, и нет. Может она просто человек, который родился и достиг определенного возраста. Может, она просто обычная. Какая мысль. Я слишком устала, чтобы мечтать.
Стук в дверь заставляет меня проснуться. Дневной свет наполняет комнату через стеклянную стену и мне приходится прикрыть глаза.
– Рейн? – это голос Роуэна – Ты не спишь? Могу я войти?
– Да – говорю я приподнимаясь и садясь.
Он закрывает за собой дверь и садится на край кровати. Видеть его сейчас с блестящими глазами и теплым цветом лица, я бы никогда не подумала, что вчера вечером он был в ужасном состоянии.
– Я сожалею, что тебе пришлось это увидеть – он пожимает плечами, снимает рюкзак с плеч и расстегивает один из карманов. У рюкзака эмблема лотоса. – Доктор Эшби рассказал мне сегодня, что ты прошла ту же процедуру. Он сказал, что хотя это было не совсем по доброй воле, все было исключительно хорошо.
Исключительно хорошо. Как Вон сумел убедить моего брата, что все было хорошо? Что еще хуже, я начинаю понимать методы Вона. Я начинаю видеть другую сторону медали: врач который не жалеет сил, чтобы спасти мир, и назойливая сноха, которая подрывает его попытки и должна быть сдержанной, даже под наркозом если потребуется, потому, что мир висит на волоске. Я не знаю, что хуже: помогать бывшему свекру или вернутся в умирающий мир, который я всегда знала. Во мне пробуждается большее, я полна божественного и ужасающего ощущения, что что-то внутри меня изменилось.
– Он признает, что с его стороны было не правильно держать тебя в неведении о том, что он делал – Роуэн смотрит вниз, когда говорит, его тон практичный, но я знаю его, и знаю, что он раскаивается. Что не смог защитить меня. Что позволил себе поверить, что я была мертва. – Когда мама и папа умерли, я сдался, поверив во все, во что они посвятили свою жизнь. А затем однажды ты исчезла, мне потребовалось некоторое время, чтобы откапать вещи, которые мы с тобой захоронили. Не скажу, что я горел желанием узнать и понять их исследования. Я просто хотел почитать их записи. Я хотел вспомнить каково это, принадлежать им…
– Роуэн…
Он продвигается по кровати на дюйм, пока не оказывается рядом со мной. Тетрадь нашей матери в его руках.
– Я всегда опекал тебя – говорит он – Но я не должен был. Ты не более ребенок, чем я – на самом деле я старше его – У тебя есть право это увидеть.
Он открывает тетрадь так, что она накрывает обе мои коленки. Пока я не вижу слов, я вижу только его руки, ободряющие, но потом они исчезают, словно открывшееся шторы. Я никогда прежде этого не видела, и не знаю, что это такое, но узнала бы подчерк своей мамы на любом документе. Я нервничаю и не могу разобрать слова, для меня занимает это несколько секунд, чтобы их прочитать. Как обычно, смысл ее слов не совсем понятен мне. Мой брат был единственным, кто понимал науку. Но я стараюсь, чтобы понять. Я читаю и перечитываю несколько страниц о теме и предмете «Б», которые видимо были детьми, рожденными в лаборатории, где работали мои родители. Объект «А», девочка, громко плакала, хотя так и не научилась говорить. Объект «Б», мальчик, не дал никаких признаков того, что чувствовал присутствие кого-либо. На пятой странице, оба субъекта погибли. Первое поколение моих родителей уничтожили проект «Механический сад». На шестой странице есть фото этих детей. Они лежат рядом друг с другом на кровати, вялые и бледные. Я могу с уверенностью сказать по их взгляду, что они слепы. Прежде чем мой брат и я родились, наша мама много раз рожала близнецов, которые жили в течении пяти лет. Я никогда не видела их до этого момента, и я хотела бы вернуть все назад, потому что эта картинка всегда будет преследовать меня. Они выглядят в точности как Роуэн и я. Те же перистые светлые волосы, какие были у нас, когда мы были маленькими. Те же разноцветные глаза, только в них нет жизни. Это будто смотреть на наши трупы. Я чувствую, мои руки дрожат, но продолжаю читать, на этот раз со злостью. Я перелистываю страницы, пробегаюсь по словам, тем, что представляют для меня интерес. По словам, которые я понимаю. Новый субъект «А» и новый субъект «Б» для проекта «Химический сад». На фото, два толстеньких и здоровых младенца лежат на голубой простыне. Они живые. Я должна была узнать ребенка слева от меня. Еще несколько страниц моего брата и меня. Мы учимся ползать, учимся ходить, произносить слова с опережением графика. Становится ясно, что мы выживем, а вот где моя мама признается, что она и мой отец сделали довольно рискованный шаг, дав нам имена. Роуэн, пишет она, склонен к бурной истерике. На этой странице ему три года; в конце концов, они узнали, что причиной этих истерик, была стойкая инфекция внутреннего уха. Рейн с трудом отличает реальность от фантазии. В последнее время она рассказывает детские небылицы о стенах в спальне. Оказалось, что мыши нашли дорогу через вентиляционные отверстия. Я читаю про нрав моего брата и насколько опасно для меня, дружить с маленькой девочкой, которая жила в соседнем доме. Я была слишком доверчивой, писала мама. Я была проклята «горячим сердцем», как писала мама в скобках, это было бы хорошо для прошлого века. Потом я подхватила пневмонию, и мои легкие наполнились жидкостью. Я помню это. Я помню ванну с ржавой ручкой и паром в ванной комнате. Это редкость для нового поколения заболеть раньше времени, особенно так сильно и ужасно, как я. Только это была не пневмония, пишет мама. Это была жуткая реакция на экспериментальный препарат, который они дали мне. У моего брата появилась сыпь на затылке, но больше ничего серьезного. Мужская особь обладает более стойкой иммунной системой. Более превосходит гены этого вируса. Это занимает пять лет, чтобы завершить работу. Мамин подчерк здесь более размашистый. У нее был порыв. Я не могу прочесть ее тираду, потому что слова сливаются, одно слово наскакивает на другое, многие из низ зачеркнуты. Ее дочь могла умереть от такой реакции, но в этих записях у нее нет дочери, а есть только субъект. Так много слов, я чувствую, что могу утонуть, не поняв их. Мне трудно сосредоточиться. Мы были экспериментом. Мой брат и я были экспериментом. Раунд второй. Близнецы, которые выжили. И так как наши родители мертвы, мы остались незаконченным экспериментом. Вон может начать оттуда, где они остановились, взяв опыты из собственной жизни, но мы никогда не узнаем, что еще хотели сделать с нами наши родители. «Ты и твой брат никогда не были обычными». Я не могу смотреть на это. Не сейчас.
Роуэн чувствует это и закрывает тетрадь.
– Нет смысла пытаться понять каждое слово – говорит он – доктор Эшби прошел через это и даже пытался дублировать некоторые свои работы. Он говорит что для того времени это было прорывом. Он думает, что они были на верном пути, чтобы стать лучшими в своей профессии.
Мой голос тих, когда я говорю:
– Они уже были лучшими…
– Я не это имел в виду, – говорит он – Рейн, ты же знаешь, я любил наших родителей.
Я знаю, что это так, но мне нужно было услышать это от него.
Я валюсь обратно на подушки и закрываю глаза рукой, чтобы не видеть свет.
– Господи – бормочу я – Неужели все это действительно происходит?
Под ним прогибается матрас, когда он ложится рядом со мной, некоторое время он молчит, но потом говорит:
– Я не переставал ощущать, что ты была жива. Я думал, что должно быть схожу с ума.
Я приподнимаюсь на локтях, чтобы видеть его.
– Но теперь я здесь – говорю я – Ты не должен больше уничтожать эти лаборатории. Ты можешь больше не заставлять людей думать, что нет надежды. Ты больше не должен делать то что хочет Вон.
Он пытается улыбнуться, но его улыбка исчезает, когда он осматривает меня с ног до головы:
– Давай не будем говорить об этом сейчас – говорит он – Давай вернемся к той части, где мы оба живы.
Я снова падаю на подушки.
– Мы такие, не правда ли? – говорю я.
Я не знаю почему, но это заставляет меня смеяться. И он смеется тоже. За окном светофор поменял цвет, люди открывают окна, застегивают кнопки и зашнуровывают обувь. Часы и календари. Леска уходит в воду. За этот мир стоит бороться. Сжечь осколки и начать все заново.
***
– Остается вопрос с моим сыном и внуком – шепчет мне Вон, когда я сажусь на самолет – имей это ввиду.
На этот раз, когда мы взлетаем, я смотрю на то, как под нами тонет мир. Я смотрю, как города исчезают в песке, который уходит в океан.
– Это как на открытке у отца – говорит Роуэн.
Да, это так. Будто открытки моего отца вдруг ожили. И странно видеть этот чужой мир, как он становится меньше и меньше, и мы устремляемся к облакам. Странно думать, что в этом чужом мире нет ничего, кроме незнакомых людей.
Через час после начала полета, Вон погружается в свои записи. Он вставил затычки в уши и отвернулся от нас. Он попросил его не беспокоить.
– Так ему легче – говорит Роуэн – Я могу только представить, каково это, быть таким умным.
Я слишком много сил потратила в прошлом году пытаясь узнать, что у Вона на уме.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.
Он протягивает руки поверх спинки сидения:
– Отлично – говорит он – И, слушай, есть причина, по которой другие не пошли с нами. То, что здесь произошло никому другому не известно. Остальные не знают про самолет или о Гавайях или о чем тебе было рассказано еще вчера.
– Разве они ни о чем не подозревают? – спрашиваю я.
– Людям нужно ощущение, что кто-то другой в ответе – говорит Роуэн – Тем двоим нужно знать, что они часть большого плана. Они знают, что я работаю с доктором Эшби. Они думают, что это просто потому, что я помогаю избавить его от конкуренции.
– Кажется, ты нравишься этой девушке – говорю я.
– Би? Она прилипчива.
Он следит за моей левой рукой, когда я беру стакан с водой.
– Ты задаешься вопросом, где мое обручальное кольцо, верно – говорю я.
– Это приходило мне на ум. Но я тебе уже говорил, ты можешь не отвечать, если не готова.
– Брак был аннулирован – говорю я. Я делаю глоток воды, он не помогает мне от сухости во рту. Как рассказать историю моего брака с Линденом? Про Дженну и Роуз? Про то, какие ужасные были роды Сесилии? Или он уже знает про это? То что все сестры по мужу, объекты А и Б и В и С были экспериментом Вона? Я не знаю, имею ли я право на это. И не знаю, смогу ли я быть рассудительной.
– Я сбежала – вместо этого говорю я – Не то чтобы он делал меня несчастной, я просто хотела вернуться домой.
– Ты проделала весь этот путь в одиночку?
Мои щеки горят, я прижимаю колени к груди и смотрю на облака.
– Слуга сбежал со мной. Я…
Я не знаю, жив он или мертв, вот что я собиралась сказать, но мои губы дрожат, и сухость во рту заменилась вкусом соли, и все начало размываться.
– Эй – шепчет Роуэн. Он трогает меня за плечо, я разворачиваюсь, и падаю на него, заливаясь слезами. Это не просто Габриэль. Это светлые волосы Роуз вывалились из простыни, которой накрыто ее тело, это последний вздох Дженны, и Сесилия, безжизненная, на руках Линдена и то утро когда я проснулась в сорочке смоченной слезами моего мужа. Все эти вещи произошли из-за одного человека, злого человека, который показал мне мир, о котором я не могла мечтать, даже маленькой девочкой. Мы летим прочь от этого мира, и я не знаю, что будет, когда мы приземлимся.
Роуэн говорит: «Эй, тише, все будет хорошо» с таким состраданием, что я еще сильнее начинаю плакать. И хотя мы оба взрослые люди и даже если он носит другую одежду не такую, когда я пропала, он уверен только в одном: есть что-то, чего я очень сильно боюсь, что-то ужасное надвигается на нас. Он никогда не разрешал мне плакать, но сейчас он не возражает. Он обнимает меня и кладет подбородок мне на макушку. Интересно, это потому что он тоже это чувствует.
***
Где-то ближе к концу полета, Роуэн засыпает. Я думаю, он солгал по поводу того, что он хорошо себя чувствовал после вчерашней процедуры. В проявлении боли он всегда видел слабость. Его голова лежит у меня на плече, он скрипит зубами, раньше я за ним никогда такого не замечала. Я сижу очень тихо, так чтобы не беспокоить его.
Я листаю страницы записной книжки моей мамы так тщательно, как могу. Роуэн и я, субъект «А» и субъект «Б», были результатом экстракорпорального оплодотворения. Это не было случайностью, что мы были близнецами. Нашим родителям нужны были, мужчина и женщина. Так много написано неразборчивым подчерком, да и за пределами моего понимания. Есть схема с заметками на полях об иридии. Все это сводится к тому, что мы были рождены для определенной цели. Мы родились по той же причине, по которой родился Линден, быть здоровыми. Линден заболел во время тестов своего отца, но потом все прошло. Если бы моих родителей не убили, их отчаянье усилилось бы с годами? Заслужили ли бы они внимание президента? Предприняли бы они меры, такие какие предпринял Вон? Или уже начали? У меня есть совершенно другие причины, почему Роуэну и мне было мудро похоронить все те вещи наших родителей на заднем дворе. Теперь слишком поздно жалеть, что они были обнаружены.
Самолет приземляется на незнакомую землю. На пустынном горизонте, где все покрыто задымленной, синей, ранней зарей. Роуэн просыпается и отодвигается от меня. Я закрываю записную книжку и кладу ее в задний карман рюкзака.
– Куда мы теперь? – спрашиваю я.
– Мы не очень далеко от дома – говорит Вон – Вот куда мы направляемся.
– Домой? – спрашиваю я.
Это слово может означать везде и нигде.
– Да конечно – говорит Вон, поднимаясь на ноги и направляясь к двери самолета – У тебя всегда будет дом, я же говорил тебе.
Глава 23
Роуэн моргает и сидит очень прямо, в попытке не заснуть в лимузине. И, несмотря на постоянное чувство страха, и незащищенности, мне тоже хочется уснуть.
– Это будет в первый раз, когда наш Роуэн увидит мои владения.
Наш Роуэн. Я не знаю, что мне делать с той злостью, которую он вызывает во мне.
– После того как вы оба отдохнете, ты должна показать ему окрестности. Батут все еще стоит там, с тех самых пор как ты сбежала.
Я смотрю в тонированные окна, когда ворота особняка попадают в поле моего зрения. Вокруг нас растут деревья, некоторые из них настоящие, а другие спроектированные голограммой, чтобы создать иллюзию, что выхода из особняка нет. Ворота открываются, и мы едим прямо через иллюзорные деревья.
– Ты здесь жила? – спрашивает Роуэн, когда мы проезжаем мимо мини поля для гольфа. Интересно, моя кровь осталась на мельнице с той попытки побега.
– Да – говорю я.
Вон начинает говорить о том, как он думает снова завести лошадей. И он хотел бы знать, что я думаю. Он не замечает, что я не отвечаю ему; он переходит с одной темы на другую, заводит речь о розарии в хорошую погоду и об идеальном бассейне. Конечно сейчас не время для купания, говорит он. Позже. Все будет позже.
Слово «время» звучит для нас по-разному. Мы входим в особняк через кухню, она тускло освещена и пуста. Когда мой муж, сестры и я были здесь, шеф-повар готовил меню дня в этот час. Для третьего триместра Сесилии было разработано меню с множеством блюд, но в самые плохие дни, она могла отправить обратно четыре нетронутых лотка с едой. Вон ведет нас к лифту. Именно здесь Габриэль остановил его, и я рассказала ему историю о том, как я оказалась невестой Линдена. Возможно такое, что Вон слушал и собирал информацию, которая привела его к моему брату? Оглядываясь сейчас назад, я понимаю, насколько это было глупо думать, что можно доверить тайны этим стенам. Двери открываются, и я ожидаю увидеть этаж жен. Даже после того, как я стала первой женой и получила ключ карту, были уровни на первом этаже, к которым я имела доступ. Но что-то другое ждет меня на этот раз. Запах ладана, кожи и пряностей, я не могу точно объяснить. Я никогда не видела этот этаж. Нет пышного коврового покрытия, полы выложены темной глянцевой древесиной. Стены зеленого цвета и украшены фотографиями в золотых рамках. Я сразу узнала в одной из них молодых Роуз и Линдена в апельсиновой роще. Пока мы идем по коридору, я смотрю, как они играют вместе, бегают от снимка к снимку. Я вижу, как они женятся, Роуз в роскошном белом платье, это абсурдно и красиво, Линден неловкий мальчик глубоко сосредоточился на кольце, который скользит на ее пальчик. В конце зала их история заканчивается, их лбы прижаты к друг-другу. Он положил руки на ее округлившийся животик, но снимок сделан слишком рано, она всегда будет только улыбаться. Роуэн не смотрит на снимки. Его глаза темны и расфокусированы.
– Роуэн? – шепчу я.
– Хм? – он поднимает голову, но не поворачивается ко мне.
Вон открывает дверь перед нами, и я вижу спальни, немного отличающиеся от тех, что на этаже жен. На стенах прямоугольники обрамленные пылью, будто только недавно сняли картины.
– Я так думаю, ты наверно устал? – говорит Вон, обнимая рукой Роуэна за плечи и ведя его к кровати. – Эта комната принадлежала моему сыну. Но даже когда он дома, он не особенно любит бывать здесь. Слишком много воспоминаний, я полагаю.
В этой комнате нет никаких следов пребывания Линдена. Я вижу пустые пространства, где возможно, когда то что-то стояло.
Роуэн забирается под простыни и засыпает в считанные секунды. Вон подтягивает одеяло до подбородка как будто мой брат для него ребенок, о котором надо заботиться, а не подопытный кролик его ужасных процедур.
– В нем есть огонь – говорит Вон – Я впечатлен что он простоял на ногах так долго. Любому другому требовалось бы дополнительное время, чтобы прийти в себя после такой процедуры. Но снова и снова вы превосходите мои ожидания.
Я смотрю, как Роуэн переворачивается на левый бок. Так же, как когда то, когда мы с ним делили кровать на двоих, он отворачивался от меня.
– Ты выглядишь усталой – замечает Вон – Я могу отвести тебя в твою комнату, но в первую очередь нам нужно поговорить. Я хочу кое-что тебе показать.
После цветущих Гавайев и заметок моих родителей и моего брата, я не могу представить, что еще мне можно показать. Но чтобы узнать это я должна быть терпимой, это лучше, чем идти по этажу жен в одиночку, поэтому я согласна следовать за ним. Мне интересно узнать, что находится за позади закрытых дверей коридора и что творится у меня под ногами и над головой, пока я была взаперти на этаже жен каждый день. Этот уровень мог бы принадлежать другому дому. Мы входим в лифт, и я не удивляюсь, когда через несколько мгновений спустя, двери открываются, и мы оказываемся в подвале. Но его химический запах и мерцание света не пугает меня на этот раз. Я никогда не верила Вону, но я чувствую, что многое изменилось. Мир не такой как я думала и мой брат спит на верху, я почему то знаю что со мной ничего не случится. Тишина настолько глубокая, что я слышу, как льдинки падают с ресниц девушек, которые никогда больше не будут мигать. Девушки, которые заплетали мне волосы, которая обнимали меня во сне и рассказывали истории в редкие вечера свободы. Они здесь и не здесь.
«И сама Весна, когда проснулась на рассвете
Не узнала бы, что мы мертвы».
В отличие от двух моих сестер, я все еще дышу. Я чувствую себя предателем.
Пока мы идем, Вон говорит:
– Галлюцинации, которые причиняли тебе вред, были очень интересными. У твоего брата были кошмары, я просил его вести дневник, но он был за неимением лучшего слова, вменяемым. Но я не могу сказать то же самое про тебя.
Он привязал меня к кровати, накачал наркотиками, и вел бесконечные заметки. Единственная компания, которая у меня была, оказалась в худшем положении, чем я. И он хочет говорить о здравом уме?
– На этот раз, я хочу попробовать кое-что другое – говорит он – У тебя будет больше свободы. Я подумал, что обращался с тобой как со зверем в клетке. Я бы хотел, чтобы ты ездила со мной и братом на прохождение процедуры. Мне кажется, тебе понравится.
Я не знаю что ответить. Я боюсь признаться самой себе, что готова сделать все, что он попросит. Я хочу посмотреть что-то еще. Я начинаю верить в методы, которые он использует, чтобы найти лекарство.
– Тебе не обязательно отвечать мне сейчас – говорит Вон – Прежде чем мы к этому перейдем, есть еще мой сын и внук.
Мы останавливаемся перед закрытой дверью, мое сердце начинает стучать. Мои ладони вспотели. То, что находится за этой дверью, будет разменной монетой, я знаю. Я наконец обретаю голос, чтобы сказать:
– Я не могу заставить их вернуться сюда. Линден должен решить сам.
– Как скромно – говорит Вон, щелкая меня по носу – По прежнему отказываешься видеть власть которую ты имеешь над моим сыном. И, возможно, что более важно, над своей бывшей сестрой по мужу.
– Сесилией? – удивляюсь я.
– Что-то мне подсказывает, что вдали от дома она играет не малую роль в судьбе Линдена и Боуэна. Это, честно говоря, сюрприз для меня, потому что она всегда была послушной.
Я бы никогда не назвала Сесилию послушной. Но полагаю, что для Вона, она такой была. Он заслужил ее доверие, будучи родителем, которого у нее никогда не было, и когда наконец она увидела, что ее используют, она бежала так далеко и так быстро, как только могла. Сейчас ничто не сможет ее вернуть.
– Она тебя послушает – говорит Вон – Она пойдет за тобой куда угодно.
– Сюда она за мной не пойдет – говорю я.
– Давай просто надеяться, что она это сделает – говорит Вон и открывает дверь.
Сначала я не совсем поняла, что вижу. Я боюсь сфокусировать мои глаза. Но потом, я вижу комнату, как та, в которой держали меня, когда я была здесь в последний раз, в комплекте с фальшивым окном и фальшивой картинкой на горизонте, если его включали. Но сейчас экран выключен. Какой смысл, если никого нет, чтобы смотреть на него? Несколько аппаратов окружают постель, из них идут трубки к телу, которое ритмично дышит. Цветная жидкость течет по трубкам взад и вперед. Его кожа серая. Его кожа серая и мой мозг не может уловить, что же это такое. Не может принять, что ЭТО происходит, что мальчик, который лежит на этой кровати, когда-то подарил мне первый поцелуй, и показал мне Атлас с рекой, которая носит мое имя. Габриэль. Я бросаюсь к нему. Но ничто не указывает на то, что он чувствует мое присутствие здесь. Он ничего не чувствует, когда я глажу его по лицу. Он не знает что я здесь.
– Что вы с ним сделали? – кричу я.
– Он видел мои самые ценные исследования. Я не мог позволить ему свободно гулять.
– Как давно он здесь? – мои пальцы сжимают в кулак простыню.
– О, Господи – говорит Вон, будто для него это все так муторно – Однако долго ты была здесь. Ты не поверишь, но он был с тобой, когда я вез тебя обратно. Ты спала, как убитая, всю дорогу. Он в порядке, если это именно то, что тебя интересует. Он в искусственной коме, но это довольно легко остановить.
– Так отключите – говорю я, сквозь стиснутые зубы.
– Я уверен что как только он проснется все мы снова будем одной большой счастливой семьей – говорит Вон – Конечно, как только мой сын вернется домой.
***
– Роуэн? – шепчу я. Раньше даже шепот заставлял его проснуться. Малейший шум и он в состоянии повышенной готовности. Но процедуры Вона изменили его. Я сажусь на матрас рядом с ним и трясу его за плечо. – Роуэн.
Он морщится и пробуждение ото сна занимает несколько секунд, а потом беспокойство берет вверх. Он видит, что я напугана.
– Что такое?
– Мне надо идти – говорю я.
Он садится:
– Идти? Куда идти?
– Я должна найти моего бывшего мужа – бывший муж, слово звучит очень странно.
– Тебя беспокоит, что с ним что-то случилось? – спрашивает он – Я пойду с тобой.
Сейчас это бы утешило меня, но я качаю головой:
– Ты не можешь. Дом… – я не решаюсь сказать. Как мне назвать человека, который в корне всего этого? Вон хозяин в доме? Доктор Эшби? Но в итоге это прозвучит не так, как мне бы хотелось. – Распорядитель Вон говорит, что ты должен остаться здесь и отдохнуть, он хочет проследить как у тебя идут дела.
– Это сумасшествие. Я прекрасно себя чувствую – говорит он – Я поговорю с ним…
– Нет – прошу я – Просто сделай, как он просит. Пожалуйста.
Я не могу поднять глаза, чтобы посмотреть на него. Я не могу позволить ему увидеть, что есть вещи, которые я от него скрываю, что я хочу о них рассказать, если бы только могла, доверится эти стенам. Я не могу позволить ему увидеть, что мной манипулируют. Я не хочу ставить под удар безопасность Габриэля. Но Роуэн уже знает, что что-то происходит. Он кладет руку на плечо и смотрит на меня, я поднимаю глаза:
– Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? – спрашивает он.
Да. Да. Миллион раз да.
– Я буду в порядке. Распорядитель Вон посылает своего водителя со мной. Он хочет проконтролировать тебя и убедится, что с тобой все в порядке. – Я не скажу ему, что Вон хочет дать мне как можно больше времени, чтобы убедить его сына и его законную жену вернутся в его лапы и, что я должна делать, как он говорит, или Габриэль больше никогда не откроет глаза. – Мне будет лучше, если ты останешься здесь и отдохнешь. Кроме того, как ты заметил, распорядитель Вон так много делает для нас. Мы должны доверять ему, верно?
Роуэн снова ложится на подушку.
– Я никому не доверяю – говорит он – За исключением тебя.
Дышать больно.
– Ну, тогда поверь мне – говорю я.
– Всегда – говорит он.
Он знает, что что-то не так.
Я могу сказать, или я просто хочу этого.
