Текст книги "Разрыв (ЛП)"

Автор книги: Лорен Де Стефано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Я сажусь, и волосы падают мне на лицо. Занавеси на окне были задернуты, хотя вчера вечером, я уверена, они были открыты.

– Все в порядке – говорю я – Спасибо.

Он кивает, смотрит на меня несколько секунд, затем на ноги.

– Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке – говорит он – Было уже поздно, а ты не просыпалась.

– Как Сесилия? – спрашиваю я.

– Она внизу, пытается починить радио – говорит он – Когда я уходил, она хотела разбить его о стену.

Он развеселил меня, и я немного улыбаюсь. Это утешительно, думать, что она возвращается к нормальной жизни. Такой, какой она должна быть. Линден выглядит так, будто не знает что сказать, я думаю, он ждет приглашения. Я освобождаю для него место на диване, и укрываюсь в колючий шерстяной плед. Он сидится на дальний конец дивана, между нами небольшое расстояние. Он долгое время молчит, прежде чем начинает говорить:

– Я должен извиниться перед тобой – говорит он, глядя на часы, будто куда-то опаздывает – Все, что ты сказала… – он смотрит мне в глаза и мне не верится – Для этого мне нет оправданий.

Я не могу винить его за то, что он не верит мне. В конце концов, в нашем браке, я наделала много ошибок. Но я не хочу останавливать его, когда он явно хочет выговориться.

– Мой отец доказал, что с ним вы не были в безопасности. Как моя жена, ты должна была все мне рассказать, что кто-то угрожал тебе. Но ты решила все скрыть от меня. И я понимаю, почему ты так поступила. Я бы тебе не поверил. Точно так же, как я не поверил Роуз – Он вздрагивает, когда произносит ее имя – Она пыталась сказать мне, что-то о моем отце. Она говорила мне, что слышала крик нашей дочери. И… – он должен остановиться.

Он смотрит прямо на меня. И я вновь чувствую себя призраком. Он смотрит на ЕЕ волосы, ЕЕ лицо, пытается загладить вину у мертвых.

– Часть меня верила в это. Она во многом была похожа на тебя: очень скрытная, никогда ничего не говорила, если не была уверена. Она тоже, всегда была права. Но все равно, все это было, слишком ужасно, чтобы быть правдой. И вот – я слышу это от тебя, в тот день, когда ты очнулась в больнице, мне казалось, что она вернулась, чтобы преследовать меня.

Мое сердце стучит где-то в районе горла. Я прижимаю колени к груди, под одеялом, и мне хочется стать меньше насколько это возможно.

– Я врал тебе – говорит он – Честно говоря, я верил всему, что ты говорила. Я просто не хотел в это верить.

– Конечно, ты не хочешь думать так о своем отце – говорю я мягко – Линден, я понимаю…

– Пожалуйста – говорит он – Просто дай мне закончить.

Он удерживает мой взгляд, заставляет Роуз уйти, заставляет себя признать, что теперь он не сможет извиниться, за то, как он обидел ее. Есть только я.

– Когда ты сказала мне, что Сесилия была в опасности, я тоже не хотел этому верить. Я думал, что смогу уберечь ее. Но в ту ночь она потеряла ребенка. Я… – он смотрит на свои пустые руки – Я ничего не мог сделать.

Он говорил это таким настойчивым тоном, но теперь его руки начинают дрожать, а глаза наполняются слезами. Это было титаническое усилие чтобы оставаться храбрым: он так же говорил и о Роуз. Но Сесилия слишком много страдала; она ценна для него.

– Я должен был послушать тебя – он сжимает кулаки.

Я выпутываюсь из под одеяла и двигаюсь ближе к нему. Наши плечи и наши головы соприкасаются вместе.

– Прости меня – говорит он.

– И ты меня прости.

Некоторое время мы сидим молча. Я жду, когда он возьмет себя в руки, затем отодвигаюсь, чтобы посмотреть на него и спросить:

– Ты уверен? Ты действительно веришь в то, что только что сказал?

– Сесилия по-прежнему клянется, что мой отец виноват. Она думает, что он знал о состоянии ребенка, что он просто ждал, чтобы убить ее. Мой отец, конечно, будет говорить, что это не так. Что она не справедлива.

– Твой отец не прав в отношении многих вещей – говорю я. Он ошибался в отношении собственного сына. Он сказал, что безответная любовь его сына ко мне, стала сильнее. Но у Линдена был шанс, повернутся ко мне спиной – никто его бы не винил за это – но он этого не сделал.

– Все равно в этом нет никакого смысла – говорит Линден – Я не понимаю, почему мой отец хотел ей навредить. Может быть это большое недоразумение. Но мне пришлось выбирать, и я выбрал Сесилию. Она рассказала мне много всего того, что раньше боялась мне говорить. Она думала, что я почувствовал бы себя преданным, и бросил бы ее.

Когда я ложилась спать прошлой ночью, я слышала их шепот по коридору, интересно спали ли они вообще.

– Она не хочет терять свой брак – говорю я – Это весь ее мир.

– Мой тоже – говорит он – Мы долго беседовали. Мы поклялись быть честными друг с другом. И договорились поддерживать друг друга во всем, несмотря ни на что.

– Это хорошо – говорю я.

– Поэтому когда она сказала мне, что мы должны тебе помочь, я согласился.

– Помочь, мне?

– Мы хотим помочь тебе найти твоего брата – говорит он – И того слугу.

– Габриэля.

– Да, Габриэля – он смотрит на колени, потом на меня.

Внезапно, я не знаю, что делать мне со своими руками. Я запихиваю их между коленями. Мои щеки горят, мне хочется сразу, и плакать и смеяться, но нахожу в себе силы оставаться спокойной.

– Я знаю, что не имею права спрашивать, что произошло между вами двумя – говорит Линден – Еще до развода… я теперь вижу, что был не прав, ожидая от тебя, что ты полюбишь меня.

– Это было неправильно – говорю я – Мы были женаты.

– Глупо тогда… – говорит он – Но я признаю что задавался вопросом, с того дня как вы оба пропали, что было между ним и тобой. Я задавался вопросом, почему ты любишь его, а не меня.

– Это не то, что ты думаешь – говорю я слишком быстро и слишком громко. Я заставляю себя взглянуть на него – Я не могла оставить его одного. Мне очень понравилась идея снова быть свободной, и Габриэль думал так же, а не провести в рабстве до конца своих дней. Мне не казалось правильным, Линден, видеть мир только в мечтах и через окна.

Я думаю, что причинила ему боль. Он смотрит куда-то мне за плечо и кивает.

– Он был добр к тебе, тогда? – спрашивает он – Габриэль?

– Лучше чем я заслуживаю.

По-прежнему глядя мимо меня, он поджимает губы. Я вижу, что он пытается что-то сказать. Он хочет спросить спала ли я с Габриэлем. И мне кажется, он хотел спросить об этом с момента моего возвращения, но не спросил. Это слишком для него. Он откашливается, прочищая горло.

– На самом деле я пришел сюда, чтобы сказать тебе, что я все-таки, хочу помочь тебе добраться домой. Если ты позволишь мне конечно. На этот раз у меня есть план.

– Что это? – спрашиваю я.

– Мой дядя пытается починить один из старых автомобилей – говорит Линден – Он хочет, чтобы он ездил на домашнем топливе. Рецепт этого топлива – большой секрет. Так что я не знаю, насколько это достоверно, но это лучше чем ничего, верно? Я могу научить тебя водить.

Я уже умею водить. Мой брат научил меня, на грузовичке, что использовал для работы. Но сейчас не время, говорить об этом, добавляя еще одну вещь, которую он не знает обо мне. Поэтому все, что я могу предложить – это мое искреннее:

– Спасибо.

Линден видит в этом надежду.

– Это означает, что поезда откладывается ненадолго, но, в конечном счете, это будет быстрее, и я чувствовал бы себя намного лучше, не думая о твоей поездке, если это конечно имеет значение.

Он тянется, чтобы коснутся моего плеча, но потом передумывает и у меня такое чувство, что он слишком спешит уйти от меня. Но потом он смотрит на меня, улыбается устало и встает.

– Поешь и помойся, если хочешь. Я думаю, моему дяде нужна твоя помощь в сарае. Я предложил свою помощь, но он сказал, что мое дело проектировать, а не чинить. Мне кажется, что он до сих пор не простил мне, домашнее радио, которое я сломал, когда был ребенком.

– Линден?

Он поворачивается ко мне лицом стоя в дверях.

– Я не делала. Я понимаю, что ты не можешь об этом спросить прямо, но Габриэль и я – мы этого не делали.

Выражение его лица не меняется, но на щеках проступил румянец.

Как только он уходит, я заставляю себя съесть все, что лежит в миске. У меня нет никакого желания, но моему телу это нужно. Я чувствую, как пустота в животе съедает мои кости. После того как я поела, я моюсь под ржавым краном. Мне хочется все бросить, забраться под одеяло и проспать ближайшие три года. Но если Линден и Сесилия нашли в себе силы идти дальше, после всего что они перенесли, то и я смогу.

***

После недели дождей дни стали в два раза ярче. Травинки поднимаются после тяжести дождевых капель. Солнечный свет пробивается сквозь зазоры в сарае, плавая с кусочками пыли. Все пахнет цветами и землей. Прислуга Сесилии прибыла на днях. Вряд ли Линден сказал своему отцу, я не знаю, что заставило его отказаться от контроля над ней и позволить остаться с нами, но она казалась нормальной и была молчалива, когда вышла из лимузина. Иногда Сесилия гуляет босиком. Из всех из нас она больше всего любила сарафаны и юбки, чтобы произвести впечатление на нашего мужа, но теперь она носит джинсы, подвернутые до колена. Боуэна она кладет на живот и пытается уговорить его ползать на животе, хотя он только и делает, что приподнимается и смотрит в небо, и Сесилия думает, что он покланяется своему тайному богу.

– Так много разных оттенков глаз – говорит она мне однажды, когда я прихожу и сажусь рядом с ней на землю – Иногда я задаюсь вопросом, как так получается?

Она хватает горсть травы, бросает и смотрит на сына, который больше не опирается на руки и пытается ползти вперед.

– Вот твои родители, например? – спрашивает она.

Я подпираю колен к груди.

– Я немного похожа на маму – говорю я – У нее были голубые глаза.

– Интересно как далеко, в конечном счете, идут гены – говорит она – У твоей мамы были голубые глаза, и у её мамы тоже, и у мамы твоей мамы. Это может быть один из тех генов, который произошел тысячу лет назад, чтобы потом оказаться у тебя. Ты можешь быть последней у кого этот ген, такой точный оттенок синего.

Я не говорю ей, что мой брат тоже имеет точно такой же оттенок синего, и что он будет жить дольше меня. Хотя если так и будут обстоять дела, я не удивлюсь если он хотя бы доживет до того как я до него доберусь.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я ее – Тебе не холодно? Я могу дать тебе свитер.

– Нет – говорит она – Прямо сейчас я чувствую себя замечательно.

Прошла уже почти неделя как ее выписали из больницы и она более самодостаточна, чем когда либо. Она настояла на том, чтобы кушать вместе снами за столом, вежливо отклонив предложение Линдена приносить еду ей в постель. Она даже прибралась в доме, хотя никто ее не просил, и я никогда не знала, что она умеет это делать. Я застала ее за тем, как она полирует стеклянные баночки, вычищает песок со столешницы, моет пол ногами, водя влажной тряпкой по линолеуму. Она обернула антенну фольгой вокруг до тех пор, пока колючий шум не сменился музыкой. Она выучила песни и поет в полголоса, пока движется по комнате. Иногда мне кажется, что я слышу ее пение во сне.

– Тебе нужно торопиться – говорит она мне теперь – Ты не становишься моложе.

Она знает, что я бездельничаю. Чувствую себя как в ловушке и не могу думать ни о чем, как только о доме. Но сейчас у меня нет дома. Мне страшно, что я там найду, когда, наконец, встречусь с Роуэном. Я боюсь, что вообще его не найду. И что больше всего меня пугает, что как только я уеду от Линдена и Сесилии, я их больше не увижу. Время почти остановилось, здесь у Рида, на маленьком клочке земли. Но это странным образом успокаивает. Я прикрываю глаза и щурюсь, чтобы увидеть Линдена вдалеке. Он стоит возле открытого автомобиля, он и его дядя жестикулируют друг другу, когда разговаривают.

– Так или иначе – это мой путь.

– Кажется, будто смотришь на старую фотографию – говорит она, щурясь.

– Я не знала, что Линден умеет водить – говорю я.

– Я тоже – говорит она – Думаю, он тренировался.

Она берет Боуэна на колени. Его глаза полны облаков и неба. Он тянется к моим волосам, и я поднимаю прядь, помогая ему ее ухватить.

– Я привыкла мечтать о том, как хорошо было бы, если бы у вас был собственный – говорит она – Малыш я имею в виду. И у Дженны тоже – Она смотрит на Рида, который что то делает под машиной, пока Линден лазает под капотом – Это не то о чем я мечтала год назад, когда выходила замуж. Я думала, что мы все будем счастливы. Глупо, да?

Боуэн дергает мои волосы, его пальцы настолько мягкие, что прилипают к прядям.

– Нет – говорю я – Никто не мог предсказать, что все обернется таким образом.

– Что я наделала Рейн? – говорит она – Привела ребенка в этот мир, потому что распорядитель Вон убедил меня, что он спасет нас. Но Боуэн так же обречен как ты и я.

Боуэн хватает ее за рубашку, и откидывает голову назад, смотря на солнечный свет совершенно беспечно. Я слышала однажды, что человек единственный вид на земле, который осознает собственную смертность, но интересно, верно ли это для младенцев. Знает ли Боуэн, что его жизнь закончится? Детство это длинный долгий путь, в котором темный лес смерти кажется невозможным.

– Кто будет заботиться о нем, когда Линден и я, умрем? – говорит Сесилия.

Я не знаю, что ей ответить. Боуэн – это дитя неудачного плана, как и все мы.

– Ты и Линден что-нибудь придумаете – говорю я – Да, все не так, как нам бы хотелось, но ничего не изменить. Ты ведь находила способ справляться со всем этим, не так ли? И с этим сможешь.

Она качает головой.

– Я ненавижу этого человека – говорит она – Он все испортил.

Что-то опасное и некрасивое мелькает в ее глазах. Лишь на миг, но после этого она задумчива и молчалива. И теперь я знаю: крылатой невесты, которую я знала когда-то, больше нет. Она была обманута, разрушена, оставлена умирать, и она никого не собирается прощать. Она будет солдатом, всем на зло.

– Даже если бы Вон на самом деле хотел нас спасти, наш брак не был бы вечным – говорю я.

Сесилия смотрит на светлые волосы Боуэна:

– Я никогда не хотела жить вечно – говорит она – Мне просто нужно достаточно времени.

Глава 10

– Ешьте – говорит Рид, ставя горшок с каким-то булькающим соусом, на середину стола. Сесилия смотрит на мутную серую жидкость и на кубик плавающего мяса, хмурясь.

– Чем это было в прошлой жизни? – спрашивает она.

– Голубь и полевой кролик – говорит Рид – Охотился на них сам.

– Он отличный стрелок – говорит Линден.

– Вы едите голубей? – спрашивает она садясь на свой стул, смотря с отвращением и любопытством.

– Ты можешь есть все, что тебе заблагорассудится – говорит Рид, накладывая полную ложку в ее миску.

Как и я, Сесилия придерживается рыхлых яблок, консервированных фруктов и маринованных овощей. Мы не были также храбры как Линден, который берет миску из рук Рида, говоря:

– Не так уж и плохо.

Я думаю, Сесилия хочет что-то сказать, но не говорит. Потому что это последний вечер, когда мы ужинаем все вместе. Утром я уезжаю. Я решила, сначала вернутся в Нью-Йорк, чтобы найти Габриэля. Я могу только надеяться что он с Клэр. И я скучаю по нему. Я скучаю по нему каждый раз, когда Сесилия и Линден смотрят друг на друга, или шепчутся за закрытой дверью, потому что, все это, напоминает мне что, я больше не часть всего этого. Я не должна быть здесь.

Моя жизнь как мозаика, не стоит на одном месте. Никто не разговаривает. Рид приносит свою работу на обеденный стол. Это какой-то маленький электронный прибор, он шипит и плюется искрами прямо на него. Линден ест серую жидкость медленными глотками. Я кручу своей ложкой в середине миски. Сесилия встает из-за стола и через какое-то время возвращается с радио в руках, которое ревет со статическими визгами и приглушенными голосами.

– Ты хочешь поставить это на стол? – говорит Линден.

– Ну, твой дядя ведь поставил эту… вещь – она жестами показывает на проект Рида – Я просто хочу немного музыки за ужином, только и всего.

Линден хмурится, но больше ничего не говорит. Он знает, что лучше пока не спорить с ней, после всего, что она пережила. Он терпит этот скрипучий шум. Наконец она находит станцию. Хотя музыки все равно нет. Это какой то репортаж. За долго до того как я родилась, были целые станции посвященные музыке, но не было новых песен в течении многих лет, есть только одна мелодия которая играет между новостным вещанием. Старые веселые легкомысленные песни, которые ничего не значат для меня. Сесилия любит их, хотя теперь только она их и поет.

Она двигает антенну туда-сюда до тех пор, пока голос не становится более четким.

– Может музыка заиграет чуть позже? – говорит она.

– Сомневаюсь, малыш – говорит Рид – Я слышал этого парня. Он транслирует передачи из собственного дома.

Она хмурится и тянется к ручке, но Линден говорит:

– Подожди. Ты это слышала?

– Что? – говорит она. И радио снова начинает шуметь, она прижимает фольгу, обернутую вокруг антенны.

Голоса прерываются, пытаясь добраться до нас. Сначала, когда наконец мы их слышим, они бессмысленны. Я слышу их всю свою жизнь. «Генетика», «Вирус», «Надежда», они как белый шум, как родители, которые проводили вечера, слушая подобные передачи. Я беру ложку серой жидкости, целенаправленно избегая кусочков мяса. На вкус, нормально.

– Вот – говорит Линден. Сесилия убирает руки от антенны, и шум уходит, освобождая место голосам.

Она выглядит разочарованно:

– Это – снова тот же парень.

Но Линден внимательно слушает.

– Так называемые врачи были в этом уверены в течении многих лет. – Говорит голос по радио.

Другой голос отвечает:

– Работа Эллерса развила культ последователей среди врачей и экстремистов, как после этих недавних террористических взрывов. Их исследования как все мы знаем, оборвались в результате террористического акта, который убил их, и были забыты вместе со всеми остальными исследованиями.

Я сразу чувствую как маленький кусочек, который я съела, ложится камнем на желудке. По телу бежит холод, онемение застилает мне глаза, и я думаю: они не знают Эллерсов. Как эти странные голоса могут что-то знать о мох родителях, если они мертвы вот уже несколько лет? Они были учеными и врачами и дело всей их жизни было искать противоядие, но они были ничем по сравнению с национально признанными врачами как Вон. Ох но вещатели знают о Воне достаточно.

– Даже такие почитаемые эксперты, как доктор Эшби процитировал исследование Эллерсов. Доктор Эшби считает, что дети Эллерсов – близнецы, сами были частью их исследования.

– Если они существуют – говорит другой голос – Возможно, они всего лишь миф.

Сесилия тянет прядь своих волос, которые выбились из хвостика и я клянусь, ее глаза становятся все шире, когда она смотрит на меня и слова по радио приобретают зловещий оттенок.

– Доктор Эшби, по сути, реконструирует теорию Эллерсов, что вирус может быть дублирован подобно вакцине. Данный в малых дозах, он может создать иммунную систему, устойчивую к вирусу.

Мужчины продолжают спорить и помехи иногда их прерывают. Линден регулирует и прижимает фольгу, пытаясь остаться на этой волне. Но это не важно, потому что я больше их не слышу. У меня шумит в голове, не могу сосредоточиться. Чувствую, что я горю, и лампочка, висящая на потолке, бросает так много теней на стены. Почему я не замечала эти тени?

– А что относительно заявления одного из террористов, возглавляющих эти нападения, что он один из выживших близнецов? Он мог бы быть тем, о ком он говорит?

– Сколько экстремистов утверждало, что они являются продуктами исследовательских работ или чего-то другого? В том случае если исследования Эллерсов не городская легенда.

Другой голос возражает:

– Эллерсы управляли детскими садами как частью проекта «Химический сад», детские сады, которые так же служили научно-исследовательским лабораториям. Если их дети существовали, то вероятно они были убиты наряду с другими. Единственная причина, по которой она привлекает внимание теперь, это из-за этого террориста утверждающего, что он их сын.

Помехи наконец заглушают голоса, пока они совсем не исчезают. Все смотрят на меня. Их глаза вглядываются в меня, но я не могу на них смотреть. Тяжесть в животе сдавливает грудь и не дает дышать. Я должна выбраться на воздух, где ветерок и звезды, а не эти стены. Я иду прежде, чем понимаю, что уже встала. Я шатаясь выхожу на крыльцо, сажусь на верхнею ступеньку и пытаюсь отдышаться. Так много мыслей кружится в моей голове, что я не могу прицепиться ни к одной из них. Я никогда не думала, что услышу про своих родителей, упомянутых в дискуссии, в которую вовлечен и мой бывший свекр. Это правда что они занимались генетическими исследованиями вместе, но Вон сумасшедший. Мои родители только хотели сделать все правильно. Разве нет? Как же те люди по радио узнали про моего брата и меня? Роуэн говорит, что он единственный оставшийся в живых из нашей семьи. Что за теория, что вирус может дублироваться? Какие еще «Химические сады»? Вопросы погрязли в темноте, как часть загадки. Пока я прибываю в неведении и едва могу, что либо понять. И для чего? Какие ответы я жду? Мой брат и я – близнецы Эллерсов – не являемся городской легендой. Мы существуем. Но у нас нет ответов, мы не можем даже смутно обещать выздоровление. Позади меня хлопает дверь, заставляя меня вздрогнуть. Рид тяжело шагает по скрипучим доскам. Он никогда не снимает своих сапог, даже ночью, будто готов бежать в любой момент. Он не так уж и отличается от людей, которых я знала дома, перед тем как начала вести уединенную жизнь в особняке. Он не настолько отличается от моего брата и меня. Он сидит рядом со мной, пропахший сигарным дымом, хотя не курил сигары несколько часов. Сесилия закатывает истерику, если вдруг воздух вокруг Боуэна будет пропитан сигаретным дымом. Она приходит в ярость, если вдруг Рид начинает возражать, говоря, что дым безвреден. «Он раньше вызывал болезни, которых больше не существует, и если он немного покашляет, это ребенка не убьет», говорит он.

– Ты попала в серьезную переделку, не так ли, куколка? – говорит Рид.

Я прижимаю колени к груди, и мой голос выходит сломанным и жалким:

– Я не знаю, что это значит.

Я слышу помехи на кухне, Линден и Сесилия пробуют вернуть голоса обратно.

– Мой брат знает, что Эллерсы были вашими родителями? – Тревожно произносит Рид.

Понятие подавляющее. Это настолько ужасно, быть вырванной из родного дома, но чтобы это имело какие-то цели, а не случайная жертва сбора? Тогда безумие Вона видится в новом свете. Возможно, он искал меня всю мою жизнь. Нет, нет, нет. Этого не может быть. Люди по радио говорили, есть много ученых и много теорий. Мои родители не открыли ничего нового. Вон не слышал о них до тех пор, пока мой брат не сказал что он один из выживших близнецов. Мой брат очень похож на меня. У него тоже разноцветные глаза, как и мои. Вону всего лишь стоит посмотреть на него, чтобы понять, что мы родственники.

– Я не знаю – шепчу я – Если Вон знает, он тоже будет искать моего брата.

Я слишком ошеломлена, чтобы все это осмыслить. Слишком ошеломлена, даже плакать не могу, хотя мои глаза начинают болеть. Мои ноги дрожат.

– Не смотря ни на что, ты в безопасности – говорит Рид.

– Я? – говорю я – Или ваш брат просто позволяет так думать, в то время пока планирует свой следующий шаг?

– Он никогда не войдет в эту дверь – говорит Рид.

Мне хочется в это верить. Просто потому что Рид никогда не снимает своих сапог никогда не ходит без пистолета, что висит в кобуре у него на поясе. Но у Вона свои планы. Он приезжает спокойно, никогда не повышает голос, никогда не пользуется оружием и выигрывает практически всегда. Странные голоса по радио настигают меня. Сесилия выносит радио на крыльцо. Ее лицо торжествующее и сочувствующее.

– Мы не смогли поймать туже станцию, но есть новости. Вчера была еще одна бомбежка, это то о чем говорили те мужчины.

Линден приходит после нее, нахмурившись.

– Почему бы тебе не занести это внутрь, любимая? Оставь ее в покое.

– Она должна это услышать – настаивает Сесилия. Она держит радио в своих руках словно подношение. В новостях рассказывают жуткую историю.

– Четырнадцать признаны погибшими и, по меньшей мере, пять раненых после вчерашнего взрыва в Чарльстоне, Южная Каролина.

Тоже государство, где обитает сумасшедшая мадам. Конечно, для диктора это ничего не значит, и он продолжает – Трое террористов уже не скрывают свою деятельность, и хотя их следующая цель не известна, они проводят митинги и говорят открыто на камеру о своих действиях.

Острая боль в моей голове, как бумажный змей ловит арканом мой мозг, дергая меня к динамикам. И я знаю, что я услышу, что-то, что не слышала уже очень давно. Простая вещь, отсутствие которой высушила что-то глубоко внутри меня. Голос моего брата. Он раздражен, кричит в толпу. Магнитофон пытается передать все звуки, голоса приветствия и высмеивания под порывами ветра. Но Роуэн маэстро этой какофонии. Я концентрируюсь на моем брате, воображаю, что он стоит где-то высоко, и я слышу, как он говорит: «… исследования не имеют смысла. Все это безумие, пытаться найти лекарство для нас опаснее, чем сам вирус. Это убивает людей. Это убило мою сестру.

Как то опустошенно звучит его голос, когда он говорит последнее слово. Слово, которое символизирует меня.

– Это зашло слишком далеко и этому нужно положить конец.

Все заканчивается и он уходит. Звук выходит из меня, что вроде всхлипа. Теперь нет никаких сомнений, он думает, что я мертва. Он разочаровался во мне.

– Рейн? – Линден отпихивает Рида и становится коленом на ступеньку передо мной. Он отодвигает волосы с обеих сторон от моего лица и массирует мне голову кончиками пальцев. Его глаза ищут мои, словно проверяя на сколы и трещины.

– Это был мой брат – удается мне выдавить из себя. Мой голос напряжен, будто я пытаюсь набрать воздуха в легкие. Я не могу говорить. Я никогда не чувствовала себя такой. Я испытывала адреналин, когда была брошена собирателями в фургон, и с Габриэлем, но все это потом ушло в темноту как недомогание через некоторое время. Тогда я все спланировала. Я подчинялась логике. Я была взята. Я бы убежала. Я думала, что мой дом и мой брат все еще ждут меня. Но мой брат уничтожил его. Он уничтожает себя и все к чему он прикасается.

– Ты должна дышать – говорит Линден мягко. Он всегда так осторожен со мной, даже тогда, когда я причинила ему боль. Яркие пятна летают вокруг него, словно кто-то встряхнул одеяло из звезд и они взлетели.

– Это моя вина – говорю я – Мы должны были присматривать друг за другом, но я ушла от него. И он ушел от меня. Я никогда его не верну.

– Конечно, вернешь – говорит Линден.

– Я знаю парня, который вел первый эфир, – предлагает Рид – Я мог бы тебя отвезти к нему. Возможно, он что-то знает.

Линден садится между мной и Ридом.

– Это безопасно? – спрашивает он – Звучало так, будто он сумасшедший.

– Линден, ты был воспитан так думать, что везде не безопасно – говорит Рид.

– Ты должна с ним поговорить – говорит Сесилия – Ты должна узнать об этих «Химических садах», возможно, твои родители знали действительно что-то реальное Рейн. Может быть, есть лекарство. Может быть, это как-то связано с тобой и твоим братом. Ты должна об этом узнать.

Надежда в ее голосе невыносима.

– Сесилия – отстегивает Линден – Сейчас не время выдвигать требования. Ты могла бы попытаться быть чуточку понимания?

– Понимания? Понимания! Когда я была беременна нашим сыном, ты сказал мне, что это моя обязанность. Ты сказал « разве ты не видишь насколько это важно». Я это сделала. Возможно – это тупик, кто знает? Но мы должны узнать. Я привела его в этот мир, думая, что у нас есть шансы выжить. И я не собираюсь просто сидеть и ждать смерти, если есть шанс на спасение.

Все смотрят на нее. Она кажется громадной в лунном свете. Закаленная трагедией. Но я вижу, как дрожит в ее руках молчаливое радио. Ее челюсти сжаты. Независимо от того насколько сильной стала Сесилия, в ней всегда будет теплиться надежда на лучшее. Даже если все мы знаем что надеяться бессмысленно, кто я такая, чтобы у нее это отбирать?

Линден открывает рот, чтобы заговорить, но я кладу руку ему на плечо:

– Она права – говорю я – Мы должны с ним поговорить.

– Ты уверенна? – спрашивает Линден.

Его жалость и жалость Рида и Сесилии, всего этого стало слишком много. Я отвожу взгляд в сторону на изгибающуюся траву под порывом ветра.

– Да – говорю я – А сейчас, пожалуйста, можно мне остаться одной?

Рид сразу встает на ноги.

– Шоу окончено, ребятки – говорит он и ведет Линдена и Сесилию обратно внутрь.

На верху окна открыты и через какое то время, я слышу плачь Боуэна, и Сесилия начинает петь песенку для него. Линден спрашивает ее, куда она дела свой чемодан, а она говорит ему, что он под кроватью. Они все умрут слишком рано. Я хочу найти то что спасло бы их, но я не могу.

***

Я сплю, но мой сон это яркие галлюцинации из рук Вона, который хватает Боуэна из люльки, пока Сесилия и Линден спят в кровати на расстоянии полутора метров. Но тут он шагает в лунный свет и это уже вовсе не Вон. Это мой брат.

Я открываю глаза, сердце бешено колотится. Я больше не стану их закрывать. Я поднимаюсь с дивана и подхожу к открытому окну. Там все неподвижно. Если я буду смотреть на горизонт, то смогу поверить, что линия, где земля встречается с небом – это конец света. И в тишине мне кажется, что я слышу, как мой отец что-то говорит мне.

Моя мама говорила, что я вроде бы более сильная, и поэтому я должна найти своего брата. Но, может быть, она не знала меня, так хорошо, как думала, потому что в то время пока мой брат развязывает революции и разводит костры в небе, я борюсь только за то, чтобы дышать. Я не очень сильна по любым стандартам, особенно моего брата.

Когда нам было восемь, он и я нашли упавшую звезду. Но на самом деле это было не так. Я предполагаю, что это был – просто кусок метала, попавший к нам во двор, вечером, вместе с ветром. Но ранним утром, когда мы только увидели его, он поймал лучи восходящего солнца под странными углами, и казалось, будто он в огне. Мы выбежали на улицу прямо в пижамах, и с каждым шагом огонь угасал, пока мы не увидели, что это просто скомканный кусок металла. Мой отец бежал за нами, предупреждая нас, чтобы мы к нему не прикасались. Он говорил, что это может быть опасно, и я знала, что он был прав. Я видела все эти искореженные края и ржавчину, понимая какую опасность они таят. Но все-таки, хотелось думать, что это, что-то особенное. Мой брат толкнул его ногой, и почти сразу я увидела, как белый носок становится красным. Он не двигался. Он просто смотрел, как течет кровь, пока наш отец не схватил его и не понес внутрь. Далее я помню, как он сидел на кухонном столе, пока мама возилась, вытирая ногу мокрым полотенцем и обрабатывая ее антисептиком, который шипел и потрескивал когда касался кожи. Я помню, как он смотрел на мерцающий металл во дворе, на потеки крови на нем, там, где он порезался. Я чувствовала себя преданной, что такого увлекательного нашел там за окном мой брат.