Текст книги "Тот, кого я хочу (СИ)"

Автор книги: Лора Лайонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 18

– До того, как стать твоей соседкой, я жила в маленьком военном городке, – начинает подруга медленно, как бы удивляясь банальности слов. – Лес вокруг весь принадлежал мне. Заросли малины… – тут у нее дрожит голос, наверное, перед глазами проносятся картинки прошлого, и она обрывает себя. – Нет. Это никому не интересно. А что у вас нового?

– У нас все старое! – отрезаю я. – Не отвлекайся.

Она говорит о своем отце, офицере-пограничнике, настоящем, из детства, о существовании которого я и не подозревала, о его ссорах с Вер-Ванной и разводе. Похоже, он бывал черств и несправедлив.

– …Но я все равно его любила, и когда он уехал, он уехал от меня. «Не реви, не люблю плакс!» – это все, что он сказал мне, уезжая навсегда.

После был большой город, пустая гулкая квартира на верхнем этаже бетонной новостройки. И вокруг дома – пустырь. Мама записала меня в танцевальную студию и музыкальную школу, чтобы я была занята все семь дней недели. Потом появился новый папа, Катя и опять скандалы… Я пристрастилась читать в своей комнате запоем до глубокой ночи, до изнеможения. Потом институт, подработки. Кем ты только не была, – и газеты разносила, и в церкви пела.

– Надо было тебе замуж выходить сразу после школы – жила бы у мужа, сама себе хозяйка, – советую я с запозданием. – Ребята на тебя внимание часто обращали, влюбилась бы и в ЗАГС!

– Я была влюблена в школе несколько раз, но без взаимности. И каждый раз был для меня как конец света, как сумасшествие… Помнишь Олега Рысина?

– Почему ты спросила? Ты была в него влюблена? Ты?! Да он же ничтожество, просто ноль!

– Он добрый, – мягко поправляет меня Марина.

– Это он-то? Если бы он осмелился за тобой приударить, ты бы узнала, как этот «добрый» обращается с девушками, мне его бывшая много чего рассказала… Погоди, но ты выдумываешь! Это невозможно!

– Что именно? – моя подруга откидывается на спинку кресла, скрестив ноги, каждое ее движение в этом имидже, честно говоря, так прекрасно, что я зажмуриваюсь и на минуту теряю нить разговора.

– …Это было совсем незаметно, – ну, твои чувства к нему. Совсем! Мы же были в одной компании, все на виду. Ты была такой равнодушной!

– Конечно. Он не обращал на меня внимания, а я не могла навязываться, – тихо отвечает подруга, – я воспитана так.

– И ты что, так сильно, как говоришь, его любила, и не призналась?! Догадайся, мол, сам, как пелось в древней песне?! – Я вспыхиваю даже неожиданно для самой себя. Слава Богу, нам с ней не приходилось делить парня, боюсь, результат был бы не в мою пользу. – Получается, ты любишь одного и поэтому отказываешь всем прочим, а мы все хором завидуем, но этому первому ты из принципа не признаешься, а сам он лопух, в итоге все страдают?! Ха-ха-ха!

Я издевательски хохочу. И тут же жалею об этом, потому что черненький Ван Дамм из коридора приближается, мрачно уставившись на меня, а Марина отмахивается от него, как от мухи и принимается оправдываться:

– Я не специально, прости. Ты же знаешь, я никогда не стеснялась ребят, но к единственному любимому, к НЕМУ я никогда не могла заставить себя подойти. И если случай сталкивал нас… Мне по-настоящему, физически становилось плохо от волнения. И в первый раз, и во второй, и с возрастом стало только хуже. Месяц назад при встрече в оброк упала, – подруга обхватывает голову руками и замирает.

– Получается, у тебя как бы комплексы или даже болезнь, – озадаченно резюмирую я. – Ты все переживала в себе, а мы с девчонками думали, что ты просто холодная… Ну, можно, наверное, чтобы сломать этот внутренний барьер, объясниться с парнем как-то по-другому. Ты бы с литературных героев брала пример, – хоть с Татьяны Лариной.

– А разве у нее чем-то хорошим закончилось?

– Сложно сказать… А Ромео и Джульетта? Хотя нет, это вообще не вариант… Но надо же с этим что-то делать, с такими проблемами можно было и в старых девах остаться!

– Запросто. Я стала женщиной в двадцать пять лет.

– Ты? – протянула я с сомнением. – Ладно, проехали… А твой шеф, он, скажешь, любит тебя платонически?!

– Он и был моим первым.

– Ага, он сразу начал приставать к тебе?

– Не сразу, – она улыбается. – Знаешь, когда он смотрел на меня, я всегда знала, что для него я – красавица из красавиц.

Она с минуту молчит, вспоминая что-то личное. А я понимаю, что бедной Марине, не знавшей отцовской ласки, да, похоже, и материнской тоже, была прямая дорога отдаться «папику».

– До шефа никто никогда не интересовался, хорошо ли мне, и чего сейчас хочется! – продолжает она. – А может быть, мне вообще нравились мужчины постарше…

– Просто ты вообще любишь мужчин, – фыркаю я.

Она поднимает на меня глаза и отвечает совершенно серьезно:

– Да, я действительно люблю мужчин. А ты разве не любишь своего Мишу?

– Почему же, – смущаюсь я, – люблю, конечно люблю! Но много ли мужику надо, – накормишь его повкуснее, приласкаешь, – он и счастлив!

Подруга не спорит, но я буквально кожей чувствую, что она вкладывает в отношения с противоположным полом нечто большее. А свои желания привыкла ставить на последнее место.

– А потом?

– Я полюбила Сашу.

Она в общих чертах рассказывает красивую и странную историю их любви до того момента, как выяснилось, чей он зять, и что ненужная больше краска не бледнеет. И продолжает.

​

Марина

Я, закутанная до глаз в зеленое парео поверх костюма, как восточная женщина, врываюсь в колор-студию.

– Помогите! Пожалуйста, помогите мне! – сдавленно выкрикиваю по-английски и скидываю покрывало.

Две визажистки в салоне переглядываются между собой.

– Вы должны меня помнить, – торопливо продолжаю, сбиваясь на русский. – Вот квитанция. Краска должна была уже сойти. У меня через три часа самолет. Домой.

Беспомощно оглядываюсь.

– Ну, что же вы сидите? Пожалуйста, скорее! Мне нужно только смыть краску. Сколько заплатить? – достаю кошелек, показываю доллары.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Одна сотрудница начинает говорить по мобильнику, другая, скорчив гримаску, указывает мне на дальнее кресло.

– Найн! Ноу! Нет! – кричу. – Мне нужно сейчас. Пожалуйста, сейчас! Вы понимаете?

Входит знакомый сотрудник, понимающий по-русски. Кидаюсь к нему.

– Сидеть, – указывает он на кресло. – Что ты хотеть?

Я начинаю объяснять. Он, не дослушав, кивает коллегам на входную дверь. Те поспешно запирают ее.

– Ты делать этот рисунок три раз? – мягко спрашивает мужчина.

– Да.

– Ага, вот твой красный листок. Читать, – он указывает ногтем текст напротив моей подписи.

– Я опаздываю на самолет!

– Если ты забывать, я читать и переводить за тебя. «Я в три раз прошу сделать мне тот рисунок. Я согласен, что рисунок будет стабилен долгий время». Это твой подпись?

Киваю, не понимая, к чему он ведет.

– Ты хотеть рисунок на долгий время. Мы сделать то, что ты хотеть.

– Но я думала, что он пропадет так же, как обычно, через два дня…

– Я не знать, что ты думал. Наш стилисты всем говорить, квитанция всем писать, квитанция надо читать. Если ты не уметь читать английски, надо сидеть дом. Ты видеть цвет квитанций: первый – зеленый, второй – желтый, третий – красный, как светофор, это для дама, который не умеет читать английски, как ты. Этот краска такой специальный – когда три раз один пигмент на один место красить, будет долгий-долгий срок. Я никто не заставлять! – заключает он.

– Да, я понимаю и не спорю. Я готова заплатить опять…

– Ты готов платить? – хмыкает он. – Хорошо. Раздеваться.

Я быстро снимаю костюм и колготки, чуть медленнее – белье и выпрямляюсь, прикрываясь юбкой. Стилистки из своего угла смотрят на меня, криво улыбаясь.

– Так хорошо. Так ты лучший, чем твой строгий костюм. Первый и второй кожа в один время. – Он смеется.

– Пожалуйста, быстрее!

– Что ты теперь хотеть?

– Смыть эту краску, – повторяю в десятый раз. – У вас есть такой флакон, я видела, как жидкостью из него смывали, когда ошибались. Ну что же вы стоите, вот деньги, вот за срочность, разве этого мало?!

Филиппин открывает что-то у себя на телефоне и показывает:

– Мне нужен этот твой коллега здесь. Приведи его сейчас, и я дам тебе тот флакон.

На экране телефона филиппинца фотография Александра. Откуда?!

– Зачем он вам?!

– Он – ценный специалист. Я спросить его совет, – скалится. – Разговор здесь с твой коллега за флакон.

Я, наконец, чувствую опасность. Неясную, но нарастающую. Но, даже не поняв толком, сразу включаю защиту близкого.

– Нет. Его я не приведу.

– Тогда звони, пусть он сам придет к тебе здесь, – настаивает филиппин.

– Нет, я не могу. Это касается только меня. Дайте флакон.

– Тот флакон тебе не помогать. Он помогать только быстро, на свежий пигмент.

– Но как тогда, чем краску смыть сейчас?

Мужчина молча качает головой, загадочно улыбаясь.

Я замираю. Тревога звенит во мне набатом.

– Неправда! Дайте флакон. Дайте, или я возьму сама, я знаю, где он стоит!

– Сидеть! – филиппинец властно удерживает меня. – Сейчас тебе дать флакон…

Он кивает визажистке и берет из ее рук знакомую бутылочку, издающую резкий запах. – На! И вата на! Ну, видеть? Не помогать.

Я настойчиво тру кожу ватным диском, обильно смоченным средством, на которое я так надеялась. Наконец, останавливаюсь, не видя результата. Я в каком-то ступоре.

– Зови коллега, звони, и тебе будет хорошо, – продолжает давить салонный администратор.

– Нет, коллега больше не обсуждается, – отвечаю, мучительно пытаясь не потерять самообладание.

– Твой выбор! – мужчина вальяжно раскидывается в кресле и закуривает сигару.

Он вообще никуда не торопится, в отличие от меня.

– Чем тогда это можно смыть?!

Снова качает головой, как китайский болванчик:

– Ничто после третий раз не помогай.

Смотрю на него, не понимая, словно все происходит не со мной.

– Но когда же, когда она побледнеет?!

– Это не китайский барахло, это хороший американский нано-краска.

– И все же… когда?

– По гарантия – двадцать.

– Двадцать дней?! – ужасаюсь я.

– Нет, нет! Двадцать лет.

Кажется, я потеряла сознание. Следующее, что осознаю – лежу в низком кресле, ноги точно из ваты.

– Эй, ты слышать меня? – щелкает пальцами над моей головой филиппин и настойчиво сует мне что-то в рот. – На курить! Курить!

Я глотнула едкий и горький дым сигареты и закашлялась. Говорю еле слышно:

– Все, не надо больше. Что же я натворила?! Что можно сделать? Ну, предложите же что-нибудь… Может, закрасить светлым, в тон кожи?

– Нет, пигмент на пигмент не ложиться, – отвечает.

– А если лазером?.. Я слышала, что лазером выводят татуировки.

– Много мелкий порез? Весь твой тело? – Ты не жить!

– Хотя бы на лице… Как же я вернусь?..

– Да, так вернуться нельзя, – соглашается. – Надо звонить коллега. Смотри. Я все знаю. Тебе с ним хорошо.

И он показывает мне на своем телефоне фотографию моей близости с Сашей. Я вскакиваю:

– Как? Откуда?..

Скалится. Ему весело! Потом достает из кармана костюма флешку, вставляет в ближайший ко мне компьютер и показывает на экране фотографию моего любимого, обнаженного, почти в полный рост, в интерьере гостиничного номера. А потом рядом – линии грима для всего тела, почти как у меня! Линии на НЕГО наплывают… Я холодею.

– Это если он не хотеть договориться. Этот имидж на твой парень будет хорошо смотреться. Для особый случаев подойдет, и стоимость таких развлечений тоже будет особый.

И администратор, или кто он здесь, самодовольно рассказывает, как придумал и разработал этот великолепный имидж для пары – мужчины и женщины – с хорошими фигурами. И что у меня всегда будет компания, если я позову сюда сейчас своего коллегу. Гасит экран и вынимает флешку.

Потом набирает кого-то в телефоне, разговаривает и показывает мне трансляцию. Вижу небольшой самолет и нашу группу. Вот коллеги один за другим поднимаются по трапу в недра джета. На летном поле остаются только Александр и человек, который снимает. Мой любимый нетерпеливо высматривает кого-то, и я знаю, кого. А потом эмоционально общается с подошедшим летчиком. И я слышу ответы! То есть, если сейчас громко позову на помощь, Саша меня услышит!

– Молчи, – шипит проницательный филиппин. – Если он не захотеть договориться, его придется убить. Сейчас. У меня, – как это по-русски? – пришел приказ от начальник. И я буду приказать своему человеку. И ты все услышать и увидеть.

Зажимаю себе рот руками, не в силах оторвать взгляда от Сашеньки. Улетай скорее! Улетай!!! И прости меня…

– Ну, что, ты звать его?

Тут вижу, что мои коллеги во главе с Евгением поспешно покидают самолет. Саша уже не один. Филиппин тоже это видит. Что там случилось, почему задержка?!

– Мне надо подумать, как это лучше сделать, – шепчу.

– Да, тебе быстро подумать надо, – men оставляет телефон у компьютера рядом с флешкой и деловито отпирает своим ключом отдельный ящичек в шкафу, звенит в нем инструментами. – А я уже решить, что тебе помогать. Я смотреть твой нос.

Почему-то остро пахнет спиртом.

– Положить голову! Закрыть глаза! Не двигаться! – раскомандовался.

Думаю только о том, как спасти Сашу. Надо потянуть время, и он улетит. Бесконечно ерзаю в кресле, устраиваясь. Мотаю головой, не давая menу прицелиться каким-то странным аппаратом в руке. Говорю, что меня сильно тошнит, прошусь в туалет и прошу пить.

Наконец, у него заканчивается терпение. По его сигналу подходят визажистки и наваливаются на меня с двух сторон, а филиппин лично вцепляется крючковатыми пальцами в мой подбородок. Даже с закрытыми глазами различаю яркий свет. Что-то холодно-металлическое просовывается мне глубоко в нос, потом резко щелкает, трещит и обжигает болью.

– На, курить! Курить еще!

Я судорожно глотаю горький дым, притупляющий чувства. Слезы боли заливают мне лицо. Нос кажется горячим и сильно распухшим. Работницы салона все еще держат меня.

– Как чувствовать себя? – интересуется мужчина, нависая надо мной.

– Голова немного кружится… Это был лазер? Я сейчас буду готова продолжить, сейчас…

– Уже все! Нельзя трогать твой нос! Не будешь трогать?

– Не буду.

Визажистки встают и идут заниматься своими делами.

– Ты можешь ходить? – спрашивает меня men.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Кажется, да, – осторожно встаю, стараясь не шевелить головой из-за пульсирующей боли. – А что, на носу уже нет краски? А где мои вещи?

Филиппинец заржал.

– Пойдем, пойдем к зеркало. А потом ты отдыхать, не здесь, в другой комната. Но помнить: не трогать нос! Теперь нос – твой защита. Тебе лучше это объяснять Машка, русский Машка, к ней пойдем. Вот зеркало… Да ты хулиган!..

Глава 19

Они рано решили, что я смирилась. Последнюю реплику филиппинца на ломаном русском я услышала за спиной, когда, схватив его телефон с флешкой, буквально запрыгнула в туалет. Я бывала в нем раньше. Шарахнув тонкий и изящный телефон о кафель стены, я смываю его и флешку в канализацию.

Когда увидела себя в зеркале с кровью, текущей из носа из-под вставленной в него эмблемы известной местной компании, поняла, что терять мне уже нечего. Надеюсь, это даст Саше фору улететь.

Меня выволакивают из туалета, но не бьют, на удивление. Моего телефона, а также сумки и одежды на месте, где оставила, не оказывается. Пока men изучает устройство унитаза, вопя и размахивая руками, я пытаюсь раскрыть входную дверь и даже разбить стекло стулом.

А потом вбегает охрана.

​

– Очухалась? Лежи, не дергайся! Тебе сейчас лучше полежать, – крупная рыжая женщина в цветастом халатике кладет тюбик туши для ресниц на туалетный столик.

Потом широко улыбается то ли мне, то ли своему отражению в зеркале (один глаз недокрашен) и говорит мурлыкающим, успокаивающим голосом:

– Ну, здравствуй, подруга! Вот и вторая русская здесь. Нас, русских, теперь везде много. Зови меня Машка, как все. А вот тебя как называть?

– Марина, – выдавливаю из себя.

Минуту назад я очнулась и обнаружила себя в комнате без окон, прикованной к водопроводной трубе за кольцо в носу. Лицо болит, как один большой синяк. И не только лицо. Рот раскрывать вообще не хочется. Как и жить.

– Какая ж ты Марина? – улыбается мне в зеркало соотечественница. – Ты рыбка или ящерка. Поймали тебя на крючок, придерживай рукой свою леску. Красотка, конечно, но скажи спасибо, если игуаной или драконихой не назовут. Ладно, Мариш, не обижайся, это я любя. До унитаза дотянешься, до холодильника тоже, иногда полный покой даже полезен, привыкай.

Пытаюсь осмотреть помещение в поисках своих вещей. Вокруг все чужое.

– Мне нужно позвонить, – говорю.

– Позвонить? Кому?! Может, еще скажешь, – сбежать? Думаешь, из-за тебя – такой – твой дружок станет стены прошибать? Успокойся! А то на тебе прям лица нет!.. – она оборачивается и хмыкает. – Вот-вот, сверкай глазами, только так с тобой и нужно.

Пойми: ты теперь – бэби fornigth. Тебе же днем на люди показываться нельзя! А здесь тебе дадут возможность вести достойную жизнь. И с первого взгляда видно, что ты принадлежишь одной из самых влиятельных организаций в стране.

– Принадлежу?

– Нет, ну, конечно же, ты не собственность! Докажи, что можешь работать не из-под палки, а на совесть, с умом и фантазией, тогда ты и вправду Личность. Сейчас я буду готовиться к своей работе и болтать, а ты слушай и вникай…

Машка возвращается к накладыванию туши.

– Ты, видимо, жертва пресловутого третьего раза? Там же черным по белому, то есть по красному написано – long (длительный)! Впрочем, не зацикливайся на этом. Они просто концентрацию красителя и присадок побольше дают, и все! Малевать один-в-один несколько раз – скучно. Чего зря переводить драгоценную краску? Если кто сюда решится, да еще повторно – уже наш человек. Это же затягивает, тот же наркотик, трудно без этого.

Меня в салоне честно спросили: «Тебе сразу или…» Ну, я конечно, говорю: «Сразу, чего тянуть, не передумаю уж». На лице я не стала делать, я не такая дура, как ты. Ну, разве что контур губ… – Она складывает губки бантиком и любуется своим отражением.

– Я ведь себе тату сделала давно уже, больше пятнадцати лет. Тогда это шикарно смотрелось, ярко, я ведь белокожая. А когда эта краска появилась, на ее фоне моя картинка бледновато стала выглядеть. Захотела я своего дракончика сверху краской покрыть, так в салоне такую цену заломили! Мол, неперспективная. Иди, говорят, еще раз на тату, сейчас яркие пигменты появились. Еще чего не хватало! – думаю, – опять иглы в себя тыкать. Это не гигиенично.

Ну, я тут покрутилась, нашла нужных людей и все же подмазала дракошу кое-где. – Машка спускает с плеч халатик, открыв рисунок во всю спину. – Смотри, когда я плечами шевелю, он как будто крыльями машет. Нравится?

У меня в глазах темнеет.

– …Эй, ты, ящерка, или как тебя там? Тебе что, опять плохо? Ах, ты, горе на мою шею, я тебя сейчас быстро вылечу: виски в рот, вот так. Теперь виски в нос и колечко пошевеливаем, – ага, вот и полегчало!

Я закашлялась. Горло обожгло, голова раскалывается. Меня мутит от виски, от вида рисунка не на бумаге и от ситуации в целом. А Машка все стоит надо мной с бутылкой:

– Жестоко, да? Молчишь, терпишь? Другая тяпнула бы стакан, выматерила всех, кого только вспомнила, и успокоилась. А ты что? Вся в себе. Очень точно подобрали тебе make-up. Настоящая ящерица с застывшим взглядом. Внешний вид, как говорится, соответствует внутреннему содержанию. Ты пока не возбудишься, значит, холодная, совсем как рептилия? А потом сразу шустрая, и двигаешься красиво, я прямо любовалась, глядя в записи на то, как ты по салону скакала. И талия у тебя длинная, и пальцы. Да, там – настоящие мастера!

Она отхлебывает глоток из горла, закручивает крышку и убирает бутылку в мини-бар.

– Где моя одежда? – спрашиваю.

– Что ты, какая тебе одежда? Забудь. Здесь не меньше, чем плюс двадцать семь круглый год, – она начинает рыться в косметичке. – Я так понимаю, ты хотела спрятаться, побегать инкогнито по ночным клубам, по чужим мужикам? Мол, вроде бы это я трахаюсь, и в то же время не я. А потом вышла бы вся такая чистенькая, скромненькая? Вот и спряталась. Насовсем. За все надо платить.

Надейся, что через двадцать лет сойдет. Хотя, кто это проверял? Они всего-то второй год этим малюют… Слушай, а у тебя не было аллергии на краску? А то я вся волдырями покрывалась.

– Не было. Маша, тебе за меня платят?

– А как же иначе, рыбка моя? За обучение молодежи мне и на прежней работе платили, в России.

– У тебя никого нет? На родине?

– Есть, как не быть. И дочь, и мама, и куча родни. Доченька у меня уже невеста. Даст Бог, в марте на свадьбе погуляю, – Машка скосила глаза, – если ты не подведешь. Дочка у меня умница и красавица, университет заканчивает. В Ленинграде.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Как же ты попадешь туда?

– Обыкновенно, самолетом.

– И тебя отпустят?!

– Отпустят. Возьму отгулы. Начнешь работать, будешь стараться – и тебя отпустят! Не насовсем, конечно, а… Хотя тебе в самолет – если только в парандже. И замажешь тональным кремом погуще, люди всю жизнь прыщи замазывают.

Быстро поумнеешь – тебе же лучше. Неплохие бабки здесь можно заработать! Вялые да больные им не нужны. Выговоришь себе процент со временем. Ну, сначала, конечно, отработаешь затраты.

– Какие затраты?!

– Ты что, думаешь, оставила в салоне несколько сот зеленых – и все? Ты хоть представляешь себе, сколько эта краска на самом деле стоит?! Она же почти вечная! И где они ее берут? И как? А цена риска? И сколько стоит твое сопровождение? Не понимаешь? – Следили за тобой с первого дня, по пятам ходили, и, наверное, эти же двое, – Машка машет рукой куда-то вверх, в пластиковый потолок, – очень уж по-родственному они с тобой обходятся.

И я понимаю, что она имеет в виду тех самых охранников из салона.

– Они меня изнасиловали.

– И что, скажешь, они тебя больно насиловали? Да они с тобой были – сама нежность! И даже, заметь – презервативы надевали. Обрати внимание – на Филиппинах аборты запрещены. То, что тебя чуток помяли – так нечего было хулиганничать, пытаться удирать, ну куда бы ты делась?! Устроила тут Мамаево побоище, трое мужиков тебя ловили, ну надо же! Вот мальчики и возбудились. Как станешь работать – ни один тебя не тронет, слишком больших бабок стоит твоя шкурка.

Она щедро опрыскивает себя парфюмом. У меня даже глаза щиплет до слез. А Машка продолжает меня успокаивать:

– Ты себя не кори. Судьба, значит, такая. Не пришла бы сегодня сама – тем или другим способом ты все равно оказалась бы здесь. Они постоянно работают с картотекой пользователей этой краски по всему миру. Пару раз тебе в салоне понравилось, коготок увяз – всей птичке пропадать!

А нос до первой свадьбы заживет. В этой жизни все делается через боль. Сначала родители воспитывают ремнем по мягкому месту, потом женщиной становиться больно, а рожать вообще ой как больно! Обидели тебя, да? Пирсинг в носик вставили, да еще и на цепь посадили, вот сволочи, да? После того, что ты вытворила, в наручниках, думаешь, было бы приятнее? Но мешает ужасно, согласна. И сукровица течет, а сморкаться тяжело.

Она подает мне бумажные салфетки. Вздыхает:

– Мне скоро уходить, и как только я за дверь выйду, ты или несчастный стальной водопровод ломать начнешь, или цепочку рвать, или пластину из носа выковыривать, угадала? Кстати, цепочка и пластинка сделаны из сплава благородного титана, прочного, как у сейфа, даже не пытайся сломать. А пластина заходит в нос на всю длину хряща. Надеюсь, ты не хочешь разворотить себе половину физиономии? Здесь специальный инструмент нужен, а его заслужить надо!

Ребята говорят, что ты можешь работать по-настоящему, ты не просто девчонка какая-то с улицы. Выйди вечером, погляди, какой выбор б.! Хочешь пятнадцатилетнюю? И двенадцатилетние найдутся. А тебе двадцать пять. Как-то ты себя проявила, где-то они тебя видели, раз сразу присвоили высшую квалификацию! Подумай, где и с кем? В отеле? Подкупить портье – заснять секс на видео откуда-нибудь – раз плюнуть. Все стены из картона. Ага, я вижу, ты вспомнила!.. Ничего другого от тебя здесь и не потребуется.

– Ты не знаешь, моя группа… они улетели?

– Насколько я знаю – еще нет. Да, вот еще что… На столе рядом с тобой бумага, ручка и образцы. Ты должна написать письма… Джон такой злой, каким я его еще не видела. Ты у него что-то удалила, какие-то уникальные разработки и контакты. Если не напишешь… Отпусти твоих коллег, пусть они уже улетят домой. Когда ящерица убегает от преследования, она оставляет свой хвост. Напиши эти письма, чтобы тебя не искали, оставь свой хвост России.