Текст книги "Тот, кого я хочу (СИ)"
Автор книги: Лора Лайонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Музыка меняется на более энергичную. У Воробьевой здорово получаются вращения и прыжки – чувствуется классическая школа, но с тем же эротическим уклоном, с короткими поглаживаниями себя. Она танцует босая, взлетая, и вся словно отдается музыке и движению. А я отчетливо вспоминаю, что у нее находится в местах, прикрытых купальником. И понимаю, что мужики вокруг уже на низком старте.
Я отступаю от бортика на несколько шагов. Стараюсь смотреть на происходящее в полглаза, решая, уйти от дальнейшего искушения прямо сейчас или все же остаться перекусить – живот давно подвело. А она берет фонарик и, танцуя, в рандомном порядке высвечивает лица зрителей. В ответ слышу крики и непристойные предложения. Какой-то тип называет себя продюсером и предлагает ей турне по стране в этом шикарном имидже. Она на минуту останавливается. Слышу, как она, сдавленно выдыхая, четко отвечает ему:
– В этом имидже я выступать больше не буду.
И продолжает танцевать. Ей возбужденно предлагают что-то еще, кажется, деньги, словно здесь аукцион, но это уже не мое дело. А потом меня слепит ее фонарик. Эх, не успел уйти! Свет мельтешит перед глазами, точно у нее рука дрожит. Загораживаюсь. Фонарь гаснет, я замечаю с ее стороны быстрое движение и слабый звук.
И в следующий миг вижу, как она летит в прыжке, с бортика, рыбкой, на меня. И понимаю, что не долетает. Бросаюсь вперед ее подхватить. Получается над самым полом, еле устоял на ногах. Если бы я не успел, она бы шлепнулась на плиты плашмя. Удерживаю ее на руках, на секунду прижимая к сердцу, собираясь потом опустить на пол, но она пылко обнимает меня, судорожно вздохнув. И я стискиваю ее сильней и бегу к своей машине, очень быстро, чтобы не передумать. И слышу возмущенный гул голосов за спиной.
Машину я оставил близко, и остыть она еще не успела. Все делаю на автомате – опускаю на переднее сиденье свою ношу, завожу, включаю климат-контроль, трогаюсь. Через несколько кварталов заезжаю на безлюдную стоянку, заглядываю в глаза Воробьевой, опускаю спинку ее кресла и натягиваю презерватив на измученный желанием член. Она явно не против. Молчит. Ну, и я молчу. Даже музыку включать не буду. И свет гашу.
Глава 26
Марина
Чувствую гладкую прохладную кожу сиденья под собой. Лежать в машине неожиданно удобно. И только я это осознаю, как он срывает низ моего купальника, поднимает мои бедра и входит в лоно, продавливая мягкие складочки за один раз, до упора. Не раздеваясь, он сосредоточенно прокачивает во мне свой стальной поршень в нежной шелковой оплетке, стремясь попасть все глубже и глубже.
Я стараюсь раскрыться и изгибаюсь ему навстречу. Мне жарко от эмоций, мурашки бегают по моему телу сверху вниз и обратно. Снова чувствую изысканный медовый аромат его кожи, поверх ненавязчивого парфюма, слышу его рваное дыхание над ухом.
Я очень и очень хотела близости с ним, но понимаю, что сейчас все происходит не так, как прежде. Он меня не целует. Я почти не вижу его в темноте и не могу понять выражение лица. Он не так деликатен, как прежде, а тороплив, словно мечтает поскорее отделаться от желания, кончить и забыть. Это тот странный случай, когда тело радуется и хочет еще, а сердце сжимается от нехорошего предчувствия.
Он все же добивается от меня разрядки, прежде чем кончает сам. А потом просто добивает меня тем, что, включив свет, вытирает меня и сиденье вокруг влажными салфетками, закидывая их в ненужный пакет. Может, это правильно. И хорошо. Но у меня такое чувство, что ему осталось только деньги мне в карман сунуть и раскрыть передо мной дверь. Кармана только, увы, нет. Сижу в одном лифчике купальника. Украдкой смахиваю слезу.
Александр
Подвожу Марину к ее дому и только теперь соображаю, что забрал ее, самым бесцеремонным образом прервав шоу, без ничего, даже без обуви и ключей. Хорошо, что у меня запасные ключи от снятой квартиры в машине валялись. Протягиваю ей свой пиджак, беру на руки и тащу. Если бы кого из соседей встретили, можно было бы прикинуться глюком.
Из квартиры звоню Наташе в ресторан, прошу забрать вещи Воробьевой. И чувствую – не могу просто уйти, очень хочу Марину еще раз, пока до нее не добрались разные продюсеры и полицейские чины. Даже есть не так сильно хочу. Про то, что с ней делали в Маниле, и думать не могу. Вроде, ничего в ней не изменилось.
Она сейчас переодевается, загородившись от меня раскрытой дверцей шкафа. Только что сняла мой пиджак. Шагаю за дверцу и обхватываю ее сзади. Она замирает, но не противится и как бы даже расслабляется в моих руках. Прижимаюсь лицом к волосам, незаметно вдыхаю ее аромат. Поднимаю ее и несу на диван, по дороге выключая свет. Снимаю с себя рубашку, верх купальника – с нее. Небольшая заминка выходит с поиском презерватива, но вот, наконец, находится и он.
У меня уже немного получается гладить ее. Но говорить с ней не могу. В наших отношениях слова – точно ложь. Все было просто и понятно, пока я в Маниле не раскрыл свой рот и душу, идиот. Вот сейчас по-быстрому последний раз отлюблю – и все.
Ставлю ее на четыре точки к краю дивана и беру ее сзади. Как конь. И хватаю за волосы на затылке. Все понимает – прогибается. Нравится ей. Вскрикивает и тихо стонет, но ко мне сама жмется – ей точно нравится. И мне – тоже, блин. Отпускаю ее волосы, берусь обеими руками за грудь и тут же слетаю с настроек. Готов до утра долбить ее так, чтобы искры из глаз сыпались. Кажется, даже рычу, как животное, кончая.
Заглядываю ненадолго в ванную, подхватываю одежду и сбегаю, застегиваясь на лестнице.
Наташа
Марина мне звонит по стационарному.
– Ну, привет, подруга. Надеюсь, у тебя все хорошо, – хмыкаю. – После того, как тебя так красиво умыкнули из ресторана. Я долго смеялась, прикрываясь салфеткой, глядя на взбудораженные физиономии мужиков вокруг. Ты имела успех!
Ответ слышу не сразу. Неужели опять плачет?
– Спасибо тебе, – отвечает убитым голосом. – Да, все хорошо. Наверное. Только он со мной не разговаривает. Мне кажется, он мне мстит.
– Очень может быть. А чего ты хотела? Я тебя предупреждала, что у него больной вопрос с доверием к женщинам. Ладно, держись там. Утро вечера мудренее… Да, ты в курсе, что твоя мама меня через день зовет на чай с домашней выпечкой? Это становится традицией: вечером я прихожу с детьми, зовем Катю и говорим только о тебе, какая ты хорошая и замечательная. Как бы мне не выболтать им что-нибудь лишнее.
– Наверное, эти встречи помогают маме переносить разлуку. Спасибо тебе большое и за это!
– Никогда не расплатишься. Кстати, Катя по секрету сообщила мне, что собиралась делать тату – розочку на руке, но после моего рассказа о тебе передумала. Вот, кстати, твой звонит. Отключаюсь.
Александр
Приезжаю к Наташе. Еще не особо поздно. Сережка уже спит, не успел пожелать ему спокойной ночи. Осторожно целую его в упругую сладкую щечку. Сын – моя семья и вообще все, что у меня есть.
– Наташ, – говорю, когда мы проходим в кухню, и я выкладываю из спортивной сумки на стол продукты и напитки, – я устроил его в детсад, в соседнем квартале. Но возьмут его только послезавтра. Один день можно он побудет здесь у тебя, еще только один день?
– Нельзя, – отрезает Ната, как строгий шеф-повар. – Завтра мы все работаем. И потом знаю я вас, подлиз – последний день, а может, предпоследний, а потом еще только половинка дня и так далее. Ты хоть знаешь, что сразу на весь день в садик нормальные родители детей не отдают? Постепенно приучают, по чуть-чуть, чтобы ребенок стресс не получил.
А вот об этом я не подумал. В этой квартире как-то нормально сын влился в компанию.
– Так вот, хватит дурью мучиться, – продолжает опытная мамаша. – Из моего окружения, из проверенных лиц, завтра не уходит на работу только Марина. Оставь сына у нее. Они хорошо общались, ты видел. И вкусняшки свои забирай, уже весь холодильник забил, вот к Марине их и отнеси.
Я зависаю при упоминании Воробьевой. Похоже, даже не ответил.
– Молчишь? – хмыкает Наталья. – То есть спасать ее и трахаться с ней ты можешь, а ребенка на полсуток доверить – нет?! Вы сами как дети, оба! Играете в какие-то дурацкие игры. А ты, по большому счету, ее даже не знаешь.
И она рассказывает про Воробьеву. Кое-что мне известно, и я пытаюсь представить себе, что и все, что она говорит – тоже правда. Получается не сразу. Как это умещается в маленькой Марининой фигурке? Вот на нарисованные мои портреты очень хочется посмотреть. А еще больше – смыть, наконец, с нее эту краску. Для чего бы она ее не нанесла.
Про телефон с флешкой того филиппинца – сильно. Я даже сначала не верю, а потом… Как отчаянно она прыгнула сегодня – это из той же оперы, да, это характер. Значит, она реально меня спасла у самолета, когда какой-то тип цеплялся ко мне и все пытался кому-то позвонить…
– Пойми: для тебя она все, что угодно, сделает, – продолжает ее близкая подруга. – Вот скажи ей, например, что тебе нужно три литра ее крови. Ручаюсь, что она тут же, без звука пойдет за банкой и ножом.
– Я не настолько кровожаден, – отвечаю. – Но почему со мной нельзя было словами поговорить?! Я что – зверь?
– А вот с этим – сложно. Робеет она перед тобой, понимаешь? Обожает и робеет. Так бывает. Молчаливая женщина – разве это не подарок судьбы? Только станцевать для тебя ее и удалось уговорить. Обрати внимание, она начала, только когда я подтвердила, что ты приехал. А как она увидела, что ты уходишь, так и прыгнула. Чуть не убилась… Да, ты очень красиво утащил ее из-под носа у всех этих полицейских чинов в гражданском!
Ну, да, пожалуй. Посмеялись немного. Потом она сама звонит Воробьевой – на меня Маринин затык, похоже, начал действовать.
Утром привожу сына. Его сегодняшняя няня, конечно, в гриме. Поглядываю на нее, пытаясь разглядеть в ней все то, о чем говорила Наташа. Может быть, все так и есть. Оставляю Сереге простенький кнопочный телефон, на всякий случай, он умеет ним пользоваться. И еду работать.
День проходит в суете. Кроме организации бизнеса, занимаюсь переездом на снятую квартиру, потому что наконец выпустили Свету. Спускаясь по лестнице от бывшей жены, встречаю идущего навстречу Евгения. Он произносит всего одно слово:
– Ругались?
– Зачем? Все уже выяснено. Тем для разговоров не нашлось.
Он кивает и проходит к дочери.
Я забрал только самое необходимое, поэтому приходится напрячься с обустройством, чтобы в новое жилье хотелось возвращаться.
Вечером прихожу за сыном. Открывает Марина в фартуке. Пахнет чем-то вкусным. Пытаюсь разглядеть Серого за ее фигурой. Не вижу. Она прикусывает губу, словно хочет что-то сказать, но не сразу решается, а потом все же выдает:
– Сережа на кухне, мы блины печем.
Мы?! Для маленького ребенка это же может быть опасно! Брызнет масло, обожжет или вообще… Запрыгиваю на кухню. Но, вижу, что печет, конечно, хозяйка. А мой сын за столом намазывает на блины варенье, покрывает слоем творога и скатывает в трубочки. Рядом с ним большая тарелка, полная этих аппетитных «колбасок». Глаза у него так и горят. Может, крутым поваром вырастет.
– Сейчас я буду ужинать, – важно заявляет он. – И ты садись.
Пытаюсь вспоминаю, когда я ел. Точно надо остаться.
Поели, попили чай с мятой. У сына ладошки, конечно, липкие. Марина подходит к нему, и он с готовностью лезет к ней на руки! Даже не знаю, что сказать – большой мужик уже, вроде. Но она его обнимает, и он явно очень довольный. Несет его в ванную полоскаться.
Ладно. Благодарю хозяйку. Пока мой пацан заканчивает одеваться, я в другом конце коридора укладываю его вещи в сумку. Вдруг Марина берет меня за запястье и, когда я поднимаю на нее глаза, говорит одними губами:
– Я тебя люблю.
И сразу уходит. Не знаю, что ей ответить, и надо ли что-то говорить. Но в дверях шепчу сыну:
– Как тебе, Серый, эта тетенька?
– Нолмально. У нее только детей нету.
– Это – да, – отвечаю. – А вот завтра я тебя отведу туда, где много детей, и можно поиграть.
Проходит несколько дней. Сережа уверенно вливается в коллектив детского сада, не плачет, не просит его забрать. Воспитательницы умиляются и подкладывают ему лучшие куски. Обаятельный, говорят. А то! Когда я его спрашиваю, как дела, с умным видом отвечает, что ходит в детский сад на работу.
У меня тоже работа, но иногда я не выдерживаю и приезжаю днем к Марине. Она меня ждет, замечаю, что рада, и стараюсь быть нежным с ней. А недавно, возбудив ее как следует ласками, но не входя в нее, так, что она уже, наверное, убить меня должна быть готова, я нависаю над ней и быстро спрашиваю:
– Как ты относишься к моему сыну?!
И она отвечает, что мечтает быть его мамой! Причем не задумывается, а говорит так, словно эта фраза у нее на языке готовая лежала. Потом мне все же достается за неуместные эксперименты в ответственный момент, но все кончается хорошо. Мне все больше начинает казаться, что я тоже люблю эту хрупкую сильную девушку. И иногда я решаюсь сообщить ей об этом. Вернее, не сдерживаюсь и сообщаю.
Вчера у меня был серьезный разговор с сыном за завтраком:
– Сереж, тебе вроде нравится Марина?
Кивает с набитым ртом.
– Знаешь, мне она тоже нравится, – признаюсь. – А давай она с нами поживет?
Он смотрит на меня задумчиво, даже жевать перестал, ресницами хлопает, того и гляди ветер подымет. Я весь сжимаюсь внутри – никогда не думал, что вот этот мелкий будет решать за меня, жить мне с любимой женщиной или нет. На всякий случай поясняю ему:
– Знаешь, Серый, она говорит, что любит нас с тобой.
– А как же мама? – он все же задает этот вопрос.
– Мама сейчас очень занята. У нее своя жизнь, проблемы, ей пока не до нас.
– Да, у нее модные показы и дайвинг, – со значением выговаривает, поддерживая мое мнение, четырехлетний пацан.
– Но когда мама сможет, мы будем ходить к ней в гости. А Марина хочет жить с нами прямо сейчас. Ты не против, парень?
– Ладно, – отвечает этот мелкий. – По лукам?
– По рукам, – радостно хлопаю по его протянутой ладошке.
Как все сложно, но интересно!
Для оформления патента на последнюю разработку Петровича, проводим серию экспериментов. Нанесение каждого слоя нейтрализатора краски на тело Марины Воробьевой проводится в специально выделенном для этого помещении медицинского центра. Все этапы снимаются на видео, протоколы оформляются членами экспертной группы, составлен документ о неразглашении.
Раствор наношу я. За ширмой. Двумя плоскими беличьими кисточками – пошире и поуже. Пену с пигментом удаляю влажными салфетками тоже я. Никому не могу доверить такое дело. В стратегически важных местах снимать не разрешаю.
Периодически отхожу пить чай или сделать пару кругов по коридорам. В это время у нее берут анализы, замеряют давление и т. д. Если бы не присутствие посторонних и камеры, процесс шел бы намного веселее, многократно прерываясь на сексуальный час. К тому же местами ей щекотно, и она радостно хихикает.
В очередной раз наношу на лицо и тело полупрозрачный раствор и замечаю, как на глазах уходит искусственность и проступает естественная красота женщины – это как откровение. Чувствую себя почти творцом. И в ее глазах читаю бесконечную любовь и благодарность. Тот самый взгляд гейши, пробирающий до глубины души. Иногда думаю – как будто и не было этих месяцев с первой встречи.
Дерматолог с ученой степенью оценивает результат предыдущего этапа, заставляя Марину поворачиваться к нему то одним боком, то другим:
– Анализы хорошие, – шелестит он бумажками. – На препарат организм реагирует умеренно, интоксикация незначительная. Думаю, нужен еще один, завершающий сеанс, и тело вашей знакомой полностью очистится.
– Это не знакомая, это моя невеста, – говорю я твердо и подхожу к ней вплотную.
И все смотрят на меня, вернее на нас. Потом врач говорит, обращаясь к Марине:
– Желаю вам больше не попадать в подобные ситуации. И – счастья вам обоим!
Марина
Когда я сообщила Наташе новости про нас с Александром и Сереженькой, она ответила совсем коротко:
– Саша джентльмен. Или, в переводе на русский – настоящий мужик.
Наташа
Месяц спустя
Маринина история не выходит у меня из головы. Сколько всего произошло из-за ее желания любить именно этого мужчину, а не того, который ближе, статуснее и сам набивается… Вот умеют же некоторые так красиво даже в неприятности вляпываться, добиваясь своего!
Если бы в старших классах школы я догадалась настоять на задушевном разговоре со своей подругой… Уже тогда поняла бы, у нее пониженные требования к парням и яркая потребность в жертвенной любви. Но нравятся ей, очевидно, ребята с характером, вернее, со стержнем. А наш одноклассник – ее первая любовь – может, потому и лютовал, что не мог ни в ком найти искренних чувств. Вышла бы из них счастливая пара. И не было бы столько потрясений и мук… Получается, я, да и многие другие очень невнимательны к тем, кто рядом. Кстати, и Александр был бы сейчас свободен.
Еще я думаю: а вдруг хотя бы ко дню Марининой свадьбы объявится ее отец, до которого наконец дойдет, что ничего и никого в жизни не может быть важнее собственных детей? Или, может, стоит попытаться его найти и объяснить? Надо будет посоветоваться с Вовой.
Кстати, полицейский чин нашего класса развелся с женой и живет гражданским браком с местной топ-моделью. И Евгений Федорович тоже развелся, перенес инфаркт, но продолжает работать, живет отдельно от дочери.
Про Анну Филипповну я слышала от Саши, что он видел в интернете объявление об организации экзотик-секс-туров Москва-Филиппины. И что надтреснутый голос старухи, как теперь неуважительно называют в нашем узком кругу этого серого кардинала в юбке, не спутаешь ни с кем.
И что известные в Маниле, и не только, две буквы готическим шрифтом в треугольнике – A и F – именно ее инициалы. Потому, что она родственница той самой первой мафиози. Старуха мне один раз даже снилась – дорогая, статусная, хитрющая. С пластикой, сделанной множество раз и покрытой великолепным татуажем.
И рядом с ней русскоговорящий филиппинец, голый, в имидже, который сам создавал для Александра, и на цепочке за пластинку в носу. Отрабатывает хозяйке то, что упустил Марину, Сашу и других. А что – вполне может быть! И Сергей Вениаминович где-то рядом. А нейтрализатора краски у них и нет… Хотелось бы досмотреть, чем кончится сон, жаль, что прозвенел будильник.
После истории с Мариной у меня иногда возникают такие мысли, что… Вот, например, сейчас. Собираюсь на работу, а тушь не желает накладываться – комкается. И вдруг впервые думаю: почему я вообще это делаю?
Видимо потому, что так делают практически все девушки и женщины. Коллективный грим. У всех нарисованные глаза, намалеванный рот. А для чего? Чтобы привлечь внимание сильного пола и иметь много потомства? – Видимо, нет, детей на душу населения мало, гормоны работают вхолостую. К тому же мужчины, как правило, терпеть не могут косметику как на полочке в ванной, так и на лице любимой женщины.
Или хочется выглядеть вечно молодыми, чтобы презирать тех, кто постарел? Но разве не с возрастом ко всем, и ко мне должны, наконец, прийти мир и мудрость?
Тогда, быть может, это защита? – Почему-то страшно быть самой собой. Макияж – мой щит от злобного внешнего мира – так, что ли? Мы, женщины, словно разведчики враждующих стран, не показываемся друг другу без прикрас, без лжи. А вдруг без грима все заметят наше горе? Или позавидуют такой радости, как на компьютерной копии Марининой фотографии?!
Кстати, фото подруги в имидже «Ящерица» у меня теперь на заставке телефона. Открывая экран, каждый раз напоминаю себе, как это близко – макияж, татуаж, тату.
По чьей же злой воле случилось, что изображение, картинка вдруг стала важнее человеческого тела? Ведь буквально теряем облик, а потом не можем отыскать простое человеческое счастье… Фальшивая красота рождает обман в ответ.
Может, я ошибаюсь. Но если нельзя быть собой, то лучше совсем не жить!
Поддавшись внутреннему порыву, я сгребаю свои тюбики и баночки в мусорное ведро. Может, потом и пожалею, но сейчас… «Эйвоновская» косметичка летит следом. Гляжу на себя в зеркало, вижу выражение священного ужаса и смываю его ледяной водой. Не хочу больше производить впечатление. Просто хочу быть счастливой по-настоящему. Как Марина.
