Текст книги "Тот, кого я хочу (СИ)"
Автор книги: Лора Лайонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Еще несколько минут – и две дюралевые птицы сталкиваются, ломая крылья и оборудование, и разъезжаются вновь. Балет «Лебединое озеро», да и только!
Не успели затихнуть разноязыкие крики ожидающих пассажиров, как у одного из лайнеров начинает дымиться, а затем и вспыхивает пламенем двигатель, несмотря на ливень. Никто его не тушит. Полуразбитый горящий самолет продолжает кататься взад и вперед.
Глава 22
Я уже почти дохожу до ближайшей группы людей на лестнице, когда слышу новый многоголосый крик, а потом и страшный грохот со звоном и скрежетом за спиной. Оборачиваюсь, вжав голову в плечи. Самолет торчит передней половиной среди рядов кресел зала ожидания. Я только что проходила там.
«Так не бывает», – хочется мне сказать и проморгаться. Однако я вижу раздавленные махиной кресла, раскуроченные чемоданы и несколько человек в крови, но все вроде бы на своих ногах. Похоже, я родилась в рубашке, – чуть замешкайся и…
Крики, а точнее многоголосый плач и вой не смолкают. В выбитые стекла рвется ветер и вода. Дыры в потолке начинают расти на глазах, извергая потоки дождя, возможно, конструкция где-то лопнула от удара, и не известно, сколько крыша продержится. Двигатель (это оказывается «тот самый» самолет) теперь горит у самого пролома. Страшно.
Группа пассажиров-мужчин приходит в бешенство. Они начинают бить ногами по дверям во все запертые служебные помещения. Только после этого откуда-то появляются несколько сотрудников аэропорта (или представителей авиакомпаний) в форме. Они оценивают обстановку, уворачиваясь от кулаков самых нервных несостоявшихся пассажиров.
У персонала есть связь – они общаются с кем-то по рации. И вскоре пострадавшим наконец оказывают медицинскую помощь. А потом со стороны летного поля медленно подъезжает погруженный в воду до верха колес тягач, похожий на военный, прицепляет и увозит куда-то неудачливый самолет, предварительно «стреножив» его.
Замечаю, что на улице темнеет. Молнии сверкают чуть реже, но заметно ярче на фоне неба. А дождь со шквалистым ветром все не прекращаются, свободно проникая в огромный пролом. Какой-то мужчина в пятнистом плаще вдруг выходит на середину зала, прикладывает к губам рупор и объявляет:
– Русские есть?
Я бегу ему навстречу, шлепая по воде, к этому замечательному соотечественнику. Несколько человек с разных сторон устремляются туда же. Среди них – Александр. Честно – я кинулась ему на шею, да простит меня Марина. В тот момент мне было все равно, какого русского обнять или даже всех разом. К слову, Сергея Вениаминовича здесь нет, я его больше так и не видела и ничего о нем не слышала. Не знаю, куда он подевался. Неужели все повторяется, как с Мариной?! Но сейчас уже точно рейс задержал не Саша.
Нас вывозит небольшой трудолюбивый самолет-амфибия МЧС со смешным названием Бе-200. Несмотря на наличие шасси, днище у него похоже на лодку, и высокая вода ему нипочем. Борт без долгих разговоров забирает до Владивостока и поляков, и желающих украинцев.
Молнии за иллюминатором сверкают, но все реже и реже. Я переобуваюсь в зимнюю обувь прямо в кресле, извиваясь, как змея. Меня трясет, – простудилась? Или это от шока. Или от радости, что потоп остался позади, – пока не знаю.
При взлете я начинаю молиться дрожащими губами и, как оказалось, вслух. Потому что многие-многие другие пассажиры вдруг подхватывают «Отче наш» на русском языке. Даже хмурый Саша, сидящий по другую сторону от меня через проход, и даже общающаяся исключительно на мове хохлушка в неоновой желтой-голубой куртке рядом со мной. Так мы и летим с молитвой в небо.
Александр сидит похудевший, трезвый, в щетине. Брутальный. Он словно постарел за эти несколько дней. Но и похорошел тоже. От него прямо веет… альфа-самцом, я бы сказала. На нем черный облегающий костюм типа спортивного, возможно, непромокаемый, высокие ботинки на шнуровке.
– Благодарю, – вдруг говорит он и протягивает мои документы. Копии.
За что спасибо, точно не знаю. Выяснять я не стала, и он молчит, хотя глазищами так и зыркает, и желваки на скулах играют. Тут его соседка, сидящая у иллюминатора, в медицинской маске, наклоняется вперед и поворачивает голову, выразительно глядя на меня. И я понимаю, что рядом с Сашей сидит… Марина Воробьева.
Не знаю, как она там оказалась. Даже совершенно не помню, как она прошла мимо меня. Или я мимо нее. «Серая мышь». Проскользнула, никто и не заметил. И без Саши тут точно не обошлось. Но только я раскрываю рот с первым вопросом, как подруга подносит палец к губам (к маске). Понимаю: не хочет привлекать внимание, все объяснения потом.
На ее лицо явно нанесен толстый слой тонального крема или чего-то подобного, руки в темных латексных перчатках. Вижу на ней джинсы, водолазку, расстегнутую теплую куртку. Одежда свободная, словно с чужого плеча, но сейчас могло быть и хуже. В этом самолете многие вообще непонятно в чем, вплоть до одеяла с целлофаном на плечах поверх плавок. Хорошо, хоть сами целы.
Из Подмосковного аэропорта Быково Саша и Марина уходят вдвоем. Они совершенно не касаются друг друга, как чужие, но я понимаю, что он ее не бросит. Ну, может, у них опять как-то срастется, со временем. Кстати, он увешан сумками, которых точно при нем не было, когда улетал в Манилу. И по поводу содержимого этих сумок он объяснялся в аэропорту Владивостока, даже какие-то корочки предъявлял.
К Вове на службу я забегаю в день прилета. Был бы старый телефон – позвонила бы. Рассказываю все, что знаю, и обещаю: когда появится возможность, Марина придет его поблагодарить. Владимир тут же приписывает мне, как свей ученице, львиную долю успеха операции по возвращению одноклассницы. Но, думаю, забывает о моем существовании, чуть только я закрываю за собой дверь.
В тот же длинный день я успеваю сходить и на работу к Марининому шефу. Он принимает меня сразу. Рассказываю вкратце, что произошло, и где Марину нашла. Отчитываюсь о потраченных долларах. Говорить об отношениях Марины и его зятя, естественно, не стала. Но за ее контактами, если они ему нужны, советую ему обращаться к Александру. И похоже, тот со своим тестем еще не связывался.
Про переводчика честно сообщаю все, что знаю – практически ничего. Он мне не друг, у меня даже номера его телефона никогда не было. Пусть генеральный ищет сам своего недисциплинированного сотрудника, если хочет.
На протяжении моего рассказа Евгений дважды принимает какие-то таблетки, запивая их минеральной водой. Лицо его краснеет, чем дальше, тем сильнее, а взгляд делается… потерянным? Ни одного вопроса не задал. Прощаюсь – только кивнул. Уходя, я настойчиво советую его секретарю обратить внимание на состояние здоровья директора. А лучше сразу скорую вызвать.
Настоящие масштабы страшного наводнения, из которого нам троим удалось выбраться, я осознаю только вечером, когда мои домашние уснули, а я нашла время заглянуть в интернет. Ураганный ветер, ливень, потоп, оползни, сели, паника. Жертвы, жертвы, жертвы, – от падения деревьев, от утоплений и переохлаждения. Пропавшие без вести.
Читаю дальше.
Штормовые волны затопили прибрежные районы Манилы, – это про то место, где мы жили. Остановлено и морское сообщение, и авиационное, – из-за полного затопления всех взлетно-посадочных полос. Разрушены или завалены многие автодороги, многокилометровые заторы созданы заглохшими автомобилями. Люди вынуждены передвигаться по пояс в холодной воде.
Службы пытаются восстановить электроснабжение столицы. С отдельными районами страны пока нет никакой связи. По данным официального представительства РФ, более пятидесяти наших соотечественников остаются в зоне бедствия. Два самолета МЧС России готовы отправить гуманитарный груз и медицинских специалистов и на обратном пути эвакуировать своих граждан.
Все это я видела своими глазами, почувствовала кожей.
А вот что было потом: из-за переполнения водохранилищ, власти были вынуждены открыть несколько шлюзов, высокие волны вызвали затопление центральных районов столицы. Под водой, в частности, оказались центральная больница, фешенебельный отель и посольство США. Большинство смертей зафиксированы в Маниле и ее окрестностях. Сильный урон понес исторический центр столицы.
Наливаю себе горячий чай и делаю к нему бутерброды – как ТОГДА, чтобы без особых нервов прочитать дальше.
Сейчас одна из основных проблем на Филиппинах – нехватка питьевой воды. Остановлена работа почти десяти тысяч заводов и фабрик, в том числе производивших бутилированную воду. Без работы остались миллионы человек. Закрыты отделения банков. Входы в действующие магазины обложены мешками с песком и укреплены бетонными блоками. Введены ограничения на приобретение продуктов питания. Эвакуированы заключенные из нескольких тюрем.
Вижу страшные фотографии… Как Александру в этой чехарде удалось вытащить Марину и добраться до нашего самолета живым, пока не знаю. Я сама нахожусь в какой-то прострации, не могу осознать, что для нас троих все закончилось. Ну, почти. На всякий случай достаю витамин С и принимаю двойную, нет, тройную дозу для поддержания иммунитета.
Если бы моя подруга там осталась… К такому напору стихий невозможно подготовиться даже всесильному концерну. «Бассейн», безусловно, снова затоплен, – весь океан не откачаешь, как ни старайся. А многократно затопляемое здание со временем теряет устойчивость.
Повторяю себе – и это «всего лишь» циклон! А ведь в тех местах нередко бывают и супертайфуны, и землетрясения с цунами. Пресса пишет, что судьба Манилы зависит от дамб, расположенных вдоль рек. При худшем развитии событий, столица вообще может скрыться под водой на несколько месяцев.
А вот еще что по запросу «погода на Филиппинах» мне интернет выдал.
В 2013-м сила ветра достигала трехсот километров в час – больше, чем за всю историю наблюдений. Девять миллионов пострадавших, несмотря на заблаговременное предупреждение метеорологов и эвакуацию жителей прибрежных районов. В частности, разрушен город населением в 200 тысяч человек, спасшиеся были вынуждены рыть братские могилы…
И так далее. У нас об этом мало кто знает, – по ящику другие новости в приоритете. Мне явно будет что рассказать детям. Когда вырастут, конечно.
Вижу входящий звонок с незнакомого номера (у меня новый телефон, новая сим-карта, так что большинство звонков – «неизвестные»).
– Привет. Это Марина. Мы можем завтра встретиться? Я живу на съемной, – она диктует адрес.
Записываю и отключаюсь. Это недалеко. Может, узнаю подробности, успокоюсь и забуду. Присваиваю имя номеру.
Минуты не проходит, – звонок другого неизвестного.
– Доброго! – бросает сильный мужской голос. – Это Александр.
Даже так… Они сговорились, что ли? Вздыхаю.
– Наташ, у тебя все нормально, все здоровы?
– Д-да, – настораживаюсь. – А что?
– Можно к тебе зайти?
На часах двадцать два тридцать. Хорошо хоть завтра не на работу – новогодние каникулы еще не кончились. Хмыкаю.
– Поздновато для визитов к замужней женщине, не находишь? Ты абонента не перепутал, случайно?
– Мне на ночь моего пацана оставить не с кем.
Ух ты. Припоминаю – у него же имеются жена и сын.
– Стесняюсь спросить: а где мама ребенка?
– Пойду ее искать. И прошу контакты твоего знакомого полицейского.
Даже так… Да, эта тема как раз в спектре интересов Вовы. Меня, конечно, тянет прямо сегодня порасспрашивать Сашу о том, что было и что будет, но момент явно не подходящий.
– Я могу на время нанять кого-то, – продолжает он, – но мне невыносима мысль, что посторонний будет лезть в дела семьи.
– Значит, я для тебя не посторонняя?
– Ты деликатна и умна. И знаешь уже так много, что…
Расцветаю от его комплимента. И больше не выдерживаю прикидываться стервой:
– Конечно, приводи мальчика. Адрес знаешь?
– Мы внизу.
Иду открывать дверь, чтобы звонком не разбудили спящих красавцев. Входят. Мальчик по возрасту – как раз моим сорванцам в компанию. Деловито протягивает ручонку:
– Сележа.
– Наташа, – пожимаю, улыбаясь.
Он на лицо – вылитый папа, не ошибешься, и даже движениями схож. Они раздеваются, тихо копошась. Потом Александр садится в кресло в гостиной, держа сына на коленях. Ребенок обнимает его за шею. Они шепчутся о чем-то все то время, пока я раскладываю диван, стелю постель и приношу на подносе перекус с кухни.
Сережа с аппетитом уплетает творожную запеканку, запивая теплым молоком. Похоже, голодный. Саше не предлагаю, обойдется. Он кивает на прихожую:
– Там в пакете его одежда и немного продуктов, в том числе мюсли, которые он обычно ест по утрам. Я буду в девять.
Киваю, усаживаю мальчика на детский горшок сделать свои дела. Потом раздеваю и укладываю в постель. Сонный весь, усталый. Но когда отец направляется к выходу, Сережа приподнимается и, похоже, собирается заплакать. Александр тут же возвращается, приобнимает его, объясняя что-то. Заинтересованно прохожу мимо, слышу самый конец:
– Серый, помни, что мы мужики, веди себя хорошо и жди меня. Поспишь здесь. Как станет светло на улице – я и приду.
И вынимает из внутреннего кармана своей куртки мягкую игрушку средних размеров – обаятельного улыбающегося волка в тельняшке и брючках клеш. Сережа отвлекается на игрушку, и Саша выходит. Иду проводить его.
Тихо спрашиваю:
– Получается, ты его похитил? Я ребенка, конечно, из постели не выну, за дверь не выставлю и чужим не отдам. Но имею право знать!
Сверкает глазами, наступая на меня:
– Я отец. Я отвечаю за него и делаю так, чтобы ему было хорошо!
– Ладно, ладно, не переживай. Сама с ним лягу, все будет в порядке.
– Я сразу понял, что ему у тебя будет хорошо, – говорит.
Хмыкаю, подлизывается, конечно. Но как приятно!
– А что у тебя здесь? – вдруг спрашивает, внимательно глядя на что-то с правой стороны моего лица и даже тянется рукой.
Я отстраняюсь:
– Разберемся.
И захлопываю за ним дверь.
Одна из немногих вещей, которых я в жизни боюсь – случайно подцепить какую-нибудь заразу, от которой придется долго лечиться, изолируясь от собственных близких. Только проблемы с лицом мне сейчас не хватало! Места с неблагоприятной эпидемиологической обстановкой – типа того, из которого я только что прибыла – в этом плане меня сильно тревожат. Иду к зеркалу на подрагивающих ногах изучать, что случилось.
Уф, вроде ничего особенного – не вздуто, не покраснело, не чешется. Только на правой половине лица местами отсутствует филиппинская долговременная краска. Слева, если придирчиво смотреть, я ее замечаю в виде нескольких слабо-сияющих оттенков бежевого. Краска по плану должна побледнеть, а потом и полностью исчезнуть, – примерно к завтрашнему утру, а не сейчас. И целиком, а не пятнами. Да, еще на внутреннем уголке губ справа исчез филиппинский аналог губной помады.
Днем я была изысканно-красивая (и справа, и слева), как сообщил мне при встрече муж. Ну, а теперь… Что ж. Если завтра разница еще будет видна, постараюсь выровнять цвет крем-пудрой на пару тонов темнее. Ну, и помадой уголок губ подмажу, или карандашом для губ, – что лучше ляжет. Вздыхаю с облегчением.
Иду проверять, спит ли Сережа. Спит, обняв игрушечного волка. Миленький такой мальчик, наверное, вылитый папа в детстве. Гашу верхний свет, включая слабенький ночник, на всякий случай. И вдруг мне приходит сообщение на вотсап, от того самого Сани. Забыл о чем-то предупредить? Или решил сообщить радостные новости о найденной жене?
Нет, написано вот что: «Прошу сфотографировать с нескольких позиций правую сторону твоего лица, при хорошем освещении, сейчас! И прислать мне фото. Это может быть очень важно! Заранее благодарен».
Ладно, хорошо, раз это кому-то важно… Нахожу самое освещенное место в квартире, где сейчас не спят – в ванной. И фоткаю щеку и губы с нескольких ракурсов. Отправляю ему фотографии, пусть любуется. И ложусь рядом с его сыном, пахнущим молоком и детством.
Глава 23
Ночью мне предсказуемо снится вода, очень много воды.
Заботливый папаша звонит в дверь в девять ноль-ноль, как обещал. Наверное, под дверью ждал. Протягивает мне торт с тонким намеком на чаепитие. Приглашаю. На входе в кухню показывается мой муж, в утреннем наряде – в трусах и майке, и они уединяются там, знакомясь.
Маленькие мальчишки в гостиной шумно играют в войнушку втроем. Сережа дичился только в самом начале, потом нормально влился в компанию, в обиду себя не дает. Чуть что не так – по-английски кричит на моих сынов, они сразу и останавливаются. Даже мне на это нечего ответить. Только улыбаюсь. Я то приглядываю за ними, то прихожу на кухню.
Вот сидят двое молодых мужчин за одним столом, общаются на равных. Но мой родной, дорогой и единственный Миша проигрывает Александру по всем статьям. Лучше бы я этого не видела.
Саша явно находит время посещать спортзал – вон какая у него осанка, и разворот плеч, и бицепсы. Стрижка свежая, и небритость аккуратная, и одежда стильная, по размеру. Сейчас он в узких синих джинсах длиной чуть выше белых носков и в свободной светлой толстовке, без катышков, не мятой. И хорошей туалетной водой от него пахнет с утра, а не вчерашним пивом.
И все это даже еще и не говоря о породе, которая в Александре видна за километр. Плюс, конечно, рост. И хорошие манеры. Но в эти глубокие глаза с темными кругами вокруг от явного недосыпа, лучше даже не заглядывать. И так мне то и дело приходится себе напоминать, что я «несчастной» Марине – подруга, а Мише – верная жена и дважды мать его детей. Отворачиваюсь от гостя. Еще бы и этот роскошный сдержанный голос не слышать…
Ну, как так получается, что Воробьевой всегда достается самое лучшее?! Работала в престижной фирме, копейки, как я, не считала. Директор для нее миллионы от сердца запросто оторвал. Парень какой ее спасает, заботится, и ради нее с женой вот-вот разведется, похоже. Это еще кому из нас не повезло в жизни, как посмотреть.
Не просто так подругу в школе звали Мари-на: не «под», не «сбоку», а «на», всегда сверху то есть! Тихой сапой… Неужели ей для этого достаточно быть слабой и по-овечьи слушать мужчин, лишь иногда отвечая ласковым голосом?!
– Ната, – мой мужчина пошлепывает по сиденью рядом с собой, предлагая мне сесть, отказываюсь, мне стоя на расстоянии лучше. – Вот этот хороший человек просит разрешить его сыну погостить у нас несколько дней, до конца каникул. Обещает забить холодильник деликатесами. Ты же не против? Ты у нас главный воспитатель.
– Ну, да. А еще главный повар, снабженец, уборщик и кто там еще в длинном списке семейных обязанностей. Важно мне самой не забыть, что я еще и женщина. А то вчера при моем появлении все как-то внезапно расслабились и устали. Сережу оставляй, конечно, – поворачиваюсь к Александру. – Он меня слушается. Нисколько не в тягость. Наоборот, нашим лоботрясам пример хороший.
Прикидываю, где ночует сам Саша, и думаю: если у Марины, то им сейчас точно не до ухода за ребенком. Потом гость просит меня еще раз сфотографировать правую сторону лица, хотя с утра я совсем не замечаю разницы между двумя сторонами своей физиономии.
– Хорошо, пожалуйста, это мне не трудно, – фоткаю примерно с тех же ракурсов при том же освещении и отправляю ему в телефон. – Что еще для тебя сделать, хороший человек?!
– Еще вспомнить, – отставляет чашку, – что такого за последние двое суток произошло с твоей правой стороной лица, чего не происходило с левой. Или даже, скорее, за последние сутки.
Устало вздыхаю:
– Это вряд ли возможно. За это время я словно полжизни прожила, столько всего случилось. И постоянно в воде, что сверху, что снизу. Или между небом и землей – в самолетах. И вообще после зимнего загара на южном курорте имею право быть слегка пятнистой, как мне кажется. Ну, если вдруг что-то вспомню…
Он идет поглядеть на сына и убеждается, что тому так интересно, что даже не хочется отвлекаться на папу. Саша уходит, обещая зайти вечером.
Звоню Марине:
– Давай лучше ты ко мне приходи, через пару часов. Я тут с детьми занята.
Провожаю мужа на смену. Потом приходит Марина. Раздевается, перчатки не снимает, лицо и губы густо замазаны. Да-а, видок у нее. Идем на кухню.
– Ну, рассказывай, подруга, – говорю, – прямо с того момента, как мы в салоне расстались.
Марина
Два дня назад. Филиппины
Меня и еще двух девушек из «бассейна» неожиданно отводят в пустую комнату несколькими этажами выше и пристегивают там. Одна из «подруг» дотягивается до окна и скоро испуганно кричит, указывая на происходящее за стеклом. Из всего, что слышу, выделяю слово «вода», но, похоже, речь не о ливне, который видно и так.
Мы сидим здесь много часов. Девушка у окна то и дело комментирует то, что видит и пронзительно кричит, трагически хватая себя за голову. Вторая, «Проглоченная змеей», которая тоже думала, что краска на ней – временная, молча сидит, уткнувшись головой в колени и иногда вздрагивает всем телом. Под потолком этой комнаты я не замечаю работающих камер, даже не знаю, хорошо или плохо это сейчас, если нам что-то угрожает. Здесь сумрачно, похоже, приближается ночь, но клавиша выключателя света не работает.
Вдруг под потолком слышу слабый шум, потом стук и скрежет. Насколько я помню, там находится решетка вентиляции, а сейчас на ее месте чернеет проем. Слабый щелчок – и луч света освещает одну девушку, потом вторую и тут же слепит глаза мне. На секунду зажмуриваюсь.
– Марина Воробьева? – слышу сверху до боли знакомый голос, с суровыми нотками.
Судорожно киваю, понимая, что должна была признаться раньше.
– Давай руку.
Я чуть не рванулась на голос Саши, только в последней момент вспомнив, что будет очень больно в носу и в голове.
– Я не могу, я на цепочке, она титановая.
– Даже так? Попробуй этим перекусить, – он бросает что-то металлическое к моим ногам.
Инструмент похож на мощные кусачки. Не сразу, но у меня получается!
– Я девушек тоже отцеплю?
– Если хочешь. Быстрее.
Отцепиться они точно хотят. Уйти – очень сомневаюсь. Если решатся, подсадят одна другую к люку вентиляции.
Мы с Сашей вылезаем через полуразобранный потолок в коридоре и бежим куда-то в почти полной темноте. Останавливаемся у выломанного проема окна, за которым дождь, молнии и ветер в сгущающихся сумерках. Мой спасатель (или спаситель) выглядывает наружу и указывает на надувную лодку с маленькими веслами, качающуюся на воде сразу за окном. Я не понимаю, что происходит, откуда здесь море.
– Потоп, – отвечает он, словно подслушав мои мысли.
Вынимает из стенного шкафа у окна пакет с ворохом одежды и кладет спасательный жилет сверху. Сам он не то в спортивном, не то в полувоенном костюме и перчатках.
– Одевайся. И держи вот это, – выкладывает на стол пистолет и нож. – Это травмат, но громкий, отпугивает хорошо. С предохранителя снять сможешь?
– В тире пару раз делала.
– Если что, стреляй, не раздумывая. Кроме тебя, кому-то может быть интересна лодка. Нож пружинный, только на кнопку нажать. Если не вернусь минут через сорок, – он смотрит наружу на уровень моря, – нет, через полчаса, – отплывай. – И сует мне в руки свой телефон.
– Дождя он не боится, только не урони, – продолжает. – Пароль – дата твоего рождения: год, месяц, число, только цифры, подряд. Пара знакомых тебе абонентов там есть. По карманам все распредели, сейчас. Вот твои документы, а это театральный грим, – кладет рядом. – Да, на углу здания энергично греби, может быть встречное течение. Центр города в какой стороне, ты знаешь. Аэропорт тоже там.
И уходит, быстро скрываясь за углом. Я не успеваю ничего ему сказать. Даже сообщить, что для него здесь может быть опасно вдвойне. Что меня предупредили – если откажусь работать – его убьют.
Саша возвращается почти через сорок пять минут, когда я уже сижу в лодке, вычерпывая из нее воду специальной емкостью и рыдая, решив, что его схватили. Запрыгивает на подоконник, заливаемый волнами, и осторожно пересаживается в лодку. С ним еще большая сумка.
Лодка критически опускается, едва не зачерпывая воду округлыми бортами. Я быстрее работаю емкостью, а Саша выбрасывает в море несколько предметов из сумки. Борта поднимаются выше над водой. Он перерезает веревку, плывем.
Наташа
Три дня спустя. Москва
– Ну, что сказать – повезло тебе со спасателем, Мариш! А вот новый переводчик фирмы еще не вернулся из Манилы, по крайней мере вчера от него было ноль известий. Ты жива, здорова, на Родине – это главное. Чего такая невеселая-то?
– Саша меня больше не хочет, – шепчет подруга, – как отрезало. Пластинку снял и больше не касается, лишний раз не посмотрит, разговор только по делу. Честно говоря, я и сама себя чувствую… грязной. Я потеряла себя, но никого не приобрела взамен.
Понимаю, что ей надо помочь психологически выбраться из ситуации.
– Тебя заставили, – приобнимаю ее за плечи, глажу по волосам. – Ты же не сама к ним пришла с предложением интимных услуг. Тебя обманули и принудили, даже на цепи держали, чтобы не сбежала – в двадцать первом веке! Не парься, твоей вины здесь нет… А квартиру кто тебе снял?
– Он, на полгода.
– Вот видишь! Пришел за тобой в логово мафии, это ведь мафия, ты понимаешь? Он тебя не бросил! А этот пароль на его телефоне… Значит, он даже выяснял дату твоего рождения!
– У него просто была копия моего паспорта, Наташ.
– А, ну, да. Все равно, он установил на свой телефон такой пароль, который тебе удобно запомнить. Моя мама всегда повторяет: мужчину определяет не то, что он говорит, а то, что делает. Может, у вас еще все сложится.
– В Маниле я тоже так думала. Но здесь больше ничего не происходит. Чувствую, что у нас с ним – все… Проплакала половину ночи. Я вчера на работу устроилась, диспетчером в такси, на домашнем телефоне. Им все равно, как я выгляжу, через интернет оформили, а деньги на карточку сегодня перечислили, у них расчет ежедневно после смены, – мне удобно.
– Но там же крохи, наверное?
– Это лучше, чем ничего. Просить ни у кого не могу. Надо надеяться на себя. Я никуда не буду ходить, значит, на одежду и обувь тратиться не нужно. Мне хватит, – она слегка улыбается, ну, и улыбочка у нее в этом толстом слое грима!
– А что шеф?
– Звонил вчера, сказал, что знает про мою внешность и про «бассейн».
– Прости, Марин, но я должна была ему сообщить. И еще Вове Маркелову. Кстати, он заранее догадался, где примерно тебя искать и в каком качестве. Участие обоих кадров в твоей судьбе… кардинальное. Но я рассказала без подробностей, конечно, и без твоего адреса, это – табу. А про Сашу, уверена, Евгению жена давно рассказала.
Подруга внимательно смотрит на меня, часто моргая, потом кивает.
– Так что сказал шеф? – повторяю вопрос.
– Что все равно меня любит, что подарит мне квартиру и все, что я захочу, – она хмыкает. – Говорил, что скоро фирма станет его: Анна Филипповна серьезно больна, теряла сознание. И что врач скорой, когда приводил ее в чувство, сказал, что ей намного больше лет, чем указано в паспорте.
Евгений говорит, что заплатил этому врачу, и тот показал ему следы многочисленных пластических операций у жены, которые он не замечал. Даже не знаю, как такому верить. Конечно, у Анны Филипповны странноватый голос – надтреснутый, так это называют. Я слышала, то многое можно омолодить, спрятать или изменить, но не голос. Но и у самого шефа вроде бы тоже со здоровьем не очень – просил приехать полечить его. Может, принимает желаемое за действительное? Но в любом случае с Евгением я больше не буду.
– Гм. А мама твоя как?
– Успокоилась, вроде бы. Я за всю жизнь столько не врала, сколько пришлось вчера. Сказала, что участвую в длительном эксперименте, что связь только по телефону… Мне в этом гриме так жарко, долго терпеть его на себе не могу.
Да, понимаю, что под корректирующим гримом кожа не дышит, потеет, тем более что Марина никогда ним не пользовалась.
Тут на кухню вбегают мальчишки, проголодались. Отрезаю им по куску сладкого пирога, наливаю теплый компот. Усаживаются на диванчик к столу, потеснив мою подругу.
У Марины вдруг глаза расширяются до невозможности. Она указывает рукой на Сережу, бормоча:
– Это же… это…
– Да, это Сережа, сын Александра, – подтверждаю.
– У тебя?!
– Сейчас да, Марин.
– А Миша?!
– Миша только что ушел. На работу. А ты подумала куда?
Я смеюсь над ее испугом или изумлением, но на самом деле смешного в этой ситуации мало.
Мысль воспользоваться расположением папаши, пока его сын здесь, мне в голову приходила не раз. Другое дело, что я ее пинками отгоняю, эту мысль. И не только потому, что я не настолько сука, чтобы отнять у подруги любовь ее жизни. Просто я реалист, и понимаю, что не буду обожать красавца и умницу Сашу настолько, чтобы забыть себя, как Марина. Ухаживать за ним так, как наверняка умеет и хочет моя подруга, – служить, и лелеять, и подавать кофе в постель и т. д., и т. п. – я не буду, не хочу. Ему со мной не понравится.
– Марин, – продолжаю, – не бойся: мы с ним общались только из-за тебя. Он обратился ко мне насчет сына потому, что я твоя подруга, что я знаю о тебе многое. Он считает тебя если уж не членом семьи, то своим ближним кругом точно.
Но по душам мы с ним особо не разговаривали. Я так поняла, что и ты с ним – тоже. Не знаю, что именно о тебе знает он. Зато помню, с какой обидой он говорил в Маниле, что ты его обманула. А сейчас выясняется, что каким-то образом его обманула еще и его жена. Похоже, у него из-за этого прямо сейчас формируется большое такое недоверие к женщинам как к классу. Ну, что с них, мужиков, взять, они же – слабый пол! Психологически, конечно. Ладно, шучу.
– Я ради него готова…
– Знаю. Но он-то как раз и не в курсе.
Мальчишки поели и попили, весело толкаясь и балуясь. Мои озорники привычны к такому способу принятия пищи и ловко избежали критических опасных столкновений. А воспитанный Сережа несколько раз облился и испачкался. Глаза вытаращил, видя себя грязного, задышал громко, как бы не заплакал, мелкий еще совсем. Думаю, он в детском садике даже никогда не был.
– Ничего страшного. Пойдем в ванную, помоемся, – протягиваю ему руку.
– Можно, я? – тут же вскакивает Марина.
– Пожалуйста!
Подаю банное полотенце. Они уединяются в ванной.
Внезапно звонит Саша:
– Я продукты принес, раньше доставили. Откроешь?
Открываю подъездную дверь через домофон, потом квартирную. Входит красавец, румяный с мороза, в распахнутой куртке с непокрытой головой и большой коробкой в руках. Опускает ее у зеркала. Тут мои сыновья пробегают друг за другом мимо по коридору.
