Текст книги "Тот, кого я хочу (СИ)"

Автор книги: Лора Лайонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 16

Ждать приходится долго, приходят и уходят довольные, заметно похорошевшие посетительницы и посетители, а мне все больше становилось не по себе. С чего это? – одергиваю я себя. Вряд ли они звонили в полицию. На что-то противозаконное с их стороны вроде бы тоже не похоже, – заведение солидное, вон, даже квитанцию выдали. До вечера еще есть время… А вдруг прямо сейчас сюда придет Марина?!

Чтобы собраться и успокоиться, мне надо переключиться на какое-нибудь дело. Достаю словарик и принимаюсь добросовестно, записывая, переводить текст, напечатанный на зеленом листе квитанции. И почему в английском так много значений у одних и тех же слов?! Я пишу, зачеркиваю, меняю местами слова и части фраз. Бьюсь об заклад, что профессионал перевел бы короче и внятнее. Вот что у меня получилось:

«Поздравляем, вы реализовали свои заветные мечты с помощью космических нанотехнологий в косметологии! Пигменты производства США из коллекции, предлагаемой к 2021 году, создают визуальную иллюзию Ваших абсолютно совершенных пропорций, и это без хирургических вмешательств!

Используемые натуральные материалы глубоко проникают в кожу, поэтому по окончании заявленного промежутка времени исчезают без «размытости» рисунка, что неизбежно при распаде обычных недолговременных красителей!

За несколько часов до полного обесцвечивания рисунок бледнеет. Если он вам дорог – процедуру по его восстановлению целесообразно проводить именно в этот период. Однажды попробовав процедуру, вы, несомненно, полюбите ее…» и т. д.

Потом что-то о философском осознании тех процессов совершенствования, которые со мной произошли и сроках действия препаратов. Потом приведены результаты токсикологических исследований, естественно, с восклицательным знаком, и прочая агитация, на которую я уже не стала тратить силы.

Внизу напечатано, что я со всем согласна, и стоят дата, моя подпись и ее расшифровка. Как в документе. Такой же листок с моим росчерком и расшифровкой остался у них. Для чего им это надо? – Для налоговой, что ли? А уплаченная сумма, кстати, не указана, хотя я даже платила наличными… Может, для банка моделей? Или для льгот, если приду опять? Не понятно.

Наконец, в глубине салона открываются дверь, и входит высокий филиппинец (или китаец, кто их разберет). Обменивается несколькими фразами и жестами с коллегами, ловко пересчитает и убирает в карман стопку предложенных мной долларов. Потом подходи к моему столику, непринужденно, по-хозяйски усаживается в кресло напротив и молча, внимательнейшим образом начинает разглядывать меня.

Я тоже на него смотрю, начала осмотр снизу. Вижу белые изящные туфли с перфорацией, белые носки, элегантный льняной костюм молочного оттенка, идеально сидящий на фигуре, словно сшит на заказ. Еще черная шелковая рубашка, расстегнутая до середины груди и огромные сияющие часы. Отчего-то этот молодой, спортивного вида, естественно черноглазый брюнет, очень интересный внешне, ухоженный и благоухающий роскошным парфюмом, очень дорого одетый, сразу делается мне неприятен.

Наверное, дело в его неприветливости и конкретно во взгляде: он смотрит на меня так, словно… проверяет срок годности на упаковке майонеза. Я удивляюсь, потом злюсь и тоже гордо молчу в ответ. Других посетителей сейчас нет.

– Ты из русский полиция? – наконец говорит он довольно внятно, не здороваясь и не переставая таращиться.

– Нет, – тряхнула я кудряшками.

– Зачем ты хотеть видеть этот девушка?

– Она моя подруга.

Я все же не привыкла к такому пристальному вниманию, мне очень не по себе, как ни стараюсь держаться. Так и кажется, что у меня не в порядке одежда или лицо – тушь потекла, к примеру. Это прямо какой-то психологический метод давления, что ли. Как у полицейских.

Пытаясь скрыть беспокойство под пронизывающим взглядом, я начинаю рыться в сумочке, натыкаюсь на пачку жевательной резинки, самой обыкновенной, выдаваемой, например, в ресторане вместе со счетом, и занимаюсь ней. Русскоговорящий филиппин морщится и решается наконец:

– Хорошо, ты увидеть она…

Я облегченно выдыхаю.

– Завтра. Шестнадцать час. Здесь.

– Мне нужно сегодня! Завтра вечером я улетаю…

– Ты выполнять три условий, – продолжает он, даже не пытаясь слушать меня. – Я видеть у твой подруга плохой настрой – грустить. Она медленно привыкать. Ты должен помогать она убрать плохой настрой. Если ты не помогать – ты иметь плохой настрой тоже, – он вдруг оглушительно заржал, решив, видимо, что тонко пошутил, дамы начинают вторить ему тоненькими трелями. Какие у него отвратительные мелкие зубки! Как у хорька. Мерзкий тип.

– Ты быть один, – озвучивает второе условие men, продолжая буравить меня глазами, ну точно как недавно шефова мадам. – No политика, no власти, no пресса, no коллеги, только два подруга.

Интересно, каких коллег он имеет в виду?!

– И три, – показывает три поднятых пальца азиат. – Ты приносить деньги. Твой подруга иметь долг…

И тут он называет аккурат ту сумму, которая осталась в сейфе отеля плюс те, что при мне, не считая только что выложенной перед мастерицами, чуть ли не доллар в доллар! Я мысленно пересчитала еще раз – так и есть! Вытаращила глаза: откуда он узнал?! Поторговаться, что ли: если отдам все, у меня не останется денег даже на ужин с завтраком. Ничего, тут же решаюсь я, как-нибудь перебьюсь, за сутки от голода не умирают. Может, даже похудею слегка, давно хотела, это для Марины доллары изначально.

– Телефон давай!

А вот это уже натуральный грабеж! Телефон у меня один, и вполне меня устраивает. Я пытаюсь протестовать, но когда филиппин нервно вскакивает, якобы собираясь уйти, – не выдерживаю и слушалась, протянув предательски дрожащей рукой мой самый обыкновенный «Nokia».

Надеюсь, он все же не раздавит его под каблуком или в руках, как это регулярно делают монстры в голливудских фильмах, а вернет позже невредимым. Men небрежно сует мой телефон в карман своих брюк.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Кажется, в этот момент я еще не вполне сознаю, что с утратой мобильника практически становлюсь временно отрезанной от Родины. Планшета у меня отродясь не бывало. Какие номера вспомню я по памяти? – разве что стационарные домашний и рабочий, но точно ни телефон Вовы, ни даже Веры Ивановны, и уж тем более ни неуловимого Сергея Вениаминовича… Надеюсь, хоть завтра я получу свой мобильник обратно! Да у него и зарядка сядет за ночь.

– Если ты не выполнять три условий, я не разрешать беспокоить твой подруга.

Вот как. «Беспокоить» – не больше, ни меньше, – будто про министра говорим. Чем же таким особо важным она занята?!

– No власти, – четко повторяет филиппинец и поднимает, подчеркивая сказанное, тощий палец человека, никогда не державшего в руке ничего тяжелее вилки. – Если ты ходить полиция или консул, ты сильно вредить твой подруга. Она хотеть жить Манила. Спокойно жить. Ты понимать это завтра.

Я иду в обход по респектабельной улице длиной в несколько километров, не имея больше средств на оплату черного хода через ресторан. Солнце сияет, небо синеет, веет ароматный бриз, есть на что поглядеть, но город меня больше не радует совершенно.

Очевидную связь между невероятной осведомленностью салонного филиппинца и Сашиным фотокомпроматом я точно поняла только теперь, когда я обнаружила, что за мной идут, как приклеенные, двое смуглых местных парней. Я похолодела, несмотря на жару. Вся эта возня вокруг Марины сильно смахивает на деятельность ма-фи-и. Неужели подруга, а теперь и я, каким-то образом сунули голову в это осиное гнездо?!

Я останавливаюсь – мои провожатые стоят, почти не скрываясь. На «Арбате» я сделала попытку оторваться от преследования, неожиданно забегая в магазины, чтобы спрятаться и переждать – наивная, жалкая потуга. Наверное для успеха тут нужен особый талант или хотя бы знание местности. Или доллары без счета.

Горько усмехаясь, я подбадриваю себя мыслью, что мой «эскорт» – только на случай, если я побегу в органы, а я не бегу, следовательно, мне ничто не угрожает. Но холодок в груди!.. Ничего удивительного, – впервые за мной следят, не успела привыкнуть!

Только теперь, почему-то лишь только теперь я задаю себе вопрос: почему в день прилета, как настойчиво советовал Вова, я не отметилась в нашем консульстве, просто так, на всякий случай?! Времени пожалела? Конечно, – пытаюсь оправдаться я в собственных глазах, – мы, «коллеги», должны были сделать это все вместе, вообще предполагалось, что мы будем везде ходить неразлучной троицей, страхуя друг друга. Тем более, что один в совершенстве знает язык, а другой был здесь больше недели.

Ну, не получилось. И нечего показывать на «коллег» пальцем – со мной всегда именно так и бывает. Это все моя отвратительная привычка взваливать на себя больше, чем следует. «Я сама все знаю, я смогу, я сумею…» – регулярно пылает в моих глазах. Мужчины чувствуют мой неумеренный энтузиазм и самоустраняются, не пытаясь конкурировать. Как я хоть замуж вышла – до свадьбы, наверное, выглядела дурочкой…

И что теперь? Местная мафия знает все: телефоны моих близких, размер моего бюджета и даже цвет трусов. Я же еще ничего толком не узнала, а уже ничего не могу сделать! Нет, могу: улечься, как Александр, и плакать, вспоминая и сожалея. Но не хочу.

Глава 17

Условия филиппинского распорядителя я выполнила, а о себе позаботиться…

Рано утром последнего дня я, наконец, добираюсь до пляжа. Потому что неправильно побывать зимой на южном курорте и им не попользоваться, – домашние засмеют. Ожесточенно купаюсь-загораю под присмотром двух вчерашних туземцев. Я им даже иногда улыбаюсь, со стиснутыми зубами – показать страх? – еще чего! Правда, потом не могу вспомнить, теплое ли море, ну, по логике, скорее всего – да.

Хоть бы кого нашего, русского встретить, поделиться, посоветоваться, весточку передать! Чувствую себя, как глухонемая, потому что вокруг с европейской внешностью только немцы и итальянцы, судя по речи. Кстати, у многих тела в татушках, не знаешь, куда и смотреть, и лица, получается, уже мало интересны.

Вообще отдыхающих на этом прекрасном белоснежном пляже, на мой взгляд, мало даже для января. Правда, погода сегодня не идеальная. Половину неба потихоньку затягивает тучами. Море из лазурного делается серым. Но мне как раз пора уходить. Надеюсь, не успела обгореть.

Возвращаюсь в отель после полудня по местному времени. Забираю деньги из сейфа отеля и складываю их в дамскую сумку, надев ее самым надежным способом – наискосок через грудь. Собираю вещи, так как не знаю, будет ли у меня на это время позже, но с собой к Марине решаю их не брать, чтобы не лишать себя свободы передвижения. Съедаю неприкосновенный запас шоколадных батончиков, допиваю минералку. Вечером в самолете, надеюсь, накормят. Выхожу из номера и запираю дверь.

Стучусь и вхожу к мужчинам. Мой «коллега» переводчик отсутствует со всем имуществом уже вторые сутки. На его застланной кровати лежит записка, в которой он обещает объявиться к трапу самолета.

Саша как спал перед моим уходом утром, заросший щетиной, похудевший, несчастный, так и продолжает спать сейчас. Я выглядываю в коридор из его номера: «мои» шпики, не считая нужным скрываться, по-хозяйски сидят и курят в холле на этаже. Быстро поворачиваю торчащий в скважине ключ и оперативно налепляю на зеркало заготовку из газеты со скотчем.

Потом склоняюсь над Александром и засовываю ему поглубже за пазуху копии моих документов, заверенных еще дома по совету Вовы, а также запасную копию документов Марины. Ну, и свою записку туда же, где подробно написала, куда и зачем направляюсь, если, не дай Бог, не вернусь. Все в файле. Вот такие дела.

Входная дверь тут же трясется от ударов. Александр что-то бормочет и переворачивается на живот, вот и хорошо. Спиртного у него не будет, сейчас я об этом позабочусь. За пару часов до отлета Сашу выставят из номера, я на ресепшене очень просила, настаивала и утверждала, что денег у него совсем нет, и дальше он не заплатит. Почувствует же разбуженный красавец на теле сверток, сообразит, что с ним делать.

Дверной замок вываливается в тот момент, когда я выливаю с двух рук в раковину остатки виски из последней пары бутылок. Видя священный ужас на физиономиях шпиков, я понимаю, что мне не придется придумывать объяснения, для чего я запиралась.

​

Сколько километров я сегодня прошла пешком, не имея возможности заплатить за сквозной проход? Но главное – иметь возможность проделать этот путь обратно.

К студии меня заботливо сопровождает та же парочка любителей сигарет и виски. Начинается мелкий дождик. Внутри мне опять приходится ждать за столиком в углу, но на этот раз, к сожалению, без пирожных. За компьютерами сидят две работницы, посетителей нет. Хорошо, что пережду осадки в помещении, – думаю, – у меня с экипировкой не очень – непромокаемую обувь не брала.

Кстати, еще до отлета я прочитала в интернете, что на Филиппинах в это время года ураганов и тайфунов не бывает. А циклон, – слово, которое то и дело произносят сейчас визажистки, поглядывая в окна, насколько я помню – это просто дождь, ну, может быть, сильный дождь, ливень. А ливни долгими не бывают.

Я то и дело смотрю на часы на стене, отсчитывая оставшееся время до самолета, и подскакиваю от каждого шороха.

Наконец в дверцах «стенного шкафа» показывается вчерашний филиппин, на этот раз в светлом шелковом костюме, и манит меня.

И я вхожу вслед за ним в длинный слабо освещенный переход, увешанный под потолком связками электрического кабеля и труб. Стены темные, грубо оштукатуренные, напоминающие антураж фильмов про подземелья и пыточные. Чувствую, как сердце устремляется к пяткам, и окончательно деревенеют натруженные ноги. Господи, помоги мне выйти отсюда! Ради детей моих, – шепчу.

Филиппинец нажимает на что-то на стене, и сбоку открывается комнатка, похожая на двухместное купе спального вагона с широко раздвинутыми дверями. В ней есть окно с видом на мою гостиницу, ярко желтеющую на фоне неба. А из мебели – столик и два кресла, обитых бежевым велюром, ну и встроенные шкафы, как и в салоне.

Садимся, азиат требует деньги, отдаю. Он тщательно пересчитывает, убирает в просторный карман и опять принимается меня разглядывать, буквально сантиметр за сантиметром! Я просто стервенею… Вчера показалось, что жвачка отвлекла его от изучения моей персоны. Тут же лезу в сумку, распечатываю одну за другой три штуки, запихиваю их в рот по очереди и начинаю чавкать, потом сажусь враскоряку, потом чешу бок…

Утонченный тип меняется в лице и вскакивает, явно оскорбленный в лучших чувствах. Цедит сквозь зубы «Она сейчас приходить» и уходит по коридору в противоположную от студии сторону, нервно взмахивая руками.

Я вытягиваю шею, глядя на дверь, которая за ним закрылась. Вскоре из нее появляются два новых крепких парня, как бы местные Шварценеггер с Ван Даммом, и идут в мою сторону. На полдороге останавливаются и приседают, закуривая. Из-за них показывается третья фигура, приближается… Это же дама с фотографии! Неужели ЭТО – Марина?!

Наверное, я ожидала увидеть ее прежней. Если это вообще она… Приглядевшись, я, пожалуй, узнаю стремительную танцующую походку и волосы, сейчас заплетенные в несколько косичек, но не больше. Даже фотография, которую я изучила вдоль и поперек, похожа на приближавшуюся ко мне особу не больше, чем черно-белая ксерокопия на пятисотрублевую банкноту. Вовина компьютерная картинка – тоже.

Если бы я не знала Марину Воробьеву раньше… Даже не так. Если бы, изучая когда-то биологию не только в пределах школьной программы, но и по огромной био-энциклопедии с цветными иллюстрациями, я не была твердо уверена, что ТАКОГО НЕ БЫВАЕТ, решила бы, что эта женщина изукрашена самой природой. Необыкновенное, пугающе прекрасное тело. А в лицо вблизи я пока вообще боюсь смотреть.

С чем таким доступным для понимания, можно сравнить ее тело? Если бы китайская промышленность поднатужилась еще больше и выпустила полупрозрачные колготки оттенков пятнадцати, от бело-розоватого до светло-бордового и зеленоватого, и все немного с перламутром, как металлик на автомобилях. И чтобы нити этих цветов, переходя полутонами и ячейками друг в друга, постепенно то уплотнялись, то разрежались, создавая вертикальный зигзагообразный узор.

И чтобы все это облегало безукоризненно, словно сливаясь с телом, подчеркивая изысканную женственность форм, и скрывало возможные несовершенства, и как бы освещалось с нескольких сторон, мерцая и чуть вспыхивая, и казалось наощупь шелковым – тогда будет похоже. И то же на руках и повсюду. И погуще на лобке и грудях.

Я только сейчас понимаю, что она действительно голая. Совсем. Даже босая. И ногти накрашены хитроумно, в том же стиле, чуть ярче. Вернее не накрашены, а словно они были у нее такими всегда. И она оставляла за собой сырые следы, как будто только что вылезла из воды… Ящерица! Вот с кем (с чем?) ее можно сравнить. Но не наша, а экзотически-прекрасная, выросшая на гигантских теплых мшистых валунах у покрытого цветущими лотосами пруда. Роскошная женщина-ящерица.

– Здравствуй, Наташа! – произносит вышеописанная особа Марининым голосом с легким прононсом и опускается в кресло.

Я закашлялась, чуть не проглотив свои резинки, осторожно выплевываю их в полураскрытую ладонь и мужественно смотрю ей в лицо.

Это прекраснейшее лицо на свете!

Но Марининого в нем нет ничего.

Если оставить в покое женщину-ящерицу, то грим, пожалуй, придал ей черты какого-то восточного божества, но не застывшие, как на картинках, нет, а живые, искрящиеся, задумчивые, с таинственной улыбкой. Если бы все это было грубо намалевано! Если бы… Я даже не смогла определить, где у нее в действительности заканчиваются глаза, как бы приподнятые к вискам, а где – еще нет.

Драгоценное время идет, а я сижу в полном ступоре, вытаращив глаза. В этом лице есть еще кое-что, чего точно не было на фотографии. Кончик ее носа увенчивает неизвестно как прикрепленная треугольная металлическая пластина с очень знакомыми мне двумя буквами готическим шрифтом, в тон теней на веках. Пластина сделала нос слегка приплюснутым с раздутыми ноздрями, под ней болтается маленькое граненое кольцо.

Марина (как ни крути, а скорее всего это все-таки она) все это время молчит, видимо давая мне возможность прийти в себя. Только изменяет позу (невольно гляжу на обивку кресла: не остались ли следы от краски, – не остались). Она грациозно тянется и достает из шкафчика тоненькую пачку сигарет, прикуривает и произносит своим неповторимым мягким сдержанным голосом все так же в нос:

– Наташенька, как я рада тебя видеть…

Не знаю, слышала ли я от нее когда-нибудь более ласковые слова? Я растрогана.

Она затягивается еще, слегка покачнувшись.

– Тебе плохо? – вскакиваю. – Что это за сигареты? Какой странный запах! Слушай, а это не наркотик часом?

– Какая разница… Он слабый.

– Ты же никогда не курила!

– Никогда, – тихо подтверждает она, – и не пила. Ничего крепкого, разве что немного шампанского или самодельной наливки, слабой и сладкой, как компот.

Сотня вопросов вертится у меня на языке. Выбираю один наудачу:

– Почему не звонишь? Мать вся извелась.

– У меня нет телефона и денег тоже нет. И, если честно, я даже не знаю, что ей сказать… – она вешает голову.

– У меня, к сожалению, сейчас тоже нет мобильного. Но нет денег? Чем ты тут вообще занимаешься?! – фыркаю я. – У меня вот только что забрали здоровенную кучу зелени, сказали, что ровно эту сумму ты им задолжала. Надеюсь, больше за тобой ничего не числится. Благодарить будешь своего щедрого шефа, лично. Давай-ка отмывайся, – как ты это делаешь? И поехали к консулу. Вечером самолет, билет на тебя куплен.

– Это невозможно.

– Ты что? – сержусь я. – Очнись, ну же! Все твои долги оплачены. У меня есть билет на твое имя и все твои документы. Копии, разумеется, но заверенные как положено. С консульством договорился Вова Маркелов, – помнишь такого? Привет тебе передавал. Все возможно. Собирайся!

– Я остаюсь здесь, – говорит она твердо, но очень-очень печально.

У меня просто руки опускаются. Раньше мне казалось, что стоит найти Марину, – и проблемы закончились, ведь все предусмотрено, и скоро она будет дома. Ее слова просто придавливают меня. А ведь Вова тоже на что-то такое намекал, да я тогда отмахнулась. Что с ней могло случиться, чтобы она не рвалась домой? – Заболела? Села на иглу? Влюбилась?! Чуть ли не впервые в жизни я растерялась.

– Послушай, Марин, неужели ты хочешь жить здесь? Вот именно здесь, – я обвожу рукой кабинку и вид за окном, – и именно так? Ведь это самое главное – хочешь ИЛИ НЕТ? Честно скажу: сначала и мне в Маниле очень даже понравилось, – природа, климат, обслуживание… но остаться? Надолго? Жить? Жить здесь среди этих сюсюкающих купи-продаев?! Здесь же все ненастоящее, одна ложь. Ты же не сможешь жить так!

– Наташа… Если можно, просто выслушай меня. Мне надо выговориться. Я пытаюсь понять, почему это со мной случилось…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Никогда моя одноклассница и подруга Марина не рассказывала о себе. Пару раз я спрашивала – она отшучивалась. Было ли в ее жизни что-то неприглядное, или тайное, или, наоборот, все такое обыденное, что и не стоило говорить, – не знаю. Я вся превратилась в слух…