Текст книги "Долгая зима"

Автор книги: Лора Инглз Уайлдер

Ей нас не одолеть

Зима длилась так долго, что казалось, она никогда не кончится. Казалось, они уже никогда по-настоящему не проснутся.

Утром Лора вылезала из постели на холод. Одевалась она внизу возле печки, которую папа растапливал перед уходом в хлев. На завтрак они ели вчерашний чёрный хлеб. Потом Лора с мамой и Мэри мололи пшеницу и целый день скручивали жгуты из сена. Огонь не должен гаснуть, потому что в кухне очень холодно. Потом они снова ели чёрствый хлеб. Потом Лора залезала в холодную постель и дрожала, пока ей не удавалось согреться, чтобы уснуть.

На следующее утро она снова вылезала из постели на холод. Она одевалась на холодной кухне возле печки. Она ела чёрствый чёрный хлеб. Когда подходила её очередь, она молола пшеницу и скручивала сено. Но она ни на минуту по-настоящему не просыпалась. Она чувствовала, что холод и буря окончательно её доконали. Она чувствовала себя тупой, вялой и никак не могла проснуться.

Уроков больше не было. На свете не было ничего кроме холода, тьмы, работы, чёрствого чёрного хлеба и воя ветра. Буря всё время была рядом, за стенами. Иногда она затихала, словно чего-то ждала, но потом с новой силой набрасывалась на дом, трясла его, выла и яростно ревела.

Зима длилась очень долго. Ей не было конца.

По утрам папа больше не пел свою печальную песню. В ясные дни он таскал сено. Иногда метель длилась всего два дня, а потом выдавались три или четыре ясных морозных дня, и пурга начиналась снова.

– Мы её переживём, – уверенно говорил папа. – У неё тоже уже осталось мало времени. Март близится к концу. Мы продержимся дольше, чем она.

– Пшеницы, слава Богу, нам хватит, – подхватывала мама. – Мы должны быть за это благодарны.

Кончился март. Начался апрель. Буря всё ещё не утихала. Теперь передышки продолжались дольше, но потом буря бушевала ещё сильнее. Всё ещё держался лютый мороз, было темно, и с утра до вечера надо было молоть пшеницу и скручивать сено.

Лора, казалось, совсем позабыла, что бывает лето, ей не верилось, что оно когда-нибудь снова настанет. Апрель подходил к концу.

– Нам хватит сена, Чарльз? – спросила мама.

– Да, благодаря Лоре, – ответил пап. – Если бы ты не помогла мне, Бочоночек, я бы не смог запасти столько сена. Оно бы давно уже кончилось.

Как давно они были – эти жаркие дни сенокоса! Похвала папы тоже казалась Лоре какой-то ненастоящей и далёкой. Настоящими были только вой пурги, скрип кофейной мельницы, лютый холод и сумерки, переходившие в новую ночь.

Папа и Лора держали над печкой застывшие и опухшие красные руки, а мама нарезала на ужин чёрный хлеб. Буря яростно ревела.

– Выше нос, Бочоночек, ей нас не одолеть! – бодро сказал папа.

– Ты и вправду так думаешь, папа? – вяло спросила Лора.

– Да, правда, – отвечал папа. – Когда-нибудь ей должен прийти конец, а нам нет. Мы ей не поддадимся!

Лора ощутила внутри какое-то тепло. Тепло было очень маленькое, но крепкое и ровное, как огонёк во тьме. Он едва теплился, но никакие ветры не могли его задуть, потому что он им не поддавался.

Девочки поели чёрствого хлеба, сквозь холодную тьму поднялись наверх и легли спать. Дрожа в холодной постели, Мэри и Лора молча прочитали молитву, постепенно согрелись и уснули.

Временами Лора просыпалась и прислушивалась. Ветер всё ещё яростно дул, но вместо воя появился какой-то странный новый звук. Звук был слабый, неуверенный, и вначале она не могла понять, что это такое.

Она напрягла слух, высунула из-под одеяла ухо и вдруг почувствовала, что холод уже не щиплет ей щёку – тьма потеплела! Лора высунула наружу руку, и рука не замёрзла, а только ощутила прохладу. Слабый звук, который она услышала, был лёгкий стук водяных капель. С крыши капало!

Соскочив с кровати, Лора во весь голос закричала:

– Папа! Папа! Чинук дует!

– Я слышу, Лора, – ответил ей из соседней комнаты папа. – Весна пришла. Спи спокойно.

Подул Чинук. Пришла весна! Пурга утихла, её унесли обратно на север. Лора блаженно растянулась на постели, положила обе руки поверх одеяла, и они не замёрзли. Он слушала шум ветра, стук капель и знала, что в соседней комнате папа тоже не спит, слушает и радуется. Подул Чинук, ветер весны. Зима кончилась!

К утру снега почти не осталось. Замёрзшие окна оттаяли, на дворе потеплело.

Возвращаясь из хлева, папа весело насвистывал.

– Ну вот, девочки, мы наконец победили старуху зиму! – ликовал он. – И никто из нас не заблудился, не умер с голоду и не замёрз. А если даже и замёрз, то не очень. – Осторожно ощупав свой нос, он озабоченно сказал Грейс: – По-моему, он вырос. – Потом поглядел на себя в зеркало, подмигнул и добавил: – Он удлинился и покраснел.

– Довольно заботиться о своей внешности, Чарльз, – заметила мама. – Не в красоте счастье. Садись лучше завтракать.

Она улыбнулась, и папа, садясь за стол, ласково потрепал её по подбородку. Грейс, смеясь, подбежала к столу и залезла на свой стульчик.

Мэри отодвинулась от печки и сказала:

– Тут слишком жарко. Нельзя сидеть так близко к огню.

Просто замечательно, что наконец-то кому-то стало слишком жарко.

Кэрри не отходила от окна.

– Мне нравится смотреть, как течёт вода, – объяснила она.

Лора ничего не говорила. Она была слишком счастлива. Ей просто не верилось, что зима кончилась и наступила весна. Когда папа поинтересовался, почему она молчит, Лора задумчиво ответила:

– Я всё уже сказала ночью.

– Да уж, что правда, то правда! – поддразнил её папа. – Разбудила весь дом и сообщила, что дует ветер! Словно у нас давно уже не было ветра.

– Но ведь я сказала, что дует Чинук. Это совсем другое дело, – возразила Лора.

В ожидании поезда

– Придётся дожидаться поезда, – сказал папа – Мы не можем переехать на участок, пока он не придет.

Осенью он крепко прибил толь к крыше хижины планками, но метель и ветра сорвали его с крыши, разодрали в клочья, и в хижину намело снега. А теперь в щели лил весенний дождь.

Прежде чем в хижине можно будет поселиться, её надо починить, но до прихода поезда сделать это невозможно, потому что на дровяном складе не осталось ни кусочка толя.

Снег растаял, и прерия зазеленела нежной молодой травкой. Все болота до краёв наполнились талой водой. Большое Болото так разлилось, что соединилось с Серебряным озером, и, чтобы попасть на участок, папе пришлось объезжать озеро с юга, делая круг в несколько миль.

Однажды в город пришёл мистер Боуст. Приехать на лошадях было невозможно, потому что большая часть дороги оказалась под водой, и он шёл пешком по железнодорожной насыпи, которая пересекает болото.

Он сообщил, что миссис Боуст здорова, но из-за разлива не смогла с ним пойти, а можно ли добраться до города по шпалам, он не знал. Но теперь он обещал, что через несколько дней миссис Боуст тоже с ним приедет.

Как-то вечером к Лоре зашла Мэри Пауэр, и они взяли Мэри погулять по прерии. Лора так долго не виделась с Мэри Пауэр, что они показались друг другу совсем чужими и им пришлось чуть ли не заново знакомиться.

По всей бледно-зелёной прерии блестели лужи, и в них отражалось тёплое голубое небо. Высоко над головой пролетали дикие утки и гуси, и их крики едва доносились до земли. На Серебряном озере они не останавливались, потому что и так запоздали и теперь спешили на свои северные гнездовья.

Весь день с безобидного серого неба лился мягкий весенний дождик, и от этого болота разлились ещё больше. Солнечные дни сменялись дождливыми. Пустая фуражная лавка была заперта. Братья Уайлдеры, обогнув болото севернее города, отвезли на свои участки семенную пшеницу. Папа сказал, что они засевают ею свои большие поля.

А поезда всё ещё не было. Лора, Мэри и Кэрри по-прежнему с утра до вечера сменяли друг друга у кофейной мельницы. На завтрак и ужин все ели грубый чёрный хлеб. Пшеница в мешке подходила к концу.

А поезда всё не было. Зимние ветры смели землю с полей, где был распахан дёрн, и так плотно смешали со снегом, что в низинах снежные плуги не смогли сдвинуть эти завалы с места. Обледенелый снег, смешанный с землёй, не таял, и люди дюйм за дюймом расчищали пути кирками. Работа шла медленно, потому что в глубоких ложбинах стальные рельсы завалило слоем снега не меньше двадцати футов толщиной.

Апрель медленно близился к концу. В городе не было никаких съестных припасов, кроме остатков пшеницы, той самой, которой в последнюю неделю февраля привезли младший Уайлдер с Кэпом. С каждым днём каравай хлеба, который пекла мама, становился всё меньше и меньше, а поезда всё не было.

– Нельзя ли что-нибудь привезти на лошадях, Чарльз? – спросила мама.

– Мы об этом уже думали, Каролина, но никто не знает, как это сделать, – отвечал папа.

Он устал каждый день работать киркой. Мужчины откапывали рельсы в низине в сторону запада, потому что застрявший рабочий поезд должен отойти в Гурон, и только тогда по одноколейному пути сможет проследовать товарный состав.

– Проехать на фургоне на восток невозможно, продолжал папа. – Все дороги залиты водой, болота превратились в озёра, и даже на возвышенностях лошади застрянут в грязи. На худой конец, можно было бы пойти пешком по шпалам, но ведь до Брукингса и обратно больше ста миль. А человеку много не унести, и часть припасов ему придётся съесть по дороге.

– Я подумала о зелени, но во дворе ещё ничего не выросло.

– Разве можно есть траву? – удивилась Кэрри.

– Не бойся, – засмеялся папа. – Траву тебе есть не придётся. Рабочие команды в Трейси расчистили уже почти половину большой низины. На этой неделе поезд придёт наверняка.

– Ну, до этих-то пор пшеницы нам хватит, – успокоила всех мама. – Но мне бы не хотелось, чтобы ты столько работал, Чарльз.

У папы дрожали руки. Он страшно устал, с утра до вечера орудуя киркой и лопатой, но главное – расчистить эту низину. Ему нужно только как следует выспаться.

В последний день апреля рабочий поезд прошёл в сторону Гурона. Казалось, весь город очнулся, чтобы снова услышать свисток паровоза и увидеть дым из паровозной трубы. Пыхтя, выпуская пар и звоня в колокол, паровоз остановился на станции, а потом пошёл дальше, опять оглашая воздух ясным и чистым свистом. Это был всего лишь проходящий поезд, он ничего не привёз, но завтра придёт товарный состав.

Утром Лора проснулась с мыслью: «Скоро придёт поезд!» Светило яркое солнце. Она проспала, а мама её не разбудила. Соскочив с кровати, Лора торопливо оделась.

– Подожди меня, Лора! Куда ты так торопишься? Я не могу найти чулки, – взмолилась Мэри.

– Вот они! Прости, я сдвинула их с места, когда вставала с кровати. А теперь поторопись! Пошли, Грейс!

– Когда он будет здесь? – задыхаясь от волнения, спросила Кэрри.

– Он может прийти в любую минуту. Никто точно не знает, – отвечала Лора. Она побежала вниз, напевая:

 
Если ты проснёшься, мама,
Разбуди меня пораньше.
 

Папа уже сидел за столом. Посмотрев на неё, он засмеялся и спросил:

– Разве из тебя получится Королева Мая, если ты даже на завтрак опаздываешь?

– Мама меня не разбудила, – оправдывалась Лора.

– Чтобы приготовить такой завтрак, мне помощь не требуется. Каждому по лепёшке, и притом малюсенькой. На них ушла последняя горсточка пшеницы.

– Мне ничего не надо. Можете поделить мою лепёшку между собой. Пока не придёт поезд, мне даже есть не захочется, – сказала Лора.

– Съешь свою лепёшку сама, – велел папа. – А потом мы все дождёмся того, что привезёт поезд.

Лепёшки вызвали много шуток и смеха. Ту, которая была чуть побольше других, мама велела взять папе. Папа согласился и сказал, что вторую по величине должна взять мама. За ними, конечно, последовала Мэри. Потом все стали выбирать одинаковые лепёшки для Лоры и Кэрри, а самая маленькая досталась Грейс.

– Я старалась, чтобы все лепёшки были одинаковые, но так уж вышло, – оправдывалась мама.

– Шотландские женщины – лучшие хозяйки на свете, – поддразнивал её папа. – Ты ухитрилась не только растянуть пшеницу до самого последнего завтрака перед приходом поезда, но ещё и испечь шесть одинаковых лепёшек.

– Просто чудо, что у меня это получилось, – согласилась мама.

– Ты сама – чудо, Каролина, – улыбнулся ей папа. Он встал, надел шляпу и объявил: – Я чувствую себя просто замечательно! Мы ведь и впрямь победили эту зиму! Мы расчистили последний снежный завал, и сейчас придёт поезд!

В это утро мама оставила открытой дверь, чтобы впустить в дом весенний воздух, напоенный болотной влагой. В доме приятно веяло свежестью, на небе сияло солнце. Город ожил, и все шли на станцию. С дальнего края прерии донёсся долгий пронзительный свисток паровоза. Лора и Кэрри бросились к кухонному окну. Мама и Грейс – за ними. Сначала они увидели поднимавшийся из трубы столб чёрного дыма. Потом, пыхтя и отдуваясь, к станции подошёл паровоз, волоча за собой длинный ряд товарных вагонов. Небольшая толпа мужчин, собравшись на платформе, смотрела на проходящий мимо паровоз. Сквозь дым из трубы прорывались струйки белого пара, и за каждой струйкой следовал пронзительный свисток. Тормозные кондукторы, перепрыгивая с вагона на вагон, закрепляли тормоза.

Поезд остановился. Наконец-то он здесь!

– Надеюсь, Хартхорн и Уилмарт получат всю бакалею, которую заказывали! – сказала мама.

Через несколько минут паровоз засвистел и тормозные кондукторы помчались по крышам вагонов, отпуская тормоза. Ударив в колокол, паровоз двинулся сначала вперёд, потом назад, потом снова вперёд и умчался на запад, унося с собой свой дым и последний долгий свисток. На запасном пути остались три товарных вагона.

– Как хорошо, что у нас будет достаточно продуктов, и мы сможем снова стряпать, – с облегчением вздохнула мама.

– А я надеюсь, что больше никогда не увижу ни кусочка чёрного хлеба, – заявила Лора.

– Где папа? Почему он не идёт? Хочу, чтобы он поскорее пришёл! – хныкала Грейс.

– Грейс, наберись терпения, – ласково, но твёрдо успокоила её мама, а когда Мэри посадила сестрёнку себе на колени, добавила: – Пошли, девочки! Надо проветрить постели.

Прошло больше часа, а папы всё не было. Наконец он явился с одним большим пакетом и двумя маленькими, положил их на стол и сказал:

– Мы совсем забыли про тот состав, который всю зиму простоял в снегу. Как вы думаете, что он привёз в Де Смет? Один вагон телеграфных столбов, один вагон сельскохозяйственных машин и один вагон с багажом переселенцев!

– И ничего съестного? – Мама чуть не плакала.

– Ничего, – сказал папа.

– Тогда что же ты принёс – спросила мама, ощупывая большой пакет.

– Это картошка. В пакете поменьше – мука, а в самом маленьком – жирная солонина. Вудворт взломал двери вагона и вытащил оттуда все съестные припасы, какие только мог найти, – отозвался папа.

– Что ты говоришь, Чарльз! – в смятении воскликнула мама. – Разве можно так поступать?

– Мне всё равно, можно или нет! – сердито отвечал папа. – Пускай железная дорога терпит убытки! И мы не единственная семья в городе, у кого не осталось ни крошки съестного. Мы велели Вудворту открыть этот вагон, а не то мы бы сами его открыли. Он попытался убедить нас, что завтра придёт ещё один поезд, но мы больше не в силах ждать. Если ты сваришь картошку и поджаришь мясо, у нас будет обед.

Мама принялась развёртывать пакеты.

– Подложи в печку сена и согрей духовку, Кэрри, – велела она. – Я приготовлю тесто для белых лепёшек.

Рождественский бочонок

На следующий день пришёл второй поезд. Когда его прощальный свисток замер вдали, на улице показались папа и мистер Боуст с большим бочонком. Они втащили его в дом и поставили посреди передней комнаты.

– А вот наш рождественский бочонок! – крикнул папа, взял молоток с клещами и принялся вытаскивать гвозди, которыми была прибита крышка.

Все молча ждали. Папа снял крышку и вынул толстую коричневую бумагу, которой было накрыто содержимое бочонка.

Сверху лежала одежда. Сначала папа достал платье из тонкой тёмно-синей фланели. Юбка была плиссированная, а выложенный китовым усом корсаж застёгивался стальными пуговками.

– Это как раз твой размер, Каролина, – обрадовался папа. – Возьми.

Потом он вытащил тонкую, как паутинка, голубую кружевную накидку для Мэри, тёплое фланелевое бельё, чёрные кожаные туфли как раз по ноге Лоры и пять пар белых шерстяных носков машинной вязки. Они были гораздо тоньше и красивее, чем домашние ручной вязки.

Следующим появилось тёплое коричневое пальто. Кэрри он было немножко велико, но к зиме будет в самый раз. К нему были приложены красные рукавички и капюшон.

Под пальто лежала шёлковая шаль.

– Ах, Мэри! Какая замечательная вещь! – воскликнула Лора. – Она светло-серая с чёрными, зелёными и розовыми полосками и с толстой бахромой, сплетённой из ниток всех этих цветов, и все они мерцают и переливаются. Пощупай, какой это мягкий, плотный шёлк, – добавила она, вложив в руку Мэри уголок ткани.

– Какая прелесть! – прошептала Мэри.

– Кому эта шаль? – спросил папа, и все в один голос ответили: – Маме!

Такая прекрасная вещь, конечно, предназначалась маме. Папа накинул подарок ей на плечи. Шаль была под стать маме – мягкая, но прочная и красивая: вся она сверкала яркими красками.

– Мы будем носить её по очереди, – предложила мама. – А когда Мэри поедет в колледж, она возьмёт её с собой.

– А тебе что прислали, папа? – взволнованно спросила Лора.

Папа получил две тонкие белые рубашки и тёмно-коричневую плюшевую шапку.

– Это ещё не всё. – И папа вынул из бочонка два платьица. Одно было из голубой фланели, а второе из шотландки в розовую и зелёную клетку. Кэрри они были малы, а Грейс – велики, но она скоро вырастет и сможет их носить. Кроме того, в бочонке лежал букварь, напечатанный на ткани, и "Сказки Матушки Гусыни" с цветной картинкой на глянцевой обложке.

В бочонке были также картонная коробка с разноцветными яркими нитками и ещё одна коробка с шёлком для вышивания и тонкими листами серебристого и золотистого картона с дырочками. Мама отдала обе коробки Лоре и сказала:

– Ты раздарила все красивые вещички, которые сделала. А теперь ты снова сможешь заняться рукоделием.

От счастья Лора не могла вымолвить ни слова. Великолепные краски пели и переливались. Но тонкие шёлковые нитки цеплялись за её пальцы, огрубевшие и израненные за зиму, пока она скручивала жгуты из сена. Ничего, пальцы у неё скоро снова станут гладкими, и она сможет вышивать по этой тонкой золотой и серебряной канве.

– Интересно, а это что такое? – сказал папа, вынимая со дна бочонка какой-то большой бесформенный предмет, тщательно обёрнутый в несколько слоёв толстой коричневой бумаги. – Вот это да! – воскликнул он. – Это же наша рождественская индейка! Она до сих пор не растаяла!

Он поднял индейку повыше, чтобы все могли ею полюбоваться.

– А до чего ж она жирная! Держу пари, что фунтов на пятнадцать потянет!

Папа сбросил бумагу на пол, и из неё выкатилось несколько клюквин.

– Оказывается, к индейке приложен ещё и пакет с клюквой, – изумился папа.

Кэрри завизжала от восторга, Мэри всплеснула руками, а мама спросила:

– А съестные припасы в лавки привезли, Чарльз?

– Да. Сахар, муку, сушёные фрукты и мясо. Всё, чего душе угодно, – объявил папа.

– В таком случае, мистер Боуст, мы послезавтра ждём вас к нам с миссис Боуст, – сказала мама. – Приходите пораньше, и мы отпразднуем наступление весны рождественским обедом.

– Прекрасная мысль! – обрадовался папа.

И комната наполнилась звенящим смехом мистера Боуста. Остальные к нему присоединились – когда мистер Боуст смеялся, никто не мог удержаться от смеха.

– Мы придём! Придём непременно! – воскликнул мистер Боуст. – Рождественский обед в мае! То-то будет здорово – настоящий пир после долгого зимнего поста. Пойду скорей домой, расскажу Элли.

Рождество в мае

В этот день папа накупил съестных припасов. Это было просто чудесное зрелище: множество свёртков, целый мешок белой муки, сахар, сушёные яблоки, печень и сыр. Жестянка снова наполнилась керосином. Лора с удовольствием налила его в лампу, вычистила стекло и подрезала фитиль. За ужином яркий свет лился через чистое стекло на красную клетчатую скатерть, на белое печенье, вареную картошку и блюдо жареной солонины.

Вечером мама заквасила дрожжевое тесто для белого хлеба и замочила в воде сушёные яблоки для пирога.

На следующее утро Лору будить не пришлось. Она встала с рассветом и весь день помогала маме варить, жарить и печь вкусные блюда к "рождественскому" обеду.

Рано утром мама добавила в закваску воды и муки и снова поставила тесто подниматься. Лора и Кэрри вымыли клюкву, а мама сварила из неё прозрачное красное желе.

Потом девочки аккуратно вынули из каждой изюминки стебелёк и косточки, а мама смешала изюм с яблочным пюре – получилась начинка для пирогов.

– Даже как-то странно: в доме есть всё необходимое для стряпни, – удивлённо сказала мама. – Теперь я даже торт могу испечь.

Весь день в кухне пахло вкусными вещами, а к вечеру в буфете красовались покрытые золотистой корочкой караваи белого хлеба, украшенный глазурью торт, три хрустящих поджаристых пирога и клюквенное желе.

– Хорошо бы попробовать всё это сейчас, – размечталась Мэри. – Неужели надо ждать до завтра?

– А я жду, когда будет готова индейка, – отозвалась Лора. – И специально для тебя в начинку добавлен шалфей.

Её великодушие рассмешило Мэри.

– Ну конечно, тем более что нет твоего любимого лука!

– Запаситесь терпением, девочки, – взмолилась мама. – На ужин у нас будет белый хлеб с клюквенным желе.

Итак, "рождественский" пир начался накануне вечером.

Просто обидно тратить такое счастливое время на сон. Однако если лечь спать, то утро настанет скорее. Лоре показалось, что не успела она закрыть глаза, как мама уже пришла её будить, и завтра превратилось в сегодня.

Поднялась страшная суета. Быстро позавтракав, Лора и Кэрри убрали со стола, вымыли посуду, а мама подготовила индейку и хлебную начинку.

Майское утро было очень тёплым, ветер приносил с прерии запах весны. Двери были открыты, и опять можно было пользоваться обеими комнатами. Когда Лора смогла свободно ходить из одной комнаты в другую, ей стало легко и покойно на душе, и она решила, что больше никогда не будет ни на кого злиться.

Мама перенесла в переднюю комнату обе качалки, чтобы они не мешали ей на кухне. Индейка уже стояла в духовке, и Мэри помогла Лоре выдвинуть обеденный стол на середину комнаты. Она подняла откидные доски и застелила стол белой скатертью, которую принесла Лора. Потом Лора достала из буфета тарелки, а Мэри расставила их на столе.

Пока Кэрри чистила картошку, Грейс наперегонки сама с собой носилась по комнатам.

Мама принесла стеклянную чашку с прозрачным клюквенным желе, водрузила её на середину белой скатерти, и все залюбовались этой прекрасной картиной.

– К белому хлебу не помешало бы и немного масла, – заметила мама.

– Не горюй, Каролина, всё будет, – сказал папа. – Теперь на дровяном складе есть толь, я скоро починю хижину, и через несколько дней мы переберёмся на наш участок.

Жареная индейка так вкусно пахла, что у всех прямо слюнки текли. На плите кипела картошка, а мама заваривала кофе, когда в дом вошли мистер и миссис Боуст.

– Я всю последнюю милю шёл на запах вашей индейки, – объявил мистер Боуст.

– А я всю дорогу думала не о еде, а о том, как бы поскорее со всеми повидаться, – с упрёком в голосе возразила миссис Боуст.

Её розовые щёки побледнели, она осунулась, но осталась всё той же славной миссис Боуст. Её окаймлённые чёрными ресницами голубые глаза по-прежнему смеялись, а тёмные локоны по-прежнему выбивались из-под капюшона. Она пожала руки маме, Мэри и Лоре и, наклонившись, обняла Кэрри и Грейс.

– Раздевайтесь и заходите в переднюю комнату, миссис Боуст, – пригласила её мама. – Как приятно снова вас видеть. Отдохните в качалке и поговорите с Мэри, а я пока всё приготовлю.

– Позвольте вам помочь, – попросите миссис Боуст, но мама сказала, что она, наверное, устала после дальней дороги, а обед уже почти готов.

– Мы с Лорой сейчас поставим всё на стол. – Мама побежала на кухню и в дверях столкнулась с папой.

– Нам тут пока делать нечего, Боуст. Пойдёмте, я покажу вам последний номер "Пайонир Пресс", который я сегодня утром получил, – предложил папа.

– Да, давненько я не видел газет, – с нетерпением откликнулся мистер Боуст. И кухня была предоставлена хозяйкам.

– Достань большое блюдо для индейки, Лора, – попросила мама, вынимая из духовки тяжёлый противень с жарким.

Подойдя к буфету, Лора увидела на полке свёрток, которого там раньше не было.

– Что это, мама? – спросила она.

– Не знаю. Разверни и посмотри.

В пакете лежало блюдечко с шариком масла.

– Масло! Это масло! – вскричала Лора.

– Всего лишь скромный подарок к Рождеству, – засмеялась миссис Боуст.

Папа, Мэри и Кэрри радостными криками приветствовали Лору, которая под весёлый визг Грейс торжественно водрузила масло на стол. Потом Лора побежала помочь маме переложить индейку на большое блюдо.

Пока мама готовила подливку, Лора мяла картошку для пюре. Молока в доме не было, и мама велела Лоре оставить в кастрюле немного горячей воды, в которой варилась картошка, а потом хорошенько взбить всё большой ложкой.

Пюре получилось белое и пышное, хотя, конечно, в нём не было того вкуса и аромата, которое придали бы ему горячее молоко и масло.

Когда все стулья были расставлены вокруг накрытого стола, мама поглядела на папу, и все склонили головы.

– Благодарим Тебя за щедроты Твои, Господи. – Папа замолчал, но этим было сказано всё. – Да, стол немного отличается от того, каким он был ещё несколько дней назад, – спустя немного времени заметил папа, накладывая в тарелку миссис Боуст индейку с начинкой, картофельное пюре и большую ложку клюквенного желе. И помолчав, добавил: – А зима нынче выдалась долгая.

– И суровая, – дополнил мистер Боуст.

– Просто чудо, что все мы благополучно её пережили, – вздохнула миссис Боуст.

Пока гости рассказывали о том, как они ухитрились продержаться всю эту долгую зиму одни в занесённой снегом хижине на своём участке, мама налила всем кофе, а папе чай. Потом она раздала хлеб, масло, подливку и напомнила папе, что пора снова наполнять тарелки.

Все тарелки опустели, и Лора принесла пироги, а мама ещё раз разлила всем чай и кое.

Хозяева и гости долго сидели за столом, беседуя о прошедшей зиме и о наступающем лете. Мама сказала, что ждёт не дождётся переезда на участок. Дороги были ещё покрыты мокрой грязью, но папа и мистер Боуст были уверены, что они скоро высохнут. Боусты были очень довольны, что смогли перезимовать на своём участке и теперь им не надо было туда переселяться.

Наконец все встали из-за стола. Лора и Кэрри накрыли пустые тарелки и остатки еды белой салфеткой с красным кантиком, а потом присоединились к остальным возле освещённого солнцем окна.

Папа поднял руки, растопырил пальцы, взлохматил себе волосы, так что они встали дыбом, и произнёс:

– Ну что ж, пальцы у меня отогрелись, снова стали гибкими, и я мог бы попробовать поиграть на скрипке.

Лора принесла ему футляр и, стоя рядом, внимательно смотрела, как он вынул из гнезда скрипку, провёл пальцами по струнам, подтянул их, прислушался, натёр канифолью смычок и заиграл.

Раздались мягкие чистые звуки. Комок подступил у Лоры к горлу, и она чуть не задохнулась.

Папа сыграл несколько тактов.

– Это новая песня. Я выучил её прошлой осенью, когда мы ездили на станцию Волга расчищать пути. Подтягивайте тенором, Боуст, когда я буду петь её в первый раз. А потом вы постепенно запомните слова.

Все собрались вокруг папы и стали слушать. Потом мистера Боуста подстроился к скрипке и голосу папы:

 
Людскую судьбу без ошибки
совсем не легко разгадать:
Есть лица как грустные скрипки -
А им бы от счастья сиять.
 
 
Жизнь всех одарила богато,
В ней столько прекрасных сторон,
И всё-таки каждый двадцатый
Считает, что он обделён.
 
 
К чему недовольство и ропот?
Вольны выбирать мы пути,
А солнце, как учит нас опыт,
Не может с утра не взойти.
 
 
Навряд ли я, праздно вздыхая,
Хоть чем-то себе помогу.
Лишь трусы одни да лентяи
Бормочут весь век: «Не могу!»
 
 
Плыви же по бурным разливам,
По кручам карабкайся ввысь,
И если стать хочешь счастливым -
Всё в воле твоей – становись!
 

Вначале все вторили только скрипке, напевая про себя мелодию. Когда же пришёл черёд хора, альт миссис Боуст, мамино контральто и чистое сопрано Мэри слились с тенором мистера Боуста и глубоким басом папы, затем к ним присоединилось сопрано Лоры:

 
К чему недовольство и ропот?
Вольны выбирать мы пути,
А солнце, как учит нас опыт,
Не может с утра не взойти.
 

И под их дружное пение страхи и тяготы долгой зимы, подобно чёрной туче, поднялись и улетели на волнах музыки. Пришла весна. Светило тёплое солнце, ветер стих, и в прерии зазеленели травы.