Текст книги "Долгая зима"

Автор книги: Лора Инглз Уайлдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Она достала из теплого места под печкой накрытую салфеткой миску с закваской, размешала, влила две чашки в кастрюлю, добавила соли, соды и муки, которую намололи Мэри и Кэрри. Потом взяла у папы мельницу и досыпала в кастрюлю все, что намолол папа.

– Теперь как раз хватит. Спасибо, Чарльз.

– Я, пожалуй, схожу к животным, пока еще не совсем стемнело, – отозвался папа.

– К твоему приходу обед будет готов.

Папа оделся и вышел из дома.

Лора прислушивалась к вою ветра, тупо уставившись в пустое окно. Хуже всего то, что папа не может играть на скрипке. Но если б она не попросила его поиграть, он бы, наверное, об этом не узнал.

Мама сидела в качалке у печки. К ней пристроилась Кэрри. Мэри, держа на руках Грейс, сидела напротив и, тихонько покачиваясь, пела:

 
Я спою тебе песню о крае, где нам
Обещали приют для души.
Волны вечности катят к его берегам,
Возле них замирая в тиши.
 

Грустные протяжные звуки песни сливались с жалобным воем ветра, а в сгущавшихся вечерних сумерках вихрем кружился снег.

Пшеница в стене

Утром метель прекратилась. Лора протерла в заледеневшем чердачном окне дырочку и сквозь нее увидела, что поземка низким облачком метет по голой коричневой улице.

– Мама! Мама! – крикнула она. – Я вижу землю!

– Да. Ночью ветром смело весь снег.

– Который час? То есть, я хотела сказать, какой теперь месяц? – сонно спросила Лора.

– Середина февраля, – отвечала мама.

Значит, весна ближе, чем Лора думала. Февраль – короткий месяц, а в марте зима кончится. Снова придет поезд, и у них будут белый хлеб и мясо.

– Мне так надоел черный хлеб, на который ничего не намазано, – сказала она.

– Не жалуйся, Лора, – быстро прервала ее мама. – Никогда не жалуйся, человек всегда должен быть доволен тем, что у него есть.

Лоре вовсе не хотелось жаловаться, она просто не знала, как объяснить, о чем она думает.

– Да, мама, – кротко пробормотала она и испуганно оглядела мешок с пшеницей в углу. В нем осталось так мало зерна, что он напоминал сложенную тряпку.

– Мама! – воскликнула она. – Ты хотела сказать... – Папа всегда говорил ей, что не надо ничего бояться. – Сколько у нас пшеницы?

– Я думаю, на сегодня хватит, – отвечала мама.

– А папа не может купить еще?

– Нет, Лора. В городе нет ни зернышка.

С этими словами мама аккуратно уложила на решетку духовки ломтики черного хлеба подсушиваться к завтраку.

Лора взяла себя в руки, подбодрилась и спросила:

– Значит, мы умрем с голоду?

– Конечно, нет, – сказала мама. – Если нам нечего будет есть, папа зарежет Эллен и телку.

– Нет! Нет! Не надо! – вскричала Лора.

– Успокойся, Лора, – сказала мама и пошла наверх за Грейс, а Мэри и Кэрри тем временем уже спускались вниз одеваться у печки.

Папа весь день возил сено и пришел домой только сказать, что перед ужином забежит на минутку к Фуллеру. Вернулся он с новостями.

– В городе ходят слухи, что где-то на юге или юго-востоке милях в двадцати отсюда один поселенец вырастил летом пшеницу. Говорят, он зимует в своей хижине на участке.

– Откуда это известно? – спросила мама.

– Это слух, но все так говорят. Кажется, этот слух пустил Фостер. Он говорит, что узнал об этом от одного человека, который работал на железной дороге. Прошлой осенью кто-то из пассажиров рассказал ему про поселенца, который засеял пшеницей десять акров и собрал по тридцать или сорок бушелей с акра. Триста бушелей пшеницы – и всего в каких-нибудь двадцати милях отсюда!

– Надеюсь, ты не собираешься участвовать в этой сумасбродной затее, Чарльз, – мягко ответила мама.

– Если ясная погода продержится несколько дней и выпадет достаточно снега, чтобы проехать на санях, то ничего особенного я в этом не вижу.

– Нет! – отрезала мама.

Папа удивленно на нее посмотрел. Девочки тоже посмотрели на маму. Они никогда не видели ее такой. Вид у нее был спокойный, но страшный.

– Говорю тебе – нет. Я не допущу, чтобы ты так рисковал, – тихо выговорила она.

– Но почему, Каролина?

– Хватит с тебя того, что ты все время возишь сено. Ты не поедешь разыскивать эту пшеницу.

– Если ты так настаиваешь, – миролюбиво отвечал ей папа. – Но...

– Никаких "но", – страшным голосом проговорила мама. – Я этого не допущу.

– Ну что ж, значит, не будем больше об этом говорить, – согласился папа.

Лора с Кэрри поглядели друг на друга. Они чувствовали себя так, словно у них над головами внезапно сверкнула молния, загремел гром, а потом так же внезапно гроза утихла. Мама дрожащими руками разливала чай.

– Прости, Чарльз, я нечаянно пролила.

– Ничего, отозвался папа. Он слил пролитый чай из блюдечка обратно в чашку. – Давненько я не наливал в блюдечко чай, чтобы его остудить.

– Боюсь, что печка гаснет, – сказала мама.

– Печка тут ни при чем. Просто становится холоднее.

– Ты все равно не можешь никуда уехать. Ведь некому будет кормить животных и возить сено.

– Ты права, Каролина, как всегда права, – успокоил ее папа. – Обойдемся тем, что у нас есть.

Папа глянул в тот угол, где лежал мешок с пшеницей, и молча пошел скручивать сено и кормить животных. Возвратившись на кухню, он сложил возле печки охапку сенных жгутов и, протянув к огню руки, чтобы погреться, спросил:

– Пшеница кончилась, Каролина?

– Да, Чарльз. У нас есть еще хлеб на завтрак.

– Картошка тоже кончается?

– Как-то сразу подошло все к концу, – отвечает мама. – Но у меня осталось еще шесть картофелин.

– Где молочное ведро? – спросил папа.

– Молочное ведро? – удивилась мама.

– Я на минутку схожу к соседям, и мне нужно молочное ведро.

Лора принесла ему молочное ведро и, не удержавшись, спросила:

– Разве в городе осталась хот одна дойная корова?

– Нет, Лора.

С этими словами папа вышел из кухни, и за ним захлопнулась передняя дверь.

* * *

Альманзо и Рой ужинали. Альманзо напек оладий и пересыпал их сахаром. Рой съел уже половину стопки оладий, а Альманзо приближался к концу своей. На столе стояла еще одна нетронутая высокая стопка из двух десятков оладий, с которых струйками стекал растопившийся сахар. В эту минуту в дверь постучали. Рой открыл дверь.

– Заходите, мистер Инглз! Садитесь к столу, отведайте наших оладий, – пригласил он.

– Спасибо, – отвечал папа. – Вы не продадите мне немного пшеницы?

– Мне очень жаль, но у нас больше ничего нет.

– Все продали?

– Да, все продали.

– Я бы вам хорошо заплатил.

– Зря я не привез еще вагон, – отозвался Рой. – Но все равно, поужинайте с нами. Манзо очень гордится своими оладьями.

Папа ничего не ответил. Он подошел к задней стене и приподнял висевшее на деревянной шпильке седло.

– Что вы делаете? – воскликнул Альманзо.

Папа прижал к стене край молочного ведра и вытащил из дырки шпильку. В ведро со стуком посыпалась струйка пшеницы.

– Я покупаю у вас пшеницу, ребята, – сказал папа.

– Послушайте! Это семенная пшеница. Я ее не продаю! – возмутился Альманзо.

– У нас в доме не осталось ни зернышка, и я решил купить немного пшеницы, пояснил папа.

Зерна продолжали сыпаться в ведро и, соскальзывая выраставшей в нем горки, тихонько позвякивали, ударяясь в жестяное ведро. Альманзо стоял и смотрел на папу, а Рой придвинул свой стул к стене, сел, засунул руки в карманы и с насмешливой улыбкой уставился на брата.

Когда ведро наполнилось, папа засунул шпильку обратно в дырку, плотно забил ее кулаком, а затем легонько простучал стену сверху вниз, слева направо и справа налево.

– У вас тут очень много пшеницы, – заметил он. – А теперь поговорим о цене. Сколько я вам должен?

– Откуда вы узнали, что там пшеница? – поинтересовался Альманзо.

– Эта комната внутри меньше, чем снаружи, – отвечал папа. – Она на добрый фут короче, и если прибавить еще два на четыре за счет косяков, получается пространство в шестнадцать дюймов. Каждый, у кого есть глазомер, сразу это увидит.

– Провалиться мне на этом месте! – воскликнул Альманзо.

– Я заметил, что в эту дырку вставлен сучок, когда вы сняли со стены седло в день охоты на антилоп, – сказал папа. – Вот я и решил, что у вас там зерно. Больше ничего из дырки высыпаться не может.

– Кто-нибудь еще про это знает?

– Насколько мне известно, никто, – отвечал папа.

– Послушайте, – сказал Рой. – Мы не знали, что у вас закончилась пшеница. Она принадлежит не мне, а Альманзо, но он не стал бы ее жалеть, видя, что кто-то умирал с голоду.

– Это семенная пшеница, – пояснил Альманзо. – И к тому же отборная. И никто не знает, привезут сюда зерно к весеннему севу или нет. Конечно, я не хочу смотреть, как люди голодают, но ведь можно съездить за пшеницей, которую вырастил тот поселенец, что живет к югу от города.

– К юго-востоку, как я слышал, – уточнил папа. – Я и сам подумывал о том, чтобы туда съездить, но...

– Вам нельзя ехать, – вмешался Рой. – Кто будет заботиться о вашей семье, если вас застигнет буря или... или вы задержитесь, или с вами еще что-нибудь случится?

– Но это не значит, что я не должен заплатить вам за эту пшеницу, – напомнил папа.

– Стоит ли соседям считаться из-за какого-то ведра пшеницы? – отмахнулся Альманзо. – Пожалуйста, берите её, мистер Инглз. А теперь садитесь и отведайте наших оладий, пока они еще не совсем остыли.

Однако папа настаивал. Наконец Альманзо сказал, что четверти доллара будет достаточно. Папа отдал ему деньги, после чего сел за стол и положил себе на тарелку несколько горячих, пропитанных сиропом оладий. Рой подцепил со сковородки поджаристый ломоть ветчины, положил его на папину тарелку, а Альманзо налил ему чашку кофе.

– Вы, ребята, и впрямь как сыр в масле катаетесь, – заметил папа.

Оладьи Альманзо были совсем не такие, как обыкновенные гречневые оладьи. Приготовленные по материнскому рецепту, он были легки, как пух, и насквозь пропитаны растопленным коричневым сахаром. А ветчину, приправленную сахаром, оказывается, коптили в дыму гикори на ферме Уайлдеров, в Миннесоте.

– Я уж и не припомню, когда мне доводилось так вкусно поесть, – закончил он. – Спасибо.

Они поговорили о погоде, об охоте и политике, о железной дороге и о сельском хозяйстве, а когда папа собрался домой, братья пригласили его заходить почаще. В шашки они не играли и потому не проводили время в лавках. Да и в доме у них было теплее.

– Теперь вы знаете дорогу, мистер Инглз. Приходите ещё, – гостеприимно заметил Рой. – Мы всегда будем рады вас видеть. Мы с Манзо уже надоели друг другу. Заходите в любое время, ремешок от задвижки у нас всегда висит снаружи!

– С удовольствием! – Папа хотел ещё что-то добавить, но остановился и прислушался.

Альманзо вышел вместе с ним на пронизывающий ветер. Над головой мерцали звезды, но с северо-запада на них быстро наступала густая темная туча.

– Опять начинается! – воскликнул папа. – Теперь долго никто по гостям ходить не станет. Двинусь-ка я поскорее к дому.

Когда он открывал дверь дома, в стену хлестнул порыв бури, поэтому никто не услышал, как он вошёл. Все спокойно сидели в темноте возле печки, только Лору начала бить дрожь. Услышав, как снова заревел ветер, она с тревогой подумала о папе.

– Я принес немного пшеницы, Каролина, – сказал папа, внезапно появляясь и ставя возле неё ведро.

Мама опустила руку и пощупала зерна.

– Ах, Чарльз, Чарльз! Я знала, что ты о нас позаботишься, но откуда ты её взял? Я думала, что в городе пшеницы больше не осталось.

– Я не знал наверняка, есть ли она, иначе бы тебе сказал. Я не хотел, чтобы ты на что-то надеялась, а потом разочаровалась в своих ожиданиях, – объяснил папа. – Я обещал никому не говорить, откуда взялась эта пшеница. Но ты не беспокойся, Каролина. Там есть ещё.

– Пойдемте, Кэрри и Грейс, я уложу вас в постель, – приободрившись, велела мама.

Вернувшись в кухню, она зажгла пуговичную лампу и наполнила зерном кофейную мельницу. Скрежет мельницы проводил Лору и Мэри по лестнице на холодный чердак. Он слышался до тех пор, пока его не заглушил вой снежной бури.

Это ещё не настоящий голод

– Просто удивительно, что картофелин как раз хватило на всех, – порадовался папа.

Все медленно доедали последние картофелины вместе с кожурой. Пурга с ревом билась о стены дома. В окно едва пробивался бледный сумеречный свет, а печка с трудом разгоняла стужу.

– Я не хочу есть, папа. Правда, не хочу. – Лора отодвинула тарелку. – Доешь мою картофелину.

– Ты должна сама ее съесть, Лора, – мягко, но настойчиво сказал папа.

Лора давилась картошкой, которая остыла на холодной тарелке. Она отломила кусочек хлеба от своего ломтика, а остаток отложила в сторону. Только сладкий чай был по-настоящему вкусным. Лора вся закоченела и сидела, словно в полусне.

Папа снова надел шубу и шапку и пошел в пристройку скручивать жгуты.

– Девочки! Я постелю постели, а вы помойте посуду, оботрите печку, подметите и садитесь за уроки, – встрепенулась мама. – Когда вы всё выучите, я послушаю, как вы читаете, а на ужин я приготовила вам сюрприз!

Девочки отрешенно молчали, и только Лора пробормотала:

– Да, мама. Это будет чудесно.

Она вымыла посуду, подмела кухню, надела своё старое залатанное пальто и пошла в пристройку помогать папе. Всё казалось каким-то ненастоящим – всё, кроме бесконечной бури.

Вечером Лора начала читать наизусть стихи:

 
Старый Тьюбал Кейн был исполнен сил,
Он крепчайшим был из людей.
Он трубку набил, он кубок испил,
И позвал он трёх скрипачей.
 

– Ох, мама, я не знаю, что со мной случилось: я ничего не помню! – чуть не плача, произнесла она.

– Это из-за пурги. По-моему, мы все как будто спим, – ободрила её мама и, помолчав, добавила: – А вы перестаньте к ней прислушиваться.

Время, казалось, тянулось бесконечно. Мэри спросила:

– А как нам перестать?

Мама медленно закрыла книгу, потом встала и сказала:

– Ладно, пойду принесу вам сюрприз.

Сюрприз лежал в передней комнате. Это был кусок солёной трески, насквозь промороженный и твёрдый как камень.

– На обед у нас будет рыбная подливка! – провозгласила торжественно мама.

– Да, доложу я вам. Шотландцы – они всех за пояс заткнут! – воскликнул папа.

Мама положила треску в тёплую духовку, чтобы она оттаяла, и взяла у папы из рук кофейную мельницу.

– Мы с девочками домелем пшеницу на сегодня. Мне очень жаль, Чарльз, но нам сегодня потребуется побольше жгутов, а ты ещё должен успеть согреться перед тем, как идти кормить животных.

Лора пошла помогать папе. Когда они внесли на кухню охапку жгутов, Кэрри устало крутила кофейную мельницу, а мама чистила треску.

– От одного только запаха рыбы человеку становится веселее, – сказал папа. – Ты у меня просто чудо, Каролина!

– Я думаю, для разнообразия это будет то, что надо, – сказала мама. – Но самое главное, у нас есть хлеб, Чарльз. Вот почему мы должны радоваться. – И, заметив, что папа смотрит, сколько зерна осталось в ведре, она добавила: – До конца этой бури хватит, если только она не продлится дольше обычного.

Лора взяла у Кэрри мельницу. Её очень тревожило, что Кэрри так похудела, побледнела и устала, что ей трудно молоть зерно. Но даже тревога казалась Лоре какой-то далёкой из-за непрестанного воя пурги.

Свободный и независимый

Пока продолжалась буря, Альманзо целыми днями думал. Он перестал шутить, а лошадей чистил и обтирал совершенно машинально. Он даже предоставил Рою печь оладьи, а сам сидел и задумчиво строгал палку.

– Знаешь, о чём я думаю? – спросил он наконец.

– Наверно, о чём-то очень важном, судя по тому, сколько времени у тебя на это ушло, – отозвался Рой.

– Я думаю, что в этом городе есть люди, которые умирают с голоду, – заявил Альманзо.

– Да, пожалуй. Некоторые голодают, – согласился Рой, переворачивая оладьи.

– Я сказал: умирают с голоду! Взять хотя бы Инглзов, ведь их шестеро. Ты заметил, как он исхудал и какие у него глаза? Говорил, что у них кончилась пшеница. Ты подсчитывал, на сколько дней шестерым может хватить той малости, что он у нас купил?

– У него должны быть другие припасы.

– Они поселились здесь позапрошлым летом и не уехали дальше на Запад с продолжением железной дороги. Он взял здесь участок. А ты сам знаешь, что можно вырастить на дёрне за первое лето. И заработать тут негде.

– К чему ты клонишь? Собираешься продать свою семенную пшеницу?

– Ни за какие деньги! Если только найдётся способ её сохранить, – заявил Альманзо.

– Так что же ты хочешь сказать? – спросил Рой.

Альманзо пропустил его вопрос мимо ушей.

– Я думаю, Инглз не один попал в такую переделку, – продолжал он.

Потом медленно и аккуратно подсчитал съестные припасы, оставшиеся в городе к тому времени, когда остановились поезда, и назвал семьи, у которых, по его подсчётам, кончалось продовольствие. Потом вычислил, сколько времени потребуется для расчистки дороги после того, как прекратится пурга.

– Допустим, это будет в марте, – заключил он. – Надеюсь, я тебе ясно доказал, что людям придётся либо съесть всю мою пшеницу, либо умереть с голоду до того, как привезут продовольствие.

– Пожалуй, – согласился Рой.

– А вдруг вьюга продержится до апреля? Не забывай, что старик-индеец предсказал семь месяцев непогоды. Если до начала апреля поезда не пойдут и если сюда вовремя не доставят семенную пшеницу, мне придётся сохранить своё зерно, чтобы не лишиться будущего урожая.

– Похоже, что так оно и есть, – подтверди Рой.

– И в довершение всего, если к началу апреля поездов не будет, люди всё равно помрут с голоду. Даже если они съедят всю мою пшеницу.

– Так к чему ты клонишь?

– К тому, что кто-то должен привезти пшеницу, которая лежит на том участке южнее города.

Рой медленно покачал головой.

– Никто туда не поедет. Никто не станет рисковать своей жизнью.

Альманзо вдруг повеселел. Он пододвинул стул к столу, положил себе на тарелку дымящуюся стопку оладий и полил её патокой.

– А почему бы не попытать счастья? Чем чёрт не шутит!

– Сорок миль! Поехать в эти прерии искать иголку в стоге сена? Двадцать миль туда и двадцать обратно? Ты же сам знаешь – никто не может сказать, когда эта буря настигнет человека. С тех пор как она началась, ещё ни разу не было двух ясных дней подряд. Самое большее, что было – это полдня ясной погоды. Ничего из этого не выйдет, Манзо. С таки же успехом можно поиграть в снежки с преисподней.

– Кто-то должен это сделать, – рассудительно возразил ему Альманзо. – Я же тебе ясно доказал.

– Так-то оно так, да что толку?

– Убедись, что ты прав, и действуй, – повторил Альманзо слова отца.

– Поспешишь – людей насмешишь, – парировал Рой любимой поговоркой матери.

– Послушай, Рой, ты же лавочник. А фермер рискует. Он иначе не может, – отвечал Альманзо.

– Альманзо, – торжественно произнёс Рой. – Если я позволю тебе, дураку этакому, пропасть в этих прериях, что я скажу отцу и матери?

– Ты им скажешь, что ты тут ни при чём. Я свободный белый человек, и мне двадцать один год... или почти двадцать один. У нас свободная страна, и я свободен и независим. Я поступаю так, как считаю нужным.

– Не действуй сломя голову, – убеждал его Рой. – Сперва хорошенько подумай.

– Я уже подумал, – сказал Альманзо.

Рой замолчал. Братья спокойно сидели в комнате, согретой ровным теплом угольной свечки, под ярким светом лампы с жестяным рефлектором. Стены слегка подрагивали под ударами ветра, который завывал под стрехой, натыкался на углы дома и, ни на минуту не умолкая, ревел как водопад. Альманзо взял себе вторую стопку оладий.

Внезапно Рой положил нож и отодвинул тарелку.

– Одно мне ясно, – объявил он. – Ты не можешь пускаться в такую безумную поездку один. Если ты твёрдо решил ехать, я поеду с тобой.

– Да ты что! – воскликнул Альманзо. – Нам нельзя уезжать вдвоём!

Передышка

Следующее утро выдалось тихим. Ярко светило холодное солнце, и в пристройке, где работали Мэри с Лорой, слышался только скрежет кофейной мельницы, ровный шум ветра и хруст сена. Девочки быстро замерзали. Скрутив два или три жгута, они мчались в кухню погреть руки над плитой.

Поддерживать огонь в печке удавалось с трудом – накрутить сразу столько жгутов, чтобы осталось время для стирки, у девочек не хватало сил. Поэтому мама решила отложить стирку, надеясь, что на следующий день потеплеет. Она стала помогать Мэри и Лоре, чтобы они могли по очереди сменять Кэрри у кофейной мельницы.

Папа вернулся только к концу дня и сел за стол, где его ждал кусок хлеба с чаем.

– Да, денёк выдался холодный, – заметил он.

В этот день он смог привезти только одни сани с сеном. Стога утонули в сугробах, и папе пришлось выкапывать сено из-под огромных снежных завалов. Свежий снег засыпал старую колею и до неузнаваемости изменил всё болото. Дэвид поминутно проваливался в скрытые под снегом ямы.

– Ты не отморозил себе нос, папа? – с тревогой спросила Грейс.

Чтобы отогреть нос и уши, папе пришлось натирать их снегом. Папа притворялся, будто от мороза нос у него становится всё длиннее и длиннее, а Грейс притворялась, будто она этому верит. Это у них была такая игра.

– Сегодня он у меня замерзал раз пять или шесть, – говорил папа, осторожно ощупывая свой распухший красный нос. – Если весна не скоро наступит, у меня вырастет такой же длинный нос, как у слона. И уши тоже.

Грейс весело засмеялась.

После еды папа накрутил побольше жгутов, чтобы хватило до позднего вечера. Животных он сегодня накормил пораньше, когда ставил Дэвида в хлев. Ещё не совсем стемнело, и он сказал, что сходит в лавку Бредли поглядеть, как играют в шашки.

– Конечно, сходи, Чарльз. А почему бы тебе и самому не поиграть?

– Понимаешь, эти холостяки всю зиму только и делают, что играют в шашки и в карты, – отвечал папа. – Я с ними тягаться не могу. Поэтому я только наблюдаю, и по правде говоря, нет ничего занимательнее, как следить за хорошими игроками.

Вскоре папа вернулся и сказал, что из-за холода в шашки сегодня никто не играет. Но зато есть новости.

– Альманзо Уайлдер и Кэп Гарленд едут за той пшеницей, что находится к югу от города.

Лицо у мамы застыло, а глаза так широко раскрылись, словно она увидела что-то очень страшное.

– А это далеко? – спросила она.

– Никто точно не знает, – отвечал папа. – И никто точно не знает, где этот участок находится. Есть только слух, что какой-то поселенец где-то там в прошлом году вырастил пшеницу. Никто никакой пшеницы в городе не продавал. Если он жив и если у него была пшеница, значит, она ещё там. Фостер говорит, что кто-то рассказывал ему, будто этот поселенец зимует на своём участке. Ребята хотят попытаться его найти. Лофтус дал им денег, чтобы они купили столько, сколько смогут увезти.

Грейс возилась у папы на коленях, стараясь залезть повыше, чтобы пальчиком измерить его нос. Папа рассеянно поднял её, но даже маленькая Грейс поняла, что сейчас не время для шуток. Она испуганно посмотрела на папу, потом на маму и притихла.

– Когда они выезжают? – спросила мама.

– Завтра утром. Сегодня они сделали сани для Кэпа Гарленда. Уайлдеры хотели ехать вдвоём, но потом решили, что одному надо остаться на случай, если второй попадёт в пургу.

Некоторое время все молчали.

– Надеюсь, всё будет в порядке, – сказал папа. – Если ясная погода продержится, ничто не помешает им ехать. А такая погода вполне может продержаться дня два или три. Впрочем, никто точно не знает.

– В том-то и беда, что никто не знает, – заметила мама.

– Если всё пойдёт хорошо, до весны нам пшеницы хватит. Конечно, если она там есть и если они её найдут.

Ночью Лора почувствовала какой-то толчок, потом завыла пурга. Передышка длилась всего один короткий день. Завтра никто не сможет поехать на поиски пшеницы.