Текст книги "Долгая зима"

Автор книги: Лора Инглз Уайлдер

Четырёхдневная пурга.

Весь день, что бы Лора ни делала – молола в мельнице пшеничные зёрна или скручивала жгуты из сена, – все её мысли были о том, как Кэп Гарленд и младший Уайлдер едут по пустым снежным полям в поисках пшеницы для города.

После обеда, когда они с Мэри вышли на задний двор подышать свежим воздухом, Лора с тревогой посмотрела на северо-запад, страшась увидеть на горизонте узкую полоску тьмы – верный признак надвигающейся бури. На небе не было ни облачка, но всё равно солнце не внушало ей доверия. Оно было каким-то уж очень ярким, а тихая бескрайняя прерия, покрытая сверкающим снегом, казалось, затаило угрозу. Лору охватил озноб.

– Пойдём домой, Лора, – позвала Мэри. – Это солнце слишком холодное. Ты видишь тучу?

– Никакой тучи нет, – Успокоила её Лора. – Но эта погода мне не нравится. Воздух кажется каким-то свирепым.

– Воздух – это всего лишь воздух. Ты, наверно, хочешь сказать, что он холодный, – возразила Мэри.

– Никакой он не холодный. Он свирепый! – отрезала Лора.

Они вернулись в кухню через дверь пристройки. Мама штопала папин носок. Подняв глаза на девочек, она заметила:

– Вы слишком скоро вернулись. Вам надо бы как следует надышаться свежим воздухом, покуда снова не начнётся метель.

В дверях показался папа. Мама отложила работу и вынула из духовки каравай чёрного хлеба, а Лора налила в миску жидкую рыбную подливку.

– Сегодня у нас опять подливка. Хорошо! – произнёс папа, садясь за стол. Перетаскивая сено на морозе, он сильно проголодался, и при виде еды у него заблестели. – Никто, кроме мамы, не умеет печь такой прекрасный хлеб, – добавил он, – и нет ничего вкуснее подливки из трески. – От его слов грубый хлеб и каша из пшеничной муки с кусочками солёной рыбы превратились в праздничное угощение.

– Ребятам повезло с погодой, – заметил он. – Я видел то место, где одна лошадь провалилась в Большое Болото, но они её запросто вытащили.

– Ты думаешь, они благополучно вернутся, папа? – робко спросила Кэрри.

– Почему же нет? Лишь бы погода продержалась.

После еды папа отправился в хлев. Когда он вернулся, солнце уже скрылось и стало темнеть. Он вошёл в дом через переднюю дверь. Значит, он успел зайти в лавку узнать новости. По его виду все поняли, что ничего хорошего он не узнал.

– Опять будет буря, – сообщил папа, вешая на крючок шубу и шапку. – На нас быстро надвигается туча.

– Они всё ещё не вернулись? – спросила мама.

– Нет.

Мама молчала, покачиваясь в качалке. Все молча сидели в сгущавшихся сумерках. На коленях у мамы уснула Грейс. Остальные придвинули стулья поближе к печке. Внезапно задрожал дом и раздался рёв и вой ветра.

Папа со вздохом встал.

– Ну вот, снова началось!

Потом он вдруг вскочил и заходил по комнате, размахивая сжатым кулаком, словно грозил надвигавшемуся урагану.

– Вой! Реви! Чёрт бы тебя побрал! тебе до нас не добраться! Ты всю зиму старался, но мы тебе не поддались. Скоро придёт весна, а мы по-прежнему будем здесь!

– Чарльз, Чарльз, успокойся, – тихо сказала мама. – Это всего лишь пурга. Мы к ней почти привыкли.

Папа снова опустился на стул.

– Это, конечно, глупо с моей стороны, Каролина, – спустя некоторое время произнёс он. – Мне вдруг показалось, что это не ветер, а живое существо, которое хочет нас погубить.

– Да, иногда и впрямь так кажется, – согласилась мама.

– Всё было б ничего, если б я только смог поиграть на скрипке, – пробормотал папа, глядя на свои потрескавшиеся, одеревеневшие от работы руки, смутно видневшиеся в свете огня, который пробивался сквозь щели в печной дверке.

Раньше папа в тяжёлую минуту всегда играл на скрипке, а теперь никто не мог играть для него. Лора пыталась подбодрить себя словами папы: они все вместе, и им ничто не угрожает. Но ей хотелось что-нибудь для него сделать. И вдруг она вспомнила: "Мы здесь собрались"! Это же припев к "Песне освобождённых людей"!

– Мы можем спеть! – воскликнула она и начала напевать мелодию.

Папа встрепенулся.

– Правильно, Лора! Только ты слишком высоко взяла. Попробуй на полтона ниже.

Лора начала снова. Ей стал подпевать папа, а за ним и все остальные:

 
Когда Сайлас и Пол попали в тюрьму,
За собой не зная вины,
Один из них пел, молился – другой,
За собой не зная вины.

Мы здесь собрались, все собрались,
За собой не зная вины,
Мы здесь собрались, все собрались, -
За собой не зная вины!

А если бы мог продаваться Бог,
За собой не зная вины,
Богатый бы жил, а бедный подох,
За собой не зная вины.
 

Лора пела стоя, Кэрри тоже встала. И Грейс, проснувшись, старательно подпевала старшим:

 
Мы здесь собрались, все собрались,
За собой не зная вины,
Мы здесь собрались, все собрались, -
За собой не зная вины!
 

– Прекрасно! – воскликнул папа, взял низкую ноту и начал:

 
Я на речке Джим целый день рыбачил.
А как лодку вытаскивать начал -
Врезалось плывущее мимо бревно:
Тут лодка моя и пошла на дно.
 

– А теперь все вместе хором! – скомандовал он.

И все запели:

 
Но я всё равно остаюсь на плаву,
Но я всё равно остаюсь на плаву,
Но я всё равно остаюсь на плаву, мистер Браун,
Но я всё равно остаюсь на плаву!
 

Когда песня кончилась, буря ревела пуще прежнего. Она и вправду напоминала огромного зверя, который трясёт дом и с диким рычанием и воем бросается на стены, стараясь их сокрушить.

Но папа запел снова, и звуки благодарности, которой были полны их сердца, торжественно вознеслись к небу:

 
Господь велик
И многажды восславлен
Во граде Божьем,
На Святой горе.
 

Теперь начала мама:

 
Когда моё услышат имя
На небесах – о, лишь тогда
Прощусь я с бедами своими
И вытру слёзы навсегда.
 

На дворе бушевала вьюга, а вся семья, спокойно сидя под надёжным кровом, продолжала пение.

Наконец огонь в печи догорел, и, чтобы сберечь сено, все вышли из тёмной остывшей кухни, потихоньку поднялись наверх по холодной лестнице и улеглись в постели.

Забравшись под одеяла, Мэри и Лора прочитали про себя молитву. Мэри шёпотом спросила:

– Ты за них помолилась?

– Да, – прошептала в ответ Лора. – А разве нам можно?

– Мы ведь не за себя просим, – отвечала Мэри. – Я ничего не сказала про пшеницу. Я только сказала: Господи, спаси им жизнь, если будет на то воля Твоя.

– Я думаю, это правильно. Ведь они делают всё что могут. Ты помнишь, ведь папа просидел три дня в снегу, пережидая рождественскую метель, когда мы жили на Тенистом Ручье. И всё закончилось благополучно.

За все дни, что продолжалась пурга, никто не сказал ни слова о Кэпе Гарленде и младшем Уайлдере. Если им удалось найти себе убежище, они смогут пережить эту бурю. А если нет, то им ничем не поможешь. И поэтому от разговоров нет прока.

Из-за непрестанных ударов ветра, из-за воя и свиста даже думать было трудно. Можно было только ждать. И всё это время, перемалывая пшеницу, скручивая жгуты из сена, поддерживая огонь в печи, силясь отогреть потрескавшиеся онемевшие руки и покрытые волдырями замёрзшие ноги, пережёвывая и глотая грубый чёрный хлеб, они ждали конца бури.

Она не прекратилась ни на третий день, ни на третью ночь. Утром четвёртого дня всё ещё дул пронзительный ветер.

– Никаких признаков затишья, – сказал папа, возвратившись из хлева. – Так скверно ещё ни разу не было.

Через некоторое время, когда все дожёвывали утреннюю порцию хлеба, мама вдруг сказала:

– Я надеюсь, в городе ничего худого ни с кем не случилось.

Узнать хоть что-нибудь было невозможно. Лора подумала о соседних домах. Они стояли напротив, но их даже не было видно. Почему-то ей вспомнилась миссис Боуст. Они не видели её с прошлого лета, а мистера Боуста – с тех пор как он привёз им последнее масло.

– Но ведь мы тоже могли остаться на участке, – проговорила она.

Мама с удивлением посмотрела на Лору, не понимая, что она хочет этим сказать, но ничего не спросила.

Этим утром мама осторожно высыпала в мельницу последние зёрна пшеницы. Муки хватало как раз на последний маленький каравай. Мама тщательно выскребла мельницу ложкой, а потом пальцем, чтобы ни крошки муки не пропало.

– Это последняя мука, Чарльз, – сообщила она.

– Я могу достать ещё. Альманзо Уайлдер припрятал немного семенной пшеницы. Если надо, я схожу к ним даже и в бурю.

К вечеру, когда готовый хлеб лежал на столе, стены перестали дрожать. Ветер больше не выл, а только ровно свистел под стрехой.

– Кажется, буря прошла! – прислушался папа и вкочил с места.

Он быстро надел шубу, шарф и шапку и сказал маме, что идёт через улицу в лавку Фуллера. Лора с Кэрри потёрли замёрзшее стекло и сквозь дырочки увидели, как ветер метёт по улице снег.

– Какая благословенная тишина, – вздохнула мама, поудобнее усаживаясь на стуле.

Снег перестал. Через некоторое время Кэрри увидела небо и позвала Лору. Они смотрели на холодную бледную голубизну над головой и розовевшую в лучах заходящего солнца поземку. Пурга и в самом деле закончилась. На северо-западе открылось чистое небо.

– Хорошо бы Кэп Гарленд и молодой мистер Уайлдер были в безопасности, – сказала Кэрри.

Лора тоже надеялась, но знала, что одного желания мало.

Последняя миля

Альманзо показалось, что они уже пересекли горловину Большого Болота. Он не мог точно определить, где они находятся, и видел перед собой только Принца и медленно движущиеся нагруженные сани. А впереди – темнота, словно густым туманом окутавшая плоскую белую равнину. Далеко-далеко на самом краю этой равнины мерцали звёзды. Чёрная туча, быстро поднимаясь вверх по небу, беззвучно поглощала звёзды.

– Как ты думаешь, мы уже переехали Большое Болото? – крикнул он Кэпу, совсем забыв, что нет нужды кричать, потому что ветер утих.

– Не знаю. Почему ты думаешь, что мы его переехали?

– Мы не проваливаемся, – сказал Альманзо.

– Она идёт очень быстро, – сказал Кэп, имея в виду надвигающуюся бурю.

Обсуждать это было бесполезно. Альманзо снова подбодрил Принца и поплёлся дальше, топая на ходу ногами, но почти не чувствуя толчков, потому что ноги ниже колен совсем одеревенели. Каждый мускул его тела сжался от холода, и от этого сводило челюсти и всё внутри болело. Он хлопал себя онемевшими руками.

Принц тянул изо всех сил. Поверхность казалась ровной, но на самом деле они взбирались вверх по склону. Ямы, в которую Принц провалился на Большом Болоте утром, они так и не увидели, но болото, наверное, всё же пересекли.

Однако всё кругом казалось чужим и незнакомым. В темноте даже при бледном свете звёзд, отражавшемся от снега, различить дорогу было невозможно. А впереди сгущалась тьма и вовсе без единой звёздочки.

Мы наверняка переехали болото! – снова крикнул Альманзо, обернувшись назад.

– Пожалуй, да, – ответил Кэп.

Но Принц двигался как-то неуверенно, дрожа не столько от холода и усталости, сколько от страха, что может снова провалиться.

– Переехали! – крикнул Альманзо. Теперь он больше не сомневался. – Мы вышли на высокое место!

– А где город? – спросил Кэп.

– Где-то совсем близко, – отвечал Альманзо.

– Надо прибавить шагу, – заметил Кэп.

Альманзо и сам это знал. Он похлопал Принца по спине и сказал ему:

– Давай-ка побыстрее!

Но Принц по-прежнему едва передвигал ноги. Он устал и не хотел идти навстречу буре, а буря теперь приближалась ещё быстрее, полнеба уже затянуло чёрной тучей.

– Поторапливайся, а то нам до дому не добраться! – сказал Кэп.

Альманзо очень не хотелось бить Принца, но он забрался на сани, взял в руки вожжи и принялся стегать лошадь их узловатыми концами.

– Давай, Принц! Вперёд! – крикнул он.

Принц перепугался, потому что Альманзо никогда его не бил. Он дёрнул сани и побежал вниз по склону. Кэп тоже стегал своего Гнедого. Однако никто из них не знал, в какой стороне город.

Альманзо двигался наугад. Город должен быть где-то впереди в этой густой тьме.

– Ты что-нибудь видишь? – крикнул он.

– Ничего, но, по-моему, мы едем правильно, – отвечал Кэп.

– Уже совсем близко, – уверял Альманзо.

Где-то впереди мелькнул огонёк. Альманзо прищурился, но в темноте ничего не смог разглядеть. Потом он снова увидел свет – огонёк ярко разгорелся и тотчас же угас. Альманзо понял, что это открылась и быстро захлопнулась дверь какого-то дома. Ему показалось, что рядом с этим местом он видит слабый свет из замёрзшего окна.

– Видишь свет? – завопил он. – Давай скорей!

Они отклонились слишком далеко к западу. Теперь они ехали прямо на север, и Альманзо убедился, что они приближаются к дому.

Принц ускорил шаг, а Гнедой не отставая шёл следом. Альманзо снова увидел мелькнувший на мгновение свет и ясно разглядел тускло освещённое окно. Это было окно лавки Лофтуса.

Когда они подъехали к дверям, сильный порыв ветра обдал их вихрем снега.

– Распрягай и беги в хлев, – распорядился Альманзо, – а я займусь пшеницей.

Кэп распустил гужи и стал распрягать Гнедого.

– Можешь один справиться? – спросил Альманзо, стараясь перекричать бурю.

– Что значит "можешь"? Должен справиться и справлюсь, – крикнул Кэп, подгоняя Гнедого через пустой участок к конюшне.

Альманзо ввалился в тепло натопленную лавку. Лофтус встал со стула у печки. В лавке больше никого не было. Он сказал:

– Вернулись, значит. А мы уже думали, что из этого дела ничего не получится.

– Мы с Кэпом знали, за что берёмся, – отвечал Альманзо.

– Вы нашли того парня, который вырастил пшеницу?

– Да, и купили у него шестьдесят бушелей. Вы мне поможете занести их в лавку?

Вдвоём они притащили мешки и поставили их вдоль стены. Буря ревела вовсю. Когда последний мешок был водворён на место, Альманзо протянул Лофтусу квитанцию с подписью Андерсона и сдачу.

– Вы дали мне восемьдесят долларов. Осталось ровно пять.

– Доллар с четвертью за бушель? Ничего лучше вы сделать не могли? – спросил Лофтус, глядя на квитанцию.

– В любое время я готов купить их у вас по той же цене, – отвечал Альманзо.

– Я никогда не отказываюсь от сделки, – тотчас спохватился лавочник. – Сколько я вам должен за доставку?

– Ни единого цента, – сказал Альманзо, выходя из лавки.

– Эй! Подождите! Сначала согрейтесь! – крикнул ему вслед Лофтус.

– А лошадь оставьте на морозе, – отозвался Альманзо, захлопнув за собою дверь.

Взяв Принца под уздцы, он повёл его по улице мимо ряда коновязей и ступенек, ведущих в лавки. Пройдя вдоль длинной стены своей фуражной лавки, они добрались до конюшни. Альманзо выпряг Принца из саней и завёл его в тихую конюшню, где его радостным ржанием приветствовала Леди. Он закрыл дверь, стащил рукавицу, засунул руку под мышки и грел её до тех пор, пока онемевшие пальцы смогли зажечь фонарь.

Потом он поставил Принца в стойло, напоил его, накормил и хорошенько вычистил скребницей и щёткой и лишь тогда постелил усталой лошади мягкую постель из чистого сена.

– Ты спас нашу семенную пшеницу, старина. – Он ласково похлопал Принца по спине.

Потом Альманзо взял ведро, с трудом вышел на мороз и наполнил ведро снегом прямо у дверей перед тем, как войти в заднюю комнату. Когда он туда ввалился, навстречу ему из пустой фуражной лавки вышел Рой.

– Ага, ты наконец вернулся, – обрадовался он. – Я всё выглядывал, не едете ли вы, но в такую пургу за фут ничего не видно. Вон она как воет! Вам повезло, что вы вовремя добрались!

– Мы привезли шестьдесят бушелей пшеницы, – сказал Альманзо.

– Здорово! А я-то думал, что это пустая затея, – отозвался Рой, подбрасывая в печку угля. – Почём заплатили?

– По доллару с четвертью, – ответил Альманзо, стаскивая сапоги.

– Ничего себе! Дешевле не могли? – присвистнул Рой.

– Нет, – коротко буркнул Альманзо, снимая один за другим носки.

Только тут Рой заметил ведро со снегом.

– На что тебе снег?

– Как зачем? Ноги оттирать! – огрызнулся Альманзо.

Ноги у него были белые-белые и, казалось, совсем одеревенели. Рой помог брату растереть замёрзшие ноги снегом в самом холодном углу комнаты. Наконец ноги так заболели, что Альманзо едва не потерял сознание.

Несмотря на смертельную усталость, он в эту ночь ни на минуту не мог уснуть от страшной боли в ногах, но радовался: раз они так болят, значит, он не успел их окончательно отморозить.

Пока длилась пурга, ноги Альманзо опухли и так сильно болели, что когда была его очередь кормить и убирать скотину, ему приходилось надевать сапоги Роя. Но к вечеру четвёртого дня, когда метель наконец утихла, он уже смог натянуть свои собственные сапоги и выйти на улицу.

Было приятно пройтись по морозу, поглядеть на солнце и вместо рёва бури услышать только посвист ветра. Ветер, однако, был сильный, и, не успев добраться до конца квартала, Альманзо так устал и замёрз, что очень обрадовался, когда его буквально вдуло в двери скобяной лавки Фуллера.

В лавке было полно народу. Там собрался чуть ли не весь город. Мужчины сердито и раздражённо спорили.

– Здорово! Что случилось? – спросил Альманзо.

– Послушай, ты просил Лофтуса заплатить тебе за доставку пшеницы? Кэп Гарленд говорит, что он у него ничего не просил, – обернулся к нему мистер Хартхорн.

Кэп широко улыбнулся.

– Здорово, Уайлдер! Надеюсь, ты содрал деньги с этого скряги? А я-то, дурак, сказал ему, что мы ездили за этой пшеницей просто так, забавы ради. А теперь жалею, что не запросил с него все деньги, какие у него были.

– Не понимаю, о чём вы тут толкуете. Я с него ни цента не брал. Кто говорит, что мы поехали ради денег?

– Лофтус требует с нас по три доллара за бушель, – пояснил Джеральд Фуллер.

Тут все заговорили снова, но Инглз, высокий и тощий, поднялся с ящика у печки, на котором сидел. Щёки у него ввалились, над чёрной бородой торчали скулы, а голубые глаза ярко сверкали.

– Нечего нем тут обсуждать, – сказал он. – Пошли, поговорим с Лофтусом.

– Ещё чего, поговорим! – возразил кто-то. – Возьмём эту пшеницу, и дело с концом! Пошли, ребята!

– Я думаю, надо с ним поговорить. Надо ему доказать, что так поступать несправедливо.

– Можете доказывать ему, что хотите! – заорал другой. – Говорю вам, что мне нечего есть! Я не могу вернуться к своим детям с пустыми руками! А вы как, ребята?

– У нас тоже дети голодные! – раздался хор голосов.

– Мы с Уайлдером тоже имеем что сказать, – вмешался Кэп. – Мы привезли эту пшеницу не для того, чтоб из-за неё начались беспорядки.

– Правильно, – согласился Джеральд Фуллер. – Слышите, ребята? Мы не хотим, чтобы в городе начались беспорядки.

– Не вижу толку в том, чтобы выходить из себя. – Альманзо хотел ещё что-то добавить, но один из собравшихся его перебил:

– Ясное дело, у вас в доме полно еды! И у вас, и у Фуллера тоже. Я не вернусь домой без...

– Сколько еды осталось у вас в доме, мистер Инглз? – перебил его Кэп.

– Ни крошки, – отвечал Инглз. – Вчера мы смололи последнюю пшеницу, а сегодня утром её съели.

– Вот видите! – вмешался Альманзо. – Пусть мистер Инглз с этим делом разберётся.

– Ладно, я с ним поговорю, – согласился мистер Инглз. – Пошли все со мной и послушаем, что Лофтус нам скажет.

Вся компания гуськом двинулась вслед за ним по высоким сугробам. Когда они ввалились в лавку Лофтуса, тот быстро отступил за прилавок. Пшеницы нигде не было видно. Он перетащил все мешки в заднюю комнату.

Инглз заявил Лофтусу, что он требует за пшеницу слишком высокую цену.

– Это моё дело, – сказал Лофтус. – Пшеница моя или не моя? Я заплатил за неё большие деньги.

– По доллару с четвертью, как нам известно, – сказал Инглз.

– Это моё дело, – повторил Лофтус.

– Мы вам покажем, чьё это дело! – в ярости крикнул один из собравшихся.

– Только посмейте тронуть мою собственность и будете иметь дело с судом! – отвечал ему Лофтус.

Кто-то злобно расхохотался, но Лофтус упрямо стоял на своём. Он стукнул кулаком по прилавку и заявил:

– Эта пшеница принадлежит мне, и я имею право брать за неё столько, сколько захочу.

– Разумеется, мистер Лофтус, – согласился Инглз. – У нас свободная страна, и каждый имеет право распоряжаться своей собственностью по своему усмотрению. Мы все это знаем, не так ли, ребята? Однако не забывайте, что каждый из нас – человек свободный и независимый, Лофтус. Эта зима не будет длиться вечно, и вы, быть может, захотите продолжать вести свой бизнес и после того, как она закончится.

– Вы что, мне угрожаете? – сердито спросил Лофтус.

– Нам незачем вам угрожать, – отвечал Инглз. – Но факт остаётся фактом. Если вы имеете право поступать так, как вам заблагорассудится, мы тоже имеем право поступать так, как заблагорассудится нам. Это палка о двух концах. Вы сейчас хотите воспользоваться нашим безвыходным положением. Вы утверждаете, что это ваш бизнес. Однако ваш бизнес зависит от нашей доброй воли. Может, сейчас вы этого не замечаете, но будущим летом вы наверняка это заметите.

– Это факт, Лофтус, – подтвердил Джеральд Фуллер. – Вам придётся обращаться с людьми по справедливости, а иначе вы не сможете долго заниматься бизнесом, во всяком случае, в наших краях.

Сердитый голос сказал:

– Мы не для того сюда пришли, чтобы вести пустые разговоры. Где эта пшеница?

– Не будьте идиотом, Лофтус, – сказал Хартхорн.

– Деньги отсутствовали в вашей кассе не более одного дня, – продолжал Инглз. – И ребята не взяли с вас ни цента за доставку. Получите справедливую прибыль, и через час все деньги вернутся в вашу кассу.

– Что вы называете справедливой прибылью? – поинтересовался Лофтус. – Я покупаю как можно дешевле, а продаю как можно дороже. Это хороший бизнес.

– Я с этим не согласен, – возразил Джеральд Фуллер. – Делать хороший бизнес – значит обращаться с людьми по справедливости.

– Мы бы не возражали против вашей цены, если бы Уайлдер и Гарленд взяли с вас за доставку столько, во сколько им обошлась поездка за этой пшеницей, – сказал Инглз.

– А почему вы с меня ничего не взяли? – спросил Лофтус Кэпа и Альманзо. – Я готов был заплатить вам за доставку любую разумную цену.

И тут наконец заговорил Кэп Гарленд. Он больше не улыбался.

– Не вздумайте предлагать нам ваши грязные деньги. Мы с Уайлдером ездили за этой пшеницей не для того, чтобы драть шкуру с голодных людей.

Альманзо тоже возмутился:

– Поймите вы наконец, если вы способны что-нибудь понять: во всей казне не хватит денег, чтобы заплатить за эту поездку. Мы ездили не ради вас, и вы не в состоянии за это заплатить.

Лофтус посмотрел на Кэпа и Альманзо, потом обвёл глазами остальных. Все лица выражали презрение. Он открыл рот, но тут же его закрыл. Вид у него был как у побитой собаки. Потом он сказал:

– Вот что я вам скажу, ребята. Вы можете купить эту пшеницу за те же деньги, какие я за неё заплатил – по доллару с четвертью за бушель.

– Мы не возражаем против того, чтобы вы извлекли из этого дела справедливую прибыль, – сказал Инглз, но Лофтус покачал головой.

– Нет, я отдам её за столько, сколько она мне стоила.

От неожиданности никто не знал, что на это ответить. Потом Инглз предложил:

– Давайте мы все разделим пшеницу так, чтобы каждой семье хватило на пропитание до весны.

Так они и сделали. Оказалось, что пшеницы хватит недель на восемь или десять. У одних ещё оставалась картошка, у других – сухое печенье, у кого-то была даже патока. Они купили пшеницы меньше. Альманзо не купил ничего. Кэп Гарленд взял полбушеля, а Инглз заплатил за мешок в два бушеля.

Альманзо заметил, что Инглз не взвалил тут же мешок себе на плечи, как поступил бы любой другой. Альманзо охотно понёс бы мешок через улицу прямо в дом к Инглзу, но мужчине не очень приятно признаться, что он не может нести сто двадцать пять фунтов.

– Это очень тяжёлый груз, – сказал Альманзо, помогая ему поднять мешок на плечи.

Альманзо и Кэп отправились в аптеку.

– Ставлю сигару, что я выиграю у тебя партию в шашки, – сказал Альманзо.

Когда они проходили по улице, то сквозь густой снегопад увидели Инглза, направлявшегося к себе в лавку.

Лора услышала, как открылась и закрылась передняя дверь. Они тихо сидели в темноте и словно во сне услышали, как папа тяжёлым шагом идёт по передней комнате и как открывается дверь на кухню. От тяжёлого мешка, который папа опустил на пол, дрогнул весь дом. Потом папа закрыл дверь, из которой несло лютым холодом.

– Ребята вернулись, – проговорил он, тяжело дыша. – Вот пшеница, которую они привезли, Каролина!