Текст книги "Черный Лотос"

Автор книги: Лора Джо Роулэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

19

Я вышлю сотни верующих:

Монахов и монахинь,

Мужчин и женщин непоколебимой веры.

Да понесут они мой закон.

Сутра Черного Лотоса

Синагавой называлась деревушка к югу от Эдо, вторая из пятидесяти трех почтовых станций путевого тракта Токайдо. Паланкин, нанятый в районе Дзодзё, доставил туда Рэйко к полудню. На пути, пролегающем между заливом Эдо и лесистым взгорьем Дворцового холма, то и дело попадались чайные, заполненные горожанами, встречающими или провожающими родню в дорогу. Путники толпились у конюшен и порогов лавок, выстраивались в очереди для проверки у конторы станционного смотрителя. Разносчики зазывали проезжих в постоялые дворы. Сквозь оконце паланкина Рэйко поглядывала на скачущих мимо самураев из близлежащих провинций и толпы монахов, прибывших в Синагаву ради недозволенных увеселений. Вдруг она заметила несколько флагов с гербом Токугавы, выделяющихся над толпой в междурядье жмущихся друг к другу домиков.

– Остановите там! – крикнула она носильщикам.

Те подчинились, и Рэйко ступила на землю. Туман уже рассеялся, но небо было облачным, а воздух – холодным. Сырой ветер доносил дым жаровен и запах конского навоза с тракта. Рэйко и ее стража взяли направление на флаги. Толпу составляли рабочие, женщины с младенцами и любопытные дети. В самой гуще слышались гневные мужские голоса.

Когда стража расчистила Рэйко путь, она увидела министра фугатами в сопровождении своих самураев и кучку пожилых обывателей в темных одеждах, окруживших колодец – небольшой квадратный сруб с ведром и воротом. Фугатами поприветствовал Рэйко сдержанным кивком. Когда же он переключился на своих спутников, его лицо выглядело еще более суровым, чем накануне.

– Вот один из трех колодцев, которые, как мы полагаем, отравил Черный Лотос только в этом году, – произнес один из селян, осанистый седовласый старик.

Рэйко посчитала его главой местных старейшин, собравшихся отчитаться перед Фугатами в происшествиях, связанных с сектой. Старик опустил ведро в воду и вынул, полное до краев.

– У воды странный запах.

Фугатами понюхал и наморщил нос.

– И правда странный. – Затем он зачерпнул воду ладонью, осмотрел струйку, сбегающую с пальцев, и сказал подчиненным: – Прошу также заметить, что вода слегка вязкая, словно масло, и имеет зеленоватый оттенок.

– Люди жаловались на ее необычный привкус. У пятидесяти трех после питья начался понос. К счастью, никто не погиб и мы вовремя запечатали испорченные колодцы, но как бы такое не повторилось...

Толпа согласно загудела, раздались гневные выкрики. Где-то заплакал ребенок. Однако под суровыми взглядами старейшин зеваки примолкли.

– Почему вы решили, что виноват Черный Лотос? – спросил Фугатами, пока его помощники записывали показания.

– Наши беды с колодцами начались лишь после того, как в Синагаву зачастили их бонзы и монахини. Постовые видели, как те вились возле колодцев, впоследствии загубленных.

Услышанное испугало и обрадовало Рэйко. Массовое отравление людей было серьезным довеском к перечню обвинений, предъявленных Черному Лотосу, и еще одним поводом исследовать деятельность секты для Сано.

– Кроме того, нам четырежды докладывали о появлении на улицах едкого дыма, – добавил глава старейшин, – вдыхание которого вызывало грудные боли, кашель и одышку. Последний такой случай произошел три месяца назад. Здешний лавочник видел рядом с тем местом, откуда дымило, двух убегавших монахинь Черного Лотоса.

– Удалось ли определить источник? – спросил Фугатами.

– Да. Идемте, я покажу.

Вслед за старейшиной министр, его свита и толпа зевак отправились по улице к крошечной синтоистской кумирне. Рэйко со стражей еле протиснулись сквозь ворота-тории. Внутри располагался примитивный алтарь со свечами, палочками благовоний и жертвенной пищей, а также гонг, чтобы призывать божество.

– Вот здесь мы нашли горящую кучу тряпья, – сказал старейшина, указывая в угол возле ограды. – От нее и шел этот дым. Караульный, что обнаружил все это, чуть не задохнулся.

Сострадая чужому несчастью, Рэйко все же не могла не порадоваться новому доказательству злонамеренности секты.

– Никто не погиб? – спросил Фугатами.

– Нет, – ответил старейшина. – Но если такое повторится, боюсь, смертей не миновать. В начале месяца после посещения членами секты четырех местных семей люди жаловались на рвоту и рези в животе. Видимо, священники разносят какую-то заразу.

"Или травят пищу и воду в домах, куда их имели неосторожность позвать", – подумала Рэйко.

– Но самым опасным происшествием был взрыв, – сказал старик.

Толпа потянулась за ним по мосту через речку Мэгуро, за которой располагался квартал бедняков. Там в ряду чайных и лавчонок Рэйко заметила зияющий провал, в котором виднелась груда обугленных досок и планок, черепицы и горелого хлама. Над пожарищем витал резкий запах серы.

– Строение принадлежало Черному Лотосу, – пояснил старейшина. – Там они собирались для молитв и вербовали приспешников. Шесть ночей назад постройка с грохотом взорвалась, а на обломках вспыхнул пожар. К счастью, ни внутри, ни снаружи никого не было и пожарной команде удалось потушить пламя до того, как оно распространилось.

– Развалины после осматривались? – спросил министр.

– Да. Мы нашли там пустые кувшины и несколько кованых сундуков, разорвавшихся на куски, но так и не выяснили, что стало причиной взрыва.

Должно быть, сектанты устроили там склад отравы и штаб для своих действий в Синагаве. И все же Рэйко не понимала, зачем им понадобилось портить собственное имущество.

– Кто-то мог умереть или остаться калекой, – сказал деревенский старейшина. – Вдобавок участились похищения, приписываемые Черному Лотосу. Целых девять за последний месяц. Нам и без того пришлось туго, а когда мы пошли в храм – разбираться, – сектанты заявили, что знать ничего не знают. Очень просим, господин министр, помогите нам защитить людей!

Остальные старейшины наперебой повторяли его мольбу.

Министр Фугатами ответил:

– Вы правильно поступили, что обратились ко мне. Обещаю сделать все от меня зависящее, чтобы прояснить обстановку и положить конец бесчинствам Черного Лотоса. А теперь я должен отбыть в Эдо.

Когда толпа рассеялась, старейшины горячо поблагодарили Фугатами. Министр взглянул на Рэйко и кивнул ей. Она в сопровождении стражников вернулась к носилкам, села в них и принялась ждать. Вскоре в оконце показалась голова министра. Он церемонно поприветствовал ее, а затем произнес:

– Жаль, что сёсакан-сама не смог приехать.

– Мой супруг также сожалеет, что дела задержали его в городе, – вежливо солгала Рэйко, – и спасибо вам, что разрешили вместо него понаблюдать за ходом расследования.

– Я получил достаточно улик вкупе с вашей историей о монахе, чтобы убедить верхи запретить Черный Лотос, – удовлетворенно заключил Фугатами. – Даже его покровителям будет нечем оправдать секту, на счету которой столько преступлений.

Рэйко очень не хотелось его разочаровывать, но министр должен был знать о вчерашних подвижках в расследовании.

– Видите ли, мой муж осмотрел храм Черного Лотоса, но не смог обнаружить там Истинное Благочестие. Если верить сектантам, у них нет монаха с таким именем. По словам мужа, ничего похожего на застенки, пыточные камеры и подземелья он тоже не видел.

– Неудивительно. – Фугатами помрачнел. – Полагаю, монаха заставили умокнуть, и навсегда.

– Вы думаете, они убили его из-за нашего разговора?

Казалось, в воздухе разлился холод, а смех и гомон в придорожных гостиницах прервала зловещая тишина.

– Именно, – сурово отозвался Фугатами. – А без показаний очевидца мои доводы против секты будут почти невесомыми. Впрочем, все не так безнадежно, если я смогу привлечь вашего мужа в союзники. Завтра в полдень я представлю совету старейшин подробный доклад по делу Черного Лотоса. Не попросите ли вы сёсакан-саму почтить нас присутствием? Я был бы очень признателен, если бы вы убедили супруга поддержать меня на совете, когда я поставлю вопрос о роспуске секты и уничтожении храма.

– Постараюсь, – пообещала Рэйко, не очень-то веря, что ей удастся хоть в чем-нибудь убедить Сано по возвращении.

И все-таки, если Истинное Благочестие еще жив, она должна постараться спасти его, а если убит – отомстить за его смерть. Рэйко надеялась, что после роспуска храма им удастся найти улики в оправдание Хару. Ей делалось тошно при мысли, что она выгораживает убийцу, хотя бы и обличая других. Кроме того, интуиция продолжала твердить, что Хару не виновата, и Рэйко была не в силах ей противостоять.

– Все эти случаи, множащиеся день ото дня, указывают на то, что Черный Лотос неотвратимо склоняется ко злу и готовит напасть куда больших масштабов. Чего именно ждать, не знаю, но, боюсь, Синагава – это только начало.

20

Я принесу счастье в мир,

Словно дождь, изливающий всем

свою влагу:

Людям разных чинов,

И ума,

И достатка, —

Никого не обделяя.

Сутра Черного Лотоса

Дзюнкецу-ин стояла у раскрытого окна и со второго этажа настоятельского флигеля взирала на храм Черного Лотоса. Двор под матово-серым полночным небом укрывали древесные куши. Колокол в храме пробил одиннадцать ударов, пламя в каменных фонарях вдоль тропинки колыхнулось на холодном ветру. Дневные паломники убрались восвояси, монахини и священники закрыли за собой двери обителей. Кусая губы, Дзюнкецу-ин наблюдала, как сыщик Сано и его подчиненные отправились к главным воротам. Она еще не отошла от недавних расспросов, касающихся ее отношений с сиделкой Тиэ.

– Не бойся сёсакан-самы, – раздалось у нее за спиной.

Дзюнкецу-ин, вздрогнув, затворила окно и обернулась. Анраку двигался так быстро и бесшумно, что она не слышала и лишь изредка замечала, когда он входил. Казалось, он появляется мгновенно, точно по волшебству, и всякий раз угадывает ее мысли. Сейчас Анраку возлежал на высокой кровати с ало-золотым балдахином и горкой вышитых подушек. Его парчовая накидка и канареечного цвета ряса сияли в свете медных ламп. Одну из стен покрывала фреска, изображающая Будду в пылающем, усыпанном драгоценностями гробу. На алтаре стоял огромный бронзовый фаллос и курились благовония, занавеси скрывали проходы в смежные комнаты. Свои владения первосвященник устроил по образцу некоего дворца, где побывал в одно из своих астральных путешествий по Индии. При виде Анраку Дзюнкецу-ин охватило желание. Она спустила с волос покрывало и приосанилась, чтобы выглядеть как можно привлекательнее.

– "Страх есть губитель для духа. – Анраку цитировал сутру Черного Лотоса. – Люди мелкие обретают силу ценой чужого страха. Борись со страхами, и сила достанется тебе".

– Да, но Хару наговорила обо мне гадостей! – Дзюнкецу-ин снова объяла тревога, едва она вспомнила, как Сано передал ей рассказ Хару о травле Тиэ.

– Сёсакан-сама ей не поверил, – махнул рукой Анраку, – как не верит тому, что она застала Ояму и Кумасиро в момент ссоры, и тому, что доктор Мива пытался принудить к чему-то убитую.

По слухам, Сано сегодня допрашивал Миву и Кумасиро. Может быть, они сами рассказали Анраку об этом, а может, он пришел к такому выводу на основании своих же откровений. Дзюнкецу-ин почти захотелось, чтобы Сано поверил болтовне Хару. Доктор и впрямь был извращенец, а Кумасиро обращался с ней как с ничтожеством. Оба завидовали ее близости к Анраку, и обоих она презирала всей душой. Тем не менее любое подозрение в их адрес было вызовом и ей, и всей секте.

– Мне не нравится, что этот Сано проверяет все россказни Хару, – сказала Дзюнкецу-ин. Анраку нахмурился. Вообще-то последователям запрещалось оспаривать его мудрость, но Дзюнкецу-ин поспешила предостеречь его: – Сано пробыл здесь целый день, всех расспрашивал и повсюду совал нос. Если так пойдет дальше, он рано или поздно найдет подтверждение девчонкиным сплетням.

Зная, что Анраку не любит, когда его расспрашивают, Дзюнкецу-ин все же отважилась на это:

– О чем вы с ним сегодня говорили?

Анраку легко вскочил на ноги и схватил ее за плечи.

– Мне решать, что тебе нужно знать, и я скажу лишь тогда, когда сочту нужным, – процедил он угрожающим тоном, предназначенным для провинившихся подчиненных. – Каковы главные заповеди Черного Лотоса?

– Вы – бодхисатва Неисчерпаемой Силы, – пробормотала Дзюнкецу-ин, испугавшись его гнева. – Только вы знаете путь, уготованный каждому в жизни. И тем, кто подчинится бодхисатве Неисчерпаемой Силы, суждено уподобиться Будде.

– Тогда признай мою власть или понеси наказание.

– Простите, я вовсе не думала вас оскорбить, – поспешила извиниться она, отлично сознавая, насколько шатко ее положение первой поверенной. – Меня лишь тревожит, что Сано готов обвинить вас в пожаре и убийствах.

Даже если Анраку не убивал и не поджигал собственноручно, разве не он отвечает за все происходящее в храме?

– Так ты осмеливаешься заявлять, что этот Сано способен противостоять мне? – Анраку выглядел взбешенным, и Дзюнкецу-ин съежилась в страхе. – Если твоя вера в меня так слаба, я найду другую помощницу, достойную тех милостей, которыми я тебя одаривал.

– Не надо! Простите! – взмолилась Дзюнкецу-ин.

Тяжесть его ладоней распалила ее страсть и пробудила воспоминания о других руках, что касались ее в те годы, когда она звалась не Дзюнкецу-ин, а Ирис. Первым был ее отец, владелец лавки на улице Гиндза, торговавший соевым творогом тофу. По ночам Ирис, ее родители и две младшие сестры ложились спать в единственной комнатушке, составлявшей жилую часть лавки. Когда Ирис было восемь, отец забрался к ней под одеяло и стал ее тискать.

– Лежи тихо, – шептал он.

Пока вся семья спала, он подмял Ирис под себя и овладел ею, зажав рот ладонью, чтобы никто не услышал ее плача, а когда кончил, сказал:

– Пожалуешься – убью. Будешь паинькой, и я тебя осчастливлю.

Наутро у Ирис так сильно болело в паху, что она едва могла двигаться, но, помня отцовские угрозы, она постаралась вести себя как ни в чем не бывало. Потом он купил ей красивую куклу. Следующие несколько лет она терпела ночные домогательства отца, за что тот дарил ей игрушки, нарядные кимоно и сладости. Он нежил и хвалил ее, не замечая других дочерей, позволял играть целыми днями, вместо того чтобы помогать по хозяйству слабовольной, уступчивой матери. Впрочем, Ирис недолго радовалась власти тайнообладательницы – однажды отец прекратил к ней наведываться и переключился на среднюю из сестер, Лилию. Теперь семейной батрачкой стала Ирис. Она возненавидела отца за измену и скучала по былым привилегиям. Но ей было тринадцать, она повзрослела и похорошела. Наводя чистоту в лавке, Ирис замечала, как мужчины на нее заглядывались. Как-то с ней остановился поболтать один плотник. Он был молод и недурен собой.

Ирис спросила:

– Сколько дашь, если я тебе уступлю?

Парень отсыпал ей горсть медяков и отвел в переулок за лавкой. Новые ощущения взбудоражили Ирис: она поняла, что близость дает возможность не только получать удовольствие, но и заработать. Вскоре у нее было множество любовников, которые дарили ей деньги и подарки. Отец Ирис заболел, когда ей исполнилось шестнадцать, и перед смертью успел выдать ее за своего подмастерья и отписать им лавку. Муж Ирис был человеком слабохарактерным и скоро оказался у жены под каблуком: после свадьбы она не оставила своих похождений и собрала достаточно средств, чтобы жить в роскоши.

Сама того не ведая, она уже ступила на путь, приведший ее в храм Черного Лотоса, в эту комнату, к Анраку на покаяние.

– Я всецело верю вам, – произнесла Дзюнкецу-ин, упав ниц и лаская его ноги сквозь желтое одеяние. Как она его жаждала! Как легко он мог прогнать ее прочь! – Ваши мудрость и сила безграничны.

К ее облегчению, Анраку перестал хмуриться и благодушно улыбнулся. Потом взял ее за руки и поднял с колен.

– Не будем отвлекаться на обывателей вроде сёсакан-самы, ведь наша судьба уже не за горами.

– Значит, время близится? – воодушевилась Дзюнкецу-ин.

– Очень скоро мои пророчества сбудутся, – вполголоса возвестил Анраку. Он словно светился в мерцающем пламени, руки, гладкие и сильные, сжимали ее ладони. – Каждый последователь Черного Лотоса достигнет просветления в торжестве, равного которому человечество не видывало. Когда я перекрою мир по-новому, ты будешь со мной.

При мысли об этом Дзюнкецу-ин затрепетала. Однако ее по-прежнему одолевали сомнения.

– Все свершится, несмотря ни на что? – спросила она, одновременно боясь оскорбить Анраку своими тревогами о том, что пожар и убийства могут расстроить его планы.

– Судьба не ждет. – Его единственный глаз подернулся мечтательной дымкой. – Меня никто не остановит.

Дзюнкецу-ин все еще колебалась. А вдруг Анраку не отдает себе отчета в том, что расследование Сано и вмешательство госпожи Рэйко могут загубить его дело? В редких случаях, подобных этому, врожденная рассудительность брала в ней верх над верой и она даже начинала сомневаться в провидческих способностях Анраку. Да, он был одарен и крепко держал подчиненных, но его власть в равной мере основывалась на их труде и мощи покровителей. Если его откровения зиждились на вере, то воплощать им задуманное приходилось вполне земными способами и стараниями простых людей. Неужели он так глуп, что не понимает этого? Или глупа она, несведущая в законах высших сил, что предопределяют его шаги?

Как обычно, ее попытка трезво взглянуть на происходящее не удалась. Она знала лишь, что любит Анраку и обязана ему жизнью.

Двенадцать лет назад одним весенним вечером в дом Ирис, принимавшей любовника, вломилась полиция. На хозяйку надели колодки и выволокли на улицу.

– Тебя обвиняют в нелегальной проституции за пределами веселого квартала, – объявил глава полицейских. Это был начальник Ояма, хотя в ту минуту Ирис еще не знала его имени.

Его мощь и горделивая стать привлекли ее, и она сказала с призывной улыбкой:

– Если вы меня отпустите, я найду чем вам угодить.

Он принял предложение, приказал своим людям освободить Ирис и пошел за ней в дом. Но, получив свое, вернулся на улицу и приказал ждавшим снаружи полицейским:

– Отведите ее в тюрьму.

– Стойте! – вскричала Ирис. – Разве мы не договорились?

– Уговор со шлюхой ничего не значит, – рассмеялся Ояма.

Судья приговорил Ирис к десяти годам работы проституткой в веселом квартале Ёсивара.

Она любила отдаваться мужчинам, но ей были отвратительны нищета публичного дома и его владелец, забиравший весь ее заработок. Ояму, использовавшего и обманувшего ее, Ирис ненавидела и лелеяла мысли о мести. Но прежде нужно было сбежать из Ёсивары. Три года спустя она повстречала богатого купца, который обещал оплатить ее содержание в борделе и пеню бакуфу как замену наказания, но вскоре другая куртизанка украла его расположение. Ирис рвала и метала. На одной из пирушек она оросилась на соперницу и разодрала ей лицо. Судья приказал ее выпороть. Вместе с ненавистью Ирис к Ояме росла и жажда отмщения. Вскоре после произошедшего она сидела у окна, на виду у прохожих, как вдруг к ней приблизился незнакомый священник.

– Здравствуй, Ирис, – произнес он. – Я пришел за тобой.

Она смерила его презрительным взглядом – обычно священники жили впроголодь, а раз так, что в них проку. Но незнакомец был очень красив, даже повязка на одном глазу его не портила.

– Скажи содержателю, что хочешь меня, – ответила Ирис, неизвестно отчего волнуясь.

Не успела она опомниться, как их паланкин уже оставил позади ворота Ёсивары. Священника звали Анраку, и он купил ей свободу.

– Но почему? – недоумевала она. – И куда вы меня везете?

– Я – твоя судьба. Мы едем в мой храм, где ты примешь постриг.

Не то чтобы Ирис привлекала жизнь в воздержании и молитвах, но она уже воспылала страстью к Анраку и надеялась, что сумеет его окрутить, чтобы очутиться и на воле, и при деньгах. Но едва они добрались до монастыря, Анраку оставил ее. Там Ирис вместе с другими послушницами стала проводить дни в молитвах, а ночи без сна. Суровое обучение начало действовать на ее рассудок. С Анраку они встретились лишь десять дней спустя, на личном приеме.

– Как продвигается твоя подготовка? – спросил он.

Ирис влекло к нему как безумную.

– Пожалуйста, – прошептала она, протягивая руки.

Анраку, по обыкновению, загадочно улыбнулся.

– Не сейчас. Еще не время.

Целый год она проходила в послушницах, живя ради коротких встреч с Анраку. Наконец он посвятил ее, дал религиозное имя – Дзюнкецу-ин – и открыл суть тайного абзаца сутры Черного Лотоса, как избранной.

– Слияние мужчины и женщины порождает духовную энергию, – сказал он. – Женщина – это огонь, а мужчина – дым. Ее лоно – топка, его член – горючее. Возбуждение есть искра, а оргазм – жертвоприношение. Соитие являет собой путь к просветлению – путь, который тебе уготован. Я же буду твоим проводником.

Той ночью он стал учить ее тысяче эротических ритуалов, описываемых в сутрах Черного Лотоса. Еще никогда Дзюнкецу-ин не испытывала такой полноты чувств. Анраку стал ее обожаемым богом, а его слова – непреложной истиной и законом. Он сделал Дзюнкецу-ин настоятельницей монастыря, где она жила в роскоши, окруженная прислугой из числа монахинь, и выполняла обязанности, возложенные на нее им как первосвященником. Дзюнкецу-ин думала, что счастливо доживет до того дня, когда сбудется предреченное Анраку, но скоро обстоятельства изменились, и она до сих пор испытывала на себе последствия этих перемен.

Дзюнкецу-ин сказала Анраку:

– Если сёсакан-сама обвинит меня в случившемся, вы меня защитите?

– Твоя вера в меня – лучшая защита, – ответил Анраку.

Но ее это не устраивало. Если Сано узнает, в чем она замешана, то может заключить, что лишь у нее были причины убрать всех троих пострадавших на пожаре и подставить Хару. Эта девчонка, да еще двое убитых, явившихся в Черный Лотос один за другим, словно череда демонов, превратили жизнь Дзюнкецу-ин в сущий ад.

Первого демона звали Тиэ.

Дзюнкецу-ин с самого начата знала о существовании соперниц, но верила, что никому из них не удается ублажить Анраку так, как ей. Пока не появилась Тиэ.

Эта кроткая земная женщина обладала необычайной притягательностью, которая покорила Анраку. Дзюнкецу-ин возражала против принятия Тиэ в монастырь, но Анраку настоял на своем.

Видя, что он обхаживает Тиэ, как когда-то ее, Дзюнкецу-ин сгорала от ревности. Она срывала свою злость на сопернице – била, морила голодом, обзывала незлобивую крестьянку, клеветала на нее, молила Анраку прогнать ее – но все было тщетно. Дзюнкецу-ин подвергала себя пытке, подглядывая за ними в минуты ритуальных совокуплений. Анраку все чаще отвергал ее, а Тиэ тем временем стала его новой подругой и старшей сестрой в храмовой больнице. Дзюнкецу-ин попыталась пробудить в нем ревность, вступая в связь с другими священниками, но Анраку остался безразличен. Потом ей открылось, что Тиэ понесла.

Анраку и раньше зачинал детей с другими женщинами, но Дзюнкецу-ин это не тревожило, так как он почти не уделял внимания своим отпрыскам, да и беременность Тиэ поначалу не вызвала у настоятельницы беспокойства. Потом оказалось, что вид Тиэ, пухнущей день ото дня их первенцем, стал для нее последней каплей. Она подсыпала сопернице яду, чтобы вызвать выкидыш. Когда план не удался, Дзюнкецу-ин повалила Тиэ на землю и пнула в живот, отчего у той начались преждевременные схватки. В результате Тиэ родила сына – Светоча Духа. И хотя Анраку не выказал к нему никаких чувств, Дзюнкецу-ин повелела приютским монахиням недокармливать ребенка и оставлять без присмотра. Пока она дожидалась его смерти и примирения с Анраку, в ее жизнь вошел второй демон.

Спустя семь лет после ареста Дзюнкецу-ин полицейским Оямой они снова встретились на церемонии, где его чествовали как нового покровителя Черного Лотоса. После приема полицейский подошел к ней словно к старой знакомой.

– Стало быть, ты теперь святая, – произнес он с усмешкой, которую она слишком хорошо помнила. – Жизнь тебя пожалела.

– Чего не скажешь о вас, – бросила настоятельница, заново распаляясь ненавистью.

Ояма осклабился.

– Буду рад восстановить нашу дружбу.

– Ничем не могу помочь.

Однако Анраку приказал ей обучать Ояму обрядовым совокуплениям. Дзюнкецу-ин было воспротивилась обслуживать заклятого врага, но первосвященник сказал:

– Такова моя воля. Подчинись или уйди из Черного Лотоса.

Дзюнкецу-ин все еще любила и желала его, несмотря на жестокость по отношению к ней. Она согласилась на унизительные свидания с Оямой, где тот удовлетворял свою похоть, не прекращая глумиться над ее прошлым. Тем временем Светоч Духа выжил, а Тиэ по-прежнему оставалась любимицей Анраку. И вот пришел ее третий демон.

Гневливая, порочная и своевольная Хару перевернула весь их сложившийся уклад. Она не уживалась ни с детьми в приюте, ни в монастыре, где завязала слишком тесные знакомства с монахами. Дзюнкецу-ин старалась обуздать Хару, но той благоволил Анраку, нашедший в ней не то дочь, не то любовницу. Так в жизни Дзюнкецу-ин появился новый враг, отравляющий ей существование. И все же, действуя настойчиво и планомерно, она добилась желаемого.

Тиэ и Светоч Духа погибли и больше ей не помешают. Ояма получил по заслугам. Хару схватили по подозрению в убийствах, как Дзюнкецу-ин и надеялась. На следующий день после убийств Анраку восстановил с ней отношения. Они снова стали любовниками, но пока Хару была жива, опасность сохранялась.

Анраку провел пальцем по щеке Дзюнкецу-ин. Жар его прикосновения распалил ее. Это был сигнал к началу обряда.

– Хару сегодня арестовали, – осторожно обронила она, зная, что затевает разговор на закрытую, по мнению Анраку, тему.

– Мне это известно. – Анраку коснулся пальцем ее губ, размыкая их.

У Дзюнкецу-ин перехватило дыхание. Когда палец скользнул по подбородку и шее, она произнесла:

– Хару осведомлена в делах храма. Может быть, даже слишком.

– С ней все идет по плану, – отозвался Анраку, развязывая ее пояс. – Свою роль она сыграет лучше некуда.

"Неужели он пустит дело на самотек?" – пронеслось у Дзюнкецу-ин в голове. Но вот серое кимоно и белый исподний халат спали с ее плеч и она предстала перед ним обнаженной. Выгнув шею, Дзюнкецу-ин жмурилась от возбуждения, окатившего ее жаркой волной. Блаженно улыбаясь, Анраку скинул одеяние, открыв крепко сложенное тело. Казалось, он светится потаенной энергией и огромной мужской силой.

– Хару говорила с сёсакан-самой и его женой, – продолжала Дзюнкецу-ин. Сейчас, распаленный желанием, он наверняка ее выслушает. – Меня она уже очернила – хочет, чтобы мне вынесли ее приговор. Ради собственного спасения эта девчонка может выдать им весь Черный Лотос. Прошу, остановите ее, пока не поздно.

– Хару скажет и сделает то, что ей предназначено, – ответил Араку. – Она – ключевое звено в судьбе Черного Лотоса. Я предвидел тот путь, что ее ожидает.

Теперь он приступил к обряду Божественной росписи. Его острые ногти расчерчивали шею, груди, живот, ягодицы Дзюнкецу-ин багровыми дугами, линиями и завитками, словно рисуя мантру на живой плоти. Дзюнкецу-ин вскрикивала от боли и наслаждения. Ее беспокойство растаяло. Она целиком подчинилась Анраку. Покусывая нежную кожу его подмышек, коленных впадин и живота, ее зубы оставляли отметины – алые бусинки крови.

– Я – дым, ты – огонь, – прошептал Анраку, опускаясь с ней на кровать.

Лежа на спине, Дзюнкецу-ин высоко подняла ноги, развела в стороны. Анраку опустился меж них и вошел в нее. Она замерла от блаженства. Тела их задвигались легко и стремительно; ее ноги, согнутые у него на плечах, выпрямились. Толчки становились все чаще, руки неистово сплетались в одном из обрядов – Зажигании цветка. Дзюнкецу-ин перебралась наверх и, поворачиваясь на его члене, словно на оси, встала на четвереньки. Теперь он входил сзади, глубоко погружаясь в нее. Потом они встали – Дзюнкецу-ин обхватила коленями его талию, Анраку поддерживал ее снизу. Не прекращая движений, он начат вращаться.

Комната поплыла перед глазами Дзюнкецу-ин; проблески света, фрагменты фрески и полога слились в сияющие спирали среди дыма курящихся благовоний. Анраку закружился быстрее. Дзюнкецу-ин рассмеялась в безудержном восторге. Когда ее желание достигло предела, ей представился исполинский черный лотос с объятыми пламенем лепестками. Полыхающий цветок отразился в глазу Анраку. Его черты исказила бешеная страсть. Миг – и оргазм захлестнул их. Когда Анраку изверг семя в ее пульсирующую плоть, они словно покинули землю и взметнулись высоко к звездам. Дзюнкецу-ин издала крик радости. Анраку отозвался стоном, подобным громовому раскату в горной долине. Пылающий лотос в ее голове взорвался, оставив предчувствие экстаза, предчувствие той поры, когда их судьба свершится и весь Черный Лотос сподобится просветления.

В этот самый день Анраку и она, Дзюнкецу-ин, обретут власть над миром.