Текст книги "Черный Лотос"
Автор книги: Лора Джо Роулэнд
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
Он на секунду задумался, не из тех ли Макино чиновников – приверженцев и покровителей Черного Лотоса, но тут же отмел эту мысль. Для фанатика-марионетки Макино был слишком самолюбив. Скорее всего ему просто претило, что он, Сано, добьется своего от правителя.
Цунаёси смущенно взглянул на Сано, словно был готов согласиться, лишь бы поскорее закончить этот утомительный для его нехитрого ума разговор.
Макино, как будто поняв, к чему все идет, поспешно добавил:
– Между тем есть доказательство, что сёсакан-сама оспаривает ваши приказы совсем по другой причине, никак не связанной с исчезновением девицы. Более того, особа эта, осмелюсь предположить, вовсе не исчезала, а вся история подготовлена им в собственных неблаговидных целях.
Пока Сано гадал, что такое городит Макино, тот порылся высохшими пальцами у себя за поясом и выудил сложенный лист бумаги.
– Сей документ открывает истинные намерения сёсакан-самы. – Старейшина театральным жестом развернул листок и выставил на всеобщее обозрение.
Сано увидел свой собственный почерк и похолодел, узнав недавно написанное письмо.
– Перед вами послание, отправленное сёсакан-самой достопочтенному канцлеру Янагисаве, – объявил Макино. Глумливо взглянув на Сано, он прибавил: – Порой обычная проверка на почтовой станции дает кое-что интересное.
Похоже, сподручные Макино перехватили письмо у гонца. Сано заметил встревоженный взгляд Хираты, но не мог предотвратить грядущую катастрофу.
– Ваше превосходительство, вы позволите зачитать важный отрывок?
– Да-да, прошу, – ответил заинтригованный сёгун.
Макино, надувшись от важности, продекламировал:
– "Господин канцлер, я вынужден сообщить вам об одном обстоятельстве, которое может пагубно отразиться на правлении дома Токугава. Расследуя некое преступление в храме Черного Лотоса, я обнаружил, что секта получила доступ к высшим чинам бакуфу и возможность влиять на сегу-на. Полагаю также, что секта замешана в недавнем убийстве министра святилищ и храмов, который противился ее распространению. Горожане обвиняют Черный Лотос в похищениях, вымогательстве и нападении на людей, и обвинения эти слишком многочисленны, чтобы их отрицать. Тем не менее сёгун запретил мне осматривать храм Черного Лотоса – потому, вероятно, что его принудили покрывать тайные махинации сектантов. В связи с этим прошу вас вернуться в Эдо, дабы совместными усилиями выяснить, какие цели они преследуют, и пресечь их узурпаторские поползновения".
Повисла зловещая тишина – гулкая, точно эхо разорвавшейся бомбы. Сано понял, что главный старейшина лелеял это письмо, дожидаясь удобного момента. Когда же он догадался, к чему клонит Макино, в голове у него начал зреть план защиты.
– И как это понимать? – недоуменно воскликнул сёгун.
– Я хотел ознакомить канцлера Янагисаву с положением, создавшимся вокруг Черного Лотоса, – ответил Сано, проявляя чудеса выдержки. – Я надеялся, что он убедит ваше превосходительство в том, насколько секта опасна и как важно защитить от нее нацию.
– По сути, вы предложили канцлеру вступить с вами в сговор против религиозной секты, обитель которой расположена на территории фамильного храма Токугавы, – ввернул Макино. – Вы хотели, чтобы он помог вам уничтожить Черный Лотос – соперника в борьбе за власть в бакуфу. – Здесь Макино повернулся к сёгуну. – Ваше превосходительство, это письмо убедительно доказывает, что сёсакан-сама замышляет против вас смуту.
Цунаёси ахнул, прижав тонкую руку к груди. Он смотрел на Сано замершим взглядом, в котором угадывались смятение и ужас.
– Это правда?
– Нет! – негодующе выпалил Хирата. – Мой хозяин – ваш верный слуга и сторонник!
– Разумеется, они будут все отрицать, ваше превосходительство, – пожал плечами Макино. – И первый вассал сёсакан-самы, несомненно, с ним заодно.
У Сано в голове не укладывалось, как так вышло: пришел за разрешением спасти Мидори, а получил обвинение в государственной измене. Макино, как противник, был хитер и беспощаден, и Сано нужно было одолеть его, не применяя силу, и не допустить рецидивов в будущем.
– Боюсь, возникло недоразумение. Почтенный глава старейшин, видимо, погорячился и неверно истолковал мои слова. Предлагаю забыть это обвинение и перейти к плану спасения Ниу Мидори.
– Измену не забывают, – фыркнул Макино. – Ваше превосходительство, он пытается уйти от наказания, морочит нам голову. Вот они, уловки труса и предателя!
– Не смейте оскорблять сёсакан-саму! – вскинулся Хирата.
Старейшина не унимался, клеймя Сано, Хирата время от времени порывался протестовать, следователь его усмирял. Внезапно посреди этого выяснения отношений сёгун поднял руки и закричал:
– Прекратите! Я больше не вынесу этого гвалта!
Все разом умолкли. Сёгун поморщился, прижав ладони к вискам.
– Из-за вас у меня разыгралась мигрень. Мне не верится, что мой сёсакан-сама замышляет злое против меня, как и в то, что глава старейшин Макино клевещет на товарища по службе. Я уже не знаю, что и думать!
Он замахал руками на собравшихся.
– Вон! Все вон! От вас ни минуты покоя!
Сано, Хирата, Макино и перепуганные чиновники поспешно поклонились и вскочили.
– Ваше превосходительство, – вкрадчиво начал Макино.
– Если вы, э-э, убеждены, что Сано-сан предатель, представьте другие доказательства, помимо письма, – произнес Цунаёси с необычной для него решимостью – порождением крайней досады. – А вы, – обратился он к Сано, – если хотите, чтобы я разрешил вызволить вашу девицу из Черного Лотоса, докажите, что ее нужно спасти. До тех пор не желаю слушать ни того ни другого!
32
Не принявший же истинного закона
Да будет ввергнут в пучину ада
И сгинет на века во тьме и мерзости,
Одолеваемый полчищами демонов.
Сутра Черного Лотоса
– Мы не можем спасти Мидори, не ослушавшись сёгуна и не покрыв себя позором, но оставлять ее на милость Черного Лотоса тоже нельзя, – говорил в отчаянии Хирата. – Что же нам делать?
Они шли по дорожке между каменными стенами, ведущей к окраинам замка Эдо. Подлость Макино выбила Сано из колеи, но сейчас он заставил себя сосредоточиться на их главной задаче.
– Только один человек способен помочь нам раскрыть дело, разгромить Черный Лотос и выручить Мидори. Это Хару.
Хирата воззрился на него, не веря своим ушам.
– Да ведь она только и делала, что врала напропалую и настраивала вас с госпожой Рэйко друг против друга. Как можно возлагать на нее надежду на спасение Мидори!
– Есть еще шанс выудить из нее правду и наведаться в храм с позволения сёгуна, – ответил Сано.
Войдя во двор собственного поместья, он кликнул конюха и велел подать лошадей.
– Куда мы едем? – спросил Хирата.
– Повидать судью Уэду.
Вскоре они очутились в правительственном округе Хибия. Оказавшись в кабинете судьи, Сано сказал тестю:
– Мне хотелось бы провести суд над Хару. Могу я рассчитывать на ваше содействие?
– Разумеется, – ответил Уэда. – Вы нашли улики, доказывающие ее вину?
– Нет, – признался Сано. – Однако имеются веские причины заставить Хару сказать правду о себе и о Черном Лотосе.
Он поведал об исчезновении Мидори, о том, как сёгун запретил ему осматривать храм и как глава старейшин Макино обвинил его в измене.
– На суде могут выплыть подробности, которые убедят правителя в злонамеренности секты раньше, чем Макино найдет что-нибудь против меня.
– От суда будет польза только в том случае, если Хару действительно есть что сказать и мы сможем из нее это выудить, – заметил судья.
– Уверен, она знает больше. – Чутье подсказывало Сано, что он прав. – В конце концов, суд может применить и силовые методы воздействия, если другие не дадут желаемого результата.
– Когда хотите назначить заседание? – спросил судья Уэда.
– Сегодня вечером, в час петуха[23]23
С 17 до 19 часов. – Примеч. пер.
[Закрыть].
– Но мы не можем столько ждать! – взорвался Хирата. – Пока Мидори находится в храме, она ежеминутно подвергается опасности! – Он в тревоге перевел взгляд на судью.
– Чего нам нельзя, так это торопить события, чтобы не загубить последнюю возможность добиться от Хару признания, – возразил Сано. – Нужно как следует подготовиться, что всегда требует времени.
Оставалось надеяться, что с Мидори до тех пор ничего не случится.
* * *
Непроглядная тьма сектантского каземата была сродни некоему чудовищному организму: сквозняк, вобравший в себя запахи человеческой муки, был ему вместо дыхания, а пульс отбивали мехи воздушного насоса. Тьма заполняла и ту каморку, где в углу прикорнула Мидори. Ее тоненькая накидка почти не спасала от ледяной сырости подземелья, и девушка совсем продрогла. Никто так и не сказал ей, какое наказание полагается за соглядатайство; с ней вообще не разговаривали с тех пор, как посадили под замок. Что ее ждет – пытки, рытье туннелей или участие в каких-нибудь гнусных обрядах? А может, ее просто убьют или оставят здесь медленно сходить с ума?
Сначала Мидори, собравшись с силами, попыталась освободиться. Она долбила тяжелую деревянную дверь – та не поддавалась. Тогда, шаря в темноте, она нащупала высоко в двери квадратное оконце, а в стене – отверстие воздуховода. К несчастью, оба оказались слишком малы, чтобы в них протиснуться. Мидори отодрала несколько планок от низкого потолка, попробовала прорыть себе путь наружу, но глина была слишком твердая. Тщетно звала она на помощь – никто снаружи не смог бы ее услышать. Других пленников в этом крыле, как видно, не было, и под конец Мидори расплакалась от бессилия и одиночества.
Вскоре она потеряла счет времени. Один-единственный раз снаружи упал луч света: кто-то пропихнул в щель под дверью поднос с едой. После двух суток без пищи Мидори одолел такой сильный голод, что она проглотила рис, овощи и сушеную рыбу, почти не думая об отраве. Потом ее сморил сон. И вот она проснулась – опять в непроглядной тьме и в страхе перед неизвестностью. Мидори не знала, приближает ли каждый миг ее к смерти или к спасению. Все надежды она возлагала на Рэйко.
Никто, кроме Рэйко, не мог знать, что она пошла в храм, и не мог предположить, что ее намерения разгадали. Подруга наверняка отправиться разыскивать ее. Но как Мидори ни пыталась утешить себя этой мыслью, ее по-прежнему терзали сомнения. А вдруг Рэйко не увидит записку? Да если и увидит, если даже пошлет отряд, как ее разыщут под землей?
Мидори подумала о Хирате, и ее сердце заныло. Нет чтобы радоваться тем крохам внимания, которое он уделял ей... А теперь он потерян для нее навсегда!
За дверью послышались шаги. В душе Мидори разом вспыхнули и надежда, и смертельный ужас. Она истосковалась по людям, но наказание, обещанное Анраку, внушало ей страх. В квадратном оконце двери забрезжил свет, становясь все ярче, по мере того как шаги приближались. Сев на корточки, Мидори едва поборола желание вскочить навстречу свету. Она обхватила руками колени и принялась ждать, покорившись неизвестности.
Вот в оконце показался бок бумажного фонаря, словно половинка луны. Он осветил каморку, мгновенно ослепив Мидори. Когда зрение к ней вернулось, она разглядела рядом с фонарем часть лица с одним глазом, устремленным прямо на нее в мрачной сосредоточенности. Анраку!
Мидори слабо вскрикнула. Ее сердце в ужасе забилось. Она хотела отвести взгляд, но не смогла. Мольбы о пощаде замерли у нее на губах.
Потом женский голос сказал:
– Зачем мы ее держим?
Мидори узнала резкий, раздраженный тон настоятельницы.
– Она не такая, как все, – тихо ответил Анраку. "Говорят обо мне!" – пронеслось в голове Мидори.
– Что же в ней особенного? – спросила Дзюнкецу-ин. – Разве вам мало других женщин? – В ее голосе звучала ревность. – По мне, надо было вам избавиться от нее сразу, как только ее опознали.
Первосвященник не отвечал. И Мидори запаниковала.
– Пока она здесь, вреда от нее не будет, – произнес третий голос – хриплый, мужской. Голос священника Кумасиро. – А если сбежит, могут начаться неприятности. Держать ее живой слишком рискованно. Позвольте, я разделаюсь с ней сейчас же?
Мидори похолодела от ужаса, но тут Анраку заговорил снова:
– Вспомните, что я предрекал вам: день нашего торжества возвестят три знамения. Человеческое сожжение и преследование нашего люда мы уже наблюдали, теперь очередь за третьим знаком. Только что мне было новое видение.
От Анраку исходила некая таинственная энергия, словно под дверь проникал жар от пламени. Мидори поежилась.
– Будда поведал мне, что поимка Ниу Мидори предшествует третьему знамению, – продолжил Анраку, – и слава нас ждет лишь в том случае, если она уцелеет. Ей предстоит сыграть важную роль.
– Какую? Почему ей? – кипятилась Дзюнкецу-ин.
– Сколько еще нам терпеть предателя в своих рядах? – проворчал Кумасиро.
Мидори снова почувствовала на себе цепкий взгляд Анраку.
– Не спрашивайте более. Скоро вам все откроется.
С этими словами его лицо и фонарь исчезли. Шаги удалялись, а камеру вновь залила чернота. Теперь, когда чары Анраку ослабли, как бечева воздушного змея в безветрие, Мидори бросилась к двери.
– Прошу, не бросайте меня здесь! Вернитесь! – кричала она.
Тьма и одиночество стали еще невыносимее, а страх только усилился. Сколько-то ей суждено прожить здесь заложницей какой-то кошмарной цели?
– Помогите! Помогите! – Мидори барабанила в дверь. Ее душили рыдания. – Выпустите меня отсюда!
Ответом ей было лишь эхо собственных отчаянных криков, разносящихся по подземелью.
33
Если ты, в числе верных, предстанешь
перед судом —
Ступай смело на казнь, не ропщи:
Бодхисатва Неисчерпаемой Силы
сломит меч палача.
Сутра Черного Лотоса
– Итак, слушание по делу Хару объявляется открытым, – провозгласил судья Уэда.
Он восседал на помосте в зале дворца правосудия – внушительном помещении с зарешеченными окнами в деревянных стенах, освещаемых фонарями. По правую руку от судьи сидел Сано, а рядом с ними – два секретаря; все в черных церемониальных одеяниях.
– Подсудимая обвиняется в четырех преступлениях: поджоге и убийствах главного начальника полиции Оямы, крестьянки по имени Тиэ и неопознанного мальчика.
Секретари задвигали кистями, записывая его слова. Сано держался невозмутимо, стараясь не выдать тревоги. Целый день он готовился к этому суду, а сейчас, когда за окнами сгустились сумерки, рассчитывал на признание и новые факты, которые убедят сёгуна одобрить спасательный рейд в храм Черного Лотоса. Однако предугадать, насколько удачно все пройдет, было невозможно.
Слушатели размещались рядами на полу. В окружении чиновников Токугавы, сидящих в стороне от гражданских "отцов города", Сано увидел Хирату. В нем чувствовалось напряжение от тревоги за Мидори.
– Введите обвиняемую, – обратился судья к стражникам, стоявшим в дальнем конце зала.
Те открыли резную тяжелую дверь, и в зал вошла Хару в сопровождении конвоиров. Ее руки были стянуты веревками, а ноги закованы в тяжелые кандалы с толстой цепью. Одета она была в серое муслиновое кимоно и соломенные сандалии, волосы перевязаны тесьмой. Сано едва узнал ее – синяки под глазами побагровели, нос и губы в корке запекшейся крови распухли. Ведомая к судейскому помосту, она с трудом переставляла ноги, как если бы каждый шаг причинял ей боль.
Среди зрителей пробежал ропот. Судья Уэда сохранял невозмутимость, но Сано знал, что, как любящий отец, он не может безучастно смотреть на измученную девушку. Сам вид ее взывал к снисхождению даже у того, кому предстояло ее осудить.
Конвоиры поставили Хару на колени на циновку посреди так называемого сирасу – участка пола напротив помоста, посыпанного белым песком – символом правды. Хару низко поклонилась. Глядя на ее согбенную спину, Сано сам почти проникся жалостью.
– Посмотри на меня! – приказал ей Уэда.
Хару подняла голову.
– Сознаешь ли ты, что этот суд определит твою вину или невиновность в поджоге и тройном убийстве, за которые тебя арестовали? – спросил Уэда.
– Да, господин, – ответила Хару едва слышно; толпа подалась вперед, чтобы не пропустить ни слова.
– Сначала будут изложены картина происшествия и обвинение, которые зачитает главный следователь его превосходительства сёгуна, – объявил судья Уэда. – Затем подсудимая сможет высказаться в свою защиту, после чего я вынесу решение. Приступайте. – Он кивнул Сано.
– Благодарю, господин судья.
Сано стал описывать пожар в храме Черного Лотоса, рассказал, как жертвы встретили свою смерть, как пожарный отряд обнаружил факел, кувшин с маслом и Хару возле сгоревшей хижины.
– Обвиняемая утверждала, что лишилась памяти и не помнит, как очутилась на месте преступления. Она настаивала на своей непричастности и неспособности причинить зло. Следствие доказало, однако, что Хару не только лгала, но уже уличалась в поджоге с человеческими жертвами задолго до нынешнего преступления.
Хару сидела, смиренно потупившись, словно мученица в ожидании расправы. Сано был рад, что Рэйко осталась дома. Они не виделись с самого утра, когда открылось исчезновение Мидори. О суде Сано умолчал – не хотел, чтобы она и тут ему помешала. Далее он упомянул о возможной роли Хару в смерти мужа, привел показания Дзюнкецу-ин и доктора Мивы о ее поведении в приюте, рассказал, как две девочки видели Хару у хижины в ночь накануне трагедии.
– Таким образом, – подытожил Сано, – подсудимая была наделена как порочным умом, так и возможностью совершить преступление.
Он, впрочем, боялся, что его доводы ослабит отсутствие непосредственных свидетелей. Судья Уэда знал, что сёгун запретил Сано общаться с членами секты, но при малейших сомнениях в честности свидетелей или в точности записи показаний вина Хару могла быть оспорена.
– Теперь я покажу, что у подсудимой имелись причины для убийства, – сказал Сано. – В ходе следствия Хару призналась, что начальник Ояма однажды склонил ее к соитию. Есть свидетельство, согласно которому Хару ненавидела начальника за нанесенное ей оскорбление. Прошу выйти Ояму Дзинсая.
Юный самурай поднялся, подошел к помосту и сел, отвесив поклон. Отвечая на вопросы Сано, Дзинсай описал, как его отец использовал послушниц из храма Черного Лотоса и как, представляя ему Хару, получил плевок под ноги.
– Я утверждаю, что в ночь перед убийством начальник полиции повторно изнасиловал обвиняемую, и та в порыве мести убила его, – заключил Сано. – Пожар в хижине, таким образом, должен был скрыть обстоятельства его смерти.
В этот миг створка двери отодвинулась и в зал проскользнула Рэйко. Увидев ее, Сано замер в растерянности. Когда же она села в задних рядах и устремила на него твердый взгляд, ему и вовсе стало не по себе.
– Господин судья, я настаиваю, чтобы Хару признали виновной, – сказал Сано, стараясь не думать, что еще может выкинуть Рэйко.
– Ваше мнение непременно будет учтено, – сказал Уэда.
Сано знал слабость своей версии, которую судья точно не пропустит. Хару почти ничего не связывало с двумя другими жертвами, а поскольку убийства составляли очевидную серию, она либо виновна во всех трех... либо невиновна вовсе. Любой стремящийся утвердить правосудие судья всегда потребует веских доказательств, прежде чем вынести приговор.
По залу пробежал шепот. Рэйко подалась вперед, внимая происходящему. Хару сидела с опущенными глазами – ни дать ни взять образец поруганной добродетели. Сано сдерживал тревогу, читая отчаяние на лице Хираты. Время шло, Мидори оставалась в храме, а его надежды на Хару грозили не сбыться.
– Теперь выслушаем рассказ подсудимой, – объявил судья Уэда.
Как и ожидалось, в зале воцарилась тишина. Рэйко плотно сцепила руки. В душе ее клокотал гнев на Сано. Как он может тратить время в нападках на Хару, вместо того чтобы спасать Мидори, притом даже не удосужившись сообщить ей о заседании суда! Она узнала о нем случайно, от секретаря, когда пришла просить отца использовать свое влияние на сёгуна ради Сано и ради того, чтобы обеспечить ему доступ в храм Черного Лотоса. Но Сано, разумеется, хотел расправиться с Хару без помех. Он просто вычеркнул ее, Рэйко, из последнего этапа расследования и положил конец их совместной работе. Однако она не собиралась сдаваться без боя, как и не могла допустить, чтобы Хару ответила за злодейства Черного Лотоса, пока оставались хоть какие-то сомнения в ее вине. Был ли у нее шанс закончить свое последнее дело с честью? Огрехи в умозаключениях Сано давали девушке право отвести обвинение, и Рэйко недоумевала, зачем было так поспешно устраивать суд. Впрочем, им с Хару это даже на руку. Рэйко надеялась, что она покажет себя с лучшей стороны.
Судья Уэда повернулся к девушке.
– Что ты можешь сказать в свое оправдание?
– Я ничего такого не делала, – понурившись, проговорила Хару вполголоса, но вполне внятно.
– Объясни, чего именно ты не делала, – сказал Уэда.
– Не убивала господина Ояму.
– А что насчет женщины и ребенка?
– Их я тоже не трогала, – ответила Хару, и Рэйко увидела, что она трепещет от страха.
– Ты подожгла хижину? – задал вопрос судья.
– Нет, господин.
Судью, похоже, не тронула болезненная сосредоточенность Хару.
– Против тебя слишком много улик, – строго сказал он, – и тебе придется их опровергнуть, чтобы доказать свою невиновность. Начнем с гибели твоего мужа. Это ты подожгла его дом?
– Нет, господин. – Хару всхлипнула, роняя слезы.
Рэйко видела, как Сано неодобрительно поджал губы, в то время как ее отец оставался непоколебим.
– Ходила ли ты к хижине в ночь перед пожаром? – спросил он.
– Нет, господин.
– Тогда как вышло, что тебя там нашли?
– Не знаю.
– Что ты делала накануне?
– Не помню.
Рэйко слушала, расстраиваясь все больше. Похоже, Хару затянула старую песню, которой когда-то не поверил Сано и едва ли поверят в суде. Сейчас она была убеждена как никогда, что Хару скрывает правду о преступлениях. Как бы ей хотелось, чтобы она одумалась и не потеряла последний шанс оправдать себя из-за боязни раскрыть чью-то тайну!
Судья Уэда пристально посмотрел на нее.
– Если ты ждешь, что я поверю твоим словам, объясни, каким образом ты очутилась у хижины, где в ту ночь погибли трое!
Хару съежилась и тряхнула головой. Рэйко наблюдала за ней в испуге и недоумении. Должна же она представлять, как жалки ее ответы! Неужели она скрывает нечто такое, что выдаст ее с головой?
– Это все, что ты можешь сказать? – спросил судья.
– Я не знаю, как попала туда, – пробормотала Хару. – Я не поджигала... и никого не убивала.
Уэда нахмурился, явно сопоставляя услышанное от обеих сторон. Сердце у Рэйко чуть не выскакивало из груди – она надеялась, что отец заметит недостаток обвинительных улик, и вместе с тем боялась, что Хару не заслуживает оправдания.
Наконец судья произнес:
– Готовьтесь услышать мое решение.
"И обжалованию оно не подлежит, – спохватилась Рэйко, – даже если справедливость не восторжествует". Она вдруг поняла, что не может просто сидеть и смотреть.
– Прошу прощения! – выпалила Рэйко.
Все так и застыли, не веря своим глазам: женщина... прерывает заседание суда! Рэйко же, никогда не выступавшая перед собранием, растерялась.
– Что такое? – Судя по ледяным нотам в голосе судьи, только очень веская причина могла оправдать подобную вольность.
Увидев, с каким ужасом смотрит на нее Сано, Рэйко поняла, что вот-вот уничтожит последнюю надежду на примирение. Муж будет вправе расторгнуть их брак и забрать сына. Ее боевой дух почти иссяк, но тут она представила, что будет, если все пустить на самотек. Хару казнят, Черный Лотос продолжит кровопролитие, а Сано обвинят в том, что он, изменив долгу, не сумел защитить народ. Сёгун приговорит его к казни – по обыкновению, вместе с семьей и ближайшими соратниками. Не выступи она сейчас – все пропало, всему конец.
Рэйко собралась с силами и сказала:
– Я хотела бы выступить в защиту обвиняемой. Избитое лицо Хару тут же озарилось радостью, словно в предчувствии избавления.
– Господин судья, неприглашенные свидетели не предусмотрены уставом, – поспешил вставить Сано. Судя по всему, он считал, что судья готов разрешить дело в его пользу.
Уэда, однако, обратился к Рэйко отстраненно-вежливым тоном:
– Что вы можете добавить к вышесказанному?
– Я... У меня есть улики, доказывающие, что преступления совершили другие лица, – сказала она с запинкой, робея от нацеленных на нее взглядов.
Сано опустил этот факт, поскольку закон не обязывает признать его. Рэйко затаила дыхание, не зная, надеяться или бояться. Учтет ли отец ее показания или отбросит?
– Поклепы на других людей уликами не являются и к делу не относятся, – возразил Сано.
Лицо судьи на мгновение помрачнело: ему совсем не хотелось выбирать между зятем и дочерью, тем более в открытом противостоянии. Наконец он произнес:
– Поскольку речь идет о жизни подсудимой, я дарую госпоже Рэйко право голоса.
Ликуя, что его милосердие возобладало над протестами Сано, Рэйко встала и направилась к судейскому помосту. Проходя мимо Хираты, она перехватила его взгляд, исполненный неподдельного страха. Хару, напротив, одарила ее благодарной улыбкой, когда она села сбоку от сирасу. Глаза же Сако будто бы говорили: "Прошу, не делай этого! Положись на меня – и скоро поймешь все сама".
Но Рэйко не вняла просьбе. Срывающимся от волнения голосом она описала свое впечатление от Хару как от девушки "трудной", но безобидной. Она черпала стойкость из осознания собственной правоты и неистребимой веры в то, что Хару в конечном итоге оправдают. Потом Рэйко поведала об упорных попытках настоятельницы Дзюнкецу-ин, доктора Мивы и Кумасиро свалить вину на Хару и воспрепятствовать опросу храмовой общины. Она также упомянула о встрече с Истинным Благочестием и передала его рассказ о пытках, рабском труде и убийствах, практикуемых сектантами.
Зал взволнованно загудел. Судья Уэда, не дрогнув, все выслушал, в то время как Сано не сводил глаз с Хару. Она вдруг изменилась в лице, а Рэйко, взглянув на нее, растерялась. Могло показаться, что Хару вот-вот начнет оправдывать Черный Лотос, словно не чувствуя собственной выгоды.
Собравшись с мыслями, Рэйко описала убийство министра Фугатами и его жены, избиение Хару в тюрьме и засаду, в которую они угодили по дороге домой.
– Господин судья, это лишь несколько примеров, каким образом Черный Лотос расправляется с врагами, – подытожила она на одном дыхании. – Министр собирался запретить секту и поплатился жизнью, я и сёсакан-сама распутывали ее темные дела и чуть не погибли, Хару отказалась признать свою вину – над ней жестоко надругались. – Голос Рэйко звенел убеждением, которого она не разделяла. – Не Хару, а сектанты совершили поджог и убийства, которые позже приписали ей.
Повисла недолгая пауза. Затем судья Уэда объявил:
– Ваши замечания учтены. Теперь позволим сёсакан-саме их опровергнуть.
У Рэйко защемило сердце при мысли, что Сано может погубить все ее труды.
– Госпожа Рэйко изобразила тебя невинной жертвой, очерненной и преданной главами Черного Лотоса, – тихо сказал он Хару. – Но я нашел еще кое-кого, кто знаком с тобой не понаслышке.
Хару смотрела испуганно и недоумевающе.
Сано обратился к судье:
– Со мной двое свидетелей, которых я не мог вызвать раньше ввиду щекотливости ситуации. Теперь же прошу позволить мне допросить их.
Рэйко встревожилась. Кто эти свидетели? Что за игру ведет Сано?
– Позволяю, – ответил Уэда.
Сано кивнул Хирате. Тот вышел за дверь и вскоре вернулся с четой средних лет, одетой в неброские кимоно простолюдинов. Они жались друг к другу, печальные и сосредоточенные.
– Представляю суду родителей Хару, – объявил Сано.
– Мама! Папа! – радостно вскричала та. Ее страха и робости как не бывало. Хару привстала на коленях, подалась навстречу. – Как я соскучилась! Уж вы-то спасете меня!
Рэйко, однако же, догадалась, зачем Сано привел их. В бессильной тревоге смотрела она, как Хирата провел пару к помосту. Не глядя на Хару, они опустились перед судьей на колени и поклонились. Мать тихо заплакала, отец опустил голову.
– Что с тобой, мама? – смешалась Хару. – Разве вы не рады меня видеть?
– Спасибо, что согласились помочь, – сказал Сано.
По его тону было ясно, что он сопереживает несчастным родителям, вынужденным свидетельствовать против собственной дочери. Отвечая на его тактичные вопросы, мать и отец рассказали о замужестве Хару и ее недомолвках по поводу первого пожара.
– Зачем вы так говорите? – встряла Хару, чья бурная радость сменилась обидой. – Я же сказала, что ничего не поджигала. Почему вы настраиваете всех против меня?
Отец окинул ее печальным взглядом.
– Мы были не правы, скрывая от всех твое прошлое. Пришла пора все открыть.
– А тебе пора взглянуть правде в глаза, – сказала мать, поднимая к ней заплаканное лицо. – Покайся, смой с души скверну.
– Я не делала ничего плохого. – Хару снова залилась слезами. – Вы меня никогда не любили. Как я ни старалась, вам вечно было не угодить. По вашей вине я попала в беду!
Сначала Сано молча наблюдал. Рэйко тяготилась избранной им тактикой, выставляющей Хару в дурном свете. Наверное, он решил, что упреки родителей заденут ее за живое, но потом не вытерпел:
– Твоих родителей не обвиняют в поджигательстве и убийствах. Так что вина целиком твоя.
– Они заставили меня выйти за того ужасного старика! Я сто раз говорила, как он со мной обращается, умоляла забрать к себе в дом, а они и слушать не хотели. – Хару всхлипывала все громче и корчилась, пытаясь ослабить веревки. – Вам было плевать на мои мучения! – закричала она родителям. Те сжались, как от пощечины. – Старый хрыч давал деньги, и больше вас ничего не волновало. Мне пришлось защищаться самой!
– Поэтому ты убила своего мужа? – спросил Сано.
– Нет! Нет! Нет! – зашлась в крике Хару, раскачиваясь взад-вперед. – В ту ночь он разозлился на меня за то, что я подала ему недостаточно горячий, по его мнению, чай. Когда он замахнулся, чтобы ударить, то случайно опрокинул лампу. Его халат загорелся, а я убежала. Он сгорел вместе с домом, и поделом ему!
Ее признание ударило Рэйко звоном чугунного колокола, оглушив и ошарашив. Она едва слышала, как вскрикнул зал. Все вокруг словно заволокло дымкой. Она больше не верила ни единому слову своей подопечной, и от этого ей стало тошно.
– Опять ложь. – Сано презрительно оглядел узницу. – Скорее всего ты сама швырнула в него лампой. Смерть Оямы – тоже твоих рук дело?
Хару, видно, устала отпираться и сорвалась в истёрику.
– Да, – простонала она. – Да, да!
Рэйко поникла, признав, что Хару обманывала ее с первой встречи. А ведь она чуть не поступилась своим браком и призванием – и все ради лживой девчонки преступницы! Хару не будет пощады, как не будет оправдания ей, Рэйко, за то, что ее покрывала. Она не только выставила себя на посмешище, но и не сумела обратить суд против Черного Лотоса. Раздавленная, смотрела она на Сано, готовясь признать его победу и свое поражение, но он не сводил глаз с Хару.