Текст книги "Черный Лотос"
Автор книги: Лора Джо Роулэнд
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
Сано вообще презирал издевательства над людьми, а с рождением Масахиро мысль об истязании детей стала казаться ему особенно чудовищной. Из трех убийств именно это взволновало его больше всего.
– Все сироты как будто на месте, – произнес он. – Вы не нашли каких-нибудь меток, чтобы установить, чей это мальчик или откуда?
Доктор Ито покачал головой.
– Раз его тело лежало рядом с женским, разумно предположить, что это мать с сыном. Впрочем, выводы могут быть ошибочны. – Помолчав немного, он добавил: – К несчастью, среди эдоской бедноты полно таких заморенных, избиваемых детей, один из которых мог погибнуть при сомнительных обстоятельствах. Боюсь, вам придется задействовать другие способы для опознания этих двух жертв.
– Уже задействовали. – Перед отъездом Сано отдал Хирате соответствующие распоряжения. – Пока что я отправлюсь в дом Оямы – опросить его домочадцев и челядь.
Простившись с доктором, Сано покинул тюрьму. Сев на коня, он влился в уличную толчею и двинулся в центр города, больше обычного проникаясь предстоящей работой. Год за годом он посвящал себя поиску правды и служению справедливости, что считал не менее благородным, чем самурайские долг, отвага и верность. Теперь у него, как отца, появился еще один повод раскрыть это дело. Смерть мальчика должна быть отомщена. Если Хару виновна в убийствах и поджигательстве, он проследит, чтобы она заплатила за них своей жизнью.
4
Я сделаю этот мир чистым,
Без скверн и пороков.
Земля его будет из золота,
Перевитая серебряными тропами,
С деревьями, плодоносящими нефритом и
яшмой.
Сутра Черного Лотоса
Чтобы выяснить, виновна Хару или нет, Рэйко решила сначала разузнать, что все-таки произошло с девушкой накануне пожара. Откуда взялись ее ссадины, и как она очутилась возле хижины. Кто выгадает, если ответственность за пожар и убийства падет на нее. Разгадка, несомненно, скрывалась где-то внутри храма Черного Лотоса.
Покинув владения Дзодзё, Рэйко и ее свита проследовали на запад. Паланкин двигался медленно – узкие улочки между стен дочерних храмов были наводнены служителями и паломниками. Мысли Рэйко вновь обратились к сыну. Как-то он там? Несмотря на тревогу о мальчике, Рэйко и не думала отступать, ведь она обещала помочь Хару, чья жизнь могла зависеть от ее поддержки.
У ворот храма Черного Лотоса Рэйко выбралась из паланкина и вошла во двор, оставив провожатых снаружи. У нее возникло предчувствие, что Сано не будет в восторге от ее самоуправства. Посему она решила воздержаться от бесед с местными чинами, чтобы не мешать основному расследованию, и разыскать вместо этого храмовых завсегдатаек, хорошо знающих Хару. Как-никак ее главным козырем в сыскном деле было умение находить общий язык с женщинами, которых люди Сано могли напугать.
Рэйко стояла в воротах и набиралась впечатлений. По виду это храмовое подворье во многом походило на другие: по центру – мощеная дорожка, по обе стороны которой стояли павильоны-молельни, реликварии, хранилище сутр, фонтан, рама с колоколом и прочие строения, возведенные в традиционной буддийской манере. Фронтоны крыш, резные двери и высокий арочный проход с двойным сводом, ведущий к главному залу в конце дорожки, украшали черные с золотом стилизованные лотосы. Предполуденное солнце освещало серые черепичные крыши и красную пагоду. Единственным, что отличало этот храм от прочих, виденных Рэйко, было обилие зелени вокруг.
Над центральной аллеей раскинули свои ветви платаны, узкие тропинки вились в тени небольших рощиц. Сосны, дубы, красные клены и сакуры скрывали строения из виду, промежутки между галечными тропками поросли дикой травой и кустарником. От мест, куда не заглядывало солнце, веяло прохладой. Даже придорожный шум не проникал сюда, за высокие стены и зеленую пелену листвы.
В толпе отрешенных молящихся то и дело мелькали желтые одеяния бонз, серые одежды монахинь и бурые – послушников, которые сновали туда-сюда, смиренные и безмолвные.
Откуда-то из глубины несся заунывный речитатив молитвы. В воздухе разливался густой приторный аромат, словно благоухала целая апельсиновая роща. Все это создавало впечатление такой мистически-неземной красоты, что Рэйко сделалось не по себе.
– Приветствую вас, почтенная госпожа Сано.
Вздрогнув при звуках низкого, с придыханием, голоса, Рэйко обернулась и увидела высокую женщину в светло-сером кимоно.
– Добро пожаловать в храм Черного Лотоса, – произнесла незнакомка с поклоном.
Ее голову покрывал длинный белый палантин. На вид женщине было около сорока. У нее было скуластое лицо с полным чувственным ртом, во взгляде ощущались ум и властность. Белилами она, судя по всему, не пользовалась, но брови ее были выбриты и нарисованы выше, а на губах лежал тонкий слой кармина. В юности она, несомненно, была красавицей, но и сейчас, когда годы прочертили морщинки в углах ее рта и выжелтили румянец, не утратила прежнего диковатого очарования.
Ее сопровождали четыре монахини.
– Я Дзюнкецу-ин, настоятельница монастыря. Знакомство с вами – честь для меня.
Рэйко опешила от удивления, однако машинально поклонилась, бормоча подобающие любезности и извинения. Ей еще не доводилось встречать настоятельницу, которая красила бы лицо и носила волосы, пусть даже зачесывая и пряча их под покрывалом. Обычно монастырский устав предписывал монахиням брить головы наголо.
Сбитая с толку столь официальным приветствием, при том что никто не должен был знать о ее приезде, Рэйко спросила:
– Откуда же вам известно, кто я?
– О-о, вы слишком скромны. – Настоятельница Дзюнкецу-ин улыбнулась. – Как можно не знать жену господина главного следователя? – произнесла она подчеркнуто вежливым тоном с легким оттенком иронии.
Рэйко сознавала, что по городу ходит слух о ее с Сано сотрудничестве, и все-таки куда ей было до знаменитости!.. Может, кто-то подслушал ее разговор с Хару, а после предупредил членов Черного Лотоса?
Рэйко не понравился прямой, оценивающий взгляд настоятельницы. Чутье подсказывало, что манеры и внешность Дзюнкецу-ин свидетельствуют о некоем разладе внутри секты. Или она стала слишком подозрительной из-за того, что в храме мог скрываться преступник?
– Полагаю, вы здесь, чтобы помочь мужу расследовать причины пожара, – сказала Дзюнкецу-ин, усиливая подозрения Рэйко. Раз ее участие в деле не разглашалось и посетить храм она могла, как все женщины, по религиозным соображениям, то какие основания у настоятельницы предположить подобное, не зная об их с Хару беседе? – Позвольте и мне посодействовать.
– Собственно, я прибыла выяснить, замешана ли Хару в поджоге и убийствах, и если да, то каким образом, – призналась Рэйко.
Дзюнкецу-ин улыбнулась шире. У нее были острые, слегка скошенные внутрь зубы, придававшие улыбке хищное выражение.
– Уж Хару-то я знаю как облупленную. Поговорим в моих покоях. – И настоятельница повела рукой в сторону узкой улочки.
– Вообще-то мне хотелось бы встретиться с ее подругами. – Рэйко понимала, что храмовые власти постараются подстегнуть интерес следствия к Хару, чтобы покрыть истинного виновника пожара и не допустить вмешательства во внутренние дела секты. Значит, словам бонз нельзя доверять – им проще и удобнее свалить все на сироту, пожертвовав ею ради своих интересов. – Может, вы просто проводите меня до приюта? Мне неловко вас утруждать.
– Ничего, – сказала Дзюнкецу-ин, все еще улыбаясь, но теперь с твердостью во взгляде. – Я с радостью расскажу вам все, что потребуется.
Монахини обступили Рэйко со всех сторон. Мысль о том, что она будет ходить где заблагорассудится, им явно претила. Рэйко уже подумывала воспользоваться положением Сано и приструнить Дзюнкецу-ин, однако не рискнула. Слишком уж смело было бы действовать от лица мужа, но без его ведома.
По ту сторону аллеи прошли двое следователей, посланных Сано; к их помощи Рэйко тоже не могла прибегнуть, чтобы не поставить в неловкое положение слуг двух господ. К тому же противление чиновникам секты могло навлечь неприятности на Сано.
– Хорошо, – ответила Рэйко, позволяя настоятельнице увлечь себя по дорожке. Может, она все же узнает что-нибудь важное.
Их путь лежал в тенистом полумраке, между укрытых деревьями зданий, у которых Дзюнкецу-ин ускоряла шаг, словно боясь, что ее спутница как следует осмотрится или заговорит с проходящими мимо монахинями.
– А вот и наша обитель, – проговорила она, подводя Рэйко к уменьшенной копии монастыря Дзодзё.
Наконец они расположились в одной из комнат наверху, обставленной с аскетической простотой. За раздвинутыми ставнями располагалась веранда с видом на соломенные крыши остальных строений. Служанка разливала чай. В углах, точно безмолвные стражи, расселись монахини. Только теперь Рэйко заметила, что серое кимоно настоятельницы в отличие от грубых монашеских одеяний сшито из тонкого хлопка с едва заметным волнистым узором, да и ходила она не босиком, а в белых, без единого пятнышка, носках.
– Что же проповедует секта Черного Лотоса? – спросила Рэйко, желая узнать, какие обряды позволили ей снискать признание у народа и что за доктрины разрешают настоятельнице обходить заповедь о попрании мирского тщеславия.
– Наш земной путь преисполнен страдания, – напыщенно изрекла Дзюнкецу-ин. – Страдание происходит от низменных страстей. Избавляясь от них, мы можем прекратить страдать и достигнуть нирваны. Нужно лишь следовать правильному пути...
"Да это постулаты проповеди о четырех благородных истинах! – догадалась Рэйко. – Основы буддийского вероучения".
– Мы верим, что каждый человек способен достичь нирваны и полностью уподобиться Будде, просветленному и всесильному. Заучивание и многократное повторение сутр Черного Лотоса, а также медитация на их темы делают нас сопричастными истине, сокрытой внутри. Чтение сутр подчиняет наш жизненный уклад цели высвобождения энергии, таящейся в сфере неосознанного, где мы можем уловить законченную суть священного текста. Возникающее понимание сродни мистическому взаимопроникновению верующего и сутры, в результате которого он приближается к нирване и сам становится буддой.
– Мне незнакомы сутры Черного Лотоса, – сказала Рэйко. – Они имеют отношение к знаменитым, почитаемым в большинстве других сект сутрам Лотоса? О чем в них говорится?
– Сутры Черного Лотоса – древние, уникальные стихи, обнаруженные нашим наставником. В них утверждается, что верный путь к просветлению состоит из бесконечного множества параллельных, пересекающихся, сходящихся и расходящихся путей, объединяемых в один, и что лишь первосвященник Анраку, бодхисатва Неисчерпаемой Силы, определит, какой из них нам суждено выбрать. – Здесь настоятельница беспокойно заерзала. – Однако все это сложно, объяснение требует немалого времени, а постижение – кропотливого умственного труда. Вы ведь, как я полагаю, хотели узнать о Хару и о пожаре?
– Да, – ответила Рэйко.
От нее не укрылось желание настоятельницы увести разговор от доктрины Черного Лотоса, напоминающей сплав традиционной религии с новой философией. В секте Чистой Земли, представляемой храмом Дзодзё, чтили одноименные сутры и верили, что постоянное призывание Амиды, Будды Неизмеримого Света, помогает людям спастись. Поклонники дзен-буддизма, популярного среди самураев, медитировали ради внезапного прозрения – сатори. Черный Лотос больше всего напоминал секту Нитирэн Сёсю, основанную около четырехсот лет назад одним истовым проповедником и все еще популярную в народе. Последователи Нитирэна твердили слова сутр Лотоса, чтобы достичь просветления. Рэйко читала их и поняла, что никакой тайной истины, которую нельзя было бы выразить словами, в них не содержится. Впрочем, молящимся не обязательно вникать в смысл сутр для того, чтобы самосовершенствоваться. Скорее всего так обстояло дело и с сутрами Черного Лотоса.
Не увидев в практике секты ничего из ряда вон выходящего, Рэйко удивилась, отчего Дзюнкецу-ин отказалась ее обсуждать.
– Я пытаюсь представить, что произошло с Хару после ее отхода ко сну вечером накануне пожара, – молвила она. – Мне нужно знать, видел ли кто ее ночью, до прибытия пожарной бригады?
Настоятельница на миг презрительно поджала губы.
– Хару и вам говорила, что ничего не помнит? Вынуждена вас предупредить: не стоит верить ее россказням. Несмотря на смазливую мордашку, притворства ей не занимать. Если она вам сказала, что пошла спать, как было велено, знайте: она солгала. Ее лживость, строптивость и дерзость всегда доставляли нам массу хлопот. Девчонка нарушает правила без зазрения совести: болтает во время священных обрядов, не выполняет обязанностей, таскает еду из кладовок. Неуклюжа, заносчива, вечно крутится там, куда сиротам ходить запрещено... – Голос настоятельницы дрожал от негодования. – Стоит ее уличить в чем-то, она все отрицает. По утрам сестрам приходится силой вытаскивать ее из постели к молитве, а по ночам она дожидается, пока все заснут, и сбегает из приюта. Вечером перед пожаром было точно так же.
– Откуда вы знаете? – взволнованно спросила Рэйко.
Нарисованный настоятельницей портрет противоречил ее мнению о девушке, равно как и собственным словам Хару, в которых она представала благодарной, преданной благодетелям и покладистой во всех отношениях сиротой. Утверждение о том, что Хару самовольно покидала спальню, также не соответствовало данной ею хронике событий. Слыша рьяные заверения настоятельницы, Рэйко поневоле задумалась: а нет ли у Дзюнкецу-ин личных мотивов очернить Хару в ее глазах?
– Вы это видели?
– Нет, – ответила Дзюнкецу-ин. – Что я, нянька, следить за сиротами? – обронила она спесиво. – Ее поймала храмовая стража, когда она бегала ночами по округе. Оказалось, девчонка путается с послушниками. Мы уже засомневались, что Хару вообще пригодна к монашеской жизни. Именно поэтому ее до сих пор не взяли в послушницы. – Настоятельница злорадно усмехнулась. – Сдается мне, Хару вряд ли поведала вам, почему она, вполне взрослая для принятия пострига, до сих пор обитает в приюте?
Теперь и Рэйко заметила эту странность. Сочтя Хару ребенком, она даже не задумалась, почему та не дала монашеского обета, к чему, по ее словам, стремилась. Да, девушки низших сословий бывали сведущи в плотской любви. Но чтобы Хару, пусть зрелая физически, намеренно совращала послушников?.. Рэйко ужаснулась, едва подумав об этом. Возможно ли, чтобы Дзюнкецу-ин оболгала ее? Неужели она, Рэйко, упустила что-то из их разговора? Неужели чутье сыщицы подвело ее после затянувшегося отпуска?
Скрывая смятение, она произнесла как можно спокойнее:
– Мне потребуются другие свидетели, способные подтвердить испорченность Хару.
– Четверо сидят здесь, перед вами. – Настоятельница обвела жестом монахинь в углах. Те, не дрогнув, встретили взгляд Рэйко.
"Удачное совпадение", – подумала она. Покорные слуги едва ли могли сойти за независимых свидетелей, а явное нежелание Дзюнкецу-ин представить иных усилило ее сомнения в честности настоятельницы.
– Ваш рассказ о недостойном монахини поведении Хару не имеет отношения к поджогу, – возразила Рэйко, понимая что причин обвинять девушку у нее не больше, чем у Дзюнкецу-ин.
В ответ настоятельница произнесла с плохо скрываемым торжеством:
– Дежурная по приюту сказала мне, что тем вечером проверяла сирот в спальне и Хару среди них не было. – Видя озабоченность Рэйко, Дзюнкецу-ин усмехнулась. – Неудивительно, что она и вас провела. Хару – отъявленная лгунья. Если она якобы не помнит событий той ночи, значит, дело нечисто.
Несмотря на потрясение, Рэйко все же не верилось, что Хару могла ее обмануть. Намеки настоятельницы о причастности девушки к пожару тоже звучали неубедительно. Прежде всего требовалось установить, что делала Хару во время своего отсутствия в спальне.
– Может быть, она оказалась там против воли, – предположила Рэйко. – У нее большая шишка на затылке и все тело в ссадинах.
Дзюнкецу-ин вдруг застыла и напряженно отхлебнула из чашки, словно бы в раздумье. Похоже, ей было неизвестно о следах побоев, и новость застала ее врасплох. Однако она быстро нашлась с ответом:
– Хару могла нанести их сама. Мы это уже проходили. Она делала вид, что монах, соблазненный ею, напал на нее первым.
Такое самоистязание представлялось Рэйко немыслимым. Однако использование следов насилия для подтверждения невиновности вкупе с рассказом о потере памяти – доказательства не менее зыбкие. Что, если Хару подожгла дом, а сейчас пытается прикинуться жертвой? Рэйко обуревали противоречивые чувства. Жалость к Хару сменялась осознанием того, сколь недальновидно и опасно придерживаться версии подозреваемого. Нельзя не считаться с обвинениями Дзюнкецу-ин, но попробовать опровергнуть их также необходимо.
– Кто-нибудь видел, как Хару разливала по дому масло и поджигала его? – спросила Рэйко.
Руки Дзюнкецу-ин, белые и холеные, как у высокородной дамы, с силой стиснули чашку. Она прищурилась, словно обдумывая что-то, затем покачала головой:
– Кажется, нет.
Ее ответ отчасти оправдывал Хару, которую люди Сано, изучив картину пожара и опросив обитателей храма, могли связать с преступлением по ошибке.
– Если хотите убедить меня в виновности Хару, вам придется либо представить более весомые доказательства, либо позволить мне опросить больше свидетелей, – сказала Рэйко настоятельнице.
Женщины смерили друг друга неприязненными взглядами. В этот миг снаружи скрипнули половицы и послышался стук в дверь.
– Кто там еще? – раздраженно спросила Дзюнкецу-ин.
Дверь отъехала в сторону, и на пороге возник незнакомец.
– Прошу извинить меня, госпожа настоятельница. Я не знал, что вы заняты.
Он был высокий и тощий, с большой головой, кажущейся слишком тяжелой для его тонкой шеи. С выпуклого лба свисали жидкие серые космы, немытая физиономия была изрыта оспинами. Сутулые плечи и сгорбленная спина делали его похожим на старика, хотя ему явно было всего под сорок.
Дзюнкецу-ин неприязненно скривилась, но все же представила вошедшего Рэйко:
– Доктор Мива, храмовый лекарь.
Узнав о причине визита Рэйко, доктор покосился на гостью и произнес, звучно втягивая воздух сквозь редкие зубы:
– В таком случае не буду мешать. Постараюсь зайти в более подходящее время.
– Да уж извольте, – ответила Дзюнкецу-ин, не столько предвкушая встречу, сколько радуясь избавлению.
Но тут в разговор вмешалась Рэйко:
– Не окажете ли честь присоединиться к нашему обществу?
Ей было нужно узнать, для чего секта наняла лекаря, – устав других храмов этого не предусматривал. К тому же в ее распоряжении оказывался еще один свидетель.
– Если хотите, – чуть ли не зловеще добавила настоятельница.
Доктор Мива проскользнул в комнату и присел возле Рэйко. От него исходил едкий запах химикалий, а на блекло-зеленом кимоно виднелись пятна и подпалины.
– Как случилось, что вас наняли в храм? – спросила Рэйко, озадаченная его нищенским видом. Все врачи, каких она знала, выглядели чистыми и опрятными. Да и что за микстура могла пахнуть так странно?
– Я обучался медицине у одного знаменитого лекаря из Камакуры. Проработав подмастерьем и выучившись, я решил попытать удачи в Эдо. По прибытии мне посчастливилось встретить первосвященника Анраку, который и предложил мне эту должность.
Фразы доктора перемежались хлюпающими вдохами. Говорил он, слегка повернув голову в сторону Рэйко, словно боялся смотреть на нее прямо. "Возможно, не хочет оскорбить меня своим уродством", – думала Рэйко. Вместе с тем в нем ощущалась некоторая напряженность.
– В чем же заключаются ваши обязанности? – спросила она.
– Первосвященник Анраку оказал мне честь, избрав меня в помощники: лечить хворых, слепых, убогих и душевнобольных, приходящих к нему за спасением. – Голос Мивы преисполнился гордости. – Я также врачую монахинь, священников, послушников и сирот, когда тем случается заболеть.
– Тогда вы, должно быть, знаете Хару? – встрепенулась Рэйко и заметила, как Дзюнкецу-ин метнула на Миву предостерегающий взгляд.
– Да, а что? – опасливо спросил доктор.
– Что вы можете сказать о ней?
– Хару – очень любопытный случай.
Всхлип, выдох. Доктор искоса окинул Рэйко взглядом, от которого у нее поползли мурашки по телу.
– Она страдает от острого дисбаланса двух начал природы, шести внешних болезнетворных факторов и семи чувств[6]6
В соответствии с принципами классической китайской медицины для поддержания здоровья необходимо было приводить все эти элементы в равновесие. – Примеч. авт.
[Закрыть].
Доктор Мива продолжил лекторским тоном:
– В теле Хару слишком много инь, отрицательного начала. Она пребывает под воздействием хань и хо, внешнего и внутреннего жара. Чувства, которые в ней преобладают, есть ну и чин...
"Гнев и удивление", – мысленно перевела Рэйко.
– Физически Хару здорова, чего нельзя сказать о ее духе. Я назначал ей лечение, пытался избавить от симптомов.
– А какие у нее симптомы? – поинтересовалась Рэйко, начиная всерьез опасаться, что его вердикт будет не в пользу Хару.
– Своеволие, заносчивость, лживость, галлюцинации, – перечислял Мива, – распущенность, необязательность и непочтительность к старшим.
Сказанное им подкрепляло оценку, данную Дзюнкецу-ин девушке, придав ей основательность диагноза.
– Вы считаете, Хару устроила поджог? – спросила Рэйко.
Доктор и настоятельница еще раз переглянулись. Под ее властным взором лицо Мивы превратилось в маску покорности.
– Мой ответ, как ученого, – да. Пылкая натура Хару, без сомнения, пробуждает в ней сильную тягу к огню и насилию.
Судя по всему, доктор Мива и Дзюнкецу-ин взялись погубить Хару вместе, несмотря на взаимную неприязнь. Рэйко видела, как глаза-щелки доктора загорелись похотью, когда он украдкой скользнул по ней взглядом. Она подавила невольную дрожь и тут же заметила, с какой яростью следит за ними настоятельница. Казалось, она настолько привыкла быть в центре внимания мужчин, что не могла простить даже заведомо презираемому Миве пренебрежение собственной персоной. Вот она вздернула подбородок и прижала кожу под ним пальцем. Подобное поведение Рэйко порой замечала за женщинами в возрасте, завидующими ее молодости, красоте и обаянию.
– Интересно знать, почему вы пытаетесь убедить меня в том, что поджог и убийства – дело рук Хару? – сказала она своим собеседникам.
– Мы просто хотели вам показать, какова она на самом деле, – ответила Дзюнкецу-ин. – И нам, естественно, хочется, чтобы расследование закончилось как можно скорее, виновный был схвачен и мы могли оправиться от этого крайне досадного недоразумения.
– Может, вы кого-нибудь покрываете? – спросила Рэйко без обиняков.
Настоятельница мрачно воззрилась на нее, словно их необъявленное соперничество на миг сорвало с нее личину обходительности.
– Если бы мы этого хотели, то утаили бы историю с Хару, поскольку она, несмотря на причиненные беды, все же одна из нас.
– Секта Черного Лотоса законопослушна. Преступников мы не прячем, – вторил доктор с присвистом.
– Если не ошибаюсь, в порче имущества или в нанесении кому-либо телесного вреда она не замечена, – произнесла Рэйко, теряя терпение.
Парочка явно навязывала ей предвзятое мнение о Хару, при том что она, Рэйко, и без того была готова им поверить. Пусть доктор и настоятельница считают девушку ненадежной, пусть само их присутствие здесь наводит на размышление о репутации секты, но, быть может, они и впрямь действуют из лучших побуждений?
– Зачем Хару могло понадобиться поджигать дом?
– В отместку, – отозвалась Дзюнкецу-ин. – У нас борются с непослушанием, и Хару часто наказывали: лишали еды, запирали одну в комнате, заставляли молиться. Это ее разъярило, вот она и решила выместить злость – устроила пожар.
Доктор Мива согласно кивал. Рэйко внутренне сникла, хотя и не подала виду. Если Хару действительно такова, какой ее описали, она вполне могла руководствоваться местью, совершая поджог. Неужели это же толкнуло ее и на убийство?
– Была ли она знакома с погибшими? – спросила сыщица.
– Никто здесь не знает, кем были женщина и ребенок, – ответил доктор Мива.
Рэйко заметила, как он отвел взгляд и сцепил руки. Пальцы у него были неестественно длинные, в многочисленных шрамах от ожогов и бурых пятнах.
– Уверена, какие-нибудь побирушки. Забрались туда переночевать, – сказала Дзюнкецу-ин и разгладила свое одеяние, завистливо поглядывая на шелковое кимоно собеседницы. – Мы даже не знали, что там кто-то был, да и Хару, видимо, тоже. Чужие заботы ее не волнуют. Она не стала бы проверять, пусто в доме или нет, прежде чем поджечь его.
Какое-то движение за спиной привлекло внимание Рэйко. Обернувшись, она вдруг увидела молодого монаха, выглядывающего поверх ограждения веранды. Встретившись с Рэйко глазами, он покосился на прочих участников беседы и прижал палец к губам. Она машинально опустила взгляд на чашку, стараясь не выдать смятения и гадая, зачем монаху понадобилось подслушивать.
– Хару была знакома с начальником Оямой? – Когда Рэйко опять взглянула на веранду, голова монаха исчезла.
Дзюнкецу-ин с усмешкой отмахнулась.
– Станет ли важный чиновник возиться с какой-то сиротой?
Если Хару не знала ни Ояму, ни других жертв, значит, у нее не было причин убивать их. Но и предполагать, что они погибли случайно, было бы нелепо.
Рэйко видела крепко сжатые ладони Дзюнкецу-ин, видела и потупленный взгляд доктора. Почему, наведя подозрение на Хару, они предлагают заведомую ложь в ее пользу? Правда ли они не знали мертвую женщину с ребенком? Может, у них свои причины избегать разговора о жертвах?
– А вы были знакомы с Оямой? – поинтересовалась Рэйко.
– Раз-два случайно встречались, – сказала Дзюнкецу-ин и добавила: – У меня не было повода желать ему зла. Всю ночь перед пожаром я провела в своих покоях и не подходила к дому раньше пожарной бригады. Мои помощницы подтвердят это. – Она указала на четверку наблюдательниц-монахинь.
– Что до меня, то я с вечера был у больного, пока не услышал звон колокола. Мне помогала сиделка, – поведал доктор Мива. – Начальник полиции часто посещал храм для частных обрядов у первосвященника Анраку, к которым я имею честь быть допущенным. Наши с ним отношения были исключительно дружественными.
"Не слишком ли рьяно взялись они отрицать причастность к убийству Оямы и предъявлять алиби?" – подумала Рэйко.
Доктор Мива потирал грязные руки, настоятельница не сводила с него глаз. В тишине плыли приглушенные звуки молитвы. Воздух в комнате словно загустел от напряжения и невысказанных тайн. Размышляя, Рэйко поняла, что среди целей, которые могли преследовать Мива и Дзюнкецу-ин, обвиняя Хару, самым вероятным выглядит самооправдание. Какие роли сыграли они в этой трагедии?
Ясно одно: от нее что-то скрывают. Рэйко допускала, что слишком поторопилась поверить Хару. Услышь она о ее выходках из уст более надежных свидетелей, скорее поверила бы последним. Показания же Мивы и Дзюнкецу-ин приходилось отметать хотя бы по причине их предубежденности.
– Мне хотелось бы поговорить с первосвященником, – сказала Рэйко. Раз Хару отозвалась о нем как о своем спасителе, то, возможно, его характеристика будет более лестной, нежели две предыдущие. – Не могли бы вы представить меня ему?
Настоятельница нахмурилась.
– Именно сейчас он медитирует, и беспокоить его никак нельзя.
– Я сообщу его святости, что вы просили об аудиенции, – сказал доктор Мива, – и дам знать, когда ему будет угодно принять вас.
– А теперь, извините, мы должны обсудить кое-что, – подвела конец беседе Дзюнкецу-ин.
Рэйко была возмущена тем, что ее беззастенчиво выставляют за дверь и притом отказывают в беседе с вышестоящим духовным чином. Только что могла сделать она, женщина, без поддержки властей, одна против шестерых?
– Что ж, благодарю за содействие, – сказала она, пряча гнев, поклонилась и встала.
По взгляду настоятельницы четыре монахини разом поднялись и молча проводили Рэйко к монастырским воротам с очевидным намерением вывести ее за пределы храма. Спускаясь по дорожке, Рэйко увидела, как следователь Марумэ в сопровождении бонзы заходит внутрь. Создавалось впечатление, что секта не дает людям Сано самостоятельно вести следствие. Доверять Хару было нельзя, равно как и полагаться на изобличающие показания людей, которые явно невзлюбили девушку и вдобавок точно замешаны в чем-то подозрительном. Нет, она не позволит секте вертеть следствием по своему усмотрению.
Рэйко замедлила шаг и сказала:
– Простите, перед уходом мне нужно облегчиться.
Монахини, поколебавшись, кивнули и провели Рэйко к дощатому сооружению, стоящему среди сосен на монастырских задворках. Ставя ногу на ступеньку перед дверью, она сказала монахиням, чтобы те не ждали ее. Наконец она заперла дверь и очутилась в тесной и темной кабинке. Из дыры в полу несло человеческими испражнениями. Подождав минуту, Рэйко приотворила дверь и выглянула. Монахини стояли поблизости, следя за уборной. Рэйко охнула от досады. Как бы ей отвязаться от стражи, не нанеся оскорбления секте, не расстроив Сано и не распугав обитателей монастыря, к которым она собиралась обратиться осторожно и тактично?
Вдруг осторожное "тук-тук" заставило ее обернуться. В задней стене нужника имелось оконце, забранное деревянной решеткой, через щели которой проглядывала вытянутая голова с оттопыренными ушами. Тот самый монах с веранды!
– Умоляю, достопочтенная госпожа, я должен поговорить с вами, – произнес он лихорадочным шепотом. – У меня для вас важные сведения.
В душе Рэйко забрезжила надежда, подавив первоначальный испуг.
– Какие? – прошептала она.
– Встретьтесь со мной за воротами храма. Прошу вас.
Миг – и он исчез, шурша босыми ногами по сосновой хвое.