Текст книги "Дикая слива"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Глава 2
– Когда я вывешу над дверью лук с тремя стрелами и красный платок в знак рождения моего первого внука, тогда я смогу сказать, что не напрасно прожил жизнь, – сказал Юйтан, глядя на ярко расписанную, покрытую лаком семейную колыбель с медными кольцами и сыромятными ремнями.
В те годы, когда Юйтан появился на свет, маньчжуры еще кочевали, и его мать возила колыбель с собой на широком ремне, перебросив его через плечо. Юйтан знал, что Сарнай родила нескольких детей, но выжил только он. Она должна была его понимать, как никто другой, однако всегда говорила не то, что он ожидал услышать.
– Тебе не кажется, что с Кианом что-то не так?
Юйтан поднял голову.
– Почему?
– Он ни с кем не спит. Это странно для человека его положения и возраста. Люди болтают, что твой сын еще девственник.
– Я отрежу им языки!
Сарнай прищурилась и растянула губы в усмешке.
– Если будет за что.
– Одна женщина, – с усталым вздохом, промолвил Юйтан, – у него все же была. Когда он бродил по Кантону, не помня себя, то, познакомился с девушкой и совершил с ней обряд.
– С безродной?! Ее следовало уничтожить!
– Я собирался это сделать, но меня опередил князь Арвай. Однако Киан утверждал, что любит ее. Думаю, причина его поведения кроется именно в этом.
– У твоего сына низменные пристрастия и узкие интересы. Объясни ему, в чем состоит его долг.
– Скажу после того, как подберу подходящую невесту.
Сарнай усмехнулась.
– Ты бываешь удивительно недальновидным, Юйтан. Не надо искать в округе. Вы с Кианом должны поехать в Пекин.
– Вы рассчитываете на интерес кого-то из столичного дворянства? – с сомнением произнес князь.
– Смотри выше. Так высоко, как только сможешь.
– Не хотите ли вы сказать, что я смогу женить сына на дочери императора?!
Сарнай надменно вздернула подбородок.
– Почему нет, если это будет дочь, рожденная одной из наложниц не самого высшего ранга? Я смогу смириться с тем, что ты признал своим наследником сына от китаянки только тогда, когда узнаю, что в жилах моих внуков течет кровь сына Неба!
Перед тем, как отправиться к сыну, Юйтан долго, обдумывал сказанное матерью. Рано овдовевшая и единолично занимавшаяся воспитанием сына, Сарнай была деспотична по натуре и не переносила, когда кто-то пытался оспаривать ее мнение. Но она была умна, и ее советы редко бывали неверными.
Киан отличался привлекательной внешностью, со вкусом одевался и обладал изысканными манерами, имел довольно большой по своему возрасту чин в знаменных войсках. Доходы княжеской семьи были достаточно велики для того, чтобы вести жизнь на широкую ногу и окружить супругу наследника должной роскошью. Однако Киану явно чего-то не хватало: сердечного огня, желания жить. Не сочтет ли прозорливый император такого претендента на руку одной из своих дочерей мрачным и вялым?
Однако время шло, и наконец Юйтан решился на откровенный разговор.
Он нашел Киана в его комнате за излюбленным занятием: сын вглядывался в узоры письмен. Юйтан знал, что, подобно древним мудрецам, сын был свято уверен в магической силе любой надписи. Больше всего ему нравилось выписывать иероглифы, означающие бессмертие. А на стену он повесил картину с изображением двух белых журавлей.
Юйтан, предпочитавший сидению за книгами скачку на горячем коне, звон тетивы и дробный стук копыт – звукам цитры, а запахи дождя и ветра – ароматам благовоний, в очередной раз удивился. Если б он знал о том, кто Киан на самом деле, то поразился бы еще больше.
– Я пришел поговорить.
Когда сын поднялся, поздоровался и поклонился, отец сказал:
– Садись. Я вижу, ты несчастлив. Счастливый человек в твоем возрасте думает не о бессмертии, а… о жизни.
Киан молчал, и князь продолжил:
– Тебе пора исполнить долг, долг перед семьей, перед родом. Ты должен вступить в брак.
– Я уже говорил, что не хочу жениться. Разве я не волен делать выбор?
Юйтан нахмурился.
– Простые люди думают, будто те, кто живет во дворцах, делают все, что заблагорассудится, но это не так. Это они живут, как трава, а наше существование подчинено строгим правилам. Взамен этого Небеса даровали нам богатство и власть. И потом речь идет не о том, чтобы ты кого-то убил, а напротив – подарил жизнь, зачал дитя.
– Это невозможно.
– Почему? Неужели в тебе нет мужской силы?
– Мужская сила есть. У меня нет желания жить.
– Даже если и нет, то придется. Ты не можешь идти против судьбы. Через несколько дней мы едем в Пекин. Пора представить тебя ко двору.
Киан задумался. В определенных случаях с Юйтаном было опасно, да, по сути, и невозможно спорить. Хотя, его можно было назвать терпеливым родителем, он умел проявлять отцовскую власть.
Возможно, нет ничего плохого в том, чтобы увидеть легендарную столицу Поднебесной и немного развеяться. Киан ответил согласием, не подозревая о планах Сарнай.
Обучаясь дворцовым церемониям, они задержались с отъездом. Стояла осень, время увядания, что соответствовало настроению Киана. Они с отцом ехали в сопровождении свиты под пасмурным, безмолвным, строго хранившим свои великие секреты небом.
Как ни странно, Киан редко думал о Мэй. Она просто жила в нем, в каждом движении, взгляде, во вздохе. Он ни с кем не спал, потому что каждую ночь представлял, как спит с ней. При этом он ничего не делал, просто закрывал глаза и погружался в ощущения, чувства. Его аскеза была естественной, он запечатлел, запечатал и хранил в себе любовь.
Ему нравилось путешествие, нравились молчаливые, похожие на спящих животных, далекие и одновременно близкие горы, которые не могут рухнуть, исчезнуть, как все живое. Нравились тени облаков, не знавших, что такое время, тихий, но властный, как зов души, голос леса.
Киан плохо запомнил города, через которые они проезжали и где останавливались: он жил своей внутренней жизнью. А потом они прибыли в Пекин.
Во многом он поразительно напоминал Кантон. Повсюду царила давка: народ покупал, продавал, жестикулировал, шумел.
В обе стороны нескончаемыми вереницами тянулись запряженные лошадками тележки. Под четырехугольными зонтиками сидели занятые своим делом ремесленники, цирюльники, харчевники. Тут же располагались бесчисленные нищие и бродячие музыканты. На площадях совершались жестокие публичные казни.
Столица Поднебесной делилась на две части: Внешний город, где жили китайцы, и Внутренний город, который населяли маньчжуры.
Внешний город был изрезан хутунами – узкими улочками, застроенными одноэтажными глинобитными домами с окнами, обращенными во двор.
В центре Внутреннего города находился Императорский дворец, а в его пределах – Запретный город, представлявший собой комплекс великолепных строений и парков.
К северу от него возвышался невысокий, искусственно созданный горный хребет с пятью вершинами, склоны которого были покрыты вековыми соснами и роскошными кипарисами. С центральной вершины Пекин был виден как на ладони.
Очутившись в Запретном городе, Киан понял, что сыну Неба стоит сожалеть о том, что его жизнь не вечна, ибо и на этом свете он существовал, как в раю.
Отделанные голубой черепицей павильоны, пышные клумбы, каменные гроты, искусственные лабиринты, длинные галереи утопали в зелени и отражались в прозрачных водах озер.
Юйтан с сыном поселились в роскошных покоях и ждали вызова императора. Киан любовался красотой бесконечно разнообразных по рисунку и безукоризненных по пропорциям предметов: решеток, мебели, ваз. Кто из его настоящих близких смог бы вообразить, где он сейчас находится!
По возвращении в княжеский дворец Киан на свой страх и риск продолжал помогать своей семье. Из осторожности он делал это так, как делал бы бедный китайский воин Кун, а не сын богатого правителя: присылал мешок риса, ткани, иногда немного денег.
На пятый день пребывания в Запретном городе Юйтан Янчу получил письмо, в котором сообщалось, что император желает видеть правителя Гуандуна и его наследника в одном из залов дворца.
Позднее Киан говорил себе, что именно отрешенность от земных радостей помогла ему избавиться от мучительного волнения. Он держался удивительно бесстрастно, чем без сомнения заслужил внимание императора.
Отец и сын были в синей, расшитой темным шелком одежде. На шляпе Юйтана красовались знаки отличия, соответствующие его высокому рангу.
Сын Неба в расшитой золотыми драконами одежде восседал на троне, по-маньчжурски поджав под себя ноги. Трон окружали символические фигуры журавлей и слонов, дорогие сосуды и высокие курильницы для благовоний.
Киана удивили отороченные синей тканью черные кожаные туфли и белые носки государя. Примечательным было и то, что ни Юйтан, ни тем более его сын почти ничего не говорили: все, что они хотели сказать, было написано на бумаге и передано в дворцовую канцелярию.
Зато язык движений был изысканным, словно каллиграфическая надпись, и сложным, как путешествие по лабиринту. Именно тут Киану и удалось показать свое изящество и бесстрастность.
На следующее утро и он, и Юйтан проснулись в хорошем настроении. После омовения им подали обильный завтрак: куриный бульон, жареную утку, трепанги, ломтики копченостей, тушеные овощи и цзунцзы. Последние – завернутые в вареный тростник поджаренные в кипящем жире кусочки ветчины с клейким рисом, излюбленное кушанье пекинцев, – Киан попробовал впервые.
Они сидели в бамбуковых креслах под зеленым навесом, и Юйтану казалось, что он видит перед собой прежнего, пусть не в меру сдержанного, серьезного, но не задавленного судьбой сына.
– Если вместо приказа о повешенье нам прислали столько еды, значит, мы все сделали правильно? – со смехом спросил Киан.
– Молчи! Тут даже решетки на окнах имеют уши.
После завтрака отец и сын отправились гулять. Они шли вдоль канала, через который были перекинуты пять красивых мостиков низкой каменной балюстрадой и с извилистыми перилами, напоминавшими нефритовый пояс, когда к ним подбежал запыхавшийся служащий.
– Господин, вам письмо!
Юйтан медленно развернул свиток, скрепленный золотой императорской печатью.
Заметив, что сын с тревогой смотрит ему в лицо, князь сказал:
– Это дело государственной важности. Император желает поговорить со мной один на один.
В отсутствие отца Киан продолжал наслаждаться изысканностью Запретного города. Он гулял по галереям и дорожкам, ощущая себя по-новому сильным и вместе с тем хрупким, как бумага. Без Мэй он не ведал ни трепета будущего, ни покоя настоящего.
Вернувшись, Юйтан сказал, что они задержатся в Запретном городе на неопределенное время.
– Зачем?
– Такова воля государя, – уклончиво ответил князь.
Киан не знал, радоваться ему или нет. В целом это было довольно приятное времяпровождение. Создавалось ощущение, будто живешь в покоях богов и что жизнь вечна.
Вместе с тем во всем этом было что-то странное. Каждый вечер Киан наблюдал, как солнце проплывает над созданным человеческими руками хребтом Цзиншань, и это солнце тоже казалось искусственным.
Иногда они с отцом участвовали в дворцовых церемониях или праздниках, посетили множество храмов. Киану чудилось, будто они ждут чего-то важного, и он не ошибся. Однажды Юйтан получил второй свиток с печатью и, прочитав его, упал на колени.
– Свершилось! Хвала сыну Неба и всем богам! Сугар, шестнадцатилетняя дочь одной из младших наложниц императора, станет твоей женой! Государь дарует тебе брачную грамоту с золотой печатью, а свадьба состоится, когда мы вернемся домой! Сарнай оказалась права, в жилах моих внуков будет течь кровь сына Неба!
Вместо радости в глазах Киана появилось выражение, какое бывает у загнанного зверя.
– Это невозможно!
– Возможно. Вот письмо, прочитай.
– Я говорю не об этом. Я не хочу и не мог жениться на девушке, которую не знаю и никогда не видел.
Юйтан улыбнулся.
– Не волнуйся, она прекрасна. В гарем императора набирают самых красивых девушек Поднебесной. К тому же в Сугар течет божественная кровь.
– Меня не волнует ее происхождение и внешность. Она для меня никто. Я ее не люблю.
Князь впервые посмотрел на юношу, как на чужого.
– Ты обезумел, Киан! Если ты откажешься от предложения сына Неба, мы не выйдем отсюда живыми!
Киан отшатнулся.
– Вы все спланировали заранее вместе с Сарнай! Вы знали, как загнать меня в угол!
– С тех пор, как ты появился в моей жизни, я думал только о тебе! Я всегда надеялся увидеть тебя счастливым.
Они молча шли по посыпанной гравием дорожке мимо озера с чистой, прозрачной, как слеза, водой, по которому плавали красивые цветы. Крыша увитой зеленью беседки блестела в лучах солнца, словно рыбья чешуя. Внутри ждали невеста, ее мать и один из высших сановников, которому было поручено заняться подготовкой брачного договора.
Киан невольно вспомнил ту простую церемонию, после которой они с Мэй стали мужем и женой. Они могли бы и не давать клятвы: она была впечатана в их сердца.
Поза младшей наложницы императора была непринужденной и изящной, а ее профиль – столь неподвижным, что она казалась неживой. Чувствовалось, что она часами может сидеть, не двигаясь, не проявляя эмоций.
Она не выразила их и сейчас, хотя ей предстояло навсегда расстаться с дочерью. Та сидела, опустив глаза; на белое лицо падала тень от длинных ресниц. Ее волосы струились по голубому шелку платья подобно темной реке, сложенные на коленях руки были маленькими и нежными, как у ребенка, а крошечные ноготки отливали перламутром.
После обмена приветствиями началось долгое и нудное перечисление приданого и выкупа: мясо, рис, фрукты, вино, шелк, золото и нефрит. Киан понял, что обратное путешествие будет долгим, ибо принцесса должна была ехать в паланкине в сопровождении охраны, музыкантов и евнухов с фимиамом, дабы отгонять от новобрачной злых духов. В дороге Сугар предстояло спасть отдельно от супруга, в крытом голубым атласом шатре. Брачная ночь должна была состояться лишь после того, как жена поклонится семейному алтарю в доме мужа.
Киан заметил, что девушка тайком бросила на него взгляд, после чего на ее лице отразилось облегчение, ибо она увидела, что ее выдают не за старика, а за красивого юношу. Спустя несколько дней они тронулись в путь.
Вновь очутившись на свободе, Киан почувствовал себя гораздо увереннее и лучше. Дул горячий ветер, зеленела трава, пели птицы. Солнечные блики казались золотыми монетами, рассыпанными по земле руками богов.
Глядя на задернутый занавесками паланкин невесты, он думал о том, что принцесса наверняка умеет читать и писать, и, быть может, они сойдутся хотя бы на этой почве.
Дома их встретила Сарнай, и ожидал настоящий пир. А потом Киан увидел по всем правилам приготовленное старухой брачное ложе.
Это была старинная кровать розового дерева, с шестью резными ножками и опорами. «Крыша» и пролеты между опорами были задрапированы голубым, «небесным» шелком, украшенным символами плодородия и долголетия. Подушки затянуты в гладкий атлас, покрывало вышито хризантемами. Посреди постели Сарнай положила белый шелковый платок, на котором должно было отпечататься доказательство девственности новобрачной.
Закрытое со всех сторон брачное ложе показалось Киану клеткой. Судьба вынуждала его нарушить клятву, и ему чудилось, будто в эту ночь не Сугар, а он должен потерять невинность.
В конце пира отец сказал:
– Первое время ты можешь и даже должен проводить с молодой женой как можно больше времени. Если она понесет в первый же год, это будет большой удачей. А если родится сын, это станет пределом моих мечтаний.
Сугар сидела на постели в той же позе, что и в беседке во время их первой встречи.
Высокая прическа подчеркивала длину ее шеи. Сквозь ночное одеяние просвечивала белая грудь с розовыми лепестками сосков, руки казались фарфоровыми, а ступни прятались в глубине расшитых жемчугом башмачков. Сугар была чистокровной маньчжуркой, и ей тоже не бинтовали ноги.
Киан решил, что прежде чем приступить супружеским обязанностям, он должен переброситься с женой хотя бы парой фраз:
– Тебе понравилось путешествие?
Ее ресницы дрогнули.
– Да, господин. Я не ожидала, что мир так велик и разнообразен.
– Неужели ты никогда не покидала Запретного города?
Сугар покачала головой, и Киану пришли в голову мысль попросить у отца позволение пожить в Кантоне. Ему не хотелось проводить время под бдительным оком Сарнай, которая наверняка пожелает участвовать в жизни новобрачных.
– Если нам удастся вырваться в город, я покажу тебе и пагоды, и рынок, и Жемчужную реку, и море. Ты умеешь ездить верхом?
– Немного. Я ездила шагом по дорожкам парка.
Киан подумал о том, что вся ее жизнь была цепью условностей, ритуалов и запретов, и задал себе вопрос: сумеет ли он освободить Сугар от внутренних оков?
Он снял с нее одежду и разделся сам. Девушка покорно легла на платок и закрыла глаза.
Киан подумал о Мэй. Ему показалось странным, что его любовь к ней продолжала расти тогда, когда ее уже не было на свете. Никто и никогда не вырвет из его сердца этого чувства, а то, что свершится сейчас, всего лишь необходимость, долг, а еще – очередная расплата за давний обман.
Киан медленно вошел в тело Сугар, стараясь не причинить боль, слился с той, от которой был бесконечно далек. Безропотно принимая его, она лишь слегка вздохнула. Несколько движений – и все закончилось. Утром Сарнай сможет порадоваться, глядя на платок.
Киан понимал, что должен что-то сказать, но не мог себя пересилить. Потому что его заставили жениться, потому что это была не Мэй.
Теперь ему придется проделывать это каждую ночь, до тех пор, пока Сугар не забеременеет. Как скоро это случится? Хотя они с Мэй очень часто занимались любовью, она не успела зачать ребенка. Вероятно, таким образом, судьба защитила его еще от одной потери.
Пошел дождь, и под его шорох Сугар незаметно заснула. Киан тихо слез с кровати, накинул халат и вышел на улицу. Ему хотелось, чтобы падающие с неба струи омыли его с головы до ног. Он подставил ладони под дожди и поднял вверх лицо, черты которого наконец расслабились. Волосы и одежда Киана намокли и стали тяжелыми, из-под ресниц вытекали слезы, но если б кто-то сейчас за ним наблюдал, он бы этого не заметил.
Утром, завтракая на террасе вместе с Кианом, Юйтан радостно сообщил:
– Сарнай уверена, что Сугар не заставит нас долго ждать. Она сказала, что вы подходите друг другу.
Откинувшись в кресле, князь с невольным уважением смотрел на сына, который минувшей ночью лишил невинности дочь самого императора.
Между тем Киан не удержался от смеха.
– Разве мы можем подходить друг другу, если я сын китаянки, а она – маньчжурская принцесса! Если в моих жилах течет кровь презренного народа, а в ее – сына Неба!
– Сарнай знает, что говорит. Дело не в крови, а во взаимодействии стихий. Вода покоряет огонь, огонь покоряет металл. Металл подчиняет себе дерево, дерево – землю, а земля поглощает воду. В вашем случае сочетание идеально: крайнее Ян и крайнее Инь. Кроме того, она научит твою супругу женским секретам, в том числе и таким, какие раскрываются только в постели.
– Тогда, быть может, Сугар стоит спать не со мной, а с Сарнай?
– Не дерзи. Впервые за много лет я увидел в глазах своей матери свет надежды. Она очарована этой девушкой.
– А как она относилась к твоей покойной супруге?
– Хорошо, пока не убедилась в ее бесплодии.
Киан смотрел на идеально ухоженный, искусственный, как и во владениях императора, сад и думал о легком морском бризе, просторах, дарящих свободу душе и взору, запахах улицы, оскорбляющих изысканное обоняние благородных людей, веселой и пестрой суете, невольно радующей сердце.
– Отец, я хотел бы пожить в Кантоне. Получше узнать тамошнее устройство, показать Сугар город, а еще побыть с ней наедине. Здесь это невозможно. Прости, но я не желаю спать с женой под наблюдением Сарнай.
– Это опасно. Помнишь мятеж?
– Думаешь, я не сумею себя защитить? K тому же я возьму с собой достаточно охраны. Но – ни одного соглядатая, ни одного евнуха. Из обитателей женской половины с нами поедут только личные служанки Сугар, которых она привезла из дому.
– Сарнай придет в ярость.
– Мне все равно. В конце концов, это моя жизнь, – ответил Киан, хотя сейчас как никогда был уверен в обратном.
Глава 3
С некоторых пор Юн был сам не свой. Его лицо горело, взор затуманился, а в ушах стоял звон. Он не слышал, что ему говорят, он не видел дороги. Весь его мир уместился в воспоминание о девушке с розовыми, как кораллы, губами, белым, будто луна, лицом и глазами, похожими на два изящных мазка черной туши. Ее красота была не застенчивой, потаенной, а яркой, бьющей наотмашь, берущей в плен сразу и навсегда, а ее взгляд прожигал насквозь.
Не было дня, чтобы Юн не проходил мимо ограды дома, в котором она жила, но ветка сливы не появлялась. Сначала он был уверен в том, что девушка его обманула, а потом ему стало казаться, будто он видел ее во сне.
Окончательно уверившись в том, что эта история не будет иметь продолжения, в один из вечеров Юн наконец увидел обещанный знак.
Воткнутая в трещину ветка указывала в небо. Ее листки слегка трепетали от легкого дуновения ветерка. Она будто что-то шептала, на своем таинственном языке.
Юну стоило большого труда уговорить Лю Бана вновь наведаться в этот дом. Он врал напропалую: будто, досадуя на былую неудачу, долго следил за тем, как живут обитатели особняка, и способен предугадать каждый их шаг. Что они уехали, и дом пуст. Между тем, он ничего не знал, у него не было никакого плана, он не представлял, что станет делать с девушкой, куда ее поведет, ведь он обитал в грязной хижине на окраине города вместе со своими жестокими, жадными и циничными подельниками.
– Ладно, – решил Лю Бан, – так и быть. Все равно сейчас больше нет никаких дел.
Город купался в лунном свете, отчего дома казались фарфоровыми. Деревья напоминали стройных и гибких танцовщиц, а вода в реке рябила сотнями маленьких зеркал.
Земля тоже светилась, отчего казалось, будто особняк покоится на серебряном подносе.
– Плохая ночь, – сказал Лю Бан, – слишком светло.
И все же они перелезли через стену и забрались в дом. Там было темно и тихо. Никого не слушая, Юн сразу побежал наверх. Комната девушки была полна прозрачного света и густых теней. Обстановка сливалась с чернотой стен.
Она была там, она стояла посреди комнаты, прижимая к груди небольшой узел, полностью одетая, готовая увлечь его в другой, незнакомый мир.
Внизу раздались крики и пронзительный женский визг. Юн вздрогнул.
– Кто это? Разве в доме есть люди?
– С чего ты взял, что он необитаем?
– Ты сказала, что когда я увижу на ограде ветку сливы, здесь никого не будет!
Она покачала головой.
– Я сказала, что в следующую полночь ты должен будешь прийти.
В голове Юна все перемешалось. Он не знал, что делать, куда идти, от чего бежать и кого спасать!
– Подожди здесь! – наконец бросил он девушке и спустился вниз.
Там царило настоящее побоище, разгром, будто кто-то ненароком поджег и швырнул в окно хогуань [14]14
Начиненный порохом глиняный кувшин.
[Закрыть]. Мужчина, очевидно, хозяин дома, корчился в последних судорогах. Его череп был рассечен надвое чем-то тяжелым. Густая кровь была видна даже в темноте. Юноша, на вид немногим младше Юна, очевидно, первым встретивший грабителей, был мертв. Он лежал с открытым ртом, словно проглотив свой крик, зато из соседнего помещения доносился жуткий булькающий звук.
Появившийся оттуда Лю Бан был в ярости. В его опущенной руке Юн увидел нож, с лезвия которого срывались тяжелые темные капли. Юношу затрясло от ужаса, между тем главарь шайки злобно прошипел:
– Зачем ты навел нас на место, где было полно людей! Быстро обыскивайте комнаты, и надо уходить!
– Я наверх! – воскликнул Юн, содрогаясь от страха за девушку, и бросился бежать по лестнице.
Комната оказалась пустой. Пол был расчерчен тенями оконных решеток, мебель отливала перламутром.
Юн тяжело дышал, его ребра ходили ходуном, а на лбу выступил пот. Он уловил слабый аромат духов той, что так легко обвела его вокруг пальца. Однако главное, что она спаслась.
Произошедшее обнажило ту часть его натуры, о которой он успел позабыть. Он тоже желал другой жизни, хотел сбежать. Только не знал, куда.
По-видимому, девушка знала. Но не захотела взять его с собой, хотя он надеялся, что эта встреча станет началом желанных перемен.
Пока Юн стоял, размышляя, послышались какие-то новые звуки. Теперь кричал уже Лю Бан и его люди.
Конечно, юноша мог бы пытаться бежать, но он не стал этого делать. Пока что он был спаян с этими людьми, а не с таинственной незнакомкой. Но в эти минуты он четко осознал: то, что он почитал за свободу, вовсе не было таковой.
Когда стражники выводили членов шайки из особняка, Юн увидел, что на одной из веток высокого дерева трепещет лоскут прозрачной одежды. Он догадался, что девушка вылезла из окна, спустилась в сад, перебралась через ограду и позвала на помощь. Куда она делась потом, он не знал, но догадывался, что в узле были ценные вещи и деньги, и что она унесла их с собой.
Он вновь очутился в вонючей тюрьме, и это было намного позорнее, чем в первый раз, потому что его бывшие товарищи стали его врагами.
– Как получилось, что ты привел нас в этот дом? Почему нас схватили? – допытывался Лю Бан.
Юн молчал. Он чувствовал, что незнакомка должна остаться его тайной.
– На воле никого не осталось, нас некому выручать. Я относился к тебе, как к сыну, а ты меня предал!
Юну было невыносимо стыдно, но не только перед Лю Баном, а еще и оттого, что на самом деле его отцом был несчастный, замученный жизнью старик Бао, а не этот хладнокровный убийца. А он об этом совсем позабыл.
Через несколько недель, проведенных в душных застенках, их судили. Все члены шайки Лю Бана и он сам были приговорены к казни путем последовательного отсечения частей тела на рыночной площади. Таким образом было принято расправляться с самыми опасными и жестокими преступниками. Их тела превращались в бесформенную груду костей и мяса, а головы выставлялись на всеобщее обозрение. Считалось, что подвергнутые такой казни убийцы, грабители и воры больше не смогут переродиться в человеческом облике.
Мастерская почтенного Дуань-яна славилась тем, что обеспечивала поставку различных сортов шелка императорскому двору. Иногда шелк изымался по низким ценам по предъявлению казенных распоряжений для различных раздач и пожалований. Дуань-ян никогда не срывал сроки, всегда исполнял любые приказы, за что неоднократно награждался серебряными табличками.
Тем не менее, приказ, точнее просьба наследника правителя Гуандуна показать и рассказать ему и его юной жене, как делают шелк, вызвала у Дуань-яна необычайное волнение.
– Подумать только, он так вежливо разговаривал, и просто держался! Из него наверняка получится великодушный и справедливый правитель! Говорят, он недавно женился на дочери самого императора!
Привыкшая находиться наедине со своими мыслями Мэй не принимала участия во всеобщей суете. Когда знатные гости вошли в мастерскую, она отправилась кормить гусениц листьями шелковицы, смешанными с мукой из риса, зеленого горошка и черных бобов. Считалось, что такой корм очищает шелкопряда и способствует завиванию прочной и блестящей нити.
Она возилась с гусеницами, когда одна из девушек, подойдя к ней, шепнула:
– Какая счастливая эта принцесса! Мало того, что она сказочно богата, у нее молодой красивый муж!
Хотя Мэй не слишком хотелось любоваться на чужое счастье, она не удержалась от того, чтобы взглянуть на настоящую принцессу, и присоединилась к толпе мастериц, которых хозяин выстроил по обе стороны помещения.
Солнце пронизывало мастерскую тонкими золотыми нитями, отчего казалось, будто принцесса находится внутри огромного кокона.
Она и впрямь выглядела красивой и очень нарядной. К шляпе из блестящей соломки были прикреплены две широкие шелковые ленты, ниспадающие на плечи. Вокруг шеи был обвит пурпурный шарф, обшитый золотой бахромой. В мочках уха красовались по две серьги, и с каждой свисала большая жемчужина. Нижнее платье было украшено драгоценными камнями, а верхнее расшито драконами и фениксами.
Рядом был молодой мужчина, тоже очень красивый и роскошно одетый.
Когда знатная пара вошла в мастерскую, работницы почтительно склонились перед ними, ожидая, когда княжеский сын небрежно махнет унизанной кольцами рукой, позволяя им выпрямиться.
Вот уже около месяца Киан жил в Кантоне вместе с Сугар. Он был поражен, как мало принцесса знала о реальном мире. Она рассказала мужу о том, что жене, наложницам и дочерям императора часто присылали образцы шелковой материи, но никто из них не имел понятия, как производится эта ткань.
Киан помнил, что Мэй работала в одной из таких мастерских, и воспользовался случаем, чтобы лишний раз вонзить в свое сердце невидимый кинжал.
В целом его отношения с женой складывались не так уж плохо. Сугар была образованной, начитанной девушкой, при этом воспитанной в духе беспрекословного подчинения мужчине.
Они плавали на лодке по Жемчужной реке; выходили в море на корабле, гуляли по городу в сопровождении охраны и свиты. Киан исполнял супружеский долг каждую ночь, но делал это быстро, без свойственного новобрачному пыла. Впрочем, так поступали многие мужчины, сберегая силы для развлечений на стороне. Но Киан не развлекался. Ему вообще не было весело. Сугар с интересом слушала рассказ Дуань-яна, тогда как Киан обводил мастерскую рассеянным взглядом. Плетеные корзины, бамбуковые полки, большие чаны. Женщины с грубыми красными руками, одинаково неряшливо причесанные и бедно одетые.
Сначала Мэй смотрела на принцессу, а после обратила взор на ее мужа и… обмерла. Перед ней стоял Кун, ее Кун, целый и невредимый, в роскошном наряде, рядом с прелестной девушкой, которую называли принцессой и его женой!
Внутри Мэй застыла память, мягкая, как смола, и вместе с тем неизменная, как камень. Она причиняла боль и вместе с тем позволяла жить. Иногда ей снился сон, в котором Кун приходил к ней таким, каким был прежде, и Мэй всегда с болезненным волнением ждала этих призрачных свиданий. Но что она видела сейчас?!
В череде перерождений человек не способен вернуться к своему прежнему облику, такое невозможно. Так же, как живые не могут протянуть мертвым руку и вытащить их из-за той невидимой черты, за которой начинается небытие.
Могла ли пустая, страшная оболочка наполниться плотью, ожить, начать двигаться и дышать?!
Она задавала себе этот вопрос до тех пор, пока не столкнулась с ним взглядом. В этот миг Мэй поняла, что он ее узнал и что он так же потрясен, как и она.
Мэй смотрела на Куна, а он – на нее. Они буквально купались во взглядах друг друга. Иного мира не существовало, он растворился, исчез вместе с принцессой, Дуань-яном, работницами мастерской и княжескими слугами.
