Текст книги "Дикая слива"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Он уклончиво отвечал на вопросы о своей жизни и занятиях, говоря, что подрабатывал то тут, то там, а сейчас, наверное, появится больше возможностей заработать деньги, потому что надо восстанавливать то, что разрушил тайфун.
Не удержавшись, Юн все же тайком задал, матери вопрос, чем ей не нравится Тао, и получил ответ:
– Эта девушка похожа на облако, которое вечно меняет свои очертания и в конце концов может просто исчезнуть.
Через несколько дней после того, как тайфун накрыл и разнес половину города, на берегу стали возникать десятки хижин, построенных из различного хлама. Здесь пахло сыростью и гнилью, тут плодились крысы и распространялись смертельные болезни.
Бедняки жаловались, что море не выплевывает на берег ничего, что могло бы принести хоть какую-то выгоду. Где полезные вещи и сокровища разбитых в щепки и утонувших кораблей? Зато до сих пор было полно трупов: казалось, берег превратился в огромную покойницкую.
Когда Минь, сгорбленный мужчина с мутными от старости глазами, шаркая ногами, вошел в хижину, в первый миг его жене Дэ-хуа почудилось, что он наконец нашел что-то стоящее, ибо тот держал в руках нечто завернутое в красную с золотой вышивкой ткань.
– Что это? – радостно вскричала Дэ-хуа, чье воображение нарисовало шкатулку с драгоценностями некоей принцессы, которая, если верить слухам, утонула в заливе во время тайфуна.
– Ребенок. Его дал мне Эр-лэн.
– Ты сошел с ума?! На что он нам!
– Его можно выгодно продать, – пробормотал Минь.
– Кому сейчас нужны грудные дети? Если б Эр-лэн мог нажить на нем денег, он бы не отдал его тебе. Это девочка?
– Мальчик.
– Что мы станем с ним делать? Не пройдет и нескольких минут, как он раскричится!
– Эр-лэн влил ему в рот рисовой водки. Ребенок наверняка будет спать до утра, а утром отнесем его на рынок.
– Пусть только попробует запищать, – прошипела Дэ-хуа, – я вышвырну его за порог!
– Посмотри на эти тряпки, – примирительно произнес Минь. – Какая вышивка! Это младенец из знатной семьи.
Однако жена не сдавалась.
– И где прикажешь искать его родителей?! Их давно съели рыбы! Кстати, где Эр-лэн взял этого мальчишку?
– У рыбаков. Они нашли лодку, и в ней был этот ребенок.
Дэ-хуа презрительно хмыкнула.
– И твой приятель отдал его тебе, как только понял, что на нем не заработать ни единого шу!
– Может, отнести мальчика обратно?
– Пусть остается, – немного подумав, решила женщина. – Не удастся продать – выбросим прямо на рынке.
Минь положил ребенка в угол, словно куль с тряпьем, и повалился на дырявую циновку.
Резкий плач разорвал пелену сна и отозвался в глубинах утомленного сознания. Досадный, назойливый, он буквально вгрызался в нервы.
– Удивительно, как этот парень не захлебнулся! – воскликнула Дэ-хуа. – У него глотка размером с пасть дракона!
Она принялась трясти ребенка, но тот не унимался. Тогда старуха вышла на улицу и поплелась по берегу, проклиная все на свете. Ей с трудом удалось уговорить одну из соседок, которая имела грудного ребенка, накормить найденыша.
Утром Дэ-хуа и Минь отправились на рынок. Им повезло: в тот день на одной из площадей давал представление развеселый балаган. Здесь были акробаты, жонглеры, канатоходцы, а также всякие уроды, которых показывали за деньги. Нередко в таких театрах ставились непристойные пьесы, делавшие большие сборы.
Когда к старику и старухе подошел мужчина в темном одеянии, с красивым и властным лицом, по-видимому, хозяин балагана, те принялись расхваливать свой товар:
– Мальчишка здоровый и сильный! Слышали бы вы его голос! А посмотрите, в какие тряпки он был завернут!
– Где его родители?
– Утонули, – не моргнув глазом, заявила Дэ-хуа.
Покупатель и продавцы долго торговались. В конце концов, обе стороны остались довольны сделкой.
Возле повозок несколько неопрятных женщин готовили на костре еду. Швырнув ребенка одной из них, мужчина сказал:
– Позаботься о нем.
– Зачем еще один младенец, Пай? – осмелилась возразить другая. – Его придется кормить, а мы почти ничего не заработали в этом городе.
– Не заработали здесь, получим в другом месте, – жестко произнес мужчина. – Сейчас мы отправимся на север и, возможно, дойдем до Пекина. Ничейный мальчишка, из которого можно сделать евнуха или урода, и выгодно перепродать, всегда пригодится. Берегите эти тряпки! Если мы когда-нибудь отыщем его родителей, то искупаемся в золоте.
Глава 7
Иногда Мэй казалось, что нет ничего лучше, чем жить так, как она жила сейчас: ни о чем не заботясь, думая только о сыне. Пока что она была для него самым главным, незаменимым человеком: даже когда Айсина желали видеть Юйтан или Сарнай, именно Мэй держала его на руках.
В остальное время ее никто не беспокоил. Мэй не общалась с другими женщинами отчасти потому, что они были наложницами Юйтана или служанками наложниц, а она имела совсем другой статус. И потом женщины князя обеспечивали себе будущее, используя свои тела, тогда как она уповала только на сердце.
Сидя на качелях в саду с ребенком на руках, глядя на его смуглые атласные щечки, напоминавшие лепестки граната губки, глазки, похожие на два черных агата, Мэй упивалась тем, что Айсин принадлежит ей и Куну, так же как Кун – только ей и малышу.
Муж навещал ее каждую ночь. Поначалу это были торопливые, жадные, жаркие ласки, после чего Мэй испуганно умоляла Куна уйти. Сперва он соглашался, но потом стал задерживаться, и вскоре покидал ее только утром. Днем он, как правило, отлучался по служебным и иным делам, но все равно находил возможность проведать жену и сына. Он забрасывал их подарками, он был нежен и ласков с ними.
Вообще-то внуку правителя Гуандуна полагалось иметь не меньше четырех кормилиц, но Мэй справлялась одна. Она не допускала и мысли доверить Айсина другой женщине.
Мэй сильно отличалась от обитательниц женской половины дворца: каждый поворот головы которых, малейшее движение пальцев были выверены до тонкостей, тогда как она была сама естественность. Они даже мыслили в определенных рамках, в то время как Мэй позволяла себе сомнения и грезы.
Все здесь словно застыло в роскошной вечности, вместе с тем как она была изменчивой и живой. Существование в княжеском дворце походило на медленный танец, на глубокий сон, а Мэй хотелось бегать и дышать полной грудью.
– Не волнуйся, – уверял Кун, – сейчас ты кормилица, а потом станешь няней Айсина. Когда он подрастет, мы посвятим его в нашу тайну. А как только Сарнай и Юйтан покинут мир живых, я немедленно объявлю тебя своей женой. Поверь, мы сумеем представить доказательства того, что в тебе течет маньчжурская кровь.
– Ты хочешь, чтобы князь умер? – задумчиво произнесла Мэй.
– Не хочу. Он дал мне все, что мог, и я привязан к нему, ведь я никогда не знал другого отца.
– Как думаешь, он простил бы тебя, если б узнал правду?
– Нет, никогда.
Спустя некоторое время Сарнай сказала Юйтану:
– Тебе известно о том, что твой сын спит с новой кормилицей?
– Нет, – несколько нервно ответил Юйтан. – Разве это имеет значение?
– Он в трауре по Сугар.
– Траур предполагает отказ от повторного брака в течение года и соблюдение некоторых обрядов, но не полное воздержание.
– Это было бы лучше, чем делить ложе с какой-то безродной!
– Возможно, это позволяет ему пережить горе, – уклончиво произнес Юйтан.
– Мне кажется, что они были знакомы прежде, – заявила Сарнай.
– С чего вы взяли?! – изумился князь.
– Сугар призналась мне, что у Киана в Кантоне была женщина. Он много раз посещал ее, оставляя молодую жену в одиночестве. Сугар не удалось выяснить, кто она такая: бедная девочка была слишком горда, скромна и всецело предана мужу. И вот Киан приводит эту кормилицу. Откуда она взялась?
Демонстрируя пренебрежение к домыслам матери, Юйтан пожал плечами.
– Киан рассказывал о том, как они встретились.
– Чем его привлекла такая женщина?
– Не знаю, – раздраженно произнес князь, теряя терпение. – Возможно, ее губы блестят и без краски, взгляд чист, будто капли росы, а сокровенные уголки тела дарят райское наслаждение? В данном случае происхождение не имеет никакого значения.
– Не слишком ли много совпадений? – настаивала Сарнай. – Вдобавок как могло случиться, что Сугар и вся ее свита погибли, а ребенок, крохотный ребенок – спасся?!
– Вы хотите знать, как это было?
– Да.
– Зачем?
– Потому что правда – это меч, разрубающий иллюзии, Юйтан!
Когда Киан сообщил Мэй, что намерен взять ее и сына с собой в Кантон, она очень обрадовалась. Ей страшно хотелось вновь побывать «на воле».
Отцу он сказал, что хочет показать Айсина одному из самых известных в провинции гадателей, дабы узнать его судьбу.
– Судьба того, кому удалось спастись столь чудесным образом, не может быть несчастливой, – сказал Юйтан.
– И все-таки я за него волнуюсь: ведь это мой единственный сын.
– Я тебя понимаю, – вздохнул князь и, пользуясь случаем, добавил: – Через год ты можешь, жениться снова и заиметь еще детей.
– Едва ли это случится: я слишком скорблю по Сугар.
Юйтан сомневался, стоит ли это говорить, но все же сказал:
– Сарнай разнюхала, что ты спишь с новой кормилицей Айсина.
Отпираться не имело смысла.
– Да, это так.
– Кто она для тебя?
Киан помедлил.
– Женщина.
– А если она родит от тебя ребенка?
Он не мог не сказать правду:
– Я признаю его своим.
Князь помрачнел.
– Тогда будет лучше, чтобы этого не случилось.
Киан не стал рассказывать Мэй об этом разговоре, потому что в последние недели она была на диво спокойна и весела.
Собираясь в дорогу, она нарядилась в тонкие, летящие по ветру одежды. Проникавшее сквозь плетение шляпы солнце золотило ее лицо, и оно выглядело удивительно светлым и нежным.
Красота этого мира была беспорядочной, буйной, а запахи свободы опьяняли, словно вино. Полуразрушенный тайфуном город уже не выглядел нагим и беззащитным. Укрепления стен и мосты восстанавливались, в гавани кипела жизнь.
По вечерам яркие огни привычно отражались в воде каналов, отчего Жемчужная река казалась темной бархатной лентой, усыпанной золотыми блестками.
Киан признался Мэй в том, что ему удалось убедить отца выделить для восстановления города пятьсот тысяч лянов, и тут же добавил:
– И все-таки эта помощь – капля в море человеческой нищеты и бедствий.
– Из тебя может выйти очень мудрый и справедливый правитель, – заметила она.
Оставив Мэй и свиту обустраиваться в столичном доме, Киан отправился на встречу с братом.
Он не знал, жив ли Юн, приходит ли он на назначенное место или давно отчаялся увидеть старшего брата, потому, увидев знакомую фигуру, Киан едва не задохнулся от радости.
– Стихия пощадила тебя!
– Она подарила мне гораздо больше, чем отняла. Я спас прекрасную девушку и женился на ней, – смущенно признался Юн.
– Женился?! Ты еще так молод… Но я рад за тебя.
– Я слышал, что ты потерял свою супругу?
– Да. Божественное происхождение не спасло Сугар от жестокой судьбы. Но мы устроили ей подобающие похороны, и я надеюсь, что ее душа обрела покой в загробном мире.
Киан предложил зайти в чайную. Братья разговорились. Юн рассказал о поездке к родителям и немного – о Тао.
Услышав имя девушки, Киан немедленно спросил:
– У нее нет сестры по имени Мэй?
– Да, Тао говорила, что была, но они давно не виделись.
Что всегда отличало Киана в общении с братом, так это искренние, ничем не замутненные чувства. Он просто любил и давал все, что мог, не думая о последствиях.
– Тогда давай устроим им счастливую встречу!
Лучи полуденного солнца пронизывали пышные кроны деревьев, в гуще которых надрывались цикады, В великолепном саду с фонтанами и беседками суетились евнухи, покрикивая на служанок, выносящих во двор матрасы и подушки и раскладывающих их для просушки. Слуги-мужчины, напротив, заносили в дом тяжелые сундуки.
Мэй стояла, облокотившись на перила террасы, и наблюдала за царившей вокруг суетой с беспечностью единственной и любимой женщины господина. Во всяком случае, так показалось Тао, когда она вошла во двор и, подняв голову, уставилась на старшую сестру.
К узлу волос молодой женщины были подколоты свежие цветы, губы напоминали спелые ягоды, грудь натягивала тонкий, как дыхание, нежно-зеленый, как первая травка, шелк платья. Мэй была счастлива, ибо ее глаза созерцали иной мир, чем глаза Тао.
Стрела смертельной зависти вошла в ее душу и сердце мгновенно и глубоко, и никто был не в силах ее извлечь.
Тем не менее, Тао изобразила радость и позволила провести себя в затененную комнату с затянутыми красивой материей стенами и усадить на инкрустированное слоновой костью ложе.
Мэй говорила тихо, потому что под сколотой золотыми булавками кисеей спал ее сын.
– Тао! Ты жива! Не представляешь, как я счастлива, что нам удалось встретиться! Надеюсь, больше мы не расстанемся.
– Значит, теперь ты кормилица внука правителя Гуандуна? – слегка оправившись от первого потрясения, произнесла Тао. – Но если у тебя есть молоко, ты тоже должна была родить. Где в таком случае твой ребенок?
Оглянувшись на террасу, где в похожих на миниатюрные дворцы золоченых клетках заливались пением птицы, Мэй взяла сестру за руки и, глядя ей в глаза, прошептала:
– На самом деле это мой сын. Когда ребенок Сугар погиб, Кун убедил меня выдать Ана за Айсина.
– Вижу, вы ловко опутали паутиной лжи всю княжескую семью! – не сдержавшись, воскликнула Тао.
– На самом деле это тяжело. Не они, а именно мы трепыхаемся в паутине.
– Тем не менее, после смерти князя вы приберете к рукам всю его власть и имущество. Глядишь, Кун объявит тебя своей женой!
– Я и так его жена.
С трудом справившись с собой, Тао сказала:
– Как удачно сложилось, что мы, сами того не ведая, вышли замуж за братьев!
На самом деле она думала о том, как повезло Мэй и не повезло ей. Она стала женой нищего китайца, тогда как сестра – супругой будущего правителя Гуандуна. Кроме того, Киан Янчу был красивым мужчиной, и, судя по всему, им можно было управлять одним движением бровей!
Тао не верила в искренность Мэй. Та наверняка втайне радуется смерти принцессы! Мало того, что все препятствия устранились сами собой, ей еще удалось подсунуть своего мальчишку вместо внука самого императора!
– Значит, ты не хочешь, чтобы мы расставались? – медленно произнесла Тао, в голове которой зародился план.
– Конечно, нет!
– Почему бы тогда твоему мужу не взять нас с Юном к себе?
Мэй погрустнела.
– Я уже спрашивала Куна, и он мне объяснил. Юн низкого происхождения, он не знает грамоты. Такому человеку могут предложить только грязную работу. И если он не будет ее выполнять, это вызовет подозрения. К сожалению, Кун не может признаться в том, что Юн – его брат.
– Зато ты вполне можешь сказать, что я твоя сестра, с которой ты случайно встретилась. Где ты, там и я, а где я – там и мой муж. Что стоит занять нас какой-нибудь ерундой? Я умею вышивать и играть на цитре, а Юн способен работать в саду. Мы наконец поселились бы вместе, и нам бы не было скучно.
В глазах Мэй стояли слезы. Тао видела, что сестра верит в то, что она решила навсегда похоронить некогда возникшие между ними непонимание и вражду. Мэй не знала, что обожаемая ею «малышка» давно вычеркнула из сердца то, что зовется привязанностью.
Расписные колонны, высокие, как небесный свод, потолки, лотосовые пруды, обвитые глицинией камни! Аромат благовоний, шелест дорогого шелка и ласка нежного атласа! Тао грезила наяву. В те минуты ей казалось, что для счастья не нужно большего.
Остаток дня она провела с сестрой, стараясь быть доброжелательной, ласковой и внимательной. Тао даже подержала на руках племянника, хотя терпеть не могла маленьких детей.
Скрепя сердце она смирилась с тем, что им с Юном пришлось ночевать в помещении для слуг. Однако на следующее утро, когда Киан и Мэй отправились к гадателю, взяв Айсина, Тао испытала новый приступ зависти.
Будущий наместник Гуандуна и его жена. Маньчжурские туфли на толстой подошве, которые она недавно начала носить, увеличивали ее рост и придавали фигуре твердую осанку. Большие проницательные глаза, аккуратный нос, сочные губы, густые волосы, а главное – ощущение пленительной свежести, витавшее вокруг нее, словно аромат весны, делали Мэй неотразимой.
Ей удалось вскарабкаться на невидимую вершину, а Тао – нет. Вернее, Мэй не вскарабкалась, а взлетела на крыльях любви. Наивная девушка, заплатившая за свободу незнакомого человека всем, что у нее было, и получившая в награду то, о чем не смела даже мечтать.
Тао никогда бы не вышла за Юна, даже без памяти влюбившись в него, если б он не был братом пусть и не совсем настоящего Киана Янчу. Теперь оказалось, что она обрекла себя на лишние душевные муки.
Вопреки представлениям большинства смертных самый известный предсказатель Кантона жил в простом глинобитном доме, где не было ничего, кроме большой курильницы, потрепанных циновок, простейшей кухонной утвари и многочисленных предметов для гадания.
Этот неопрятный старик принимал всех, богатых, нищих, здоровых, больных, праведников и преступников, и брал с них только то, что они могли заплатить. Иногда он отказывался говорить, и тогда на свете не существовало пытки, способной принудить его изрекать ложь или правду.
Когда, посмотрев на Мэй, предсказатель перевел взгляд на Киана, тот ответил:
– Это моя жена. У меня нет от нее тайн. Говорите при ней.
От запаха благовоний кружилась голова, но прорицатель не спешил. Он долго тряс сосуд с гадательными бамбуковыми палочками и еще дольше разглядывал их, когда они упали на землю.
– У вас, господин, было две супруги. Одна из них мертва. Все остальное тоже двоится: ваше имя, судьба. Если б вы показали мне ваш портрет, я сказал бы, что, вопреки правилам, на нем есть тень [15]15
Древние китайские обычаи запрещали наносить на портрет тень, его следовало писать оттенками одного тона.
[Закрыть]. Что это, я не могу объяснить, но, возможно, вы знаете сами. А вот одна из золотых поминальных табличек, стоящих в семейном храме, пуста: в ней не живет дух.
Киан затаил дыхание.
– Почему?
– Потому что этот человек жив.
– Кто это?!
– Точно не знаю, возможно, маленький мальчик.
– Мой сын?! – вырвалось у Киана.
Гадатель смотрел непонимающе, и молодой человек пояснил:
– У меня был еще один ребенок. До сего момента я был уверен в том, что он погиб.
Старик молчал, и Киан воскликнул:
– Что же мне делать?!
– Человек есть зеркало всех вещей. Только ему в этом мире дается свобода стать кем угодно, выбор, быть или не быть. Беды и радости не случайны, им всегда предшествует какой-то прошлый поступок. Если вы сумеете разобраться в себе, сразу увидите Путь.
– Скажите, что ждет этого ребенка? – спросил Киан, указав на Айсина, которого держала Мэй.
Гадатель ответил уклончиво:
– Человеческая судьба есть плавка куска металла в печи, называемой жизнью. Пока, глядя на твоего сына, я могу сказать лишь то, что это материал, годный для того, чтобы из него получилось что-то стоящее.
Услышав это, Мэй побледнела. В словах предсказателя ей послышалась неясная и вместе с тем зловещая угроза.
Киан был намерен щедро расплатиться, но старик сказал:
– Я ничего не возьму.
– Почему?
– Потому что вы, господин, стоите на грани того, чтоб потерять все, что имели.
Как ни странно, Киан не обратил внимания на его слова. Выйдя на улицу, он схватился за голову.
– Подумать только, ведь я мог бы отдать приказ искать Айсина! Как мне сделать это теперь?!
– Айсин здесь, – прошептала Мэй.
– Это Ан, которого мы выдаем за Айсина.
– Тогда кто ты?
– Этого я не знаю.
– А я?
Киан порывисто обнял ее.
– Ты всегда была Мэй, мэйхуа, цветущей сливой, была и останешься ею.
Они молча пошли по залитым солнцем улицам, напоминавшим гигантскую золотую паутину, а на следующий день уехали из Кантона. Тао и Юн отправились с ними.
Сестры поселились вместе, Тао назначили служанкой Мэй, но та уверяла, что это всегда будет только видимостью. Юну пришлось отправиться на работу: он разрабатывал землю для новых княжеских садов вместе с сотней других китайцев. Он потерял возможность видеться с Куном и редко встречался с Тао.
Свидания с женой могли случаться чаще, если бы Тао стремилась к этому. Однако поняв, что поставила не на ту лошадь, она стремилась избавиться от Юна, благо это оказалось делом несложным. Его ни за что не впустили бы в княжеские покои, а она могла сослаться на то, что ей запретили выходить.
Вопреки ожиданиям, Тао не чувствовала себя счастливой. Ее снедала зависть, заставлявшая по ночам терзать подушку и метаться на постели, как на раскаленной сковородке.
Мэй любила Киана, а он любил Мэй. Она была кормилицей (а на самом деле и матерью) его единственного сына. Окружающие делали вид, что ничего не знают об их связи, а потерявшие осторожность любовники почти не скрывали своих отношений. Когда старый князь умрет, Киан унаследует его титул и все состояние, а после наверняка объявит Мэй законной супругой. Но и тогда он не сможет признать Юна братом. А Тао так и останется прозябать в тени старшей сестры.
Отныне Тао было недостаточно блаженствовать под дождем цветочных лепестков, наслаждаться трелями птиц, восторгаться диковинными яствами и внимать ласке дорогих тканей. Она желала поклонения, любования и власти, того, чего Мэй в силу природной бестолковости и непростительной скромности не сумела завоевать.
Окажись Тао на месте свой сестры, она бы немедля воспользовалась своим положением. Ей и в голову не пришло бы бояться старухи Сарнай! Она бы мигом сделалась несгибаемой, суровой, холодной и заставила бы всех плясать под свою дудку!
Прошло время, и иная, куда более сильная жажда вытеснила из сердца былые терзания, ее ослепило новое солнце, она стала рабыней другой муки. Тао твердо решила, что должна завладеть Кианом.
Он привлекал ее, но она его не любила. Она не была так глупа, как сестра, готовая принести в жертву мужчине и терпение, и гордость.
Отныне Мэй была препятствием, а Киан – целью.
В разговорах с сестрой Тао исподволь пыталась нащупать слабое место, найти невидимую брешь. Расспрашивала о том, что они делают в постели, но Мэй была стыдлива и не выдавала интимных секретов. Ее тело влекло Киана – это было бесспорно, иначе он не спал бы с ней каждую ночь, а во времена официального супружества не оставлял ради нее в одиночестве дочь самого императора!
Когда Киан приходил на женскую половину, Тао стояла в толпе служанок и, изнывая от злости, кусала губы. Она могла сколько угодно называть и считать себя сестрой Мэй, но, в отличие от Мэй, у нее был ничтожный ранг, она не имела права выходить вперед и подавать голос.
Тао решила проведать мужа, чтобы узнать, не изменилось ли его отношение к брату.
Сотня нанятых князем молодых китайцев подготавливала почву для того, чтобы разбить на ней сад. Когда землю надлежащим образом вскопают и удобрят, явятся опытные садовники и высадят нежные персики, называемые «деревьями счастья», плакучие ивы, воплощение животворного начала Ян, пышные магнолии, различные кустарники и цветы, распространяющие приятные ароматы.
Юн увидел жену, и его лицо озарилось радостью. Спросив позволения у старшего, он бросил мотыгу и побежал к Тао.
Они странно смотрелись рядом. Изнеженная девушка из княжеского гарема, зачарованная блеском богатства, и юноша с испачканными землей руками, босой, в короткой куртке и рваных штанах.
Отойдя на небольшое расстояние, юные супруги устроились под деревьями, тени ветвей и листьев которых покрывали их лица сложными, меняющимися узорами.
Когда Юн попытался овладеть ею, Тао негодующе оттолкнула его, и не только потому, что их могли увидеть. С некоторых пор она смертельно боялась забеременеть. Еще чего не хватало – родить ребенка от какого-то китайца! Ее сын должен стать ни больше ни меньше как наследником маньчжурской династии.
Вскоре Тао поняла, что если муж не удовлетворит свое желание, разговора не получится. Однако она больше не испытывала к нему влечения. Оставалось одно средство – отдаваясь Юну, вообразить вместо него другого человека.
Киан был выше и сильнее младшего брата, да к тому же явно опытнее в любовных утехах. Стоило Тао представить себя в его постели, как ее тело налилось теплом и наполнилось соками, и она сладко застонала.
После, когда они с Юном лежали под шатром деревьев, глядя в высокое синее небо, просвечивающее сквозь частую сетку ветвей, Тао сказала:
– В детстве мне часто говорили, что когда я вырасту, то буду красивее Мэй. Как ты думаешь, это так?
– Не знаю, – удивился Юн, которому никогда не приходило в голову сравнивать сестер.
Он тут же отругал себя. Конечно, Тао красивее! Надо было сказать ей, что даже когда она смотрит из-под ресниц, ее глаза горят страстью. Что ее взгляд жалит и жжет его душу.
Юн смотрел на прекрасную девушку, на которой ему повезло жениться, и в дальнем углу его сознания сгущалась, чернота. Тао скрывала от него свои чувства, он никогда не знал, чего она боится и на что надеется. Ее обезоруживающая улыбка таила в себе жесткость, а, еще – снисхождение к его простой и наивной любви.
– Тебе нравится здесь работать? Ты еще не забыл о своем брате? О чем ты думаешь, когда держишь в руках мотыгу? – в голосе Тао звучало презрение.
Не удержавшись, Юн вздохнул.
– О том, что Киан один, а нас много. Никто не помнит нас ни в лицо, ни по именам. Недавно я услышал, что в Поднебесной триста тысяч маньчжуров и триста миллионов китайцев! И, тем не менее, именно они правят нами.
– Наконец-то мы начали мыслить одинаково. Твое положение несправедливо, как… и мое.
– Ты завидуешь Мэй? – догадался Юн, и услышал презрительный смех.
– В своей жизни моя сестра сделала много шелковых нитей, но все они были слишком ровными и прямыми. Она не умеет плести сети, она слишком бесхитростна и открыта.
– По-моему, это ей не мешает.
– Пока. Придет время, и Мэй надоест Киану. Верность не относится к числу качеств, присущих мужчинам.
– Я верен тебе, – покраснев, сказал Юн.
– Речь не о тебе, а о человеке его положения и ранга! Знаешь ли ты, что каждая девушка из маньчжурской семьи подвергается обязательной регистрации? Записывается все: имя, возраст, занятие родителей. Это делается для того, чтобы, когда придет время выбора княжеских наложниц, было понятно, кого вызывать во дворец. Помяни мое слово: как только истечет срок траура по Сугар, Киана ничто не удержит. Как ты думаешь, что станет с Мэй?
Юн пожал плечами.
– Не знаю.
Тао рассмеялась:
– Несмотря на всю свою жертвенность и наивность, она слишком горда, чтобы терпеть соперницу!
– Как и любая женщина, разве нет?
– Супруга княжеского сына не есть жена крестьянина или простого воина! Умные женщины такого ранга должны уметь упреждать малейшие желания мужа и зачастую сами выбирают для него наложниц.
Юн, которому начал надоедать этот бессмысленный разговор, сказал:
– Меня не интересует их жизнь. Я просто хочу, чтобы мы с тобой могли чаще видеться.
Тао ничего не ответила. Она с презрением думала о том, что и Киан, и Мэй, и Юн – слабые, подверженные эмоциям люди, и ей ничего не стоит сделать их пешками в собственной крупной игре.
