Текст книги "Дикая слива"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
С трудом дождавшись, когда Ши небрежно оттолкнет ее ногой, Мэй спускалась в сад, подходила к дереву, на котором повесилась мать, и обнимала его ствол. По иронии судьбы это была слива. Цзин хотел ее спилить, но девочка закатила истерику, и дерево не тронули. Неважно, что тетка надавала ей пощечин и плевалась ядом: зато теперь Мэй могла тайком излить свое горе.
Кора дерева казалась прохладной и гладкой, будто омытой невидимыми слезами. Когда Мэй говорила со сливой, ей казалось, что она обращается к Ин-эр, хотя на самом деле она взывала к мужеству собственного сердца.
Оно требовалось, когда она чистила отхожие места, и когда двоюродный братец дергал ее за волосы с противным смехом и опасным огоньком в глазах, и когда подруги Ши укоризненно качали головами и шептались:
– Какой бесстыжей женщиной нужно быть, чтобы столь бессмысленно разрушить собственную жизнь да еще посадить на шею родных своих детей, к тому же девочек!
Однажды Лин-Лин сказала Мэй:
– Было бы неплохо, если бы ты выучилась какому-то ремеслу. Нет ничего хуже, чем быть служанкой у чужих людей, а у своих – и подавно. Моя сестра и племянница работают в мастерских, где выращивают шелкопряда и разматывают шелковые нити. Ты бы тоже могла туда устроиться. Поскольку мало надежды выдать тебя замуж, ты должна выбрать для себя дело, которое со временем сможет тебя прокормить.
– Я не смогу выйти замуж из-за моих ног? – спросила Мэй.
– Прежде всего, потому, что едва ли твоя тетя даст тебе приданое!
– А разве она отпустит меня в мастерскую?
– Я с ней поговорю. Скажу, что слышала, как соседи болтают о том, что госпожа Ши сделала сироту служанкой вместо того, чтобы приставить ее к полезному делу. К тому же в мастерских платят деньги – станешь отдавать их своим родственникам. Да и кормежка там бесплатная.
– А кто присмотрит за Тао?
– Я присмотрю.
К удивлению Мэй, тетка согласилась. Девочка была рада вырваться из ненавистного дома, к тому же ее прельщали мысли о шелке: воображение рисовало волны тканей, казалось, сотканных из радости и света.
В условленное время за Мэй зашла сестра Лин-Лин и повела девочку в мастерскую.
Над морем занимался рассвет, но прибрежные воды были еще темны. В городе постепенно загорались огни: Кантон медленно воскресал из ночной темноты.
Тело пробирал утренний холод, и Мэй охотно прибавила бы шагу, но Циу и ее дочь шли еле-еле. Когда они добрались до мастерской, которая находилась на окраине города, солнце поднялось из-за горизонта и легло на вершину одного из домов, чем напомнило Мэй красный шарик на остроконечной шляпе отца.
Вопреки ожиданиям, девочка не увидела в мастерской никакого шелка. Здесь были ряды деревянных полок, больших плетеных корзин и огромных котлов, в которых закипала вода. В помещении было душно и жарко, одежды работниц были серыми от пота, пряди волос прилипли к лицу. Девочка ничего не понимала, и Циу принялась объяснять, что к чему. Мэй поручили снимать с полок коконы шелкопряда и складывать их в корзины: это была самая простая работа, не требующая ума и сноровки.
Другие женщины и девочки волокли корзины к котлам и осторожно опускали коконы в кипящую воду. Опытные работницы разматывали нити. Мэй сказали, что нить должна быть одинаковой толщины, светлая, чистая и блестящая. Самые искусные мастерицы могли размотать в день до пяти лянов [9]9
Лян – мера веса 31,2 грамма, а также старая китайская денежная единица.
[Закрыть]шелка – больше не удавалось сделать почти никому.
Едва приступив к работе, Мэй поняла, что ей придется иметь дело с изнанкой той красоты, к какой она привыкла в прежней жизни.
Очень скоро она стала задыхаться от пара и томилась по глотку свежего воздуха.
Несмотря на здоровые ноги, Мэй двигалась медленнее других работниц, и на нее беспрестанно покрикивали. Тело превратилось в комок ноющих мышц, а голова напоминала раскаленный шар. Окружающие люди открывали рты лишь для того, чтобы сказать: «подай!», «принеси!», «живее!».
Когда Мэй уже не видела конца этой пытке, женщины вдруг засуетились больше обычного, а потом потянулись к выходу.
Во дворе росло несколько тенистых деревьев. Работницы уселись под ними, с облегчением вытягивая ноги, вытирая потные лбы, доставая из-за поясов простенькие дешевые веера. Казалось, десятки огромных бабочек заработали крыльями, навевая желанную прохладу.
Мэй выпила воды и принялась ждать обещанного бесплатного обеда. Две женщины вынесли из помещения дымящийся котел. Мэй поспешила к нему, боясь, что ей не хватит пищи, и с изумлением отшатнулась: посудина была полна уже очищенных от оболочки вареных куколок шелкопряда!
– Ешь, – строго сказала Циу, – иначе не сможешь таскать свои лягушачьи ноги. Куколки – полезная и вкусная пища, у той, кто их ест, лицо будет чистым и гладким, как шелк!
Однако Мэй с отвращением помотала головой и отошла подальше.
Когда в конце невыносимо долгого и трудного дня, обессилевшая и голодная, девочка вернулась домой, тетка набросилась на нее с упреками в том, что в доме полно работы, и приказала немедленно заняться делами.
Подошла Тао и принялась хныкать: она привыкла к обществу сестры и постоянно следовала за ней.
– Стоило тебе уйти, она так разревелась, что я с трудом ее успокоила, – сказала Лин-Лин и спросила: – Проголодалась? Пойдем, я тебя накормлю.
На кухне Мэй уселась на плетеный табурет и принялась быстро жевать рис и маринованную редьку.
– Когда получишь деньги, не вздумай отдавать все тетке, – сказала Лин-Лин и, вынув из стены камень, показала небольшую дыру. – Что удастся припрятать, клади сюда. Придет время – пригодится. Ну как работа?
– Я думала, там яркие ткани, а там – гусеницы, – со вздохом промолвила Мэй.
– Шелк – это для тех, кто наверху, – Лин-Лин показала на потолок, – а мы внизу, потому нам – то, из чего его делают. Мы работаем, а они развлекаются, мы плачем, а они смеются.
– Так будет всегда?
Кухарка задумалась.
– Не знаю. Возвыситься всегда труднее, чем очутиться в грязи.
– Почему?
– Больше всего на свете жизнь не любит давать ответ именно на этот вопрос.
Мэй пригорюнилась. Что есть жизнь? Ин-эр говорила, что она похожа на огромный свиток, который постепенно разматывается, с каждым мгновеньем являя нечто новое и неизвестное! Вместе с тем он уже написан от начала и до конца. Если б можно было прочесть его прямо сейчас! Тогда, наверное, удалось бы чего-то избежать, а что-то приблизить. А так только и остается ждать неведомого, считая тяжкие дни и теряя крупицы надежды на перемены к лучшему.
Глава 4
Год, когда Киану Янчу исполнилось семнадцать лет, выдался на редкость неурожайным из-за сменявших друг друга жестоких наводнений и засух. Кроме того, крестьяне страдали от непосильных повинностей и несправедливых поборов.
В Поднебесной солдаты традиционно презирались за свое ремесло. Маньчжуры возвысили военных, превратив их в особое привилегированное сословие, получавшее немалое жалованье и не принимавшее участия ни в торговле, ни в обработке земли.
Львиная доля выгодных государственных постов доставалась завоевателям. Лишь немногие знатные и преданно служившие маньчжурским правителям китайцы могли похвастать высокими должностями.
Между тем простые жители Поднебесной ели траву и кору деревьев, на улицах городов и деревень валялись трупы. Рынки опустели. Многие горожане перебивались мясом собак, кошек и крыс. На дорогах люди просили милостыню, многие продавали своих детей.
Несколько десятилетий господства маньчжуров над китайским народом не принесли последнему ничего, кроме унижений и голода.
Во дворце Юйтана Янчу ничего не изменилось. Там по-прежнему ели жареного карпа, креветок свежего улова, суп из ласточкиных гнезд и засахаренные фрукты. Одевались в шелка и покупали драгоценности.
Накануне очередного дня рождения сына князь решил сделать ему подарок. Позвав юношу, он сказал:
– Полагаю, тебе пора стать мужчиной. В соседней комнате тебя ждет девушка. Не бойся оскверниться, ее прелести чисты – она девственница.
– Она станет моей наложницей? – спросил Киан.
Юйтан нахмурился.
– Нет. Прежде, чем взять наложницу, ты должен жениться на знатной маньчжурке. До того времени можешь развлекаться, но – никаких привязанностей и прочных связей.
– Тогда что с ней будет?
– Не думай об этом. Ее родители получат обещанную награду. Этого хватит для того, чтобы выдать ее замуж.
Поклонившись отцу, Киан вышел за дверь.
Юная китаянка была одета в платье, затканное узором из кленовых листьев. На ее крохотных ножках красовались шелковые башмачки с загнутым остроконечным носочком. Ее глаза напоминали лепестки темных цветов, а губы – алых. Волосы струились вдоль тела подобно водопаду темного шелка.
Она собиралась упасть к его ногам, но Киан ее остановил.
Он хотел спросить, как ее зовут, но потом передумал. Не все ли равно?
Когда Киан представил, как его руки опускаются ей на грудь, а потом и он сам ложится на нее всем телом, раздвигает нежные створки ее потаенной раковины и проникает внутрь, а девушка с готовностью выгибается ему навстречу, в его жилах закипела кровь.
Последние два года он много времени проводил среди воинов, где не было недостатка в рассказах о любовных утехах. Между тем большинство из них имело дело с искушенными женщинами, тогда как перед Кианом стояла совсем юная девушка, почти ребенок.
Заметив в ее глазах слезы, а в изгибе губ – покорность и страх, он вспомнил неведомого маньчжура, который провел с его матерью одну-единственную ночь, судьбу Ниу, свое детство и, вернувшись к отцу, сказал:
– Благодарю вас за ценный подарок, но прежде я бы хотел испытать себя в настоящем деле. Поберечь свои тайные силы, чтобы стать хорошим воином. Сражения на поле любви подождут. Прошу, выдайте родителям девушки обещанную награду, а ее отпустите домой.
Князь усмехнулся. Сын еще молод и не знает, какую мощь способен обрести человек в слиянии двух начал!
– Я уверен в том, – промолвил он вслух, – что ты способен сделаться человеком, чья власть обусловлена умом, великодушием и отвагой, а не только назначением императора.
– Я рад, что вы меня понимаете, – искренне произнес молодой человек.
Похлопав сына по спине, князь сказал:
– В провинции началось восстание, в городе нарушен порядок. Простолюдины негодуют. Я получил приказ их усмирить. Между тем я уже немолод, а ты жаждешь ратных дел. Невелика честь рубить головы непокорным китайцам, но, к сожалению, нам приходится заниматься и такими делами. Бунт черни подрывает империю изнутри. Собери надежных людей. Постарайтесь сделать все быстро, тихо и без особых потерь.
– Я буду командовать войском?
– Командование я поручу опытным людям, Ердену с Октаем. А у тебя будет свой небольшой отряд.
Киан с трудом подавил вздох разочарования. Это означало, что его вновь не допустят к серьезному делу, а всего лишь позволят поиграть в войну. Можно ли стать искусным солдатом, когда кто-то постоянно следит за тем, чтобы с твоей головы не упал ни единый волос!
Он вышел во двор, где его ждали верные Хао и Дин. На людях они держались с ним как вассалы, но наедине могли вести себя по-приятельски.
– Я слышал, ты отказался от хорошенькой китаянки, – заметил Дин, толкнув его локтем. – С чего бы это?
– Если отведаешь такого лакомства, и думать забудешь о чем-то другом! – подхватил Хао.
– Потому и отказался, – ответил Киан.
Они были готовы осыпать его шутками, но он мотнул головой так, что тугая коса взвилась змеей и хлестнула его по спине, и нахмурил брови. Приятели тотчас присмирели. Если сын Юйтана Янчу смотрел таким взглядом, лучше было умолкнуть.
– Князь поручил собрать отряд для подавления волнений в городе. Поедете со мной.
Он принялся отдавать приказы, а Дин и Хао согласно кивали. Они были не просто китайцами, а китайцами, состоящими на службе у богатого маньчжура, потому их мало волновало, что им придется выступать против своего же народа.
Было решено выступить до рассвета, потому Киан рано удалился к себе, чтобы отдохнуть и немного поразмыслить.
В прежние времена воин не занимался ничем, кроме войны. Сейчас все стало иначе. У Киана был учитель, который научил его выводить иероглифы не хуже любого, шэньши и слагать стихи.
Этот вечер, могущий стать вечером любовных утех, Киан решил провести наедине с бумагой и тушечницей.
«Ветер колышет ветви ивы,
И они рисуют в воздухе послание,
Смысл которого понятен лишь мне».
Надвигались сумерки. Усталые глаза с трудом различали замысловатые письмена. Кун отложил кисть. Стихи все еще звенели в голове, переливались в душе, согревали сердце. Перед глазами стояли яркие живые образы.
Вошел Юйтан и с уважением посмотрел на четкие иероглифы.
– Прежде нас учили только сражаться, не объясняя того, что слово – это тоже оружие, – одобрительно произнес он и добавил: – Я пришел сообщить, что у меня есть еще один подарок, который ты, надеюсь, с радостью примешь. Я не собирался его преподносить – так получилось. Признайся, ты скучал по матери? За все эти годы ты ни разу не произнес ее имя.
Киан вздрогнул. Было время, когда не проходило дня, чтобы он не вспоминал Ниу, которая осталась в том мире, куда ему не было возврата. Сестер было слишком много, с Юном он тоже мало общался, но мать…
Что подумала Ниу, когда он исчез? Что сказала бы она, увидев его сейчас?
На память пришла известная поговорка: «Что может быть лучше, чем вернуться в родную деревню в ореоле славы и в богатом халате!».
Увы, он сможет сделать это разве что в мыслях! Безжалостное время раскололо его жизнь на две половины, и с этим ничего не поделаешь.
Киан посмотрел в окно, где тянулся алый рубец горизонта, казалось, навсегда отсекавший настоящее от прошлого, и признался:
– Очень скучал.
Юйтан похлопал его по плечу.
– Хорошо, что ты не таишь своих чувств, во всяком случае – от меня. Я не злюсь на Пин. Я давно ее позабыл. Ни одна женщина не стоит того, чтобы ее долго помнили, ни одна, кроме матери. Потому я и согласился на вашу встречу.
Киан поднял глаза на князя, не понимая, о чем тот говорит. Кто такая Пин? И вдруг очнулся. Пин, сбежавшая наложница господина. Не его мать. Мать настоящего сына Юйтана Янчу, сына, чье тело давно сгнило в земле, в тайной могиле посреди безвестного леса! Со временем Киан перестал бояться прошлого. Он много раз задавался вопросом, почему Юйтан столь безоговорочно принял нищего мальчишку? Ответ мог быть только один: обладать таким богатством и властью, но не иметь наследника значит быть ниже самого последнего бедняка.
– Она приехала?! – прошептал он, обезумев от страха.
Можно выколоть Пин глаза, но и слепая она скажет, что перед ней не ее сын! Старый китаец, его учитель, был прав, говоря, что судьба носит в кармане ключи от всех дверей.
Киан знал, что при всей кажущейся справедливости князь беспощадный и непримиримый человек. Он был свидетелем того, как тот сносил головы нерадивым слугам и ослушникам одним ударом меча.
– Она ждет тебя в беседке. Тебе позволено поговорить с ней несколько минут, после чего она должна уйти.
Молодой человек кивнул. Почти стемнело, но сад был ярко освещен цветными фонариками. Идя по дорожке, Киан сжимал кулаки и стискивал зубы. Судьба дала ему крылья, позволившие очутиться в мире, выше которого только небо, и он не мог позволить простому случаю оборвать их и растоптать в грязи. Вместе с тем он понимал: сейчас ему не помогут ни ложь, ни мешочек с деньгами, который он предусмотрительно захватил с собой.
Пин была похожа на испуганную птицу. Хотя ее лицо хранило следы былой красоты, она вступила в тот возраст, когда воды человеческой жизни текут не вперед, а вспять. Запыленная одежда и истертый посох указывали на то, что она проделала долгий путь.
Женщина поднялась ему навстречу. Киан открыл рот, собираясь заговорить, но его опередила Сарнай. Подобно недоброму духу, старуха незаметно появилась за его спиной.
За минувшие годы она ничуть не сдала: плечи не согнулись, глаза не утратили блеск. Кисти рук исчезали в длинных рукавах красиво расшитого одеяния сиреневого шелка, высокая седая прическа была увенчана лесом шпилек с головками из сине-зеленого нефрита, а на ногах красовались сапоги с богато украшенным бархатным верхом.
– Ты наверняка не думала, что вернешься сюда, Пин! И долго тряслась от страха, прежде чем решилась приехать. И все же любовь к сыну оказалась сильнее. Теперь посмотрим, насколько тверда твоя память. Вот твой мальчик. Нравится ли тебе, как он выглядит? Не похудел ли он телом, хорошо ли одет? Обними же его!
Пин со страхом смотрела на высокого юношу в синем шелковом халате с вышитым на нем золотым леопардом.
Женщина послушно подалась вперед, и ее одежда слилась с одеждой Киана. Руки Пин были безжизненными, вялыми. Она как будто обнимала статую.
Юноша был поражен, когда, отстранившись, Пин прошептала:
– Какой ты красивый и взрослый! Я не ожидала увидеть тебя таким.
Могла ли она ошибиться? Или притворялась? Ему ничего не оставалось, как поддержать эту игру. Киан прикинул, какие вопросы мог бы задать родной матери.
– Я скучал… Как там… дома?
– Все живы и здоровы. Правда, сейчас тяжелые времена…
Она заговорила о каких-то пустяках, называла имена, которых Киан никогда не слышал. Глядя на безжизненное лицо Пин, он не мог поверить, что некогда эта женщина сумела сбежать от князя и, тем самым изменить свою и… его судьбу.
Когда женщина сказала про тяжелые времена, он вспомнил о мешочке с деньгами, и в его душе затеплилась надежда.
Киан обернулся к Сарнай.
– Оставьте меня наедине с моей матерью! – За годы, прожитые под видом княжеского сына, он научился говорить решительно и твердо. Старуха дернула головой, раздула ноздри, но не стала возражать и царственно удалилась.
– Кто вы? – тоскливо прошептала Пин, в отчаянии глядя на Киана. – Умоляю, скажите, где мой мальчик? Что эти коварные люди сделали с моим сыном?!
У него перехватило дыхание.
– Послушайте… Я скажу вам правду. Настоящий Киан… с ним случилось несчастье. Господин Чжун и господин Шон сказали, что его укусила змея, и он умер у них на руках. Они уверяли, что я похож… на вашего сына, и уговорили меня поехать с ними. Князь не заметил подмены.
Она смотрела на него во все глаза, будучи не в силах осознать услышанное и поверить в него.
– Значит, моего сына давно нет в живых?!
Киан кивнул.
По лицу Пин потекли слезы. Она сжала свои маленькие руки.
– Я чувствовала, что потеряю моего мальчика. С самого рождения он принадлежал не мне, а им!
Киан молчал. Он забыл о своем страхе. Ему было невыносимо стыдно.
– Я тебя не выдам, – мужественно произнесла Пин. – Ради твоей матери. Ты ведь тоже чей-то сын! У меня есть сердце, и я знаю, какими жестокими могут быть эти люди. Когда-нибудь твой обман раскроется, этого не миновать, но, по крайней мере, причиной твоей смерти буду не я.
Облегченно переведя дыхание, Киан сказал:
– Моя мать крестьянка. Она наверняка голодает. Я бы хотел передать эти деньги ей, но… не могу. Потому прошу вас принять их от меня. Может, они вам чем-то помогут.
Пин взяла мешочек. По ее лицу нельзя было ничего прочитать, однако она сказала:
– Я рада, что князь стал жертвой честолюбия и обмана. Я тоже открою тебе секрет, который неизвестен никому, кроме меня. На самом деле у этого человека не было детей. Я родила ребенка от другого мужчины. Княжеский род умер, Юйтану Янчу никогда не удастся основать династию, о которой он столько мечтал!
– За что вы его ненавидите? – тихо спросил Киан.
– Он взял меня против моей воли, просто купил у родителей. И я всегда мечтала ему отомстить. Потому я даже рада, что мой сын достался Небесам, а не Юйтану Янчу. Тебе повезло меньше.
Когда она ушла, Киан бессильно пустился на пол беседки. Последнее препятствие и единственная угроза были уничтожены. Больше ничто и никогда не помешает ему жить той жизнью, в плен которой он успел попасть. Сейчас он вернется в дом и забудет о том, что было.
И все-таки ему не было радостно. Князь много говорил о величии воинской славы, силе власти и значении благородства, но он никогда не упоминал о том, какую ценность и одновременно опасность таит в себе женское сердце.
Киану нравился мерный топот копыт, запах конского пота, бряцанье оружия, волнующе-острое ожидание встречи с врагом. Они выехали ночью, когда над миром стояла гладкая, блестящая, словно начищенное зеркало, луна, чтобы иметь преимущество внезапного нападения.
Холодное голубое сияние заливало сосны и кедры, покрывавшие склоны гор, а сами горы казались стенами гигантской крепости.
Разведка донесла, что дело обстоит куда серьезнее, чем казалось на первый взгляд. Тяжелые железные ворота надежно перекрыли вход в город. Ходили слухи, что китайская чернь открыла государственные амбары и раздавала зерно голодным. Городская стража трусливо разбежалась, а иные – в основном из числа служивших маньчжурам китайцев – перешли на сторону повстанцев.
В походной палатке совещались военачальники. Сидевший на почетном месте Киан молчал, потому что знал: к его словам все равно не станут прислушиваться.
Выйдя на воздух, он сказал Дину и Хао:
– Не понимаю, чего они боятся, почему не хотят идти вперед? Ведь это не воины, а всего лишь взбунтовавшиеся простолюдины! У них нет ни опыта, ни оружия, и они трусливы, как бездомные псы!
– Предлагаю сделать собственную вылазку, – сказал Дин.
– Выведем наш отряд и сами посмотрим, что там происходит! – подхватил Хао.
Киан с радостью согласился. Он был уверен в победе, и ему претила мысль чего-то ждать. Для него, как для Дина и Хао, это была только игра: несмотря на кажущуюся суровость воспитания, все трое были избалованы отцами и плохо знали настоящую жизнь.
– А если нас не выпустят из лагеря? – усомнился Дин.
– Я вызовусь поехать к отцу, чтобы доложить обстановку, а сам пошлю к князю кого-то другого!
Киан поспешно облачился в одежду простого воина: ему до боли хотелось встать вровень с остальными, ибо он подозревал, что отец как обычно отдал тайный приказ охранять его жизнь.
Вокруг города тянулись заросли камыша высотой почти в человеческий рост. Войдя в них, воины шагали, будто по морю, отталкиваясь руками, преодолевая сопротивление призрачных волн.
Они быстро обнаружили участок стены, где целой оставалась лишь внутренняя кладка. Киан приказал разобрать остальное, и солдаты справились с этим меньше, чем за час.
Проникнув внутрь, Киан был поражен: тишина, никаких охранных постов. Ночная тьма покрывала пространство сплошной пеленой.
Они двинулись вперед и вскоре увидели костер, вокруг которого сидела кучка оборванцев, вооруженных палками и самодельными пиками. Временами порывы ветра вздымали шлейф огня, сыпали искрами или гнали по воздуху волны едкого дыма.
Киан слышал обрывки их разговора:
– Знатные китайцы продались маньчжурам, потому защита Поднебесной – долг простолюдинов!
– Проклятые маньчжуры совсем разорят страну!
– Надо заставить их есть крысятину! – воскликнул один из мужчин, потрясая прутом, на который, словно на вертел, в самом деле были нанизаны две крысы: он жарил их на костре.
Вокруг раздался смех.
– Да! А еще лучше – землю!
– Нет, в землю мы их зароем!
Киан не мог поверить в то, что эти жалкие хвастливые бродяги и бедняки смогли разогнать городскую стражу и нагнать страху на кантонцев! Ну и вояки: даже не догадались выставить часовых!
В нем взыграла ложная княжеская кровь, и он сделал знак приближенным, а те ринулись к обнаглевшим простолюдинам, надеясь покончить с самыми храбрыми и непокорными несколькими ударами, а остальных разогнать.
Поначалу так и было: сидевшие возле костра мужчины бросились врассыпную; головы летели на землю, точно спелые плоды под порывами сильного ветра.
Увлеченный нападением, Киан забыл об обороне, о тыле. Потому очень удивился, когда в бок ударил тяжелый камень, а другой просвистел мимо виска. Резко повернувшись, Киан разрубил плечо подскочившему человеку, но в этот миг со стены полетел новый кирпич и свалил его с ног. Люди принялись вылезать словно из-под земли: не боясь мечей, они швырялись камнями, хватали поверженных маньчжуров за халаты, за косы и тащили во тьму. Их было много, они облепляли противников так, как это делают муравьи с попавшей в муравейник добычей.
Пусть они не имели ни оружия, ни опыта битвы, Киану и его воинам было не под силу сдержать желание сотен сердец, полыхавших гневом и жаждой мести.
Киан с трудом поднялся; земля под ногами вдруг сделалась зыбкой, она ходила ходуном, будто во время землетрясения. Он чувствовал, что ранен – в голове пульсировала боль, а одежда была забрызгана кровью. Но самым страшным было не это: он видел, как доблестные маньчжурские воины постыдно бегут, один за другим исчезая в проломе стены.
Киан двигался медленно, словно во сне, и когда какой-то мужчина бросился ему навстречу с палкой наперевес, промахнулся в ударе, а потом на него напало сразу несколько человек.
Они напоминали ворон, расклевывавших добычу. К Киану тянулись десятки рук, обшаривали одежду, разрывали все, что на нем было…
– Еще один! – с удовлетворением произнес молодой китаец и обратился к старшему товарищу: – Куда их?
– В тюрьму. Потом решим, что с ними делать.
– Надо кончать с ними здесь! – воскликнул другой задиристый юнец, но старший упрямо повторил:
– В тюрьму!
Киан очнулся в тесном и душном каменном помещении на охапке грязной, кишащей насекомыми соломе. Лишь через несколько минут после того, как ему удалось открыть глаза, в расплывчатом воздухе стали возникать какие-то предметы.
Он осознавал себя и вместе с тем не понимал, кто он такой на самом деле.
Полжизни он размышлял о том, что значит быть сыном князя, и никогда не задавался вопросом, как стать самим собой. Он ли, Кун Синь, – тень, отбрасываемая Кианом Янчу, или Киан Янчу – его тень?
Воспоминания блуждали в его мозгу, как остатки кошмарных сновидений. Он поступил на удивление глупо, повел себя, как мальчишка! Наверняка сегодня же в город войдут войска, и он получит свободу, но ему будет нелегко предстать перед Юйтаном Янчу и держать ответ.
В тюрьме стояла страшная вонь: бадья, в которую справляли нужду, была переполнена нечистотами. Сырые стены покрывала плесень, на полу валялись кучи мусора.
Люди сидели так плотно, что между ними не оставалось свободного пространства. Здесь были солдаты внутренних войск, как маньчжуры, так и китайцы, а также задержанные повстанцами мародеры.
Все разговоры, едва начавшись, стихали. Лица пленников выражали волнение и досаду, тела носили следы побоев. Сперва Киан пожалел, что не может ни умыться, ни переодеться, ни причесать волосы, а потом он обрадовался: так у него была надежда остаться неузнанным и молча пережить свой позор.
Дверь отворилась, на пороге появилось несколько мужчин из числа повстанцев. Киан заметил, что они приоделись и вооружились отобранными у противников кинжалами и мечами.
– Китайцы пусть встанут и подойдут вот к этой стене, – сказал один из них. – Их мы отпустим.
Около двух десятков человек поднялось с места, другие продолжали сидеть.
– Эй вы, маньчжурские собаки! – небрежно произнес другой, обращаясь к остальным. – Думали взять нас голыми руками? Гарнизон перешел на сторону восставших – власть в городе в наших руках. Есть среди вас те, за кого дадут хороший выкуп? Если вас выведут на площадь и казнят, так же, как вы казнили сотни наших людей только за то, что им было нечем заплатить.
Киан не проронил ни звука. Разумеется, он знал, что князь заплатит за его жизнь любую цену, но ему было слишком стыдно. Лучше умереть вместе с простыми маньчжурским воинами, тем самым похоронив и обман, и стыд.
