Текст книги "Космическая опера (сборник)"

Автор книги: Лоис Буджолд

Соавторы: Дэн Симмонс,Роберт Шекли,Дэвид Марк Вебер,Иэн М. Бэнкс,Дэвид Брин,Питер Ф. Гамильтон,Дэвид Аллен Дрейк,Корин Гринлэнд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 60 страниц)

И какие там бассейны, какие джакузи! Конечно же, эта темная лужа была одним из колодцев. Принцесса Бад сумела обзавестись своим собственным, частным Колодцем Грез. А вокруг него она построила вот этот самый свой дворец.

Вода в Колодце была темная, а при слабом рассеянном свете и почти непрозрачная. И все же Табита разглядела в ее мелкопузырчатом кипении, что вблизи от поверхности формируется новый образ.

– А вы уверены, что со всеми этими штуками ничего не случится?

Принцесса громко расхохоталась.

Потом она долго рассуждала об особых преимуществах своего дворца, о его «гомеостатических системах». Так говорят не всемирно знаменитые поп-звезды, а скорее уж бойкие риелторы. Если и было у Табиты хоть какое-то перед ней благоговение, то теперь оно исчезло окончательно.

– Посмотрим, как там идет погрузка, – предложила принцесса Бад.

В светлом просторном гараже не было никого, кроме знакомого робота. Он вытаскивал из грузового лифта зеленые пластиковые контейнеры и препровождал их во вместительный кузов большого, с шипованными колесами грузовика. Контейнеры полнились грезами; Табита видела, как моргали глаза этих грез, как, словно в прощании, махали их крошечные ручки.

У стены стоял синий айсровер «Гигнуки». А Годфри как не было, так и не было.

Еще издалека, как только позволила мощность рации, с ними связался дежурный таможенник. Это был тот же самый мужик, что и в прошлый раз. Вероятно, у него не было дома телевизора.

– А ведь она меня впустила, – сказала Табита, наклонившись к микрофону.

Робот остановил грузовик прямо перед конторой. Они ждали и ждали, но дежурный все не появлялся.

– Так вы хотите хотя бы взглянуть? – спросила Табита.

Чтобы видеть через стекло конторы дежурного, она наполовину слезла с сиденья. А ему там было тепло и уютно, ему совсем не хотелось наряжаться в скафандр и вылезать наружу, где холод собачий и почти полный вакуум.

– Да ладно, —сказал он, – вы просто задиктуйте мне цифры.

Табита принялась задиктовывать ему все цифры в установленном правилами порядке: вес нетто, вес брутто, объем, классификационный код.

– Пятьдесят восемь человеческих голов, – сказала она. – Страховая стоимость: ноль.

Ожидаемого смеха не последовало. Сквозь слоеное стекло едва проглядывали контуры чиновника – серое пятно, согнувшееся над клавиатурой.

Робот выкатил грузовик на поле и поставил его рядом с «Алисой Лидделл», точно в то же самое место, куда он ставил в прошлый раз «роллс-ройс».

Капитан Джут приказала Алисе открыть грузовой трюм. Вместе с воздухом наружу вырвался мелкий мусор – частицы бог весть скольких различных миров, пренебрежимо малая добавка к массе мира этого. В облаке пыли она распознала давно потерянную отвертку, пустой пакетик от крекеров с крилем.

В трюме от стенок стали отстегиваться держатели груза.

– С этим хозяйством, – сказала Табита, герметизируя свой скафандр, – справятся и робогрузчики.

– АКТИВИРУЮ, – благодушно сообщил корабль.

После короткой паузы на лед вразвалочку вышли четыре коренастые фигуры, похожие на космовокзальных чистильщиков сапог.

В кабине грузовика принцессин «четырехтысячный», сидевший рядом с Табитой, любознательно удлинил свою шею, превратив ее в толстый стержень. Покрутив секунду-другую свой набор сменных глаз, он выбрал из них самые подходящие.

– Я имею возможность переместить доверенный мне груз самостоятельно, —сказал его голос в наушниках Табиты, выпрыгнувшей на лед.

– Помоги, если хочешь, – предложила она.

Робот выбрался наружу, не спуская глаз с робогрузчиков. Во всем его поведении явно сквозило недоверие. Подойдя к самому крайнему, он помигал ему что-то цветными огоньками.

Робогрузчик развернул свой верхний кожух и помигал в ответ.

«Четырехтысячный» развернул свою голову на Табиту, открывавшую задний борт грузовика.

– Возможности этой модели заметно ниже моих собственных,– сообщил он ей.

– Только их здесь четыре штуки, а тебя только одна, – заметила Табита. – Так что ты уж там поосторожнее.

Пока сознание корабля расписывало маршрут к астероидному поясу, капитан Джут гуляла по узеньким мосткам, обегавшим трюм по кругу, и наблюдала за работой стальной бригады. Роботы дружно и слаженно выгрузили из грузовика пятьдесят восемь масок и статуэток, поясных и в рост принцессы Бадрульбудур, и погрузили их на «Алису Лидделл».

На это ушло порядочно времени. Лунные грезы отличались склонностью высовываться из контейнера и болтаться из стороны в сторону. Одна из них вылезла из контейнера полностью; капитан соскользнула по трапу и отловила ее, чтобы, не дай-то бог, не залезла куда не надо и не устроила какую-нибудь пакость.

Беглая греза была поясной статуэткой длиной сантиметров тридцать. Она была совсем голая и целомудренно прикрывала свои груди рукой. Ее кожа имела цвет и текстуру графита. Капитан подхватила беглянку под мышки и держала ее перед собой, как ребенка. Греза не шевелилась. Она вяло висела у нее на руках, словно оглушенная бледным унылым светом Урана. Капитан запоздало спохватилась, не нужно ли было защитить все эти штуки от вакуума.

– Я же говорила, что не беру на себя никакой ответственности, – напомнила она фигурке.

И то ли увидела, как серые губы пошевелились, то ли это ей померещилось.

Принцессин робот подкатился поближе и вперил в нее осуждающий, иначе и не скажешь, взгляд. За его спиной робогрузчики начинали растягивать грузокрепящие сетки.

– Подождите, подождите, – остановила их Табита. – Тут еще эту забыли, последнюю. – И запихнула серый холодный торс назад в контейнер.

Корабль устремился в черный холодный провал, зиявший под желтым диском Урана, и черный провал его принял.

– Вот так-то будет лучше, – сказала Табита, когда исчезли последние признаки веса и она мирно воспарила в своем гамаке над пультом управления и приборами.

Космос был для нее родной стихией, и при каждом взлете, вот в такой примерно момент, она непременно об этом думала – ей нравились безбрежность, бездонность и одиночество. Другим людям всегда от тебя чего-то нужно, и, как правило, чего-то такого, чего у тебя и в помине нет. Имея хороший корабль, ты можешь оставить за кормой все их сложности и путаности вкупе с их тяготением. Пока курсовые компьютеры вносили в программу полета последние уточнения, она стала думать о Мортоне Годфри, о нужде в его глазах, о беспросветном отчаянии в его поцелуе. Как безнадежно запутаться должен он был в бесконечно двоящейся и ветвящейся личности принцессы Бадрульбудур.

– КАПИТАН, МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ВАМ БЫ СТОИЛО ПРОВЕРИТЬ ГРУЗ, – сказала Алиса.

– Господи милосердный, – вздохнула Табита и принялась выводить на мониторы картинки из разных точек трюма. – Там-то еще что?

– У МЕНЯ СОЗДАЛОСЬ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО ТАМ ИМЕЕТ МЕСТО НЕКОТОРАЯ ПОРЧА, – бесстрастно ответствовал корабль.

Табита отстегнула карабины гамака, подплыла к внутреннему люку трюма и торопливо его открыла.

Они находились в десяти тысячах километров от Умбриеля, и грезы уже выказывали явные признаки разложения. Вдали от своего творца, без его постоянной поддержки они кривились и расплывались.

Капитан сунула руку в отверстие сетки и вытащила большой черный шар с неправильной формы отверстием. Внутри шара было нечто иссохшее и шелушащееся, похожее на безногую курицу, виденную ею во время поездки к колодцу. Лицо почти уже отсутствовало и не поддавалось узнаванию.

Она не успела еще задаться вопросами, что же теперь делать и огорчает ее все это или нет, как заработал коммуникатор.

– Вызываю Браво Кило [28]28
  Браво Кило —по американскому авиационному алфавиту БК, то есть в данном случае «Берген-Кобольд».


[Закрыть]ноль – ноль – дебатка – ноль – пятерка – дебатка. Звами аварит палица. Демедлено верните, повторяю: верните да Убриэль.

Ну что же, можно не сомневаться, это они и есть, копы. Да и этот грубый, нелюдской акцент говорил сам за себя. И все же капитан одним толчком перенеслась обратно к пульту и взглянула для проверки на экран.

И вот оно, пожалуйста, в кошмарном, не для человеческого глаза цвете: синяя, гладко выбритая собачья морда какой-то эладельди из транспортной полиции.

– Капитад Жут, —скомандовала полицейская. – Демедлено верните да Убриэль.

Само собой, инспектором была тоже эладельди. Она ни на секунду не расставалась с антиаллергенным ингалятором и с того самого момента, как вышла в сопровождении двоих своих подчиненных, непрерывно демонстрировала, насколько он ей необходим, прерывая все дела, чтобы тщательно попрыскать в одну и в другую ноздрю.

– Жют, Табита, капитад, – сказала она, как положено по закону. – Я уболдомочена обыскад баш кораб.

Табита очень жалела, что нет у нее под рукой, да и вообще нигде нет своего собственного ингалятора. И не на Умбриель была у нее аллергия, и даже не на эладельди. У нее была аллергия на копов. Один уже вид полицейского превращал ее в нервозную, дурно воспитанную, крайне раздражительную особу. Из рефлекторной своей поперечности она заранее отключила Алису.

– С какой такой стати? – вопросила она, не вставая и не отходя от пульта. – В чем дело?

– Я уболдомочена обыскад баш кораб, – повторила инспекторша. – Атстегниде, пожаста, баш гамак и адайдиде ад бульда.

Сквозь стекло иллюминатора был виден патрульный корабль: каледонский «Кумулюс» громоздился над посадочным полем как средних размеров крепость. Почерневшие дюзы двигателей выступали из его корпуса словно крупнокалиберные орудия, угрожавшие грязному льду полным уничтожением.

Засунув лапы в карманы форменного плаща, инспекторша стояла в самом центре кабины. Молча, легким движение морды она направила одного из своих подчиненных в основную часть корабля. Тот рысцой миновал трюмный люк, загерметизированный Табитой перед заходом на посадку, и скрылся в узком проходе, который вел на корму, к жалкому подобию капитанской каюты.

– Поищи там, поищи, может, что-нибудь и найдешь! – крикнула вслед ему Табита. – Лично у меня не получается.

Она враждебно нахмурилась на правоохранительницу, та же хмурилась на нее с откровенным подозрением, а затем окинула неприязненным взглядом раскиданный по кабине хлам – пустые упаковки от еды и нестираные майки, опять поднесла к носу свой ингалятор и пару раз им длинно прыснула.

– Капитал Жут, одойдиде, пажаста, од булда, – сурово приказала она. – Я брошу вас бежливо.

– А я вот вежливо вас прошу объяснить мне, что за херня здесь происходит, – сказала Табита, но все же расстегнула свой гамак, выбралась из него и неохотно отошла от пульта.

И тут же на ее месте оказался другой полицейский, он вставил в вертушку какой-то диск без этикетки и начал стучать по клавиатуре.

– Вы там с ней поосторожнее, – охолодила Табита оккупанта, – а то шарахнете не по той клавише, и будет вам весело, как не знаю что.

Инспекторша уставилась на Табиту, явно намереваясь что-то сказать, но тут послышался грохот сапог по палубе, и из прохода вылетел полицейский с маленьким пластиковым пакетом какой-то сушеной травы. Остановившись перед начальницей, он вручил ей свою добычу на осмотр.

– Орегано, – сказала Табита.

Инспекторша устало взглянула на пакет, сунула его в карман плаща и коротким взмахом лапы послала замершего в ожидании полицейского продолжать обыск.

– И где он только его нашел? – поразилась Табита.

– Одгройде трум, – приказала ей инспекторша.

– Только имейте в виду, что там жуткий бардак, – предупредила Табита. – Этот ее груз малость попортился. Я ей заранее говорила, что так не советуют. В смысле – говорила этой самой Бад. Принцессе Бадрульбудур. Уж это-то имя вам наверняка знакомо.

Из глубины гортани инспекторши выкатился низкий фыркающий звук.

Трюмный люк широко распахнулся. Бардачность бардака, царившего в трюме, превысила все ожидания. Многие изображения взорвались наподобие венерианских грибов-дождевиков, их желтые липкие ошметки забрызгали пол и все стены, как в древние времена подгоревший кухонный жир. У Табиты мелькнула на мгновение мысль, что с них теперь станется отобрать у нее лицензию за санитарное нарушение.

Собакомордая инспекторша подошла к ровным рядам зеленых контейнеров. Просунув между прутьями решетчатого ящика задний конец своей авторучки, она потыкала им вялые останки попугая-принцессы. В воздухе стоял приторно-сладковатый запах тления и распада.

– Капитал Жуд, бде бы были бчера бежду одидадцатью доль-доль и пятдацатью доль-доль?

– Здесь, – пожала плечами Табита, – прямо здесь я и была. Впрочем, в одиннадцать я была еще, пожалуй, по пути сюда. От «Кладезя».

– И какой же это был Кободец?

– Это бар так называется, гостиничный бар.

– Ясссдо, – выдохнула инспекторша.

Достав стандартный пакет для сбора вещественных доказательств, она с траурным видом препроводила в него липкий комок погибшей грезы, приставший к ее авторучке.

– Кто бас там бидел? Бидел в гостибице?

– Ну, само собой, Дорин. И Мортон Годфри – я с ним завтракала.

Инспекторша взглянула на Табиту в упор. Ее пасть была приоткрыта, кончик фиолетового языка загнут назад. Было трудно сказать, что это значило, да и значило ли что-нибудь.

– Затем появилась принцесса Бад, и они уехали. Они, эти двое. Вместе.

– Фбесте, – повторила инспекторша.

– Да, – кивнула Табита. – Ну, в общем-то она ушла, а он за ней последовал. Демедленно.

Инспекторша пропустила издевательство мимо ушей и снова принялась ковыряться авторучкой в ящиках со сгинувшими грезами.

– Куда бы заходили бежду баром и бозбращением сюда? – спросила она, продолжая ковыряться.

– Куда? – повторила Табита. – Никуда. Я прямо сюда и вернулась.

– Что бы делали потоб?

У Табиты заколотилось в висках. Эти эладельди искренне уверены, что невиновных не бывает, виноваты все. Вопрос только в том, чтобы узнать, в каком конкретно преступлении ты виноват.

– Я начала готовиться к старту.

Инспекторша отложила ручку-ковырялку, достала ноутбук и вызвала на экран какую-то информацию.

– Отчеты с беста, – сказала она секунд через двадцать, – регистрируют старт б двадцать два двадцать бять. Окончание погрузки б дбадцать себьдесят себь. Начало погрузки в дбадцать тридцать.

Она устремила на Табиту черные блестящие глаза, давно и подробно знакомая с привычкой людей к недоговоренностям, уловкам и обману, в вечной надежде хоть на какой-нибудь проблеск истины.

– Я собиралась улететь еще раньше, – сказала Табита. – Думала, принцесса отменит заказ. Потом приехал робот и сказал, что все остается в силе. Это было примерно в пятнадцать ноль-ноль. Ну, может, чуть позже. А что бы вам не спросить его самого? Это «четырехтысячный», вы с ним должны прекрасно поладить. И вообще, что тут за хрень такая происходит?

Инспекторша принялась ковыряться в содержимом другого ящика.

– Вы думаете, я сперла это хозяйство или что?

Инспекторша громко, раскатисто фыркнула и начала вытягивать из липкой охристой массы некий осязаемый предмет.

Это оказался длинный кусок проволоки. Эладельди вытащила его из ящика и из-под сетки, подцепив концом авторучки; она походила на осторожного едока, впервые в своей жизни столкнувшегося со спагетти.

На обоих концах проволоки болтались желтые деревянные ручки. Когда проволока высвобождалась из ящика, одна из ручек застряла в решетке. Инспекторша достала из кармана кусок грубой ткани и осторожно, без рывков ее высвободила.

– А это что такое, по башему бдению? Табита потерла лоб тыльной стороной ладони.

– Это похоже на эту штуку для резки сыра, – сказала она. – А в общем не знаю. Я не знала, что оно здесь, в контейнере. Это не мое.

– Но бы знаете эту бещь.

– Да, – подтвердила Табита со странным ощущением близкой опасности. – Она принадлежит принцессе. Она сама мне ее показала. Тогда, во дворце. В смысле – в своем доме.

Она протянула руку, чтобы взять обсуждаемый предмет у инспекторши, но та неожиданно взлаяла и отдернула сырорезку прочь. В тесном, замкнутом помещении трюма ее лай прозвучал оглушительно громко и угрожающе.

– Эта штука была с одним из экспонатов, – сказала Табита. – Там, в доме. Наверное, робот запаковал ее по ошибке. А может, так и надо, чтобы они были вместе, я не знаю.

Инспекторша осторожно, сосредоточенно укладывала кольца проволоки в другой, побольше, пакет для вещественных доказательств.

Появился и по-уставному приложил лапу к уху полицейский, проводивший обыск в кормовой каюте. Несколькими словами их мягкого, словно чихающего языка инспекторша поручила Табиту его заботам и ушла из трюма в кабину.

– Вы что, хотите посадить меня за кражу обрывка проволоки?! – крикнула ей вслед Табита.

Ответа не последовало. Полицейский прижал ее лицом к обжигающе холодной стальной переборке, заставил растопырить руки и ноги.

Пока она изо всех сил сопротивлялась громадной синей лапище, державшей ее за затылок, он бесцеремонно ее обшарил и не нашел, конечно, ничего. Затем отвел ее в кабину и засунул в правый воздушный шлюз.

В тот момент, когда дверь шлюза начала закрываться, капитан Джут бросила последний взгляд на две синие шерстистые фигуры, оставшиеся в кабине. Инспекторша сравнивала записи в автоматическом бортовом журнале с чем-то из своего ноутбука. У ее подчиненного был потерянный вид; похоже, результаты сверки были совсем не тем, чего инспекторша ожидала. Ее уши понуро повисли.

– Ничего им не говори, Алиса! – крикнула капитан, когда ее скафандр был уже герметизирован и воздух из шлюза начал выходить. – Пусть сами ищут, чего им надо!

Она прекрасно знала, что отключенная личность корабля ее не слышит.

Во взлетно-посадочной конторе дежурный сидел, сложив руки на животе, и смотрел телевизор. Тут же сидел и еще один полицейский, человеческой породы. Когда дверь конторы открылась, полицейский встал, повернулся и отдал честь конвоиру Табиты. Табита тоже отдала ему честь – так, для хохмы. Судя по кислым лицам присутствующих, никого эта хохма не рассмешила.

– Вольно, ребята! – скомандовала она.

Конвоир силой, без всяких разговоров усадил ее на стул и махнул лапой копу-человеку, который тут же подошел, отсканировал капиллярные узоры ее пальцев и надел на нее наручники.

Собакомордый коп ушел. Табита старалась держать себя в руках. На нее попеременно накатывали волны страха, недоумения и ярости. Судя по всему, они отнюдь не собирались сказать ей, что же такое она, по их мнению, сделала. Коп и дежурный не отрывались от экрана.

– А можно и я посмотрю? – спросила она.

Через пару секунд коп поддернул сползавшие брюки, потянулся и подошел к ней. На мгновение ей показалось, что он хочет ее ударить, но вместо этого он сунул руки ей под мышки, вздернул ее на ноги и грубо подтащил к телевизору.

Когда она увидела, что творится на экране, очередная хохма увяла у нее на губах, не успев родиться. Там было изображение человека, мужчины. Он лежал прямо на здешнем льду.

Затем появился другой снимок того же самого человека. Одежды на нем не было. Лицо его было синюшно-багровым, выпученные глаза почти вываливались из орбит. Черная мерзость, торчавшая из его рта, была, надо думать, его языком. Было в этих снимках нечто тусклое, безразличное и в то же время ирреальное, и это подсказывало Табите, что она смотрит отнюдь не на компьютерную графику какого-нибудь фильма ужасов.

И как бы то ни было, этот мужчина был ей знаком.

– Мортон Годфри, – сказала она.

Коп и дежурный смотрели на нее с тем же вниманием, как до того на экран.

– Ваш друг? – спросил полицейский.

– Нет, – качнула головой Табита. – Он работал у принцессы Бад.

Шея и нижняя челюсть шофера кошмарно раздулись. Он выглядел как багровый взбесившийся лунный бред.

– Я пила вместе с ним вчера утром, – услышала Табита свой голос. – Кажется, меня сейчас стошнит.

Дежурный пинком подкинул ей корзину, и очень вовремя. Ей потребовалось какое-то время, чтобы досуха проблеваться.

– Что это с ним? – спросила она дрожащим шепотом. Мужчины переглянулись, словно соображая, много ли удовольствия можно будет извлечь из того, чтобы ничего ей не рассказывать.

– Спутник заметил его в два девяносто, – снизошел в конце концов коп. – Кто-то задушил его и выкинул тело на лед.

– А ведь крупный был мужчина, – задумчиво заметила Табита.

– Ваш любимый тип? – поинтересовался таможенник.

– Да иди ты!.. – вспылила Табита. – Господи, ну с какой такой стати все вы вяжетесь ко мне?

– Вы были последней, кого видели в его обществе, – напомнил коп.

– Да не душила я его, не душила!

Искаженное смертью лицо шофера стало приближаться и заполнило все пространство экрана, превратилось в безжалостный крупный план. Таможенник жал кнопки на пульте управления.

– Но кто-то же это сделал, – заметил он рассудительно. На экране бугрилась багровая плоть.

– Все, что им теперь нужно, – это найти ту веревку, – сказал таможенник.

– Проволоку, – поправил его коп. – Отмотай чуть-чуть назад. Вот, посмотри. Видишь, какая глубокая борозда и какая узкая? Видишь? Словно не душили, а ножиком резали.

За их спинами распахнулась дверь, и вошла инспекторша со всей своей командой. Полицейский вскочил и вытянулся по стойке смирно.

Табиту охватило какое-то вялое оцепенение. В ее голове стоял неумолчный шум, словно от сотни моторов, работающих на малых оборотах.

– Вы решили меня арестовать? – спросила она. Инспекторша едва удостоила ее взглядом. Ее уши торчали торчком, шерсть на затылке недовольно топорщилась.

– Бы будеде задержады для пробедежия допроса, – пролаяла она и достала из кармана плаща прозрачный пакет с мотком сырорезной проволоки.

Как заряжается электричеством воздух перед грозой, воздух в комнате мгновенно зарядился следовательской лихорадкой.

– Одпечатки бальцев, – приказала инструкторша, передавая пакет своему подчиненному-человеку.

Табите снился сон.

Ей снилось, что она плавает в зеленом море, а вдали смутно виднеются красноватые скалы каких-то островов. Она отчетливо ощущала вкус и запах морской воды. Она была не совсем уверена, стоит ли ей сейчас плавать. Море было неспокойное и грозило утащить ее под воду. А еще в море были фонтаны, она видела, как их струи бьют в небо и рассыпаются. Она знала, вернее, чувствовала, что, если удастся доплыть до одного из фонтанов, она будет в безопасности. Под фонтанами в зеленом море скользили синие, едва различимые тени. Это были киты, это они выпускали в небо фонтаны. Там, во сне, было жизненно важно, чтобы она поднырнула под один из фонтанов, чтобы этим спасти некое существо, не вполне отличное от нее самой. В какой-то момент неожиданно оказалось, что она держит за плавники какое-то крупное, лилового цвета морское животное и пытается подтащить его к себе. Она тут же поняла, что это китеныш, хотя он походил скорее на тюленя.

А затем она проснулась, не понимая, кто она и где. Она села на жесткой койке, а затем и встала. Жесткий пенопласт, напыленный на пол камеры, неприятно царапал босые ноги. В узенькое как щель окно светил Уран, только-только прошедший фазу полноурания. Она стояла и стояла, ни о чем не думая, а тем временем дверь со скрипом открылась, и вошел коп-человек.

– Шевелитесь, – сказал он. – Собирайте свои вещички. Голос тюремщика звучал скучно и не слишком дружелюбно.

– А что такое? – спросила Табита. – Куда это вы меня?

– На Гавайи, – сказал коп; он взял ее за руку и повел по проходам «Кумулюса», где пахло собаками, дезинфекцией и черным отчаянием.

На самом верху сходного пандуса стоял маленький письменный столик. Олистер Крейн сидел за столиком перед раскрытым блокнотом и что-то писал перьевой авторучкой. Уж не та ли это поэма, которой он грозился, мелькнуло у Табиты.

– Это что же теперь, меня отпустили на поруки? – спросила она.

На Крейне были все тот же малиновый блейзер и золотое колечко вокруг бороды. Он закрутил колпачок авторучки и аккуратно положил ее в нагрудный карман. Ногти у него были длинные, но абсолютно чистые и красивой формы.

– Они уже знают, капитан, что это не вы его задушили, – сказал он будничным голосом.

Загрузившись в его желтый «ровер», они помчались от «Кумулюса» прочь по безмолвным промерзшим просторам. Табита с трудом отходила от пережитого. Она чувствовала себя грязной и насухо выжатой.

– Мне срочно нужен душ, – сказала она, подергав себя за волосы.

– И выпить бы тоже очень не мешало, вы согласны? В лиловом коридоре грез они миновали уродливого мальчишку, так возмущавшего принцессу Бадрульбудур. Мальчишка пожирал их глазами и придурочно улыбался.

– А это чей? – спросила Табита.

– Один из моих, – гордо признался Крейн. – Симпатичный паршивец, верно?

По местному счету было четыре часа ночи, однако бар все еще был открыт. «Закрывают ли его когда-нибудь вообще?» – подумала Табита.

А в баре сидела Джорджинель. Сидела и пила в одиночку. Услышав, как обошлись с Табитой, она безмерно возмутилась.

– Само собой, никто и не почешется перед тобой извиниться, – сказала она с сознанием своего превосходства над всем этим жалким неправедным миром.

Табита говорила мало. О сырорезной проволоке она не сказала вообще ничего.

Она огляделась по сторонам. Жутковатые украшения выглядели безвкусно и неестественно, словно даже временного отсутствия их творцов было достаточно, чтобы лишить их некой толики жизни.

На этот раз Крейн сидел рядом с Табитой.

– Отведи меня в дом, – попросила она, потрогав его за руку.

– В дом? – вскинул брови Крейн. – В смысле – в мой дом?

Табита знала: он прекрасно понимает, какой дом она имела в виду, но по неким причинам хочет, чтобы она сказала это вслух.

По пути они увидели в небе три голубые стрелы – флаеры патрульного корабля спешили навестить принцессу Бад. Табите представилось, как там, под землей, в лишенной окон спальне принцесса ожидает их, сидя на своей круглой кровати. Она снова увидела ее в окружении лунных грез, безвозвратно погибших в трюме «Алисы»: арбуза и попугая, пилозубки и черепа, всех фантастических версий на тему себя самой, какие закатившаяся поп-звезда произвела за годы своих одиноких раздумий. Капитан Джут буквально видела, как она сидит, упершись взглядом в студенистую воду, пытаясь вызвать из нее еще один, последний, всеобъемлющий портрет, в котором все образы всех персонажей, когда-либо ею сыгранных, соединились вокруг единого центра, как грани алмаза.

Еще задолго до того, как показался дворец алюминиевых блюдец, серебристые отсветы его огней затопили полнеба, заставив померкнуть звезды.

– Все равно вас туда не пустят, – негромко сказал Крейн.

– Ну почему все спешат с этим пророчеством? – Табита торопливо герметизировала скафандр. – Сбросьте меня на том повороте, – попросила она, – а сами поезжайте прямо к главному входу, это будет отвлекающий маневр.

– Отвлекающий маневр, – лениво хохотнул Крейн и покачал головой. – Вы что, думаете, это кино?

Без малейшего звука, ведь воздуха здесь не было, «ровер» помчался дальше, все выше и выше по склону. Уж что-нибудь он там устроит, в этом Табита ничуть не сомневалась. Ну, скажем, организует копам небольшую читку поэзии.

Остаток пути она пробежала на четвереньках, используя для укрытия профиль местности. Она почти ощущала, как невозможный холод инолунного льда заползает ей под скафандр. И никто не попался ей по дороге.

У двери в гараж ее встретил робот.

– В настоящий момент в доступности нет никого, кто мог бы вами заняться,– прозвучал его голос в наушниках.

– Это я, – сказала Табита. – Я, капитан Джут. Да ты же меня помнишь.

После недавнего приезда полиции робот окончательно перестал понимать, что может быть и чего не может. Среди вариантов, предусмотренных программой немудреного «четырехтысячного», не числился конец света.

– Я пришла за остатками произведений искусства, – пояснила Табита.

– Ваше утверждение нуждается в проверке,– усомнился робот.

– А ты спроси у принцессы, – предложила Табита. Она знала, что полиция должна была первым делом изолировать хозяйку дворца от всех его систем, для чего есть такие удобные маленькие диски.

– Принцесса Бадрульбудур занята, —сказал упорный робот. – Все ваши слова были записаны и зарегистрированы вкупе со временем…

– Но я не могу ждать, – возмутилась Табита. – Если я улечу, оставив их здесь, принцесса будет крайне недовольна.

Робот тревожно заморгал красными огоньками.

– Ваше утверждение будет при первой возможности препровождено принцессе Бадрульбудур, —не сдавался он. – Вернитесь, пожалуйста, позднее.

Капитан Джут попыталась изобразить нервозную спешку. Она замахала руками, а затем обняла себя за плечи и стала переминаться с ноги на ногу.

– Через пятнадцать минут я буду вынуждена отсюда уехать, – сказала она. – Мне бы очень не хотелось доставлять принцессе огорчение.

Вместо красных огоньков заморгали янтарно-желтые: скорее всего, робот делал новую попытку связаться с хозяйкой. Табите оставалось только надеяться, что копы не отслеживают его разговоры.

– Ладно, – вздохнула она, – ничего тут, видно, не поделаешь. Тебе что говори, что не говори. Но ты непременно расскажи принцессе, что я приходила, а ты меня не пустил. И передай ей, мол, мне очень жаль, что я не имела возможности сделать, как она просила.

Огоньки на роботе погасли, остался только один. Красный.

Какую-то, и немалую, долю секунды робот продолжал упорствовать.

А потом красный свет сменился зеленым.

– Я провожу вас к принцессе,– сказал «четырехтысячный», распахивая дверь.

– Нет, нет, – заторопилась Табита, – подожди меня здесь. Ты еще потребуешься, чтобы отвезти меня на посадочное поле. А до того тебе еще нужно подготовить грузовик.

«Четырехтысячный» развернул голову, выпустил еще одну пару глаз и стал задумчиво разглядывать грузовик, громоздившийся в углу гаража на гигантских шипованных колесах. К тому времени, как он что-то решил и захотел взглянуть на Табиту, та уже входила в лифт.

В коридоре она прошла мимо голограммы молодой и довольно толстой принцессы Бадрульбудур, танцевавшей в невесомости. Ей и в голову не пришло задержаться и рассмотреть голограмму получше. Теперь она знала буквально все, что хотел передать этот бешеный танец.

В принцессиной спальне горели все лампы и кишмя кишели полицейские. Они обшаривали своими детекторами все шкафы, все полки с безделушками и даже балдахин над кроватью.

Из лифта ее не выпустили, а героически задержали и начали звать начальство.

Тут же был и тот коп, который обшаривал раньше «Алису»; он стоял за круглой кроватью со сканером на шее. Узнав Табиту, он что-то пролаял инспекторше.

Инспекторша даже не повернула головы, ей было некогда. Ее плечи хищно сутулились, уши стояли торчком. Она стояла на чуть согнутых задних лапах, упершись передними в колени, ее плащ был расстегнут.

Все ее внимание было сосредоточено на принцессе Бадрульбудур.

Принцесса стояла перед ней в белой рубашке с капюшоном и черных леггинсах – и она накинула себе на плечи шоферскую куртку с серебряными пуговицами. Изящный штрих, ухмыльнулась про себя Табита.

Принцесса была тонкая как тростинка. Ее ненакрашенное лицо оказалось пористым и морщинистым, огромные глаза покраснели от слез. Она выглядела так, словно не спала всю ночь, репетируя роль несправедливо обиженной женщины.