Текст книги "Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка"

Автор книги: Лнонид Ицелев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Из Москвы – в Нагасаки!

Из Нью-Йорка – на Марс!

10 августа 1915 года, вернувшись вечером из Христиании домой, Александра обнаружила на столе письмо из Нью-Йорка. Секретарь немецкой федерации социалистической партии Америки Людвиг Лоре приглашал её читать в США антивоенные лекции.

О такой возможности проявить себя именно там, где она чувствует в себе силы, можно было только мечтать! Александра перечитала письмо два раза. Лоре писал, что её приглашают по рекомендации Карла Либкнехта. Американские социалисты целиком оплачивали её поездку, которая должна была продлиться четыре месяцам охватить около восьмидесяти городов. Собрания преимущественно рабочие. Некоторые, в больших центрах, для более широкой публики.

Она задыхалась от волнения, боясь верить своему счастью. Это сказочно хорошо! Это ликование! Это же то, что сейчас так необходимо, – найти доступ к широким массам. Их расшевелить. Иначе Америка может стать базой войны.

От радости ни спать, ни работать не хотелось. Она подошла к окну. Ночь стояла лунная, тихая. Было тепло, но в воздухе уже чувствовалась осенняя свежесть.

Нет, нельзя поддаваться эйфории. Опыт жизни, мудрость поучают сердце не трепетать радостью. Эмоция радости так часто бывает построена на ложном восприятии. Прежде всего надо подумать о целесообразности поездки для дела партии. Кто может ответить на этот вопрос лучше, чем Ленин? Надо срочно послать ему телеграмму...

Через день из Берна пришёл ответ: «Соглашайтесь».

О своём согласии она тотчас же телеграфировала в Нью-Йорк, изложив свои условия в письме.

Вскоре пришло письмо от Ленина. Он не только одобрял её поездку, но и давал поручения: издать в Америке по-английски его брошюру «Социализм и война», установить контакты с интернационалистами и тамошними большевиками и собрать средства для партии. Ленинское задание ещё больше бодрило и радовало.

Здесь в Европе гнетёт бессилие что-либо сделать против войны. Даже демонстрацию не провести. Протест охватывает только левых – это горсточка. Может быть, в Америке можно сделать больше? Интернационалистскую линию понять труднее, но рабочие её схватывают здоровым инстинктом. Вот отчего так остро необходима поездка в Америку – там будет широкое, полное, тесное общение с рабочей массой!

Лоре писал, что выехать надо было 26 сентября, однако деньги на поездку из Нью-Йорка всё не приходили. Может быть, американцы не согласились с её условиями: она хотела сократить число выступлений и просила прислать ей на дорогу пятьсот крон. Американским товарищам, вероятно, трудно выполнить её просьбу. Но не могла же она ехать без сапог, без приличного платья и без нового чемодана?

Деньги пришли только 15 сентября. Сразу стало радостно и грустно. Грустно покидать Хольменколлен, красный домик, – тихое, уютное пристанище. И осень здесь чудная. И от России там ещё дальше. А что, если начнутся события?

Немецких подлодок она не боялась. Ну и что с того, что каждый день тонет четыре норвежских судна. Когда чего-нибудь желаешь горячо, не может быть задерживающих чувств. А она страстно желала переплыть океан и очутиться с массами.

Грусть? Да, это есть. Но это даже сладко.

16 сентября из Швейцарии пришла весть о том, что в местечке Циммервальд состоялась Международная социалистическая конференция. Образовался левый центр во главе с Лениным. Задача – борьба за революционные лозунги. Война войне через поражение отечественной буржуазии и через власть пролетариата. Это единственная возможность спасти пролетариат из-под пепла социал-предательства и шовинизма. Отрадно было узнать, что делегаты Скандинавии Хеглунд и Нерман выступили на конференции вместе с Лениным. Значит, не зря с ними «поработала».

Ленинскую брошюру «Социализм и война» Александра получила за восемь дней до отъезда. Поразительно, с какой выпуклостью и яркостью в ней были изложены основы позиций революционеров-интернационалистов. Ленинская брошюра – это большевистская платформа. Её необходимо донести до масс.

Перед отъездом Александра отправила более сорока прощальных писем. Если с ней что-нибудь случится, пусть товарищи знают, как счастлива она, что у интернационалистов теперь есть платформа и видны перспективы и что ленинцы сформировались уже как международная организация.

Душу переполняло радостное волнение. Донести нашу позицию до масс и дать бой шовинистам. Что может быть лучше?

Александра вышла из красного домика, чтобы проститься с незабываемой панорамой Христиании. Над сказочно прекрасным голубым фиордом нежно розовело небо. Невероятные здесь тона, просто невероятные. Она ещё вернётся сюда, непременно вернётся!

 
Красавица Христиания,
Не прощай, а до свидания!
 

В каюте второго класса норвежского парохода «Бергенсфиорд» кроме Александры были ещё три женщины: две молчаливые финки – мать и дочь, и богобоязненная старуха из Нарвика; целые дни она не расставалась с молитвенником в чёрном коленкоровом переплёте, сидела на своей койке и шептала молитвы. Сначала её бормотание раздражало Александру. Потом она перестала обращать на неё внимание и, когда финки выходили на палубу, принималась за перевод ленинской брошюры. Когда финки возвращались в каюту, она запирала рукопись в чемодан и выходила подышать воздухом. Первые дни океан был тих и спокоен, и Александра разгуливала по палубе, наслаждаясь морской свежестью и малахитовой водной пустыней.

Среди пассажиров многие были из России, в основном эмигранты из черты осёдлости. Но Александру не тянуло знакомиться с ними. Судьбы их всех были похожи, найти с ними общий язык ей было трудно, а главное – не было времени на пустые разговоры, надо было успеть закончить перевод брошюры: поговаривали, что не сегодня-завтра непременно качнёт.

На палубе у Александры была облюбованная ею скамейка. В закутке за капитанской рубкой можно было спрятаться от ветра и спокойно смотреть на пенящийся океан.

На этот раз её скамейка была занята. Три молодых американца, развалясь, сидели на ней, о чём-то оживлённо споря. Двоим из них было лет по двадцать. У Александры всегда сжималось сердце, когда она встречала юношей Мишиного возраста. Она любила беседовать с ними, каждый раз про себя отмечая, до чего же много общего у этих «щенят».

Александра присела на краешек скамейки. Американцы продолжали свой бурный спор, не обращая на неё внимания. Речь шла о России. Из разговора она поняла, что оба двадцатилетних проработали год в петроградском отделении какого-то американского банка. Один из них – рыхлый брюнет с пухлыми губами – всё время молчал. Говорил только прилизанный блондин. «Россия – дикая, отсталая страна», – то и дело повторял он. Третий американец не соглашался с ним. Он был лет на семь старше их, коренастый, с добрым открытым лицом.

   – В Петрограде вам было скучно? – восклицал он, размахивая руками, —Да на Невском даже после полуночи веселее и интереснее, чем на Пятой авеню вечером. По «солнечной стороне» толпы гуляющих, рестораны и кафе переполнены.

   – Кроме слабого чая, там ничего не выпьешь, – пробубнил блондин.

   – Но ведь страна воюет! Да русским и не нужно крепких напитков, они пьянеют от своих идей. С друзьями я как-то зашёл на Невском в кафе «Paris» в Пассаже. Было два часа ночи. Люди кричали, пели, стучали по столам, на которых стояли только стаканы с чаем или с лимонадом. Русские хмелеют от своих разговоров, глаза их сверкают, они возбуждаются от страсти саморазоблачения. Любой диалог кажется почерпнутым со страниц Достоевского.

   – Я Достоевского не читал, – высокомерно произнёс блондинчик, – и грязному петроградскому кафе «Paris» я предпочитаю красивые парижские кафе.

   – Ну так и поехали бы в Париж! Или ещё лучше – сидели бы в Бруклине. Там тоже всё красиво и все одеты по моде.

   – Стивен, идём, – бросил блондин, вставая.

Брюнет смущённо развёл руками и нехотя поднялся.

   – Оболтусы! – в сердцах воскликнул американец, оборачиваясь к Александре.

   – Я вижу, вы влюблены в Россию, – улыбнувшись, сказала она.

   – Я этого не скрываю.

   – Вы бизнесмен?

   – Репортёр. Позвольте представиться. – Незнакомец привстал, снимая шляпу. – Джон Рид, американский журналист.

   – Очень приятно. Александра Коллонтай. Русская писательница.

   – О, так мы с вами почти коллеги. Вы пишете романы?

   – Я пишу статьи и брошюры на различные общественные темы, в том числе о женском вопросе.

   – Мне кажется, что в России женщины уже добились эмансипации.

   – Интересная точка зрения. – Александра вскинула брови.

   – Я не шучу. В том же самом кафе «Paris», о котором я только что говорил, было много девушек. Они активно участвовали в спорах, подсаживались то к одному столику, то к другому. Они чувствовали себя совершенно раскованно. Картина немыслимая для других стран. На Западе себя так ведут только проститутки. Но они не были проститутками.

   – Я понимаю, что вы имеете в виду, но это только слабые ростки нового.

   – Вообще я в восторге от русских женщин. По их одежде сразу же можно определить их взгляды. Те, кто сочувствует социал-демократам, подчёркивают своё пре-, зрение к моде. Если же женщина придерживается консервативных взглядов, причудливости её нарядов может позавидовать любая парижская модница.

   – О да. Тут я с вами согласна, хотя и из этого правила существуют исключения, – улыбнулась Александра. – Сколько времени вы провели в России?

   – Это не была поездка только по России. Я провёл семь месяцев на Восточном фронте.

   – Каковы же ваши впечатления о войне?

   – Горы разлагающихся тел, вот что такое война, мадам. Простите, что я рассказываю вам о таких вещах. Самое страшное, что я видел на Восточном фронте, – это два трупа, сцепившихся в смертельной схватке. Фактически это уже были два скелета, одетые в полуистлевшую русскую и австрийскую форму. Ноги их были переплетены, а руками они всё ещё продолжали душить друг друга... К сожалению, публика в России всё ещё ослеплена националистическим угаром. Из всех русских партий против войны выступает только левая фракция cоциaл-демократов, именующих себя большевиками. И должен сказать, что я им сочувствую.

   – Правда? Что ж, мне приятно это слышать. Я тоже на стороне большевиков.

   – Серьёзно? Я везу с собой их пропагандистскую литературу. Помогите мне перевести содержание нескольких брошюр и листовок!

   – К сожалению, у меня не будет времени. Я сейчас занята переводом одной большой статьи.

   – Ну хотя бы вкратце, хотя бы только названия!

   – Ну хорошо, идёмте!

Войдя в каюту первого класса, Александра позавидовала её комфорту: стенные шкафы и двухъярусная кровать обшиты красным деревом, на стенах бронзовые светильники, на полу мягкий красный ковёр. Но самое главное – возле иллюминатора столик с настольной лампой. В таких условиях она бы за несколько дней перевела ленинскую работу.

Порывшись в одном из чемоданов, Рид достал потёртую книжицу и протянул её Александре:

   – Вы не знаете, кто это написал? Брошюра пользуется огромной популярностью на фронте.

   – Конечно, знаю, – улыбнулась Александра. – Брошюра называется «Кому нужна война?», и написала её я. Слава Богу, переводить её мне не придётся. В моей каюте есть несколько экземпляров английского издания.

   – Невероятно! – воскликнул Рид, хватаясь за голову. – Россия всё-таки особая страна. Элегантные дамы пишут брошюры, популярные среди полуграмотных солдат; офицеры, приехавшие в отпуск в столицу, вечером идут смотреть последнюю пьесу Шницлера; изысканные поэты собирают многотысячную аудиторию! В стране с самой отсталой экономикой идеи – самые передовые, искусство – самое смелое, еда – самая вкусная, а люди – самые интересные на свете. Они поступают так, как им нравится, говорят то, что хотят сказать. Они не имеют понятия, когда принято ложиться спать, вставать или обедать. У русских не существует общепринятых способов убийства или занятия любовью...

Не успев закончить фразы, Рид навалился на Александру. Теряя равновесие, она обхватила его руками, и их тела по накренившемуся полу сползли к стенке каюты. Они попытались было подняться, но пол опять опрокинулся, и они кубарем покатились в другую сторону.

Начался сильный шторм.

Качка продолжалась три дня. Всё это время Александра пролежала в своей каюте, чувствуя головокружение и тошноту. С Джоном она вновь увиделась только когда «Бергенсфиорд» входил в нью-йоркскую гавань, медленно и осторожно прокладывая себе путь среди деловито снующих судов всех стран мира.

Рид тоже страдал от морской болезни и выглядел осунувшимся и исхудавшим.

Вместе со всеми пассажирами Александра и Джон прильнули к борту парохода, вглядываясь в надвигающиеся громадины небоскрёбов Манхэттена. Жадно искала Александра глазами статую Свободы, знакомую ещё по детским книжкам. Где же та самая импозантная статуя, которая, казалось, господствовала над нью-йоркской гаванью, указуя новоприбывшим путь в страну свободы? Густой осенний туман заволок и спрятал от наивно ищущих глаз европейцев тот символ, что заставлял когда-то биться победной радостью и ликованием сердца их отцов и дедов. Свобода Нового Света оставалась за пеленой, неразгаданная, манящая.

Не успел «Бергенсфиорд» пришвартоваться, как к нему причалил катер с представителями иммиграционных властей. Они отсортировали пассажиров третьего класса, отправив большинство из них на печально известный Эллис-Айленд, «Остров слёз». Несчастным предстояло томиться на этом клочке земли, пока родственники или друзья не придут им на помощь. Неловкость, которую она испытывала, глядя на эту унизительную процедуру, перешла в чувство вины, когда её окружила многочисленная делегация социалистической партии Америки. Среди встречавших были секретарь немецкой федерации и член исполнительного комитета СПА Людвиг Лоре, редактор выходящей в Чикаго газеты «Арбайтер цайтунг» Альберт Дрейфус (он оказался главным организатором её поездки) и даже лидер американских социалистов Моррис Хилквит, с которым Александра была знакома по копенгагенскому конгрессу.

На автомобиле её повезли в гостиницу на Юнион-сквер. Ещё не пришедшая в себя после океанской качки, Александра была подавлена кирпичными скалами пятидесятиэтажных контор-небоскрёбов, между которыми, как узкие ущелья, вились запруженные дельцами и их клерками улицы.

В гостинице она обсудила с организаторами поездки маршрут её турне и основные темы докладов. После недельного пребывания в Нью-Йорке она отправится в двухмесячную поездку и выступит с лекциями в Расине, Мильвоки, Чикаго, Сент-Луисе, Денвере, Стаунтоне, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Портленде, Сиэтле, Миннеаполисе, снова в Чикаго, Индианаполисе, Луисвилле, Цинциннати, Толедо. В декабре она возвратится в Нью-Йорк и после двухнедельного отдыха выступит в окрестностях города и в Бостоне.

Для своих выступлений она предложила следующие темы: «Война и рабочий Интернационал», «Защита отечества и классовая солидарность мирового пролетариата», «Интернационал после войны», «Война и будущее рабочего движения», «О положении в Европе», «Пролетариат перед войной и во время войны в Европе», «Война и задачи жён рабочих», «Что могут сделать женщины против войны», – и другие темы.

«НОВЫЙ МИР», ЕЖЕДНЕВНАЯ РАБОЧАЯ ГАЗЕТА, Нью-Йорк, 9 октября 1915 г.:

Товарищ Коллонтай будет гостем «Нового мира».

Из Европы только что прибыла известная социалистка товарищ Коллонтай.

Товарищ Коллонтай широко известна во всём мире как писательница, лекторша и как партийный деятель.

Мы с радостью приветствуем прибывшего сюда для агитационного тура товарища и с удовольствием сообщаем, что она будет гостем на юбилейном балу «Нового мира» сегодня в Вебстер-Холл, 119125 Ист, 11-я улица, между 3-й и 4-й авеню.

.........................

СЕГОДНЯ КОНЦЕРТ И БАЛ

Т-ВА «НОВЫЙ МИР»

Грандиозный русский концерт русского концертного оркестра под управлением известного русского дирижёра

К. Кауфмана

танцы – конфетти – серпантин – летучая почта.

Билеты 25 ц., начало 8.30 вечера, гардероб 15 ц..

В концерте примут участие солисты:

Артур Лихштейн, скрипач, окончивший Берлинскую консерваторию и пользовавшийся большим успехом в России;

Г. Л. Закс, виолончелист, ученик Кленгеля, солист Мюнхенской симфонии;

Н. Костер, известный русский тенор, солист Russian Symphony Society of New York.

КОНЦЕРТНАЯ ПРОГРАММА:

   1. Увертюра «Робеспьер», Г. Литолф. Исполнит оркестр.

   2. Ария из оперы «Пиковая дама», П. Чайковский. Исполнит тенор соло Н. Костер.

   3. Концерт, Сен-Санс. Исполнит солист-виолончелист Л. Закс.

   4. «Каменный остров», А. Рубинштейн. Исполнит оркестр.

   5. Концерт, соло-скрипка, П. Чайковский. Исполнит солист скрипач А. Лихштейн.

   6. «Славянский марш», П. Чайковский. Исполнит оркестр.

   7. «Белая акация», романс. Исполнит популярная певица госпожа Багдасарова.

Зигфрид Лихштейн аккомпанирует на пианино.

MASON & HAMLIN PIANO & LISZT ORGAN USED.

...........................

«НОВЫЙ МИР», ЕЖЕДНЕВНАЯ РАБОЧАЯ ГАЗЕТА, Нью-Йорк, 11 октября 1915 г.

Нью-йоркская хроника.

Концерт и бал «Нового мира».

Концерт и бал «Нового мира» прошёл, как и следовало ожидать, с большим успехом. Свыше двух тысяч друзей и читателей социалистической газеты отозвались на призыв устроителей. Обширный зал с его балконами был буквально переполнен. Интересная по содержанию и блестяще выполненная концертная программа оставила у всех самое лучшее воспоминание.

На балу присутствовала только что приехавшая из Европы товарищ Коллонтай. В своей короткой, прочувствованной речи она сообщила присутствующим о трудной, но плодотворной работе наших братьев – социалистов в Европе вообще и в России в частности. Громкими аплодисментами встретила публика те места её речи, где она говорила, что дух Интернационала жив, что наши товарищи – левые социалисты не покладая рук работают над воссозданием интернациональных связей, борются с шовинизмом и имеют успех. «Во всех странах, – говорит товарищ, – народные массы всё больше и больше начинают тяготиться военным бременем, взваленным на них имущими классами».

В России, по её словам, назревают крупные события. Стачки в Москве по случаю разгона Думы привели в ужас наших правителей. «Вы должны быть готовы, – обращается она к собравшимся, – к тому, чтобы отдать свои силы для надвигающейся революции в России, которая будет более грозной, чем революция 1905 года».

«Если мы можем проливать кровь за капиталистическое отечество, то неужели у нас не хватит мужества отдать наши силы за дорогие нам наши собственные идеалы».

.........................

«НОВЫЙ МИР», ЕЖЕДНЕВНАЯ РАБОЧАЯ ГАЗЕТА, Нью-Йорк, 12 октября 1915 г.

Нью-йоркская хроника.

Ещё о концерте «Нового мира».

Концерт на субботнем балу «Нового мира» был настолько выдающимся, что о нём нельзя не говорить ещё и ещё.

Господин Кауфман как дирижёр солидного (из девятнадцати человек) оркестра, хорошо подобранного, превзошёл все ожидания. Исполнение сложной, прекрасной революционной увертюры «Робеспьер» Литолфа было так великолепно, что буквально вызвало овации, которые с трудом можно было остановить.

«Каменный остров» Рубинштейна и «Славянский марш» Чайковского были исполнены тем же оркестром также прекрасно и также встречены публикой бурными аплодисментами. Господин Кауфман, безусловно, прекрасный дирижёр с хорошим музыкальным вкусом.

Господин А. Лихштейн – солист-скрипач, как и следовало ожидать, дал образец прекрасного исполнения великолепного концерта Чайковского. Смелая, уверенная игра мастера чувствовалась в этом исполнении. Плохие акустические условия залы немного мешали эффекту игры, но даже при этом условии публика наградила артиста-солиста овациями.

Прекрасно было соло-виолончель в концерте «Сен-Санс», исполненном молодым артистом господином Л. Заксом.

Господин Костер – тенор и солист с прекрасной выдержкой, с глубоким чувством исполнил несколько вокальных номеров и был вызван публикой четыре раза.

После этого разнообразного концерта многие знатоки музыки говорили, что русская колония давно уже не имела подобного эстетического удовольствия.

........................

11 октября руководители немецкой федерации СПА устроили небольшое партийное собрание, на котором присутствовали все видные социалистические лидеры Нью-Йорка. Людвиг Лоре предложил резолюцию присоединения к Циммервальдскому манифесту. Против выступил Хилквит. Этот ревизионист утверждал, что дальнейшее общественное развитие пойдёт по пути «смягчения» и, поскольку наступит полоса без острых столкновений, незачем заботиться о перемене тактики, незачем готовить пролетариат к революции. «Циммервальд – коренное заблуждение!» Хитрая лиса Хилквит защищал Каутского, отвергал шаги, которые могли бы привести к разрыву с оппортунистами и к созданию Третьего Интернационала. Социал-патриоты смертельно боялись, что их исключат из Интернационала.

«Вас исключат сами рабочие массы, которые встанут на точку зрения классовой борьбы и призовут вас к ответу!» – с гневом воскликнула Александра.

Хилквиту всё же удалось взять верх: его поддержали другие правые, а также русские меньшевики, и, по их настоянию, после жарких споров резолюция о присоединении к манифесту была отклонена.

На другой день с помощью Лоре Александре удалось провести резолюцию о поддержке Циммервальда на собрании рядовых социалистов в Brooklyn Labor Lyceum, на котором присутствовало около тысячи человек.

После митинга к ней подбежал взволнованный Рид и долго тряс руку.

   – Это грандиозно! – восклицал он. – Честно говоря, я не ожидал, что на твои лекции соберётся так много народу. Нью-йоркская публика избалована знаменитостями. Её трудно чем-либо удивить. Но мало этого. В обстановке усиливающейся милитаристской истерии принять резолюцию в поддержку Циммервальда! Да это же просто чудо! Ты разрушаешь влияние социал-патриотов, как маг и волшебник. Я уверен, что твой приезд целиком изменит развитие социалистического движения в Америке.

   – Ты правда так считаешь? А мне казалось, что сегодня я была не на высоте. Не было того ощущения, что в тебя кто-то вселяется и учит, как сказать, чтобы было сильно и чётко.

   – Александра! – Джон взял её за руку. – Когда мы сможем увидеться и обо всём спокойно поговорить?

Александра положила свою ладонь на руку Джона, но в этот момент какой-то сгорбленный седой старичок с палочкой вырвал из рук Рида тёплую ладонь Александры и принялся её целовать.

   – Спасибо, сестрица, – шептал он дрожащим голосом. – Вы всколыхнули наше застоявшееся болото. Вы пробудили в душе забытые образы иной жизни, иных стремлений... Смотрю, как американцы в восторге беснуются от вашей речи, и думаю: «Наша, русская!» Родная вы наша!..

Плечи старика затряслись. Он полез в карман за платком.

   – Простите, но я не знаю, кто вы, – прошептала Александра в растерянности.

   – Борис Николаев. – Лицо у старика было строгое, но глаза ласковые, детски голубые. – Русские называют меня «дедушкой». Двадцать пять лет провёл я на каторге и в ссылке в Сибири. Бежал через Аляску в Америку. Работаю здесь мусорщиком в гостиницах... В серую, тоскливую жизнь изгнанника вы принесли праздник. Ваш огромный талант надо бы использовать как следует для России. Большие бы многотысячные митинги устроить и народ бы собрать для революции. Вот только, сестрица, объясните один вопрос. Вы сказали, что у рабочих нет и не может быть отечества, что у немецкого и русского рабочего больше общего, чем у их русских и немецких хозяев. А разве общий язык не объединяет русского рабочего с русским хозяином? Ведь тому и другому в детстве читали сказки Пушкина, они ходят по одной земле, смеются тем же шуткам...

   – Видите ли, дедушка... – начала своё объяснение Александра.

   – Что от тебя хочет этот старик, – прервал её Рид. – Что они все налетели на тебя?

   – Джон, милый, ты видишь, что творится? – Александра указала глазами на окружившую её толпу слушателей. – Я себе совершенно не принадлежу. Сегодня после митинга встреча с руководством социалистической партии, а ночью я уезжаю в поездку по стране.

   – Когда ты будешь в Портленде?

   – В середине ноября.

   – Я тоже там буду в это время. Обязательно тебя разыщу...

Рид хотел было ещё что-то сказать, но был оттеснён острыми локтями соотечественников Александры.

«Сквозь серую дымку тускло светит осеннее солнце. Ветер кружит, гонит облака пыли, прорываясь в щели электрички, и на остановках забрасывает пассажиров засохшими листьями.

Уныло, пустынно стелются убранные поля. Изредка мелькнёт ферма – хутор, серые дощатые двухэтажные дома голо торчат среди поля, сзади – хозяйственные постройки, колодец или пруд, над ним зелёная роща... И снова поля, поля... Что же тут американского? И эти бесконечные поля, и эта зелёная ракита над прудом, и эти серые деревянные домики – всё это напоминает скорее среднюю полосу России.

Изредка электричка прорывается сквозь местечко или «город», как здесь обозначают. Несколько безлюдных улиц с низкими, преимущественно деревянными домами, потом главная площадь, на которой красуется гордость города – шаблонно безвкусная парадная ратуша и многооконное вместительное здание школы, главная улица, конечно Маркет-стрит, с дешёвыми лавчонками и уже снова – унылые, опустевшие, осенние поля... Ничего типично американского! Где же начинается настоящая Америка?

Пожалуй, всего ярче останется в памяти предместье Сент-Луиса, где живут «чёрные». Но и оно разве не напоминает предместья европейских городов и даже не западноевропейских, а именно русских, кварталы, где ютится беднота? Пыльные улицы со скверными тротуарами, покосившимися деревянными домишками с ветхим крыльцом; рядом новый безвкусный дом с квартирами для дешёвых жильцов, много «салунов», или питейных заведений, куда ни одна порядочная женщина не заглянет... Вся разница в том, что на крылечках, на ступеньках ветхих лестниц сидят не русские бабы в платочках, а ширококостные негритянки с шапкой крепко завитых чёрных волос.

Между двумя соседками, занятыми развешиванием белья, ругань, хотя и несётся чётко и внятно, но ведётся на картавом негритянском наречии; в уличной пыли роются не полуголые белые, а полуголые бронзовые ребятишки, и, наконец, из школы с ранцами на плечах выбегают школьники не со светловолосыми, а чёрными, курчавыми головками с громадными, блестящими, как спелые черешни, глазами...

Боже, до чего надоело любоваться на окрестности. Надоели эти безумные скачки по Америке. А надо ехать всё дальше и дальше, без передышки, без отдыха.

Почему от Зои и Сани нет вестей? Ни от кого!.. Что наша партия? Как там Мишуля? Здесь ничего не узнаешь. Хочется назад, в тихий, уютный Хольменколлен, в Европу, в Европу. И не потому, что Америка не по душе, а потому, что здесь я в тисках, в кабале, не свободная, не вольная. Нанятая Дрейфусом. Он оказался типичным гешефтсманом: решил из меня извлечь всю возможную пользу. И посему мне не только не дают мною выговоренных свободных дней, но даже не обеспечивают и часа отдыха до начала собрания. Не говоря уже о том, что в день приходится говорить два и даже три раза. Ни единого вечера для себя. И такового не предвидится до декабря! Это жестоко и не по-товарищески! «Бунтовать?» Но это значит вредить делу, тому, ради чего я здесь, и наказывать ни в чём не повинных товарищей рабочих.

После напряжённой работы в Чикаго – десять собраний за одну неделю – всю ночь трястись на поезде, а в семь утра в Сент-Луисе – встреча. Товарищи уже за меня распорядились и везут показывать город. Это самое утомительное! Хочется умыться, отдышаться, почитать, подумать, просто отдохнуть. После американской железной дороги и полубессонной ночи голова кружится. Где там! Везут на автомобиле за тридцать миль показывать какую-то гору и Миссисипи. В семь часов вечера я в отеле. Наскоро моюсь, одеваюсь – и на собрание. На другой день два собрания, нет – три! На следующее утро в путь – я в Стаунтоне. Говорю вечером. Сегодня еду дальше и так до ночи воскресенья. В двенадцать часов ночи в воскресенье – я в Сент-Луисе опять, а утром в понедельник едет поезд на Денвер. Еду двое суток. Приезжаю лишь в 6.30 вечера, а в восемь – говорить. На другой день – опять говорить! А на следующее утро поезд уже мчит меня в Лос-Анджелес. И мчит трое суток. Приезжаю в 2.30, а в три часа собрание! И при такой смене впечатлений ещё напряжённая работа на самом собрании – надо победить националистов и социал-шовинистов. Надо провести резолюцию и т. д. Это же требует сил! О подготовке к выступлениям, об освежении мысли, чтении и думать нечего!.. Прибавить к этому усталость, ночные кошмары, когда перед тобой оживают верещагинские картины. Часто снится Либкнехт. Видела его выступающим с речью перед марширующими солдатами. Один из солдат выстрелил в него из винтовки. Карл схватился за сердце и зашатался. Я подбежала к нему, обняла, заглянула в лицо: это был Джон Рид. Мы стали целоваться и упали на землю. Возле нас лежали полусгнившие трупы. Я взглянула на своё тело – его у меня уже не было. Мы с Джоном превратились в два скелета с переплетёнными конечностями. Я дико закричала и проснулась с сердечной болью».

«НОВЫЙ МИР», ЕЖЕДНЕВНАЯ РАБОЧАЯ ГАЗЕТА, Нью-Йорк, 9 ноября 1915 г.

Нью-йоркская хроника.

Митинги товарища Коллонтай. Известная социалистка товарищ А. Коллонтай, видный член, антивоенной группы, совершающая теперь тур по всей Америке от имени германской социалистической федерации, в первых числах января возвратится в Нью-Йорк для выступления на лекциях и митингах. Товарищ Коллонтай – выдающаяся ораторша и писательница на английском, немецком, французском и русском языках. Все предложения о её лекциях и митингах должны направляться секретарю немецкой федерации американской социалистической партии по адресу: Ludwig Lore, 15 Spruce St, New York, N. Y.

«Опять поезд, опять духота, копоть, переполненный вагон и уже знакомые, наскучившие виды промышленных городов, деревянных коттеджей, прямых улиц с палисадниками и бесконечных пересечений железнодорожных линий. Надоело «приспособляться» к пути, спешно укладывать зубные щётки, глотать кофе и торопиться на поезд. Надоели шумные, тёмные американские вокзалы провинциальных городов. Надоел назойливый звон служебных локомотивов. Надоели непроизводительные часы ожидания на вокзалах... Хочется уткнуться в подушку и плакать, плакать, плакать...»

«НОВЫЙ МИР», ЕЖЕДНЕВНАЯ РАБОЧАЯ ГАЗЕТА, Нью-Йорк, 26 ноября 1915 г.

Чикагская жизнь.

Русская лекция товарища Коллонтай.

Известная лекторша, которая читала целый ряд лекций по всей Америке на различных языках, товарищ Александра Коллонтай в первый раз прочтёт лекцию на русском языке на тему: «Война войне (должны ли рабочие защищать своё отечество?)» Лекция состоится в пятницу вечером, третьего декабря. Адрес холла будет сообщён в одном из ближайших номеров «Нового мира».