Текст книги "Красная волчица"

Автор книги: Лиза Марклунд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Анна опешила:

– С кем еще?

Анника попыталась рассмеяться, чувстуя, что камень выдавливает из ее глаз слезы.

– Со мной, – выпалила она.

Анна Снапхане тяжело вздохнула и внимательно посмотрела на Аннику своими агатовыми глазами:

– Ты должна с ним поговорить.

– К тому же я слышу ангелов, – сказала Анника и тяжело вздохнула. – Они поют мне, говорят со мной. Как только мне становится тяжело, они сразу начинают петь.

Она закрыла глаза и замурлыкала меланхолическую песню: несут летние ветры тоскующему сердцу желтые лилии…

Лицо ее застыло и потемнело.

– Тебе нужна помощь, – сказала Анна. – Ты меня слышишь, Анника?! Дело нечисто, ты не можешь оставаться наедине с этим!

Она шагнула к Аннике и так ее встряхнула, что у той клацнули зубы.

– Не распускайся! Слушай, что я тебе скажу.

Анника вырвалась из рук подруги.

– Ничего, все в порядке, – тихо сказала она. – Они исчезают, как только я начинаю о чем-то думать. Их не бывает, когда я работаю. Хочешь кофе?

– Я хочу зеленого чая, – ответила Анна. – Если он у тебя есть.

Анника пошла на кухню неожиданно пружинистой походкой, нутром чувствуя разочарование и смятение ангелов. Она их разоблачила, выдала. Они-то были уверены, что смогут поддерживать, утешать и терроризировать ее и никто не будет об этом знать.

Она налила воду в маленькую медную кастрюльку, щелкнула зажигалкой, оказавшейся под рукой, и зажгла газ, подивившись тому, что крохотная искорка вспыхнула мощным синим пламенем.

Утешение страждущим,пели теперь ангелы, слабыми разрозненными голосами, любимой дочке солнечного света…

Анника судорожно вдохнула и прижала ладони к вискам, чтобы заставить их замолчать.

В кухню, в чулках, вошла побледневшая Анна. Она испытующе посмотрела на Аннику.

Та попыталась улыбнуться.

– Думаю, что они просто пытаются меня утешить, – сказала она. – Они поют только очень светлые, милые вещи.

Она вышла в кладовку и принялась в полутьме шарить руками по полке в поисках чая, который считала зеленым.

Анна Снапхане уселась за стол, и Анника чувствовала, как она взглядом буравит ее спину.

– Это не они, – сказала Анна, – это ты сама. Ты что, не понимаешь? Ты сама себя утешаешь, обнимаешь ребенка внутри себя. Тебе никто не пел этого, когда ты была маленькой?

Анника злобно выругалась по поводу своих мозговых извилин, найдя на самом деле какой-то давно просроченный японский чай, подаренный ей когда-то кем-то на работе.

– Ты серьезно хочешь переехать? – спросила она, войдя на кухню как раз в тот момент, когда закипела вода. – Могу порекомендовать Кунгсхольм. Мы там когда-то немного пожили.

Анна подобрала со стола какую-то крошку, помяла ее между большим и указательным пальцами и задумалась, прежде чем ответить:

– Я почему-то думаю, что Мехмет в конце концов переедет к нам или мы с ним продолжим встречаться вечно, понимаешь? Он принадлежит нам, и жить без него… это неправильно. Мне только грустно, тоскливо и неприятно, когда я вижу, как старик с нижнего этажа заглядывает мне под халат, когда я спускаюсь за газетами.

– Так что же для тебя самое важное? – спросила Анника, разливая сквозь ситечко чай по чашкам.

– Миранда, – не колеблясь, ответила Анна. – Я хорошо понимаю, что не могу становиться в позу мученицы и пожертвовать всем, что важно для нее, но дом в Лидингё всегда очень много для меня значил. Вообще-то я одобряю функциональный стиль, но мне трудно жить без нормального убранства и отделки.

– Значит, если надо, ты сможешь примириться с модерном? – спросила Анника и пододвинула Анне чашку.

– Это всего лишь национальная романтика. Шелуха.

Анника села напротив подруги и посмотрела, как та дует на горячий чай.

– Итак, Эстермальм?

Анна кивнула и поморщилась, ошпарив себе язык.

– Чем ближе, тем лучше, чтобы Миранда могла сама ко мне приходить.

– Насколько большая квартира тебе нужна?

– Насколько дорогая, ты хочешь сказать? У меня нет ни копейки на первый взнос.

Они пили чай, молчали и слушали, как время от времени хлопает на ветру дверь помойки в саду. Кухня тускло белела в неярком свете зимнего дня, ангелы неуверенно запели, камень снова зашевелился, царапая грудь.

– Смотрим hemmet.se? – спросила Анника и встала, не в силах больше сидеть.

Анна звучно дохлебала чай и пошла вслед за подругой к компьютеру.

Анника села и сосредоточилась на ярлыках и клавиатуре, запустила Интернет. С щелчком и протяжным стоном включился модем.

– Начнем с последних объявлений, – сказала она. – Трешка с балконом и камином на Артиллерийской улице?

Анна вздохнула.

Квартира была выставлена на продажу, сто пятнадцать квадратных метров, третий этаж, в превосходном состоянии, с новой кухней, выложенной кафелем ванной с биде, осмотр в воскресенье в шестнадцать часов.

– Четыре миллиона? – спросила Анна и, прищурившись, наклонилась к экрану.

– Три миллиона восемьсот тысяч, – ответила Анна. – Цена немного поднялась со дня подачи объявления.

– Забавная квартира, – сказала Анна Снапхане. – У меня нет калькулятора. Сколько мне придется платить в месяц за кредит?

Анника прищурилась, быстро считая в уме.

– Двадцать тысяч плюс взнос минус налоговая скидка.

– Давай посмотрим что-нибудь поменьше.

Они нашли двушку на первом этаже на нечетной стороне Валгаллавеген за полтора миллиона.

– Безработная, – сказала Анна и тяжело села на подлокотник кресла, – брошенная отцом ребенка, почти спившаяся и живущая в двушке на первом этаже. Можно ли пасть ниже?

– Репортер отдела культуры на радио Медвежьего Угла, – напомнила Анника.

– Да, ты хорошо понимаешь, что я имею в виду, – сказала Анна и встала. – Пойду посмотрю, что там на Артиллерийской улице. Там есть код?

Анника распечатала данные с кодом и телефоном маклера.

– Пойдешь со мной?

Анника отрицательно покачала головой и осталась сидеть на месте, слыша, как Анна возится в прихожей, натягивая сапоги и надевая куртку, шарф и полоску.

– Я позвоню расскажу! – крикнула Анна от входной двери, а ангелы затянули прощальную песнь: пока, Анна, сердце моего дома.

Анника поспешила возобновить поиск, и ангелы умолкли. Она нашла продающуюся квартиру в новом доме на Винтерсвиквеген в Юрсхольме. Квартира продавалась за какие-то шесть миллионов девятьсот тысяч.

Дубовый паркет во всех комнатах, открытая планировка между кухней и столовой, мозаика цвета морской волны в двух ванных комнатах, ровное и безопасное для детей пространство для зимнего сада. Чтобы узнать подробности, кликните здесь.

И она кликнула и дождалась, когда загрузятся картинки, показывающие быт чужих людей, а потом внимательно рассматривала двуспальную кровать в ослепительно-белой спальне с расположенной рядом ванной.

Здесь живет семья, подумала Анника, и эта семья решила переехать. Они позвонили маклеру, который оценил квартиру, привел с собой фотографа и написал глупый рекламный текст, выложил все в Сеть, и теперь каждый кому не лень может заглянуть в супружескую спальню, оценить вкус хозяев, изучить планировку их жилья.

Домой,запели ангелы. Хотим домой.

Она торопливо встала, пошла к телефону и дрожащими пальцами набрала 118–118. Когда на другом конце провода ей представилась телефонистка, Анника попросила соединить ее с Маргит Аксельссон в Питхольме.

– У меня есть телефон Торда и Маргит Аксельссон в Питхольме, – медленно произнесла телефонистка. – Здесь значится, что он инженер, а она преподавательница дошкольного учреждения. Это верно?

Анника попросила соединить ее с этим номером и принялась терпеливо ждать гудков. Ангелы замолкли.

Включился автоответчик старого образца, в трубке зазвучал радостный женский голос, сопровождавшийся шумом заезженной, множество раз прокрученной магнитной ленты.

– Привет, вы позвонили в дом семьи Аксельссон.

Ясно и четко, это наш дом, мы здесь живем.

– Торд и Маргит не могут сейчас подойти к телефону, а девочки в университете, поэтому оставьте сообщение после сигнала. Всего вам хорошего.

Анника откашлялась, пока, свистя и щелкая, включался магнитофон автоответчика.

– Привет, – сказала она, когда где-то в Питео на пленке прозвучал сигнал. – Меня зовут Анника Бенгтзон, я – корреспондент газеты «Квельспрессен». Сначала я хочу извиниться, что звоню вам в такой скорбный час, но у меня к вам очень важное дело. Я знаю о цитатах Мао.

Мгновение она поколебалась; знают ли родственники убитой, что до этого было три письма с похожим содержанием.

– Мне нужен Торд, – сказала она. – Я знаю, что это сделали не вы.

Она снова замолчала, прислушалась к приглушенному шороху пленки. Интересно, сколько ей еще придется молчать, ожидая, когда закончится запись.

– Несколько последних недель я расследую взрыв самолета «Дракон» на базе Ф-21 в ноябре 1969 года, – сказала она. – Я знаю о Рагнвальде, я знаю, что он был вместе с Кариной Бьёрнлунд…

На другом конце провода кто-то поднял трубку, шум пленки прекратился так неожиданно, что Анника подскочила на месте.

– Взрыв? – спросил хриплый мужской голос. – Что вы о нем знаете?

Анника сглотнула.

– Я говорю с Тордом?

– Что вы знаете об Ф-21?

Мужчина говорил глухо и враждебно.

– Какую-то часть, – ответила Анника и замолчала, ожидая продолжения.

– Вы не можете писать об этом в газете, если не знаете всего, – сказал мужчина. – Вы не можете этого делать.

– Более того, я не имею права этого делать, – сказала Анника. – Я звоню по другой причине.

– По какой же?

– Меня, среди прочего, интересует вот эта цитата: Народы мира, объединяйтесь и бейте американских агрессоров и их лакеев. Народы всего мира, будьте мужественны, боритесь, не отступайте перед трудностями, наступайте – волна за волной! Тогда весь мир будет принадлежать народу. Хищные звери всякого рода будут уничтожены.Что это означает?

Мужчина долго не отвечал. Если бы не звук работающего в его доме телевизора, Анника бы решила, что он положил трубку.

– Вам не звонили другие журналисты? – спросила она, не дождавшись ответа.

Она слышала, как мужчина судорожно сглотнул. Резкий звук в микрофоне заставил ее отодвинуть трубку от уха на несколько сантиметров.

– Нет, – сказал мужчина. – Для них вся картина ясна как день.

Он замолчал. Аннике показалось, что он заплакал. Она ждала.

– Они написали, что меня увезли в полицию для допроса, но отпустили за недостаточностью улик.

Анника молча кивала. Верно, кто же станет звонить убийце.

– Но это не вы, – сказала она. – Полиция уверена в этом на сто процентов.

Мужчина тяжело перевел дух. Голос его дрожал, когда он снова заговорил.

– Это теперь не играет никакой роли, – сказал он. – Соседи видели, как меня увозили в полицейской машине. Теперь все будут говорить, что это я убил Маргит.

– Будут до тех пор, пока не схватят виновного, – сказала Анника. Мужчина на другом конце провода снова начал плакать. – Будут, пока полиция не возьмет Ёрана Нильссона.

– Ёрана Нильссона? – переспросил он и высморкался. – Кто это?

Анника поколебалась, прикусив язык. Ей было совершенно неведомо, что знает этот человек.

– Он известен также под своей кличкой, – сказала она. – Рагнвальд.

– Вы имеете в виду… Рагнвальда? – сказал мужчина и тут же выплюнул другое имя: – Желтого Дракона?

Анника вздрогнула:

– Простите, но что вы сказали?

– Я его знаю, – возбужденно произнес Торд Аксельссон. – Сумасшедший маоист, он крутился здесь. Был революционером в Лулео в конце шестидесятых. Я знаю, что он вернулся, знаю, что он сделал.

Анника судорожно схватила бумагу и ручку.

– Я никогда раньше не слышала, что его другое прозвище – Желтый Дракон, – сказала она. – Именем Рагнвальд он пользовался в своей маоистской группе, которая собиралась на митинги в подвале библиотеки.

– До этого они были Дикие Звери, – сказал Торд Аксельссон.

Анника на секунду замерла.

– До того они были Дикие Звери, – повторила она, записывая.

На линии снова наступило молчание.

– Алло? – произнесла Анника.

Мужчина испустил тяжкий вздох.

– Девочки вернулись, – тихо сказал он, поднеся трубку ко рту. – При них я не могу говорить.

Анника задумалась на долгие три секунды.

– Мне надо быть завтра в Лулео по другим делам, – сказала она. – Я могу заглянуть к вам, чтобы поговорить без помех?

– Маргит умерла, – потухшим голосом сказал Торд. – Ничто на свете уже не может ее спасти. Но я никогда ее не обманывал, понимаете?

Анника продолжала машинально записывать.

– Я хочу лишь выявить связи, – сказала она. – Я не стану ничего писать ни о Маргит, ни о ком другом.

Мужчина снова тяжко вздохнул и на несколько мгновений задумался.

– Приходите в обед. Девочки будут в полиции, и мы сможем поговорить без свидетелей.

Она записала адрес, уточнила, как добираться, и они договорились, что она придет около двенадцати.

Она положила трубку и не трогала ее бесконечно долгую минуту. Ангелы молчали, но сильно звенело в левом ухе. Тени на стенах стали длинными и хаотичными. Они двигались, когда мимо проезжали машины и качались в такт движениям уличных фонарей.

Теперь надо было договариваться с руководством газеты.

Она позвонила на коммутатор, дождалась своей очереди. Работал Янссон.

– Как ты себя чувствуешь, ведьма? – ласково спросил он и выдохнул в трубку клуб дыма.

– У меня появилось срочное дело, – ответила Анника. – Мною движет простая человечность. В пригороде Питео живет один бедолага. У него убили жену, и весь городок считает, что это сделал он.

– И?.. – спросил Янссон, стараясь не показаться слишком заинтригованным.

– Можно дать гарантию, что это не он, – сказала Анника. – Он находился на работе, в шести милях от места преступления в компании трех коллег, когда было совершено преступление. Кроме того, у полиции есть подозреваемый, они знают, кто виновен, но это не играет никакой роли для мужа убитой женщины. Соседи видели, как его увозили утром в полицейской машине, и вынесли свой окончательный приговор. Местные газеты написали, что он был допрошен в полиции, но отпущен за недостатком улик. В поселке теперь его до самой смерти будут считать убийцей.

– Ну, – возразил Янссон, – это еще неизвестно.

– Подумай о ситуации, в какую попал этот человек, – сказала Анника. – Он не только потерял жену, которую очень любил, он потерял уважение людей, в окружении которых прожил всю свою жизнь. Как он будет жить дальше?

Она замолчала и стиснула зубы, достаточно и того, что она уже наговорила.

– И теперь старушка хочет предложить помощь и поболтать с беднягой?

Анника откашлялась.

– Завтра за обедом. Я могу звонить и заказывать билеты?

Янссон громко вздохнул.

– Да, да, – сказал он. – Ты же свободный репортер.

– К тому же все это не имеет никакого отношения к терроризму, – сказала Анника.

Редактор фальшиво рассмеялся.

– Слышал, что Шюман запретил терроризм, – сказал он.

– Ничего, даст Бог день, даст и пищу, – отрезала Анника и положила трубку.

Потом она набрала номер бюро круглосуточного заказа билетов для газеты, заказала билет на 9.40 до Каллакса и взяла напрокат автомобиль. Не самый маленький, спасибо.

Едва она успела закончить разговор, как распахнулась входная дверь и в дом с криками и визгом ворвались дети, брызжущие нерастраченной энергией. Анника быстро подошла к компьютеру, вышла из Сети, выключила компьютер и поспешила в холл.

– Мама, знаешь, бабушка и дедушка дали нам конфет, потому что мы не бегали у них и хорошо себя вели, а папа купил газету с голыми тетями, а у дедушки болело сердце, а мы пойдем в парк – ну пожалуйста!

Она, смеясь, подхватила их обоих на руки – таких неуклюжих, теплых и ароматных – и стала медленно их качать.

– Конечно пойдем. У вас есть сухие варежки?

– Мои такие противные, – сказала Эллен.

– Мы найдем другие, – успокоила ее Анника и открыла шкаф с ананасами.

Мимо, не повернув головы, прошел Томас.

– Завтра я улетаю в Лулео на один день, – сказала она, натягивая перчатку на растопыренные пальчики Эллен. – Тебе придется отвезти и забрать детей.

Он остановился у входа в спальню, вздернул плечи до мочек ушей. Казалось, он сейчас обернется и лопнет от ярости. Анника ждала взрыва, но ничего не произошло.

Он прошел в спальню, зажав под мышкой вечернюю газету и «Кафе», и закрыл за собой дверь.

– Мы идем, мама?

– Конечно, – ответила Анника, надела куртку, открыла балконную дверь, взяла санки и повернулась к детям: – Ну, пошли?

23 ноября, понедельник

Перед Анникой раскинулся бесконечный ослепительно-белый пейзаж. Над землей стлался снежный туман, над головой синело бездонное небо. Она стояла голая, с ногами, вмерзшими в глыбу льда, резкий ветер нес мельчайшие льдинки, царапавшие тело. Все внимание ее было направлено на горизонт, она чувствовала, что к ней кто-то приближается, но она пока не знала кто. Она ощущала приближение человека по тугому узлу, в который свернулся ее желудок, и она изо всех сил, прищурив глаза, всматривалась в пространство, скрытое льдистой пеленой.

И он появился, нечеткий силуэт в сером бархатистом одеянии, медленно колыхавшемся в такт неторопливым шагам. Она узнала его, это был один из ведущих программы «Студии-6», она попыталась вырвать ноги из ледяной глыбы, но теперь это был уже не лед, а камень. Человек между тем приблизился, она разглядела его руки – в одной руке был зажат охотничий нож, и это был Свен, а нож был покрыт кровью, и она знала, что это кошачья кровь. Он остановился напротив нее, и тут подул ветер, и она разглядела его лицо. Это был Томас. Он встал очень близко и, дыша ей в лицо, сказал: сегодня была твоя очередь забирать детей.

Она вывернула шею и спину, оглянулась назад и увидела, что Эллен и Калле висят на мясницких крюках для туш со вспоротыми животами и их внутренности свисают до самой земли.

Анника смотрела в потолок и какое-то мгновение не могла понять, что проснулась. Пульс тяжелыми толчками отдавался в горле, в левом ухе громко звенело. Одеяло сползло на пол. Повернув голову, Анника увидела широкую спину Томаса, услышала его мерное спокойное дыхание. Муж крепко и безмятежно спал. Она осторожно села. У нее сильно болел затылок, и она поняла, что плакала во сне. Ангелы молчали.

Встав на трясущиеся ноги, она прошла через столовую и прихожую, вошла в детскую и склонилась над излучавшими живое тепло детьми.

Эллен спала, засунув в рот большой палец. Она упрямо делала это, несмотря на запрещения и запугивания. Ничто не могло отучить ее от привычки сосать палец. Анника взяла маленькую ручку и вынула палец изо рта дочери. Эллен поискала ротиком утраченную соску, но во сне забыла о пальце и продолжала спокойно спать. Анника смотрела на ребенка, не сознававшего ни своей ценности, ни своей красоты. Как нужна Эллен уверенность в жизни. Анника погладила девочку по мягким волосам, ощутив ладонью их тепло.

«Малютка, я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось».

Она подошла к мальчику, он спал на спине в своей пижамке с «Бэтменом», обхватив руками голову. Анника в детстве спала точно так же. У сына были такие же светлые волосы, как у Томаса, и уже угадывались его широкие плечи. Как же Калле похож на них обоих.

Она склонилась над сыном и поцеловала его в лоб. Мальчик потянул в себя воздух и открыл глаза.

– Уже утро? – спросил он.

– Нет пока, – ответила Анника, – поспи еще немного.

– Мне снился очень страшный сон, – сказал Калле и повернулся на бок.

– Мне тоже, – тихо призналась Анника и легонько провела рукой по затылку сына.

Она посмотрела на светящийся циферблат своих наручных часов. Будильник зазвонит через час.

Но она понимала, что уже не сможет уснуть.

Она неслышно прошла в гостиную. От тянувшего из окна сквозняка покачивались занавески. Она встала у окна и стала смотреть на улицу сквозь щель между занавесками. На просыпающуюся Хантверкаргатан, на желтые уличные фонари, качавшиеся в вечном своем одиночестве между корпусами домов. Она погрела о батарею одну ногу, потом другую.

Она прошла на кухню, зажгла газ, налила воду в кастрюльку, отмерила четыре ковшика молотого кофе и стала смотреть в окно на промерзший садик, дожидаясь, когда закипит вода. Термометр за окном показывал минус двадцать два градуса. Анника отошла от окна, залила кофе кипящей водой и помешала его, уменьшила огонь, налила кофе в кружку и села к столу. Негромкое журчание радиоприемника разогнало демонов, ноги стали ледяными от холода, кофе медленно остывал.

Она не заметила, как на кухню вошел Томас с сонными глазами и всклокоченными волосами.

– Что ты делаешь тут в такую рань? – спросил он, налил воду в стоявший на мойке стакан и жадно выпил.

Анника, отвернувшись, уставилась на приемник и ничего не ответила.

– Ну, сиди, – сказал Томас и ушел в спальню.

Она закрыла глаза руками и принялась глубоко дышать открытым ртом, стараясь успокоить желудок, пока снова не обрела способность двигаться. Вылив кофе в раковину, она пошла в ванную, приняла очень горячий душ и старательно растерлась полотенцем, надела лыжное белье, термокальсоны и шерстяную фуфайку, две пары шерстяных чулок, толстые джинсы и флисовую кофту. Она нашла ключи от подвала и вышла на темную пустынную улицу, вошла во двор и по лестнице спустилась в подвал. Открыла ключом амбарный замок и вошла внутрь.

Горнолыжные ботинки в старой хозяйственной сумке стояли рядом со стопкой старых школьных учебников Томаса. Тут же висела ее полярная куртка – пыльная и грязная. Она висела здесь, забытая и заброшенная со смерти Свена. Теперь она была не нужна Аннике, сидение на открытых стадионах было оставлено навсегда.

Она взяла ботинки и куртку, вынесла на улицу, хорошенько вытряхнула и понесла в квартиру. Повесив куртку на вешалку, она окинула ее критическим взглядом. Да, курточка в плачевном состоянии, но в Питео еще холоднее, чем в Стокгольме.

– Когда ты вернешься?

Она обернулась и увидела стоявшего в двери спальни Томаса. Муж надевал кальсоны.

– Не знаю, – ответила она. – Думаю, с едой ты разберешься, или нет?

Он отвернулся и пошел на кухню.

Анника вдруг поняла, что не может больше оставаться здесь ни одной секунды. Она натянула полярную куртку, зашнуровала горнолыжные ботинки, проверила, лежат ли в сумке бумажник, лыжные рукавицы и шапка. Потом она бесшумно закрыла за собой дверь и спустилась по лестнице – прочь от детей, оставляя их в теплом доме. Сердце ее разрывалось от тоски.

«Мои любимые малютки, я всегда с вами, я не допущу, чтобы с вами приключилось зло». Она прошла по улицам мимо просыпающихся домов до вокзала, села в аэроэкспресс и в переполненном вагоне доехала до аэропорта.

До вылета оставалось еще два часа.

Она попыталась выпить кофе и почитать вечерние газеты, но беспокойство так терзало ее, что Анника почувствовала: еще немного, и кофеин с буквами окончательно ее задушат.

Она сдалась, встала и пошла смотреть, как взлетают самолеты.

Анника не стала думать о том, как в эту минуту собираются на работу руководители среднего звена из объединения областных советов, готовясь разбираться с кризисом недоверия в отношении одной из сотрудниц.

* * *

Когда взревевшие моторы самолета оторвали от земли его колеса, Анника отрешилась от всех неприятных мыслей. Самолет был пуст, места в ряду были свободны. Рядом лежал номер «Норландстиднинген», оставленный пассажиром предыдущего рейса из Лулео.

Под крылом самолета стремительно удалялась искрящаяся, замороженная снежным холодом земля.

Анника взяла газету и принялась листать страницы.

Жители городка Карлсвик требуют уменьшения интервалов движения автобусов в вечернее время.

Пропавший в окрестностях Роевика трехлетний ребенок был найден в лесу с вертолета, оборудованного камерой ночного видения. Все рады и счастливы. Полицию можно поздравить с отлично выполненной работой.

Таксисты аэропорта Каллакса угрожают забастовкой после прекращения переговоров о повышении заработной платы из-за разногласий по поводу размещения стоянок такси.

Хоккейная команда Лулео проиграла на своем поле «Юргордену» со счетом 2:5, и поделом.

Она опустила газету, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

Должно быть, она задремала, так как в следующее мгновение колеса самолета коснулись обледенелой взлетной полосы приполярного аэродрома. Анника взглянула на часы. Почти одиннадцать. Анника выпрямилась, потянулась и выглянула в окно. Бледный рассвет висел над замороженным пустынным ландшафтом.

Когда Анника вошла в зал прилета, он показался ей пустым и голым, и только через несколько секунд она поняла, чего здесь не хватает: орды таксистов в темной форме у выхода из аэропорта.

Она подошла к стойке проката автомобилей и получила ключи.

– Машина подключена к обогревателю мотора и салона, – сказал сидевший за столом молодой человек и обольстительно улыбнулся. – Возьми шнур, он тебе пригодится.

Потупившись, Анника невнятно поблагодарила.

Сухая парализующая стужа ударила в лицо как обледеневший узловатый кулак. Анника задержала дыхание, ощутив, как в горло вонзился холодный нож. На табло над входом в аэропорт светилась надпись: минус двадцать восемь градусов.

Машина, серебристо-серый «вольво», была соединена с электроподстанцией толстым кабелем. Без электроподогрева мотора машину на таком морозе едва бы удалось завести.

Анника сняла полярную куртку и бросила ее на заднее сиденье.

В салоне было душно и тепло от обогревателя, установленного под пассажирским сиденьем, и Анника тотчас вспотела в своем термобелье. Мотор завелся мгновенно, но гидроусилитель и колеса заработали вяло.

Она проехала мимо вознесенного на пьедестал у въезда в аэропорт истребителя и на кольцевой развязке повернула не направо, а налево, не в Лулео, а в Питео. Она внимательно посмотрела сквозь ветровое стекло, силясь узнать это место. Десять лет назад они с Анной Снапхане воспользовались воздушным такси.

Открытый ландшафт исчез позади, теперь она ехала по какой-то более плодородной местности. По краю леса тянулись бревенчатые продолговатые дома, буквально излучавшие крестьянскую основательность.

К своему удивлению, Анника выехала на какое-то широкое шоссе, которого абсолютно не помнила. Удивление стало еще больше, когда Анника убедилась, что шоссе и не думает заканчиваться, а на дороге, кроме нее, не было ни единой души. Горло перехватило от чувства какой-то сюрреалистической пустоты, и Аннике пришлось приложить усилие, чтобы нормально дышать. Что или кто ею движет? Не вырвалась ли действительность из рук, не в ад ли ведет эта дорога?

Мимо, по обе стороны дороги, проносился нескончаемый лес карликовых деревьев с промерзшими кронами. От сильного мороза, как от жары, колебались и подрагивали косые лучи солнечного света. Анника крепче вцепилась в руль и подалась вперед.

Здесь, вблизи полярного круга, перспектива могла стать обманчивой. Верх становился низом, правое – левым. Здесь могли счесть логичным строить четырехполосное шоссе, ведущее в необитаемый лес.

Она дважды промахнулась мимо нужных поворотов и, после того, как обнаружила, что едет в направлении Хапаранды, развернулась и поехала в центр Питео. Город был низким и тихим. Он напомнил ей Шельдинг, поселок между Катринехольмом и Фленом, только здесь было меньше растительности и намного холоднее. Шилльнаден оказалась проезжей улицей раза в три шире стокгольмской Свеавеген.

Дом Маргит и Торда Аксельссон находился в Питхольме, в том же районе, где жили родители Анны Снапхане. Анника осторожно объехала выбоины и подрулила к выезду, который описал ей Торд.

Дом относился к той неправдоподобной разновидности домов, построенных в семидесятые годы, когда государственные кредиты на строительство жилья привели к появлению невиданных в прежние десятилетия строений с высокими, шпилеобразными крышами.

Она припарковала машину рядом с зеленой «тойотой-короллой». Точно такая же была у Томаса. Анника вышла из «вольво», надела куртку, и ей вдруг представилось, что это она живет в этом доме, что внутри ее ждет Томас, дети учатся в университете, а она работает в «Норландстиднинген». Она с наслаждением вдохнула морозный воздух, посмотрела на конек крыши, отбрасывавший резкую тень на улицу.

Анна Снапхане выросла в сотне метров отсюда, однако она, пожалуй, согласилась бы лучше умереть, чем вернуться сюда. Но здесь царил покой, здесь можно было жить в ладу со временем.

– Анника Бенгтзон?

Человек с ежиком густых седых волос приоткрыл дверь и высунул голову на улицу.

– Входите, пока не замерзли насмерть.

Она поднялась по ступенькам крыльца, стряхнула с ног снег и протянула мужчине руку:

– Торд?

У мужчины был печальный интеллигентный взгляд, в углах рта залегли скорбные морщины.

Анника вошла в прихожую, выложенную темно-зеленым пластиком образца 1976 года. Торд Аксельссон помог ей снять толстую куртку и повесил ее на плечики под полкой для головных уборов.

– Я приготовил кофе, – сказал он и, повернувшись, направился на кухню.

На сосновом столе на вязаных салфетках стояли блюдечки с кофейными чашками, в корзинке лежали печенья по меньшей мере четырех сортов.

– Ой, как хорошо, – вежливо восхитилась Анника, села за стол и поставила у ног сумку.

– Маргит любит печь, – сказал он, понял свою ошибку и опустил глаза. Он втянул ноздрями воздух и потянулся за сиявшим термосом. – Молоко, сахар?

Анника отрицательно покачала головой, внезапно потеряв дар речи.

По какому праву вторгается она в личную трагедию незнакомых ей людей? Кто позволил ей отнимать время у этого человека?

Она взяла с блюдца ложку и принялась машинально постукивать ею о фарфоровую стенку чашки.

– Маргит была хорошим человеком, – сказал Торд Аксельссон и посмотрел в окно. – Она всегда желала добра, но должна была хранить ужасную тайну. Из-за этого она и умерла.

Он взял два куска сахара и с тихим плеском бросил их в чашку с кофе. Потом он положил руки на край стола и снова посмотрел в окно.

– Я очень много думал об этом вчера, – сказал он, избегая смотреть на Аннику. – Я расскажу вам все, что произошло, но вы не должны пачкать память Маргит.

Анника молча кивнула и потянулась к сумке, чтобы достать блокнот. Попутно она торопливо окинула взглядом сверкающие чистотой оконные стекла, аккуратные кухонные шкафчики, выкрашенные в оранжевый цвет, и отметила запах дезинфицирующих средств.

– Как вы познакомились, вы и Маргит?

Мужчина запрокинул голову, посмотрел в потолок, на несколько секунд застыл в неподвижности, а потом перевел взгляд на кухонную плиту.

– Она подошла ко мне в городском баре, в Лулео. Это было в субботу, весной 1975 года. Я был там в компании моих однокашников, а она стояла неподалеку у стойки и услышала, что я работаю на военно-воздушной базе.

На мгновение он словно заблудился в лабиринте времени, он явственно видел перед собой совершенно иную обстановку.

– Именно она начала разговор, – продолжал Торд. – Она проявила незаурядный интерес, даже, пожалуй, любопытство.

Встретившись взглядом с Анникой, он торопливо и вымученно улыбнулся.