Текст книги "Красная волчица"

Автор книги: Лиза Марклунд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

– Сейчас, сейчас, – выдохнул он, – я ее позову.

Анника вылезла из ванны, обмоталась полотенцем и пошла к телефону, оставляя на полу мокрые следы. Острый камень продолжал немилосердно вращаться в груди, в голове неумолчно тянули свою песнь ангелы. Она прошла мимо Томаса, не взглянув в его сторону, от мужа тянуло таким холодом, что она села спиной к нему.

– Ты читала утреннюю газету? – придушенным хриплым голосом осведомилась Анна Снапхане.

– Ты с похмелья? – спросила Анника, сдвинув в сторону кусок сыра, чтобы поудобнее расположиться за столом. Томас громко вздохнул и отодвинулся на два миллиметра, чтобы дать жене поместиться.

– Да, я со страшного бодуна, но мне наплевать. Бьёрнлунд закрыла канал.

Анника отпихнула от себя хлеб, освободив еще больше места.

– О чем ты? – спросила она.

– Министр культуры только что оставила меня без работы. Это написано в газете.

Томас демонстративно отвернулся от Анники еще на четверть оборота и высоко вздернул плечи, подчеркнув свое отчуждение.

– Где это сказано? Я не видела, хотя только что читала газету.

– На первой странице вверху.

Анника приподнялась и взялась за первую часть газеты, которую читал Томас. Тот раздраженно потянул газету на себя.

– Подожди, – сказала ему Анника. – Я только посмотрю. «Бьёрнлунд изменила условия цифрового вещания». Это?

– Руководство было проинформировано вчера поздно ночью. Они тотчас вылетели из Нью-Йорка. Самолет приземлился всего полчаса назад. Их уже известили о том, что передачи отменены. В половине третьего состоялась официальная встреча, на которой было формально заявлено о закрытии ТВ «Скандинавия». Я закончу свои дни репортером на радио в каком-нибудь медвежьем углу.

– Ну послушай, – сказала Анника и толкнула Томаса коленом, чтобы он подвинулся, – не надо думать о самом худшем. Почему бы вам не открыть спутниковый или кабельный канал?

Анна расплакалась в трубку, до Анники дошла вся серьезность положения, и ей стало совестно за совет.

– Подожди, я перейду к другому телефону.

Она бросила трубку на аппарат и случайно задела Томаса, спрыгнув с высокого стула.

– В чем дело? – взвился Томас, смяв газету на колене.

– Сиди, сиди, я пойду в спальню, – сказала Анника и как была, в полотенце, засеменила через прихожую в спальню.

Там она сбросила полотенце, нырнула под одеяло и сняла трубку.

– Все должно как-то разрешиться, – были ее первые слова. – В чем проблема?

Анна собралась с силами.

– Я же тебе об этом говорила, – сердито ответила Анна, но Анника не дала ей договорить.

– Для меня это были просто какие-то технические детали, и я тебя слушала плохо, можно сказать, из вежливости. Рассказывай.

Она удобнее уселась на подушки, пока Анна собиралась с мыслями.

– Основная идея затеи с ТВ «Скандинавия» – это возможность вещания на всю Скандинавию. Это означает вещание на двадцать пять миллионов потенциальных зрителей, а это одна десятая населения Соединенных Штатов. Для того чтобы охватить такое количество телезрителей, нас должны были принимать в каждом шведском домохозяйстве, а значит, вещание надо было осуществлять через «Тераком». Меньшей целевой группой нам не удалось бы вызвать интерес американской компании.

– «Тераком»?

– Это государственная вещательная компания, часть прежнего «Телеверка», но она стала прибыльным акционерным обществом одновременно с другими.

Ангелы замолчали, смущенные отчаянием Анны Снапхане. Анника вдруг почувствовала, что камень в груди успокоился и тихо лежал теперь в груди тупой неподвижной тяжестью.

– Нет ли других компаний? Может быть, вам стоит создать свою собственную?

– Ты шутишь? «Тераком» вышел на рынок, невзирая на то что на нем уже давно все заняли другие операторы цифрового вещания. Представляешь, какую конкуренцию он выдержал?

Анника расслабилась, принявшись искать выход. При этом в мозгу открылась какая-то дверь и отпустила прочь Томаса, Софию, детей и Ваксхольм.

– Но ведь очень мало таких зрителей, которые могут принимать цифровые передачи, – сказала она, – ведь для этого надо иметь специальный ящик. Неужели это и правда играет такую большую роль?

– Пару лет назад цифровых телевизоров действительно было мало. В США аналоговые сети уже прекратили свое существование, мы отстали приблизительно на год. Большое дело – предложения правительства. Там, где цифровые сети получают такие же права, как и все остальные отрасли вещания – например, спутниковые или кабельные, – там рынок просто взрывается.

В комнату ворвался отчаянный вопль Эллен, а через пару секунд на пороге спальни появилась и она сама. За ней бежал, глухо рыча, Калле, с согнутыми и растопыренными пальцами, изображая выпущенные когти.

– Мама, помоги, на меня напал тигр!

– Нет, – сказала Анника, пытаясь взмахом руки выпроводить детей из комнаты. Попытка успехом не увенчалась. Дети попадали на кровать в приступе истерического хохота. – Но я не понимаю, – сказала она в трубку, – как можно решением правительства закрыть канал.

– По настоящее время именно правительство решает, кто получит доступ к государственным телевизионным передатчикам – как аналоговым, так и цифровым. Аналоговых всего три, и это есть результат чисто политического решения: пунктов один, два и четыре. Или нет?

– Эллен, – сказала Анника, – Калле, идите одеваться. Вы сейчас поедете к бабушке с дедушкой.

– Цифровые передатчики требуют меньше частотных полос, – сказала Анна, – поэтому если упраздняют три аналоговых передатчика, то на их месте может появиться двадцать пять новых цифровых станций. Правительство наконец поняло, что не сможет никому приказывать, что и как вещать, если не делегирует право принимать решения относительно прекращения вещания своим телевизионным и радиостанциям.

– Мы не хотим ехать, там будет скучно, – сказал Калле от себя и от сестры, – там нам запретят бегать.

– Ну-ну, – сказала Анника, – идите чистить зубы и наденьте чистые рубашки.

– Все это было ясно и раньше, – продолжала Анна Снапхане. – Предложение о создании канала больше года рассматривали в риксдаге. Собственно, поэтому американцы и вложили деньги, но в утренних газетах раскрыли наконец тайну. Оказалось, что в директивах телевизионным и радиостанциям появилось еще одно предписание, которого не было в прежних редакциях.

Анника прогнала детей за дверь, закрыла глаза и сосредоточилась.

– И?..

– В парламентских обсуждениях фигурировали десять пунктов, которые должны были выполняться телевизионными компаниями, согласно третьей главе, точнее, ее первому, второму и четвертому параграфу от 1996 года. Теперь вдруг появился одиннадцатый пункт.

Анника откинулась на подушки.

– Итак, Карина Бьёрнлунд ударила во все колокола и в самом конце изменила правила игры.

– Да, все это произошло буквально на днях. Одиннадцатый пункт гласит: «Заявители с преимущественной долей иностранного капитала, вещающие на несколько стран внутри Скандинавии, но не на другие страны Европейского союза, не имеют права доступа к цифровым сетям».

– Но это значит, что…

Она услышала, что Томас на кухне кричит на детей.

– Все, кто выполняет данное условие, могут вещать, но только не мы.

– Исключительный закон о ТВ «Скандинавия», – сказала Анника. – Это не пройдет через риксдаг.

– Еще как пройдет, это предложение поддержали зеленые.

– При чем здесь они?

– Правительство поддерживает предложение о введении новой пошлины на автомобили. Со следующего года тарифы увеличатся, но только в том случае, если Карина Бьёрнлунд прикроет ТВ «Скандинавия».

Анника сама удивилась скепсису в своем тоне, когда сказала:

– Но это же полная нелепость. Зачем она это делает?

– Это, – сказала Анна Снапхане, – очень хороший вопрос.

Она тихо заплакала. На кухне снова раскричался Томас и заплакала Эллен.

От детского плача и отчаяния, пробивавшегося по телефонной линии из Лидингё, ангелы вдруг оживились и снова принялись петь, слова мешались, путались, и Анника вдруг словно мираж увидела перед глазами отрывок из дневника министра культуры.

Пожелание встречи для обсуждения важного вопроса.

– Ты сегодня что-то пила? – громко спросила Анника, стараясь перекричать внутренние голоса.

Анна некоторое время молчала, потом ответила:

– Не-а. – Она шмыгнула носом. – Но я думала об этом и даже налила себе стакан джина, но потом вылила его в туалет. С меня хватит, понимаешь?

Шум на кухне стих. Рыдания перешли в отдельные всхлипывания, дети замолкли.

– Сначала Мехмет, потом еще и это. Я не выдержу.

– Еще как выдержишь, – сказала Анника. – Одевайся и приезжай ко мне. Только не садись за руль.

– Не знаю, смогу ли я.

– Сможешь. Томас с детьми уезжает в Ваксхольм. Мне целый день нечего делать. Обещай, что ты приедешь.

– Я не могу больше оставаться здесь, я не выдержу-у-у-у…

Послышался новый приступ плача.

– На меня все время пялятся какие-то подонки, Миранду приходится все время возить, то к ним, то ко мне, зимой надо все время убирать снег…

– Приезжай, посмотрим, какие квартиры сдаются. Тебе надо переехать, как делают все нормальные люди.

Анна замолчала, громко дыша в трубку – сначала лихорадочно, потом спокойнее.

– Мне надо подумать.

– Ты знаешь, где я живу.

Калле прошел к Аннике от входной двери в своих красивых зеленых сапогах с отражателями. Щеки мальчика раскраснелись, ему было жарко в верхней одежде, широко открытые глаза возмущенно блестели.

– Почему папа на нас сердится?

Анника наклонилась к сыну, погладила его по щеке.

– Папа устал, – сказала она. – Он очень много работает. Но скоро все исправится.

Она, улыбнувшись, посмотрела в глаза сыну, внушая ему спокойствие и уверенность, которых не чувствовала и сама.

– Я хочу остаться дома с тобой, – захныкала Эллен.

Анника посмотрела на дочку, вспотевшую от волнения.

– Ко мне приедет Анна, она очень расстроена, и мне надо помочь ей в одном деле.

– Взрослые тоже иногда расстраиваются, – изрек Калле.

Анника отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы, камень в груди снова зашевелился, разрывая ее изнутри. «Мои милые детки, мои любимые крошки».

– Вы же скоро вернетесь, – глухим голосом произнесла она, затягивая пояс халата.

Из холла в спальню вошел Томас. Он дымился от злости, казалось, над головой его повисла черная туча.

– Что ты ищешь? – окрепшим голосом спросила Анника.

– Мобильный телефон. Ты его не видела?

– Тебе обязательно брать его с собой?

Он посмотрел на нее как на идиотку.

– Ты не пробовал на него позвонить? – спросила Анника.

Презрение во взгляде Томаса сменилось удивлением. Он трудно сглотнул, наклонился над городским телефоном и набрал номер. Мобильный зазвонил в кармане его пальто.

– Езжай аккуратно, – сказала она, когда он выталкивал детей к двери.

Томас обернулся через плечо и бросил на жену затуманенный злостью взгляд.

Дверь захлопнулась. Анника стояла босиком на полу. Ноги леденил сквозняк, тянувший с лестничной площадки. Пол исчез, она его не чувствовала, находясь в каком-то тошнотворном свободном падении. Небо рушилось, в мозгу гремели ангелы. Она понимала, что семена отчаяния будут набухать и расти, пока не примут облик чиновницы среднего звена из объединения областных советов.

София Гренборг, думала она, София Гренборг, отвратительная, как сатана, начали вопить ангелы, они снова взяли власть, которой было лишились. Они выкрикивали свое возмущение нестройным хором.

София, этакая дрянь, не будет тебе блаженства!

Анника зажала ладонями уши, стиснула зубы и бросилась прочь от двери, нырнула в кровать и натянула на голову одеяло.

Не гулять красивой Софии по летним лугам блаженства!

Она постаралась утишить дыхание, чтобы избежать гипервентиляции и судорог.

Рагнвальд, подумала она. Владыка божественной мощи. Самолет на базе Ф-21. Взрыв. Горящий заживо молодой человек. Любовь к юной легкоатлетке и дрессировщице собак. Изучение богословия в Упсале, восторженное почитание председателя Мао. Убийство как профессия. Бенни Экланд – сомнительная личность, талантливый журналист, горький пьяница. Линус Густафссон, бдительный мальчик с копной непослушных волос. Курт Сандстрем, деревенский политик, твердо стоявший на земле.

Она отбросила одеяло и набрала прямой номер К.

Если он ответит, то это будет знак свыше, подумала она, постаравшись избавиться даже от мысли о том, что будет, если он не ответит, какие демоны завладеют ее душой.

Но он ответил, ответил своим обычным, немного усталым голосом. Анника рывком выпрямилась на подушках. Ангелы тотчас замолчали.

– Что-нибудь произошло за это время? – спросила она дрожащим голосом.

– Вы хотите услышать что-нибудь особенное?

Она закрыла глаза. Какое облегчение – слышать его голос.

– Я не думаю, что вы сидели без дела.

– Ой, да, не сидел, – сказал К. – Как вы думаете, чем мы занимались?

Она попыталась улыбнуться трубке.

– Нашим другом Рагнвальдом. Вы его нашли?

К. постарался скрыть вздох.

– Серьезно, – сказала она и принялась крутить телефонный шнур. – Что-то ведь у вас есть. Например, Курт Сандстрем. Что с ним произошло?

– Он умер, его застрелили.

Она откинулась на подушку. Камень в груди лежал неподвижно, она почти перестала его чувствовать.

– Ёран Нильссон из Саттаярви, – сказала она. – Как мог человек исчезнуть на тридцать лет так, что ни вы, ни Интерпол, ни ЦРУ, ни Моссад не можете его найти? Как такое возможно?

Несколько бесконечно долгих секунд К. молчал.

– Мы не сидели сложа руки, как вам, может быть, кажется.

– Правда?

Она подняла глаза к потолку.

– Вам было известно, что он живет во Франции, и неужели было так трудно его обнаружить? Надо было всего лишь вооружиться пылесосом и нажать кнопку.

– У французской полиции есть отличные пылесосы, которые улавливают даже очень мелкие частицы. Но эта частица все время просачивалась сквозь любые, самые мелкие фильтры.

Реальность вокруг Анники обрела четкие очертания, свободное падение прекратилось. Никакой тяжести, она воспарила – ей было хорошо и покойно.

– Как он ухитрился это сделать? Если он действительно так опасен, как вы думаете, если он действительно был международным профессиональным убийцей, получавшим кучу денег за мокрые дела, то как же он может постоянно от вас ускользать? Почему его никто не взял?

– Насколько велики были эти кучи денег, мы не знаем, как не знаем, играли ли в этом деле какую-то роль деньги. Может быть, он убивал из чистых и непорочных убеждений.

– Но тогда откуда вы вообще знаете, что это он?

– Есть несколько вещей, в которых мы твердо убеждены и на сто процентов уверены, но есть гора трупов, по поводу которых у нас есть только подозреваемые.

Анника теперь чувствовала себя воспарившей на небеса – так хорошо и спокойно ей было.

– Но почему Рагнвальд? Он что, оставил отпечатки пальцев? Или салфеточки с подписями губной помадой на месте преступлений?

– У нас есть информаторы, – сказал К. – Есть, кроме того, методы разведывательной деятельности.

– Это звучит очень глупо.

Какое-то время они помолчали. В груди стало тепло и спокойно.

– В этом деле есть одна вещь, которую я решительно не понимаю, – сказала Анника, когда молчание затянулось так надолго, что она испугалась, что осталась на линии в гордом одиночестве. – Может быть, вам стоит подумать о том, чтобы каким-то образом вступить с ним в контакт. Ведь находят его те, кто дает ему поручения?

– Что вы имеете в виду?

– Кто-то же нанимает его на работу. Как его находят?

Полицейский комиссар несколько секунд колебался.

– Не для протокола, – сказал он, и Анника повертела головой. – Поручения он получал через ЭТА. Испанская полиция много лет подозревает одного врача из Бильбао в том, что он является его связным. Но полиции так и не удалось собрать достаточно доказательств для выдвижения обвинения и привлечения этого врача к уголовной ответственности. В Стране Басков это дело очень деликатное. Если коллеги узнают, что добросовестный человек подвергается преследованиям, то это может взорвать весь регион. Этот врач безупречный специалист, имеет семью и богатую практику в области внутренних болезней.

– А вы не могли сами нанять Рагнвальда? – спросила Анника. – Заманить его в ловушку?

Некоторое время К. молчал.

– Возможно, такие попытки предпринимались, но мне о них ничего не известно.

Видимо, здесь начиналась граница его откровенности, которую он не мог переступить. Она решила больше на него не давить. Потерла друг об друга ступни, чувствуя, что в них восстановилось кровообращение.

– Но где был его дом, когда он не жил во Франции?

– Он проводил достаточно много времени во Франции, – ответил К., который, казалось, снова обрел под ногами твердую почву, – но он там не жил постоянно. Мы думаем, что у него вообще не было постоянного места жительства.

– То есть он прожил в полевых условиях тридцать лет?

Послышался усталый вздох.

– Мы думаем, что он вел себя как приезжий из Северной Африки, – сказал К., – иногда примыкая к группе нелегальных иммигрантов, которые переходят из одного населенного пункта в другой в поисках сезонной работы.

– То есть к группе сельскохозяйственных рабочих? – спросила Анника.

– Да, они кочуют с места на место, из страны в страну, всегда готовые приступить к уборке урожая. В течение короткого времени они живут в бараках или особых лагерях. Это десятки тысяч людей, которые разбиваются на более мелкие группы, которые по окончании работы переходят на какое-то другое место, они все время в пути, все время в поисках цели, но никогда они не задерживаются долго на одном месте.

Анника машинально кивала, явственно видя перед собой этих людей, как в фильме Лассе Хальстрема. Как, кстати, он назывался?

– И никто из них ничего не рассказывает о других, – сказала она.

– Ни в коем случае. В этом смысле они очень спаянны. Никто не проявит никакого интереса к человеку, который вдруг исчезает на несколько недель, иногда на несколько месяцев. А иногда и навсегда.

– И никто не удивляется, если такой пропавший человек вдруг снова появляется, – вставила Анника.

– Это даже не обсуждается, – сказал К.

– Расчет после работы, и все.

– Да, банковских счетов у них нет, – сказал К.

– Никто их официально не нанимает, у них нет семей, о которых они заботятся.

– Напротив, у многих сезонных рабочих есть семьи, – сказал К., – некоторые из них кормят целый род, но к нашему Рагнвальду это не относится.

– Он собирает виноград и апельсины, а в свободное время отстреливает политиков.

– Когда не работает докером, сборщиком винограда или кем-то еще, он становится невидимкой, которую никто не видит и практически не оплачивает.

Снова наступило молчание.

– Но почему вы не взяли его теперь, когда он находится в Швеции?

К. тяжело вздохнул.

– Это не так легко, как кажется, – сказал он. – Труднее всего поймать убийцу, который убивает по причине фанатизма. Возьмите Ласермана. Он убил в Стокгольме десять человек – случайных прохожих – за полтора года, прежде чем его смогли поймать. Все это время он жил в городе, ездил на собственном автомобиле, по утрам здоровался с соседями по лестничной клетке – то есть, другими словами, был полным дилетантом. Тот парень, с которым мы теперь имеем дело, убил, насколько нам известно, четырех человек. Между этими убийствами нет никакой связи, если не считать мальчика, который был свидетелем первого убийства. Способы совершения преступления абсолютно не схожи между собой. Экланда насмерть сбила машина, мальчику перерезали горло, Сандстрема застрелили. Не найдено никаких отпечатков пальцев, волокна одежды на местах совершения преступлений тоже разные.

– Надо просто предположить, что перед каждым убийством он переодевался и надевал перчатки.

– Конечно надо, – согласился полицейский комиссар.

– Нет никаких свидетелей?

– Лучший свидетель – мальчик, мертв. Никто другой не может помочь следствию.

Анника вспомнила весь обмен репликами.

– Вы сказали, что этот парень убил четырех человек.

К. притворился, что не понимает.

– Что?

– Было еще одно убийство, – сказала Анника и машинально, не думая, что делает, выпрямилась. – Он снова убил человека. Кого? Где?

– Должно быть, вы ослышались. Я сказал «три».

– Оставьте, – сказала Анника. – В последние дни был убит кто-то еще, и опять родственники получили письмо с цитатой из Мао. Или вы рассказываете, что произошло, или я раззвоню об этом убийстве на весь свет.

К. рассмеялся:

– Хорошо хоть, что сделаете предупредительный выстрел. Над этим убийством ваш брат репортер уже кружит, как стервятники над полем боя.

Она фыркнула в ответ на его смех.

– Никто там не кружит, если убита не женщина. Ее муж уже, наверное, сидит, а утренняя газета удивит меня стандартной заметкой.

– Стандартной заметкой?

– «Семейная ссора закончилась трагедией». Слякотно, неинтересно, совершенно неописуемо. Говорите, что знаете, и тогда мы заключим сделку.

На несколько секунд молчание стало густым и насыщенным от тяжких раздумий.

– Я уже говорил раньше, – сказал он. – Вы берете меня за горло. Какого черта вы хотите знать?

Анника снова откинулась на подушки, по лицу ее пробежала мимолетная улыбка.

– И что, это убийство тоже никак не связано с тремя первыми?

– Насколько мы пока можем судить – нет, не связано. Маргит Аксельссон, педагог дошкольного учреждения в Питео, замужем, имела двух взрослых дочерей. Задушена на втором этаже собственного дома. Муж погибшей работал в ночную смену и обнаружил труп, когда вернулся домой.

– Естественно, его сразу заподозрили в убийстве?

– Вы попали пальцем в небо. Экспертиза показала, что смерть наступила до полуночи, а муж находился в центре связи базы Ф-21 вместе со своими коллегами до половины второго ночи, когда закончилась его смена.

Адреналин взыграл в мозгу Анники, она разогнула колени и машинально выпрямилась.

– Ф-21? Он работает на Ф-21? Значит, связь все-таки есть. Взрыв «Дракона».

– Мы уже проверили эту версию. Он проходил срочную службу на И-19, в Бодене, а на Ф-21 был назначен не раньше 1974 года. То, что место службы супруга жертвы совпадает с местом преступления и может быть каким-то образом связано с Рагнвальдом, никоим образом не кружит мне голову – в отличие от вас.

– Цитата, – сказала Анника. – Какую цитату он получил?

– Подождите секунду…

Он положил трубку на стол, и Анника услышала шуршание бумаг. Потом комиссар откашлялся и снова взял трубку.

– Народы мира, объединяйтесь и бейте американских агрессоров и их лакеев. Народы всего мира, будьте мужественны, боритесь, не отступайте перед трудностями, наступайте – волна за волной! Тогда весь мир будет принадлежать народу. Хищные звери всякого рода будут уничтожены.

Анника задумалась. Она даже не заметила, когда спальня перестала качаться.

– Хищные звери всякого рода будут уничтожены, – сказала она. – Хищные звери. Любого рода. Включая педагога дошкольного учреждения.

– Она также преподавала в рабочей школе – роспись салфеток и керамику. Мы не придаем большого значения цитатам, и я не хочу, чтобы ты к ним цеплялась. Девушка, которая ведет дело, считает, что эти цитаты – что-то вроде его метки, вроде росписи губной помадой на салфетке.

– Вы не получали никаких сведений от ФБР? – спросила Анника и свесила ноги с кровати, коснувшись горячими ступнями холодного деревянного пола.

– Это было в семидесятые годы. У нас есть свои досье на преступников за то десятилетие.

– Ну, простите, – извинилась Анника. – И к каким выводам пришла девушка?

– Легко догадаться. Мужчина, скорее пожилой, чем молодой, движимый ненавистью к обществу, о каковом в его голове сложился отчасти извращенный образ, оправдывает себя местью за унижения, которым подвергался в жизни. Одиночка, практически лишенный друзей, с низким уровнем самооценки, но с большой потребностью в самоутверждении. Не может долго удержаться на одном рабочем месте, умен, обладает большой физической силой. Приблизительно так.

Анника закрыла глаза и попыталась мысленно записать услышанное, понимая, что К. не стал распространяться о подробностях.

– Но зачем эта цитата? – спросила Анника. – Зачем эта метка территории?

– Он хочет, чтобы мы знали, кто он. Он невероятно презирает весь остальной род человеческий и считает нужным везде оставлять свою подпись как напоминание миру о себе.

– Наш бедный Рагнвальд, – сказала Анника. – Кажется, ему важно, чтобы его знали. Вы только подумайте, как все могло повернуться, если бы не было взрыва. Через три недели он бы готовился к нобелевскому ужину в Голубом зале.

По удивленному молчанию в трубке она поняла, что К. не в курсе.

– Карина Бьёрнлунд, – подсказала Анника. – Министр культуры. Она пойдет на нобелевский ужин. По крайней мере, ее пригласили. Если бы Рагнвальду не пришлось исчезнуть, то она вышла бы за него замуж.

– О чем это вы? – спросил К.

– Точно неизвестно, состоялся бы этот брак, но речь о нем шла…

– Послушайте, – разозлился К. – Из какого пальца вы все это высосали?

Анника покрутила телефонный шнур.

– Я высосала это из объявления о помолвке. Карина Бьёрнлунд должна была сочетаться браком в ратуше Лулео в четырнадцать часов в пятницу после взрыва.

– Не может быть, – отрезал К. – Если бы это было так, мы бы об этом знали.

– В то время оглашение было обязательным, и объявление о помолвке было напечатано в газете.

– И в какой газете можно найти это объявление?

– В газете «Норландстиднинген». Я получила его с кипой старых вырезок с материалами о жизни Карины Бьёрнлунд. А вы не знаете, что в то время они были вместе?

– О юношеской влюбленности? Этого уже давно нет. Она с этим покончила.

– Это надуманное оправдание. Карина Бьёрнлунд пойдет на все, чтобы спасти свою шкуру.

– Полно вам, – сказал полицейский комиссар. – Мисс Марпл заговорила.

Анника вспомнила письмо Германа Веннергрена, пожелание встречи для обсуждения важного вопроса.После этого министр культуры в последний момент внесла изменения в предложения правительства, с тем чтобы разрешение на вещание не касалось ТВ «Скандинавия». Она сделала именно то, на чем настаивал Веннергрен. Единственный вопрос заключается в следующем: какие аргументы привел представитель семейства, чтобы убедить министра культуры?

Анника вспомнила ее голос, когда Карина Бьёрнлунд была пресс-секретарем министра внешней торговли и отвечала на вопросы относительно последствий аферы ИБ. Вспомнила Анника и свой собственный рассказ о тщательно скрываемых тайнах социал-демократического правительства, рассказ, которым она поделилась с Кариной Бьёрнлунд. Несколько недель спустя Карина Бьёрнлунд – совершенно неожиданно – была назначена в Государственный совет.

– Поверьте мне, – сказала Анника, – я знаю о ней больше, чем вы.

– Мне надо идти, – сказал комиссар.

Теперь у Анники не было противоядия от ангелов, и они снова вернулись на сцену.

Она положила трубку и пошла к компьютеру. Включила его и надела чулки, пока загружалась программа. Она записала новые данные, почерпнутые из телефонного разговора, потом отвлеклась, чувствуя, что у нее вспотело под коленями и замерзла поясница.

В дверь позвонили. Анника опасливо открыла дверь, не зная, кто мог оказаться за ней. Ангелы затянули свою утешительную песнь, но быстро умолкли – на пороге стояла, с трудом переводя дыхание, Анна Снапхане с побелевшими губами и красными от слез глазами.

– Входи, – сказала Анника и сделала шаг назад, пропуская гостью в квартиру.

Анна молча вошла.

– Умираешь? – спросила Анника.

Анна кивнула, уселась на скамейку и сняла головную полоску.

– Похоже что да, – ответила Анна, – но помнишь, как было сказано в «Ушедшем поезде»?

– То, что не убивает, то укрепляет, – процитировала Анника и села рядом с подругой.

Пока Анна с треском расстегивала кнопки на куртке, пока кто-то на другом этаже спускал в туалете воду, пока внизу рычали подъезжавшие к остановке автобусы, Анника сидела все это слушала и смотрела на шкаф, где лежали ананасы, купленные на базаре в Стокторпе.

– В городе всегда очень шумно, – сказала Анна.

Анника медленно выдохнула.

– По крайней мере, не так ощущаешь свое одиночество, – отозвалась она и встала. – Будешь что-нибудь? Вино, кофе?

Анна Снапхане продолжала сидеть на скамейке в холле.

– Я бросила пить, – сказала она.

– Да-да, такой уж сегодня день. – Анника смотрела через балконное окно на сад внизу.

Кто-то по небрежности не закрыл дверь помещения для хранения отходов, и теперь это сделал порыв ветра, гулявшего между домами.

– У меня такое чувство, будто меня столкнули в бездонную пропасть и я все падаю и падаю, – вымолвила Анна. – Все началось с Мехмета и его новой дамы, потом пошли разговоры о том, что Миранда должна жить у них, ну а теперь пропала и работа. Я уже не знаю, за что мне ухватиться. Если я еще буду пьянствовать, то падение станет еще быстрее.

– Я тебя хорошо понимаю. – Анника оперлась рукой о дверной косяк.

– Когда я иду по городу, все это бросается в глаза. Я не могу понять, реально ли то, что я вижу. Мне трудно дышать, все вокруг серое, а люди похожи на призраков. Мне кажется, что половина из них уже мертва. Вопрос в том, жива ли я. Да и можно ли так жить?

Анника кивала, с трудом проглатывая слюну. Дверь помойки грохнула еще два раза: бум-бум.

– Добро пожаловать во тьму, – сказала она. – Это грех, что тебе пришлось составить мне компанию.

Прошло несколько секунд, прежде чем Анна поняла, что подруга не шутит.

– Что случилось? – спросила она, встала, сняла куртку, шарф и повесила их на крючок вешалки, подошла к Аннике и тоже посмотрела на хлопающую дверь помойки.

– Масса всяких вещей, – ответила Анника. – На работе я просто просиживаю штаны, потому что Шюман запретил мне писать о терроризме. Он думает, что я чокнулась после туннеля.

– Ну, понятно, – сказала Анна и сложила руки на груди.

– Мне изменил Томас, – продолжила Анна, понизив голос почти до шепота. Слова отражались от стен и повисали под потолком.

Анна скептически посмотрела на подругу:

– Да ну, почему ты так думаешь?

У Анники сдавило горло, она не могла произнести противных липких слов. Она посмотрела на свои руки, откашлялась и подняла глаза к потолку:

– Я их видела. У торгового центра. Он ее целовал.

У Анны приоткрылся рот. В глазах остались недоверие и скепсис.

– Ты уверена? Может быть, ты ошиблась?

Анника покачала головой и снова опустила взгляд на руки.

– Ее зовут София Гренборг. Она работает в объединении областных советов, заседает в той же комиссии, что и Томас. Ну, ты знаешь это дело с угрозами в адрес политиков…

– Тьфу ты черт, – сказала Анна. – Какая свинья. Что он говорит? Извивается, как уж на сковородке?

– Я ничего ему не сказала, – ответила Анника. – Надеюсь разобраться с этим своими средствами.

– Что ты такое говоришь? – возмутилась Анна. – Ясно, что тебе надо с ним поговорить.

Анника вскинула глаза на подругу:

– Я знаю, что он хочет оставить меня и детей. Он мне лжет. Впрочем, он и раньше изменял.