Текст книги "Красная волчица"

Автор книги: Лиза Марклунд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Вдруг перед фасадом мелькнула какая-то тень, мелькнула быстро, как злой демон, – появилась и сразу исчезла. Мальчик вытянул шею и стал всматриваться во тьму, туда, где скрылся призрак. Он так сильно втянул в себя холодный воздух, что у него замерзло горло. Мышцы напряглись, он был готов в любой момент удариться в бегство. Зрение и слух напряглись, мальчик изо всех сил смотрел и слушал темноту.

Ни шума, ни звука. Только голубоватый свет из окошка Андерсонов. Леденящий холод проник от земли сквозь кожаные подошвы и принялся грызть пальцы.

Ничего. Но, кажется, кто-то проскользнул мимо окна.

Он поймал себя на том, что не выдыхал уже целую минуту. Часто и поверхностно задышал, на глаза навернулись слезы.

Поганое дерьмо, подумал мальчик, какое тупое и поганое дерьмо.

Он перестал рассуждать, преодолел страх и вслепую двинулся к своей двери. Во дворе, как всегда, была непроницаемая темнота, но он отлично знал, куда старик Андерсон кладет свои железные штуковины, и удачно проскользнул между этими подводными камнями.

Он рывком распахнул входную дверь, включил яркую стопятидесятисвечовую лампу, висевшую на площадке на мокрых проводах. Дрожа всем телом, с трудом отыскал в кармане ключи. Дверь захлопнулась, и он в ту же минуту сильно захотел отлить. С тихим стоном вбежал в туалет и поднял крышку унитаза.

Он закрыл глаза и немного всплакнул, когда теплая струя ударила в чашу унитаза. После этого натянул трусы, оставив спущенными брюки, и сел на унитаз. С протертого до блеска коврика ему дружелюбно улыбались подсолнухи.

Да, он стал пугливым, как годовалый младенец. Он похихикал над собой, он же никогда в жизни не боялся темноты.

Он медленно встал, спустил воду, ополоснул руки и рот. Сегодня вечером он не смог заставить себя почистить зубы. Он стряхнул с ног спущенные штаны, взял их в охапку и пошел в свою комнату.

На его кровати кто-то сидел.

Откуда-то явилась шальная мысль, но он не поверил ей, несмотря на то что ясно видел все собственными глазами.

На его кровати сидела какая-то тень.

Руки мальчика опустились, одежда упала на пол. Он попытался вскрикнуть, но голоса не было. Тень медленно зашевелилась, встала и направилась к нему, заполняя собой всю комнату до потолка.

Мальчик испустил жуткий вопль, эхом отдавшийся от стен, повернулся и попытался убежать. Отзвук крика стих, цвета поблекли, картина стала грубозернистой. Он метнул взгляд в сторону ослепительно освещенной прихожей, увидел, как его собственная рука промелькнула перед глазами, почувствовал, как точка опоры переместилась из-под одной ноги под другую. Ему вдруг перестало хватать воздуха, дверной проем прихожей стремительно приближался, опрокидываясь. Рука в липкой перчатке схватила его за лоб, другая – за левое плечо. Лампа в прихожей ярким бликом отразилась от какого-то блестящего предмета.

Воцарился хаос, в мозгу раздался нестерпимый вой, по груди потекла теплая жидкость.

Одна мысль, последняя, яркая и отчетливая.

Мама.

13 ноября, пятница

Ночной поезд мерно стучал и покачивался на стыках, не прекращая своей монотонной песни. В купе первого класса без сна лежал мужчина и смотрел в окно, изо всех сил стараясь различить контуры древесных крон на фоне черного неба. Боль пробивалась сквозь морфийный дурман, мешала дышать.

Он с трудом приподнялся, сунул руку под подушку, достал из несессера еще одну таблетку и проглотил ее, не запив водой. Лекарство начало действовать еще до того, как таблетка упала в желудок, во всяком случае, мужчина успокоился.

Мысленно он вдруг оказался в детском палаточном лагере близ Пайялы, вновь увидел тысячи людей, сидящих на деревянных скамьях, ощутил запах мокрой шерсти и опилок. Человек с кафедры что-то громко вещал в микрофон по-фински, потом другой переводил речь на шведский, голоса их звучали нескончаемо, интонации то падали в глубину, то взмывали к небесам.

Поезд резко затормозил и остановился на какой-то станции. Мужчина прижался лицом к окну и оглядел платформу. Лонгселе.

Лонгселе?

Его охватила страшная паника, господи, он же едет совсем в другом направлении! Он всплеснул руками, оторвал голову от синтетической подушки и задышал прерывистыми толчками.

На юге, подумал он. Он находится на юге, недалеко от Онге.

Он снова улегся на полку, поморщился от собственного запаха, потрогал стоявшую в ногах матросскую сумку, откашлялся. Поезд дернулся перед тем, как тронуться. Он посмотрел на часы. Пять шестнадцать.

Нет никаких причин для тревоги. Все идет как надо. Он был в пути, невидимый и неуловимый, как тень. Он сам выбирает, куда ему ехать, он может свободно мыслить в этом несвободном мире. Он сам решает – возвратиться или исчезнуть.

Он предпочел вернуться в палаточный лагерь, его манило к образам пыльным, проржавевшим от времени, бледным и поблекшим, но очень отчетливым.

Одна пара проповедников сменялась следующей, каждое выступление начиналось цитатой из Библии – пара страниц по-фински, потом перевод на шведский, толкование, анализ, личные признания и исповеди: «Я переживал трудные времена в юности, мне чего-то не хватало в жизни, и я искал спасения во грехе, я пил алкоголь, путался с порочными женщинами, я украл часы у собственного друга, но в этой подлой жизни я повстречал братьев по вере, и в мою жизнь вошел свет Иисуса Христа, ибо мой брат посеял в моем сердце высокое семя». Он лежал в купе, слушал эти рассказы, испытывая боль и страх, торжество и благодарность.

«Нет, они никогда не возвышали меня», – прервал он поток своих чувств. Никогда не трогали его эти крики, эти надрывные голоса. Никогда не впадал он от них в экстаз.

Теперь он вспоминал свою юность.

Он слышал, как затихают голоса, за пологом палаток их заглушали теснившиеся в голове мысли, надежды и ненасытное стремление. Манили и тянули к себе палаточные городки и раскиданные по полю повозки, океан возможностей скрывался за конными дрожками и автомобилями. Он искоса поглядывал на незнакомых девочек в платках и длинных юбках, сидевших на деревянных скамьях, думая об их теплых телах, о выбивавшихся из-под платков прядях волос.

Осознание мыслей и отвердевший член были грехом.

Он медленно погрузился в сон, ощущая в носу запах конского навоза.

Дыхание вырывалось изо рта клубами пара. Анника шла по скрипевшей под ногами дорожке. Было холодно, давление повысилось, а это означало, что с моря вот-вот подует ледяной ветер. Асфальт был скользкий от изморози, одевшись в шубу из замерзших кристаллов. Ветер застревал где-то в голых древесных кронах, вдоль дороги тянулись шлейфы грязно-лиловых облаков выхлопных газов.

Было полутемно, и светлее уже не станет. Дни были тусклыми, предметы и строения не отбрасывали теней. Анника подняла голову, прищурилась и посмотрела на небо. Оно было пастельно-фарфорового цвета с голубоватыми полутонами, плавно переходившими в серые, белые и розовые облака, несшиеся к югу под напором северного ветра.

Анника обошла собачий туалет, замерзшая трава хрустела и крошилась под ногами. Она зашла на старое еврейское кладбище с заднего входа, прямо у того места, где нашли Иосефину. Она остановилась возле черной чугунной ограды, огибавшей звезды на арочных надгробьях; мелкие снежинки, словно сахарная крошка, ложились Аннике на сапоги.

Могилы были приведены в порядок пару лет назад. Покосившиеся надгробья подправили и снова установили на постаменты, деревья аккуратно подстригли, дикий кустарник выкорчевали. Одновременно растворилось и пропало волшебство, переживание неповторимого времени и пространства исчезло, шум города стал ближе, ибо ничто уже его не сдерживало, многие покойники лишились своих мест.

Осталась только Иосефина.

Анника опустилась на колени и сквозь прутья принялась смотреть на могилу. Она делала это уже много лет с того самого жаркого лета, когда в городе было рекордное число ос, а предвыборная кампания все продолжалась, продолжалась и конца ей было не видно. Иосефина лежала с раскрытым в немом крике ртом, с тусклыми глазами, юная девушка с мертвыми мечтами. Шелестела листва, со стороны Хантверкаргатан доносился вой сирены «скорой помощи».

Он понес свое наказание, подумала Анника. Он поплатился не за то, что сделал с тобой, но в любом случае он не избежал возмездия. И Карина Бьёрнлунд совершенно случайно очутилась в кресле министра.

Она встала, посмотрела на часы, протянула руку сквозь решетку и погладила могильный камень, попрощавшись с Иосефиной. Она торопливо пробежала по площади Свободы, на Роламбсховпаркене ей пришлось спрятать лицо от сильного встречного ветра, и в редакцию она прибежала с раскрасневшимися от мороза щеками.

Она протиснулась в свой аквариум, сняла верхнюю одежду и повесила ее на вешалку в углу.

Рагнвальд, думала она, пока загружался включенный компьютер. Надо отвлечься от всего несущественного, погрузиться в то время и думать.

Что говорит тебе это слово? Кто ты, Рагнвальд?

Когда «Эксплорер» загрузился, она приступила к поиску в международном Гугле. Ссылок было великое множество.

Краткие сведения о Фольке Рагнвальде. Умер в 1963 году. Родословная приводит на Мальту. Был кандидатом в депутаты от христианских демократов, но с невнятной политической платформой.

Она торопливо просмотрела материал, перешла к следующим ссылкам:

Французская родословная, генеалогическое древо немецких королей; справка о какой-то датской поп-звезде.

Выбрав ragnwald.com, Анника очутилась в океане любительских фотографий.

Она вышла из Сети, набрала номер Сюпа в Лулео.

– Мы тут немного встревожены, – сказал комиссар. Голос у него и правда был невеселый.

– У вас что-то случилось?

Анника машинально взяла в руку ручку, приготовившись записывать, но тотчас почувствовала какую-то недосказанность.

– Мы пока ничего точно не знаем, – сказал полицейский. – Вы можете позвонить после обеда, когда что-то прояснится?

В голосе Сюпа прозвучало нечто такое, что заставило Аннику напрячься.

– Это Рагнвальд, – сказала она. – Убийство как-то связано с этим террористом.

Прозвучавшее в ответ отрицание так удивило Аннику, что она сразу приняла его.

– Это не все, – сказал Сюп. – Позвоните после двух. Сейчас я не могу ничего сказать.

Она посмотрела на часы, поняла, что у нее нет никакого повода настаивать, тем более что до окончательной сдачи материала в следующий номер оставалось еще восемнадцать часов. Она поблагодарила Сюпа, отключилась и положила перед собой на письменный стол запись своей беседы с Сюпом. Перед тем как начать работу, подумалось ей, надо выпить кофе.

Опустив голову, она вдоль стен проскользнула к кофейному автомату у спортивной редакции, избегая встречаться взглядом с коллегами, наполнила два стакана кофе и вернулась на место. Поставив кофе возле клавиатуры, она привела в порядок материал, попытавшись набросать портрет своего террориста.

Молодой человек из Торнедалена уезжает на юг, но по прошествии времени возвращается назад, в Лулео.

Она опустила руки, отхлебнула кофе.

Почему этот молодой человек в шестидесятые годы уехал на юг?

Работать или учиться, подумала она.

Зачем он вернулся?

Он закончил на юге все свои дела.

Почему Лулео?

По возвращении родина кажется тесной, но если все-таки надо вернуться, то обычно выбирают большие города региона.

Но зачем самый большой?

Ему надо было залечь на дно, большой город хорошо подходит для такой цели. Возможно, большой город с университетом. Стокгольм, Упсала, Гётеборг или Лунд.

Она записала в компьютер названия городов и только теперь поняла свою ошибку.

Молодому человеку, вообще говоря, не обязательно надо было находиться в Швеции, он мог жить и работать где угодно.

Правда, это было задолго до образования ЕС, вспомнила она.

Она отпустила эту нить и взялась за следующую.

Куда он направился после этого?

ЭТА? Испания? Зачем?

Таковы были его политические убеждения, подумала она, но все ее данные заставляли в этом усомниться.

Баскские сепаратисты – это одна из немногих террористических групп, которой удалось добиться выполнения некоторых своих требований, включая установление демократии и широкого самоуправления в Стране Басков. Если бы ЭТА не взорвала преемника генерала Франко в декабре 1973 года, то смогла бы Испания так быстро перейти к демократии и имела бы сейчас Страна Басков свою собственную полицию и налоговые органы. Мало того, эта местность скоро станет налоговым раем для предприятий.

Но ЭТА в большей степени, чем другие террористические организации, осталась привержена машине террора. После свободных выборов 1977 года в стране жила масса басков среднего возраста, которые умели только терроризировать испанское государство. Мирная жизнь была скучна для этих людей, поэтому они пришли к выводу, что демократическое государство – это такое же зло, как и диктатура. Снова начались убийства. На этот раз испанское правительство создало ГАЛ, особую антитеррористическую группу…

Надо почитать об ЭТА, но Анника и без этого знала, что ЭТА – одна из самых упорных, не идущих ни на какие переговоры террористических организаций. Убийство ради убийства. Это были самозваные представители государства, которое никогда не существовало в действительности, они требовали компенсации за несправедливости, которые никогда не совершались.

Она записала «почитать Бьёрна Кумма» и пошла дальше.

Почему Рагнвальд? Не имело ли это прозвище какого-то глубинного смысла? Не символизировало ли оно нечто, что ей надо было знать?

Она торопливо набрала имя в «Национальной энциклопедии» и узнала, что это слово состоит из двух древнеисландских слов: ragn,божественная сила, и vald,властелин.

Властелин, обладающий божественной силой, неплохо звучит. Что это может означать, кроме мании величия?

Но что есть терроризм, если не мания величия?

Анника вздохнула, стараясь не обращать внимания на жжение в глазах. Кофе остыл и стал невкусным. Она вышла в коридор, в туалете вылила две почти полные кружки, потянулась, зажмурившись от яркого света люминесцентных ламп.

Она посмотрела на место, где обычно сидела Берит, но та еще не пришла.

Она вернулась на свое место, плотно прикрыла дверь и продолжила работу.

Теперь обувь. Это могла быть либо маленькая женщина, либо очень молодой мужчина или даже мальчик. Какая из этих версий наиболее правдоподобна? Кто взорвал самолет – двенадцатилетний мальчик или взрослая женщина?

Он был там с женщиной, записала она.

Но кто должен делать такие вещи? Сюп ничего не сказал о женщине. Она записала вопрос, но можно ли принять это?

Какие женщины в истории становились террористками?

Гудрун Энсслин была подругой Андреаса Баадера. Ульрика Майнхоф прославилась тем, что освободила того же Баадера. Считают, что Франческа Мамбро взорвала железнодорожный вокзал в Болонье вместе со своим другом Валерио Фьораванти.

Подруга Рагнвальда, записала она и подвела итог.

Молодой человек из Торнедалена уезжает в большой город на юге, где либо работает, либо прячется, потом возвращается в Норботтен, вступает в какую-то левацкую группировку под именем Рагнвальда, божественного властелина, что говорит о его мании величия. Он заводит себе подругу, которую уговаривает взорвать самолет. После этого он бежит из страны и появляется в ЭТА, где становится уже патентованным убийцей.

Она вздохнула и снова перечитала свои записи.

Для публикации эти заметки надо лучше обосновать и четко сформулировать. Она посмотрела на часы. До двух было еще далеко.

Миранда, как всегда, звонила в дверь долго и настойчиво. Анна Снапхане опрометью бросилась вниз по лестнице, чтобы этот старый черт с нижнего этажа снова не вышел из себя. Одной рукой она придерживала обернутую вокруг тела простыню, а другой – накрученное тюрбаном на голову полотенце.

Дверь немного заклинивало, как обычно, когда температура падала ниже нуля.

Девочка, не говоря ни слова, бросилась Анне на шею. Мать с силой прижала к себе дочь.

Краем глаза она увидела, что к двери подъезда от машины идет Мехмет с сумкой Миранды – спокойный, но со стиснутыми зубами.

– На кухне пончики, – шепнула Анна дочери.

Девочка взвизгнула от восторга и бросилась наверх.

В припадке упрямства или высокомерия она продолжала стоять на площадке, рискуя попасться на глаза соседям. Почти голая, если не считать тюрбана, она посмотрела в глаза Мехмету и потянулась к маленькой сумке. Он опустил взгляд:

– Анна, не надо…

– Ты хотел поговорить со мной, – сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Я согласна, потому что речь идет о Миранде.

Она повернулась к нему спиной и пошла по лестнице, покачивая бедрами перед его лицом. Зайдя в ванную, накинула халат. Остановилась у зеркала и постаралась посмотреть на себя глазами Мехмета.

– Хочешь кофе? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.

– Спасибо, – ответил он, – было бы неплохо. Мне еще надо поработать.

Она с трудом сглотнула, понимая всю неуместность этой сцены. Ему хотелось скорее уйти, но кофе был очень горячий, и быстро его не выпить.

– И я выпью с удовольствием, – сказала она и сняла с головы полотенце. Пальцами расправила мокрые пряди, вышла на кухню и налила себе большую кружку.

Он остался в гостиной, глядя в окно на соседский сад.

– Так в чем дело? – спросила она, садясь на диван.

– Мы поженимся, – сказал Мехмет и отвел глаза.

Она ощутила стеснение и укол в груди.

– Это не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к Миранде, – сказала она, дуя на кофе.

Он сидел напротив нее, широко расставив колени и положив локти на комод.

– У нас будет ребенок, – сказал он. – У Миранды появится братишка или сестренка.

У Анны закружилась голова, но она упрямо не опускала взгляд.

– Ага, – сказала она, судорожно вцепившись в кружку. – Бесплатно.

Он вздохнул:

– Анна, я понимаю, как тебе тяжело…

Она вскинула голову и перевела дыхание.

– Нет, – ответила она. – Я не нуждаюсь в твоих соболезнованиях. Что все это, чисто практически, означает для Миранды?

Мехмет сжал губы. Как хорошо она помнила эту гримасу. Ее охватила тоска по сидевшему напротив мужчине, сердце пронзила мучительная боль. Она всхлипнула, к великому своему смущению.

Он протянул вперед руку и погладил ее по щеке, и она не уклонилась от его ласки.

– Мы не против, чтобы она все время жила у нас, – сказал Мехмет. – Но я не стану с тобой спорить, если ты этого не захочешь.

Она заставила себя рассмеяться.

– Ты многое можешь у меня отнять, но не моего ребенка. Уходи прочь.

– Анна…

– Исчезни!

Голос ее дрогнул от гнева.

В двери появилась девочка. Она недоуменно смотрела на отца и мать.

– Вы ссоритесь? – спросила Миранда. В руке у нее был недоеденный пончик.

Мехмет встал с быстротой и ловкостью хищного зверя, подошел к дочери и поцеловал ее в волосы.

– Мы увидимся в следующую пятницу, моя маленькая.

– Почему мама так расстроена? Ты плохо себя вел с мамой?

Анна, закрыв глаза, слушала, как стихают его шаги на лестнице. Она дождалась, когда хлопнула входная дверь, встала, подбежала к окну и увидела Мехмета.

Он, не оглядываясь, подошел к машине, достал из кармана мобильный телефон и набрал номер.

Он звонит ей, поняла Анна. Звонит своей невесте, чтобы все ей рассказать. Говорит, что ему было очень неприятно, она была возбуждена и агрессивна. И похоже, добровольно девочку не отдаст.

Берит Хамрин приоткрыла дверь на дециметр и просунула в щель голову:

– Голодна?

Анника сняла руки с клавиатуры. Чувство долга – прежде всего.

– Не очень.

Берит полностью открыла дверь аквариума и вошла.

– Тебе надо поесть, – весомо произнесла она. – Да и вообще, как ты можешь работать в таком беспорядке?

– Что такое? – удивилась Анника, подняла голову и осмотрелась. Ей стало стыдно, хотя она не увидела ничего особенного. – Что здесь не так?

– У тебя же есть вешалка, – сказала Берит, развешивая на крючки одежду. – Ну, вот так уже лучше. В кафетерии сегодня дают лазанью. Я заказала две порции.

Анника вышла из Сети, заблокировала компьютер, чтобы никто в ее отсутствие не смог войти в систему и прочитать ее записи или отправить с ее адреса подложную почту.

– Что ты сегодня делаешь? – дипломатично спросила Анника, чтобы отвлечь внимание коллеги от учиненного в ее комнатке беспорядка.

Берит временно откомандировали из редакции криминальной хроники в отдел политики – в преддверии выборов в ЕС.

– До посинения работаю с документами, – вздохнула Берит. – В них ничего нет, но их оформляют, рассуждают о различиях партийных программ и ищут оттенки смысла там, где его никогда не было.

Анника рассмеялась и вслед за коллегой вышла в коридор.

– Я видела рубрику тайных игр в ЕС – что-то вроде грубозернистой фотографии на витрине Розенбада. ^[1]

– Ты слишком долго здесь работаешь, – вздохнула Берит.

Анника плотно закрыла дверь и пошла за кофе. Мир в глазах Берит был понятен и надежен, пол прочен – она никогда ни в чем не сомневалась.

В кафетерии было малолюдно и темновато. Свет проникал только из ряда окон. Посетители были неразличимы – черные силуэты на фоне сумрачного дня под фарфоровым небом.

Они расположились у окна с видом на редакционную парковку, поставив на стол дымящиеся порции разогретой в СВЧ лазаньи.

– О чем пишешь? – спросила Берит, открыв пластиковую тарелку.

Анника подозрительно покосилась на пасту.

– Об убийстве журналиста, – ответила она, – а также о взрыве самолета на базе Ф-21. У полиции есть подозреваемый. Уже много лет.

Берит удивленно вскинула брови, отправляя в рот объемистый кусок фарша, и поощрительно взмахнула освободившейся вилкой.

– Его прозвище Рагнвальд. Он из Торнедалена. Сначала уехал оттуда на юг, потом вернулся домой и стал террористом, бежал в Испанию, вступил в ЭТА.

Берит не скрывала скепсиса.

– Когда же все это было?

Анника откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

– Началось это в конце шестидесятых.

– Угу, – пробурчала Берит. – Такой милый революционер. Были такие, они мечтали принести массам свободу с помощью практического терроризма. Но это вне круга наших интересов.

– А каков был твой круг?

– Вьетнамский бюллетень, – сказала Берит и принялась собирать масло со дна тарелки. – Там я начинала как журналистка. Я тебе об этом не рассказывала?

Анника быстро покопалась в своей ставшей слишком короткой памяти.

– Какие круги заинтересованы в практическом терроризме?

Берит с сомнением смотрела на недоеденную лазанью.

– Ты действительно хочешь знать?

Анника уверенно кивнула. Берит вздохнула и отодвинула от себя тарелку.

– Я принесу кофе, – сказала она и встала из-за стола.

Анника осталась на месте и смотрела на коллегу, вставшую в очередь к кофейному прилавку. Коротко остриженные волосы слегка топорщились на затылке. Весь вид Берит являл собой терпение. Анника улыбнулась, когда Берит вернулась с двумя чашками кофе и двумя пряниками.

– Ты меня балуешь, – сказала Анника.

– Расскажи мне о своем террористе, – попросила Берит.

– Расскажи мне о шестидесятых, – возразила Анника.

Берит осторожно поставила чашки на стол и испытующе посмотрела Аннике в глаза.

– Ладно, – согласилась она, села, положила в чашку два куска сахара и стала размешивать его ложечкой. – Значит, дело было так. В 1963 году произошел официальный разрыв между Коммунистической партией Советского Союза, КПСС, и Коммунистической партией Китая, КПК. Этот раскол сильно повлиял на все коммунистические организации в мире, и мы тоже не остались в стороне. Шведская коммунистическая партия, ШКП, раскололась на три фракции.

Она взмахнула указательным пальцем левой руки.

– Правой фракцией руководил К.-Х. Херманссон. Эта фракция дистанцировалась как от сталинистов, так и от маоистов, превратившись в партию старых добрых ревизионистов, которых мы можем с полным правом именовать социал-демократами. Сейчас это левая партия, которая имеет в риксдаге десять процентов мест.

Берит сделала глоток и взмахнула в воздухе средним пальцем.

– Теперь перейдем к центральной фракции, – сказала она. – Ею руководил главный редактор «Норшенсфламман» Альф Лёвенборг, который продолжал придерживаться просоветской ориентации.

Дальше в ход пошел безымянный палец.

– Левая фракция, ведомая Нильсом Хольмбергом. Эта фракция симпатизировала китайцам.

– Когда все это происходило? – спросила Анника.

– ШКП раскололась после своего двадцать первого съезда в мае 1967 года, – ответила Берит. – Партия стала называться «левая партия» – коммунисты, левая фракция откололась и образовала Коммунистический союз марксистов-ленинцев, КСМЛ. Потом пошло-поехало. Вьетнамские события, Кларте, мятежи, революции – все это росло как грибы после дождя. Наш шестьдесят восьмой ознаменовался занятием общественных зданий и мятежом в Упсале. Фактически это было самое худшее – беспорядки в Упсале. Нам все время угрожали.

Она подняла руку и поднесла к уху воображаемую телефонную трубку:

– «Если вы не явитесь к массам, чтобы выслушать их критику, то к вам придут товарищи и приведут вас силой».

– Чудесные ребята, – сказала Анника. – Это и были маоисты?

– Знаешь, на самом деле с настоящими маоистами никогда не было проблем. Они всегда задавали себе вопрос: что на нашем месте сделал бы «великий кормчий»? Стал бы он предпринимать те или иные действия во имя революции? Если ответ был отрицательный, то они отступались. Самые худшие – это охвостье, подонки, присосавшиеся к движению, это они прибегали к терактам, сеяли массовый психоз, плодили секты.

Она посмотрела на часы.

– Мне надо идти, – сказала Берит. – Партия защиты окружающей среды обещала в тринадцать часов выступить с инициативой относительно рыболовных квот в Балтийском море.

Анника театрально зевнула.

– Ну а ты, – Берит встала, убрала со стола тарелку и чашку и бросила в мусорную корзину, – пиши о своем убитом журналисте, а мы будем мусолить куда более важные вопросы – о безвинно убиенной треске.

Анника хохотала так, будто вокруг никого не было. Кусок лазаньи на тарелке уже застыл. Анника брезгливо отодвинула ее от себя. Потом до нее дошло, что в зале ее коллеги. Некоторые вполголоса переговаривались, другие, сидя за столами в одиночестве, склонились над газетами, зажав в руках пластиковые вилки. Где-то за прилавком гудела микроволновая печь. Два редактора из отдела спорта купили восемь венских булочек.

Она медленно допила кофе. Кто она? Всего лишь один из темных силуэтов на фоне холодного света, одна из рабочих газетной фабрики.

Функция, а не личность.

Томас всегда считал не слишком приятными встречи в учреждениях областного совета. Несмотря на то что в высшей степени позитивно относился к совместной работе обоих объединений, он всегда ощущал свою слабость, когда такие встречи происходили на территории Софии Гренборг. Речь, впрочем, шла о сущих пустяках – он не мог найти нужное помещение, входил не в тот лифт, не знал, как обращаться к обслуживающему персоналу.

Такого никогда не случалось в общинном объединении, и это сильно задевало Томаса.

Тяжело вздохнув, он открыл дверь здания на Хорнегатан, холод сразу обжег уши. Вообще, уши его давно стали чувствительными к морозу. След детского увлечения хоккеем, когда всю зиму проходили бесчисленные турниры на открытых площадках. Оказалось, что вход в областной совет находится на противоположной стороне улицы, и было бы глупо опускать клапаны шапки.

Добравшись до пятого этажа, он растерялся перед входами в лабиринт коридоров. Но тут он увидел шедшую ему навстречу Софию – с развевающимися светлыми прямыми волосами, в расстегнутом жакете, в стучащих по паркету туфельках на высоком каблуке.

– Добро пожаловать, – приветливо сказала она и протянула Томасу руку. – Все уже собрались.

Он принялся стягивать куртку, расстроившись оттого, что заставил людей ждать себя.

Она сделала еще один шаг навстречу. Томас ощутил запах ее духов – легкий, свежий, спортивный.

– Ты не опоздал, – шепнула она. – Они пьют кофе в конференц-зале.

Он облегченно вздохнул и улыбнулся, удивляясь ее проницательности.

– Хорошо, – прошептал он в ответ, глядя в ее поразительно прозрачные синие глаза.

– Как ты себя чувствуешь? – снова шепотом спросила она. – Похмелье не мучит?

Он широко улыбнулся.

– Одно можно утверждать наверняка, – тихо ответил он. – У тебя похмелья точно не было. Ты выглядишь просто умопомрачительно.

Она опустила голову, но Томас мог бы поклясться, что София слегка покраснела, но в тот же миг он, словно со стороны, услышал эхо своих слов, уловил их смысл, и румянец залил и его щеки.

– Я хотел сказать… – произнес он и отступил на шаг.

Она подняла глаза, приблизилась к Томасу и положила ладонь на рукав его пиджака.

– Все нормально, Томас, – шепнула она, подойдя так близко, что он почувствовал ее дыхание.

Он задержал взгляд на ее глазах, потом отвернулся, снял галстук, поставил на банкетку портфель, открыл его, сунул туда галстук и подумал, не горят ли с мороза его уши ярко-вишневым цветом.

– Я поработала с брошюрами, – сказала она. – Надеюсь, с ними все в порядке.

Он насторожился и посмотрел на кипу брошюр, лежавших в его портфеле. Он был намерен представить их сам, а теперь получится, что все это предложение, которое отчасти было в сфере его ответственности, будет выглядеть как заслуга исключительно Софии и областного совета.

Томас закрыл портфель.

– Понятно, – сказал он, чувствуя, как улыбка сползает с его лица. – Ты можешь попросить вашего сетевого редактора связаться с нашим, чтобы мы могли выложить весь материал в Интернет, что, собственно, вы должны были сделать сами.

Она нервно переплела пальцы и вытянула руку в сторону конференц-зала.

– Да, – сказала она, – я знаю.

Пер Крамне, представитель департамента юстиции, встал, когда Томас вошел в зал, поспешил к нему навстречу и сердечно поприветствовал.

– Искренне прошу простить меня за вчерашнее, – сказал он. – Эти проклятые выборы в ЕС…

Томас поставил портфель на стол и поднял обе руки.

– Никаких проблем, – сказал он. – Нам было что обсудить. У объединений общин и областных советов весной будет конгресс, и мы обсуждали вопросы возможного сотрудничества, а поскольку я вхожу в число организаторов…

Он слишком поздно осознал свою ошибку. Взгляд Крамне красноречиво говорил о том, что его меньше всего на свете интересуют какие-то предложения какого-то там объединения.

– Все здесь? – громко спросил Крамне и повернулся лицом к собравшимся. – Давайте в темпе, сегодня же пятница, черт бы ее побрал.

Томас достал свои документы и украдкой посмотрел на собравшихся – не заметил ли кто его досадный промах.

Разумеется, инициативу надо было предоставить Крамне. Департамент юстиции всегда занимает высшие места в иерархии. Представители Государственного полицейского управления промолчали, так же как прокуратура и полиция безопасности. Томас взял инициативу на себя и представил буклет, где содержались объяснения того, почему угрозы в адрес народных избранников являются неприкрытой опасностью для демократии, и предложил конкретные меры и направления деятельности, призванные отслеживать эту опасность. Он рассказал о своих контактах с комитетом по предупреждению преступлений, не забыв при этом кивнуть его представителю. Описал проект, в котором были учтены мнения экспертов.