Текст книги "Бессмертный воин (ЛП)"

Автор книги: Лиза Хендрикс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Остановись. Алейда. Пожалуйста.

Она знала эту просьбу. Она вспомнила её из их брачной ночи, когда не ведала что к чему. Теперь она понимала, и это возбуждало её, опять толкая её ближе к этому месту. Иво впился пальцами в бёдра Алейды в решающей попытке контролировать её, вероятно, чтобы остановить, но она приложила усилия, ища наслаждения, и, наконец, он сдался и ответил ей. Его бёдра дёрнулись и приподнялись, когда он рванул её на себя, мышцы напрягались в такт. «Почти. Почти. Почти». И вот Алейда была там и он вместе с ней, и она закрыла глаза и отдалась магии.

«Нет ещё. Нет ещё». Пыл Алейды, словно волной, окатил Иво, и она обессилила в его руках, изгибаясь взад и вперед, её тело остановилось само по себе, бессознательно сжимаясь вокруг него, когда она, задыхаясь, выражала свое наслаждение. Он сдерживался столько, сколько было сил, но следом за ней нахлынула его собственная разрядка. С отчаянным вскриком, он отыскал единственную последнюю частичку самообладания, поднял и снял её с себя, отодвигая прочь, чтобы излиться в воду.

– Нет. Нет. Ты не должен был меня отвергать, – Алейда привалилась к нему, трепеща, когда он закончил. – Не должен был.

– Тшш, сладкий цветочек. Я вижу, что могу чуть-чуть отказывать тебе. Позволь мне это, – Иво подтянул её ближе и запечатлел поцелуи на волосах, шее, везде, где мог достать, в то время как прошептал: – Если бы ты только могла понять.

Алейда опомнилась гораздо скорее, чем он считал возможным, и оттолкнулась вверх, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Я устала слышать это. Я устала от этого всего. И я понимаю больше, чем вы думаете, милорд, – румянец удовольствия перерос в гневную красноту. – Я понимаю, что вы попусту растрачиваете свое семя.

– Не попусту, мой цветочек. Я получил столько же удовольствия, сколько и ты. – «И сверх того защитил её», – думал он, признательный любому божеству, которое даровало ему то последнее усилие. – И у меня веская причина.

– Пфф. Ваша причина глупа, милорд, и вдобавок слепа, – она, дрожа после любовных утех, с трудом поднялась на ноги и нависла над ним, всем своим видом, со струящейся по обнаженному телу водой, напоминая ему одну из дочерей Аегира [51]  [51] Аегир (Эгир) – (Aegir, Oegir) – в сев. (германской) мифологии демон (бог) мирового моря; его супруга – Ран (Ran) – своей сетью ловит мореплавателей и останавливает корабли. Э. состоит с богами в дружественных отношениях: он приглашает их к себе на пирушку и сам их посещает. В поэзии он является описанием или олицетворением спокойного моря. Говорят, он имеет девять дочерей (Гьяльп, Грейп, Эйстла, Эйргьява, Ангейя, Атла, Ульврун, Имд, Ярнсакса), каждая из которых представляет какой-либо тип волны; и они, как одна сущность, являются матерью Хеймдалля.


[Закрыть]. – Посмотрите на меня.

Иво вряд ли мог поступить по-другому, учитывая, как она обхватила его, расставив ноги. О боги, он мог нырнуть в это изящество и не выбираться наружу годами.

– Вы несколько месяцев не наслаждались моим телом, монсеньор, но в самом ли деле это то, что вы помните? – Алейда накрыла грудь ладонями. – Припоминаете, чтобы я была такая большая тут? – она провела руками вниз по талии. – Или тут? – ниже, бережно обхватив живот. – Или здесь? А не считаете ли вы, что я просто толстею?

Его желудок скрутило мёртвым узлом, когда он увидел, что упустил, ослеплённый похотью. Груди налились, талия располнела, живот вот-вот начал округляться. «Один, помоги им обоим». – Ты носишь ребёнка.

– Верно. Вы тут играли в монаха, когда могли брать меня, не рискуя сверх того, – она вышла из бадьи и отыскала полотенце. – Как я говорила, я довольно хорошо соображаю, – схватив платье, она куда-то скрылась с глаз, бормоча ругательства в его адрес.

Иво погрузился в воду, его руки сжали голову, чтобы та не взорвалась. Он говорил Бранду, что она могла быть беременна, но он никогда по-настоящему в это не верил. Когда прошли недели, а от неё и слова не было, он был уверен, что они избежали опасности.

Но нет. Ребенок был, и, так или иначе, он должен помочь ему и Алейде – особенно Алейде – выжить. Он про себя начал взывать ко всем богам и богиням, которых знал и которые могли бы ей помочь, даже христианскому богу и его сыну и их тысячи святым. «Пожалуйста. Пожалуйста».

Прошло много времени, тихие шаги оторвали Иво от молитв. Он расплющил веки и обнаружил Алейду, стоящую рядом с бадьёй. Она развернула полотенце и широко раскрыла его для него.

– Вылезайте, пока не простудились.

Простуда. Она, вероятно, вынашивает чудовище в своем животе, а беспокоится о его простуде. Вздохнув, он с трудом поднялся. Она обернула его плечи полотенцем и начала его вытирать.

– Простите меня, монсеньор. Я не так намеревалась рассказать вам.

– Тут нечего прощать. Это было… – он смахнул локон волос с её лба, и она резко откинула голову. – Ты должна была мне раньше рассказать.

– Только в последние две недели у меня появилась уверенность, и я не думала…– она передала ему полотенце, чтобы он вытер волосы, и пошла за свежим бельём для него. – Сомневаюсь, что и до Беаты дошло, что я так быстро забеременела, – она замолкла, уставившись на кровать. – Она до сих пор считает, что мы лежали вместе, как муж и жена. Как и другие, я полагаю.

Чушь. Алейда пыталась успокоить его. Должно быть наоборот; муж здесь – он, хотя и никудышный. Иво обернул полотенце вокруг бёдер и вышел, чтобы встать рядом с ней. Осторожно он убрал волосы с её шеи и, когда она на этот раз не отпрянула, поцеловал её там.

– Как бы мало это не значило, я лишь стремился защитить тебя.

– От малыша? – она повернулась и улыбнулась ему, несведущая в том, что грядёт, и положила руку на живот. – Ребенок – это благословение, милорд, а не то, чего боятся; хотя я знаю, что вы его не хотите, – её улыбка сникла. – В чём я не уверена, так это в причине – то ли вы совсем не хотите ребенка, то ли не хотите ребенка от меня.

О боги, это слишком большой груз для худеньких женских плечиков, и каждый камень в нем – это его промах. Он мог, по крайней мере, частично облегчить ей бремя, и лучше всего он мог это сделать, сказав правду.

– Я бы предпочел ни с одной женщиной не иметь ребенка, Алейда. Ни с одной во всей Англии.

Иво запечатлел поцелуи на её лице, чувствуя солёный вкус, когда из-под её закрытых век просачивались слёзы.

– Ах, сладкий цветочек. Не плачь.

– Простите, милорд. Я знаю, вы не любите слёз, – Алейда хлюпнула носом, похлопывая ладонями по своим щекам. – Во всяком случае, эти – от радости.

Печально усмехнувшись, он обвил её стан руками.

– Тогда выплачь их, чтобы я, по крайней мере, хоть что-то радостное вызывал у тебя.

– Счастье или печаль, у меня небогатый выбор, – она снова вытерла щёки и тяжело вздохнула у его груди. – Я теперь неделями плачу. Вините своего сына и радуйтесь, что пропустили большинство из них.

Его сердце непроизвольно ёкнуло:

– Сын? Тебе это известно?

– Нет, но, несомненно, это должен быть сын, раз так охотно забрался ко мне в лоно, – она криво усмехнулась, всё ещё немного всхлипывая. – Говорят, мужчинам там нравится.

– Мне нравится, – уверил Иво её, не зная, шутит ли Алейда, но, не желая её расстраивать, если она это всерьёз. Будь это ему по силам, он никогда бы снова не расстраивал её без нужды. С неё и так хватит боли и без него.

– Говорят, также, что мальчик с каждым днем делает женщину чувственнее, – теперь в её глазах сквозь оставшиеся слезинки сияло озорство.

– Верно ли это в твоем отношении? – спросил он осторожно.

– Да, к несчастью, – сказала она, обнимая его за талию. – Или, может, не к такому уж несчастью?

«Боже милостивый. Вероятно, это был мальчик»:

– Когда ты набралась такой смелости, жена?

– Необходимость заставила, милорд. У меня был ленивый муж, однако, надеюсь, этому пришёл конец. – Алейда поцеловала его в грудь. – Вы больше не должны избегать меня, милорд. Сделанного не воротишь, а мы, вдобавок, можем наслаждаться друг другом.

Иво опустил взгляд на неё, не зная, как ответить. Ужас предстоящего события давил на него, но прямо сейчас он ничего не мог поделать, разве что не огорчать Алейду и облегчить для неё предстоящие месяцы, чтобы у неё были силы справиться с тем, что наступит потом. Видимо, она была бы счастлива иметь его в постели – да и по правде говоря, большего вреда уже не нанести. Но в силах ли он это исполнить?

– Не отвергай меня, – она откинулась назад, чтобы взглянуть на него и умостилась попкой у него в паху, так бесстыдно, как какая-нибудь шлюшка в доках. Его тело подскочило под полотенцем. Он был в силах это сделать.

– Чтобы отказать тебе, мужчина, вероятно, должен быть евнухом. Или безумцем.

– А кто вы, милорд?

– Ни тот и ни другой. – «Для неё», – добавил Иво про себя. Он сорвал полотенце и уложил её спиной на кровать, решив использовать всё своё умение со своей жёнушкой. Он был должен ей всё больше и больше. – А Иво.

Иво выскользнул из залы немного позже обычного. Он только зашёл за угол, направляясь к конюшне, когда что-то его ухватило, шмякнуло о соседнюю стену и удерживало там, добрый фут отделял его носки от земли.

– Ты обезумел? – дико зарычал голос Бранда в ухо Иво. – О боги, мне следует оторвать у тебя кое-что и прибить к её дверям, чтобы напомнить тебе, – он ещё раз хлопнул Иво о стену, просто выбивая из него последний дух, и кинул его в кучу.

– Эй, – произнес Иво, всё ещё ловя ртом воздух.

– Я видел тебя, – прошипел ему вниз сквозь зубы Бранд. – Я поднялся и начал открывать дверь, а там ты сверху неё. Я чуть было не вошёл и не вылил ведро воды на тебя, собака ты эдакая. И ты ещё смел предостерегать, чтобы я держался подальше от Мейрвин.

– Она… – он опять с трудом вдохнул и оттолкнулся вверх. – Она носит ребёнка.

Бранд замер, на его лице было такое же выражение, какое, как полагал Иво, было тогда у него.

– Она что?

– Она беременна. Теперь идем. Обсудим это там, где нет столько ушей.

Они отыскали своих лошадей и молча выехали, и когда оказались довольно далеко от стены, Бранд произнес:

– Прошло столько времени, я не думал…

– Как и я. Как ни крути, а ей, видимо, сопутствовала луна.

– Проклятье. Что нам теперь делать?

– Не знаю, – Иво, лёжа рядом с Алейдой, старался выкинуть из головы всю эту историю; теперь она снова нахлынула. Если Ари прав, через несколько месяцев они узнают, как заботится о младенце, который может летать. Ему сразу припомнился день, когда закат поймал его в ста футах от земли. Он, по пути вниз, налетел на ветку, но представив ребенка, падающего таким образом, он чуть не выпал из седла. – Может, получится найти другую ведьму, белую, чтобы снять…

– Я проверил других ведьм. Ни одной белой, – отрезал Бранд. – У них у всех души черные, как их птицы. А как насчёт одного из их священников?

– Кого, Теобальда? – спросил Иво, и Бранд фыркнул. – Вот именно. Кроме того, они сжигают всё, что считают злом, и у меня нет ни малейшего желания наблюдать, сможем ли мы умереть в огне. – Он уставился на птицу: – Вызови ещё одно видение. На сей раз попроси указаний.

– Они не всегда приходят, когда он их вызывает, – напомнил Бранд. – Что нам делать, пока будем ждать?

– Разве у нас есть выбор? Мы, как умеем, проживаем наши проклятые жизни, и я сделаю всё, что смогу, обеспечивая безопасность и счастье Алейде.

Бранд помолчал, а потом спросил:

– Обеспечил ей безопасность сегодня ночью, да?

Иво взглянул на него, увидел, как тот сверкнул улыбкой, и ощутил, как его затопила благодарность от понимания и прощения Бранда:

– Нет. Это относилось к счастью.

– Ну, в этом деле оно беды не наделает. Как ни крути, пока ты в состоянии, можешь наслаждаться ей.

Они ехали молча. Лес всё сгущался и сгущался вокруг них, приглушая серый свет приближающегося рассвета, тем не менее, вокруг них щебетали и выводили трели птицы.

– Ты когда-нибудь слышал, что ребенок мужского пола делает женщину более… чувственной? – спросил Иво, когда они приблизились к месту, где он оставит Бранда.

– Нет, – его друг изогнулся в седле и окинул его проницательным взглядом. – Проклятье. Полагаю, частичка тебя счастлива от этого.

– После трех месяцев самовоздержания? Ну да, частичка меня очень счастлива, – Иво остановил поводьями Факса на краю рощи, по которой этим днём будет бродить медведь. – Но я бы охотно позволил тебе оторвать эту часть, если у Алейды от этого наладятся дела.

Бранд соскользнул с Кракена, быстро разделся и привязал одежду позади седла. Когда Иво отъехал, он крикнул ему вдогонку:

– Если у неё от этого наладятся дела, я бы и себе оторвал.

– Знаю, – сказал Иво, признательный, что у него есть такой друг.

Глава 20

– Хватит.

Обессиленный, Ари погрузил руку в кроваво-красную воду и, держа её там, обратился к орлу, сидящему на иссохшем дереве по ту сторону озера.

– Я не могу больше это делать. Я теряю слишком много крови, – он застонал, когда острая боль от воды пробилась сквозь онемение, вызванное молитвами. – Сожалею, мой друг, они не заговорят, от меня нет пользы вам обоим, если я не могу ровно стоять на ногах. Пока что, это – конец.

Орёл уставился своими золотисто-карими глазами, так не похожими на глаза Иво, чуднó моргнул – снизу-вверх, затем взмыл в небо и стрелой понесся к Олнвику. Морщась от боли, Ари потянулся за чистой полоской ткани, которую положил недалеко. Теперь он ежедневно около месяца вызывал видения, и его ладонь была исполосована свежими порезами и бледными рубцами. Его неизменная повязка вызывала вопросы в замке, и от таких частых и сильных кровотечений его конечности наливались свинцом. Ему нужно время отдохнуть и восстановить силу, прежде чем снова устанавливать контакт с богами.

Он с трудом поднялся на ноги и направился к лошади. Та, казалось, стала огромной, пока он истекал кровью. Чертыхнувшись, он поднял свинцовую ногу в стремя, глубоко вдохнул, и, вынужденный подтягиваться больной рукой, с кряхтением поднял себя. Что ему нужно – так это вздремнуть. Подольше подремать, хорошенько поесть и неделю не вскрывать себе вены. Вздыхая, он направил лошадь к Олнвику.

«Этот обладал даже большей магией, чем его друзья».

Мейрвин стояла, скрытая густой кроной ивы, и видела отъезд сенешаля. Она знала сэра Ари по деревне, ей довелось издали наблюдать, как он присматривал за сооружением замковой насыпи. Сегодня она наткнулась на него, когда он стоял на коленях, истекая кровью и взывая к богам, и молча следила за его тщетными попытками. «Невидящий провидец, что беседует с орлом, как с другом. Весьма странно».

Она добавила эти новые любопытные факты к тому, что знала о сэре Бранде и его друзьях. Их непонятные приезды и отъезды продолжались вопреки всё укорачивающимся ночам и ребенку, о котором всем было известно. Несколько умело заданных вопросов – и она уже знала, что никто в деревне или поместье не видел лорда Иво и Бранда днём, а сэра Ари – ночью.

Однако почти таким же странным было то, что это, казалось, мало, кого беспокоило. Деревня процветала, люди были счастливы в ожидании, что хорошо укреплённый замок их защитит, и всех троих считали благородными и чистыми на руку мужчинами. Большинство верило, что лорд Иво и Бранд много охотились – хотя редко успешно, – а ночные отсутствия сэра Ари можно приписать некой шлюхе в Лесбери. Пока всё шло хорошо, и леди Алейда поддерживала своего мужа, едва ли были причины подвергать сомнению эти убеждения.

Тем не менее, картина, свидетелем которой была Мейрвин, говорила о некой серьёзной проблеме. Усилия сенешаля были похожи на отчаяние; он излил так много крови в воду, что ей довольно долго не хотелось бы собирать травы на краю озерца.

Кто такая «она», кому он пытался помочь? Конечно, какая-то лесберийская шлюха не стоила того, чтобы растрачивать на неё всю эту кровавую магию. А кто тогда стоил? И почему?

Ей перебили утренний сбор трав, мысли путались, и Мейрвин повернула обратно к дому. По дороге перед её глазами всплывали картины: нож, кровь, орёл, лорд Иво, ворон, Бранд, леди, приворотное зелье, сэр Арии, озеро… Эти картины – непонятные и тревожащие – перемешались между собой. И над всей сумятицей вопрошал голос госпожи: «Ты можешь мне помочь? Поможешь?»

Вероятно, в этом скрывалась суть всех её поисков, причина, по которой боги привели сэра Бранда к её двери. Они и поставили её сегодня на пути сэра Ари, чтобы она не сбивалась с этой стези, послав настолько ясное сообщение, насколько могли, не вкладывая настоящего видения ей в голову. Когда Мейрвин постигла эту вероятность, облака над головой внезапно разошлись, посылая луч света вниз сквозь высокие деревья, чтобы позолотить лесную рябину, её густые ветви с ещё зелеными ягодами.

– Да, Матушка, – сказала Мейрвин. Она упала на колени в ярко-желтом пятне перед священным деревом и смиренно подняла ладони к свету. – Как всегда, я повинуюсь. Но сперва, прошу вас, покажите мне остальное, чтобы я поняла и лучше следовала вашей воле. Да будет так.

– … и герцог женился на прачке, хотя та не была знатных кровей, и она родила ему сына, который вырос и превзошел своего отца. Но этот сказ – на другой раз.

– Отлично, Томас! – Алейда и остальные благодарно захлопали, как только Томас закончил. – Если бы я знала, что ты такой потрясающий рассказчик, я бы давно уже потребовала твоих услуг, и милорд остался бы без оруженосца.

– Эй, – запротестовал со своего места Иво, восседая без рубашки на подушке у её ног.

– Тогда я рад, что вы не знали, миледи, – произнес Том, покраснев от удовольствия. – Впрочем, боюсь, эта история мне не принадлежит. Я услышал её от сэра Ари.

– Какое бы ни было её происхождение, ты хорошо её рассказал, – заметила Алейда.

– Ты, случаем, не надоедал сенешалю, а, парень? – спросил Освальд. Он передвинул камень на доске Морриса.

– Нет, маршал. Я лишь слушал, когда он говорил. Он почти всегда рассказывает одну-другую историю.

– Сплошь и рядом треплет языком, ты это имеешь ввиду, – Иво ответил на ход Освальда и занял участок. – Продолжай слушать его, Том. Мне почти так же, как и твоей госпоже, нравится хорошая байка.

– Я выучил эту историю, только чтобы угодить ей, милорд, – признался он. – Но, слушая, я научился разным вещам. И не только от сэра Ари.

– Так и должно быть. Маршал, какую работу ты приготовил для юного Тома на завтра?

– Будет покорять насыпь, милорд, – Освальд взглянул на Тома сверху вниз. – Дважды. В кольчуге.

Стон Тома был едва слышен, но Иво засмеялся:

– Тогда отправляйся спать. Тебе надо отдохнуть, – он взглянул вверх на Алейду. – Как и тебе, возлюбленная жена моя.

– Эй вы, поторапливайтесь, – Освальд сгрёб доску Морриса с камнями и вместе с остальными последовал за Томом, вознося своё «покойных снов», когда они уходили. Одна Беата задержалась, чтобы вернуть мех и похлопотать над доставленным ранее Хадвизой подносом, нарезая хлеб и намазывая масло.

– Ах. Эта лентяйка, – она подняла глиняный кувшин и погремела внутри него ложкой. – Мёд стал словно камень, а Хадвиза и пальцем не пошевелила. Скажу ей, чтобы лучше подавала.

– Просто поставь его у огня, – сказал Алейда. – Он размягчится быстрее, чем Хадвиза забредет обратно наверх.

– Да, пожалуй, он всё-таки станет мягче, – Беата поставила глиняный кувшинчик возле углей и, кряхтя, выпрямилась. – Не оставляйте его надолго, ягненочек, как бы не закипел.

– Не оставим, – ответила Алейда. – Покойного сна, няня.

– И вам, миледи. Милорд.

Как только за ней закрылась дверь, Иво поднялся на коленях, и глазами почти поравнялся с Алейдой.

– Ты верно поступаешь с Томом, – сказал он. – В нём с каждым днем всё меньше от конюшни.

– Вероятно, он ещё смутит вас при дворе, – произнесла Алейда. – Дайте только время, он будет готов к службе. Он столь же проворен, как его отец, и, если посчастливится, то докажет, что и смел.

Иво поморщился.

– Освальд сказал, что он бастард и сирота.

– Да. Но ясно же, кто приходится ему отцом. Приходился, имею ввиду.

– О? И кто он… был им? – подразнил он.

– Муж Мейрвин. Эльфвайн, – она скривила губки, заметив сомнение в лице Иво. – Том его точная копия, вплоть до походки. Даже Мейрвин замечает это… в особенности она, наверно.

– Что ты имеешь в виду?

– У нее не было собственных детей. Я была слишком юной, чтобы знать такое, но Беата рассказывала, что по этой причине Эльфвайн крутился вокруг других женщин. Мать Тома одна из них.

– Мейрвин упоминала о смерти мужа как раз тогда, когда я остановился с Брандом. Что произошло?

– Это случилось четыре, нет, пять лет назад. Я только вернулась после воспитания в Бэмбурге. Собака напала на стадо наших овец в Свинлисе. Эльфвайн узнал и помчался на помощь пастуху. Оба были искусаны, не сильно, но…

– Это было бешенство, – тихо произнес Иво.

Она кивнула, блуждая в воспоминаниях.

– Беата и Мейрвин старались что есть сил, а мы все, конечно, молились, но они оба умерли в течение месяца от вызванной бешенством лихорадки.

– Страшная смерть.

– И страшная потеря для деревни: Мейрвин и Эбба овдовели, шестеро детишек остались без отца… а у юного Тома вообще никого не осталось. Его матери уже не было в живых. Над ним сжалился дед.

– И так он стал работать на конюшне?

Она кивнула:

– И таким же образом у меня оказалась Хадвиза. Она – старшая из детей Уилла Шеперда. Они нуждались в её жаловании, чтобы прокормиться.

Глаза Иво заблестели:

– О-о. Это многое объясняет.

– Что именно?

– То, как ты снисходительна к девчонке. Ей нужна твёрдая рука. Ты позволяешь ей то, что не потерпела бы от других, даже от Беаты.

Алейда, насупившись, откинулась на спинку.

– Может, вы и правы.

– Может?

– Ох, ну ладно. Вы правы. Кстати, я многое позволяю Беате.

– Слишком много, даже для твоей няни.

– Как я могу бранить женщину, которая утирала мне слёзы? – спросила она. – А как насчет вас? Вы столько всего сносите от сэра Ари. Он каждую ночь исчезает, отправляясь по шлюхам, а вы и слова не говорите.

– Бегает по шлюхам? Именно этим и занимается? – глаза его озорно блеснули, в то время как произнесено всё было самым невинным голосом. – Не знал, что среди добропорядочных женщин Олнвика встречаются шлюхи.

– Почему? Вы их искали?

– Нет, – решительно ответил он. – Кроме того, разве у меня есть на них время? Или силы?

– Пфф, – она откинула руку, которой он скользил вверх, чтобы накрыть её грудь. – У него женщина в Лесбери, Беата сказала.

– Ах, Лесбери. Я знал, в Олнвике такого не могло быть, – его рука проскользила обратно, и она не стала сопротивляться, наслаждаясь теплом.

– Вы должны заставить его остаться тут, милорд, чтобы он, по крайней мере, развлекал вас. Он и правда рассказывает хорошие истории, пару раз мне удалось припереть его к стенке, чтобы послушать одну из них.

– Я уже все их слышал, – он потянул за край её платья, чтобы обнажить верхнюю округлость одной груди, и подался вперед, чтобы запечатлеть там долгий поцелуй. – Более того, я предпочитаю развлечения, которые сулишь ты.

– Но он…

– Довольно, Алейда, – голос его был спокойным, но когда он поднял голову, глаза его предостерегающе сверкали. – Ночи Ари принадлежат ему.

– Ах, да. Как вам – дни, монсеньор, – разгневанная, она вскочила на ноги и обошла вокруг него.

Он вздохнул позади неё:

– Не делай этого, Алейда. Так уж обстоят дела.

Она развернулась, готовая дать резкий отпор, но удержалась. У него неожиданно появился такой изнуренный вид, такой одинокий, когда он вот так уставился на огонь.

– Если бы вы просто раскрыли мне причину, может, я смогла бы…

– Это не изменило бы положение дел. Не настаивай. Прошу тебя.

«Прошу?» За всё время, он ни разу не произнес «прошу», ни в этом вопросе, и её гнев поутих от безысходности, звучавшей в этих словах.

– Пока я не буду настаивать, милорд, но не обещаю, что мне не придет это в голову снова.

– Тогда «пока» должно сработать, – он взглянул вверх, к нему вернулась некоторая доля юмора. – Пока.

Она с нежностью взъерошила его волосы.

– Мир? Я бы опустилась вниз и в знак примирения предложила бы поцелуй, милорд, но, боюсь, вы найдете чересчур забавным видеть, как я буду обратно подниматься.

Он вскочил прежде, чем она закончила фразу, и широко развел руки.

– Никогда не позволяй ходить слухам, что жене сложно поцеловать меня, по моей же вине.

Она охотно шагнула к нему, настолько счастливая от исчезновения его необъяснимой тоски, что даже не стала ему напоминать, как не так давно, он, в самом деле, создал ей в этом огромную трудность. Но то было прошлым, а это – настоящим, и их совместный поцелуй был нежен, нетребователен и полон прощения с обеих сторон.

– Ты, правда, выглядишь усталой, – произнес он позднее, держа ее в объятиях.

– Не больше, чем в любую другую ночь, – она подалась назад в его руках, чтобы взглянуть на него, и уловила запах подгорающего меда, исходящего от очага. – Но я проголодалась.

– Отправляйся в постель. Я принесу тебе твой хлеб.

У неё вошло в привычку каждую ночь перед сном съедать ломтик хлеба с мёдом. Это уберегало её от полуночных похождений, когда, изголодавшись, она, по-видимому, искала облегчение для своего больного желудка. Как только Иво вынул из очага мёд, она отбросила своё платье и скользнула в постель, подтягивая одеяла вверх, чтобы скрыть неуклонно растущий живот.

– Думаю, мы его передержали, – сказал он, показывая ложку. Теплый мёд стекал тонкой струйкой.

– Всё будет отлично. Два кусочка, прошу тебя.

– Два? Ты голодная.

Он быстро намазал мёд на три ломтика и принес их, предлагая один ей, один оставляя себе, и придерживая добавку. Когда он ел, второй кусок немного наклонился, и мёд потёк по пальцам.

– Смотрите, – Алейда быстро проглотила первый ломтик и потянулась за вторым, прежде чем Иво справился с половиной. Она облизала края и откусила кусочек. – Вы становитесь весь липкий.

– Как и ты, – он замахал руками и брызги, от которых она уклонилась, теплым каскадом приземлились ей на грудь, как раз выше одеял. – Нам снова нужно мыться.

Они сидели и доедали хлеб, отставив свои липкие руки, чтобы не измазать белье. Когда Алейде осталось пару укусов, чертёнок, по вине которого она так часто попадала в неприятности, поддел её своими вилами.

– Знаете, – произнесла она беспечно, – самый лучший способ очистить кожу от мёда – слизать его.

– Да? – неторопливая, озорная ухмылка растянулась на его лице. Он протянул свои измазанные мёдом пальцы. – Покажи.

Смутившись вдруг от своей дерзости, она неуверенно лизнула разок.

– Так не годится, надо больше, – потребовал он.

Она втянула в рот его палец, посасывая его как леденец. Он застонал, и её смущение растаяло от вспыхнувшего между ними жара. Она перешла к соседнему пальцу, потом к следующему, справилась с одной рукой, затем с другой, задерживаясь на каждом пальце, пока на том не оставалось меда, даже слизала оставшиеся потёки с ладони, прежде чем откинулась назад.

– Видите? Всё чисто.

Она подняла последний кусочек, чтобы доесть его, но он обхватил её талию своими еще влажными пальцами и притянул к себе её руку. Однако, вместо того, чтобы завладеть кусочком, потянул его вниз и коснулся своей груди, так что струйка меда растеклась по его соску.

– Ты меня не убедила. Показывай снова.

Алейда подалась вперед, послушно, нетерпеливо, и слизала сладость, она слышала, как ее муж втянул воздух, когда она потёрла напряжённый кружок. К тому времени, как женщина во второй раз откинулась назад, его возбуждение стало очевидным. Алейда сунула последний кусочек в рот и вытянула руки.

– Теперь, если позволите, ваша очередь, монсеньер, – Иво сделал одолжение, уделяя даже больше времени ее пальцам, чем она его, пока каждое посасывание, каждое движение языка не отозвалось внутри неё. Затем подался вперед к капельке на её груди. Та, по всей видимости, стекла ниже, раз он стянул вниз одеяла, следуя за ней к соску, и, пока полностью не слизал её, не остановился.

Когда она открыла глаза, он улыбался ей своей голодной улыбкой. Алейда не понимала, почему этот вид всегда пугал её. Сейчас он лишь вызывал в ней собственные растущие аппетиты, распутные, как она сама. В этой улыбке крылась порочность. Грех, который приглашал её согрешить с ним.

Без единого слова он поднялся и освободился от брэ, затем пошёл к столу, чтобы забрать кувшин с медом.

– Что вы делаете?

Он не ответил, но вернулся назад и подполз к ней на кровати с мёдом в одной руке. Иво помешивал мёд, ложка мягко цепляла дно горшка.

– Ложись на спину.

Она повиновалась, но снова спросила:

– Что вы делаете?

– Желаю кое-что узнать, – ответил он.

– Что?

– Раскройся, сладкий цветочек. Я хочу видеть всю тебя, – она снова подчинилась. Он передвинулся и встал на колени меж её ног, подталкивая локтями, развёл их широко в стороны, и она почувствовала, что краснеет от того, как он жадно поедал её глазами. Ещё раз помешав мёд, он поставил кувшин ей на живот и вытащил ложку.

Мед, все еще теплый и жидкий после огня, струился вниз на её живот. У неё перехватило дыхание, когда он протянул дорожку вверх, неторопливо вырисовывая спирали вокруг её грудей. Он зачерпнул еще одну ложку и теперь проложил дорожку вниз, и она снова задохнулась, когда теплый мед пролился у неё между ног. Она задрожала перед ним, уже балансируя на грани желания, хотя он и не прикоснулся к ней.

– Хочу узнать, – наконец-то объяснял он, отставляя в сторону кувшин и наклоняясь к ней, – что слаще. Ты или мёд.

– О, – произнесла она, когда он начал пробовать её на вкус. – О.

Прошло много времени прежде, чем он пришёл к решению, и к тому часу она была чистой-пречистой.

Чего, однако, нельзя было сказать о простынях.