Текст книги "Словарь запрещенного языка"

Автор книги: Лия Престина-Шапиро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Время шло. Изанна вышла замуж, родилась дочка. Она – рентгенолог, муж Абрам – стоматолог. Минна – студентка.

После пережитого Минна особенно чувствует проявление антисемитизма и мечтает уехать в Израиль. Она нашла путь – фиктивно вышла замуж за поляка, и он ее и Раечку вывез за рубеж. Минна с матерью, наконец, в Израиле.

Раечка прожила в Израиле несколько счастливых лет. К сожалению, я ее уже не застала. Семья Минны Вольф живет в Раанане, семья Изанны Левит – в Иерусалиме.

Все семьи счастливы. Они – большие патриоты Израиля. Раечка была первой ласточкой из нашей квартиры, уезжающей в Израиль, потом уезжали сотни.

Почти вся семья дяди Гирша погибла от рук немцев. Память о них осталась только в сердцах родных и в музее Яд-Вашем в Иерусалиме.

* * *

Одновременно с работой над словарем Шапиро составлял учебник языка иврит и уже 19.05.1956 года послал письмо в Институт востоковедения тов. Старостину (ученый секретарь): «В связи с предстоящим моим докладом о курсе древнееврейского языка направляю Вам рукопись курса. В рукопись входят:

1)  Вступительная часть

2) Сорок (40) лекций

3) Хрестоматия

4) Справочный раздел

5) Алфавитный словарь

Приложение упомянутое».

Трудно представить, как, продолжая педагогическую деятельность (несколько групп), работая интенсивно над словарем, ухаживая за больной женой, отец смог выполнить в такой короткий срок новую, такую большую работу. К сожалению, подлинник был изъят при обыске у сына, у меня осталась только копия (без поправок, вставок и не все листы).

Рукопись рассматривалась в нескольких институтах, были замечания, предложения. Отец все учел, кое-что добавил, переделал и подал заявку в Издательство литературы на иностранных языках. Рукопись продержали более двух лет, и 13 января 1959 года отец получил письмо:

«Глубокоуважаемый Феликс Львович! В связи с тем, что спроса на учебник иврит ни на внутреннем, ни на внешнем рынке нет, Издательство не может заключить с Вами договор на его издание».

3 ав. редакцией учебников А. Гуськова (подпись)

Читая этот ответ, мне всегда вспоминается анекдот с бородой тех лет: «В рыбный магазин зашел покупатель-иностранец и просит 200 граммов черной икры. Ответ – нет. Тогда красной. Тоже нет. Кусочек севрюги. Нет. Хотя бы кеты. Нет. Да что у вас за рыбный магазин? Спроса нет! Вы видели хоть одного человека, кто спрашивает эти продукты? Вот и не завозим. Спроса нет!»

В это время печатался словарь, отец непрерывно дополнял его новыми словами, был очень занят, и на «семейном совете» было решено – рукопись учебника оставить для внутреннего употребления, использовать для своих учеников. Отец согласился[⁷]. Силы были на исходе. Первым учеником, работавшим с этой рукописью в дальнейшем, был внук Володя, и она ему очень помогла в изучении языка иврит. Но эго далеко не все. Пока учебник лежал в редакции, отец писал большой очерк «Древнееврейский язык». В очерке: введение, фонетика, синтаксис, древнееврейская лексика и история ее развития (добиблейский период, библейский период, период позднебиблейский и Мишны, период Талмуда, период диаспоры, период просвещения, современный иврит).

Эта работа была выполнена по плану научных изданий Института востоковедения. Неоднократно подвергалась критике. Отец вносил много изменений, с частью замечаний соглашался, с частью – нет.

Отец работал очень много над этой статьей. Редактором был М. Занд. Работа была сдана. М. Занд уехал в Израиль, и судьба рукописи мне неизвестна. У нас осталась копия, но неполная.

В 1957 году Издательство восточной литературы издавало «Пословицы и поговорки народов Востока» отдельными книжками.

Собрать еврейские пословицы и поговорки поручили Шапиро. Договор был подписан. Получил авансом 50% гонорара. Работа – более 400 пословиц и поговорок – была выполнена и сдана в редакцию в установленный срок, но... в печать не попала. Неофициальная версия отказа – еврейские пословицы более миролюбивые, призывающие к учению, человеческие по сравнению с другими этой серии и в настоящее время их издать нельзя.

Приведу несколько пословиц, собранных Шапиро:

•  Каково поколение, таков его вождь.

•  Клевета – дорога в ад.

•  Власть губит человека.

•  Практическое применение знаний важнее самих знаний.

•  Наука – не наука без нового.

•  Мир отдан во власть дураков.

•  Где книга – нет меча, где меч – нет книги.

•  Обвинять заочно нельзя, оправдать можно.

•  Не говори: когда освобожусь, буду учиться, а ведь может быть, и не освободишься.

•  Сначала научись, потом учи.

•  Поддерживай обычаи страны, в которой живешь.

•  Пусть даже субботы твои уподобятся будням, но не будь зависим от посторонней помощи.

•  Можно издавать лишь такие законы, которые выполнимы для большинства.

•  Злая жена – обложной ливень.

* * *

16 июля 1959 года отец получает письмо из редакции Большой Советской Энциклопедии с просьбой написать серию статей об израильской драматургии.

Заказывает статьи Литературная энциклопедия. Отец пишет небольшие статьи на эти темы и отдельно об израильских писателях. Одновременно по заказу журнала «Иностранная литература» пишет маленькие очерки о культурной жизни Израиля. Отец добросовестно отсылает небольшие заметки.

Получив по подписке очередной номер этого журнала, я прежде всего открываю последнюю страницу – там в отделе «Из месяца в месяц» в алфавитном порядке размещались по первой букве государства эти заметки.

Буква «И» – Индонезия, Иордания, Ирак, Иран, Испания, Италия и все другие, все, кроме Израиля.

Отец писал о развитии культуры, о выходе в свет сказок Чуковского, об издании избранных произведений Ленина, о новом театре, о драмкружке какого-то киббуца, ставившего пьесу Чехова, и т.д. Все заметки освещали развитие культуры, а не ее упадок, и они также не увидели свет.

***

Отец не был мнительным, не верил ни в какие приметы, но перед Песах 1961 года сказал мне, что его отец Лейб умер на 83-м году жизни, и он чувствует, что это последний день его рождения и хочет этот пасхальный сейдер сделать более традиционным, чем обычно, с чтением всей агады, с пением молитв и рассказом об истории праздника. Я загорелась, расспросила о деталях. Просил приготовить ему белую рубашку, мы обсудили меню. В комнату вошла старшая сестра, и я ей рассказала о просьбе отца. Она возмутилась и сказала, что никаких молитв не надо, иначе ее муж (русский по национальности) не придет. Папа был миротворец, не хотел в семье раздоров и тут же согласился. Я очень огорчилась, по противоречить отцу не могла.

Я все приготовила. Папа важно сидел во главе стола в широкой белой рубашке, в кипе. Горели свечи, спрятали мацу. На блюде лежала маца и все, что полагалось (яйцо, косточка, горькая зелень и др.). Приготовила харосет и, конечно, фаршированную рыбу, бульон с кнейдлах. За столом сидели все родственники (к сожалению, Володя в те дни был послан в командировку). Муж сестры к сейдеру не пришел. Отец рассказывал историю Песах. Это был, действительно, последний день рождения отца.

Этот день рождения и день золотой свадьбы сняты кинокамерой другом сестры Николаем Павловичем Абрамовым. Уже здесь, в Беер-Шеве, удалось переписать ее на видеокассету. Мы, собираясь ежегодно в день рождения отца и деда, с большим волнением и удовольствием смотрим этот фильм.

* * *

В конце июля 1961 года я с мужем и дочерью уехали отдыхать по турпутевке по Военно-Грузинской дороге.

Папа и мама под попечительством Рахиль Павловны Марголиной жили на даче на станции Ильинская Казанской железной дороги.

Это была дача наших родственников, и они также уделяли моим родителям много внимания.

Папа был счастлив, он получил гранки своего «словаря» и занимался их корректурой.

15 августа мы получили телеграмму «Тяжело болен». 16 августа днем я уже была на аэродроме во Внуково.

Папа был слаб, пожаловался на частые боли в сердце. Рядом с ним была Рахиль Павловна. Она все организовала – и переезд с дачи, и консультации врача, и уколы медсестры.

На ночь я осталась с папой одна. Мама была уже тяжело больна – она не воспринимала окружающий мир.

Папа спал спокойно, только очень тяжело дышал. Утром попросил газету. Взял в руки последний номер газеты, присланной из Израиля. Прочел заголовки... Устал... Отложил газету... Тихо, но при полном сознании говорил со мной о том, что он обеспечил маму, давал мне указания.

Я поняла, что папа осознает свое состояние. Останавливался, тяжело дышал.

Пришел врач. Пульс еле прослушивался, неровный, частые выпадения.

Врач сказал, что придет еще раз к вечеру и сделает укол прямо в сердце (это было какое-то новшество. (

Но сердце не дождалось врача.

Весь день папа сидел в подушках на кровати – ему так было легче дышать. Кушать не хотел, пил только клюквенный морс. Примерно в шесть часов вечера показал, что хочет лечь. Лег па правый бок, несколько минут лежал спокойно. Внезапно его лицо исказила гримаса боли, и он прошептал, вернее, прохрипел: «Аколь» и – сердце остановилось.

Лицо приняло спокойное выражение, казалось, даже с его такой дорогой для нас милой усмешкой, как будто он сейчас скажет какую-нибудь хохму.

Я долго не понимала, что сказал папа, я даже не думала, что это может быть какое-либо слово, и только начав изучать иврит, я поняла – «Это все».

Буквально через несколько минут зашел врач. Констатировал смерть, сказав: «Сердце остановилось, отработало, оно просто устало».

Хоронили отца на Востряковском еврейском кладбище. В последний путь его провожали дети, внуки, родные, друзья и ученики.

Отец скончался 17 августа 1961 года.

На памятнике Ф.Л. Шапиро на еврейском кладбище Востряково в Москве выбиты слова, взятые из словаря:              «חבל על דאבדין ולא משתכחין» («Жаль безвозвратно ушедших от нас»)

По тем или иным причинам ни одна работа отца (кроме словаря), связанная с ивритом и Израилем, не увидела свет.

Отец успел сделать только первую корректуру словаря. Остальную работу уже сделали проф. Гранде и его ассистент А. Рубинштейн.

Словарь вышел весной 1963 года, почти через два года после смерти отца.

Как же наша семья восприняла новую работу отца? Мы, его близкие, поражались, как могла память старого человека в такой короткий срок не только восстановить, но и дополнить былые знания (30 лет иврит был полностью исключен из его жизни). Восхищались его работоспособностью и гордились им.

Вспоминая нашу жизнь тех лет, могу сказать, что переписка отца с учеными Америки и Израиля, частые бандероли с книгами из этих стран, которые он получал, почти ежедневное получение газет из Израиля вызывало чувство тревоги и страха – «как бы чего не вышло».

Из уважения к отцу и его работе мы никогда не высказывали ему наших опасений. Но и оценить его работу в ту пору по достоинству не могли.

Читая израильские газеты, отец всегда делился с нами новостями, и далекая незнакомая страна становилась нам ближе и роднее.

Первым в моей семье начал пользоваться трудами дедушки мой сын Володя, внук Феликса Шапиро.

В конце шестидесятых он уже начинает активно добиваться разрешения на выезд в Израиль на постоянное местожительство. Вскоре, получив отказ (в отказе был почти 20 лет), до дня приезда в Израиль в марте 1988 года посвящает свою жизнь активной борьбе за выезд советских евреев, за рост еврейского самосознания, за развитие еврейской культуры, за признание языка иврит и легальное обучение, за право советских евреев жить па своей исторической родине. И первым же после дедушки в нашей семье стал преподавать иврит. Все эти годы рядом с Володей была его жена и соратница Лена Балашинская-Престина.

Принял эстафету муж Инны Алеша Левин, затем и сама Инна и даже я, освоив азы, передавала свои знания пожилым людям.

* * *

В 1972 году советская власть приоткрыла ворота для выезда репатриантов (но не активистов еврейского движения). Родители Алеши Левина получили разрешение сравнительно скоро после подачи заявления. Но... Сперва надо было выкупить самих себя, уплатив колоссальную по тем временам и возможностям сумму: за отказ от гражданства, за визы, за полученное образование... Впрочем, бухгалтерия не все сосчитала, не все учла. Было бы справедливо вернуть средства за содержание (питание, обмундирование и т.д.) главы семьи Льва Иосифовича Левина, бывшего артиста еврейского театра, осужденного за сионистскую деятельность и отсидевшего пятнадцать лет в ГУЛАГе, да те же расходы на бабушку Цилю Абрамовну Энтину, жену «врага народа» Бориса Наумовича Гутермана, который молился не тому богу (состоял в меньшевиках), за что и был расстрелян.

Самой дорогой «рабыней» оказалась пенсионерка-бабушка: закончила медицинский институт (7000 рублей!). Алешина мать Александра Борисовна, получившая высшее образование в Московском государственном университете, котировалась дешевле – 5000 руб. А вот сестренку Рузу можно было и не выпускать. Какой с нее навар государству? Детский сад да несколько классов школы.

Продавали все, что можно было продать, одалживали у всех, кто мог дать взаймы. Помогли друзья, и сумма «выкупа» была собрана. Но тут еще раз повезло: буквально за считанные дни до оформления документов закон об уплате за образование был отменен.

Здоровье Льва Иосифовича было подорвано, но он успел прожить на своей земле, куда так стремился, еще одиннадцать лет интересной творческой жизни.

Александра Борисовна много лет проработала в библиотеке Тель-авивского университета, помогая новым репатриантам всем, чем только могла.

* * *

Алеша с Инной оказались счастливчиками. Президент Никсон, посетивший Москву, представил советской власти список из ста отказников и просил дать им разрешение на выезд. Ему обещали сделать это, и срочно оформили выездные документы ста семьям. Правда, среди них не было никого из тех, кто фигурировал в «президентском» списке, да кто там проверит? Зато в список попали Инна с Алешей – его родители к тому времени были уже в Израиле.

В апреле 1973 года Инна с мужем и сыном Илюшей уехали в Израиль.

* * *

После их отъезда я поняла, что должна учить иврит, иначе не смогу переписываться с внуками.

Моим учителем был В. Шахновский. Позволю себе небольшое отступление.

Я училась в одной из групп морэ Вовули. Так Володю, теперь Зеэва, звали все. У нас была разновозрастная группа. Я – в достаточно солидном возрасте, моложе – Дебора Михайловна Деборина, затем молодая женщина, моя племянница Лена Бондаренко и совсем молодой человек Лева Улановский. Следовательно, и восприятие языка было разным.

Я хотела научиться читать и писать и совершенно не интересовалась грамматикой. Леву интересовали все тонкости, все исключения из правил, всевозможные сложные глагольные изменения. Наиболее добросовестной и прилежной ученицей была у нас Дебора Михайловна (светлая ей память). Наши занятия проводились у нее дома. На телефонную трубку клалась подушка, считали, что так нельзя подслушать происходящее в комнате. Поднимаясь по лестнице, следили, нет ли кого за нами.

Дебора Михайловна скрупулезно выполняла все задания, записывая объяснения морэ, а потом еще раз дома переписывала «начисто» в отдельную тетрадь.

Володя умело лавировал между нами и очень живо и интересно преподносил учебный материал.

Дебора Михайловна всегда вынимала из шкафа новенький словарь Шапиро, и он лежал перед нами на столе, как бы ведя нас в будущее. В то время мы им еще не пользовались, учили по «אלף מילים» (тысяча слов).

К столетию со дня рождения Ф. Шапиро, в 1979 году, в Израиле Сохнутом выпущена книга «Феликс Львович Шапиро» – сборник его работ и статей о нем. Некоторые публикации из этой книги я помещаю здесь.

Из Москвы я прислала краткую биографию отца, и в письмах посылала собранные им пословицы и поговорки. Инициативу и активную помощь в издании книги оказали бывший бакинец Семей Кушнир и племянница Феликса Львовича Лия Давидовна Бондаренко, проживающая в Тель-Авиве.

Инна и Алик Яхот за свой счет (через Керен-Кайемет) посадили 100 деревьев в Иерусалимском лесу, написав в удостоверении, что это от его дочери Лии. В ивритских газетах было несколько статей о словаре и его авторе.

В Москве в том же году проводилась «Неделя иврита», посвященная Бен-Иегуде к столетию со дня возрождения разговорного языка иврит и столетию Ф. Шапиро.

Был выпущен специальный номер самиздатского журнала «Наш иврит» (редактор П. Абрамович). Там была напечатана большая статья о жизни и творчестве Шапиро, написанная Цилей Моисеевной Райтбург под псевдонимом Ц. Адома. И еще несколько заметок о словаре и его значении.

В еврейском журнале «Советиш Геймланд» была опубликована большая статья А. Рубинштейна. Небольшие заметки были помещены в газетах Баку и Ленинграда.

Во время недели иврита я читала лекции о жизни и творческом пути Шапиро. Я даже не представляла себе, что на эти беседы придет так много слушателей. Интерес к автору словаря был очень велик. Я рассказывала более часа, (сидячих мест было мало (сколько стульев может быть в одной квартире?). Слушатели стояли, по никто не ушел до конца беседы.

Все это делалось тогда нелегально и чтобы просто прийти на квартиру, где проводилась встреча, требовалось гражданское мужество и еврейское самосознание.

Мне приятно отмстить, что многих моих слушателей я встретила потом в Израиле

* * *

Мы живем письмами из Израиля.

В течении многих лет подаем заявления в ОВИР, постоянно получая отказы.

Наум очень тяжело переживал разлуку с дочерью и внуком. Отказы сопровождались у него серьезными сердечными приступами.

В 1985 году Наум скончался от очередного инфаркта (их было шесть). А мне при последнем отказе (уже после смерти мужа) сказали, что по новому постановлению подать заявление в ОВИР можно только через пять лет.

К счастью, в Союзе происходят большие перемены, и отказники начали получать разрешения.

15 ноября 1987 года я в объятьях дочери, внука, родных и друзей.

Несмотря на ночное время, меня встречали друзья из многих городов страны.

Началась новая, интересная, активная жизнь.

* * *

После многочисленных отказов я в конце 1987 года приехала в Израиль. Я старалась по мере сил делать все, чтобы увековечить имя отца. Во всех русскоязычных газетах, журналах, в беседах и интервью по радио, в программах телевидения, в клубах я рассказывала о папиной жизни, о его работе над словарем и преподавательской деятельности. Много интересных материалов о жизни и деятельности Ф. Л. Шапиро было опубликовано в газетах Израиля и Нью-Йорка журналистом Ефимом Пайкиным.

К 30-летию выхода словаря в здании Беер-Шевского Мемориала погибшим воинам была организована выставка папиных документов, писем, фотографий и старых, полуистлевших газет с его статьями на идиш, иврите, татском и русском языках.

Но самый большой праздник, посвященный памяти отца, состоялся 12 июля 1999 года. Со всех городов Израиля в Беер-Шеву съехались учителя иврита, ученики, друзья, родные, чтобы отметить 120 лет со дня рождения человека, создавшего иврит-русский словарь. Зал консерватории был переполнен, люди сидели на ступеньках, некоторые просто не смогли войти в зал.

Я рассказала о его жизни. Очень интересными были выступления Баруха Подольского, Цили Клепфиш, Абрама Соломоника, Виктора Радуцкого, Нехамы Лифшиц, Феликса Канделя и многих других. Мэр города Яаков Тернер объявил, что одна из новых улиц города будет названа именем Ф. Шапиро. К сожалению, позже выяснилось, что в городе уже есть ул. Шапиро (другого), и тогда было выбрано место для сквера имени Ф. Шапиро.

Почти сорок пять лет Феликса Шапиро нет с нами. Но дело его жизни – словарь Шапиро – всегда на столе у многих, кто изучает и преподает язык еврейского народа.

* * *

Некоторые люди считали, что папа оставил солидное наследство. Они ошибались. В начале работы над словарем отец получил 40 процентов гонорара. Наследникам полагалось получить 20 процентов оставшейся суммы. После всех вычетов за перебор гранок на счету осталась лишь сумма, давшая нам возможность купить 100 словарей для подарков родным и друзьям.

Но мы получили наследство, которое невозможно оценить, ибо оно бесценно – это сам СЛОВАРЬ. Часть тиража ушла за границу, и буквально через несколько дней словарь Шапиро стал библиографической редкостью.

После этого он трижды переиздавался в Израиле. По нему десятки тысяч евреев изучали иврит, и очень многие пользуются им до сих пор.

В предисловии к словарю профессор Гранде пишет: «Пусть этот словарь послужит лучшим памятником светлой памяти большого знатока языка иврит и педагога Феликса Львовича Шапиро»

«Словарь – главная работа, итог всей его жизни. Но перу Ф.Л. принадлежит также большое число исследований в самых различных областях, среди них еврейское просвещение, методы преподавания и методика составления учебных пособий для еврейских школ, этнографические очерки и исследования, еврейский фольклор. За полвека своей научной и общественной просветительской деятельности Шапиро проявил себя как выдающийся лингвист, историк, этнограф, фольклорист и педагог. Многогранность его эрудиции поразительна. Ученые со столь широким кругом интересов появляются в наши дни не часто и служат как бы живым напоминанием об эпохах Ренессанса и Просвещения». (Из предисловия к сборнику «Ф.Л. Шапиро», Иерусалим, 1983 г.)

В последние годы жизни, несмотря на слабое здоровье, по своему мироощущению, эмоциям, энергии, работоспособности это был молодой человек. Остроумный, неунывающий жизнелюб. Таким он и остался в памяти родных и друзей.

Отец был бы счастлив, если бы знал, как он помог алие. Он любил Израиль, любил его язык, и эта любовь помогала ему в работе и по частицам передалась всей моей семье.

НАША СТАРАЯ КВАРТИРА. 1928—1988 ГОДЫ

Я не верю в мистику. Но у меня всегда было ощущение, что душа отца осталась в нашей квартире. Я была привязана к папе, вероятно, больше, чем к матери. Всегда со всеми бедами в детстве прибегала к отцу.

Я привыкла кричать: «Папа, папа!», а не как обычно кричат: «Мама, мама!»

И, став взрослой женщиной, все свои сложные вопросы часто прежде всего обсуждала с отцом, а потом уже с мужем.

Квартира все последующие годы была наполнена ивритом, интересом, а в дальнейшем и любовью к Израилю.

Дрожжами был Володя и, возможно, жизнь в одной комнате с дедом в течение многих лет и сделала его таким, что он почти 20 лет жизни посвятил борьбе за выезд в Израиль. Все члены нашей семьи учились сами и учили ивриту других.

К сожалению, мы не использовали знания и труды отца при его жизни.

Тогда лично для меня Израиль был как очень маленькая, но яркая звезда на небесных просторах. И казалось, что добраться туда нет никакой возможности. Да, честно говоря, и желания познакомиться с этой далекой страной тогда еще не было.

Израиль стал для меня по-настоящему родным и близким только после отъезда дочери Инны со своей семьей.

Вскоре я стала организатором, говоря языком Израиля, «Амуты». Я объединяла и приглашала в нашу квартиру многих «покинутых» родителей (их дети уже жили или собирались ехать в Израиль). Среди них были Бондаренко, Бронштейны, Родные, Либины, Айнбипдеры, Левитины, Рабиновичи, Фаина Косая, Анна Ремиз, Тамара Лурье, Роза Туловская и другие. Иногда примыкали Шмагины, Женя Фрадкина, Орловы, Шенкеры, Яхоты и многие, многие другие. Мы собирались 3—4 раза в год на большие еврейские праздники, часто встречались, читали письма из Израиля, делились впечатлениями.

Очень интересные подробные письма получали от С. Чертака, А. Вайнберга, А. Яхота, А. Либина.

Чего только не было в нашей квартире! И пуримские представления, собирающие до 100 человек, концерты артистов-отказников, представления по повести Феликса Канделя, встречи с иностранцами, борющимися за выезд евреев на историческую родину. Также у нас дома состоялось заседание «Конгресса женщин в борьбе за выезд», большую роль в организации которого сыграла Мара Балашинская.

Часто оставались ночевать иногородние активисты. Несколько семей, получивших разрешение на выезд и визы, жили несколько дней и выезжали в аэропорт Шереметьево от нас.

Приходили знакомые и незнакомые люди получить совет, обменяться опытом борьбы за выезд. Постоянным был вопрос: «Где достать словарь Шапиро?»

Зная, что я в течение многих лет получаю письма из Израиля, расспрашивали о жизни в Израиле.

Получившие разрешение (считая меня чуть ли не главным консультантом по вопросу выезда) обычно приходили с вопросами, что купить, что взять с собой?

Теперь я понимаю, что давала много бессмысленных советов.

Все приходившие в наш дом всегда интересовались жизнью и работой отца.

В1979 году отметили 100-летие со дня рождения отца.

В те годы все мероприятия в квартире проводились нелегально, с оглядкой и опаской. Представители Моссовета предупредили, что меня выселят, если буду продолжать собирать людей, что это мешает общественному спокойствию.

О квартире... Ее нет – дом полностью реконструирован. Кропоткинской улицы тоже нет, снова есть Пречистенка. Но она осталась в памяти людей как квартира Шапиро, так же, как Словарь Шапиро.

МОЙ ДЕДУШКА

Мои воспоминания о деде довольно отрывочны. Тепло, шутки и любовь окрашивают все эпизоды, связанные с ним.

Маленькой я любила залезать к деду на колени и слушать бесконечные истории, считая их правдивыми, переживая за всех героев, но всегда, видимо, для меня, все рассказы имели хороший конец.

Позже с большим интересом рассматривала картинки, иллюстрирующие Библию, и слушала удивительные рассказы деда о тех временах.

Я родилась на Кропоткинской, и все годы (16 лет) до дня смерти деда мы жили вместе. Я не помню его мрачным, сердитым, раздражительным – только улыбка, шутки и приветливость. Он часто играл со мной, всегда был весел, остроумен ~ любимый толстый дедушка.

Дедушка и сам любил шутить над своим животом. Помшо рассказ мамы: дед с бабушкой и детьми жил на даче под Баку в Бузавнах. У дедушки был тяжелый приступ малярии: температура доходила до 40 градусов, и было непонятно, шутит он или бредит. Настойчиво просил опустить его в колодец, так как ему очень жарко, что он не утонет – круглые арбузы не тонут, а он похож на арбуз.

Любил праздники, любил принимать гостей, любил рассказывать, но умел и слушать.

Когда дед, перешагнув уже далеко за 70-летний возраст, начал преподавать иврит, мы это восприняли как– то прозаично: хорошо, что будет заниматься интересным для него делом, да и платили по тем временам прилично (до этого они с бабушкой получали нищенскую пенсию, но так как мы жили общим хозяйством, то на скромную жизнь хватало).

Помню, как я была горда, что дед поручил мне отвечать на телефонные звонки и я говорила: «Феликс Львович занят, позвоните через два часа».

А в день 80-летия деда я читала громко, с чувством все приветствия, полученные в его адрес, и тогда, пожалуй, в первый раз подумала: мой дед известный, уважаемый, большой человек.

Одновременно с преподаванием дед начал работать над словарем и, вероятно, вся семья воспринимала это как естественное продолжение процесса его работы – ученикам нужен словарь, вот дед его и пишет для них.

Я была девочкой, но и родители, родные, друзья не представляли себе, что этот словарь станет настоящим символом возрождения еврейского самосознания.

Мы только позднее в полной мере могли оценить человеческий и научный подвиг деда.

Мама пишет в своих воспоминаниях, в каких бытовых условиях, рядом с очень больной бабушкой, за которой он следил и ухаживал с большим вниманием и заботой, дед выполнил такую работу.

Кто сейчас может представить, что без компьютера, с очень ограниченной связью с современным языком можно было создать словарь? Словарь, который и сегодня поражает своим богатством и в определенном смысле превосходит более полные и современные словари.

Жаль только, что дед не видел успеха своего словаря, не знал, что тысячи и тысячи евреев учили по нему иврит.

ИннаЯхот, Беер-Шева

ПРИЛОЖЕНИЕ №1

ПИСЬМА ПРОФ. А. КАЦУ (ФИЛАДЕЛЬФИЯ, США)

КАНУН ПЕСАХ, 1959г.

Моему дорогому и уважаемому другу, проф. Аврааму Кацу.

Будьте снисходительны и простите меня за опоздание с ответом. Не про Вас будь сказано, я немного прихворнул, а теперь, слава Богу, цел и невредим. Завтра перешагну восьмидесятилетие – границу глубокой старости.

Ваши два письма и 4 пачки книг я получил. Не для красного словца скажу, а от всего сердца: нет слов, чтобы выразить мою бесконечную признательность. Я испытываю голод и жажду по еврейской книге, особенно по художественной литературе Эрец-Исраэль и научным исследованиям нашего языка. А вот Вы, реб Авраам, исполняете святую заповедь: «Подать хлеб голодному». В Москве печатаются две новые энциклопедии – литературная и театральная. Я обязался дать им материал по израильской тематике (эпоха восстановления государства), однако... «кирпичи давайте, но соломы не дадим»[⁸]. Если сможете одарить остальными томами Агнона, буду чрезвычайно благодарен. В Ленинской государственной библиотеке есть отдельные разрозненныетома. Но, во-первых, я не могу удовлетвориться малым, во-вторых, я старик и мне нужно иметь книги под рукой, на моем столе.

А вот мои книги, которые должны увидеть свет:

Словарь – в конце лета нынешнего года.

Очерк о языке иврит в его историческом развитии, в издании Академии наук, – также в этом году.

Учебник иврита – полный курс для взрослых увидит свет, если Богу будет угодно, в 1962 году.

В конце этого года выйдет сборник статей по исследованию восточных языков, среди которых моя статья об иврите. В вышеупомянутые энциклопедии я уже дал короткие статьи о некоторых писателях и драматургах Израиля, но нужно еще многое. Требуют статьи, освещающие всю литературу и театральную жизнь Эрец-Исраэль. Эту работу я откладываю до лучших времен.

Ваши книги «Нагид» и «Левит» прочту с большой радостью, как только они выйдут из печати.

Пожалуйста, не сочтите меня «обжорой и пропойцей», если закончу письмо просьбой; книги! Книги!..

Я слышал, что в библиотеке имени Ленина собираются составить каталог архива Гинцбурга[⁹]  и меня пригласят участвовать в этой работе. Но об этом в следующий раз, когда этот слух станет действительностью.

С приветом и душевной благодарностью.

Письма и другую корреспонденцию шлите по моему домашнему адресу.

Ф. Шапиро

5 Сиван 1961. Москва

Моему дорогому коллеге и многоуважаемому профессору А. И. Кацу

Мир и благословение! Шалом увраха.

Ваше письмо от 9 Ияра и посылки с книгами (одна на адрес университета, две – на домашний) получил. Праотец Авраам отказывался от подарков, а я, его дальний потомок, принимаю их без зазрения совести. И открыто говорю: Вы – Авраам, обогащайте и обогащайте меня! Нету меня слов, чтобы отблагодарить Вас и нет возможности оплатить этот материальный и моральный долг. Поэтому уповаю на Господа Бога – он оплатит Вам сполна по щедротам Вашим.