Текст книги "Волчье время (СИ)"

Автор книги: Линн Рэйда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 59 страниц)

Глава XII

Рядом с кроватью стояло несколько жаровен с неостывшими углями, но на то, чтобы согреть всю спальню – мрачную, слишком большую для своего назначения комнату с толстыми каменными стенами и сводчатым потолком – их скудного тепла, конечно, не хватало. Олварг кутался в длинный халат, обшитый мехом, и расхаживал по спальне взад-вперед, чтобы согреться.

Он хотел бы верить в то, что причина бившего его озноба – в самом деле ночной холод, а не что-нибудь другое.

С той минуты, когда его разбудила вспышка магии, от которой, как ему казалось, содрогнулись стены Марахэна, Олварг оставался на ногах, держа на видном месте перевязь с мечом. В его покоях было тихо, но Олваргу все равно казалось, что он слышит звук шагов, как будто кто-то шел по коридору – прямо по направлению к его спальне – и от этого воображаемого звука на лбу проступал холодный пот. Перед глазами стоял Крикс в Кир-Роване, Крикс, поднимающийся на ноги, хотя по всем законам ему полагалось бы лежать пластом. Олварг скрипел зубами, проклиная собственное недомыслие. Он полагал, что давно научился разбираться в людях. Как же можно было не понять, что человека вроде Меченого надо было убить сразу, едва переступив порог его камеры?..

Но он считал, что Крикс уже не представляет никакой угрозы.

А теперь эту ошибку уже не исправишь. Магия, которую сейчас, должно быть, ощущали Одаренные во всех мирах – теперь уже слабее, чем в самом начале, но все же достаточно отчетливо, чтобы каждый волосок на теле вставал дыбом – могла означать только одно: Крикс завладел наследством Энрикса из Леда. Хегг знает, как это могло случиться, если даже Сивый сдался и поставил на Меченом крест, но сам факт не вызывал никаких сомнений.

Весь последний час Олварг отчаянно сопротивлялся искушению поднять тревогу. Это было бы так просто – кликнуть стражу, приказать удвоить караулы, немедленно вызвать в замок всех Безликих, находившихся в окрестностях Марахэна… но поступить так – значило, показать, что он кого-то опасается. А это подорвет уверенность в его неуязвимости.

Олварг посмотрел на пробивавшийся сквозь окна серый свет, стянул у горла полы теплого халата и приказал себе успокоиться.

Да, Меченый стал Эвеллиром, это правда. Тем не менее, он просто человек. В каком-нибудь задрипанном Бейн-Арилле Крикс мог считаться опытным разведчиком, но для того, чтобы проникнуть в Марахэн, надо быть кем-нибудь вроде аварских Призраков, которых с самых ранних лет готовили для тайных политических убийств. А Крикс наверняка даже не знает, что его противник в Дель-Гвинире. Скорее всего, он отправится в Галарру – и, конечно, никого там не найдет.

Дышать стало чуть-чуть полегче.

Его страх безоснователен. В конце концов, пусть даже им придется встретиться лицом к лицу – что из того? Сила Истока защитит его от любой опасности и поможет одержать победу. Эта магия сильнее, чем любое фехтовальное искусство. Меченому с ней не справиться.

«Но и тебе не справиться» – напомнил Олварг самому себе, почувствовав знакомый холод в животе.

Он сам не помнил, когда в первый раз почувствовал этот сосущий страх. В начале-то он пользовался Силой совершенно бесконтрольно, наслаждаясь ощущением, что этой магии доступно все. Ну, может быть, не все, но точно – все, чего он мог бы пожелать.

Нередко он использовал магию не по реальной необходимости, а просто ради удовольствия ее использовать – как новички, овладевающие Даром, левитируют упавшую с тарелки вилку. Потом он привык к ощущению собственного могущества и начал относиться к нему более спокойно, или, может, более практично. Используя магию для мести какому-то человеку, заслужившему его неудовольствие, он больше не испытывал прежней жестокой радости, а временами даже чувствовал нечто похожее на скуку. А потом… Потом, в какой-то момент, он вдруг осознал, что не только он владеет силой Темного Истока, но и эта Сила проросла в него, пустила корни и мало-помалу пожирает то, что было им самим. Она была как паразит, пытающийся слепить себе подлинную жизнь из его крови, памяти и ощущений, потому что своих собственных у нее не было.

Сначала Олварг убеждал себя, что это – просто плод его воображения, но перемены проявлялись все отчетливее, так что под конец не обращать на них внимания стало уже немыслимо. Теперь он ясно чувствовал, что всякий раз, когда он позволяет себе прикоснуться к темной магии, она как будто бы вгрызается в него – глотает жадно, словно чайки, рвущие свою добычу друг у друга, но не насыщается, а чувствует все больший голод. Когда он впервые понял, чем это должно закончиться, то ощутил такой панический и темный ужас, что готов был сломя голову бежать как можно дальше от Истока и Галарры, и больше никогда, ни при каких условиях, не обращаться к помощи этой проклятой магии.

Остановили его два соображения.

Во-первых, он зашел уже слишком далеко, чтобы ему позволили просто выйти из игры. Его найдут и уничтожат – если не Безликие, власть над которыми он потеряет, отказавшись от магии Темного Истока, так Седой и его Альды.

Во-вторых – и это значило для него даже больше – ему показалось совершенно нестерпимым отказаться от всех своих планов, от возмездия дан-Энриксам и абсолютной власти, и провести весь остаток жизни в страхе.

Олварг постарался убедить себя, что сможет победить. Магия Темного Истока – не единственная магия на свете. Он будет использовать ее как можно аккуратнее, расходовать только на то, чтобы поддерживать контроль над своей гвардией, а для всего остального станет пользоваться силой других Одаренных, как те маги, о которых он читал когда-то в детстве. Император запрещал давать своим наследникам такие книги, но Галахос, преподававший им с Валлариксом теоретические основы магии, приносил старшему из принцев все, что тот хотел прочесть, и всячески выказывал ему свое расположение. Должно быть, спал и видел себя будущим советникам при молодом правителе, старый дурак…

Идея с Одаренными оказалась поистине блестящей. Правда, теперь магию пришлось расходовать гораздо экономнее, но не бывает худа без добра. Его прежняя техника была простой и примитивной, опирающейся исключительно на огромные резервы Силы. За последние несколько лет он овладел куда более сложными разновидностями магии, которые когда-то презирал, как фокусничанье, придуманное теми, кому не хватает Одаренности.

Но неурожай в окрестностях Адели или эпидемия «черной рвоты» – это одно, а поединок с Меченым – совсем другое. Олварг помнил свою схватку с Сивым, случившуюся семь лет назад в Подземном городе. При одном воспоминании об этом по коже до сих пор пробегал озноб. А Сивый даже не был Эвеллиром… Для сражения с дан-Энриксом придется пользоваться силой Темного Истока, причем пользоваться совершенно безоглядно и бездумно – иначе ему не уцелеть.

И одни фэйры знают, чем все это кончится…

На этот раз скрип двери явно не был плодом его воображения. Олварг стремительно развернулся к дверям, почти не сомневаясь, что увидит смуглого, темноволосого мужчину со шрамом и клеймом на лбу. Встретившись с Олваргом взглядом, первый из входивших в спальню слуг заметно вздрогнул и едва не выронил вязанку дров, которую держал в руках.

Олварг вспомнил, что сейчас уже утро, и что слуги пришли выгрести золу и растопить камин, пока он еще спит.

– Все вон отсюда, – хрипло сказал он. – Рыжебородого ко мне.

Слуга поспешно поклонился и исчез за дверью, спиной вытолкнув туда же остальных. Через минуту в спальню вошел Рыжебородый. Он же Нэйд, он же Мясник из Бреге, он же – капитан гвардейцев Марахэна.

Вид у Рыжебородого вполне соответствовал обоим его прозвищам. Широкое лицо, холодный, равнодушно-жесткий взгляд и рыжая бородка, почти не скрывавшая тяжелый подбородок. Он был почти на голову ниже своего короля, но при этом – вдвое шире Олварга в плечах. От этого фигура Нэйда казалась почти квадратной, особенно когда он входил куда-нибудь в кольчуге и плаще.

Остановившись у двери, Нэйд молча поклонился. Олварг не позволял никому из слуг или своих гвардейцев приближаться к нему без отдельного приглашения или открывать рот раньше, чем он сам о чем-то спросит. Это слишком походило бы на отвратительное панибратство, которого удостаивал своих людей его отец.

– Твои дозорные заметили что-нибудь необычное сегодня ночью?

– Нет, милорд, – ответил Нэйд бесстрастно.

Олварг поскреб ногтями бороду.

– Спускайся вниз и прикажи, чтобы мне оседлали лошадь, – отрывисто сказал он. – И отбери в казармах двадцать человек, которые будут меня сопровождать.

– Будет исполнено, милорд.

Олварг махнул рукой, показывая, что Рыжебородый может быть свободен. Через несколько минут ему доставили одежду и воды для умывания, и в спальне началась обычная утренняя суета. На Олварга она подействовала успокоительно. Сейчас недавний ужас представлялся ему чем-то не вполне реальным, вроде ночного кошмара, все подробности которого сейчас же забываются по пробуждении. Конечно, можно сидеть в Марахэне и гадать, чем сейчас занят новоявленный наследник Энрикса из Леда, но это ни к чему не приведет. Прятаться и предаваться страху бесполезно, нужно действовать. Прежде всего – добраться до ближайшей арки Каменных столбов и самому наведаться в Галарру.

* * *

Щенок вылетел из конюшни вслед за ним, и продолжал вертеться под ногами, пока Олрис придерживал стремя Дакрису.

– Фу, Локко! Пошел вон!.. – прошипел Олрис в сотый раз, но Локко продолжал наскакивать на его сапоги, явно считая все происходящее игрой. Какой-нибудь другой гвардеец, вероятно, пнул бы Локко сапогом, а потом закатил бы оплеуху Олрису – чтобы быстрее поворачивался и не отвлекался из-за всякой ерунды. Но Дакрис, к счастью, не отличался вспыльчивостью. Он никак не выказал неудовольствия, хотя Олрис замешкался, выводя его кобылу из конюшни, и молча вскочил в седло, знаком показав мальчику, чтобы тот подобрал повыше стремя. Олрис принялся возиться с ремешками, шепотом ругая Локко, припадавшего к земле в притворной ярости и скалящего свои острые, но пока не особенно внушительные зубы. Когда мальчик закончил со стременами и потянулся проверить подпругу, ему показалось, что Дакрис чуть заметно усмехнулся, наблюдая за щенком.

Олрису уже не раз приходило в голову, что Дакрис лучше остальных гвардейцев. А еще он часто замечал, какими глазами Дакрис смотрит на его мать, когда она несет через задний двор корзины с выжатым бельем. Может быть, если бы не Нэйд, Дакрис бы проявил свой интерес более откровенно?.. С ним матери было бы лучше, чем с Мясником. Дакрис, конечно, не красавец, но любой другой мужчина лучше, чем Мясник из Бреге. Олрису все время казалось, что мать вздрагивает от отвращения, когда он к ней прикасается, как будто бы ей приходилось трогать паука или змею. Нэйд в самом деле похож на какую-нибудь гадину, причем – преядовитую. У него и глаза – точь в точь как у змеи, которая разнежилась и греется на камне.

Олрис осторожно обернулся и отыскал Мясника глазами. Как и следовало ожидать, Нэйд был уже в седле, справа от короля, которому он держал стремя всего несколько секунд назад. Краем глаза Олрис видел, как Мясник ударил свою лошадь пятками, и все вокруг пришло в движение. Гвардейцы пришпорили лошадей, выстаиваясь привычным порядком, и на дворе взметнулись целые клубы сухой серо-желтой пыли. Конь Дакриса, которому Олрис как раз заканчивал подтягивать подпругу, рванулся вслед за остальными, так что мальчик еле успел шарахнуться в сторону. Олрис посмотрел, как за кавалькадой закрываются тяжелые ворота Марахэна, и припомнил, как несколько дней назад в кухне шептались, что айзелвиты из Лисьего Лога осмелели настолько, что устраивают засады на дорогах и нападают на людей чуть ли не в нескольких ардах от замка. Хорошо бы выехавший из крепости отряд попал в подобную засаду. Айзелвитов слишком мало, чтобы вступить в бой лицом к лицу, так что они наверняка начнут стрелять из-за деревьев. Если повезет, то какая-нибудь из пущенных им стрел попадет в Рыжебородого. Олрис представил, как Мясник падает с лошади и остается лежать на земле, уставившись на небо неподвижными остекленевшими глазами. Картина казалась такой яркой, будто он увидел ее наяву.

Олрис воровато оглянулся, будто кто-то из дозорных или слуг мог догадаться, о чем он задумался. Опыт подсказывал ему, что надо поскорее смыться, пока его не заметили и не надумали припрячь к какой-нибудь работе. Олрис с самого рассвета выполнял чужие поручения, и полагал, что теперь вправе позаботиться и о самом себе. Он свистнул Локко и двинулся в сторону конюшни, служб и кузницы, на ходу вытаскивая из-за пазухи припрятанную с вечера лепешку. Для сохранности лепешку пришлось завернуть в не слишком чистую салфетку – Олрис заворачивал в нее самую разную еду, от украденных на кухне сладких пирожков до куска курицы или обрезков ветчины. Локко задергал носом, но, поняв, что ничего особо аппетитного ему не предложат, потерял к Олрису всякий интерес и отстал, разнюхивая что-то на земле.

Олрис вздохнул. Еще пару минут назад он с удовольствием бы огрел Локко хворостиной, лишь бы от него отделаться, но сейчас общество щенка было бы кстати. Без него мальчик почувствовал себя довольно одиноким.

Если повезет, Нэйд будет отсутствовать пару дней, но рано или поздно он все же вернется – разумеется, если его и правда не подстрелят айзелвиты. Конечно, лучше всего было бы прикончить Нэйда самому. Но об этом нечего было и думать. Шансов убить Нэйда у него было не больше, чем у Локко – справиться с матерым волкодавом. Даже будь Олрис на пять-шесть лет старше, Нэйд бы только посмеялся над таким противником. А сейчас и подавно. Иногда, когда Нэйд напивался со своими дружками или был особенно не в духе, так что обходился с его матерью еще грубее, чем обычно, Олрис отворачивался к стене, затыкал пальцами уши и почти всерьез раздумывал о том, чтобы дождаться, пока Нэйд заснет, и перерезать ему горло. Своего ножа у него не было, но, вздумай он и правда раз и навсегда покончить с Мясником, можно было бы утащить нож с кухни и припрятать его у себя под тюфяком, чтобы он постоянно находился под рукой. Но Олрис слишком ясно понимал, что это далеко не главная проблема. Даже будь у него подходящий нож, он не решился бы осуществить задуманное.

Когда он раздумывал об этих планах, в животе у него становилось холодно и пусто, и все волоски на теле поднимались дыбом. Олрис, не задумавшись, подбил бы глаз любому из мальчишек в Марахэне, который посмел бы обвинить его в слюнтяйстве или нерешительности, но после визитов Нэйда и мучительных полночных размышлений он все время ощущал себя последним трусом.

Жуя на ходу, мальчик неторопливо обошел конюшню и заметил Ролана, устроившегося с кружкой на коленях в самом незаметном углу двора, возле поленницы. Мгновение спустя Олрис заметил с ним рядом Ингритт – ее было практически не видно, потому что она устроилась прямо на земле спиной к поленнице, и опиралась о нижние бревна, как о спинку кресла. Олрис задумчиво прищурился. Ингрит – ладно, эта мерзкая девчонка вечно сует нос во все углы, но Ролан-то что здесь забыл? Его место в кузнице, а у конюшен ему делать нечего.

Ролан держал кружку большими костистыми ладонями и что-то тихо говорил своей соседке, а Ингритт слушала его с таким вниманием, что Олрис удивленно сдвинул брови. Будь на месте Ролана его младший подмастерье, шестнадцатилетний Фрейн – тогда другое дело, но зачем Ингритт понадобилось прятаться по углам с хромым увечным стариком и ловить каждое его слово чуть ли не с открытым ртом – этого Олрис, сколько ни раздумывал, уразуметь не мог.

Конечно, можно было направиться прямо к ним и помешать их разговору. Олрис едва не поддался искушению поступить именно так – просто потому, что это явно досадило бы Ингритт, а ему уже давно хотелось как-нибудь сбить спесь с этой девчонки, обращавшейся с ним так, как будто бы ему лет семь.

Его остановила мысль, что, если Ролан с Ингритт заметят его, он потеряет шанс узнать, о чем у них шла речь. А это вполне могло оказаться чем-то крайне любопытным. Люди вряд ли станут прятаться от посторонних глаз, чтобы обсудить что-нибудь такое, о чем можно говорить на кухне или в прачечных. Чуть-чуть подумав, Олрис юркнул за поленницу, втиснулся в щель между стеной и бревнами – слишком узкую, чтобы в ней поместился взрослый человек, и слишком темную даже для Олриса – и начал осторожно продвигаться к Ролану и Ингритт. Старик говорил совсем негромко, так что Олрису пришлось немало постараться, чтобы различить сперва отдельные слова, а после этого и фразы.

Ролан говорил:

– …И тогда государь наш Тэрин сказал тем, кто оставался в Лисьем логе – обещайте, что будете охранять моего сына. Если я погибну, как погибли мои братья, то когда-нибудь он станет вашим королем.

Олрис в своем укрытии весь превратился в слух.

– Гвины хотят, чтобы все думали, будто они убили маленького принца, когда вошли в Лисий лог, но это ложь, – продолжал Ролан так спокойно, будто сообщал своей соседке всем известный факт, а не повторял крамольнейшие слухи, за которые вполне можно было поплатиться головой. – На самом деле, когда они жгли Древесный город, сына Тэрина там уже не было.

– Да-да, я знаю, айзелвиты говорят, что сына Тэрина забрал с собой великий чародей, который обещал, что однажды король вернется в Эсселвиль и восстановит справедливость, – Ингритт тихо, но сердито фыркнула. – Я даже слышала, что этот чародей унес наследника в волшебный замок Лейривалль, где живут Вальды… или Альды?.. Да неважно! В любом случае, этот ваш маг – такой же вымысел, как и король, которого вы ждете.

– Нет, Ингритт, это отнюдь не вымысел. Сын Тэрина действительно вернется в Эсселвиль и станет нашим королем.

– Ты правда в это веришь? – с досадой спросила Ингритт, забывая приглушать свой голос. – Тогда объясни – почему этот ваш наследник не вернулся до сих пор, хотя прошло уже по меньшей мере двадцать лет?

– Всего лишь восемнадцать, – ничуть не обидевшись, поправил Ролан. – Даже чуть поменьше…

– Хорошо, пусть будет восемнадцать, сути дела это не меняет. Что это за король, который позволяет врагам править его королевством и распоряжаться жизнью его подданных?!.. Вот ты… Тебе сломали ногу, тебя держат здесь, словно собаку на цепи, но сыну Тэрина – где бы он сейчас ни был – нет до этого никакого дела. Знаешь, что я думаю?.. Что айзелвиты никогда не смогут возвратить себе свободу, пока будут возлагать надежды на каких-то магов или королей. Вы просто выдумали себе утешительную сказку, чтобы не сойти с ума от полной безнадежности, но теперь эта сказка обернулась против вас. Если бы айзелвиты перестали ждать неведомо чего, они бы, может, давно взбунтовались против Дель-Гвинира.

«Она что, с ума сошла?!» – с негодованием подумал Олрис, с трудом сдерживаясь, чтобы не выдать свое присутствие.

– Ингритт, ты ошибаешься, – серьезно сказал Ролан.

– Да? – независимо спросила девушка. – И в чем же?..

– Строго говоря – во всем. Во-первых, мы вовсе не «ждем неведомо чего». С того самого дня, как гвины захватили Эсселвиль, они ни одного дня не прожили в покое – спроси хоть у своего отца. Во-вторых, история про сына Тэрина и чародея, который забрал его с собой, чтобы спасти наследника от гибели – вовсе не вымысел. Я был при этом.

– Ты?!

– Да, я. Я попал в плен к вашему королю, когда вы захватили и сожгли Древесный город. Но до этого я ковал мечи для айзелвитов, защищавших Лисий лог, и своими глазами видел мага, которого ты считаешь вымыслом. Если, конечно, ты не думаешь, что я тебя обманываю.

– Нет, я так не думаю, – помедлив, ответила Ингритт. – Но, даже если все было так, как ты рассказываешь, это ничего не значит. Может, ваш король давно погиб, а может быть – просто забыл про вас. Иначе он бы уже двадцать раз вернулся.

– Ну, почем нам знать?.. Может быть, он и впрямь вернулся. Может быть, он сейчас в Лисьем логе. Или на пути туда.

– Ну ты даешь… – пробормотала Ингритт. Олрис словно наяву увидел, как она покусывает кончик своей темной косы – так она делала всегда, когда бывала чем-то сильно озадачена. – Ладно. Я постараюсь достать то, что ты просил. Но для этого понадобится время.

– Ничего, я подожду. Спасибо, Ингритт.

– Не за что, – судя по звуку, Ингритт встала на ноги и отряхнула приставший к штанинам сор. – Мне пора идти. До встречи, Ролан.

Олрис в своем укрытии презрительно выпятил нижнюю губу. Ингритт очень часто говорила такими короткими, отрывистыми фразами. Наверное, ей казалось, что так она выглядит взрослее и солиднее.

Противная девчонка… Вечно корчит из себя черт знает что.

Олрис с мрачным удовлетворением подумал, что Ингритт вела бы себя с ним повежливее, если бы могла представить, что однажды от него будет зависеть ее собственная жизнь. Стоит ему кому-нибудь рассказать о разговоре, который он только что услышал – Ингритт с этим старым колченогим айзелвитом вздернут на одном и том же дереве. И поделом было бы этой дуре! Но, на ее счастье, он не какой-нибудь доносчик, и не станет мстить за прошлые обиды.

А вот айзелвит – совсем другое дело. Ролан явно что-то замышляет, да еще и Ингритт втягивает в свои пакостные замыслы. Этому нужно помешать.

Дождавшись, пока Ингритт уберется со двора, Олрис рывком протиснулся сквозь щель – рубаха затрещала и, кажется, порвалась у ворота, но сейчас подобные мелочи не могли отвлечь его внимания. Олрис остановился перед Роланом, не успевшим подняться с низенькой скамейки, и хмуро посмотрел на него сверху вниз.

– Я все слышал! – грубо сказал он. На всякий случай он остановился на таком расстоянии от Ролана, чтобы старик не мог схватить его, даже если бы ему каким-то чудом удалось одним резким движением подняться со скамейки. Ролан, правда, калека, но руки у него сильные. А дело, о котором идет речь, достаточно серьезно, чтобы оружейник потихоньку придушил его и бросил тело за поленницей.

Но Ролан не походил на человека, который собирается кого-нибудь душить. Он смотрел на Олриса, и по его лицу никак нельзя было понять, о чем он думает. Это необъяснимое спокойствие ставило мальчика в тупик.

– Что ты просил у Ингритт? – резко спросил он.

– Чтобы она достала у отца мазь для моей больной ноги, – спокойно отозвался Ролан, чуть заметно кивнув на свою вывернутую ступню.

Олрис озадаченно сморгнул. Но почти сразу разозлился.

– Врешь! Я что, по-твоему, совсем дурак?..

– Думай, что хочешь, но я в самом деле просил только мазь, – возразил айзелвит, пожав плечами.

Олрис почувствовал непривычную растерянность. Кто знает, может быть, кузнец и правда просил только мазь. Судя по тому, как выглядит его нога, она действительно должна доставлять айзелвиту массу неудобств. Тогда получится, что «заговор», который он раскрыл – всего лишь несколько неосторожных слов, которые выживший из ума старик сказал этой воображале Ингритт. Причем, если подробно вспоминать подслушанную им беседу, самые рискованные мысли высказывал вовсе не Ролан.

– Мазь или не мазь – это не главное, – сердито сказал Олрис. – Когда я расскажу о том, что ты здесь говорил – тебе не поздоровится.

– Определенно, – согласился Ролан, глядя прямо не него. Глаза у него были карими, как и у Ингритт, но у той они напоминали цветом палую листву, а у старого оружейника были значительно темнее. – Ну так что, побежишь доносить на меня прямо сейчас? Или все-таки подождешь, пока вернется Нэйд?..

Имя Рыжебородого подействовало на Олриса, как удар хлыста. На одну краткую секунду он представил себе Нэйда – с его холодным неподвижным взглядом и квадратной челюстью – и почти против воли выпалил:

– Если ты сделаешь мне нож – я никому ничего не скажу.

Во взгляде Ролана мелькнуло удивление.

– Нож, говоришь?.. Зачем тебе?

– Не твое дело, – грубо сказал Олрис. И, подумав, торопливо уточнил – Но только это должен быть настоящий боевой нож, а не какая-то игрушка. Понимаешь?

– Понимаю, – согласился Ролан.

– Значит, сделаешь?..

Старик задумчиво взглянул на Олриса.

– Ну нет, этого я не говорил.

– Как это «нет»? – Олрис до такой степени не ожидал подобного ответа, что позабыл даже разозлиться.

Ролан поскреб пальцами бороду.

– Пырнуть Рыжебородого – дело нехитрое, но что с тобой сделают дальше – ты подумал? А что будет с твоей матерью?..

Олрис невольно отступил на шаг назад.

– Причем тут Нэйд? Я о нем ничего не говорил.

– А тут и говорить не надо. Тебя аж перекосило, когда я упомянул Рыжебородого. Но лучше бы тебе выкинуть эту мысль из головы – по крайней мере, на ближайшие несколько лет. Ни до чего хорошего она тебя не доведет.

– Я что, просил твоих советов? – вызверился Олрис. – Ты – просто вонючий старый айзелвит с хромой ногой. Я бы прямо сейчас пошел к гвардейцам – но ты слишком жалок даже для того, чтобы на тебя доносить!

Ролан внезапно улыбнулся.

– Может быть… А может быть, ты слишком честен для того, чтобы быть доносчиком. Одно из двух.

Если долгое знакомство с Ингритт научило Олриса чему-нибудь полезному, так это правилу: если не знаешь, что сказать, не следует судорожно придумывать какой-нибудь ответ и выставляться на посмешище, – гораздо лучше состроить брезгливую гримасу, развернуться и уйти. Вот и сейчас он смерил айзелвита презрительным взглядом, развернулся и направился к конюшне, приказав себе не оборачиваться.

* * *

Алвинну нравилось слышать человеческую речь. После мертвой тишины в проклятом подземелье она представлялась почти чудом. Эвеллир явно заметил это, потому что говорил практически все время – вспоминал разные мелочи об императорском дворце, рассказывал что-нибудь о войне или же принимался сравнивать архитектурный стиль Адели и Кир-Кайдэ. Алвинн почти не вслушивался в смысл его слов, поскольку для него был важен прежде всего звук живого голоса.

Время от времени ему казалось, что сам Меченый тоже отлично это понимал.

Еще больше Безликому нравилось смотреть на то, как энониец ворошит угли в камине или полирует новый меч оселком, сидя у стола. Это было так похоже на взаправдашнюю жизнь, что временами Алвинн почти забывал о темном подземелье и случавшихся время от времени визитах Олварга или кого-нибудь из его гвардии. Вне всякого сомнения, эти визиты снились бы ему в кошмарах, если бы Безликие способны были видеть сны. Иногда Алвинну делалось страшно – что, если в какой-то момент морок рассеется, и выяснится, что он по-прежнему сидит на цепи в своей подземной камере, а с потолка размеренно и гулко капает вода?.. В момент одного из таких приступов ужаса он судорожно вцепился в руку энонийца, оказавшегося достаточно близко от его постели. «Все в порядке, это я» – успокоительно заметил Меченый. Он, вероятно, посчитал, что Алвинн задремал и принял его за кого-то из своих тюремщиков. Алвинн, естественно, не стал объяснять южанину, в чем дело.

Единственным, что не нравилось Алвинну, была его беспомощность, из-за которой энонийцу приходилось помогать ему в самых простейших бытовых делах. Вот и сейчас Меченый вышел в коридор, забрал у слуги поднос с обедом и сам занес его в комнату, тщательно притворив за собой дверь. Валларикс выделил племяннику и спасенному им Безликому целую анфиладу комнат в пустующем крыле дворца, чтобы никто не знал, какого рода гостя принимает Меченый.

– Скажи… тебе и в самом деле не противно ко мне прикасаться? – напряженно спросил Алвинн, когда энониец подошел к его постели и молча поставил поднос на одеяло.

Энониец покосился на повязки, которые сам же поменял пару часов назад, и как-то странно усмехнулся.

– Если честно, я привык и не к такому. Надо будет при случае сказать спасибо Рам Ашаду.

Он считал, что человек не может быть хорошим лекарем, если тратит большую часть времени на посторонние дела, и мне пришлось немало постараться, чтобы убедить его обучить меня основам лекарского дела. Первый месяц я вообще ничем не занимался, кроме стирки и скатывания грязных бинтов, ухода за лежачими больными и тому подобных дел. Не самые приятные воспоминания, но можешь мне поверить – от брезгливости подобный опыт исцеляет сразу.

Алвинн удивленно смотрел на южанина. Может ли быть, что Крикс до такой степени не сознает, с кем он имеет дело? Или энониец просто притворяется, что не осознает?..

– На самом деле, я имел в виду совсем другое, – резко сказал Алвинн.

Меченый бросил на него короткий взгляд и покривился.

– Начинается… опять ты за свое.

Алвинн смешался. Это самое «опять» напоминало о беседе, состоявшейся два дня назад, когда «дан-Энрикс» дотащил его до этой комнаты и занялся осмотром. Трудно сказать, много ли энониец смыслил в медицине, но с перевязкой ожогов и ран он управлялся, как завзятый лекарь, а в самом начале почти силой напоил Безликого какой-то дрянью, от которой по телу растеклось пугающе приятное тепло.

На тот момент Безликому казалось, что он даже Олварга не ненавидел так, как Меченого. Олварг всего-навсего не давал ему умереть, тогда как Рикс хотел, чтобы он жил. Желания самого Алвинна ни первый, ни второй в расчет не принимали.

– Что за отраву ты мне дал? – процедил он, прекратив отплевываться.

– Просто твисс, – ответил энониец. – Хотя, возможно, лучше было бы достать обычного люцера. Подождем. Действие наступит примерно через четверть часа, и тогда я смогу вправить тебе вывих. Не могу понять, вроде это была не дыба, но сустав…

– Ты вообще, по-моему, не отличаешься особенной понятливостью! – яростно оскалился Безликий. – Я уже сто раз сказал, что не нуждаюсь в твоей помощи. Убей меня, проклятый полудурок, или ты об этом очень пожалеешь. Я тебя прикончу, как только сумею встать.

Меченый выразительно пожал плечами.

– Ты сначала встань.

Алвинн собрал остатки сил и попытался отпихнуть его руку, промокающую рану над ключицей, но Крикс этого даже не заметил.

– Будь ты проклят, – процедил Безликий. – Чтобы тебя заживо сожгли, а прах развеяли по ветру… Нет, чтобы тебе и всем твоим близким помереть от «черной рвоты». Чтоб тебе лицо собаки обглодали вместе с этим омерзительным клеймом. Чтобы тебя…

Крикс хмыкнул.

– Может, хватит для одного раза?..

Алвинн пропустил эти слова мимо ушей и продолжал в том же духе, делая перерывы только для того, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха. Язык у него работал как бы сам собой. Алвинн подозревал, что приступ неожиданного красноречия был как-то связан с действием люцера – даром, что ли, эту дрянь использовали при допросах с ворлоком?.. Когда все ужасы, которые он мог измыслить для дан-Энрикса, закончились, он перешел на обычную брань, следя только за тем, чтобы не слишком явно повторяться. Крикс сперва посмеивался, но потом поток непрерывных оскорблений начал его раздражать. Он ничего не говорил, но Алвинн, как и все Безликие, прекрасно чувствовал любые негативные эмоции. Он уже предвкушал, как энониец будет злиться все сильнее, и в конце концов взорвется, но вместо этого тот внезапно успокоился.