Текст книги "Гидеон. В плену у времени"

Автор книги: Линда Бакли-Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Но даже если вы не верите мне, – сказал мистер Скокк, – то неужели желание вашей жены и вашего сына для вас ничего не значат?

Монферон глянул на него.

– Вы хорошо объяснили мне, что хотели бы вернуть меня в Лондон, сэр. Думаю, я уже вам ответил.

Питер положил руку на руку отца и прошептал:

– Лучше больше ничего не говорить.

– Да будет свет! – неожиданно вскричала Кэйт.

Она включила фонарик и направила свет на галерею. Монферон изумленно следил за лучом. Осветилась паутина по углам, заплясали длинные тени. В луче света видно было, как летают пылинки. Монферон подошел к Кэйт и протянул руку.

– Вы мне позволите?

Кэйт протянула фонарик, и маркиз осветил балку, пересекающую комнату, осветил вещи поблизости, невдалеке и в конце холла. Кэйт быстро взяла у него фонарик и открыла крышечку, чтобы показать батарейки.

– Видите? Здесь хранится электричество, думаю… Это называется батарейки. Это, конечно, дешевый фонарик – можно купить и получше.

– Если бы я только мог показать его Вольта! – воскликнул Монферон.

Кэйт улыбалась. Она радовалась, что предмет из двадцать первого века пригодился.

– А это мобильный телефон. С его помощью можно разговаривать с людьми на другом конце света… Конечно, тут им нельзя воспользоваться. Но я могу настроить его, чтобы он играл музыку.

Кэйт протянула Монферону мобильный телефон. Звуки любимой музыки Миган разнеслись в холле. Маркиз онемел. Он рассматривал два чудесных предмета, потом, взяв рюкзачок Кэйт, стал застегивать и расстегивать молнии.

– Вы задали работу моей голове, есть о чем подумать, – сказал Монферон. – Предлагаю продолжить нашу дискуссию утром. Впрочем, мой ответ останется тем же. Я не могу покинуть шато де Хьюмиэйр. Я бы с огромным удовольствием изучил бы ваше устройство, но, знаете, величайшая мудрость заключается в том, чтобы понимать истинную цену вещей. В этом случае цена слишком высока.

Кэйт, Питер и мистер Скокк в отчаянии переглянулись. Неужели их путешествие было напрасным? Мистер Скокк открыл рот, чтобы поспорить, но Питер положил руку ему на плечо и покачал головой.

Спать было не очень удобно. Чтобы както согреться, взяли пыльные простыни. Кэйт слышала, как маркиз вертелся с боку на бок, несомненно, пытаясь найти смысл во всем, что услышал и увидел в этот вечер. Два или три раза она видела, как под простыней Монферона зажигался фонарик – он взял фонарик с собой в кровать! Кэйт про себя посмеялась. Может, подарить ему?

Заснуть Кэйт не могла. Ей вдруг вспомнилось, что днем Ханна однажды обратилась к Джошуа, как к «мистеру Питеру». Это случилось перед ударом молнии. «От Джошуа ничего не добьешься, попробую добиться правды от Ханны», – решила она.

Кэйт спала урывками, ей снилось, что она вернулась домой. Она видела ферму в Дербишире в конце туманного зимнего дня. Последние лучи солнца поблескивали на плитках крыши и на голых ветвях деревьев. В кустах раздавалось сладкое пение малиновки, еще был слышен звук бегущего ручья. Захрустел гравий на дороге, и она увидела папу и Питера в большом полицейском фургоне. Из фургона вышли инспектор Уилер и сержант Чадвик… Выскочила Молли, радостно залаяла и помчалась к дому. Питер, изумленно оглядевшись, остановился на дороге, будто не знал, что ему делать. У двери дома стояла темноволосая женщина, которая была незнакома Кэйт. Когда женщина увидела Питера, она вскрикнула и побежала к нему, раскинув руки. «Мам!» – крикнул Питер. И они вцепились друг в друга, всхлипывая, смеясь и чтото выкрикивая от радости. А потом Кэйт увидела собственную маму, и папа пошел к ней. «Кэйт?» – проговорила мама. Папа медленно покачал головой. Мама прижала руку к губам, и ее глаза наполнились слезами. Молли, лая, как безумная, бегала от одного человека к другому…

Кэйт проснулась. «Не плачь, мама, – сказала она про себя. – У меня все в порядке. Пожалуйста, не теряй надежды. Мы найдем возможность вернуться домой!»

Ей еще никогда не снились такие сны. Этот сон казался более реальным, чем жизнь… Образы были живые и кристально ясные, цвета – яркие и сочные. По сравнению с обычными снами, которые оставляют такой слабый след, что малейшее дуновение сознательной мысли сдувает их прочь, память об этом сне была прочной.

Кэйт лежала и прислушивалась к ритмичному дыханию своих спутников. Огонь почти потух. На каминной решетке догорали последние красные угольки. Сквозь высокие окна лился лунный свет, окрашивая гору мебели в серебристоголубой цвет… Вдруг Кэйт поняла, с той уверенностью, которую ощущаешь, когда окончательно складываешь паззл, поняла каждой частичкой своего существа – это не сон. Она может видеть будущее!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Том спасает Энджели

Дегтярник получает отказ

В эту ночь Том был в квартире один. Он лежал в углу огромного дивана, задрав колени, а белая мышка быстро бегала вверхвниз по его ногам. Время от времени Том набирал пригоршню жареных орешков кешью – его недавнее открытие. Он предложил мышке орех, и она немедленно стала его грызть, поворачивая в тоненьких лапках. Том не мог понять, почему люди обращают такое внимание на его мышку. Энджели жаловалась, что мышка пахнет. Том поднял мышку за хвост и понюхал ее животик – он не чувствовал никакого запаха. Гораздо хуже, что изза мышки возникли неприятности с Синекожим. Тот хранил связку двадцатифунтовых банкнот в картонной коробке в буфете, и когда полез в коробку, чтобы заплатить бывшему моряку – пилоту вертолета, обнаружил, что банкноты усыпаны какашками мыши, а деньги по краям обгрызены. Не сказать, чтобы Синекожий очень аккуратно обращался с бумажными деньгами, их могло сдуть ветром или они могли сгореть. Золото, которое можно надкусить, проверить, чистое ли оно, чей вес ощущаешь на ладони и которое греет карман, было лучше. Но разве мышка виновата? Откуда ей знать все это?

Том в конце концов перестал бояться пульта управления ТВ и сейчас держал его в вытянутой руке и перескакивал с канала на канал, но не оченьто понимал, что смотрит. Просто волшебный ящик не давал ему чувствовать себя одиноким. Когда персонаж ТВ указывал пальцем на чтото вне экрана, Тому трудно было не оглянуться, чтобы посмотреть, на что ему показывают. Если Энджели видела это, она разражалась смехом. Она обожала то, что называла «ситком». Иногда Том стоял в дверях и наблюдал, как Энджели смотрит телевизор. Его удивляло, что она может, глядя в одиночестве на плоский стеклянный экран, громко смеяться. Том воспринимал это как сигнал к тому, что и он должен найти нечто очень смешное в телевизоре. Но чаще всего он не понимал тамошних шуток. И сомневался, сможет ли когданибудь понять.

Коечто в двадцать первом веке смущало и тревожило Тома, например: общественный транспорт, супермаркеты и кофейни, где люди обязательно выстраивались в очередь за ним, пока он соображал, как ему заказать кофе. С другой стороны, никогда, даже в самых диких своих мечтах, Том не представлял, что будет жить с такими удобствами. У Энджели была комната в небольшой квартире деда. Окна комнаты выходили на железнодорожную станцию. Энджели говорила, что Том живет в роскоши. Синекожий богател, думал Том, от продажи картин, которые доставал ему лорд Льюксон, мог бы и Энджели купить квартиру. Такую, как эта. Ей бы это понравилось. Хотя бы в соседнем доме…

Время от времени Том вспоминал, как он жил в грязном полуразрушенном доме на ДруриЛейн вместе с бандой Каррика. Спал на холодном, сыром полу на кучке соломы, а постоянными его компаньонами были вши, мухи и голод. За исключением редких случаев, когда братья Каррики позволяли ему посидеть в таверне «Черный лев», он мерз с октября по апрель. А здесь было уютно, тепло, чисто и светло. Он понюхал свой рукав – пахнет мылом! Том ущипнул себя за талию и ощутил в пальцах мясо, а не только кожу! Кто бы мог подумать? Он благословлял день, когда встретился с Синекожим. Том громко рассмеялся. Сколько еще он пробудет тут? И придется ли однажды вернуться в старую жизнь?

Обычно на звонок телефона отвечали Энджели или Синекожий, так что, когда телефон зазвонил, Том вскочил с дивана и беспомощно встал около телефона. Рука его накрыла трубку, но он не решался ее поднять. Телефон прозвонил четыре, пять, шесть раз и замолчал. Том с облегчением вздохнул, но автоответчик щелкнул, и раздался голос Энджели:

– Том! Том!!! Подними трубку. Пожалуйста!

Голос был испуганный, задыхающийся. Том поднял трубку.

– Энджели, – сказал он.

– Ты должен мне помочь, Том! Тут за мной ктото…

Она говорила на бегу, и у нее то и дело перехватывало дыхание.

– Где ты? – закричал Том. – Я сейчас же приду.

– Шшш! Пока помолчи…

Некоторое время Том слышал только неясные звуки – отдаленный шум автомобильного движения, звук захлопнувшейся двери, шагов, отдающийся эхом на пустынной улице, – но он не оченьто понимал, что все это значит. Он стал быстро одеваться и снова услышал голос Энджели. Похоже, она успокоилась.

– Все в порядке. Ложная тревога – он ушел. Я его не вижу.

– Кто?

– Тот подонок, который тогда напал на меня в метро. Помнишь, я тебе рассказывала, как Вига Риазза вывихнул плечо одному из этой банды?

– Да, помню.

– Это был он. Должно быть, преследует меня.

– Скажи мне, где ты сейчас! – закричал Том. – Если он тебя обидит, я…

– Не волнуйся! Говорю тебе, я его не вижу. Я уже в двух минутах от дома. Если поставишь чайник, я приду, когда он закипит.

– Нет! Позволь мне встретить тебя! – попросил Том, но Энджели отключила телефон.

Том, как робот, подошел к раковине и налил воду в чайник. Затем он, будто безумный, пару минут метался по кухне. Достал кружку Энджели и положил туда пакетик с чаем. Минуты тянулись как часы. Откуда ей знать, ушел ли тот парень? А если он поджидает ее в темном закоулке? Так всегда делала банда Каррика… Том больше не мог выносить муки ожидания. Он кинулся к лестнице, но притормозил перед лифтом. Если Энджели в беде, он не может тратить время на то, чтобы спускаться с двадцать второго этажа по лестнице. Лифт пришел. Нужно только нажать на кнопку, чтобы двери открылись. Он видел, как это делали Синекожий и Энджели… У него выступил пот. Нет! И он побежал по лестнице. Снизу, отдаваясь эхом по пожарной лестнице, долетели звуки драки. Он остановился и прислушался… Показалось? Выбора нет. Том повернулся на каблуках, проскочил марш лестницы и нажал кнопку. Двери с шипением открылись, и он зашел в лифт.

Когда двери закрылись, сердце Тома подпрыгнуло к губам. В ловушке! И один. Он глубоко вздохнул и стал ждать. Ничего не происходило! А что теперь делать? Его охватила паника. Он увидел длинный ряд освещенных лампочек и понял, что нужно нажать на одну из них. Чайники, телефоны, ТВ, душ – все имело кнопки, которые заставляли их работать. Но какую же нажимать? И что случится, если он нажмет не ту? А ведь Энджели в смертельной опасности! Так, цифры означают номер этажа. Один? А что значит буква «3»? Всетаки, наверное, нужно нажать 1… Том нажал кнопку номер 1 и, закрыв глаза, сжал кулаки. Заработали механизмы, и лифт двинулся. Началось! Том раскинул руки, уперся в стены, на случай если лифт ударится о землю… Но через несколько секунд он уже не чувствовал никакого движения. Двери медленно разъехались, и он выскочил из лифта в узкий коридор с лестницей в конце.

Том помчался вниз по лестнице через три ступеньки, но услышал глухие звуки, раздающиеся сверху. Он резко повернулся и побежал наверх. На площадке перед следующим пролетом Том увидел светловолосого парня, который повалил Энджели на ступеньки лестницы. Энджели кричала, схватившись за затылок, парень тащил ее за волосы, потом прижал к стене и уперся рукой ей в ключицу. Из носа Энджели капала кровь. Парень отвел правую руку для удара. Энджели извивалась, пытаясь отвернуть лицо к стене.

– Говорил тебе, что проучу…

Том перелетел последние шесть ступенек, вспрыгнул на спину парню и схватил его правую руку прежде, чем тот ударил Энджели. На мгновение Том глянул в бездонные глаза Энджели, наполненные ужасом.

Парень потерял равновесие и покачнулся, Энджели выскользнула и отбежала по лестнице на один пролет. Парень был не меньше чем на фут выше Тома и по крайней мере вдвое тяжелее. Он стряхнул с себя Тома и, не встретив сопротивления, схватил его за запястье и с силой оттолкнул. Том упал на спину и покатился вниз, пересчитав все ступеньки и в конце концов ударившись головой об угол стены. Отвратительный звук удара взлетел вверх по лестничной клетке. Энджели кинулась к Тому и, опустившись на колени, прижалась щекой к его груди. Кровь Тома испачкала ее майку. Энджели попыталась нащупать пульс на запястье, на шее… И в диком отчаянии уставилась на парня.

– Ты убил его! – завопила она.

Парень начал медленно спускаться по лестнице, неотрывно глядя на белое лицо Тома.

– Я не виноват! Я не хотел!

Энджели вскочила и ударила парня кулаком в грудь.

– Убийца!

Он грубо оттолкнул ее.

– Когда увидела тебя первый раз, сразу подумала, что ты – беда. Ты приносишь несчастье…

Парень помчался вниз и исчез. Энджели тяжело опустилась на пол. Сидя на корточках, она держала руки Тома в своих. По ее бледному лицу текли кровь и слезы, губы дрожали. Неизвестно, сколько времени она так просидела. Она пошевельнулась, когда раздался звук лифта. Ктото вызвал лифт и может вотвот оказаться здесь. Энджели испугалась: ведь ее могут посчитать виновной. Рисковать нельзя, нельзя, чтобы ее здесь обнаружили. Она уже ничего не может сделать для него. Энджели встала, но глаза ее уловили какоето быстрое движение. В вырезе свитера Тома появилась его белая мышка, подергивающая усиками. Энджели поколебалась, но все же наклонилась и схватила крошечное создание. Затем очень нежно поцеловала холодный лоб Тома.

– Прости меня, Том… Прости за все…

И никем не замеченная, вся в слезах, Энджели вылетела из дома.

Это было воскресенье, и большинство лондонцев спали под толстым одеялом свинцовосерого облака, которое, как и прогноз погоды, не изменялось. Гайдпарк был пустынен, если не считать нескольких человек, бегающих трусцой. Дегтярник, с горьким выражением на лице, зло поджав губы, шагал вокруг Серпентайна. На другой стороне озера одинокий пловец с плеском нырял в ледяную воду. Резко кричала шотландская куропатка, крик ее разносился по всему парку.

Прошлым вечером Дегтярник был приглашен в Мэйфэар отобедать с антрепренером, который выразил интерес к картинам Джорджа Стаббса. Дегтярник надеялся, что уйдет оттуда с заказом для главного вора искусства и приглашением стать членом самого недоступного клуба в Лондоне. Однако лицемерный, надменный господин смотрел на свой выдающийся нос и произносил длинные речи, пока терпение Дегтярника не лопнуло. Ему по крайней мере удалось обидеть этого господина, прежде чем четверо ливрейных головорезов выпроводили его из клуба и выбросили на мостовую. Дегтярник попытался остановить кэб, но кивок швейцара означал, что ни одно такси здесь для него не остановится. Пришлось идти по улице, ловя косые взгляды. Отзвуки оскорбления все еще звенели в ушах.

– Вы – подонок, – сказал Дегтярнику антрепренер. В его лице было нечто, напоминающее Дегтярнику тощего орла. Величие, жестокость, презрение. Как и лорд Льюксон, он был денежным мешком. И в том и в этом веке Дегтярника выводили из себя незаслуженные привилегии.

– Вы накипь на земле и останетесь ею. Как только вы могли подумать, что я говорил всерьез? Никого не одурачат ни ваша наличность, ни часы «Ролекс», ни ваши модные апартаменты и дизайнерские лейблы, которые, как вы думаете, принесут вам успех. Вы что, действительно думаете, что мы потерпим вас в клубе? Воображаете, что испугаете меня грязным шантажом? В наш клуб в разное время были вхожи величайшие политические умы, ученые, юристы с прекрасной родословной… Но выто кто такой? Я скажу вам, кто вы – вы мошка, ничтожество, комическая нелепость, и мы не дадим вам дышать воздухом, которым дышим сами…

Дегтярник шагал вокруг Серпентайна. После того маленького инцидента он посетил лорда Льюксона и рассказал ему о том, что случилось. Лорд Льюксон лишь предложил Дегтярнику попробовать вступить в другой клуб. Дегтярник собирался сказать, что хотя доходы и влияние, конечно, сами по себе важны, он предпочитает всетаки добыть антигравитационную машину. Разве, обладая подобным устройством, невозможно изменить ход истории? Все эти слова прозвучали у него в голове, но только сейчас эта мысль взошла, как на дрожжах, – сейчас, когда Дегтярник подумал о том, кем он был и кем стал.

Слова антрепренера так сильно ужалили его потому, что тот был недалек от правды. Все деньги мира не могли бы изменить его прошлого: он был вором, талантливым негодяем, который манипулировал людьми. Он был мошенником с черным сердцем, убийцей. Некий человек может вызывать уважение, восхищение, любовь – а он, что внушает он? Страх? Ужас? Отвращение? И почему это должно его заботить? Кем бы он стал, если бы был кротким, уважаемым и тихим, как остальное человечество? Стал бы трудиться и трудиться до могилы? Голодать, живя в хлеву? Умер бы в канаве? Да, он совершал дурное, но мир обошелся с ним еще хуже. Дегтярник задумался – с чего же началась черная полоса? В тот момент, когда его арестовали за преступление, которое он не совершал? Или раньше? После смерти отца, когда он впервые украл ломоть хлеба? Внезапно он вспомнил лицо Гидеона Сеймура, с честными голубыми глазами и спокойным взглядом на мир. Стоило лишь подумать о брате, как он чувствовал прилив злости – вот этого он никак не мог себе объяснить. Почему брат выбрал другую дорогу, а он… Дегтярник старался прогнать эти мысли, но ему не удавалось. А что, если антигравитационная машина могла бы изменить ход истории, изменить ход егоистории… Если бы он мог нажать кнопку и изменить тот самый момент своей жизни, то нажал бы он ее?

Дегтярник наконец услышал давно надрывающийся мобильник. Должно быть, Энджели. Кто еще? Но почему она звонит ему утром, в такое время? Интересно, могла бы она связываться с ним, когда он находится в 1763 году?

– Вига?

– Боже правый, Энджели, а кто еще это может быть?

– Некоторое время я не должна возвращаться в квартиру. У дома ползают полицейские машины и машина «скорой помощи». Произошел несчастный случай…

– Почему у тебя дрожит голос?

Дегтярник молча слушал то, что рассказывала Энджели, и смотрел на воду – на облака и деревья, отражающиеся в ней.

– Вига? Ты меня слышишь?

Дегтярник стоял неподвижно, прижав телефон к уху.

– Вига?

– Видеть тебя не желаю, Энджели…

Наступило долгое молчание, затем Энджели сказала:

– У меня… у меня мышка Тома. Хочешь, чтобы я…

– Его мышка! – заорал Дегтярник. – И его мышка может служить утешением?

Дегтярник швырнул мобильник в середину Серпентайна и кинулся бежать. Он пробежал вокруг половины озера, по маленькому мосту и вдоль РоттенРоу, по той ее грязной части, где и теперь лондонцы выезжали своих лошадей. За ним на блестящем черном жеребце рысью ехала девушка. Дегтярнику захотелось вернуться в свой век, почувствовать лошадиную плоть между коленями и ветер, дующий в лицо. Он схватил удила и столкнул девушку из седла. Она упала спиной на мягкую землю и лежала неподвижно в грязи, пока Дегтярник взбирался на лошадь. Он стянул с запястья золотые часы «Картье» и швырнул их девушке. Они приземлились у нее на животе. Девушка подняла их и стала смотреть то на часы, то на Дегтярника.

– За вашего коня, – сказал Дегтярник и помчался галопом из парка в Найтсбридж.

Он бездумно скакал много миль по тихим улицам Белгрэвии, Челси и Вестминстера. Он скакал и скакал, но как бы быстро ни двигался, пьянящий запах двадцать первого века потерял свою привлекательность, его осквернил дымок отчаяния, которое всю жизнь преследовало Дегтярника и превратило его в то, чем он стал.

Дегтярник позволил взмыленному коню остановиться на северной части Вестминстерского моста. Лондон не изменился, но все в нем имело вкус пыли и пепла.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Заточение в рудники Арраса

Кэйт спасает путешественников

Тайна Питера раскрыта

В спокойствии ночи Кэйт сначала не сообразила, что она растворялась. Это был вовсе не сон. Мальчик Питер и ее отец, прибывшие на ферму, огорченное лицо мамы. В темноте она ощущала, что уцепилась за реальность, которая постоянно менялась, – и что же будет с ней дальше? Что могло быпроизойти еще? Она не хотела видеть будущее. С одной стороны, она испытала облегчение, узнав, что Питер оказался в двадцать первом веке, но что, если она увидит и свое собственное будущее? Что, если увидит нечто ужасное – войны, разрушения, с чем она ничего не сможет поделать, и ей тогда придется жить в постоянном страхе, что это все действительно произойдет? Не хотела она знать и о своей собственной жизни: как она будет жить, выйдет ли замуж, родит ли детей, появятся ли внуки… не хотела знать, как умрут ее родители, как она умрет. Внезапно Кэйт разозлилась на ученых за то, что они спустили с привязи все эти ужасы. Однажды Питер рассказал ей, что рыбы всегда должны плыть – иначе они утонут. Ведь так и с людьми, плывущими по времени? Люди не могут летать, не могут дышать в воде, их жизни развертываются во времени только в одном направлении. Мы и не намерены узнавать, как все будет в конце, подумала Кэйт, и если однажды мы двинулись вперед, то нам нет пути назад. По крайней мере так должно быть…

Кэйт чувствовала себя опустошенной. Как же ей хотелось, чтобы ее сейчас же обняли мамины руки! Как она хотела бы поделиться своими мыслями с Миган. А вместо этого она уносилась все дальше и дальше от той жизни, которую знала и любила. Хуже того, она превращалась в странное, испуганное создание, которое летит в пространстве и времени, как листок под порывом осеннего ветра.

Легче было бы все это вынести, думала Кэйт, если бы она могла както управлять этими непредсказуемыми эпизодами. Она почти сдалась, не пытаясь больше попасть в свое собственное время, после того случая в МиддлХарпендене. То, к чему она была способна, похоже, осталось в 1763 году вместе с Питером. Кэйт задумалась, а не может ли она заставить себя двинуться вперед? Она попыталась вообразить, как отделяется от широкой реки времени, как выходит из нее и погружается в нечто стремительно несущееся вперед. Но у нее ничего не получилось, по крайней мере так она думала.

Ханна храпела, а мистер Скокк чтото невнятно бормотал. Даже позвал Питера. Кэйт боялась заснуть и в конце концов решила подняться и обследовать дом. Она вскарабкалась по лестнице, побродила взадвперед по коридору, залитому лунным светом, высунула голову в узкую щель в каменной стене, чтобы посмотреть на звезды, и вдруг поняла, что ее попытка двинуться вперед в некотором роде удалась. Кэйт неожиданно обнаружила, что находится в другой комнате с высоким потолком, в которой пахло пылью и сыростью. Полная луна висела в чистом небе, и в ее свете в углу окна Кэйт видела паука. Пока она смотрела на паука, ожидая, что он тронется с места, в ее поле зрения возник четырехугольный двор внизу. Именно в этот момент она догадалась, что понеслась. Во двор вошел человек в полосатых штанах и мягкой шапке. В одной руке он держал пистолет, в другой – горящий факел. Зажатый в тисках времени огонь выглядел, как раздутый кусок шелка… Сорель! Она была уверена. За Сорелем шагали две лошади, которые тащили большую телегу, за телегой шли еще четыре человека. Все застыли на полушаге. Кэйт нечетко видела этих четверых, поскольку они находились наполовину в тени, но все это были крепко сложенные мужчины. Понятна и цель их визита – захват четырех английских шпионов, устроивших заговор с аристократом. Это подняло бы репутацию Сореля среди его революционных друзей…

Кэйт вылетела из комнаты и, перескакивая через три ступеньки, сбежала по лестнице. Она пыталась разбудить мистера Скокка, но это было равносильно тому, чтобы раскачать ствол дерева. Сможет ли она останавливатьдвижение вперед по собственному желанию? Бедная Ханна тоже ничего ей не ответила. Кэйт обежала комнату, выглядывая в окно, посмотрела на электрическую ловушку Монферона, на банки с водой и провода, идущие от них в дом, и подумала, что хорошо бы эту ловушку запустить. Она решила выбежать наружу и разоружить Сореля и его банду, но тяжелая дверь была заперта, и она не могла найти ключей. Ей послышался папин голос. «Напряги головку, Кэйт. В панике ничего хорошего не придумаешь. Хорошо, – подумала она, – я не могу их разоружить, не могу никого предупредить, но мы по крайней мере можем подготовиться…»

К тому времени, когда Кэйт свалилась на Питера, пытаясь вытащить из горы мебели позолоченный стол, двери уже были забаррикадированы. Столы, стулья, сундуки, кипы книг, статуя Венеры, глобус… Питер закричал больше от удивления, чем от боли. И Кэйт с облегчением вздохнула. Она вернулась назад.

– В третий раз, Джошуа! – сказала она. – Вы мой ангелхранитель!

И тут она начала всех по очереди расталкивать.

– Вставайте! К нам идет Сорель с людьми, и они вооружены!

– Это твоя работа, Кэйт? – удивленно воскликнул мистер Скокк, показывая на баррикаду и борясь с простынями, из которых пытался выбраться.

Кэйт кивнула.

– Скажи на милость, почему ты не разбудила нас, чтобы мы все вместе это сделали?

Раздался сильнейший грохот, и от удара топоров в дальнем конце комнаты посыпались осколки стекла в оконном переплете. Пролезть через окно было легче, чем через дверь. Кэйт стала себя ругать:

– Дура, дура, дура…

Монферон подбежал к камину и сдернул со стены над ним два меча. Один протянул Питеру. Секундой позже пятеро мужчин с пылающими факелами спрыгнули с подоконника и приставили к головам пленников пистолеты.

Колеса тяжелой телеги крутились по разбитой дороге. Правил конями Сорель, двое мужчин шли впереди с горящими факелами, а двое шли сзади, охраняя пленников. Руки пленников были связаны. В холодном воздухе после вчерашнего дождя от земли поднимался призрачный туман. В тишине ночи квакали лягушки. Когда они подъезжали к Аррасу, из яблоневых садов донеслась песня соловья. Сначала путники очень испугались за свои жизни, но неизменная учтивость и спокойное отношение к происходящему Монферона несколько успокоили их. Питер держал руки Кэйт в своих руках и каждый раз, когда их глаза встречались, ободряюще улыбался. Монферон произвел большое впечатление на Питера: у маркиза крепкие нервы и великолепная интуиция, и он знал цену Сорелю. Монферон не сумел убедить Сореля в том, что причина визита английских гостей не шпионаж, а наука. И тогда он похвалил бдительность Сореля как истинного гражданина и согласился, что все поедут вместе с ним при условии, что их дело будет официально представлено властям прямо с утра.

Однако Сорель, будучи подозрительным по характеру, взял путешественников под стражу. Он немного напоминал Кэйт предводителя банды Каррика, Джо, – так же не доверял всем, даже своим людям. Пришедшие с ним мужчины добродушно и в основном с уважением обращались к ним, как к «гражданам». Всетаки маркиз де Монферон – уважаемая персона в их местности, и это не могло быстро стереться в памяти. Впрочем, Сорель вообще был очень гадким. Он сплевывал на пол, стараясь попасть на туфли Монферона, не позволил взять с собой ничего. Правда, Кэйт, пользуясь темнотой, ухитрилась спрятать в подкладке платья несколько вещичек из рюкзака.

Монферон убеждал всех, что раз Сорель действовал только по своей инициативе и не привез с собой официального приказа на арест, то власти должны будут освободить их этим же утром. Кэйт открыла было рот, чтобы рассказать мистеру Скокку о своем предвидении будущего, но сообразила, что это неподходящий момент. Тем временем Монферон стал чтото напевать.

– Меня радует, что вы сохраняете такую бодрость духа, сэр! – сказал мистер Скокк.

– Счастье, как и несчастье, во многом столь же зависит от характера человека, сколь и от фортуны…

И вот они въехали в Аррас. Монферон указал на молодое деревце, окруженное для защиты железным ограждением.

– Созерцайте, – сказал он. – Дерево Свободы. Я видел, как его сажали весной во время большого праздника. Тогда я последний раз осмелился открыто приехать в город. Мне жаль человека, который отвечает за то, чтобы это деревце выжило…

Вскоре они остановились на большой площади, со всех сторон окруженной домами во фламандском стиле. Гроза омыла небеса, бархатное небо было усеяно звездами. В ярком лунном свете можно было разглядеть расписные изогнутые фронтоны домов, а внизу – аркады, которые защищали прохожих от стихии.

Сорель исчез в узком проходе, оставив своих людей охранять арестантов. Его шаги эхом отдавались в ночи.

– Боюсь, он решил, что нас оставят дожидаться утра в подземных туннелях, – прошептал Монферон. – Умоляю, не пугайтесь, когда они поведут нас под землю. Здесь давнымдавно существуют меловые рудники, и туннели под городом протянулись на многие мили. Люди хранят там сыр и вино, а теперь, похоже, и тех, кого подозревают в антиреволюционных настроениях.

– Так нас бросят в подземную тюрьму, мисс Кэйт? – спросила Ханна.

– Если это и случится, уверена, маркиз скоро нас освободит.

Питер посмотрел на отца и на Монферона.

– Нас трое против четверых, – прошептал он. – Не лучше ли, пока не поздно, попробовать сбежать?

«Пять против четверых!» хотела сказать Кэйт, но удержалась: в этих обстоятельствах не стоило критиковать Питера.

Мистер Скокк поднял связанные руки и покачал головой:

– Мы безоружны… Шансов нет.

– Сорель будет только рад, у него появится повод застрелить нас, – сказал Монферон. – Такой поступок можно расценить как признание нашей вины. Не бойтесь, люди Арраса обладают здравым смыслом, у них добрые сердца. Когда нас доставят к властям, мы докажем свою правоту.

Кэйт обернулась к мистеру Скокку:

– Я должна, пока есть возможность, кое о чем вас спросить. У мамы Питера короткие черные волосы и челка? Вроде такой?

И она провела рукой по лбу.

– Да, – сказал озадаченный мистер Скокк.

– Пожалуй… пожалуй, лучше рассказать вам коечто сейчас, может, больше не представится случая. Этой ночью я видела будущее. Просто поверьте мне, это правда. Я видела все так ясно, будто сама была там. Мой папа привез Питера домой. Я видела, как они приехали на ферму, и видела Питера, бегущего в объятия его мамы.

У Питера сжалось сердце, а Ханна многозначительно посмотрела на него.

– Господь услышал молитвы, – сказала она.

Мистер Скокк не знал, как ему на это реагировать.

– Прости, Кэйт, но как это возможно?

– Поверьте мне на слово. Еще никогда в жизни я не была так уверена – Питер в безопасности.

Мистер Скокк критически посмотрел на Кэйт. Она говорила так искренне и убежденно!