Текст книги "Хитклиф"

Автор книги: Лин Хэйр-Серджент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Поначалу я запаниковал, но, когда первое потрясение прошло, понял, что опасения мои нелепы. Я повёл себя как преступник, хотя совесть моя чиста. Я не был связан с договором и, уйдя с Грозового Перевала, не нарушил общественных установлений. Моё положение в Торнфилде, хотя и странное, тоже не противоречит закону. Я называюсь настоящим именем, по крайней мере, тем именем, под которым себя знаю, – весь обман на совести мистера Эра, которому вздумалось выдать меня за своего племянника.

Но как предотвратить разоблачение со стороны молодого Линтона? По здравом размышлении я счёл, что это не так и сложно. Если он не ляпнет что-нибудь сдуру в первую же секунду, то дальше мистер Эр заткнёт ему рот своими представлениями – он назовёт меня своим племянником, а наследник Мызы Скворцов не станет в лицо обвинять во лжи человека, к которому приехал в гости. Это противоречило бы всему воспитанию молодого Линтона. Последующие, более вежливые расспросы я сумею упредить. Значит, главная моя забота – это чтобы он не проговорился в минуту встречи, дальше всё получится само собой. Я вспомнил, когда мы были детьми, неженка Линтон разревелся из-за того, что я капнул на него горячим яблочным соусом; с тех пор мы оба повзрослели, но его и теперь несложно будет припугнуть.

Мне пришлось на время отвлечься от своих мыслей. Мистер Эр встал и снова заговорил. Надо было его выслушать.

Он попросил дойти с ним до дома, который теперь погрузился в полную темноту, и только у двери горела свеча.

На пороге он обернулся и подчёркнуто вежливо пожал мне руку.

– Сегодняшняя вечеринка в конюшне была последней, – сказал он. – Придётся распрощаться со старыми привычками. С завтрашнего дня вы ужинаете со мной в большом доме.

Итак, через год я сделал ещё один шаг от скотского общества к человеческому. Достоин ли я этого, ещё предстояло доказать.

Я поблагодарил мистера Эра и впотьмах двинулся к себе. Мысли водоворотом проносились в моей голове, меня обступили видения будущего. Вдруг я понял, что на дорожке кто-то есть. Джон догнал меня и пошёл рядом.

– Я хочу вас кое о чём спросить, – начал он.

– Спрашивай, – ответил я. У меня не было настроения препираться, не то я спросил бы, кто дал ему право задавать мне вопросы и вообще откуда он взялся здесь в такую пору.

– Мистер Эр говорил с нами во время чая. Он сказал, что вы его племянник, который долго пропадал и теперь нашёлся.

– И что?

– Правду ли он говорил?

Я повернулся к Джону, хотя и не мог видеть его в темноте.

– Джон, зачем ты меня об этом спрашиваешь? Какая разница, правду сказал твой хозяин или ложь? В Торнфилде его слова – альфа и омега, начало и конец. Так это есть, так должно быть, и довольно с нас.

– Хозяин затеял тонкую игру.

– А если и так? У меня своя игра, да и у тебя тоже, если на то пошло.

– Игры играми, но все козыри у мистера Эдварда. Смотрите, мистер Хитклиф, не попадите впросак.

Он положил руку мне на плечо, но я сбросил её и пошёл прочь. Я устал от его карканья; всё, что он знал или подозревал, было пустяком по сравнению с предстоящим мне через неделю.

Значит, мне оставалась неделя на приятные размышления – как меня унизят, ославят выскочкой, а моего хозяина – предателем сословных интересов. А то можно пофантазировать, заглянуть на месяц вперёд и представить, как я буду болтаться на виселице за убийство Эдгара Линтона – ну может же случиться так, что я в запальчивости прирежу своего врага. С другой стороны, а вдруг я сумею превзойти себя и всех остальных, утру нос Линтону и ему подобным, стану самым гордым джентльменом на белом свете.

Однако, как ни странно, шли дни, а я подзабыл обо всём этом и думать. Повинуясь внутреннему побуждению, я предоставил встречу с Линтоном будущему и всецело углубился в прошлое. И оно тревожило меня куда больше.

Кэти, я писал, что бросил тебя и бежал с Перевала после того, как подслушал твои слова. Ты говорила, что предпочитаешь общество Линтона моему и что выйти за меня значило бы унизиться. Эти роковые слова толкнули меня к действию; эти слова я запомнил – но что ты говорила перед ним?

Я дремал, незамеченный, на лавке неподалёку от скамьи, где ты беседовала с Нелли. Твой голос ворвался в мои сновидения и окончательно разбудил меня, когда ты произнесла моё имя. Затем я услышал фразу, которая перевернула мою жизнь.

Но что было до этого? Сейчас, когда я ждал Линтона, мозг мой поневоле припоминал то, что постарался сразу забыть: узнай я это год назад, сердце моё бы разорвалось, меня бы просто не стало. Однако теперь, понуждаемый новообретённой силой, я поневоле вспомнил.

Ты помолвлена с Эдгаром Линтоном.

Ты сказала Нелли, что он сделала тебе предложение. Ты сказала ей, что согласилась.

Возможно ли это? Неужели я действительно это слышал, или злодейка-память, спекулируя на моих страхах, сыграла со мной недобрую шутку? Что ты кокетничаешь с Линтоном, для меня не новость, ты мучила меня этим не один год, но неужто это кокетство зашло так далеко?

Возможно ли? Или мне примерещилось? Снова и снова я вспоминал всю сцену – смертельную усталость, с которой я повалился на жёсткую лавку, отупение, забытьё… звуки голосов… радость от того, что слышу тебя… Нелли говорит, что меня здесь нет… Всё это было, не так ли? И тогда…

Дала ли ты Линтону слово в тот день? Об этом у меня до сих пор нет точных сведений, поскольку, как ты прочтёшь дальше, так и не было случая получить их. Теперь неважно. Как ты уже отчасти знаешь, а скоро узнаешь во всех подробностях, я предпринял некоторые шаги, чтобы сделать этот брак невозможным. К тому же завтра мы с тобой соединимся навеки. Что с того, если ты в своё время поводила Линтона за нос? Он ничтожество, пустота, ноль – его невозможно принимать всерьёз. За него бы ты вышла замуж? Это дикая мысль – порождение зловредной фантазии, не памяти.

Однако эта фантазия или воспоминание в некотором роде и утешала меня. В моём страшном сне ты говорила, что выйдешь за Линтона, но говорила и то, что не сможешь этого сделать. Твоя душа взбунтовалась. А я верю в твою душу, потому что она у нас с тобой – одна.

Возможно, это случай произошёл в мире грёз, играющем в моей жизни почти такую же роль, как и реальность. А может, всё было на самом деле? Если так, если ты и впрямь помолвлена с Линтоном, какой же я болван, что бежал, оставив ему поле брани. Однако чем бы я мог помешать? Я не мог предложить тебе стать женой нищего. Я имел право уйти, чтобы выбиться в люди. Но уйти, не предупредив тебя ни словом!

События, которые я сейчас описываю, произошли спустя год после моего ухода. Я верил в неизменность, нерушимость нашей с тобой связи, верил, что ты ЗНАЕШЬ, как я стремлюсь к тебе, ЗНАЕШЬ, что я вернусь – но так ли на самом деле прочна эта связь? Не разуверилась ли ты во мне? Не позабыла ли? Я должен был послать тебе весть, я решил это сделать, как только выведаю у Эдгара Линтона всё и пойму, что написать.

Наконец, за день или за два до приезда гостей мои терзания смягчило неожиданное и даже приятное чувство. Я понял, что увижу Линтона – человека, который видел тебя и говорил с тобой всего за несколько часов до нашей встречи. Он мог касаться (о боль!) твоей руки. Он принесёт с собой воздух, которым дышала ты, в его зрачках сохранится блеск твоих глаз. Мне было довольно и этого; я решил, что из скверны вашей близости я извлеку целительный бальзам. От лжеслужителя твоей любви я почерпну святость, обновлю собственное служение.

И эта странная радость крепла с каждым днём, ослабляя, а порой и заслоняя ненависть, которую я без сомнения должен был испытывать к удачливому сопернику. Однако исследуя своё сердце, я находил не ненависть, а влечение; не злобу, но радостное предвкушение! Ещё удивительней (и это мучило меня особенно сильно), пытаясь вызвать в памяти твоё лицо, я всякий раз видел его – вы были неразличимы и неразделимы.

Так, ко дню приезда Эдгара Линтона я уже ждал, когда он переступи порог Торнфилд-холла, ждал нетерпеливо, всей душой мечтал приблизить эту минуту, как с замиранием сердца ждут прихода возлюбленной. Как ни силился я побороть это нелепое чувство, я жаждал изничтожить Эдгара Линтона не ударом моего тяжёлого кулака, но ураганным объятием моей мятущейся души.

8

Эдгар Линтон приехал-таки в Торнфилд.

Мы столкнулись в коридоре, глаза наши встретились. Вопреки моим ожиданиям, солнце не померкло и звёзды не обрушились с небес; вселенная продолжала вращаться как и в чём не бывало. Однако в тот миг, когда он впился в меня глазами, я понял: моя жизнь вступает в новую фазу.

Весь день до его приезда я прождал у окна в библиотеке. Наконец заскрипел гравий; перед домом остановилась роскошна карета. Эдгар вылез первым – тёмный костюм оттенял сияние его белокурых волос. Он стоял ко мне спиной, помогая сперва подагрику-дяде, затем – богато разодетой блондинке, по всей видимости, его тётушке. Полковник Дэнт что-то сказал, и Эдгар с улыбкой обернулся. Солнце ярко осветило его лицо. Сладостно-горькие воспоминания обступили меня: Эдгар Линтон был красив, как всегда, золотоволосый, с правильными чертами лица – в точности такой же, каким заходил к тебе вечером накануне моего побега. Неудивительно, что ты им восхищалась – даже я со смешанным чувством любовался точёным профилем молодого человека, тем изящным наклоном головы, с которым он вёл к дому свою тётушку. Но как и неделю назад, стоило мне только вообразить его (уж не колдун ли какой навёл на меня чары?), так и сейчас сквозь его облик проступали милые черты, каждое его движение напоминало о твоей несравненной пластике. Неужели Эдгар столько времени проводит с тобой, что перенял твои жесты, твои манеры? Или таинственным алхимическим превращением часть твоей души передалась ему, твоему мужскому двойнику, столь же щедро одарённому природой? Я не мог решить – если меня околдовали, то прочно.

Теперь мы стояли в прихожей лицом к лицу. Мистер Эр здоровался с друзьями. Эдгар ждал, разглядывая дом, как всякий новый посетитель. Я не сводил с него пристального взгляда. Сколько прекрасных видений пронеслось передо мной, умножаясь каждым взмахом его ресниц, каждым движением руки! Словно мы с ним стояли не между сыплющих французскими словечками, расфуфыренных господинчиков в зеркальной прихожей, но в дымной, подсвеченной медью кухне Грозового Перевала, где Нелли и Джозеф суетятся у огня, и дивное, страшное присутствие – ты – возмущает воздух между нами.

Сперва он безучастно скользнул по мне взглядом. Два удара сердца – и он резко обернулся. Брови его поползли вверх, он онемел. Я свирепо смотрел ему в глаза, мысленно уговаривая его молчать.

В эти напряжённые секунды я увидел себя его глазами: черноволосый, похожий на мавра дикарь с дерзким взором, неизвестно где раздобывший превосходный винного цвета бархатный костюм и расшитый золотом жилет – за этим обликом в сознании Линтона проступал нескладный тощий цыганёнок в заляпанных грязью кожаных штанах, чьей обязанностью было держать пони мисс Эрншо, покуда наездница любезничает со своим Эдгаром. Упомянутый конюх исчез год назад, очевидно, к радости Эдгара: его присутствие омрачало ухаживания Линтона за мисс Кэтрин Эрншо, так что без него стало куда лучше. И вот это уродливое лицо, только отмытое и оправленное в тонкое кружево, обнаруживается в сельском помещичьем доме.

Думаю, сперва он не поверил своим глазам и отвёл взор, убеждая себя, что это просто редкое сходство.

Но не выдержал и обернулся, тревожно взглянув на меня. Всё-таки мои черты были слишком хорошо знакомы ему, он видел меня куда чаще, чем остальных присутствующих. Он не мог не заключить, что это действительно я, Хитклиф. К тому же на моей физиономии было ясно написано, что я-то отлично его знаю. Он изменился в лице… заговорил… но тут мистер Эр взял меня под руку и представил Дэнтам.

– Позвольте познакомить вас с моим племянником, Хитклифом – Эдвардом Хитклифом. Как видите, он мой тёзка; во избежание недоразумений мы в семье зовём его по фамилии.

Стройная улыбчивая блондинка протянула мне руку, и я вынужден был выполнить весь вежливый ритуал, которому меня так долго учили. Я склонился над её рукой. Мистер Эр представил меня полковнику Дэнту, осанистому военному с широким веснушчатым лицом в белом завитом парике.

– Видали мы, как он скачет по полям на вашем красавце жеребчике, – сказал полковник, сердечно пожимая мне руку. – Перемахнул через стену, через которую уже чёрт те сколько никто не перепрыгивал. Я сказал сэру Джорджу Линну, что завтра этот малый перепрыгнет через Хэйскую колокольню.

– Да, Хитклиф хороший наездник, – похвалил меня мистер Эр. – Напомните мне, чтобы я при случае рассказал вам всю историю укрощения Вельзевула; она вас удивит. Готов поспорить, что в седле он сидит не хуже вашего.

– Вот и славненько, – сказал полковник Дэнт. – Рад слышать, что будет с кем потягаться, если только эта чёртова подагра отпустит хоть на денёк. Может быть, он вытащит на прогулку моего хилого племянничка (он хлопнул смущённого Линтона по плечу) из библиотеки и усадит на лошадь. Эдгар расстроил себе здоровье, корпя над книгами, и я намерен хоть на эту неделю его от них оторвать. Пусть днём катается с мужчинами, а вечера проводит с обворожительной мисс Ингрэм, а?

Он ткнул несчастного племянника в бок. Видимо, на лице моём отразилось замешательство, вызванное выходкой полковника, во всяком случае, Эдгар улыбнулся мне удивлённой, робкой улыбкой.

Миссис Дэнт сжала мужнин локоть и вмешалась в разговор.

– Гарольд, ты просто дразнишь Эдгара. Он вполне здоров, а тебе самому не помешало бы заглядывать в книгу, хоть раз в году. – И продолжила, обращаясь уже ко мне: – Но моему племяннику действительно стоит развеяться; вы возьмёте его под свою опеку?

– С величайшим удовольствием, – сказал я, – особенно коли об этом просите вы.

Глаза у неё были голубые, с таким же, как у Линтона, разрезом. Я улыбнулся им. На её щеках заиграли ямочки.

Теперь была очередь Линтона знакомиться со мной. Вновь поймав его взгляд, я понял, что он взволнован; лицо его горело, но рот оставался сжатым – непосредственная опасность разоблачения пока миновала.

– Мистер Линтон, – сказал я с лёгким поклоном.

Он вернул поклон и произнёс «мистер Хитклиф» с еле заметным ударением на первом слове.

Мистер Эр увёл старших для разговора; похоже, я должен был развлекать молодое поколение.

Мы с Эдгаром Линтоном в упор разглядывали друг друга. Теперь, когда он предстал передо мной во плоти, у меня стеснило в груди. Я не мог ни двинуться, ни произнести хоть слово. Линтона окружало некое призрачное сияние; его лицо лучилось твоей красотой. Мне захотелось коснуться его щеки, так сильно было подспудное ощущение, что он – это ты. У меня спёрло дыхание. Я разглядывал его огромные голубые глаза.

Эдгара смутил этот пристальный осмотр. Он чуть заметно тряхнул головой и сказал удивлённым шёпотом:

– Хитклиф, это и впрямь вы? Возможно ли?

Мой паралич прошёл. Я схватил его за руку.

– Эдгар! Рад вас видеть! Так рад!

Он высвободил руку (впрочем, не так поспешно, чтобы это можно было счесть оскорблением) и сказал:

– Но это невероятно! Найти вас в таком обществе… таким изменившимся… Как это случилось?

– Всё объясню…

Я потянулся к его плечу, но он отстранился, боясь, видимо, что я от избытка чувств заключу его в объятия. Вместо этого я жестом пригласил его в укромный уголок, где мы могли спрятаться от зорких глаз и чутких ушей мистера Эра.

– Я всё расскажу, – продолжил я шёпотом, – но сейчас некогда. Могу только сказать, что мои здешние друзья не знают про мою жизнь на Перевале. Вы поможете мне сохранить мою тайну?

Я забылся и снова сдавил его руку.

На этот раз Линтон ответил лёгким пожатием.

– Да, конечно, Хитклиф. Я рад, что ты выбился в люди, если тут нет никакого подвоха…

– Ни малейшего.

Видение золотого будущего предстало передо мной. Мы с Эдгаром станем братьями и будем всю неделю гарцевать бок о бок и говорить о тебе. Он расскажет мне, что ты делала в моё отсутствие, а я поделюсь с ним своими радужными надеждами. Через неделю он отвезёт тебе весть о моей любви, а ещё через год – два, когда я разбогатею и приеду за тобой, он будет нам бесценным другом – идеальным третьим в нашем сияющем союзе.

– Но, Хитклиф, как вы ушли, никого не предупредив? Никто не знал, что с вами сталось!

– Я торопился; я не мог медлить.

Видение счастливого триумвирата померкло, едва я вспомнил убийственную ревность, толкнувшую меня к бегству. Что у тебя с ним? Передо мной ещё маячил ужасный призрак вашей помолвки. Я должен был узнать правду и вместе с тем страшился развеять счастливое обольщение, толкавшее меня в объятия Линтона.

– Вам следовало оставить записку, – сказал он. – Кэтрин была очень больна после вашего отъезда.

Кэтрин больна! Я содрогнулся. Ты, такая суровая, заболела – только вообразить, что это из-за меня! Я не помню, что говорил Линтону, наверное – засыпал его вопросами о твоём здоровье, потому что он холодно продолжил:

– Теперь Кэтрин лучше, но, боюсь, ещё не совсем. Доктор Кеннет запретил её друзьям упоминать о вас.

– Обо мне? – повторил я оторопело. – Запретил упоминать обо мне?

– Один только звук вашего имени приводит её в опасное волнение. Похоже, она думает, что вы бежали в злобе, или убиты, или ещё какие-нибудь нелепости. Вы действительно должны были известить семью о вашем решении.

Безумие моего поступка ужаснуло меня. Почему я не понимал этого раньше? Я поступил преступно. Но, казалось, всё можно исправить. Я воззвал к Линтону:

– Вы объясните ей, вы всё расскажете…

– Да. – Линтон улыбнулся. – Я всё ей расскажу. Через неделю, когда вернусь на Мызу Скворцов.

Тогда я думал, что возможно всё – что я буду прощён, что грех моё можно искупить, что беду возможно отвести.

– Спасибо, – сказал я, – спасибо.

В этот миг по прихожей раскатился звучный голос мистера Эра:

– Хитклиф! Ведите мистера Линтона сюда; мы обсуждаем завтрашние планы, и вы нам нужны.

Мы присоединились к старшим.

– Хитклиф, миссис Дэнт сказала, что Линтон, как и вы, обожает сельские красоты.

– Рад слышать, – сказал я, – хотя, признаться, я и не ведал, что приобрёл подобную славу.

– Не кривите душой. Все в округе знают, что вы любитель утончённого (здесь мистер Эр мне подмигнул) – обожаете укромные девственные уголки, куда удаляетесь мечтать о возвышенном и читать Оссиана.

– Ах, Оссиан, – прошептал Эдгар. – «Кто грозный встаёт из пучины морской, как туча осенняя мрачен?»

Он испытующе взглянул на меня, и я продолжил: «Погибель сжимает в деснице своей, глаза его молнии мечут», чтобы показать, что и мне ведома высокая поэзия.

Мистер Эр вернул нас к теме прогулок:

– И хотя здесь нет ни омываемых волнами утёсов, ни заколдованных пещер, у нас есть вполне настоящие древности. Завтра вам придётся отказаться от любезных вашему сердцу одиноких прогулок и отвести Эдгара в какой-нибудь из облюбованных вами уголков.

– И не только Эдгара! – вставила миссис Дэнт.

– Я думаю, мы могли бы поехать в аббатство, – предложил я.

– В аббатство! – воскликнула она.

– Да, – сказал мистер Эр. – Оно было разграблено во времена Генриха. Езды туда не больше часа. Аббатство заброшенное, так что придётся по вкусу самым ревностным любителям средневековья!

– Как мило! – Миссис Дэнт захлопала в ладоши.

– Да, место совершенно нетронутое, – вставил я, – хотя и населено лишь совами и летучими мышами. В подземелье и сейчас можно видеть орудия пыток – возможно, подручные Генриха пользовались ими, чтобы обратить папистских монахов в англиканскую веру, а может быть, сами монахи умерщвляли ими плоть, чтобы облегчить себе дорогу на небеса – колесо с шипами, железная дыба.

– Ах, – сказала миссис Дэнт, – бесподобно! Будет нечестно, если всё удовольствие достанется вам с Эдгаром! Вы обязательно должны взять с собой и нас, особенно в подземелье. Мы обязательно должны его увидеть.

– Всенепременно, – сказал я. – Мы с Линтоном поскачем в авангарде.

Мистер Эр одобрительно кивнул.

– Я дам Линтону Вельзевула, и вы будете нашими оруженосцами. Поедете вперёд и разведаете, не осталось ли после Генриха монахов-призраков.

– Мы их выкурим! – пообещал я.

– Изгоним колоколом, книгой и свечой! – рассмеялся Линтон.

– В самую масть, – одобрил полковник Дэнт.

– Если погода не подведёт, поедем завтра же, – сказал мистер Эр. – Я попрошу миссис Фэйрфакс приготовить нам в дорогу еду. А сейчас идёмте со мной. Я предложу вам прогулку покороче. Садовник вывел новый сорт роз; я хотел бы выслушать ваше мнение.

Мы не пробыли в розарии и пяти минут, как Джон объявил о приезде Ингрэмов. Мы с мистером Эром поспешили вперёд, остальные задержались в розарии, ожидая посланного за ножницами садовника. Едва мы свернули в аллею, как мистер Эр пустился в пляс и хлопнул меня по спине.

– Ну, Хитклиф, – сказал он, – пока у вас всё идёт отлично. Гостям вы приглянулись. Миссис Дэнт не осталась равнодушной к вашим beaux yeux noir[10]10
  Прекрасным чёрным глазам (фр.).


[Закрыть]. Полковник считает вас молодчагой и отличным примером для Линтона.

– Приятно слышать.

– А сам Линтон-то – краснеет, бледнеет, смеётся, оживлён – совсем не тот сдержанный молодой человек, каким я его помню. Вы с ним уже не разлей вода. Околдовали вы его, что ли?

– Я просто встретил его радушно, как вы меня учили.

– Хмм… тут что-то большее. Я читаю в ваших матовых зрачках предупреждение… всем, кто посягает на их секреты. Но поговорим позже. Ингрэмы ждут.

Мы вошли в холл; после яркого солнечного света я поначалу ослеп. Когда глаза привыкли к полутьме, я увидел, что мистер Эр приветствует высокую, надменную брюнетку, судя по возрасту – вдовствующую леди Ингрэм. На кушетке полулежал, томно обмахиваясь шляпой, юноша: молодой лорд Ингрэм, не успев остынуть от лондонских развлечений, спешил окунуться в скромные сельские удовольствия.

Я перевёл глаза на дочерей леди Ингрэм. Обе девушки, без сомнения, были хороши собой. Однако красота одной из них дышала заносчивостью и самоуверенностью. Под этой совершенной оболочкой я с первого взгляда скользнувших по мне карих глаз угадал скрытый, смертельно опасный яд.

Впрочем, по правде сказать, эта цветущая молодая женщина ничем не заслужила такой обидной характеристики и если провинилась в чём, так только в излишнем пристрастии к белым лентам, в избытке украшавшим её соломенную шляпку; посему я поборол предубеждение и, как положено, засвидетельствовал своё восхищение обворожительной достопочтенной мисс Бланш Ингрэм. Однако, должен сознаться, я обрадовался, заслышав шаги на дорожке и увидев, что идут наши гости с розами. Дэнты знали Ингрэмов давно, а вот Эдгар видел впервые, и его ждало приятное знакомство.

Линтон с охапкой белых роз, как Аполлон, стоял в освещённом солнцем дверном проёме. Словно в пантомиме (ибо я впал в то подобие транса, которое иногда нападает на меня в толпе – звуки исчезают, а время как бы растягивается) мисс Ингрэм вступила в освещённый прямоугольник и гордо протянула руку. Линтон изящно согнулся в поклоне (прядь его золотистых, светящихся на солнце волос коснулась девичьей руки) и вручил розы.

Картинка, достойная всяческого восхищения, скажешь ты, но на меня она произвела обратное действие: в тот миг, когда я увидел Эдгара Линтона и Бланш Ингрэм вместе – богатых, красивых, уверенных в себе, – всякое очарование покинуло их. Всё стало грубым и фальшивым – весёлая болтовня гостей, яркий солнечный свет, многократно отражённый в зеркалах. Остался страх, и он сгущался вокруг Линтона.

Если до сих пор моё сознание, как волшебный фонарь, проецировало на него твой облик и поверх стёртой ненависти писало «дружба», звучавшее обетованием счастья, – теперь словно кто-то задул свечу. Твоё лицо погасло, остались мрак и враждебность. Линтон по-прежнему казался красивым, как бог, но это было мстительное божество. Если он и удостоит протянуть мне руку, это будет длань разящая, а не благословляющая.

Я понял, что все мои грёзы о братской любви были не чем иным, как суетным порождением одиночества. Нас разделяла Кэтрин Эрншо, но ещё больше разделяло несходство наших рождений, наших характеров, всей нашей сути. Его сердечность была снисходительностью, если не прикрытием неприязни. Я должен держаться начеку.

В это время вошёл Джон с письмом для хозяина; прочитав, мистер Эр отозвал меня в сторонку и попросил съездить в Милкот к адвокату по делу, которое необходимо уладить сегодня же. Я согласился с такой готовностью, что он почти огорчился; успокоило его лишь обещание вернуться как можно скорее. Однако торопится я не стал – новообретённый взгляд на мир выбил меня из колеи и поверг в мрачное настроение; поездка верхом давала счастливую возможность прийти в себя. Вернулся я только после чая; гости уже сидели в гостиной.

Проходя мимо живой изгороди, где было уже совсем темно, я услышал обрывки фортепьянных арпеджио и гамм, извлекаемые каким-то пианистом поискуснее мистера Эра. Приближаясь к дому, я увидел, что кусты озарены падающим из окон светом – похоже, двадцать четыре свечи в хрустальном канделябре горели весь день. Ближайшее окно было растворено, тонкие занавески, колыхавшиеся на ветру, казалось, зазывали меня внутрь. Музыка смолкла, раздался смех, я уловил запах горячего воска. Вместо того чтобы войти в дом, я свернул с дорожки, пролез через кусты и заглянул в окно.

Занавеска хлестнула меня по лицу; ветер отнёс её дальше, и я увидел гостиную.

Пол был чуть выше уровня земли, на которой я стоял, – то ли это, то ли яркий свет канделябра придавал гостям ореол движущихся по сцене нарисованных богов. Они образовали две группы (ни в одной из них не было Эдгара Линтона) – вокруг карточного стола у дальней стены и у пианино, ближе ко мне. За инструментом сидела мисс Бланш Ингрэм. Она улыбалась мистеру Эру, повернувшись так, чтобы он лучше видел белозубую улыбку и молочную белизну обнажённых плеч. Мистер Эр стоял, склонив голову набок, его лицо выражало шутливый вопрос, как всегда после сказанной остроты. Обычное после этого пожатие плеч вызвало новый взрыв смеха.

– Но он же ваш племянник, и мы ждём когда наконец проявится его деспотизм, – сказала мисс Ингрэм. – Только сфера его власти ограничена лошадьми, ваше же распространяется и на соплеменников. Одно неизвестно – кому будет адресовано следующее королевское повеление.

– Почёл бы за честь отдавать распоряжения столь очаровательной подданной, но, пожалуй, ограничусь лишь одним, – сказал мистер Эр.

– Каким же, государь? – Мисс Ингрэм легонько склонила голову. Воткнутая в волосы роза казалась высеченной из мрамора.

– Сыграть новую музыку, которую я выписал из Вены, – там есть ария, которую я хотел бы спеть, но мне не хватает аккомпанемента.

– Ах, Моцарт!.. Сей эдикт нельзя назвать суровым. Подчиняюсь с радостью. – Она принялась листать ноты, пробуя трудные пассажи.

В это время полковник Дэнт наклонился к мистеру Эру и что-то сказал – первых слов я не расслышал, поскольку пробежавший по кустам ветер втянул занавеску в комнату. Пламя свечей на пианино задрожало. Потом ветер улёгся.

– Невероятно, – говорил полковник. – Может быть, ваш молодой заводчик, заглянет как-нибудь ко мне и посмотрит на Кромвеля. Чёртов жеребец шарахается от каждого чиха.

– Да, и мистер Хитклиф чудесным образом исцелит коня, выезжая его около наряженных носовыми платками чучел, – вставила мисс Ингрэм, не поворачивая головы от клавиш.

– Что? Вы глумитесь над моим племянником и его сверхъестественными способностями? – в притворном гневе воскликнул мистер Эр.

– Отнюдь. Ваш племянник – само совершенство, но вот жеребец – просто чудовище. Говорю по опыту – прошлой зимой я пыталась на него сесть, и он меня сбросил. Он неисправим.

– Я бы и сам так считал, если бы не видел Вельзевула, – сказал полковник Дэнт. – Кроток, как овечка. Парень – просто волшебник. Это ж надо – нарядить чучело женщиной и таким образом излечить жеребца от робости. Может быть, проделать такую же штуку с моим племянничком?

Полковник взглянул, как мне почудилось, прямо на меня. Я вздрогнул и отступил на полшага, но тут заговорил Эдгар (видимо, он сидел прямо под окном).

– Дядя, я не заслужил подобных слов!

– Да-да, тебе приглянулась смазливая соседка, мне об этом говорила твоя бедная матушка. Она и сама была без ума от девчушки. Ну и что с того – сейчас мы здесь, и тебе не с чего забиваться в угол. Я в твоём возрасте не подпирал бы стенку, когда вокруг столько красоток. Фи, Эдгар, фи!

Желая перевести разговор на другую тему, Эдгар обратился к мистеру Эру:

– Сэр, Хитклиф поразительно обращается с лошадьми. Вероятно, в поместье, где он вырос, ценилось искусство наездника. Муж вашей сестры любит верховую езду?

– Да, Хитклиф вырос в деревне, но должен сказать, что племянником я называю его в знак привязанности и по привычке. Он сын моих дальних родичей.

Эдгар встал (его затылок оказался в дюйме от моих глаз) и подошёл к пианино. Он выглядел серьёзнее и собраннее, чем днём.

– С какой стороны он приходится вам родственником? – спросил он резко.

– С северной стороны, по женской линии, седьмая вода на киселе, – ловко вывернулся мистер Эр. – Вы готовы, мисс Ингрэм?

Вместо ответа она заиграла вступление. Картёжники подняли головы, полковник обречённо опустился в кресле. Эдгар придвинул стул к инструменту. Мистер Эр набрал в грудь воздуха и запел.

Он обладал красивым баритоном, а мисс Ингрэм была мастером своего дела; сложная ария позволяла им сполна проявить природные таланты. Через минуту полковник уже довольно улыбался. Лицо Линтона оживилось, он воодушевился и, когда потребовалось вступить тенору, запел, и запел прекрасно. Его горло дрожало, как у птицы; его нежный голос сливался с баритоном мистера Эра и аккомпанементом.

Я наблюдал из своего укрытия, всё больше мрачнея. Люди в доме – исполнители и слушатели – ослепляли меня. Они жили в мире, куда приземлённым существам вроде меня вход заказан. Я научился натужно копировать их жесты, уверенные движения, даже их разговоры – но их естественное изящество? Их прирождённый блеск? Меня научили переходить из гостиной в столовую и подсаживать даму в экипаж. Я запомнил сотни комплиментов, которые так украшают беседу. Но сколько бы меня не муштровали, сколько бы слов я не зазубрил, я вечный пленник своей роли, я никогда не смогу жить в ней, как тот, кому она принадлежит от рождения. Как смел я мечтать, что Эдгар Линтон обнимет меня по-братски? Из-за моей спины всегда будет выглядывать настоящий Хитклиф: сгорбленные тяжёлой работой плечи, голова втянута в ожидании побоев.

– Почему вы глядите с улицы, когда должны быть вместе со всеми? – раздался шёпот Джона у меня – за спиной. Я не слышал, как он подкрался. Разозлясь, что он застал меня подслушивающим, я занёс кулак для удара, но выражение на лице Джона меня остановило. Он ждал ответа.