Текст книги "Уж замуж невтерпёж (СИ)"

Автор книги: Лилит Эндрю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Я уже иду, мам, – ответила она как можно более весело, но голос подвел в этот раз, сорвался. Гермиона быстро смахнула рукавом подступившие слезы и, сделав несколько глубоких вздохов, продолжила. – Я помыла тебе яблоко.

– Ты так быстро убежала, – запричитала Джин. – Я даже тебя не просила мыть это яблоко, я его абсолютно не хочу. Лучше бы рассказала подробнее про эту свою годовщину. Что там будет?

– Не мою годовщину. Но там ничего такого. Просто танцы, мам. Не интересно, – Гермиона наконец показалась из ванной комнаты. – Очередная показуха.

– Почему показуха? – губы женщины тронула легкая улыбка, а лицо приобрело мечтательное выражение. – Это, должно быть, красиво. Танцы – это весело.

Волоски на руках поднялись из-за внезапных мурашек. Хотелось бы уже давно привыкнуть, но Гермиона не могла. Она не могла смотреть в такие родные, до боли знакомые глаза и осознавать, что перед ней – абсолютно другой человек. Это было больно.

– Мам, но тебя ведь никогда не волновали такие вещи, – тихо пробормотала Гермиона, сглатывая очередную порцию слез. Она сдерживалась каждый раз, чтобы не закричать в лицо этой незнакомой ей женщине, чтобы та перестала носить маску ее матери. Кто она такая? Что забыла в этом теле?

И, что самое главное, почему все эти трудности выпали именно на долю Гермионы? Мало ей было Магической войны, Волдеморта с Пожирателями смерти, недавно сведенного шрама от надписи «грязнокровка», который, тем не менее насколько впечатался в память, что девушка нет-нет, но проведет ногтями по зудящей коже.

Она медленно сглотнула, надеясь прогнать это жуткое ощущение сухости в горле.

– Я пойду, к папе схожу.

Все, что ей хотелось – выбраться отсюда. Стены палаты нещадно давили на плечи, Гермиона чувствовала, что ещё какая-то минута и все, она задохнётся.

Девушка резко развернулась на каблуках и быстрым шагом вновь отправилась в ванную комнату, где находилась дверь, ведущая в другую палату.

В палату Боба Грейнджера, ее отца.

В нос тут же ударил резкий запах лекарств. Мерно капал состав в капельнице. На больничной койке недвижимо лежал мужчина.

Как и вчера. Как и день до этого. Уже почти год.

Удивительно, но рядом с отцом, находившемся в коме, Гермионе было намного проще.

В легких наконец появился воздух. Почувствовав, что сил больше не осталось, она плюхнулась на кресло в углу палаты, закрыв руками лицо.

– Наверно, этот кошмар никогда не закончится. Да, папа?

Ответом ей стала тишина. Гермиона выпрямилась в кресле, подобрав под себя ноги.

Громоздкий аппарат жизнеобеспечения мешал разглядеть мужчину. Мерно тикали часы на стене, отсчитывая каждую секунду страшного, беспробудного сна.

В последнее время она часто сидела тут, с отцом. Не в надежде, что он скоро проснётся, а в попытке сбежать от действительности. В этой палате жизнь текла как-то иначе и напоминала скорее тягучую ореховую пасту, чем привычный быстрый ручей нескончаемых событий.

– Это становится невыносимо, – снова пожаловалась девушка. – Мне кажется, что ещё чуть-чуть, – и я взорвусь. От чувства бессилия. Шутка ли, я думала в детстве, что, раз я волшебница, мне все подвластно. Мои суждения не сильно изменились с возрастом, стали разве что более приземлёнными. А тут я ничего не могу поделать.

Она посмотрела на свои руки. Сухие, изрезанные листами пергамента из-за часов, проведённых в библиотеке. Перстень Малфоев смотрелся инородно. Она бы сравнила его со злокачественной опухолью, но тут была обратная ситуация: скорее, это ее неухоженные руки портили вид диковинного украшения.

Если бы она нашла способ избавиться от него, стало бы на одну проблему меньше. Она хотя бы могла снова стать той Гермионой, которой была до этой нелепой помолвки на публику. Гермионой, которая могла горы свернуть на пути к своей цели, а не этой размазней, которую из неё сделало чистокровное семейство.

– Папа, во что я только вляпалась? – она горько усмехнулась, касаясь перстня. Артефакт тут же отозвался теплом на прикосновения. Волшебный паразит медленно, но уверено тянул из неё последние силы, а она сидела тут и жаловалась отцу, который ее даже не слышал.

Ну, точно. Размазня. Иначе и не скажешь.

Гермиона залепила себе громкую пощечину. Щеку тут же обожгло недружественным прикосновением, но Грейнджер уже вскочила на ноги и, на ходу прогоняя звездочки, плясавшие перед глазами, направилась снова к матери. Ей нужно было напомнить той про лекарства.

Как только за девушкой захлопнулась дверь, в палате снова повисла тягучая тишина, прерываемая только звуком капающего в капельнице раствора и редким попискиванием приборов.

Рука мужчины медленно поднялась над телом, но почти тут же бессильно упала, свисая сбоку.

В коридоре было темно. Единственная лампочка горела еле-еле, то и дело предупреждающе мигая и грозясь полностью перегореть в ближайшее время.

Пальцы нервно касались шершавой поверхности пергамента. Руки мяли, сворачивали и снова разглаживали несчастный лист, пока их хозяин невидящим взглядом рассматривал причудливые руны и выцветшие рисунки.

Драко не пошёл в этот раз с Гермионой. Последняя слишком болезненно переживала состояние матери, а Малфой делал ситуацию только хуже. Вопреки всякому здравому смыслу, Джин Грейнджер была от него в восторге. Не вполне оправданном.

Он использовал эту возможность, чтобы побыть наедине со своими мыслями, вырвавшись с работы и из дома, стены которого в последнее время давили на него, словно на чужака, заставляя его просыпаться ночами в холодном поту. От страха.

Семейная магия – штука странная. И Драко чувствовал, что ещё немного, и она сведёт его с ума.

Он до сих пор не мог понять, почему вырвал эту страницу. Скрыл секрет, не позволил Грейнджер найти ответ.

В голове не укладывалось, почему он не отдал ей этот клочок бумаги до сих пор, хотя они вместе искали решение общей проблемы, и Драко был уверен, что им руководит вполне себе благородный мотив. Даже если не благородный, – его собственный. А кто тогда руководил его действиями, когда рука тянулась к странице, без зазрения совести портя реликвию из библиотеки? Ещё один вопрос, от которого раскалывалась голова.

Эта чертова магия стёрла все границы. Драко теперь не понимал, где его воля, а где – дурацкие предубеждения его предков-зануд. И это угнетало.

Но разум подсказывал: какими бы ни были ответы на все эти вопросы, Грейнджер должна увидеть этот клочок пергамента, пока не стало слишком поздно. Драко отдаст его ей. Отдаст.

Может, даже прямо сейчас.

Малфой резко вскочил с твёрдого стула, сделал было уже шаг в сторону двери палаты, за которой скрывалась Гермиона и ее мать и… сел обратно на своё место.

Ладно, если не сейчас, то, возможно, позже. Гермиона, должно быть, сейчас занята.

Он пока был не готов принять за чистую монету своё нежелание отпускать Грейнджер.

Комментарий к XLIV

Мое нормальное лето, без работы и без универа, наконец-то началось. И что это значит? А вот что: я до конца августа постараюсь добить УЗН, пусть даже это и будет непросто. Благо, сюжет написан, глав осталось всего-ничего, и я, кажется, снова могу писать нормально. Хотя насчёт последнего не уверена.

В общем, приятного прочтения:) конец уже совсем близок!

========== XLV ==========

Часы пробили полночь, и все в Малфой-мэноре замерло: слышен был лишь только этот громкий гордый бой. Темную гостиную освещал лишь огонь волшебных свеч, что парили в воздухе.

Люциус Малфой сидел на софе, сгорбившись, его локти упирались в колени, а руки были сомкнуты в замок. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Он мысленно отсчитывал каждый удар, моля великого Мерлина, славного слизеринца и почитателя чистой крови, о том, чтобы все получилось.

Вдруг, мужчина резко вскочил со своего места и подбежал к окну, отворив его.

В гостиную влетел ночной ветер, качнув огонь магических свеч, но не погашая их: магия стерегла пламя. Вслед за ветром в комнату вспорхнула большая благородная птица, угольно-чёрный филин, уполномоченный по доставке специальной почты для клиентов банка Гринготтс. Пока Люциус отстегивал свернутый лист пергамента от лапки, его пальцы дрожали, не то от нервов, не то от возбуждения; филин чуть было не отдёрнул лапку от ледяного прикосновения кончиков.

– Да, это оно, – бормотал мужчина себе под нос. – Это оно!

Последнее он повторил уже громче.

Часы пробили в двенадцатый раз.

Наступило 2 мая 1999 года.

Под потолком кружили светлячки зачарованных свечей, едва перекрывая блеск звёзд на ночном небе, сотворённым Хогвартсом.

Все в Большом зале застыли в волнительном ожидании. Нервно теребил в руках свой инструмент музыкант. Макгонагалл то и дело поправляла нарядную мантию. Ученики, особенно с младших курсов, неуверенно жались друг к другу, словно новорожденные котята. Панси раздраженно цокнула языком. Уж она-то воплощала собой исключительное спокойствие, бросая грозные взгляды на едва соображающего сонного Забини, который всю ночь потратил на отработку всех необходимых па.

В этот день они открывали Бал. Честь спикера выпала заикающемуся Лонгботтому, хотя Панси предпочла кого-нибудь более подходящего. Они слишком много времени потратили на подготовку к этому торжеству, чтобы один толстяк (сбросивший, однако, десяток килограмм за Магическую войну) всё испортил.

Около стола с пуншем уже примостился Уизли, который дружок Поттера. Сам герой остался за кадром: как бы Паркинсон ни крутила головой, нигде не могла его выловить.

Внезапно под её ухом хохотнул Блейз.

– Смотри, чета Малфоев тут, – игривая улыбка не покидала губ Забини. Панси судорожно вздохнула, поворачивая голову и мысленно уговаривая себя оставаться разумной, но сердце в груди стучало, как бешеное, а к щекам прилила кровь. В и без того душном зале стало жарче, и понадобились титанические усилия, что удержать себя в руках.

Он посмотрел в ее сторону в тот же момент, когда она в яркой и блестящей толпе отыскала его фигуру. Их взгляды встретились.

Они смотрели друг на друга всего несколько мгновений, но для Панси оно показалось вечностью.

Время остановилось.

Девушка искала в себе все те чувства, которые она, по идее, должна испытывать: разочарование, злость, злорадство, ненависть… Но ничего.

Она провела рукой по волосам, заправляя за ухо выбившуюся прядь, смахнула невидимую пылинку с нарядного платья. Ей все равно.

Это осознание развеселило. Не сдержавшись, она игриво улыбнулась. Драко, почуяв неладное, нахмурился.

Но Панси уже было не до этого.

Заиграла музыка, и девушка вцепилась в рукав Блейза. Забини ничего не сказал, лишь только вопросительно приподнял бровь. Так в его стиле.

Панси уже неслась в сторону центра зала. Ей было все равно.

Гермионе было все равно.

Темное атласное платье было затянуто слишком сильно на талии и больно сжимало грудь.

Она старалась разглядеть в толпе Рона и Гарри, но Малфой раздраженно одернул ее, шепча о том, что нужно держаться прямо. Он сильно нервничал: слишком много взглядов было обращено сегодня на них.

Гермионе было все равно.

Ей становилось все хуже. Аппетит практически полностью пропал, она сильно похудела. Щеки впали, под глазами образовалась заметная синева.

Но она была рада снова оказаться здесь, в Хогвартсе.

Невилл очень достойно держал речь. Магическая война заставила его возмужать. От того нерасторопного мальчика не осталось и следа.

Губ Гермионы коснулась горькая улыбка. Как хорошо, что все страшное позади.

Как грустно, что ей приходится продолжать вести свою собственную войну.

Казалось бы, они с Драко стали ближе в последнее время. Был ли это эффект кольца, или проведённое вместе время имело свой отпечаток – этого нельзя было знать наверняка. Как нельзя было и знать, действительно ли Малфой был ее союзником. Возможно, это все – игра Люциуса, и что они всего лишь пешки в этой игре. Она ничего не могла знать наверняка, и это раздражало. Всезнайка Грейнджер привыкла быть в курсе всего.

Гермиона взглянула на своего спутника исподлобья. Друзья или враги? Точно не второе, едва ли первое.

На глаза попалась порхающая по залу Паркинсон в обнимку с Забини, и вопрос всплыл прежде, чем Гермиона смогла подавить в себе любопытство.

– А почему вы расторгли помолвку?

Драко проследил за ее взглядом и устало вздохнул, будто бы уже слышал этот вопрос миллионы раз. А может, он часто задавал его самому себе.

– Это решали не мы, а родители. От нас тут ничего не зависело, – он замолчал, давая понять, что больше на эту тему не скажет ни слова. В его лице что-то необъяснимо изменилось, и на лице расползлась змеиная усмешка. – А что, ревнуешь?

– Ещё чего! – девушка недовольно сложила руки на груди, но бледные щеки все же тронул едва заметный румянец.

И все же – почему? Если из-за войны, то почему лишь спустя больше полугода? Или есть что-то ещё, чего Драко ей не хотел говорить или чего попросту не знает сам?

Гермиона снова посмотрела на Панси. А может, она знает?..

========== XLVI ==========

Комментарий к XLVI

То, как проходит суд, изображено вольно. Разбирательство проводится публично, коллегией судей.

– Миссис Забини, Вам есть, что сказать?

Когда она поднялась, ноги предательски подкосились, и Гвендолин чуть не упала обратно на своё место. Женщина нервно сглотнула, подавляя всхлип, и насколько это возможно ровно произнесла:

– Уважаемый суд, мне нечего добавить. Я невиновна.

Где-то сзади икнул жирный родственник бывшего мужа. Он был всего лишь свидетелем, а шуму напустил столько, будто бы его задница могла поместиться в кресле потерпевшего.

Председательствующий кивнул и разрешил садиться. Гвендолин тихонечко присела на самый край своего кресла, готовясь к худшему.

– В таком случае, суд удаляется для принятия реше…

Скрипнула дверь, нарушая воцарившуюся в зале суда тишину. В помещение ввалился потрёпанный мужчина, мокрый от дождя. Он прошёл к центру зала, не дожидаясь официального приглашения председательствующего, оставляя на белом мраморном полу грязные следы от ботинок.

– Уважаемый суд, не совершайте эту ошибку…

Председательствующий нахмурился, провожая незваного гостя взглядом, но не прерывая его, хотя, знает Мерлин, в его компетенции было вышвырнуть этого негодяя вон.

– Уважаемый суд, в доказательство своих слов я готов предоставить воспоминание, – мужчина поднял вверх маленькую колбочку с переливающейся серебристой жидкостью. – Я против осуждения невиновного человека.

Последняя фраза несколько покоробила гордого судью, но он удержался от дальнейших комментариев.

– Суд тоже, поверьте, – он сделал глубокий вдох, кивая головой мельтешащему у дверей приставу. – В таком случае, суд возвращается к этапу судебного следствия.

Гвендолин шокировано смотрела на своего спасителя, не узнавая его, а адвокат довольно улыбался, прикрывая нижнюю часть лица руками, чтобы никто не заметил его досрочного торжества.

Заседание длилось уже восемь часов. Однако теперь оно обещало закончится благополучно для миссис Забини.

Приёмная мистера Шафика была обставлена весьма экзотично. Гвендолин неудобно жалась в украшенном золотистой вышивкой мягком кресле напротив адвоката, пока тот, задумчиво прикусывая то и дело перо, выписывал на длинный свиток нужные ему данные из документов, предоставленных следствием.

– Миссис Забини, что могу сказать, – темнокожий волшебник недовольно скривил губы, отодвигая чернильницу. – Дела ваши плохи. Доказательства притянуты, откровенно говоря, за уши, но в подобного рода разбирательствах с этим особо не заморачиваются.

Женщина обреченно кивнула головой, признавая его правоту. Ей нечего добавить.

Однако неугомонный адвокат не сдаётся и, перерыв ещё гору бумажек, достаёт увесистую папку. На это у него уходит около пятнадцати минут, а Гвендолин в это время боится даже дышать. Внутри будто селится буря: при вдохе каждая клеточка тела отдаётся обжигающей болью, как если бы в её лёгких кружились тысячи песчинок. Паническая атака.

– Есть несколько вещей, который вызывают у меня сомнения, – продолжает тем времени Шафик, хитро щурясь. – Вы, Гвендолин, непростая женщина.

– Хотите что-то сказать о проклятии «чёрной вдовы»? – Забини вымученно улыбается, стараясь за прикрытыми глазами скрыть навернувшиеся слезы.

– О, нет, это вы мне расскажете, дорогая Гвендолин, – мужчина лёгким движением руки прокатывает папку по столу в сторону своей клиентки. – Действительно ли в этом замешана магия?

Она озадаченно осматривает кожаный переплёт и аккуратно сложенные чуть желтые листы пергамента. Ее колебания не ускользают от внимательного взгляда мужчины, сидящего напротив. Но она уже почти сдалась: настолько ее измучили несколько месяцев судебных тяжб. Оставалось лишь немного на неё надавить, и она с удовольствием поддастся.

– Миссис Забини, поймите, я стараюсь ради вашего же блага. Не дайте пропасть впустую моим усилиям и деньгам вашей дорогой подруги.

Гвендолин наконец подняла свой взгляд. Шафик понял: получилось.

– Поверьте, такие подробности вас только запутают, – женщина покачала головой, недовольная, что ей приходится поддаваться на подобные провокации. – Но если вы настаиваете… Так уж и быть. Я расскажу вам.

В следующие полчаса по приемной разносится приятный мягкий и спокойный голос женщины. Но не откровения поражают адвоката.

– И вы все это время… молчали? – бормочет он раздраженно, понимая, что придётся полностью менять тактику.

Блейз силой оттянул галстук, освобождая шею. В помещении было невозможно дышать. Создавался какой-то парниковый эффект: неудивительно, учитывая, сколько народу присутствовало здесь, даже несмотря на то, что заседание длилось уже девять часов.

Ему было непонятно, почему сюда могли попасть все желающие. Обычно такого рода разбирательства закрыты для широкой общественности. Пиршество все больше походило на публичную порку. И хотя в последний момент в зал суда заявился непонятный человек, якобы свидетель, во время его показаний коллегией судей было наложено заглушающее заклинание, так что Блейз из его речи не слышал ни слова.

Председательствующий слышал.

Теперь оставалось только гадать, в чью пользу были даны эти показания. Забини пытался сохранять спокойствие, но у него плохо получалось. Все его попытки поймать взгляд матери или хотя бы ее адвоката не увенчались успехом, и это угнетало ещё сильнее.

Совещание судей длилось двадцать минут. Всего-ничего, по сути. И оттого внезапно вскочившая на ноги девушка-секретарь заставляет Блейза вздрогнуть от неожиданности.

– Всем встать, суд идёт, – объявляет она, пока на свои места выходят судьи. Сливовые мантии кляксами занимают свои позиции у белых стен.

Последним показался председательствующий. Оглядев внимательно ещё раз всех присутствующих, он развернул длинный свиток.

Всего на мгновение время остановилось для Блейза. Этот момент часто снился ему во снах, и всякий раз он просыпался в холодном поту до того, как судья произносил, виновна ли Гвендолин Забини, или нет.

Все звуки растворились, эхом разносился лишь твёрдый голос председательствующего, но было сложно разобрать слова. Реальность казалась Блейзу рассыпавшейся по полу мозаикой, которую его сознание отчаянно пыталось сложить воедино.

– Невиновна, – прошептал кто-то рядом, подавляя удивление.

Блейз резко поворачивает голову в сторону голоса, и именно в этот момент мир вокруг оживает. Теперь он отчетливо слышит, как председательствующий постановляет освободить мать прямо в зале суда.

Его крик искреннего счастья и облегчения смешивается с шумом отупевшей и ничего не понимающей толпы. Кто-то возмущается о том, что все куплено, иной вторит ему, что председательствующего подменили. Третий находит в кармане мантии бомбу-вонючку и бросает ее в сторону адвоката, но она удаляется о защитный купол и рикошетит прямо в хулигана.

Блейз наблюдает, как с его матери снимают волшебные оковы, и чувствует, что это самый счастливый момент в его жизни.

========== XLVII ==========

Когда Алистер выбегает из зала заседаний, он испытывает нестерпимую злость. Она разъедает изнутри, сводит с ума, он едва сдерживается, чтобы не заявить протест – то сторону обвинения представляет, спасибо Робардсу, не он, а потому Портер может лишь молча кусать локти.

Он проиграл это дело, и он знал, чья в этом вина.

Поместье все ещё ему открыто для аппарации, жаль, что в состоянии аффекта он не обращает на это внимания. Алистером движут чувства. Так было всегда. Это то, что в нем не любил отец; это то, что в нем ненавидела мать.

Элоизу он застает в бывшем отцовском кабинете. Женщина спокойно листает «Ведьмополитен» и как будто не замечает ввалившегося в свои покои аврора. Портер останавливается на пороге, не решаясь сделать шаг вперёд.

– Вы… вы! – только и вырывается из него, пока Алистер пытается отдышаться.

Миссис Паркинсон медленно поднимает глаза и, так же опуская приветствие, вкрадчиво протягивает:

– Я? Что?

Ее взгляд практически невинен, но пальцы уже тянутся к палочке в кармане просторного халата.

– Это ты… подкупила судей, – мужчине удаётся побороть отдышку, и он решается пройти в комнату.

На безмятежном лице женщины расцветает улыбка, когда она встаёт и идёт навстречу Портеру, а потом обнимает его.

– Алойз, я… скучала, – тихо бормочет Элоиза и гладит его по голове, пока он не отталкивает ее, ошеломлённый. – Ох, все такой же. Взбалмошный. Недальновидный.

Алойз почувствовал, как спал его морок внешности. Теперь он – снова Паркинсон. Он боялся смотреть в висевшее на стене зеркало.

– Но, признаться, это было занимательно, – женщина пожимает плечами и отходит в сторону, заметив реакцию сына. – Ты справился с делом лучше, чем я планировала. Просто мистер Шафик оказался несколько проворнее.

Он смотрит в пол, переваривая новую информацию. Получается, мать с самого начала знала, с кем имеет дело. И он попался на ее крючок.

– Отца уже все равно нет, – тем временем продолжала Элоиза, – так что, думаю, вернуться в семью для тебя не составит труда. Ты заслужил.

Алойз не прерывал этот бессмысленный монолог. Неконтролируемая злость сменилась жгучей обидой. В первую очередь, на себя и на свою глупость.

Он не заметил, как остался в кабинете наедине со своими мыслями. Элоиза не боялась оставлять его здесь одного, а дом все ещё помнил старшего сына своего хозяина. Защита от чужаков на него не действовала.

Алойз осмотрел просторный, некогда отцовский кабинет. Элоиза содержала его в завидном порядке. Десяток полок с важными документами, прибранный рабочий стол, перья для письма, сложенные в хрустальную шкатулку. Это место все ещё оставалось прежним.

Вдруг, ему на глаза попалась чёрная папка с серебристым замком в виде шестиконечной звезды. Высшая защита, которую, однако, было легко сломать, если ты – близкий родственник заклинателя.

То, что он там увидел, повергло его в шок. Недолго раздумывая, он схватил папку подмышку и аппарировал.

Время тянется медленно, пока тощая фигурка мечется под одеялом и громко кричит.

Гермионе стало хуже после бала. Глубокой ночью, когда они вернулись домой, она упала и потеряла сознание. С тех пор ещё состояние было нестабильным: поднялась температура, она начала бредить.

Взволнованная Нарцисса помогла Драко устроить девушку на кровати, но лекаря было бессмысленно ждать раньше утра.

Все это время он не отходил от неё, держа за руку и то и дело нежно гладя по волосам, успокаивая. От его прикосновений Гермиона затихала на некоторое время, но потом лихорадка снова накрывала ее.

Она бормотала что-то неразборчивое, но Малфой старался вслушиваться в каждый звук, боясь упустить самое важное.

– Эй, Грейнджер, просыпайся, – он подавил всхлип. Почему-то сейчас ему было особенно страшно. – Это зашло уже слишком далеко, Грейнджер. Не заставляй меня волноваться за тебя, Грейнджер. Ты же знаешь, я никогда не буду…

Вопреки всем надеждам, она его не слышала.

Тяжело дыша, Гермиона вырывала свою руку из его и снова пронзительно закричала.

Нарцисса остановилась в дверях, опасаясь подходить ближе. Ей было сложно смотреть на страдания девушки, но ещё сложнее – на страдания её собственного сына.

– Ты не обязан сидеть сейчас здесь, – тихо протянула она, когда очередная порция криков прекратилась.

Драко не повернулся в сторону матери. Он выпрямил спину, как делал всегда, когда понимал, что за ним кто-то наблюдает.

– Это меньшее, что я могу сейчас сделать, – Нарцисса не видела его лица, но знала, что в этот момент он сильно скривил губы, подавляя бушевавшую внутри бурю страха.

– Это ненастоящее, – она качает головой, радуясь долгожданному затишью. – Все эти чувства, которые ты испытываешь – они ненастоящие. Эта игра, которую затеял твой отец, и она ужасна.

– Прекрати, – прервал её Драко. – Прекрати! Я знаю, что ты хочешь сказать. Семейная магия связывает меня с поганой грязнокровкой, заставляя страдать, испытывать беспокойство и страх за её жизнь. Я все это прекрасно знаю! И даже если в этом действительно замешана эта гребанная семейная магия, я даже рад!

Он вскочил со своего места и начал нервно ходить по комнате.

– Но, откуда ты знаешь? – Нарцисса удивлённо моргнула. – Люциус же…

– Стёр мне память, верно? – Драко кивнул. – Он пытался. Не знаю почему, его Обливэйт не сработал. Не то он потерял былую хватку, не то магия решила сыграть над нами злую шутку. Я помнил все с самого начала, думал, что справлюсь и так. Но это… невыносимо.

Драко устало вздохнул, бросив взгляд на лежащую на кровати девушку. Та будто бы успокоилась и теперь безмятежно спала. Но Малфой знал, что это ненадолго.

– Я узнал, как снять кольцо. И я сделаю это, когда Гермиона проснётся; для этого заклинания она должна быть в сознании. Я благодарен этой гребанной семейной магии за то, что она показала мне, каким я был самонадеянным идиотом.

Нарцисса сжала губы. Она знала, в какой ярости будет Люциус, когда приедет: уж этому-то было все равно на состояние мисс Грейнджер. Но раз Драко так решил, значит, его нельзя переубедить. В глубине души Нарцисса и не хотела этого делать.

– Делай, как пожелаешь, – согласилась она слишком быстро для своей роли послушной жены.

Драко кивнул, понимая, что сказал матери далеко не все, что было у него в мыслях. Он отчаянно желал, чтобы их с Гермионой отношения не стали иными после того, как помолвка будет расторгнута, и чтобы она простила его за все, что они с ней сделали.

Он надеялся, что, как будет разрушено кольцо, эти мысли его отпустят.

Вдруг, в камине напротив кровати вспыхнуло зеленоватое пламя, заставляя находящихся в комнате вздрогнуть. В огне им рукой помахала Панси, не забывая поздороваться должным образом.

– Паркинсон, что тебе надо? – тут же нахмурился Драко, загораживая своей фигурой кровать, на которой спала Гермиона.

– Я тебя тоже очень рада видеть, – в шутливом тоне ответила, не растерявшись, девушка. – Мистер Малфой, я надеюсь, не дома? Отлично! Драко, миссис Малфой, у меня для вас есть весьма интересная информация, о которой вы, вероятно, не имеете ни малейшего представления. Предлагаю вам усесться поудобнее, чтобы не упасть…

========== XLVIII ==========

Она вдохнула слишком много летучего пороха, и поэтому в легких чувствовался самый настоящий пожар – хотя, конечно же, никакого пожара не было и все это являлось всего-то кратковременным магическим побочным эффектом.

Панси никогда не переносила путешествия по каминной сети, но сегодня был особый случай. Сжимая в руке пергамент с фамильным гербом, девушка мчалась сквозь весь особняк по направлению к рабочему кабинету. Некогда это помещение было маленьким частным королевством отца, теперь же там расположилась мать – и именно она-то и нужна была Панси. Или это Панси нужна была ей?

На пергаменте размашистым, столь несвойственным Элоизе почерком было выведено: «Приезжай срочно. Случилось непоправимое».

Девушка сорвалась с места прямо в школьной мантии: переодеться у нее не было времени. Бросив что-то напоследок растерянному Блейзу и передав ему кипу бумаг из старостата, Паркинсон со всех ног кинулась к ближайшему камину. Такие письма от матери были очень плохим знаком. Внутреннее чутье подсказывало девушке, что формулировка «непоправимое» была необыкновенно мягка для сложившейся ситуации.

В кабинете царил погром. Папки, обыкновенно находившиеся в порядке и расставленные по алфавиту, были раскиданы по полу. В воздухе порхали магические книги всех мастей, а под ногами расстилалась белая дорожка из документов.

Вишенкой на торте в этой атмосфере хаоса была сама Элоиза. Засевшая за столом, она громко рыдала, останавливаясь только для того, чтобы налить себе в стакан и заглотить виски.

– Ма… ма? – неуверенно спросила Панси, ступая внутрь помещения.

Завывания за столом прекратились.

– Панси? – Элоиза подняла взгляд и посмотрела на дочь. – Панси!

Женщина бросилась к ней с объятиями, от чего Панси стало жутко неудобно – мать никогда не любила нежности и держалась на расстоянии, чтя личное пространство больше собственных детей и мужа.

Панси отстранилась, заглядывая матери в лицо.

– Матушка, что с вами? Что случилось? – перешла она на привычный официальный тон.

Женщина недовольно насупилась, не ожидая такой реакции.

– Ты должна поговорить с ним, – твердо произнесла она, и Панси обдало запахом алгоколя. О былых слезах напоминали лишь черные следы от туши на ее щеках, и те были легко поправлены при помощи простого заклинания спустя пару секунд. – Иначе нам конец.

Девушка изумленно наблюдала за статной фигурой Элоизы, бродившей по комнате.

– Для начала… с кем – с ним? Я ничего не понимаю. Объясни, пожалуйста, – предприняла она последнюю попытку получить хоть какую-то долю информации. Успешно.

Элоиза уселась обратно на свое место, жестом пригласив дочь присоединиться к ней, наколдовав мягкое кресло напротив себя. Панси последовала приглашению, устроившись поудобнее – не так часто матушка оказывается настолько доброй, чтобы наколдовать кресло удобнее того, на котором сидела она сама.

Женщина вздохнула, успокаиваясь и собираясь с мыслями, и заговорила.

– Он был тут, Панси. И он украл нечто важное. Для нас для всех.

– Кто – он, матушка? Вы говорите загадками, – Панси чувствовала, что начинала терять терпение. Ей никогда не удавалось читать мысли матери.

– Твой брат, – на удивление спокойно выдала Элоиза, и Панси почувствовала, как ушла земля из-под ног. Или из-под кресла, если можно было так сказать.

– Что? Что ты говоришь?.. Алойз был тут? – ее удивлению не было предела. По произошедшим событиям можно было легко предположить, что он не так давно вернулся в Англию, но чтобы у него хватило смелости наведаться в семейный особняк? Да он с ума сошел!

– Именно, – утвердительно кивнула женщина. – И забрал нечто очень важное… И опасное.