Текст книги "Трое шведских горных мужчин (ЛП)"
Автор книги: Лили Голд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА 26
КОУЛ
Я заблудился.
Я здесь уже десять минут, и я совершенно, блять, потерялся.
Самое опасное в снежной буре – это не холод или ветер. Люди могут пережить это, если они достаточно быстро вернутся внутрь. Все дело в дезориентации. Когда все вокруг вас белое и движущееся, вы едва можете отличить верх от низа или лево от право. Вы можете выйти из дома, вынести мусор, а потом умереть в десяти футах от своей двери, потому что не сможете вспомнить, с какой стороны вы пришли.
Когда я только вышел на улицу, видимость была близка к нулю. Я надеялся, что она оставила какой-нибудь след, но, конечно, ее следы были давно заметены. Все, что я мог делать, это пробиваться вперед сквозь ветер, пытаясь ориентироваться по памяти.
Согласно моим предположениям, она почти добралась до дороги, прежде чем поняла, что не сможет двигаться дальше. Я пытаюсь удержать в голове карту местности, пробираясь сквозь кружащийся снег, молясь, что я двигаюсь в правильном направлении. Сильный ветер отбрасывает меня назад, и ледяные снежинки жалят крошечный кусочек кожи, оставшийся незащищенным между очками и шарфом. Я теряю надежду. Я знаю, что прямо сейчас могу ходить кругами. Я могу вернуться прямо к входной двери в любую секунду. Я могу…
Я чуть не падаю, врезавшись в какие-то кусты. Они полностью покрыты белым, и я настолько ослеп от снега, что едва могу их разглядеть, но я узнаю в них кусты, растущие в конце дороги. Я двигался в правильном направлении. Мне приходит в голову одна мысль. Дэйзи умная. Если бы она зашла так далеко, то спряталась бы под кустом в качестве укрытия.
И если она не добралась до кустов, значит, она мертва. Так что у меня нет выбора.
Я начинаю ходить вдоль изгороди, выискивая комочки в земле. Я едва успеваю сделать десять шагов, прежде чем спотыкаюсь о что-то мягкое. Я падаю на колени, лихорадочно разгребая снег. Под моими руками появляется розовое пятно. Ее пальто. Это она. Она покрыта снегом, но укрытие из кустарника не позволило ей увязнуть в нем. Я вытираю ее лицо. Снег падает ей на волосы, пальто, прилипает к ресницам. Ее глаза закрыты. У меня на коленях она неподвижна, словно труп.
– Дэйзи, – выдыхаю я, поглаживая ее по лицу. – Дэйзи. Дэйзи, пожалуйста. Давай же, детка. Ты не можешь быть мертва.
Через несколько ужасающих секунд ее глаза распахиваются. Она открывает рот, но не издает ни звука. Я, блять, готов заплакать от облегчения.
Я оглядываю ее, отмечая синие губы и кожу. Она не дрожит, и это очень, очень плохой знак. У нее переохлаждение. Мне срочно нужно согреть ее. Самый быстрый способ – использовать тепло моего тела, но для того, чтобы это сработало, нам нужно раздеться, а мы не можем этого сделать, пока не окажемся в сухом месте.
Я слегка встряхиваю ее. Она расслабляется в моих руках, сонно моргая.
– Дэйзи. Можешь остаться со мной? Можешь говорить со мной?
Ее синие, потрескавшиеся губы шевелятся. Я наклоняюсь, прикладывая ухо прямо к ее рту.
– Мишка, – бормочет она. Мое сердце сжимается.
– Да. Я здесь. Я здесь, с тобой все будет в порядке.
– Извини. – Ее глаза трепещут, но она больше ничего не говорит. Она угасает. Пытаясь удержать рюкзак на спине, я обхватываю ее руками под мышками и поднимаю ее на руки. Она почти ничего не весит. Ради всего святого, мой рюкзак тяжелее ее. Как только я отведу ее обратно в хижину, я запру ее и откормлю. Может быть, тогда ее перестанет уносить ветром.
– Держись за мою шею, – кричу я. Я чувствую, как ее руки слабо обвиваются вокруг моей шеи, и поворачиваюсь, оглядываясь вокруг. Все вокруг – белое размытое пятно. В какой стороне находился дом? Черт, я не могу вспомнить. Мои следы на снегу уже полностью заметены. Я чувствую, как страх сдавливает мне горло. Заставляя себя сохранять спокойствие, я трачу секунду, чтобы сориентироваться, затем поворачиваюсь на девяносто градусов влево. Это должен, обязан, быть обратный путь к дому. Я бреду вперед, спотыкаясь о снег. Мое плечо горит, когда вес Дэйзи давит на рану, но я продолжаю игнорировать боль. Я должен вернуть ее обратно в дом. Я должен обезопасить ее.
Я рычу, когда что-то ударяет меня по бедру. Это что-то тонкое и натянутое, словно поручни или бельевая веревка. Я хмурюсь, ощупываю ее, счищая снег. Это какой-то шнур. Веревка, которую установила Дэйзи, чтобы вести нас к дому, когда видимость плохая. Мое сердце замирает.
У меня нет свободной руки, поэтому я опираюсь на нее бедром, следуя за ней вперед. Я едва успеваю сделать пять шагов, как падаю, спотыкаясь о камень, покрытый снегом.
Мне требуется почти тридцать секунд, чтобы встать обратно на ноги. Я осматриваю Дэйзи, проверяя, что она не пострадала, затем перекладываю ее на руки и продолжаю двигаться. В следующий раз, когда я падаю, мне требуется целая минута, чтобы снова встать на ноги. С каждой секундой снег становится все гуще и тяжелее. Каждый раз, когда мы падаем, он начинает накрывать нас, угрожая полностью похоронить в себе.
Это происходит снова, и снова, и снова. Мы движемся словно черепахи. Такое чувство, что с каждым шагом, который я делаю, я становлюсь слабее. Мои конечности немеют. Температура моего тела падает.
В следующий раз, я просто спотыкаюсь о свой собственный чертов ботинок. Я снова падаю на колени, согнувшись пополам. Дэйзи почти падает из моих рук, но я хватаю ее, тяжело дыша. Мое плечо горит, словно в огне.
У нас ничего не получится. Я знаю, как далеко я ушел от дома. Мы уже прошли это расстояние четыре или пять раз. Даже если я пойду в правильном направлении, у нас ничего не получится.
У меня и раньше было несколько случаев, когда я был на грани смерти. Я попадал в штормы, был избит на боевых аренах и подвергался нападению диких животных. Каждый раз, в ту секунду, как я понимал, что действительно могу умереть, меня охватывало странное чувство спокойствия. Я чувствовал себя почти умиротворенным. Когда у тебя отнимают выбор, не о чем больше беспокоиться.
Но прямо сейчас я не спокоен. Мне насрать, если я умру, но дело не во мне. Это все из-за нее.
Я ни за что не позволю ей умереть. Пока она у меня, я дышу, она будет жить. Я буду бороться до самой последней секунды.
Я рычу, снова заставляя себя подняться, поднимая ее на руки. Сделав сначала один шаг, а затем еще один, я продолжаю двигаться вперед.
Медленно, сквозь снег, передо мной вырисовывается что-то серое. Я щурюсь, неуклюже протирая очки плечом. Несколько неуверенных шагов вперед, и я начинаю видеть лучше.
Это лачуга. Ветхая, разрушенная каменная лачуга, которую мы покинули, как только переехали в хижину. Потрясающая, добрая, гениальная девушка вывела лачугу на путь спасения. Даже несмотря на то, что я сказал ей, чтобы она не беспокоилась.
Что ж, сегодня ее собственная доброта спасет ей жизнь. Пошатываясь, я делаю последние несколько шагов по снегу, практически падая в укрытие. Мгновенно оглушительный шум ветра снаружи заглушается каменными стенами. Здесь все еще холодно, но, по крайней мере, мы защищены от сырости и ветра.
Я кладу Дэйзи на пол, который, я клянусь, покрылся льдом. Я не могу оставить ее так.
– Нам нужно поднять тебя с пола, – говорю я ей, поглаживая по щеке. Ее глаза снова закрылись. Я слишком напуган, чтобы прощупать ее пульс. Конечно, она жива. Иного и быть не может. – Ты теряешь слишком много тепла, – говорю я. – Просто подожди секунду.
Она не отвечает.
Я возвращаюсь на улицу и срезаю несколько покрытых листьями веток с ближайшего куста. Я едва вижу, что делаю, и чуть не отрезаю себе чертов палец, но в конце концов мои руки полны веток. Я несу их обратно в лачугу. Дэйзи не шевелится.
– Я собираюсь постелить тебе постель, – говорю я ей. – Подожди буквально одну минуту.
Я кладу ветки, покрывая ими замерзший каменный пол, затем осторожно поднимаю ее на них. Затем я поворачиваюсь к своей сумке. Я храню набор первой помощи при переохлаждении на дне всех своих рюкзаков для выживания. Я распаковываю изотермическое одеяло[25], одеяло с химическим подогревом и спальный термо-мешок Blizzard[26], разворачивая их все. Несмотря на то, что каждый из них достаточно велик, чтобы полностью укутать ее, все они сложены и упакованы в крошечные пакетики размером с небольшой конверт, который чертовски трудно открыть, когда ты конвульсивно дрожишь. Я, ругаясь, стискиваю зубы, когда мои руки в пятый раз скользят по пластиковой обертке. В конце концов, я распрямляю их все и поворачиваюсь обратно к Дэйзи.
Ее одежда намокла от снега, так что приходится ее раздеть. Я начинаю с пальто, затем брюки и свитер. Даже ее нижнее белье влажное. Должно быть, когда она упала, снег просочился под ее одежду. Я снимаю с нее маленький розовый лифчик и трусики, откладываю их в сторону, затем заворачиваю ее обнаженное тело в одеяла. Когда она плотно укутана, я заворачиваю ее в спальный мешок, плотно заклеивая его скотчем, чтобы тепло не выходило наружу. Она похожа на маленькое оранжевое буррито у меня на коленях, только ее белое лицо выглядывает наружу.
Я сажусь на корточки, тяжело дыша, и закрываю глаза. Я устал. К тому времени, когда я нашел ее, мои силы были уже на пределе, а теперь я и вовсе опустошен. Я хочу обнять ее и заснуть, но знаю, что, если я перестану двигаться, мне будет так же плохо, как и ей. Я не могу себе это позволить. Я не могу перестать двигаться, пока ей не станет лучше.
Я заставляю себя вернуться к своей сумке и вытаскиваю маленькую двухместную нейлоновую палатку, встряхивая ее. Я использую камень, чтобы вбить колья в мерзлый пол. Я становлюсь очень слабым, мне приходится пару раз прислониться к стенам хижины, но в конце концов я поднимаю палатку. Я осторожно поднимаю Дэйзи, укладываю ее внутрь, затем достаю гелевую горелку и поджигаю водонепроницаемой спичкой. Она не сильно обогреет палатку, но это лучше, чем ничего. Достав из рюкзака пару металлических банок, я направляюсь к двери хижины и зачерпываю немного белого снега, который занесло внутрь. Ей нужна вода.
Когда я заползаю обратно в палатку, ее глаза полуоткрыты. Я почти плачу от облегчения. Я застегиваю палатку, затем глажу ее по лбу.
– Дэйзи. Сядь прямо. Тебе нужно оставаться в сознании. – Я снимаю перчатки, чтобы прикоснуться к ее лицу. Думаю, она начинает согреваться. Должно быть, одеяла делают свою работу. Ее глаза трепещут.
– Скажи что-нибудь, – приказываю я, ставя банку со снегом на обогреватель, чтобы он растаял.
Она стонет.
Я снова глажу ее по лицу.
– Дэйзи. Скажи что-нибудь. Или я кину снегом тебе в лицо.
– С-с-с-сказать что?
– Мне все равно. Что угодно. Скажи, что ты чувствуешь. Спой песню. Просто продолжай, блять, говорить.
Она послушно начинает что-то бормотать себе под нос. Я не понимаю, но мне все равно.
– Хорошая девочка. – Я оставляю банку со снегом на нагревателе, пока он не растает и не согреется, затем насыпаю в пакетик сухой горячий шоколад, перемешивая его для нее. – Вот. Сядь и выпей.
Она смотрит на себя сверху вниз.
– Нет рук, – бормочет она.
Я понимаю, что ее руки застряли в спальном мешке. Я тяну ее, чтобы она оперлась на меня, поднося банку к ее губам. Она пьет медленно, слегка поперхнувшись теплой жидкостью. Я пою ее маленькими глотками, пока банка не пустеет. Она расслабляется у меня на груди.
– Ты чувствуешь себя лучше?
Она кивает, пряча лицо у меня на шее.
– Устала. Но. В. Порядке.
– Как твое сердце?
Ее губы опускаются вниз.
– Болит, – шепчет она.
Черт. Я опускаю руку в ее спальный мешок, снимая слои теплого одеяла, и нажимаю между ее обнаженных грудей, чувствуя биение ее сердца. Она вздыхает, потираясь о мою руку. В любое другое время ощущение ее мягких, теплых сисек на моей ладони заставило бы мой член затвердеть за считанные секунды, но прямо сейчас, я думаю, что мои яйца замерзли. В любом случае, я не совсем в настроении. Ее сердце бьется сильно и уверенно.
– Что ты имеешь в виду?
– Оно немного разбито, – невнятно произносит она.
– Я имел в виду физически. Оно… хлопает? – Блять. Hjärtklappning[27]. Как, черт возьми, это слово звучит по-английски? – Оно пропускает удары?
Она зевает.
– Нет.
Она извивается в моей руке, и я поглаживаю ее грудь так успокаивающе, как только могу.
– Ты понимаешь, что ты натворила? – спрашиваю я. – Ривен и Илай сходят с ума, черт возьми. Они думают, что ты мертва.
– Извини. – Ее лицо морщится. – Извини. Я не подумала об этом. Я н-н-не могла д-дышать там. Я просто…
– Убежала. – Я вряд ли могу осуждать ее за это. Черт возьми, когда мне разбили сердце, я полностью покинул цивилизацию. – Они думают, что это их вина.
Ее глаза расширяются.
– Боже. Надеюсь, они здесь не и-ищут меня?
Я качаю головой.
– Они в безопасности дома. Лезут на стенку.
Она хмурится.
– Почему ты пошел за мной? Ты мог погибнуть.
– Не все из нас слабаки ростом в сто пятьдесят сантиметров, которые не могут ходить по снегу. – Она смотрит вниз, ее глаза затенены. Она выглядит невероятно грустной.
– Я ч-чувствую, что скучала по тебе всю свою жизнь, – шепчет она.
– Мы не так давно познакомились, – тупо говорю я.
Она вздыхает.
– Я знаю. Я имею в виду, я чувствую, что чего-то внутри меня не хватало, но я не знала чего. И это ты. Это… все вы. – Ее рот опускается. – А теперь я все испортила.
Моя грудь горит. Я с трудом сглатываю.
– Нет. Нет. Ты ничего не испортила, милая. Ты не сделала ничего плохого.
Ее глаза мерцают. Она молчит очень, очень долго. Я практически вижу, как крутятся колесики в ее голове.
Я легонько встряхиваю ее.
– Продолжай говорить.
– Ты говорил с Ривеном?
– Да.
– Ох. – Она поджимает губы. – Значит ты… ты видел видео?
– Первые несколько секунд, – признаюсь я.
Она крепко зажмуривает глаза. Слезы катятся по ее щекам. Ее дыхание прерывается, когда она начинает плакать.
– Я н-не снимала его. Я не знала, что меня снимают.
Блять.
Я нежно укачиваю ее.
– Шшш. Шшш. Я знаю. Я заметил это. – Я не знаю, что сказать. Я таким не занимаюсь. Илай – тот, кто обнимается и нянчится с людьми. Ривен может успокоить их, когда им больно. Я же тот, кто причиняет им боль.
Но сейчас я здесь один. Так что я должен что-то сделать. Я притягиваю ее ближе к себе, и она прижимается к моей груди.
– Я ч-ч-чувствую себя отвратительной, – бормочет она.
– Ты не такая.
– Я знаю, что это не так. Но я это чувствую. Я чувствую себя… использованной. Как использованная салфетка. Как кучка мусора.
– Мне очень жаль.
Она качает головой, шмыгая носом.
– Спасибо. За то, что выключил его.
Я хмурюсь.
– Милая. Тут не за что говорить спасибо. – За какого парня она меня принимает?
Она слегка дрожит.
– Мне нравится, когда ты меня так называешь. – Она снова зевает. – Мне кажется, я пьяна. Но я ничего не пила.
– Оставайся в сознании. Я собираюсь приготовить тебе что-нибудь. – Она не должна заснуть, пока ее кожа не приобретет нормальный оттенок. Я роюсь в своем рюкзаке. Илай считает, что я параноик по поводу средств выживания. Слава Богу, это так. У нас достаточно еды, чтобы продержаться несколько дней. Неделя, если мы растянем ее. Однако я серьезно сомневаюсь, что мы пробудем здесь так долго. Штормы в этом районе, как правило, короткие и внезапные. Максимум на пару дней.
Я раскладываю фольгированные упаковки с обезвоженными продуктами.
– Говяжий фарш с перцем чили или тушеная говядина?
– А в чем разница?
– В одном из них есть фасоль.
Это вызывает у нее легкую улыбку.
– Мне без разницы.
Я растапливаю еще немного снега, затем высыпаю в банку пачку тушенки. Это дерьмо довольно отвратительно, но когда соленый, пикантный аромат наполняет палатку, у меня урчит в животе. Вдруг я понимаю, как голоден.
– Расскажи, – приказываю я, размешивая вилкой коричневую сочную кашу. – Расскажи мне о видео.
– Это необходимо?
Я поднимаю бровь.
– У тебя есть мысли получше?
Она колеблется, размышляя, потом вздыхает.
– Это мой бывший парень. Сэм. Он тайно записал нас, еще когда мы были вместе. Должно быть, он поставил свой телефон на книжную полку или что-то в этом роде.
Гнев вскипает во мне. В чем проблема этого парня? Интернет полон порно, охотно раздевающихся женщин, и ему нужно было, блять, обмануть Дэйзи, для секс-видео? Это отвратительно.
– Когда я попыталась порвать с ним, – продолжает она. – Он прислал мне файл. Сказал, что если я не останусь с ним, он выложит видео в Интернет. Я раскусила его блеф. Я не думала, что он действительно сделает это. Я не думала, что кто-то, кого я когда-то любила, может быть настолько злым. – Она дрожит. – Он шантажировал меня в течение нескольких месяцев, но, когда он понял, что я не собираюсь возвращаться, выложил видео в интернет, на кучу порно-сайтов, и озаглавил моим настоящим именем. – Она смотрит на меня сквозь ресницы. – Дженнифер Адамс.
– Ривен сказал мне, – говорю я. Ее плечи опускаются. – Откуда взялось Дэйзи?
– Это мое второе имя. А Уиттайкер – девичья фамилия моей мамы. – Она кашляет. – Сэм сказал, что удалит видео, только если я снова буду с ним вместе. Очевидно, что я бы не вернулась к нему, так что… Наверное, я несколько раз заходила в свои социальные сети с его компьютера. Он сохранил мои пароли и разослал всем ссылки на видео. Всем моим друзьям на Facebook. Моей семье. Каждый человек в моем рабочем списке электронной почты. Всем родителям детей, которых я обучала. В-всем. – Ее нижняя губа дрожит, и она опускает взгляд. – Извини. Я больше не могу об этом говорить.
– Иди сюда, – грубо говорю я, притягивая ее к своей груди. – Ты в порядке. С тобой все в порядке. Это не твоя вина.
Как только я произношу эти слова, она распадается на части, прижимаясь ко мне. Она начинает рыдать у меня на груди, как будто кто-то умер. Я поглаживаю ее по спине, чувствуя себя совершенно беспомощным.
– Мои родители не хотят со мной разговаривать, – шепчет она. – Они не поверили мне, что я не снимала это нарочно. Они думают, что я сделала это ради каких-то легких денег. Б-большинство моих друзей были учителями в школе. Они все обвинили меня. Сказали, что учителю не подобает, увлекаться подобными вещами. Я получала сообщения практически от каждого родителя, чьего ребенка я учила, где они называли меня шлюхой, проституткой и «опасностью для общества». Я потеряла свою работу. Свой доход. Я была в новостях, так много телеканалов освещали эту историю. Они называли меня Учительницей порно-звездой. И каждый раз, когда кто-то ищет мое имя, они видят видео, где меня трахают сзади. Я просто… я не знаю, что делать.
Мне нечего сказать, поэтому я ничего не говорю. Я просто обнимаю ее крепче, сжимая свой свободный кулак так сильно, что ногти впиваются в ладонь.
Когда все это закончится, когда Дэйзи будет в безопасности, в тепле и вернется в хижину, я найду ее бывшего парня. Мне все равно где он, черт возьми, находится. Будь он в Швеции, в Англии, или в гребаных тропических лесах Амазонки. Я собираюсь найти его, и он заплатит за то, что причинил ей такую боль.
Дэйзи издает тихий звук, прижимаясь ко мне, и я понимаю, что сжимаю ее слишком сильно. Я ослабляю хватку. Тушеное мясо начинает пузыриться в банке, поэтому я беру вилку и подаю ей. Она ест медленно, шмыгая носом, затем утыкается лицом мне в грудь.
– Пожалуйста, могу ли я теперь поспать, – шепчет она.
Я осторожно укладываю ее и обнимаю ее. Когда она вот так укутана, это все равно что заглатывать гусеницу ложкой. Она засыпает почти сразу, ее дыхание все еще прерывается от тихих всхлипываний.
ГЛАВА 27
ДЭЙЗИ
Когда я снова просыпаюсь, вижу что Коул свернулся калачиком рядом со мной, его рука обнимает меня за талию, защищая. Снаружи палатки я все еще слышу, как тяжело падает снег. Я пытаюсь сесть, но я завернута примерно в пятьдесят слоев одеяла. Мои руки прижаты к бокам ярко-оранжевым спальным мешком. Нахмурившись, я пытаюсь высвободиться.
– Не надо, – низкий голос грохочет рядом со мной. Я смотрю на Коула. Я думала, он спит, но его глаза насторожены. – Тебе нужно согреться, – бормочет он, протягивая руку, чтобы развязать ленты, которыми застегнут спальный мешок.
В данный момент я чувствую себя очень тепло. Во всяком случае, мне слишком жарко. Мне потно, мерзко и все эти изолирующие слои вызывают клаустрофобию.
– Я в порядке.
– Ты не в порядке.
– Я не могу дышать. – Я пытаюсь высвободить свои руки.
– Ты бы умерла без этого.
– Пожалуйста, сними его? Со мной действительно в порядке…
– Ты ни хрена не в ПОРЯДКЕ! – Внезапно рычит он, садясь. Мои глаза расширяются. Он выглядит разъяренным. – Ты чуть не умерла, Дэйзи. Если бы я нашел тебя чуть позже, мы бы провели завтрашний день, выкапывая твое гребаное тело из сугроба. Так что не говори мне, что с тобой все в порядке!
Ветер воет снаружи, как умирающее животное. Нейлоновые стенки палатки яростно хлопают.
– Мне очень жаль, – тихо говорю я.
– Fan[28]. – Он качает головой. – Я не злюсь, – бормочет он. – Не на тебя.
– А должен. Я была так глупа.
– Никто из нас не предвидел надвигающейся бури, – хрипло говорит он. – Мы с Илаем чуть не попались. Иногда о бурях не предупреждают.
Я пытаюсь улыбнуться.
– Уверен, что не хочешь назвать меня идиоткой? Это вроде обычное дело для тебя. Не прощай мне все только потому, что я чуть не умерла.
Это задумывалось как шутка, но он вытирает рот рукой и снова ругается.
– Ты действительно чувствуешь себя лучше?
Я киваю.
– В значительной степени я вернулась к нормальной жизни.
– В значительной степени?
– Я чувствую некоторую слабость. Но в остальном я в порядке.
Он вздыхает.
– Тогда сядь прямо.
Я подчиняюсь, позволяя ему отстегнуть меня от смирительной рубашки. Он оставляет одеяла завернутыми вокруг меня. Я смотрю на себя сверху вниз.
– Ты раздел меня.
– Мокрая одежда убила бы тебя. – Он роется в рюкзаке, вытаскивая плитку шоколада. Он срывает желтую обертку и сует ее мне в руку. – Ешь.
– Я не голодна.
– Тебе нужна энергия, чтобы согреться. Ешь.
Я так и делаю. Я разламываю плитку шоколада на кусочки и запихиваю ее в рот.
– Можно мне немного воды? – бормочу я.
Он протягивает мне банку, и я жадно высасываю ее, пристально наблюдая за ним. Он забился в угол палатки, сгорбившись. Время от времени волна дрожи сотрясает его тело, и он сильно стискивает зубы, пока они не прекращаются. Я думаю, он пытается скрыть это, но он отмораживает себе яйца.
– Давай поделимся. – Я приподнимаю край своего одеяла. – Здесь достаточно места для двоих.
Он качает головой.
– Тебе следует снова завернуться. Температура может снова упасть.
Для того, кто тратит так много времени, называя меня тупицей, он довольно тупой.
– Ты же знаешь, что это пойдет мне на пользу, – пытаюсь я. – Делиться теплом тела и все такое. Я думаю, что одеяло с подогревом вышло из строя.
Он вздыхает.
– Мне придется снять одежду, – предупреждает он. – Или это испортит изоляцию.
– Я надеялась, что ты это сделаешь.
Он свирепо смотрит на меня, быстро снимая пальто, затем слои свитеров и термокостюмов под ним. Я окидываю взглядом его обнаженный торс, упиваясь видом его крепкого пресса и толстых, мускулистых рук.
– Также ты всегда можешь снять штаны, – подбадриваю я, мой взгляд скользит к его боксерам. Я думала, члены должны сжиматься, когда холодно. Но кажется член Коула бросил вызов законам физики. – Я была бы не против.
Он игнорирует мое откровенное приглашение, проскальзывает под одеяло и раскрывает объятия.
– Вот, – хрипло говорит он. Я послушно прижимаюсь к нему, и он притягивает меня ближе, его грудь прижимается к моей спине. Я чувствую, как его вздох облегчения скользит по моим волосам, когда он немного расслабляется.
– Мне очень жаль, – говорит он после нескольких ударов сердца. – Что я был таким мудаком по отношению к тебе.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты думала, я назову тебя идиоткой за это? За то, что тебе было страшно и больно? – Его голос мрачен. – Должно быть, я действительно дерьмово относился к тебе.
– Просто следую шаблону, – бормочу я.
Он качает головой.
– Я был слишком суров к тебе с тех пор, как мы встретились. Я должен был больше доверять тебе. Мне очень жаль.
Я делаю вдох.
– Ты так поступал из-за Джоанны?
Он напрягается.
– Что?
– Ребята рассказали мне о ней. – Я делаю паузу. – И о Рикарде.
– Они ничто, – выплевывает он. – Они не имеют значения.
Я поворачиваюсь так, чтобы мы были лицом друг к другу. Мои груди прижимаются к его мускулистой груди. Он закрывает глаза, когда выпуклость в его боксерах трется у меня между ног.
– Это неправда, – тихо говорю я. – Ты можешь сказать мне.
– Похоже, ты уже знаешь эту историю.
– Не от тебя. Я полагаю, ты лучший человек, который может рассказать об этом. – Он ничего не говорит, и я поднимаю бровь. – У тебя есть дела поважнее?
Он рычит. Я чувствую звук, грохочущий в его груди, и прижимаюсь еще ближе. Он автоматически обнимает меня крепче и вздыхает.
– Рассказывать… особо нечего. Когда мы встретили Джоанну, она словно околдовала нас всех. Было очень дерьмово, когда она обручилась с Ривеном, но я не мог злиться на него за то, что он хотел остепениться с ней. Я бы так и сделал, если бы она попросила меня вместо него. – Он сглатывает. – Но когда она рассказала мне о ребенке… все изменилось.
– Ты любил его.
– Я был отцом, какое-то время. Или я думал, что был. – Он сжимает мою руку. – Самая трудная часть, это была не потеря женщины, которую я любил, это даже не потеря ребенка, это была потеря… – он умолкает.
– Семьи, – тихо говорю я. – Какое-то время у тебя была семья. – Действительно странная, где мама его малыша была замужем за его лучшим другом, но все равно семья.
Он ничего не говорит.
– Это нормально расстраиваться, – говорю я ему, поднимая лицо, чтобы посмотреть на него. – Жестоко, что ее у тебя отняли.
Он пожимает широкими плечами.
– Что есть, то есть.
– Как философски. – Я толкаю его. – И что же? Поэтому ты был так враждебен ко мне? Ты думал, что я собираюсь встать между вами и снова все разрушить?
– Мне потребовались десятилетия, чтобы обрести дом. Я думал, ты собираешься все испортить. Думал, ты причинишь боль Ривену и Илаю. – Он обхватывает мою щеку, голубые глаза встречаются с моими. – Мне очень жаль.
Я задумываюсь, затем надменно фыркаю.
– Ну что ж. Я тебя не прощаю.
Он смотрит вниз, опуская руку.
– Справедливо.
– Тебе придется загладить свою вину передо мной, – решаю я.
– Каким образом?
– Поцелуй меня.
Его глаза темнеют.
– Что?
– Поцелуй меня.
– Нет. – Его взгляд скользит к моему рту. – Я же говорил тебе. Я не целуюсь.
– Почему нет?
– В этом нет необходимости. Когда я трахаю девушку, это просто разрядка. Я не разворачиваю романтическое представление.
– Я знаю, что ты этого хочешь. Ривен рассказал мне. Он сказал, что ты первым заговорил о том, чтобы встречаться со мной.
Коул фыркает.
– Это не значит, что я хочу поцеловать тебя.
– В некотором роде именно это то и значит.
Он хмурится.
– Ты думаешь, раз я спас тебя от замерзания до смерти, я хочу поцеловать тебя? Это моя работа – помогать слабым существам, которые не могут справиться со снегом.
Я отказываюсь обижаться на его тон.
– Ты снова это делаешь. Отталкиваешь меня, потому что боишься. Я больше не попадусь на эту удочку. Ты можешь быть настолько сварливым, насколько захочешь. – Я придвигаюсь ближе к нему, прижимаюсь к нему всем телом и кладу голову ему на плечо. – Хочешь услышать мои мысли почему ты не целуешься?
– Расскажи.
– Я думаю, ты боишься влюбиться в кого-то. Ты боишься романтики и любви. – Я протягиваю руку и провожу кончиком пальца по его скуле. – Проще заниматься безэмоциональным сексом, не так ли? Это просто бессмысленный трах. Но когда ты смотришь женщине в лицо и целуешь ее, ты открываешься ей. Ты обращаешься с ней так, словно она тебе небезразлична. А это значит, что она может причинить тебе боль.
– Очень проницательно, – выдавливает он.
Я прижимаюсь еще ближе.
– Но тебе больше не нужно бояться. Джоанна двинулась дальше. Пришло время и тебе это сделать.
Он ощетинивается.
– Я не хочу говорить о ней.
– Очень жаль.
– Прошу прощения?
Я пожимаю плечами.
– Я собираюсь поговорить о ней. И ты вроде как застрял со мной в данный момент, не так ли? Если только ты не предпочтешь броситься в сугроб, чтобы избежать столкновения со своим травмирующим прошлым.
– Я должен был позволить тебе умереть в том кустарнике, – бормочет он.
– Слишком поздно, – сладко говорю я.
– Я все еще могу вышвырнуть тебя обратно.
– Нет. Ты не можешь. Ты скорее навредишь себе, чем кому-то другому, и мы оба это знаем.
Я кладу руки ему на щеки, заставляя его посмотреть на меня.
– Я понимаю. Она причинила тебе боль. Ты потерял свою семью и всех, кого ты любил. Это не значит, что ты никогда больше никого не полюбишь. Единственный человек, который мешает тебе завести семью – это ты, Коул. Ты отталкиваешь всех, пытаешься отпугнуть людей, которые заботятся о тебе, изолируешь себя за чертовым Полярным кругом только для того, чтобы тебе никогда больше не пришлось смотреть в глаза женщине.
Его глаза вспыхивают. Он открывает рот. Я кладу на него свою руку.
– У тебя может быть ребенок. У тебя может быть жена и семья. И да, они могут причинить тебе боль. В конце концов мы теряем всех, кого любим. Но это не значит, что мы должны прекратить пытаться.
Он медленно качает головой.
– Ты ничего не знаешь.
– Я знаю тебя, – настаиваю я. – Ты не ненавидишь людей. В глубине души ты добрый и нежный. Так почему бы просто не уступить…
– Я не могу сделать это снова! – огрызается он, обрывая меня. – Ривен рассказал тебе, как он нашел меня после того, как я понял, что ребенок не мой? Я жил в квартире в стокгольмском районе красных фонарей, и из меня каждую ночь выбивали дерьмо ради развлечения.
Я моргаю.
– Что?
– Я участвовал в подпольных боях. Это единственное, что давало мне хоть какие-то чувства. Если бы я продолжал в том же духе, я бы умер. Я хотел умереть.
Гнев, смешанный с болью, разрывает меня на части. Я опускаю глаза на шрамы, покрывающие его грудь.
– Это от…
– Да. – На его челюсти дергается мышца. – Я не смогу пережить это снова. Я не смогу.
Мои ноздри раздуваются. Я смотрю ему прямо в лицо.
– Можешь, – рычу я, практически обнажая зубы. – Ради всего святого, ты борешься с лосями и волками и зарабатываешь на жизнь, преодолевая штормы, и ты думаешь, что недостаточно силен, чтобы тебе несколько раз разбили сердце? Если весь остальной мир может это сделать, то и ты сможешь. Ты самый сильный мужчина, которого я когда-либо встречала. – Я так близко к нему, что мои сиськи прижимаются к его груди. Его сердце колотится под мышцами, и я чувствую, как его член твердеет у моего живота. Его ледяные глаза пронзают мои, когда его рука скользит вниз к моему бедру, сжимая. Я отталкиваю его. – Нет. Я не собираюсь тебя трахать. Ты думаешь, я хочу спать с парнем, который слишком труслив, чтобы поцеловать меня в губы?
