Текст книги "Скелет из шкафа не выпускать. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Лика Маррн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
– Простите, а у вас есть книги про тьму? – внезапно спросила я.
– Не знаю, – пожал плечами Харольд. – Но я обнаружил, что имею обыкновение находить здесь вещи, о которых и не подозревал.
– Прекрасно, – пропыхтела я, нагружаясь газетами. – Хорошего дня!
Поперек комнаты были натянуты веревочки, на которые я бельевыми прищепками прицепила газеты в хронологической последовательности. Пока что у меня ничего не складывалось во внятную картину, и я сто раз пожалела, что не уделяла больше внимания истории древних культов.
Сейчас мне как никогда пригодилась бы помощь Дэвирона, но я не могла тратить и без того драгоценное время на отливку свечей, на которых ещё нужно было вырезать заклинание…
В общей сложности было убито тридцать пять человек, и это только в Кайнере. Ничего по поводу остальных городов я сказать не могла, но убийств могло там и не быть. Хотя в Рэмтоне были.
Пока что моя основная теория была такова – это был лже-Эридан. Факты в чем-то сходились. Первое убийство было совершено в ночь с двадцать девятого на тридцатое августа в столице. Потом, когда профессор Эридан Ирвиг приехал преподавать в Рэмтон, затишье, и вот потом, когда его якобы вызвали по срочным семейным делам, опять. Меня пугало, что все девушки по описанию были схожи с моей внешностью. У всех были темные волосы, все были темными магами. Конечно, таких девушек пруд пруди, но все равно, неприятный осадок оставался. Но вот чего я не могла понять, это охота за бывшими магами, теми, на которых наложили печать. Причем здесь где-то газеты молчали, а где подчеркивали, что убит именно светлый маг, поэтому можно было сделать вывод, что убивали и темных, и светлых. То есть магов только темных, а вот потерявших силу – кого угодно.
Я попыталась распутывать эту загадку с моей точки зрения, как человека, с которым убийца игрался, как кошка с мышкой. Причем игрался превосходно, имитируя любовные взгляды, поцелуи, искреннюю заботу… Зачем?
Я захлопнула книгу, в которую я смотрела просто так уже с полчаса, и поднялась с пола. Все затекло от непрерывного сидения, и я решила наконец-то выйти на улицу.
Когда я спустилась по старой лестнице, Харольд спал в кресле, с очками на носу и с книжкой на коленях. Половицы громко скрипнули. Я приложила палец к губам и выразительно посмотрела на кота над входом в кухню. У кота нарисовалось виноватое выражение лица, пол больше не скрипел. Перед тем, как выйти, я прикрыла Харольда пледом. Когда я вышла, колокольчик даже не посмел звякнуть.
Я не могла сказать, что за эти несколько дней я привязалась к старичку. В конце концов, чтобы привязаться к кому-то, нужно гораздо больше времени, но он мне нравился. Мне было бы немного жаль оставлять уютный магазинчик. И мне уж точно бы не хотелось, чтобы Харольд пал жертвой моего ужасного знакомого. Я бы вообще никому и никогда не пожелала с ним встретиться.
От одной мысли о нем мне стало холоднее, хотя на улице и без того было зябко. На мне были слишком легкие туфли для такой погоды, но других не было, поэтому я, закутавшись в плащ и накинув капюшон, побрела вниз по улице.
Людей было все так же мало, как и в тот день, когда я впервые выглянула в окно из спальни на втором этаже. Я остановилась перед витриной «Мечты сладкоежки», с грустью уставившись на витрину. Очень хотелось чего-то сладкого, но денег у меня не было. Официант уже даже не пытался работать, а спал за одним из столиков, положив голову на руки.
Я смотрела на витрину, полную пирожков, песочных пирожных, всевозможных тарталеток с ягодами, кремовых трубочек, шоколадных конфет, зефира, пастилы, мармелада и вкуснейших тортов, и думала о том, что ещё недавно я могла себе это позволить. Как удивительно – у меня не было ничего, но было все, если в этом есть хоть какой-то смысл.
Оторвавшись от витрины, чувствуя себя немного неприкаянной, я побрела вниз по улице. Снег не шёл, но небо было затянуто той серой, тоскливой дымкой, которая порой неделями скрывает солнце от наших глаз. Было так тихо, что я слышала своё собственное дыхание. Таблички закрытых магазинов поскрипывали на ветру, наводя ещё большее уныние на и без того унылое место. Я ускорила шаг – сквозь тонкую подошву отчетливо ощущался холод камней.
Когда я очутилась в конце улицы, мне почудился далекий гул голосов, который показался мне почти иллюзией. Я пошла на шум, оглядываясь по сторонам, будто совершала что—то противозаконное.
По мере того, как я шла, навстречу мне начали попадаться люди, и один этот факт удивил меня так, будто бы я не видела их ни разу в жизни. Их было все больше и больше. Улица становилась все шире, пока, наконец, я не вылетела на главную дорогу, такую широкую, что здесь могли бы разъехаться аж три экипажа в ряд! На улице кипела жизнь. Магазины были открыты. Лавочники вовсю торговались с покупателями, полные мамушки выкрикивали своё «Пирожки горячие, с капустой, с картошкой, с вареньем». Захотелось пирожков, но денег все так же не было.
С криком «Поберегись!» в локте от меня пронеслась карета, в которой я едва—едва заметила серую кожу и белые волосы пассажира – дроу! Впрочем, народная масса принимала и другие расы с распростертыми объятьями – буквально напротив меня колеса экипажу чинил вампир, причем никто ему не говорил и слова.
Кто-то пил, кто-кто громко хохотал. Я зашагала вниз по улице, оглядываясь по сторонам.
– Эй, красавица! – окликнул меня какой-то татуированный уголовник. – Составь нам компанию!
Я обернулась и окинула его презрительным взглядом с головы до ног.
– Пошёл к бесам, – ответила ему я.
– Наша, – раздосадовано вздохнул пьянчуга. – Жаль.
Не знаю, каким образом мы с этим алкоголиком были «своими», но решила не возмущаться по поводу этого факта, чтобы резко не стать «чужой».
Но я зашагала дальше, туда, откуда раздавался ещё больший шум и гвалт. Снег все-таки пошёл, и мне стало уже совсем холодно. Я надеялась, что смогу найти дорогу обратно, а ещё до меня дошло, что лучше бы Харольд жил в этом квартале. Все лучше, чем та безлюдная улица с отчаявшимся официантом, который уже начинал откровенно нервировать.
– Что происходит?
– Вешают злых дядь, – радостно сообщил он.
– А ну подвинься! – приказала ему я, тоже залезая на фонарь. На парне были перчатки без пальцев, а у меня руки вообще не были прикрыты, и кожа тут же начала противно прилипать к холодному чугуну фонаря.
Мальчик недовольно забурчал, но возмущаться не посмел. После того, как мой рост значительно увеличился за счет стационарных подручных средств, я тоже стала с интересом разглядывать площадь.
Перед огромным белым зданием с колоннами гордо стояла виселица с восемью петлями, перед которыми в ряд выстроились люди крайне непрезентабельной внешности. Грязные, угрюмые, заросшие. Но местным жителям, судя по всему, они были известны прекрасно. Они громко улюлюкали, кричали, радостно тыкая пальцами в приговоренных.
– А это кто, вон тот, самый грязный и с бородкой козлиной? – спросила я у мальчика, который посмотрел на меня как на умалишенную и даже не удостоил меня ответом. Видимо, отвечать на такие банальные вопросы было ниже его достоинства, особенно когда перед нами развивались такие поразительные события.
Барабанная дробь была встречена бурей аплодисментов, а потом…
Я едва не упала с фонаря, но вместо этого ухватилась за него покрепче и поплотнее натянула капюшон плаща.
Он легкой походкой вышел на помост, одетый лишь в легкую белую рубашку и обтягивающие черные брюки.
Его кто-то сопровождал, и этот кто-то зачитывал имена и обвинения, как всегда происходило в таких случаях, но я смотрела только на него. Почему он перестал скрывать свою внешность?
Я неожиданно осознала, как тихо стало на площади. Он лениво оглядел осужденных, так, как будто бы ему было невероятно скучно. Да уж, выжигать сердца юным девушкам – гораздо забавнее.
Приговор дочитали, и слишком молодой для такой работы юноша надел мужчинам петли на голову. Сильный порыв ветра откинул капюшон с моего лица, но я была слишком заворожена происходящим, чтобы его поправить.
Тот, кого у меня уже язык не поворачивался называть лже-Эриданом, кивнул своему сопровождающему и небрежно махнул рукой. Раздался скрип восьми веревок, а потом хруст ломающихся костей.
Он презрительно отвернулся, обвел взглядом публику и вдруг напрягся, замер. Он смотрел прямо на меня!
Я слетела с фонаря и бегом помчалась прочь, оглянувшись лишь один раз – у фонаря, за который я цеплялась за пятнадцать секунд до этого, взметнулись клубы тьмы, из который выступил силуэт, который я теперь узнаю из тысячи.
Меня спасло одно – вместе со мной точно так же неслось ещё десяток человек, оглашая улицу криками: «Смерть негодяям! Долой насильников!».
Я не осмелилась сворачивать в первый же переулок, пытаясь затеряться в толпе вместе со всеми, боясь оглядываться. Я добежала до той улочки, которой я пришла, и только тогда посмела обернуться. Его не было, но это меня не успокоило – я вновь сорвалась на бег, даже не успев как следует отдышаться.
И только добежав до начала безлюдной улочки, на которой спали и официант, и Харольд, я споткнулась о неровно положенный булыжник. Полетев оземь, я содрала кожу на ладонях, порвала штаны, расквасив коленку, и тихо разрыдалась. У меня не осталось сил подниматься с земли, я просто лежала там, тихо рыдая в кулак, сама не понимая, от чего уже было плакать.
Снег попал мне за шиворот, забрался под кофту.
Я вспомнила глаза, которые смотрели на меня, вспомнила взвивающуюся тьму, и внезапно успокоилась.
Нумерологи всегда свято верили в судьбу, считая, что от неё не убежишь. Харольд безропотно принял предположение о собственной скорой смерти, считая их естественными и неизбежными. Вот только я была некромантом, а у некромантов работа такая – спорить со смертью. И если он – Смерть, то с ним можно поспорить, а если он – Тьма, то и с тьмой можно погонять наперегонки.
На все требования Харольда лечь в кровать я отмахивалась и утверждала, что мне не впервой. Без магии было тяжко. Я кряхтела, жаловалась на жизнь чайнику и продолжала перерывать все книги, которые только нашла по темной магии. Глаза болели и были красными, как у кролика, и читать было все сложнее.
Под конец уже не выдержал даже жилой дух. Когда я в очередной раз зашла на кухню заварить себе отвар календулы и ромашки, вышла я в свою комнату.
Дверь, громко скрипнув, закрылась, и кот над косяком сурово воззрился на меня. Я дернула дверь – та не поддалась. Попинав её для приличия, я уселась на кровать.
– Да что ж ты такой злой-то.
И чуть не заорала, когда мне ответил скрипящий, деревянный голосок:
– Для тебейного ж блага-то, дитятя.
– Я… Вы… – я уставилась на кота. – Вы говорящий?!
– Канебуть говорю, али я зверь какой неразумеющий? – голос зазвучал обиженно.
– Извините, – извинилась я перед жилым духом, и громко чихнула.
– Мабудь те, ну-ка в палати! – тут же возмутился он. – Ходют, энти, бактерии разносют.
Я не знала, чему удивляться больше – тому, что мне приказывает дверной косяк, или тому, что этот косяк знает слово «бактерия».
– А как вас зовут? – спросила я.
– Ишь то мыж любопытное, чаво узнамуть—то в головушку взбрело! В палати говорю ж, окаянная!
Я забралась под одеяло, все ещё не отрывая взгляда от дверного косяка и начиная понимать, почему некоторые люди предпочитали дома без житейных духов.
– То-то же, – довольно проскрипел дух. – А то энто мже, перечить старшим-то! Ишь как присмирела, аль не знамо нам, какова охальница?
Вспомнив, что я тут говорила наедине с собой, мне стало стыдно. Совсем чуть—чуть.
– Ты мне токмо во шо скажи, дитятя. Силу в тебе какова?
Я часто-часть заморгала, пытаясь понять вопрос. Духа понимать вообще оказалось сложно, а уж когд он задал вопрос, на который требовалось ответить чем-то кроме кивка…
– Не поняла, – призналась я.
– Да шо мж непонятлива энтая! Силу, говорю, какова? Энта… Кличут по—разному. Брезг аль ночь?
Кажется, меня спрашивают о том, темная я или светлая. Тут я удивилась.
– А вы разве не видите? – пришлось осторожно спросить.
– Оберег на тебе, укрывает от очей, – недовольно сообщим мне дух. – Ну так чавось?
– Надо будет, увидите, – решила схитрить я. – А если не увидите, значит, не надо было.
Дух недовольно заскрипел и начал ворчать, но я отвернулась к стене, прекращая разговор. Вот только мне внезапно стало интересно – если меня дух не признал за темную, то как меня увидел Он?
Уже засыпая, я услышала, как дверь открылась. Половицы не скрипели, а через несколько секунд на прикроватную тумбочку со стуком что—то поставили. По всей комнате разнесся успокаивающий аромат мелиссы – Харольд, похоже, приспособил курительницу для полезных целей.
– Внимле, а силу—то какова у девицы? Не видать мне, хоть убей, – тихо пробурчал дух.
– Не знаю, – так же тихо ответил Харольд. – Гудоветтир даже мне не показывает.
– А чавось сам думаешь? – продолжал упорствовать дух.
– Думаю, человек она хороший. А остальное – не наше дело.
Улыбнувшись, я заснула.
Когда я проснулась, то чувствовала себя уже гораздо лучше. Присев на кровати поняла – жить можно, и не такими сессию сдавали. Я обернулась на тумбочку – на ней стояла курительница из темно-красного стекла, которую мне, видимо, и нужно было благодарить за свое скорое выздоровление. Учитывая, что заснула я в одежде, а это ещё никому никогда не шло на пользу. Я выглянула в окно и ахнула – там густо валил снег. Было темно, мне показалось, что была ночь, но часы показали половину седьмого утра.
Я задумалась, прислушавшись к тихому скрипу деревянного дома – житейный дух спал. Во время болезни ко мне в голову пришла идея наведаться в городские архивы, поискать информацию о Эридане Ирвиге, но погода сейчас к этому явно не располагала.
Я спустилась вниз заварить себе чаю и сообразить что-нибудь на завтрак. В теле ещё была легкая слабость, а в горле совсем чуть-чуть першило, но жить было можно.
На кухне пол был холодным, поэтому, жуя бутерброд с ветчиной и сыром, я поползла в главную комнату, которую у меня язык не поворачивался назвать магазином. Все равно за все то время, пока я здесь жила, здесь не появлялось ни одного клиента, даже не такого, который бы что-то хотел купить, а хотя бы просто «зашел посмотреть».
Я присела за письменный стол Харольда, расчищая себе место для чашки, когда моё внимание привлек листок, до моего вмешательства лежавший в самом низу. Когда я начала сдвигать все в сторону, он обнаружился, гордо лежа и сияя разнообразием чернил. Это были расчеты, которых у Харольда было полно, но это были те самые расчеты, которые он мне уже показывал.
Я зашуршала остальными листами, перебирая их и понимая, что на них всех было написано одно и то же. Одни и те же расчеты, одни и те же цифры.
О нумерологии я знала мало, но я знала одно – несмотря на все расчеты и цифры, наука точной не была. Она принимала во внимание слишком много коэффициентов, чтобы быть точной. Я просмотрела все листки. Коэффициенты действительно менялись, числа, которые он использовал, местами отличались друг от друга, но результат был неизменным. На каждом листке, с каждый разом все более дрожащей рукой, было написана дата. Второе декабря. Это было завтра.
Я отложила бутерброд – есть мне расхотелось мигом. Завтра! Черт возьми, завтра. Слишком быстро, слишком рано, я ещё не смогла ничего придумать. Дурацкая болезнь! Дурацкие темные маги, чтоб их Тьма к себе прибрала!
И пока ни Харольд, ни жилой дух не проснулись, я выбежала на улицу. Видно было отвратительно, и я ориентировалась только примерно, по едва—едва заметному свету фонаря напротив «Мечты сладкоежки».
Так рано архивы не были открыты, да они вообще пока что не были открыты, но я не собиралась просто сидеть дома и копаться в книгах. Заболею ещё раз – не беда. Я не сахарная, не растаю.
Снег шел, похоже, всю ночь – ноги проваливались в него по щиколотку, но я уверено ползла вперед. Я остановилась передохнуть и отряхнуться под чьей-то крышей, спугнув спавшую там рыжую кошку, а потом вновь продолжила свой нелегкий путь.
Небо начинало светлеть, но снег шёл все так же густо, абсолютно перекрывая видимость. Снегопад сыграл со мной очень, очень дурную шутку. В какой-то момент он стал настолько сильным, что я наощупь доползла до ближайшего ориентира, которым оказалось какое-то дерево, и просто стояла, прижавшись к нему, ожидая, пока он закончится. Кожа на ладонях, которую я содрала за несколько дней до этого, ещё не зажила до конца, поэтому вместо того чтобы просто держаться за него, я обняла его вокруг ствола, чувствуя себя немного по-идиотски. Мне казалось, что я слышу крики, а мимо меня то и дело проносятся темные силуэты, и я испуганно жалась ближе к стволу.
Снег прекратился резко, как будто бы кто-то выключил кран в ванной, и я поняла, что заблудилась. Я прижималась к дереву в абсолютно неизвестном мне месте. Это был парк, сейчас абсолютно заснеженный кроме дорожки, которая была в паре шагов справа от меня и уже расчищена. Силуэты, которые мелькали мимо меня, оказались всего лишь обычными дворниками, которые выполняли свою работу. Я почувствовала себя самой последней трусихой. Мои следы к дереву уже замело, и теперь, если смотреть только назад, мне казалось, что я как будто бы на острове посередине огромного озера.
Рассвело окончательно. Я понятия не имела, сколько времени простояла под деревом, но солнце уже взошло, четко очерченный круг его диска виднелся сквозь серую пелену на небе, а снега теперь было по колено.
Я вздохнула, отлипла наконец от дерева, которое, впрочем, спасло мне жизнь, обернулась и… У меня захватило дух.
Я стояла на широкой аллее, которая вела к огромному дворцу, перед которым уже вовсю кипела жизнь. Он был огромным, в пять этажей в вышину, из бежевого камня, с колоннами, двойной лестницей, которая вела к парадному входу, с большими окнами на первом этаже и маленькими – на верхних. Крышу поддерживали фигуры – подойдя поближе, я увидела, что у фигур абсолютно человеческие черты лица, но присутствуют рога. Учитывая, что Император вряд ли жил с такими украшениями под окнами, скорее всего это была искусная иллюзия. Но мне понравилось.
Народу на площади было много – кто-то толпился, комкая в руках свитки с прошениями, кто-то уже продавал на подносах пирожки и чай. Здесь же уже сидели нищенки, склонившись головами почти до земли и жалобно причитая.
Я потолкалась немного среди толпы, так ничего и не сумев подслушать, я расстроилась. Люди говорили о всякой ерунде, о каких-то мелких делах, об открытии нового магазина, об основании кожевенной гильдии, о монополии и о том, что был издан указ в поддержку малого предпринимательства.
И тогда приняла решение, о котором не должен был узнать никто. Никто и никогда. Особенно в Лимире. Да и в Рэмтоне тоже. Вообще никогда.
Стянув маленькую картонку с лотка отвернувшейся на секунду торговки, я зашагала прочь от главного входа. Если я хотела увидеть что-то стоящее, нужно было идти к заднему входу, к прислуге, которая всегда обо всем в курсе. Заплутав между двумя горами снега, под которыми скрывалось непонятно что, я все-таки нашла задний ход. Ворота здесь были открыты, то и дело туда-сюда сновали какие-то обозы, люди с корзинами и с гружеными санями. Я было хотела дернуться туда, но вовремя заметила высокого оборотня в черном мундире, который проверял у всех документы.
Подстелив под колени картонку, я присела возле стены, выставив руку вперед.
– Подайте на пропитание деткам, – жалобно пробормотала я, навострив уши.
Мимо ходили люди. Я следила за ними из-под капюшона, склоняясь лбом до земли каждый раз, как мне кто-то бросал в руку мелкую монетку. Первый раз меня это очень удивило, потому что, собственно, милостыня как таковая мне была не нужна.
Впрочем, я тут же вспомнила, что у меня нет ни копейки за душой, и убрала монетку в карман.
Спина затекла уже через пятнадцать минут, а ещё через полчаса я уже была поклясться на чем угодно, что я продам душу за тарелку горячего супа. Люди разговаривали, но их разговоры мало отличались от тех, которые велись у главных ворот. Две девушки, встав в очередь на проверку документов, шушукались о ком-то «ах, ты видела нового секретаря министра по Делам Оборотней? Он ну такоооой, горячччий, я просто не могуууу! Женится, правда, скоро». Единственное горячее, о котором лично я думала – это горячий ужин, желательно, у камина.
«На переговоры приезжают демоны, ты слышала? Я их боюсь» – призналась одна другой, заставив меня забыться и вскинуть голову.
«Я слышала, что…»
О чем слышала вторая девушка, мне так и не пришлось узнать, потому что раздался крик:
– В сторону! Ра—а—а—а—зойдись!
Из-под копыт пронесшихся мимо лошадей в меня полетел замерзший кусок снега, больно ударив меня в живот. Я согнулась от боли, схватившись рукой за бок.
Кому-то подставили ступеньки, и в обзоре моей видимости показались дорогие сапоги, которые, впрочем, направились не от меня, а ко мне. Ну а мне не оставалось ничего больше, кроме как протянуть к нему ладонь и пролепетать:
В это секунду меня подхватили под локоть, и я оказалась лицом к лицу с дроу. Настоящим, живым дроу, который, клыкасто улыбнувшись, смотрел на меня. Чувство облегчения от того, что это не мой кошмар и не Рэн, пропало аккурат после того, как дроу схватил меня за подбородок.
– Человек, – громко вынес вердикт он. – Магии нет. Нужно кормить детей? – спросил он, смотря на меня своими желтыми глазами с вертикальными зрачками, как у кошки.
Я закивала, боясь сказать что-нибудь не то.
– Отведите её на кухню и накормите, – громко приказал он. – Найдите ей одежду.
– Не нужно, милсдарь, что вы, у меня дети без присмотра, они голодные…
– Ваш голод ничем не поможет вашим детям, – безапелляционно заявил дроу и кивнул одному из охранников, и, подхватив под локти, меня потащили внутрь.
Я оглянулась – по кухне сновали кухарки в голубых платьях и белых чепчиках, служанки в строгих коричневых платьях и тоже в чепчиках то появлялись, то исчезали, принося и унося какие-то блюда. По идее, это должны были делать официанты, но ни одного мужчины я на кухне не увидела.
Полная, розовощекая кухарка подала мне плошку с грибной лапшой и ломтем хлеба, но больше со мной не разговаривала. Прежде чем что-то предпринимать, я принялась за еду – есть действительно хотелось зверски. За то время, которое прошло с момента театрального представления в Рэмтоне я, должно быть, уже похудела как минимум на пару-другую килограмм.
Но мне нельзя было здесь задерживаться – насколько я знала, мой кошмар мог прийти за Харольдом хоть после полуночи, ведь будет уже второе декабря. Эта идея, которая только что пришла мне на ум, заставила сердце сжаться в болезненном предчувствии.
Я соскользнула со скамьи, оставив там плащ, чтобы не выделяться, и, оглянувшись, юркнула в первый попавшийся дверной проем. Это оказалась кладовая, которая мне была сейчас абсолютно ни к чему. Осмелившись рискнуть, я выскользнула обратно и по стеночке прошлась, делая вид, что все так и должно быть, до следующей двери. Здесь мне повезло немного больше – это оказалась прачечная, в которой, кроме того, было две двери.
Я схватила первое попавшееся платье и, услышав шаги, мигом вытянулась по струнке смирно за опорной колонной, благодаря все высшие силы за то, что она здесь вообще была.
Кто-то принес чистые и унес грязные вещи, и я порадовалась – как-никак, ходить в чьей-то грязной одежде мне все-таки не очень хотелось. Прислушиваясь, я натянула платье прямо поверх своей одежды, и разочарованно вздохнула – кофта была видна и топорщилась, а ноги в брюках противно торчали из-под подола.
Расставаться со своей одеждой не хотелось, но выхода не было. И если кофту ещё можно было пережить, то вот брюки я с неохотой стащила, аккуратно сложила в темном углу, чтобы они напоминали тебе старую половую тряпочку, и схватила себе чепец с лежавшей рядом кучи глаженых вещей, благо, их пока что ещё не унесли.
Я вгляделась в свое отражение в полированной металлической поверхности и заправила пряди под чепец. Кофта в отражении смотрелась не так уж и отвратительно – я поправила рукава, вытащила наружу воротник, и это даже немного скрасило отвратительное бесформенное платье.
Я схватила ворох свежих полотенец, чтобы создать видимость того, что я что-то делаю. Это сработало.
Когда я вышла, на меня никто не обращал внимания. Дроу на выходе из кухни даже не обернулся в мою сторону. Я почти искренне надеялась, что он караулил не меня.
Опустив голову, смотря под ноги и кидая лишь мимолетные взгляды по сторонам, я целенаправленно шла в неизвестном мне направлении, пытаясь идти туда же, куда сновали все остальные слуги.
Это оказалось металлической крашеной лестницей, которая должна была вести на верхние этажи.
И тут я столкнулась с выбором. Я могла попасть на верхние этажи, или же я могла сбежать к Харольду. Но с чем? Я так ничего и не узнала, только привлекла к себе ненужное внимание одного из гостей.
Я вспомнила разговор тех двух девушек на входе – кажется, они говорили о подписании какого-то договора. Я бросила взгляд на часы – был час дня. К Харольду мне нужно было попасть к полуночи. И я решилась.
Покрепко перехватив полотенца, я уверено начала подниматься по лестнице. Я не боялась, что меня узнает кто-то из слуг. Этого мне опасаться не стоило – новое личико во дворце никогда никого не удивит.
Вот всех остальных мне следовало опасаться. Учитывая, что здесь был дроу, здесь мог быть и посол из Лимира. И… Мой кошмар. И если хоть кто-то из них меня узнает, мне конец. Впрочем, по собственному опыту я знала, что форма слуг действует лучше любой иллюзии. Никто не смотрит на слуг, как и на нищих, господа обычно даже не запоминают их лиц, и не знают, кто работает на них двадцать лет, а кто – всего пару месяцев. У всех них есть эдакий образ стандартного слуги, и любой человек, надевший форму, видится им именно таким. Как ни прискорбно мне это признавать, в Лимире в лицо я знала только свою горничную.
Лестница привела меня в небольшой коридорчик, в конце которого дежурили два военных. Здесь слуги выстраивались в очередь, и каждый показывал, что у него в руках, а затем с легким поклоном совершал, кому он что несет.
Стараясь не выглядеть слишком испуганной, я встала в очередь. Мысли разбегались – кого назвать? Я тут же прокляла себя за глупость – на кой я взяла десять полотенец? Кому они будут нужны вообще, эти полотенца?!
Моя очередь, тем временем, неумолимо приближалась.
– Полотенца для Джаха, – выпалила я, запаниковав. Джах была первая фамилия, которая пришла в голову, и оставалось надеяться, что у Рэна здесь есть однофамильцы.
Военный перевел взгляд с полотенец на меня.
– Это кто вообще? – удивился стражник.
– Секретарь новый, из оборотней, – ответил ему второй.
Я выдохнула – слава всем богам проклятых миров!
– Зачем ему столько полотенец? – задал он резонный вопрос.
– Мабудь надо, – от страха выдала я, и сама удивилась. Чертов жилой дух, испортил мне всю лексику!
– Что ты как маленький, – фыркнул его напарник. – Парень развлекается.
Наверное, я выглядела настолько ошарашенной, что меня пожалели.
– Не смущайтесь, девушка, – извинился за своего партнера первый военный. – Идите. Слушай, ты… – это уже напарнику.
– Смотрите, куда идете, девушка! – раздалось возмущенное от престарелого дедулечки в черной хламиде, на которого я чуть не налетела.
– Извините, милсдарь, – поклонилась ему я.
И впервые за все время подняла глаза. Я чуть не выронила полотенца от той неописуемой красоты, которая мне предстала. Это был длинный светлый коридор с росписью на потолке, с огромными хрустальными люстрами, которые горели тысячами свеч и с зеркальными стенами, за счет которых коридор казался гораздо просторнее. На полу был узорный паркет из красного дерева, а по бокам, на расстоянии шагов пяти друг от друга, стояли подсвечники на длинных, длинных ножках.
Я почувствовала себя принцессой в дивной сказке. Мне показалось это удивительным чудом, самой прекрасной залой, которую я только когда либо видела. В замке Лимира была бальная зала, но зеркал там было гораздо меньше, и они стояли лишь за свечами, которые висели на стенах, чтобы давать больше света. Здесь же все было сделано исключительно из эстетических целей, и это было прекрасно, удивительно, очаровательно.
– Заседание начинается через полчаса, – раздался голос, на который я невольно обернулась и застыла, как громом пораженная. Рэн! Рэдолл чертов Джах!
Хвала Безликой, он меня не заметил – он только-только вошел в коридор через большие, такие же зеркальные двери, беседуя с каким-то мужчиной, который был смутно мне знаком – кажется, я видела его во время визита имперцев в Рэмтон.
Я судорожно отвернулась обратно, пытаясь понять, что мне делать. Сердце билось часто-часто. Что делать?! Что здесь делает Рэн?! Да, я знала, что он в Империи, но секретарь по делам оборотней?!
Я хотела услышать, о чем они говорят, но стоять как столб и ждать, пока они подойдут, было бы полным провалом. Самой умной идеей, которая только смогла прийти в моё воспаленное сознание, было уронить полотенце, долго его поднимать, а потом пойти перед ними и слушать, что они говорят.
Мозг придумал – идиот повторил. Полотенце послушно упало на пол, и пока я его поднимала, я действительно уронила ещё одно. Торопливо поправив все, я зашагала вперед.
– Что там у нас с конфискацией?
Послышался шелест бумаг.
– Понял, успею прочитать, – согласился Рэн.
– Не успеешь, Эмиль тебе ещё кучу бумаг на подпись перенаправил.
Я могла почти видеть, как Рэн скривился в его лучшей манере, и собрала всю свою волю в кулак, чтобы не обернуться и не броситься к нему на шею.
– Ну ничего, – опять говорил Рэн. – Хуже всех Лоику. На него повесили всех просителей.
– Тебя пожалели, сам знаешь. Новенький ты наш.
Рэн расхохотался, а затем последовало молчание. Я же с ужасом заметила, что коридор закончился, и я вышла в большую залу с лестницей и мраморным полом. Как бы мне ни хотелось услышать разговор, пришлось продолжать идти.
Я взбежала по лестнице, пытаясь сморгнуть слезы. В душе не осталось сил радоваться за брата, и я могла думать только о том, что жестокая судьба решила поиздеваться надо мной по полной. Мне ужасно не хватало Рэна. Я по нему соскучилась, соскучилась по нашим вечерним посиделкам, по тому, как он ругал мою расточительность и играл в папочку, когда мне надо было отшить надоедливого ухажера. И увидеть его вот так, здесь... Отчаянно захотелось пойти и напиться, а потом жаловаться полночи на жизнь жилому духу, потому что, видимо, мне теперь больше не с кем поговорить, кроме как с дверным косяком.
