Текст книги "Мама Стифлера"

Автор книги: Лидия Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

Пра сизьГи!

26-07-2007 20:10

Третий высер бабы Лиды. Хуй его знает, чё получится, но место в разделе "Хуета и говно" мне всегда светит… А бОльшего нам и не надо. Итак, поехали!

Что вы, смертные мужыги с хуями волосатыми, знаете о сизьгах? А нихуя, по большому счёту. Типа, большие и твёрдые – это заебись сисьги, а маленькие и мяконькие как марлевый подрузник с говном – это пиздец, и голыми руками такую эпидерсию никто трогать не станет.

Господа, глубже копать надо!

Сизьге, господа, это целая песня. Что касаеццо лично меня – это моя, сцуко, лебединая песня. Ибо с сизьгаме у меня напряг с деццтва. ну, не то шоп их ваще не было, но могли бы быть и побольше, я так думаю. Но всё-таке они у меня есть. Их даже видно издали. А это вам не хуй собачий.

А есть бабы, у которых сисег нету!! Нихуя ни разу даже ваще! Нету. И уже не будет. Кто-то по этому поводу копит бабло на силиконовые клизмы, кто-то покупает лифчеги с поролоном, а кто-то забивает на это хуй. Но иногда даже такую сизько-похуистку можно выбить из седла…

Собственно, это было вступление. Теперь – текст.

Есть у меня подруга. Беспизды – дефка супер. В том плане, шо мы с ней огонь-воду-медные трубы и прочую шляпу – всё хавали вместе. Лет 20 уж дружым. Юла – обладательница роскошных сисег минус второго размера. А попросту, их нету ваще. И никогда не было. И, думаеццо мне, што и не будет.

За последние годы я привыкла к вот таким высерам:

Юла: Лид, прикинь, мне маманя из Италии платье привезла ахуеннае. Сцуко она. Бля.

Я: Почиму сцуко?

Юла: А по кочану. У него вся спина открытая, сечёшь?

Я: Нихуя. Тупо не понимаю.

Юла: *нервничает такая, и злицца уже* – Лида! Включи моск!!! Платье с голой спиной!! Значит что? Правильно!! Значит, лифчег с поролоном не оденешь!! А без лифчега у меня в этом платье такой вид, будто мне сизьге лопатой отрубили!! Даже сосков не видно! чё делать-та, а? платье-та песдатое! А давай какой-нить твой лифчег разрежем, и пришьём чашечки к моему платью распиздатому?

Я: Хуй тебе, Юлия Валерьевна, а не мой лифчег за тыщу рублей! Давай тебе купим лучше сисьге резиновые, я по телеку видала. такие жидко-селеконовые, к туловищу лепятся, и создают иллюзию присутствия сисег?

Юла: *задумчиво* А я на свадьбу собралась… А я ж там паяльник могу нагреть… А я ж, как нагреюсь, так меня на мазурку с рэпом сразу тянет… А если в процессе кровавого танца у меня сизьге отваляццо – я ж как как чмо буду, да?

Я: Да. Непременно. Но мы тебе их на бретельки привяжем. *гордая собой такая*

Юла:*прикидывает хуй к носу* а там это… Рукава короткие… А чо буит, если одна сисьга у меня из подмышки вывалиццо, и на верёвочке повиснет?

я: Ну… Бубу тогда называть тебя Сучье Вымя! Гыыыыыыыыыы!!!

Юла: Гыыыыыыыы)))))

Сизьге мы ей купили. И на этой свадьбе она замутила себе малолетнего красавца с большим хуем, который Юла нащупала в процессе кровавого танца, когда одной рукой она держалась за сизьги (все вокруг весь вечер предлагали Юле валидол. Думали, сердце..), а другой мацала его пипидон.

Две недели после свадьбы Юля ходила со своим кавалером под ручку, изредка разрешая ему погладить себя по приклеенному бюсту, после чего у юноши закатывались глаза, непроизвольно шлёпала нижняя губа, и усиливался коленный рефлекс.

Дело неотвратимо шло к ебле. Да-да.

Утро. Я ещё нежно разлагалась на кровати, свесив свою белокурую головку над тазиком, стоящим на полу (а шо вы хотели? Всем по утрам иногда сугубо конгруэнтно бывает. Я – не исключение.) Звонок.

Он взорвал мой моск, и вновь активизировал похмело. Морщусь, беру трубу. Юла.

– Лидка-а-а!! я сёдня буду секесом трахаться! С НИМ!! о, мой божественный грузинский Апполон!! Я купила сибе пиньюар со с мехом из ЧебурашГи, труселя со специальной дырой на песде, чюлки со стразами, и свечки. Церковные. У меня будет ночь любви!!!!

Мне было ОЧЕНЬ плюгаво, поэтому я не помню, чо я ответила, и снова повисла над тазиком.

Ночь. Я УЖЕ нежно разлагаюсь в кровати. Тазик отсутствует. Зато присутствует мужыГ, который меня пользует в позе низкого поклона. Звонок. Телефон лежит прям перед моей мордой. Юла, ёпвашу… Беру трубу. А оттуда – ВОПЛЬ:

– СУКА! СУКА! СУКА!!!!! ПИДОР! ЧТОБ ЕГО ПИДОРЫ КАЗНИЛИ! ЧЕТЫРЕ РАЗА В ОДНУ ДЫРКУ!!!!!!!!!!

Ты прикинь, приходит он ко мне с цветами-хуями, я лежу в своей чебурашьей роскоши, свечки повсюду, как бля в "Вие", он кричит мне: "любимая!", Я тоже ору: "Иди же ко мне скорее, мой шаловливый плутишка!!" Он падает на мою кровать, отрывает Чебурашку, разрывает в порыве страсти мой пиньюар, и тут…

Тут у него расширяются глаза, он судорожно начинает тереть мои сизьге ладонями, и при этом ржёт и вопит:

ДОКТОР!! ГДЕ ОНИ?? МЫ ИХ ТЕРЯЕМ!!!!!!!!!

Всё! Всё! Всё-всё-всё!!!! Никаких больше секесов! Никаких грузинских принцев!! никаких…

Лид, кстате, дай скока можешь взаймы, хочу сисьги силиконовые сдела-а-а-ать… *в трубке слышацца рыдания*

Денег я ей не дала. Сисег у Юлы до сих пор нету, с грузинским принцем они давно уже вместе сожительствуют, и к отсутствию у Юлы сисег сожитель давно привык…

Но знаете, как я ржу, когда слышу, КАК он их называет?

СИСОЧКИ!!!!!!!

Мужыги, будьте терпимее к таким особенностям женских фигур!

Хотя, я как-то одному мужыгу, помниццо, спесднула: "Олег, эти двое детей, которыми ты так гордишься – нихуя не твои. ПОТОМУ ЧТО ВОТ ЭТИМ ОГРЫЗКОМ МОЖНО МОРСКИХ СВИНОК СМЕШИТЬ, А НЕ ДЕТЕЙ ДЕЛАТЬ!!!!!!"

стыдно до сих пор.

А теперь мораль:

а нихуя её нет, этой морали. Это жизнь наша такая. жестокая, нисправедливая, и плюгавая.

Давайте же выпьем за сизьге! И это буит правильно.

Воистину.

Пра сизьги-2

11-09-2007 13:54

Начало ТУТЪ

Вторую неделю моя подруга Юлия переживает стресс, который мы с ней совместно глушим абсентом, и звонками бывшим бойфрендам.

Ничего не помогает. Да и с хуя ли оно должно помочь вечной проблеме: "Где достать сизьги"????

Юлию мучает один и тот же сон: она встречает неотразимого мущщину, с волосатой грудью, с похотью в глазах, и с большим толстым кошельком. И влюбляецца в него. И мущщина предлагает Юлии немедленно переехать к нему во дворец.

*На этом месте Юлию душат слёзы, потому что дворец мущщины полностью соответствует Юлиным мечтам о боХатой жызни*

Во мущщинином дворце есть золотой унитаз, бассейн с пингвинчиками, биде в горошек, кровать с пурпурным одеялом, и комнатный фонтан в виде писающего мальчега.

И Юля со своим чемоданом приезжает жыть к мущщине, и целый день упиваецца роскошью. Она гадит в золотой унитаз, она купаецца с пингвинчегами, и пьёт из фонтанчика, куда писает золотой мальчег. Да.

И сон этот длицца долго-долго.

Но наступает ночь.

Там, во сне.

И Юлин мущщина с ловкостью Сергея Бубки откуда-то сверху, в водопаде звёзд, прыгает на пурпурное одеяло, на котором распласталась Юлина тушка, готовая к соитию и изысканному разврату.

И пылают свечи в виде золотых фаллосов, и сердца пылают, и Демис Русос поёт про сувенир, и Юлин мучача вдруг говорит:

– Ой, а где же твои сиськи, любимая? Нету? Жаль. А у меня хуй на тебя не стоит.

И наступает темнота, в которой хохочут аццкие негры, и рыдает Юля.

И сон кончаецца.

И хуйня, ежели он один раз всего приснился бы – так нет же! КАЖДЫЙ день Юлу мучит кошмар.

Абсент не помогает. Бывшие бойфренды… Бывшие бойфренды – это вообще было лишним.

Ибо, набрав номер Юлиного поклонника Ромы Жесткача, получившего от Юли такое погоняло за очень большой пенис, и чрезмерно волосатые тестикулы, которые Юля пыталась побрить, но сломала бритвенный станок, и чуть не кастрировала Рому – мы услышали в трубке шипение, и Ромин голос:

– Кто? Юля? Какая Юля? Ах, ЮЛЯ!!!!!!! Ты, наверное, хочешь узнать, как пожывает моё яйцо, которое ты почти отхуячила своим секатором? А хуёво оно пожывает, Юля!

Если б ты мне тогда сразу сказала, что именно этим станком тебе в деццтве нахуй снесли обе сиськи – я б тебя за километр к своим яйцам не подпустил! Вафля старая.

Ершова в отчаянии мнёт резиновые псевдо-груди, купленные ею месяц назад, и ставшые частью её тела и жызни, и рыдает.

Вам, мужыкам волосатым и неотёсанным, НИКОГДА не понять, что такое жызнь без сисег!

У вас может быть самый маленький в мире хуй, похожий на крючок, которым бабки варежки вяжут, но если у вас есть хоть один палец на руке, и фашысты не лишили вас в гестаповских застенках языка – вы всегда будете мущщиной.

А сизьги – это другое.

Вам не понять, какие муки испытываешь, когда тебе какая-то сука последняя, паскудно ухмыляясь, дарит на день рождения коробочку, в которой лежит роскошный кружевной лифчик ТРЕТЬЕГО размера!!!

Мне дарили.

И я сначала разодрала в клочья красные кружева, а потом – рожу их дарителя. Ибо нехуй издевацца над моими сизьгами!

В общем, чтобы справицца с Юлиной депрессией, мы пошли с ней делать сисечный шоппинг.

Мы решили купить Юле лифчик с жыдким силиконом. Чтобы Юлька в нём спала, и мущщина с золотым унитазом наконец-то почуял эрекцию, выебал Юлю, и перестал ей сницца.

И мы пришли в магазин. В дорогой магазин.

У Юли было истощённое лицо страдалицы, а я тоже хотела лифчег с силиконом, поэтому лицо у меня было алчное.

К нам сходу кинулись молоденькие сисястые консультантки, чем ещё больше испортили нам настроение, и Юля взвыла:

– У меня нет сисек! Вы понимаете? Нету! А я хочу, чтоб они как будто бы у меня были! Вы меня понимаете?

И, схватив самую сисястую продавщицу за рукав, Юля свирепо выдохнула ей в декольте:

– Дайте мне лифчик с силиконом!

Продавщица попыталась оторвать Юлину руку от своего рукава, что было затруднительно, ибо Юлю парализовало от вида ассортимента лифчиков ТРЕТЬЕГО размера, и сказала:

– К сожалению, сейчас у нас нет бюстгальтеров с силиконовым наполнителем, но мы можем предложить вам модель "Шторки".

Юлина скрюченная конечность разжалась, левый Юлин глаз подозрительно задёргался, и она тихо прошипела сквозь металлокерамические зубы:

– Шторки? Што-о-орки-и-и-и??? ШТОРКИ?

Продавщица отпрыгнула в сторону.

Юлины глаза вращались по и против часовой стрелки, и голос Юлин сорвался на отчаянный крик:

– Какие шторки?? ЧТО вы мне предлагаете ими зашторивать??? Я ж вам сразу сказала, что у меня НЕТУ СИСЕК!!!!!!!

Краем глаза я заметила движение руки продавщицы куда-то под стол, и поняла, что щас про хроническое отсутствие сисек Юля будет рассказывать уже охране торгового центра, и поэтому быстро вытащила её из павильона.

В двух других магазинах нам сказали, что у них нет лифчиков нулевого размера, и с силиконом, и мы пошли пить кофе с ликёром в ближайшее кафе.

Юля обречённо пила кофе, слёзно выпрашивая у официантки пирожок с капустой, и, шмыгая носом, рассказывала мне, что не далее как позавчера, приняв душ, и умаслив тело всякими притирками для аромату, она легла на кровать, раскинув руки-ноги, и стала релаксировать.

Релакс закончился через три минуты, когда в комнату вошёл Юлин сожытель, походя заглянул ей куда-то между ног, и обидно заржал:

– Слышь, Ершова, у тебя песда похожа на старую помидорку! Купи ей крем от морщин.

Депрессия Юли усугубилась, и стало понятно, что лифчик с силиконом уже не выход.

А денег на силиконовые протезы у Ершовой нет, и ей их никто не даст однозначно.

У меня их тоже нет.

В смысле, ни денег, ни сисек, не протезов.

Я полчаса просила Юлю смирицца, и возлюбить то, что у неё есть. Ставя в пример себя.

Я тоже долго пыталась возлюбить свои два дверных звонка, и в оконцовке возлюбила.

Потому что, когда мне было двадцать лет – мои поклонники плющили рожы, и говорили:

– Ну, может они у тебя ещё когда-нибудь вырастут? А ты принимаешь капсулы "Пуш Ап"?

А когда перевалило за двадцать пять – резко поменяли мнение:

– Ой, какие сии-и-иськи… И не висят даже-е-е-е…

Ясен пень: с чего там им обвисать, если каждая моя сиська весит сорок граммов?

Но мои доводы Юлю не убедили, и она ушла домой. Релаксировацца и глотать капсулы "Пуш ап"

Прошла ещё неделя. И у меня зазвонил телефон. И я взяла трубку.

И из трубки, сквозь всхлипы, и сопливое шмыганье, вылетел Юлькин отчаянный вопль:

– Всё! Я иду в банк брать кредит на сиськи! Я вчера листала газету "Из рук в руки", и нашла объявление: "Выпускнику художественного ВУЗа требуется модель. Оплата десять баксов в час". Я позвонила, договорилась, надела красные трусы, у которых дыра на жопе в виде сердечка, приехала, разделась… *Всхлип и рыдания* А ОН СКАЗАЛ, ЧТО НЕ БУДЕТ МЕНЯ РИСОВАТЬ, ПОТОМУ ЧТО У МЕНЯ СИСЕК НЕТУ!!!!!!

Ершовой дали кредит на пятьдесят тысяч рублей.

На эти деньги мы с ней купили два лифчика с жидким силиконом, ещё один запасной комплекс резиновых грудей чёрного цвета, а остальное благополучно пропили.

Причём, в процессе нажирания сливы, которое проходило в какой-то районной ресторации города Зеленограда, мы познакомились со славным человеком Владиславом, который тем же вечером с удовольствием произвёл с Юлией акт вагинальной пенетрации, и лобызал Юлины отсутствующий сиськи, называя их "земляничками".

Ну, что ж… Земляничка, по-любому, лучше, чем СИСОЧКИ.

Воистину!

Пыс-Пыс: а у Юльки скоро именины. И я купила ей подарок: вакуумную помпу для сисек.

Будем накачивать их по очереди.

По чётным дням Юля, по нечётным – я…

Просто разговор

19-10-2007 01:26

– Я закурю, не возражаешь? – смотрю вопросительно, накручивая пальцем колёсико грошовой зажигалки.

– Кури.

Закуриваю, выпуская дым в открытую форточку.

– Окно закрой, продует тебя… – в голосе за спиной слышится неодобрение.

Отрицательно мотаю головой, и сажусь на подоконник.

– Скажи мне правду… – говорю куда-то в сторону, не глядя на него.

– Какую? – с издёвкой спрашивает? Или показалось?

– Зачем ты это сделал?

Пытаюсь поймать его взгляд.

Не получается.

– В глаза мне смотри! – повышаю голос, и нервно тушу сигарету о подоконник.

Серые глаза смотрят на меня в упор. Губы в ниточку сжаты.

– Я тебе сто раз объяснял! И прекрати на подоконнике помойку устраивать!

Ну да… Лучшая защита – это…

– Захлопни рот! Тебе кто дал право со мной в таком тоне разговаривать?! Забыл кто ты, и откуда вылез?!

Вот теперь всё правильно.

Теперь всё верно.

– А вот не надо мне хамить, ладно? Ты весь вечер как цепная собака! Я сто раз извинился! Что мне ещё сделать?

А мы похожи, чёрт подери…

Может, поэтому я его люблю?

За голос этот… За глаза серые… За умение вести словесную контратаку…

Я тебя люблю…

Но не скажу тебе этого.

По крайней мере, сейчас.

Пока ты мне не ответишь на все мои вопросы.

– Я повторяю вопрос. Зачем. Ты. Это. Сделал. Знак вопроса в конце.

– Хватит. Я устал повторять всё в сотый раз. Тебе нравится надо мной издеваться?

Ты не представляешь, КАК мне это нравится…

Ты не представляешь, КАК я люблю, когда ты стоишь возле меня, и пытаешься придумать достойный ответ…

Ты даже не догадываешься, какая я сука…

Прикуриваю новую сигарету, и, склонив голову набок, жду ответа.

– Да. Я был неправ…

Торжествующе откидываю голову назад, и улыбаюсь одним уголком рта.

– … Но я не стану тебе объяснять, почему я это сделал. Я принял решение. И всё. И закрой уже окно, мне твоего бронхита очень не хватает.

Рано, рано… Поторопилась.

Меняем тактику.

Наклоняюсь вперёд, зажав ладони между коленей.

Недокуренная сигарета тлеет в пепельнице.

Дым уходит в окно…

– Послушай меня… Я никогда и никому не говорила таких слов. Тебе – скажу. – Нарочито тяну время, хмурю брови, кусаю губы… – Я – старше тебя, ты знаешь. Естественно, в моей жизни были мужчины. Много или мало – это не важно. Кого-то я любила. Кого-то нет. От кого-то была в зависимости, кто-то был в зависимости от меня. Но никому и никогда я не говорила, что…

Теперь надо выдержать паузу.

Красивую такую, выверенную.

Беру из пепельницы полуистлевшую сигарету, и глубоко затягиваюсь, не глядя на него.

Три… Два… Один!

Вот, сейчас!

Выпускаю дым через ноздри, и говорю в сторону:

– Никому и никогда я не говорила, что он – самый важный мужчина в моей жизни…

Набрала полную грудь воздуха, давая понять, что фраза не окончена, а сама смотрю на его реакцию.

Серые глаза смотрят на меня в упор.

Щёки чуть покраснели.

Пальцы нервно барабанят по столу.

Всё так. Всё правильно.

Продолжаем.

– Ты. Ты – единственный мужчина, ради которого я живу. Знаешь… – Закуриваю новую сигарету, зачем-то смотрю на неё, и брезгливо тушу. – Знаешь, у меня часто возникала мысль, что я на этом свете лишняя… И всё указывало на то, что кто-то или что-то пытается меня выдавить из этой жизни, как прыщ. И порой очень хотелось уступить ему…

Вот это – чистая правда. Даже играть не надо.

– Но в самый последний момент я вспоминала о тебе. О том, что, пока ты рядом – я никуда не уйду. Назло и вопреки. И пусть этот кто-то меня давит. Давит сильно. Очень сильно. Я не уйду. Потому что…

И замолкаю.

И опускаю голову.

Тёплые ладони касаются моих волос.

– Я знаю… Прости…

Переиграла, блин…

Вжилась.

Чувствую, что глаза предательски увлажнились, и глотать больно стало.

Мягкие губы на виске.

На щеках.

На ресницах.

Переиграла…

Поднимаю глаза.

Его лицо так близко…

И руки задрожали.

Тычусь мокрым лицом в его шею, и всхлипываю:

– Ты – дурак…

– Я дурак… – соглашается, и вытирает мои слёзы. – Простишь, а?

А то непонятно было, да?

Шмыгаю носом, и улыбаюсь:

– А всё равно люблю…

– И я тебя… – облегчение такое в голосе.

– А за что? – спрашиваю капризно, по-дурацки.

– А просто так. Кому ты ещё нужна, кроме меня? Кто тебя, такую, ещё терпеть станет?

Хочу сказать что-то, но он зажимает мне рот ладонью, и продолжает:

– А ещё… А ещё, никто не станет терпеть меня. Кроме тебя. Мы друг друга стоим?

Вот так всегда…

Настроишься, сто раз отрепетируешь, а всё заканчивается одинаково…

"Я тебя люблю…"

"И я тебя. Безумно. Люблю."

И ты обнимешь меня.

И я без слов пойму, что я тебе нужна. Ни на месяц, ни на год.

На всю жизнь.

И сейчас я встану с подоконника, налью тебе горячего чаю, и ты будешь его пить маленькими глоточками, а я буду сидеть напротив, и, подперев рукой подбородок, наблюдать за тобой.

А потом мы пойдём спать.

Ты ляжешь первым.

А я подоткну тебе под ноги одеяло, наклонюсь, поцелую нежно, и погашу свет…

Я умею врать. Я умею врать виртуозно. Так, что сама верю в то, что я говорю.

Я могу соврать любому человеку.

Я Папе Римскому совру, и не моргну глазом.

Я только тебя никогда не обманывала.

Даже тогда, когда ты был ещё ребёнком…

Вытираю нос, закрываю окно, и заканчиваю разговор:

– Ты завтра извинишься перед Артемом?

– Извинюсь. Хотя считаю, что он был не прав.

– Ради меня?

– Ради тебя.

– Во сколько тебя завтра ждать?

– После шестого урока.

– С собакой погуляешь.

– Угу.

– Будильник на семь поставил?

– Мам, не занудничай…

– Я просто напомнила.

– Мам, спасибо тебе…

Поворачиваюсь к нему спиной, и сильно вдавливаю пальцем кнопку электрочайника.

– Это тебе спасибо. Что ты у меня есть.

– Я – твой мужчина, да?

Оборачиваюсь, и улыбаюсь:

– Ты – мой геморрой! Но – любимый…

И ОН пьёт чай с абрикосовым вареньем.

И ОН смотрит на меня моими же глазами.

И ОН пойдёт завтра в школу, и извинится перед Артёмом.

Ради меня.

А я смотрю на НЕГО, и тихо ликую.

Потому что в моей жизни есть ОН.

ОН любит варенье и меня.

ОН – мой сын.

МОЙ СЫН!

Про дурных баб, и настоящих мужчин

06-11-2007 04:22

Гена готовился к феерическому оргазмированию, насаживая на свой хуй Ирку, как курицу-гриль на вертел.

Ирка скакала на Генином хую, хаотично размахивая веснушчатыми сиськами, и думала о том, что те калории, которые она сожрала вместе с пирожным сегодня в обед, сейчас стремительно сжигаются. И это придавало Ирке сил.

А Гена думал о том, что если Иркиному мужу стукнет в голову моча, и он захочет вернуться домой пораньше – на хуй тогда насадят уже самого Гену. Как курицу-гриль.

И поэтому Гена не мог кончить уже второй час.

"Кончай, мудило ущербное!" – кричала про себя Ирка, чувствуя как у неё отнимаются ноги.

"Лифт приехал что ли? Муж припёрся? Или кажется?" – думал Гена, зажмуривая глаза от капающего на его лицо Иркиного пота, и силился кончить.

Хуй предательски падал, и норовил вывалиться из Ирки.

Иркин мобильный выдал залихватскую песню "А я люблю военных, красивых-здоровенных", и Генин хуй всё-таки упал окончательно.

– Муж! – округлила глаза Ирка, и, продолжая удерживать стремительно теряющий эрекцию хуй внутри себя, подняла трубку…

Гена судорожно сглотнул, и шевельнул левым ухом.

– Алло… – прошептала в телефон Ирка.

– Бу-бу-бу – донеслось из трубки.

– Я не дома… – проблеяла Ирка-тупица, и зачем-то три раза подпрыгнула на опавшем члене.

– Бу? – спросили в трубке. – Бу-бу, сукабля?

– Я это… – Ирка оглянулась на Гену в поисках поддержки, а Гена зачем то посмотрел на Иркины сиськи, и пожал плечами. Ирка икнула, и закончила: – Я щас на перекрестке, вместе с бабой Клавой с третьего подъезда… Порчу снимаю.

– БУУУУУУУУУУУУУ?! – заорали в трубке, а Генин хуй почему-то начал подниматься. Ирка это почувствовала, и усердно запрыгала на Гене, выдыхая в телефон:

– Да… Да… В два часа ночи… Так баба сказала… Клава… Баба… Мы щас насыпем тут пшена, сотворим заклятие, и пойдём домой…

– Бу-бу? Бу-бу-бу нахуй! Чтоб через пять минут бу-бу-бу, а то бу-бу к хуям!

Генин член стоял как шланг на морозе, и Ирка прыгала на нём, закатив глаза, не выпуская из рук телефонную трубку.

– Мне нельзя говорить, а то заклятие не подействует. Баба Клава запретила. Всё, пока!

И кончила.

Тут левая Иркина сиська, совершив странный кульбит, стукнула Ирку по щеке, и Гена, заглядевшись, проебал свой оргазм.

"Всё-таки, бабы – ебанутые существа…" – думал Гена, выходя из Иркиного подъезда. "Порчу, бля, она снимает. С бабой Клавой. И муж её мудак. Раз на такую закатай вату повёлся"

В Генином кармане Сергей Безруков сурово сказал: "Бригада…" – и заиграла тревожная музыка.

– Толстый, ты на районе? – спросили в трубке.

– Почти. Чо надо?

– Бабки есть?

– Нету.

– Бля… – расстроился голос. – Что, ваще нету?

– Нихуя! – рассердился Гена, и добавил: – Два часа ночи! Делать нечего? Если денег нет – пиздуй, за оградой дёргай хуй!

В трубке тихо матюгнулись, и поинтересовались:

– А сигареты есть? Покурим?

Гена похлопал себя по карманам, и ответил:

– Есть. Ты у подъезда? Щас подойду.

У подъезда, под тусклой лампочкой маячил Павлос.

Лицо Павлоса выражало мировую скорбь и вызывало желание дать ему в печень. Почему-то.

Увидев Гену, Павлос оживился:

– Здорово, брат! Покурим?

– Покурим.

Закурили.

– Слышь, Толстый, – сплюнул себе под ноги Павлик, – Рублей двадцать есть? Хоть пивка бы щас дёрнуть, бля…

"Не отвяжется ведь, пока не дам.." – подумал Гена, и сделал вид, что шарит по карманам.

– Держи. – Протянул Павлу два червонца.

– Бля, братуха, реально выручил! Погнали в "Красную шапку"?

Красной шапкой называли круглосуточный азеровский магазинчик на перекрёстке.

– Ну, давай, сходим…

По скрипучему снегу две тени двинулись в сторону магазина.

– Стой! – каркнул Павлос, и замер.

Гена остановился, и проследил Пашкин взгляд.

– Видишь?

– Вижу.

На белом снегу отчётливо выделялось тёмное пятно.

– Куртка, по-моему… – сделал стойку на добычу Павлос, и стал красться аки тать в ночи. – Давай карманы обшмонаем? Может, там бабки есть?

Гена двинулся за Павлосом чисто из любопытства.

И через пару метров остановился:

– Павлос, это баба…

– Вижу! – азартно прошипел Пашка. – Бухая в сопли! Давай её на свет вытащим!

– Нахуй надо? – Гена попытался оттащить товарища от грузного тела, распространяющего миазмы. – Пошли в Шапку, у меня яйца окоченели.

– Отвали! – отмахнулся Павлос, – Щас бабки будут! – и, схватив тело за воротник, поволок его к подъезду.

Свет тусклой лампочки осветил красное лицо с растёкшейся тушью под глазами, и с застывшей соплёй под угреватым носом.

– Спящая красавица. – Фыркнул Гена, и пнул тело ногой.

– Эй! – рассердился Павел, – Ты чо делаешь? Её ещё ебать можно…

Павлос был женат. А жена Павлоса была беременна. И к комиссарскому телу Павла не допускали уже месяца три. Поэтому, в перерывах между бездуховной дрочкой и бухарой, Павел иногда ебал вечно пьяную дочку соседа дяди Гриши. Неопределённого возраста девицу в зелёных велосипедных шортах, которые она снимала только для поссать и для поебацца.

Поэтому Павел был рад новому приобретению, которое совершенно точно имело пизду, и вполне вероятно – бабки.

– Слышь, Толстый, давай её в подъезд оттащим? – глаза Павла горели возбуждением, и нижняя губа начала трястись. Первый признак того, что Паша намерен любой ценой совершить половой акт.

Гена молча ухватил тяжёлое спящее тело, и поволок его в подъезд.

Спящей красавице на вид было лет тридцать. А может, и меньше. Пьяница мать – горе в семье, как говориться.

Прыщавое лицо, остатки зелёных теней на глазах и блевотина в правой ушной раковине мадонны, вызвали у Гены желудочные спазмы, и он поспешно закурил.

А Павел, тяжело дыша, расстёгивал китайский пуховик пьяной Снегурочки.

– Тебя как звать, а? Как зовут тебя, спрашиваю? Сосать можешь? – шептал Павел, пытаясь усадить красавицу на лестницу. – Рот открой!

Синявка услышала знакомую команду, и раззявила рот, явив миру пеньки зубов, в обрамлении бахромы морской капусты.

Но при этом не проснулась.

Павлос поспешно впихнул в рот пьяницы хуй, и после первого же поступательного движения Пашина партнёрша с глухим стуком повалилась на пол.

– Уродины кусок… – выругался Павлос. – Толстый, чо стоишь, еблом торгуешь? Помоги поднять!

Гена с интересом следил за попытками Павла получить оргазм с помощью этого животного, поэтому поднапрягся, и поставил девушку на ноги.

Девушка приоткрыла мутные глаза, отрыгнула кусок котлеты, и упёрлась головой и руками в мусоропровод.

– О! Ништяк! – обрадовался Павел, – Толстый, у тебя гандон есть? Давай! Блядь, да где тут у неё рейтузы снимаются? На подтяжках они что ли?

Паша трясущимися руками копался у синявки под пуховиком, пытаясь стянуть с неё шерстяные портки. Но те или наглухо прилипли к её жопе, или были пришиты к лифчику.

Но Павлос не привык отступать. Он не боялся трудностей. Он был настоящим мужчиной.

Сильным, смелым, и ахуенно находчивым.

Поэтому он просто разорвал девушкины парадно-выгребные штаны на жопе, и, наплевав на видавшие виды трусы, задорно выглянувшие из разодранных рейтуз, приступил к насилию.

Жертва обнимала мусоропровод, и пускала слюни, а Павлос приближался к оргазму.

Словно почуяв это, мадонна в рваных рейтузах обмякла, и начала плавно съезжать на пол, по пути облизывая мусоропровод.

– Стоять! – завопил Паша, и ухватил красавицу за сиську.

Сиська растянулась как резиновая, и красотка продолжила свой медленный спуск.

– Стой, сукабля!!! – в исступлении кричал Павлос, и вдруг осёкся: – Погоди… Тихо-тихо…

Гена, лениво наблюдавший за сценой, перестал ржать, и уточнил:

– Это ты кому?

Глаза Паши забегали, а Пашина рука, держащая партнершу за сиську, вдруг вынырнула из-под пуховика с зажатым в ней стольником.

– Во! Смотри! В лифчик сныкала, сука!

Павел ликовал, и совершенно забыл про оргазм.

– Щас пойдём, пива возьмём в Шапке!

В этот момент Пашина любовь очнулась и просипела:

– Отдай бабки, пидор!

– Ой! Она разговаривает! – заржал счастливый обладатель ворованного стольника, и пнул мамзель под разорванную сраку: – Пшла нахуй, марамойка!

Бросив наполовину использованный гандон рядом с любительницей острых ощущений, счастливый будущий отец и его друг вышли в морозную ночь…

"Всё-таки, бабы – ебанутые существа…" – думал Гена, открывая зажигалкой бутылку "Старого мельника". "Взять, хотя бы, Ирку… Бабе почти тридцать лет, учительница, а даже напиздить мужу толком не может. Вот как с такой жить? А эта опойка синерылая… Ну нахуя так нажираться, что потом через губу перешагнуть не можешь? Тоже дура."

А Павлос, верный друг Павлос, жадно глотал "Очаковское" и улыбался во весь рот.

Потому что скоро он должен быть стать отцом.

Потому что он сегодня выебал бабу.

Потому что он раздобыл деньги на пиво.

И потому что он – мужик.

И настоящий пацан.

А у Генки ещё все впереди…