Текст книги "Каменный пояс, 1978"

Автор книги: Лидия Преображенская

Соавторы: Людмила Татьяничева,Семен Буньков,Басыр Рафиков,Владимир Пшеничников,Александр Павлов,Рамазан Шагалеев,Михаил Львов,Яков Вохменцев,Михаил Шушарин,Михаил Михлин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Испытание огнем

Как и рассчитывал Журавлев, его комбайнеры через несколько дней одолели-таки норму, приноровились соразмерять скорость машины с густотой и высотой хлеба, с неровностями поля, чтобы комбайн не спотыкался и не клевал жаткой землю. Сперва Антон твердо вышел на норму, за ним поспели Андрей и Сашка. Трактористы журавлевского звена тоже не сидели сложа руки.

А солнце жарит и жарит. Белесое небо чисто, ветер дремотно-вял. Временами наскочит, опахнет зноем и опять свалится где-то в кустах, запутается в густой зелени берез…

Близко к обеду Марфа Егоровна надумала удивить ребят. Подобрала подол длинной юбки, подхватила корзину и ударилась по ближним колкам на поиски грибов. Через какой-то час выбрела на недавно выкошенную поляну и ахнула: по всей поляне разбежались толстоногие подосиновики. С одного места корзину нарезала, да еще пришлось фартук снять и в него уложить целый ворох грибов.

На обратной дороге, на подходе к табору, встретился ей Григорий Козелков. Бредет, загребая пыль, мотает пьяной головой.

– Эка страсть в жару водку хлестать! – сказала ему Марфа Егоровна и пошла себе дальше. Григорий был расположен к разговору и увязался за старухой.

– Для успокоения души, – бубнил он. – Поминки у меня сегодня… Тридцать лет прожил. А зачем? Нет, ты скажи мне, зачем?

– Небеса коптить, – ответила Марфа Егоровна.

– Может быть… Скончалась моя молодость тихо и незаметно, как набожная старушка.

– Ты старух не задевай! – обиделась Марфа Егоровна. – Они молодым во как нос утрут! Нету в тебе, Гришка, ни стыда, ни совести. Ей-бо! Чего намедни мать со слезами ходила, а? Чего, беспутная твоя башка, по лесам шастаешь? Чего потерял?

– Не знаю, – ответил Козелков.

– Ляжь вон под куст да проспись.

– Нет! – заартачился Григорий. – Пойду муравьев дразнить. Очень люблю… Они огня боятся, носятся как шальные, трухлявый дом спасают… Пропади все пропадом!

Козелков свернул в сторону от дороги и зверем полез по кустам, только треск пошел.

– Свихнулся, ей-бо! – решила Марфа Егоровна. Взглянув на солнце, она заторопилась: явятся парни на обед, а у нее ничего не готово.

Едва перебрала и очистила грибы, едва уместила на плите две сковородки и запалила в печке березовый сушняк, как приехал на табор Сергей.

– Здравствуй, кормилица! Не моришь мужиков голодом?

– По работе и кормежка, – засмеялась Марфа Егоровна. – Косить нынче кончаем. Уж расстараюсь ради такого дела. Погодишь, так и тебя накормлю.

– Погодить можно… Иван Михайлович где?

– В мастерскую бегал за какой-то железякой, а теперь, поди, у трактористов. Ремонт делают. Вон за тем осинничком, супротив лога.

– А я подарок привез тебе, Егоровна. Помнишь, фотограф был?

– Карточку прислал? – Марфа Егоровна начала вытирать о фартук руки. – Дай-ка гляну.

– Бери выше, Егоровна! – засмеялся Сергей и нарочито медленно достал из кармана свернутые трубкой газеты. – Пропечатали тебя, Егоровна, теперь весь район нашу повариху знает.

Марфа Егоровна осторожно взяла газету, глянула на свой портрет, напечатанный на первой странице, и часто заморгала, зашмыгала носом. Она бы тут же и заревела, да Антон помешал. Он с шиком подкатил к табору, осадил комбайн и с видом человека, знающего себе цену, направился к Марфе Егоровне и Сергею. Но в последний момент озорство взяло верх. Подкинув ладонь к козырьку фуражки, он отрапортовал:

– Разрешите доложить. Комбайнер Антон Кондратьевич Бурин закончил работу на вверенном участке. Санька и Андрюха добивают последнюю загонку. Техника и личный состав находятся в удовлетворительном состоянии, происшествий нет!

– Вольно, – сказал ему Сергей.

Тут только Антон обратил внимание на растерянный и необычный вид поварихи.

– Ты чего, баба Марфа, жмуришься? – спросил он. Марфа Егоровна протянула ему газету. Антон протяжно свистнул, обнял повариху и закружил ее.

– Причитается с тебя, баба Марфа! – кричал он.

– Будет тебе, шалопутный!

– Нет, все равно причитается! – упрямился Антон.

Они препирались до тех пор, пока не собралось на табор почти все звено. Не было Журавлева и Виктора – они все еще возились у трактора.

Когда Антон, потребовав внимания, объявил о неожиданном прославлении поварихи, поднялся радостный гвалт. Удивил всех Сашка. Незаметно исчезнув, он вскоре вернулся и вручил поварихе букет ромашек. Старуха была сильно растрогана, но все же не утерпела кольнуть Антона:

– Вот хорошие-то парни как делают.

– У меня и другая новость, – сообщил Сергей. – Из района передали, что по итогам пятидневки лучший результат на вспашке зяби у Федора Коровина и Павла Ившина. С чем и поздравляю.

Федор и ухом не повел, зато Пашка покраснел от избытка радости.

– Ничего работнули, – сказал он. – Утерли нос некоторым комбайнерам.

– Все бы так утирали! – заволновался Андрюшка. – Тут не знаешь, с какой стороны подползать к поваленной пшенице, а вам что, газуй да газуй. Хоть с закрытыми глазами.

– Ничего, – успокоил его Сергей. – И у вас есть возможность отличиться на подборке. Завтра начнем обмолот в логу. Отменная там пшеница.

– Вот и конец весеннему спору, – задумчиво, как бы сам себе сказал Федор.

В это время из леса послышался невнятный, но тревожный крик. Минуту спустя на чистой прогалине показался Виктор. Размахивая руками, он бежал к табору.

– Гори-и-ит! – захлебывался в крике Виктор. – По-жа-ар! Хлеб в логу пластает!

Подбежал. Глаза навыкате, ошалевшие.

– Тушить надо! Не успеть дяде Ване, все займется! Да не успеть же ему! Чего стоите!

Первым от испуга и неожиданности очнулся Федор.

– А ну, живо! – скомандовал он. – Пашка, дуй к трактору, гони в лог. – Пашка кинулся бежать. – Куда?! На мотоцикле! Топор у нас где? Где топор, спрашиваю? Живо!

– Топор-то зачем? – не понял Антон.

– Ветки рубить, огонь забивать… Живо, пошли!

Ребят с табора как ветром сдуло. Федор повел их кратчайшим путем до лога – через высохшую кочковатую болотину.

– Я-то чего стою? – опомнилась Марфа Егоровна. – Подсоблять надо! – схватив пустое ведро, она побежала за ребятами…

Дико озираясь, на табор пришел Козелков.

– Я не хотел! – кричал он осипшим голосом. – Я нечаянно!

Здесь его, лежащего у вагончика, обнаружил Кузин, завернувший к Журавлеву во время объезда бригад.

– А ты чего тут? – удивленно спросил он Григория.

Тот молчал и размазывал по лицу грязные слезы.

– Чего слюни распустил? Народ где?

– На пожаре они…

– Какой еще пожар?

Крутнувшись на месте, Захар Петрович заметил дым, встающий над лесом. Похолодев от ужаса, он рывком, как щенка, приподняв Григория с земли, затряс.

– Что горит? Где?

– Хлеб… Там, в логу. Я не хотел! Я нечаянно!

– Что – нечаянно? – рявкнул Кузин. – Ты пожар устроил?

– Вы же сами, – залепетал Козелков. – Вы же говорили, чтоб градом лог выбило… Журавлев покоя не даст… Я решил… Нет! Я муравьев дразнил… Я соображаю. Загорелось по халатности. С Журавлева можно спросить… Меня никто не видел…

Оттолкнув Григория и уткнув лицо в ладони, Захар Петрович побежал в сторону пожара. «А почему темно? – колоколом гудело в голове. – Почему темно стало?»

…В горячке Журавлев начал пахать близко к огню, вырвавшемуся из сосновой посадки. Сильное пламя без задержки одолело черный, плужный след и пошло дальше, завиваясь спиралями и выстреливая жгуты горящей пшеницы. Отступив в глубь поля, Иван Михайлович стал прокладывать новое заграждение.

О чем он думал в эти минуты? О том, скоро ли Виктор приведет подмогу? О том, что гибнет хлеб, взращенный его руками? О том, успеет он или не успеет пройти хотя бы два следа?..

Когда поспела подмога, старенький трактор, пропитанный соляркой, уже горел, но все еще ходко бежал по полю, и гудящее пламя, наткнувшись на пахоту, нехотя оседало и гасло…

Иваново поле

Завтра я уезжаю. Еще раз перечитываю свои записи. Так ли я понял все, что здесь произошло?

Напоследок осталось у меня одно несделанное – сходить в Заячий лог, на Иваново поле. Кузин назывался в провожатые, но мне надо побыть одному.

Ровная белопесчаная дорога сперва шла прямиком, через поле, потом обогнула Горькое озеро, пахнущее гнилью, потом опять прямо и прямо по затухающим кострищам березняков и осинников. Сбрасывая листву, лес как бы уменьшился в размерах: летом каждая рощица кажется огромной, теперь же с одного края ее хорошо просматривается другой край. Вот так и с журавлевской жизнью. Она проста и сложна. А происшествие в Заячьем логу – лишь случай, один из вероятных. Это могло произойти когда угодно и где угодно, и он, Журавлев, поступил бы только так и никак иначе.

Иваново поле уже вспахано. Черный покров его, напитанный осенними дождями, уныл и величав. Я обошел Заячий лог по закраине, увязая в хрусткой листве, добрел до той сосновой посадки, половина которой желта и мертва. Здесь развлекался Козелков и упустил огонь в сухую давно не кошенную траву. Теперь я почти вижу, как жарко горела податливая хвоя, как гонимый ветром и жадностью огонь прополз по траве и валежинам на поле и кинулся на выжаренный солнцем хлеб.

Метрах в сорока от края поля оставлен маленький невспаханный ромбик с выгоревшей дотла стерней. Тут журавлевские ребята поставили знак о пожаре. К обугленному на костре столбику болтами прикручен плужный лемех, окрашенный в цвет огня. Черной краской сделана надпись:

«Спасая хлеб от пожара, здесь погиб тракторист колхоза «Труд» И. М. Журавлев».

И все. Как мало нужно слов, чтобы подвести итог человеческой жизни и выразить ее суть.

Тут меня застал Захар Петрович Кузин. Или подумал, что я могу заблудиться, или не хотел надолго оставлять меня одного. Он подошел, остановился рядом, медленно снял фуражку.

Когда мы шли обратно, одолевая вязкую пахоту, Кузин глухо сказал – мне и себе:

– Вот так оно и получается… Козелкова уже к следователю вызывали. И мне повестка придет. Или сам пойду… Половина деревни ни со мной, ни с Гришкой не здоровается, плюются при встрече и обходят стороной, как заразных… Как жить? Ивана они мне не простят. Ни под каким видом.

Сверху упал на землю протяжный журавлиный крик. В разрыве между облаками на полдень медленно удалялся ровный птичий строй.

– Вон журавли летят, – сказал я.

– Вижу, – ответил Захар Петрович, но головы не поднял, смотрел в землю.

ВАЛЕНТИН СОРОКИН
ДОМ
Поэма

Город взят. И лицом к закату,

Черным солнцем обожжены,

Свесив ноги, сидят солдаты

Меж зубцов крепостной стены.

Сергей Наровчатов

Пролог

Стать ее легчайшая, прямая,

Быстрые шаги ровны, бесшумны,

Поясок серебряный, плетеный,

Длинные запястья и кольцо.

Непростое – капля в ободочке

Млеющего, теплого топаза,

Редкого, искрящего, литого,

Юности ли это не к лицу!

Но кольцо, скорее, дань забавам,

Суетливой и неверной моде:

Пофорсить, принарядиться надо,

Любит дочку бережно отец.

Дом отделал – сущая шкатулка,

Прикоснись —

                    из древней сказки ларчик

Чудеса таит необычайны,

Истый клад диковин запасных!

Глава 1

Кто живет в таком красивом доме,

Что горит приятнее павлина?

Кирпичом фундамент оторочен,

Стены изразец оглянцевал.

Солнышком наполненные окна

Жмурятся,

              хохочут,

                         брызжут светом,

На ветру чуть-чуть шевелит ставень

Темные, овальные крыла!

А карниз, как драгоценный пряник,

Весь расшит в пурпурные квадраты,

Пластик и металл, стекло и камень —

Не поймешь: едино колдовство.

И фронтонов радужные перья

Машут, веерятся удивленно,

На коньке иглистая антенна,

Что пушистый, радостный ковыль.

Крыша – парус, кажется, лишь якорь

Подбери,

             и вмиг она умчится,

Белая и шустрая,

                         к свободе,

К океану распознает путь!

Истый клад, но в памяти глубокой

Прячет дом сраженье под Москвою:

Самолеты,

               пушки,

                        танки,

                                танки,

Дым и копоть с четырех сторон.

Дым и копоть, рыканье моторов,

Снег рябой, воронки и обвалы,

И хозяин храбрый с автоматом

У ворот на бруствере залег…

Армии столкнулись, и планета

Вздыбилась и рухнула громами,

Даже звезды в жутком беспорядке

Прыгали в космическую пыль.

Дом отделан заново и ловко,

Разве кто осмелится приметить

Недочет,

            недоработку – браво! —

Музыка сплошная,

                                              а не дом.

Глава 2

Кто живет в таком красивом доме,

Громко напевая, веселится,

Жениха смущенного, супруга,

Может быть, гостей сегодня ждет?

Сад богат, приземист, обихожен,

Двадцать яблонь, смирных и дородных,

Сыплют ядра лунные на травы,

Кланяются долу и грустят.

Влажная смородина чернеет,

И алеет зрелая клубника,

Вишня наливается багрянцем,

И шиповник подоспеть решил.

Помидоры пыжатся крутые,

Огурцы толстеют и кичатся,

И капуста,

              словно черепаха,

Сизоватым панцирем скрипит.

Над свеклой, редиской и укропом,

Над морковью, луком и петрушкой

Липа раскудрявилась, и медом

Пахнут листья крепче с каждым днем.

Спозаранок бурно вьются пчелы,

По лугам порхают вдохновенно

И, с тягучим грузом возвращаясь,

Удовлетворенные, жужжат!

И рябина, стройная рябина,

Высоко колышется, высоко,

Вскидывает гроздья заревые

На рассвет —

                   трепещущий пожар.

Если вздрогнет —

                         ягоды уронит,

Бусины парной, горячей крови,

Слышал я, рябинушка в России

На слезах страданий рождена.

Слышал я, хозяйка молодая

Той морозной горькою зимою

Выстрелом из ельника

                                 нацистским

Снайпером убита наповал…

У колодца звякнули ведерки,

И вода железная плеснулась,

Закурлыкал в небо деревянный,

Одинокий, стонущий журавль.

И хозяин храбрый с автоматом

Отряхнулся и пропал в разрывах

И очнулся только у рейхстага

После штурма – гневный и большой!

У рейхстага, логова ехидны,

Зверя, заглотившего Европу,

У рейхстага

                 лестницы парадной —

Русский вечно праведный солдат!

Из кармана жженой гимнастерки

Вынул фотографию,

                            другую —

Вот жена погибшая!

                             Вот дочка,

Первенец, беспечное дитя!..

И победно встал на пьедестале,

На гранитном,

                    приласкал ребенка!

Чей ребенок?

                    Человечий!

                                    Сразу

Кинулся к нему он из толпы…

Постоял на пьедестале воин,

Пестуя малютку,

                       и означил

Гордую на Родину дорогу,

Ну а тень его осталась там!

На скрещенье трактов броненосных,

Бомбовозов,

                 гаубиц,

                           дивизий

И атак, раздавленных солдатом,

Тень его!

             Не тень, а сам герой!..

Но ведут бетонные ступени

От крыльца до старого колодца.

…Кто живет в таком красивом доме?

Девушка Настасия живет.

Глава 3

За водой бежит – звенят ведерки,

Бубенцами острыми играют,

На кленовых, тонких коромыслах

Лампами зажженными висят.

За водой бежит —

                          сапожки Насти

Стукают заботливо, отважно,

Плещется коса

                     и через плечи,

Левое и правое, скользит.

Жаркая, слепящая, тугая,

С молнией изогнутою схожа,

И глаза голубятся, и груди

Птицами испуганно летят.

Платье Насти убрано обильно

Разными мудреными цветами,

Бежевый, оранжевый рисунок,

Розовый, лилово-голубой.

– Здравствуйте!.. Пожалуйста,

                                             скажите,

Кто живет в таком красивом доме?

– Я и папа!

– Он печник и плотник?

– Да, мой папа мастер, вы к нему?

Знатную, роскошную калитку

Широко, приветливо открыла:

– Не робейте, мы собак не держим,

Воры к нам не лазят никогда!

Улыбнулась, волосы поправя,

И рукав по локоть закатала:

– Вот и папа, мне прибраться надо,

Еж не кормлен, и петух бузит!

Хитрый еж топтался возле клетки,

И петух горланил у сарая,

Озорной, прожорливый, зобастый,

Гребешок – корона короля.

– Добрый день! – Мужчина поседелый

Медленно,

              с достоинством поднялся,

Пятернею грубо стиснул пальцы:

– Дом, поди, понравился?

                                       Так, так!..

На досуге выстругал для дочки,

Жениха найдет, и свадьбу справим,

А внучат надарят – печь под боком,

Сыт и обогрет, дремли себе!

Дом не дом, а музыка сплошная,

Соловьиный терем, нежнострунный…

Телевизор,

               радиоприемник,

На полу – весьма ученый кот.

Эпилог

Я сижу спокойно у камина,

И вино хозяин распечатал,

И проворно разложила Настя

Сочные закуски на столе.

Думаю: понравиться бы Насте,

А с отцом поладим непременно —

Мастер склочным не родится, точно,

Мастер – благородный человек!

Кот Федот подружится со мною,

Стерпит еж,

                 петух приноровится,

Яблони меня, пожалуй, примут,

И поймет ядреный огород.

Рано утром мы уедем с Настей

В доброе, распахнутое поле,

Где хлебам ни края, ни границы,

Ни предела, вероятно, нет.

Золотые копья урожая,

Шелестя, надвинутся упруго,

Закипит могучий труд осенний,

За составом загудит состав.

Мы устанем к вечеру ужасно,

На плече моем примолкнет Настя,

В наших взорах – дом ее качнется

Кораблем

              и дальше поплывет.

ГЕОРГИЙ ДМИТРИЕВ
ВЫСОКОЕ ЗВАНИЕ – РАБОЧИЙ
Заметки журналиста

Мускулистый человек, в гневе и решимости разбивающий тяжелым молотом цепи, опоясавшие земной шар… Фигура человека в фартуке, с отраженным на лице вдохновением, замахнувшегося над наковальней… Так в сознании людей символизировался образ рабочего нашей страны на разных этапах ее развития. Сейчас эти символы стали уже достоянием истории, в них не отражается сегодняшнее конкретное содержание, ибо не встретишь такой фигуры не только на заводе, но все реже – и на селе. Атрибуты современного рабочего чаще сводятся к приборным щитам дистанционных систем.

Дело, однако, не только в орудиях труда. Меняя социальный облик общества, рабочий класс под руководством партии коммунистов в процессе своей гигантской созидательной деятельности менялся и сам.

«Современный советский рабочий класс отличается не только от дореволюционного пролетариата, но и от рабочего класса 30-х годов, когда была одержана победа социализма в СССР, – говорил, выступая на XV съезде профсоюзов, товарищ Л. И. Брежнев. – Выросла его роль как ведущей социально-политической и экономической силы общества».

Кто же он, главный творец истории – современный рабочий? Чем отличается от пролетариата 20—30-х годов? О чем помышляет, к чему стремится? Эти вопросы всегда были в центре внимания общества, – не перестают они волновать и нынешних исследователей духовного мира современника.

Но вот что знаменательно. Ответа на них ищут в своих коллективах и сами рабочие, превращаясь, по выражению социологов, из объекта исследования в субъект исследования. «Кто я таков и зачем в этом мире?» Уже сами по себе такие вопросы способны волновать лишь человека мыслящего.

Вспоминаются несколько диспутов, которые как-то проходили на Челябинском тракторном заводе. Рабочие как бы сами себе писали коллективную характеристику.

* * *

– Широкий политический кругозор – вот что считаю главной чертой современного рабочего, – веско и внушительно говорил на одном из диспутов слесарь-сборщик топливных насосов Юрий Шишов. – У нас между собой иногда заходят споры: почему в магазинах не хватает того-другого… Давайте разберемся, оглянемся на себя. Вчера по вине двух участков (называет фамилии мастеров) полчаса простоял сборочный конвейер. Значит, не вовремя подали на сборку тракторов несколько топливных насосов. Где-то не получили два-три наших трактора – затянули строительство обувной или швейной фабрики. В результате – у Госплана концы с концами не сошлись… Так кто виноват, если мне не хватило пары модных туфель? Не я ли сам?..

После диспута я познакомился с Юрием Шишовым. Самый обыкновенный рабочий парень, каких – тысячи. В шестьдесят седьмом, после десятилетки, пришел на завод. Стал токарем. Три года службы на флоте. Вернулся в цех. Овладел профессией фрезеровщика – захотелось чего-то еще. Научился работать на шлифовальном, строгальном. «Интересно!» Потом поставили на сборку топливных насосов. Сборка – поузловая, каждый рабочий выполняет определенный комплекс операций. Он решил освоить все узлы.

– Бывает, задерживается какой-нибудь узел – идешь помогать товарищу. Помощь и себе, и участку. А как же иначе?.. Дело-то – общее. Да и работать так интереснее. Я теперь могу любой дефект в насосе устранить, потому что знаю, отчего он, – не без гордости сказал Юрий Шишов.

Об этих же чертах современного рабочего, неравнодушного, беспокойного, сознательного, говорила в своем выступлении на диспуте и комсомолка Таня Чистякова:

– Я недавно на заводе. Но мне сразу бросилось в глаза, с каким высоким сознанием и ответственностью относятся люди к своему делу. Надо выйти в воскресенье – идут безоговорочно. Ведь нельзя сорвать работу какого-нибудь участка или автоматической линии… Помните слова Леонида Ильича Брежнева на встрече с рабочими Московского автозавода? Он говорил, что современный рабочий должен ясно представлять свое место в трудовом процессе, должен знать, что и зачем он делает, что от него зависит. Тогда он будет чувствовать, что его труд – это часть общего дела. И тогда труд станет для него в радость, творческим процессом…

Труд – в радость, труд – творчество… Вот к чему они стремятся, современные рабочие, вот – главное, что хотят получить от жизни. И гордятся своей принадлежностью к этому классу творцов, классу созидателей.

– Когда я иду на смену к проходной, меня всегда немного охватывает радостное волнение: как нас много! – говорила молодая шлифовщица из ремонтно-механического цеха Галина Клишина. – Все можем мы такой огромной семьей: и досрочно трактора для БАМа выпустить, и в цехах культуру навести, и своим хором «на бис» выступить на смотре… Нас много – в этом наша сила!.. Больше семидесяти миллионов – вот какая наша рабочая семья! Значит, и вклад наш в экономику страны становится все весомее.

В подтверждение этой мысли ораторы на цеховых диспутах приводили такие цифры и факты. Сегодня каждый советский рабочий, в среднем, производит продукции в семь раз больше, чем производил его предшественник в последний мирный год перед войной. За один час рабочие Челябинской области производят около трех тысяч тонн стали, тысячу семьсот тонн чугуна, две с половиной тысячи тонн проката, на полмиллиона рублей продукции машиностроения. Металлурги в девятой пятилетке без ввода дополнительных мощностей нарастили производство стали на пять миллионов тонн. Создали, по существу, новый металлургический завод! И это – за счет роста производительности труда…

– Я думаю, не только в многочисленности рабочего класса наша сила, – дополнил выступление Гали Клишиной оператор автоматов из корпуса топливной аппаратуры Александр Беликов. – Рабочий стал другим… Вот я обслуживаю пять шестишпиндельных автоматов. И детали обрабатываю все разные. Раньше на каждой из них стоял рабочий. По меньшей мере, шесть токарей высвободил автомат и вооружил рабочего «до зубов»… Я что хочу этим сказать? Техническая вооруженность рабочего особенно выросла за последние годы, – продолжал Александр. – А каков результат?.. Его нетрудно увидеть на примере нашего тракторного завода. Вот мы взяли обязательство – к концу десятой пятилетки выпустить вдвое больше тракторов, по сравнению с тем, что выпускал завод двадцать лет назад. А за счет чего же наращивается их производство? Да, в основном, за счет роста производительности труда рабочего. Это значит – новые станки и механизмы, новые технологические процессы, более производительные, чем раньше…

Саша совершенно прав: уже сегодня удельный вес прогрессивного оборудования, типа шестишпиндельных автоматов, на которых он трудится, составляет на заводе около 45 процентов. А в результате реконструкции поднимется до 63 процентов. Это и имел в виду Беликов, когда говорил, что «рабочий стал другим»…

Выкладки наталкивали на мысль совершить экскурс в не столь отдаленное прошлое. Сравнить… Уже сегодня в музее тракторостроителей с чувством изумления и восхищения стоят молодые экскурсанты над орудиями пролетариата, которыми он создавал одну из первых «индустриальных крепостей» социализма… Рубанок, молоток, стамеска ударника Кудряшова из плотницкой бригады. Лапти, принадлежащие ударнице Челябтракторостроя Закии Зайдулиной, а рядом – главный инструмент: кувалда, обушок, лом, лопата. Вот – макет грабарки, основного транспортного средства на всех стройках первой пятилетки. А перевозная мощность ее зависела исключительно от той «лошадиной силы», которая была запряжена в грабарку.

С такой «вооруженностью» рабочий класс и начинал закладывать фундамент социализма. И фундамент – не только материально-технической базы, но и новой психологии, нового отношения к труду.

…Живет в Магнитогорске один из моих старых знакомых – недавний партийный работник, ныне пенсионер, бывший бригадир ударной комсомольской бригады арматурщиков на строительстве Магнитки Леонид Михайлович Шишмаков. Вот что он рассказывал:

– У нынешней молодежи это вызовет улыбку, но элементы социализма мы начинали внедрять с… ложек. С обыкновенных алюминиевых ложек. Придешь в столовую, а есть нечем. Некоторые деревенские с частнособственническими замашками «присундучивали» все, что лежало плохо… Помню, Магнитогорский горком комсомола принял специальное решение о ложках. Комсомольцы проводили рейды по палаткам и баракам, перетряхивали сундуки. – возвращали краденые ложки в общепит…

И еще одно небезынтересное воспоминание бывшего грабаря, потом ставшего машинистом экскаватора рудника горы Магнитной, Героя Социалистического Труда Сергея Андреевича Соседа: «Сейчас это может показаться смешным, но в то время очень я хотел с живым инженером познакомиться. Нам, с нашим ликбезом, казался такой человек необыкновенным знатоком техники… Но долго не мог я встретить на руднике инженера…»

Впрочем, были и тогда на стройке инженеры. Иностранные специалисты, приглашенные советским народом за немалые деньги. Один из них – американский консультант на Магнитострое мистер Смит оставил потомкам такое критическое изречение: «Эти люди не умеют пользоваться безопасной бритвой, а мечтают о домнах. Смешно!»

Кстати, сегодня производительность труда, магнитогорских доменщиков, прокатчиков, сталеваров выше, чем на металлургических заводах Соединенных Штатов Америки. Это – к слову.

Вспомним другое. Давно ли многочисленные киноленты предоставляли нам возможность любоваться мужественными лицами паровозников, специальность которых еще два-три десятка лет назад была, пожалуй, одной из самых престижных. Спокойные, крепкие люди выглядывали из кабин могучих ФЭДов, ИСов, а рядом с машинистом – другой человек с черным от угольной пыли лицом, на котором блестели глаза да зубы. Кочегар.

Сегодня из кабин электровозов и тепловозов смотрят на нас люди в белых сорочках, при галстуке, чем-то похожие на пилотов… Паровоз – чрезвычайная редкость даже на заводском транспорте. На таком крупном предприятии, как Магнитогорский металлургический комбинат, с последним паровозом простились в 1973 году.

А на том же Челябинском тракторном вспоминают не очень давнее время, когда в цехах при ремонтах оборудования женщины в грязной промасленной одежде с ведрами на коромысле несли со склада масло и заливали его в емкости станков. В последние годы заводом закуплено тридцать самоходных маслозаправочных установок на базе электрокаров. Смазчица теперь заправляет шланг, включает насос и управляет электрокаром. Профессия «смазчик» заменена новой – «смазчик-электрокарщик». Но и эта специальность, как говорят на заводе, недолговечна: подача смазочных материалов переводится на трубопроводный транспорт.

На ЧТЗ определены сорок две неперспективных профессии, которые либо сокращаются, либо вовсе исчезают: грузчики, упаковщики, такелажники, подсобные рабочие и другие. Зато появились новые специальности: оператор по электроискровой обработке деталей, оператор плазмотрона – вместо резчика металла, раскатчик-вальцовщик – вместо кузнеца-молотобойца, водитель автопогрузчика – вместо грузчика и так далее. А как назовешь рабочего, обслуживающего станок с числовым программным управлением? Это уже не токарь в привычном понимании, это – оператор и наладчик.

– Научно-технический прогресс. Как он отразился на мне, обыкновенном рабочем? – рассуждал на диспуте оператор Александр Беликов. – Физически за смену почти не устаю. То есть, устаю ровно настолько, насколько положено поработавшему в удовольствие человеку… Главное – смотрю, чтобы все соответствовало технологии. Пока крутятся автоматы, успеваю инструмент заменить, заточить резец по-новому, обсудить с технологом или мастером новую технологию… Выходит – что же? – оглядел он собравшихся. – Выходит, мой труд становится похожим на труд технолога, организатора производства. Значит, и кругозор расширяется, я уже не привязан только к станку; мои взаимоотношения не ограничиваются контактами с машиной, а расширились до человеческого общения. А это, согласитесь, намного интереснее… Да и значительнее – потому что производство в социалистическом обществе – это не только отношения людей с планом, с металлом, но и отношения людей друг с другом…

Такова, вполне осмысленная, оценка современного рабочего своего места в производстве! Таково влияние научно-технического прогресса на советского рабочего. Но тут мы видим и обратную связь. Чем выше в своем техническом и интеллектуальном уровне поднимается рабочий человек, тем большее влияние оказывает он на ускорение научно-технического прогресса.

…В конце 1975 года за выдающиеся достижения в области науки, техники и в труде была удостоена Государственной премии СССР большая группа магнитогорцев. Рядом с именами доктора технических наук В. Г. Антипина, кандидата технических наук В. Ф. Сарычева, главного сталеплавильщика комбината И. Х. Ромазана, начальника цеха Г. В. Чернушкина стояли фамилии сталеваров А. М. Богатова, Н. В. Игина, подручного сталевара С. Н. Титкова, мастеров В. С. Плошкина, В. Ф. Евстифеева и других сталеплавильщиков первого мартеновского цеха. Этой чести они удостоились за создание двухванных сталеплавильных агрегатов.

А предшествовали этому обстоятельства, прямо скажем, драматические. На многих предприятиях черной металлургии несколько лет назад образовалась диспропорция: не стало хватать собственной стали на производство проката, дорогостоящие гиганты-блюминги все чаще простаивали. Путь был один – быстрый рост производства стали за счет реконструкции существующих мощностей.

В металлургии известны два основных типа сталеплавильных агрегатов: мартен и конвертор. Двухванная печь – своеобразный гибрид, взявший у мартена-способность выплавлять сталь самых разнообразных марок, а у конвертора – высокую скорость плавки. Обычный мартен перегораживается надвое огнеупорным порогом, цикл плавки в двух образовавшихся ваннах сдвигается во времени: в одной – плавка начинается, в другой – заканчивается. Результаты? Обычный мартен за сутки выпускает две-три плавки, а «двухванник» – по 12—14 и даже больше. До реконструкции мартеновская печь выплавляла по 450 тысяч тонн металла в год; двухванный агрегат – более одного миллиона. А коллектив знаменитой 35-й печи, как известно, перешагнул полуторамиллионный рубеж. Это столько стали, сколько произвела ее вся Магнитка в довоенном, 1940 году.