Текст книги "Каменный пояс, 1978"

Автор книги: Лидия Преображенская

Соавторы: Людмила Татьяничева,Семен Буньков,Басыр Рафиков,Владимир Пшеничников,Александр Павлов,Рамазан Шагалеев,Михаил Львов,Яков Вохменцев,Михаил Шушарин,Михаил Михлин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

В РАЗВЕДКУ

– Чиликин, где отчет? Опять не сделал? Сколько раз обещал! Нет, такого я не взял бы в разведку!

– В какую разведку?

– Ну, обыкновенную… в какую ходят!..

– Так то разведчики ходят… А разве ты разведчик?

– Нет, но если был бы, то тебя бы не взял, понятно?

– Понятно… А почему?

– Потому что не годишься!

– Странно…. Почему я не гожусь?..

– Тебе доверять нельзя!

– Интересно… А почему я должен идти с тобой в разведку? Может, я сам не хочу… У меня характер тихий, добродушный… Я по кустам не люблю ползать – змей боюсь…

– Тем более! И прекрати разговор!

– Ладно… Но только я не понимаю, почему все-таки мне нельзя? Может, сейчас у меня не заметно таланта чего-нибудь такого разведывать, а потом прорежется… мало ли случаев…

– Ну и хорошо!

– То-то!.. А почему ты решил, что будешь там распоряжаться: кого брать, кого не брать?

– Пойми: это выражение такое!

– Выражение! Если выражение, тогда конечно… А кто так выражается?

– Все!

– Ну, нет, не все… это наверное только настоящие разведчики так выражаются, а ты же все-таки не разведчик?

– Не разведчик! Отвяжись!

– Оно и видно… Ты даже военных порядков не знаешь. Там если прикажут: «Взять с собой Чиликина!», то и возьмешь, как миленький!

– Что ты ко мне пристал?

– Я не пристал… Только дисциплина, она, брат, для всех обязательна! Непонятно, с чего ты решил, что будешь командовать? Может, я буду? Это еще неизвестно. И тогда я сам тебя не возьму!

– И прекрасно! Отойди от стола, дай работать!

– Работай, я не мешаю… Все-таки ты лучше бы подумал: а самого тебя возьмут?

– Замолчи!

– Замолчать я не могу… Хотя думаю, что тебя самого не возьмут… Там нужен народ крепкий, мужественный – уральцы, одним словом! А ты прошлый раз, когда на капусту послали, запыхался весь, посинел. Вот у меня, между прочим, значок ГТО есть, значит у меня шансов…

– Ты отстанешь или нет?

– Отстану-отстану, не кипятись… Вот видишь, и выдержки у тебя нет, хладнокровия… Я, например, ничуть не волнуюсь, хотя меня и не берешь… Пожалуй, я и сам с тобой не пойду, мало ли что…

– Ты замолчишь, гад?

– Не давай волю рукам, не давай! Пусти! Галстук вон помял… Рукоприкладством тут не поможешь! Остынь!.. Нервишки слабые! Даже удивительно… Валидолу, может?

– Уй-ди…

– Слабак ты… Где уж тебе в разведку! Нет, такого я ни за что бы не взял!..

СВЕТСКИЙ РАЗГОВОР

В семействе Кульковых готовились к смотринам будущего зятя – молодого работника прилавка.

Дочь Юлечка сообщила по телефону, что сейчас завезет его на полчасика, будто мимоходом, по дороге в театр.

– Митроша, как думаешь – так прилично будет? – спрашивала мамаша Кулькова, переставляя по столу вазу с яблоками.

– Сойдет… – бурчал лысый, курносый и суровый боцман Кульков, не отрываясь от телевизора, где показывали жизнь зайцев в лесу. – Невелика персона… Подумаешь, какого короля Махендру встречают… Торгаш он торгаш и есть… Кусочник!..

– Митроша! – с отчаянием восклицала Кулькова, сжимая виски ладонями. – Опять ты за свое! Мы же обо всем договорились! Ну, неужели, пойми, неужели в торговых кругах не может быть достойной личности? Ведь, если наша Юлечка выбрала его, значит… Надеюсь, я логично изъясняюсь?

– Хе! – презрительно усмехнулся Кульков.

– Митроша! Мы договорились, что ты будешь поддерживать только светский разговор! Больше с тебя ничего не требуется. А ты уже заранее начал свои взгляды выражать…

– Взглядов моих не касайся! Я – человек принципиальный! Замуж пускай идет, за кого хочет, хоть за карманника; при нынешнем вашем матриархате возражать не приходится… А что до светского разговора, можешь не беспокоиться, лицом в грязь не ударю! Когда мы на лесовозе «Малые Липяги» ходили в загранку, я с какими еще иностранцами дело имел… А тут, понимаешь, шаромыгу какого-то…

Раздался звонок в дверь, и Кульковы побежали в прихожую.

– Митроша! Помни – только светский разговор! – успела шепнуть мамаша Кулькова.

– Порядок будет на борту!

Жених оказался длинным, худым юношей с интеллигентным лицом и застенчивыми манерами.

– Значит, Сережа? – радушно осклабился Кульков, пожав ему руку и пристально оглядев с ног до головы, будто прикладывал, найдется ли на него комплект робы. – Боцман Кульков! Прошу, как говорится, любить и жаловать.

Ободренные таким началом, мать с дочкой удалились в спальню, откуда послышалась беготня. Кульков усадил смущающегося гостя в кресло, сам сел напротив и после дополнительного осмотра решил:

– Ничего парень… Приятный! Даже не похож…

– На кого?

– Да на торгаш… продавцов, то есть. Сегодня в магазине «Мясо» видал одного такого: об его лоб поросят бить, а он… Впрочем, сие к делу не относится…. Чего смутился? Ты не смущайся, а будь, как дома… Бери вон яблоко, ешь…

Жених робко взял одно яблоко.

– Яблочко, конечно, не ахти, не блещет… – внимательно глядя, как он ест, заметил Кульков. – Второй сорт… Вы там, конечно, такими брезгуете – небось, для себя-то повыберете, какие получше… «Райпотреб-себе», ге-ге-ге!.. Выпить не хочешь?

– Я вообще-то не пью…

– Неужели? Чудеса! Хотя, конечно, на такой работе голова должна быть ясная, а то мигом сгоришь! Я лично, слава богу, с этим миром мало сталкивался, но один знакомый обехээсовец рассказывал разные случаи: до чего, черти, исхитряются – расхитители эти!..

– Бывает… – сухо согласился жених. – Еще не перевелись нечестные люди, но их потихоньку изживают… Сейчас пришло новое поколение, много молодежи…

– Неужели? – снова удивился Кульков. – И молодежь?.. Ты мне вот что объясни: и сажают их, и в прессе беспрерывно прокатывают… Купит «Жигули», сядет – едет, и ничуть не стесняется… А я бы так поступил: как заметил торгаша в «Жигулях», сразу: «Стой! А ну вылазь!» Впрочем, это к делу не относится, переменим, как говорится, пластинку…

– Вот у вас профессия завидная, Митрофан Григорьевич! – обрадовался жених. – Бури, штормы, смелые люди!.. Все-таки отчаянность нужно иметь, когда, к примеру, непогода разразится!..

– Непогодь – что… – махнул рукой Кульков. – К штормам, к примеру, привыкаешь, любой салага освоится за полгода… Никакой отчаянности тут не требуется… Отчаянный, по-моему, народ – вашей братии! Ведь всю жизнь под угрозой решетки – нервы, как трос!.. Хотя, конечно, тоже постепенно привычка вырабатывается…

Жених с надеждой оглянулся на двери спальни, откуда послышались Юлечкины шаги.

– Доведись до меня, я бы не вытерпел такого постоянного страху!.. Вот был у меня некто Тимошечкин – каптер… вроде тебя – на вид честный малый, и вдруг не вытерпел, свистнул шесть кожаных регланов!.. Так когда следователь приезжал, столько страху натерпелся… Тропическая жара стоит, а меня мандраж пробил… да!..

– Вы и в тропиках бывали?

– Бывал. Вот на лесовозе «Малые Липяги» возили мы недавно доски в одну центральноафриканскую державу…

– Наверно, много приключений пережили?

– Да хватало… За границей – вот где жулье! Ихние торгаши называются шипчандлеры. За ними гляди в оба, а то на ходу подметки срежут! Не-ет, все-таки далеко до них вашему брату… то есть, я хотел сказать, отечественному воровью… Одним словом, наш торгаш против ихнего…

Жених встал.

– Это я так, к слову… – испугался Кульков. – Не обижайся… Однако даже хорошо, что ты обидчивый: значит, у тебя совесть не окончательно потеряна, хотя ты и вращаешься в своей среде. А насчет торгашей, извини, работников прилавка, то я к ним никакой особенной ненависти не питаю, даже жалею… И другие тоже. Говорят, даже в местах заключения их не ровняют с настоящими ворами – бандюгами там, домушниками всякими… К ним особый подход, их содержат на ослабленном режиме… Ведь если рассудить, они – такие же люди, но не удержались на наклонной плоскости, и их посадили… Вот и Тимошечкин – каптер, ну, точь-в-точь был, как ты, интеллигент такой же, даже стихи печатал в «Водяном транспорте», потом вдруг взял да и слизал шесть кожаных регланов…

Жених прошелся по комнате и, заглянув в спальню, позвал:

– Юля, ты скоро?

– Иду! – расфранченная веселая Юлечка выпорхнула из двери, заметила хмурое лицо жениха и обернулась к отцу:

– Чего ты тут наговорил?

– Ничего особенного… – пожал плечами Кульков. – Так, светский разговор о том, о сем… Вот, брат Серега, попалась тебе невеста, запасайся терпением: в мамашу вся! А вообще, я человек простой, откровенный, дипломатии не люблю… можете, если хотите, пожениться, я не против, что называется благословляю. Только я не договорил тут. Сережа, выйдем-ка на пару слов…

Но тут Юлечка перехватила своего жениха:

– Пойдем, а то опоздаем.

И они ушли из квартиры.

Плотно притворив за ней дверь в спальню, Кульков сел в кресло, включил телевизор и погрузился в захватывающие приключения Незнайки и его друзей.

ТЕЛЕГРАММА

Профессор Павел Иванович Бабкин, прозванный в аспирантско-кандидатских кругах Бабулей (за снисходительность и беспокойность), поздним вечером возвратился с женой и внуком из города к себе на дачу.

Открыв дверь, он обнаружил засунутую в щель бумажку, где корявым почерком было написано:

«Дедов, придить получите телег…»

– Чудеса! – удивился профессор. – Откуда бы? И почему сюда на дачу? Какая-то чепуха!

Первым выдвинул свою версию внук – косматый балбес Никитка:

– Дед, а вдруг это Нобелевскую премию тебе за что-нибудь подсунули? Договариваемся заранее: тогда берем тут у одного малого джинсы, всего двести тугриков…

– Какую еще Нобелевскую… – поморщился профессор. – И кроме того, у тебя же есть джинсы!

– Так то – фирмовые, а это – запальные… – объяснил Никитка на своем загадочном молодежном языке.

– А вдруг тебя выдвинули в членкоры? – мечтательно предположила жена.

– Не говори хоть ты чепухи!

– Почему же чепухи? – горячо возразила жена. – Должна, наконец, у них быть совесть? Сколько уже наших знакомых, посчитай-ка: Милько, Гордеев, Рабинович, Уздалев… Не до старости же тебе маяться в простых докторах? Прямо от знакомых неудобно!.. Должны же они войти в положение?.. Или ты не человек?

– Скорее всего это от Юры Мелешко… – размышлял профессор. – Сейчас у него должен получиться один чрезвычайно интересный эксперимент… Вот он с радости и бахнул!.. Я его понимаю: такой эффект.

В конце концов профессор решил пойти за телеграммой.

Из служащих на узле связи оказалась только симпатичная старушка, которая пекла себе на электроплитке блины и пила чай. Выслушав профессора, старушка укорила мягко:

– Ну, до чего же все ж таки народ стал нахальный. Ночь не ночь – идут! Ну, не совестно ли тебе людей обеспокаивать? Какие сейчас телеграммы? Нету никого. Все прибрато. Завтра приходи!..

Профессор растерялся.

– А если что-нибудь срочное…

– Мы все телеграммы допрежь прочитываем, – успокоила его старушка. – Важные – насчет похорон или другое что… доставляем экстренно… А пустые – не к спеху. Сама я – человек посторонний, стаж зарабатываю для пензии, года не хватает, а как пензию получу, уеду к племяннице в город Караганду, она замужем за…

– Но должна же здесь быть дежурная?

Старушка таинственно огляделась по сторонам и сообщила шепотом:

– Она есть, но только ее сейчас нету… По уважительным причинам… Так и быть, скажу тебе, только ты меня не продавай! Дуску Колпакову знаешь? Неужто не знаешь: разводка, бабенка ходовитая!.. Так дежурной нынче один верный человек сообщил: покуда она на дежурстве, к мужу ее Ивану эта Дуска должна на свиданку припожаловать!.. Вот та и побегла их караулить… а как прихватит голубчиков, тут она им волосья расчешет…

– Чепуха какая-то! Неужели через какую-то Дуську…

– А как же! – всплеснула руками старушка. – Доведись до тебя… Или она не человек? Не развалиться же семье через телеграмму твою?..

Перед сном профессор долго размышлял, откуда могла быть телеграмма, спал плохо и видел во сне, что его обряжают в мантию Кембриджского университета, а он скандалит, требуя, чтоб дали «фирмовую», а не «запальную»…

Придя утром на узел связи, он опять встретил вчерашнюю старушку, которая радостно его приветствовала:

– Понесли твою телеграмму! Лариса понесла, так что иди домой, дожидайся. Сегодня доставют…

– То есть как – сегодня? Это когда, примерно?

– Известно, когда – на дню… Ты все ж таки не один у ней, может важней есть: насчет похорон аль еще что…

У профессора был очень удрученный вид, поэтому старушка опять таинственно огляделась и зашептала:

– Так и быть, научу тебя… Вали прямо в Моховое! Лариса сейчас должно там… Подкатил к ней Вовка на мотоцикле, посадил, и – дунули… Там у них Вовкин брат пришел из солдатиков, встреча происходит… Не иначе, как в Моховом она!..

– Безответственность какая! Взяла телеграммы и уехала в какое-то Моховое!

– А как же! – рассудительно молвила старушка. – Она девушка молодая, ей нужно свое счастье не прозевать! Неужели через твою телеграмму сидеть ей в старых девках? Так что, если у тебя экстренность, дуй в Моховое, там на месте и получишь… Километров шесть будет, тропка прямая… А увидишь: где гулянка, значит там Лариса и есть. Девка пышная, аж пуговицы не держут…

До Мохового профессор дошел благополучно, только в одном месте за ним погнался колхозный бык, но скоро отстал.

Возле избы, где играли сразу баян и радиола, профессор нашел Ларису. Выкрикивая частушку, она оттаптывала толстыми ногами перед хилым солдатиком…

– Простите, вы – Лариса? – обратился к ней профессор.

Лариса подбоченилась и рассмеялась:

– Ног своих дедовских, что ль, не жалко. Из-за телеграммы! Теть Рай, где моя сумка?

МИХАИЛ МИХЛИН

ГУМАНИСТ

Утром встанешь, оглянешься – болеют люди… болеют… Редко кто до ста доживает, чтобы какого-нибудь гастриту не подхватить, и в газетах пишут – от нервов все. Согласен! Ведь скандалы одни, ругань сплошная, кажный кажному доказать хочет – лучше, хуже, а по мне так все одинаковы. Я так считаю – если ты за пазухой камень держишь, то через год-два он у тебя обязательно или в почках, или в печени объявится. Про доброту забыли, а ей бы жить! К примеру, меня возьми – всю личную жизнь на производстве провел, в гуще, в борьбе, – среди ревизий. Тридцать два года лицом был, не так себе, а материально-ответственным. И при деньгах, и при материале разном состоял, и на продуктах сидел. Комиссий перенес сколько, начальства сколько пережил разного и не озлобился. На заслуженный выгнали – спасибо сказал. Зарплата была – сто, пенсия какая – сами понимаете. А живу! И как живу!!! Потому, что добрый я, отзывчивый, к любому человеку или к предприятию с душой отнестись могу. Идут ко мне люди-то, валом валят: «Помоги, Федор Кузьмич! – слезно просят. – Защити добротой своей. Не дай кляузникам разным и вообще недовольным над честными людьми возвыситься». – «Как?! – спрашиваю. – Почему? По какому праву?!» И что оказывается – какому-нибудь гражданину Шитикову в тринадцатой столовой вилка грязной показалась. Ах, ты ж, думаю, шпендик, посуда тебе грязная, а мы в войну руками ели и ничего, а для чего? Чтобы ты, сопляк, нас носом в грязную посуду тыкал? И приходится мне в книге жалоб и предложений столовой № 13, ниже той записи, написать: «Обедал в етой столовой. Еда хорошая. Посуда блестит, потому как солнце. Видел скандал гр. Шитикова из-за вилки. Удостоверяю, что гр. Шитиков, хоть и инженер, а был выпивши и на эту вилку сам плюнул. А меня обслужили хорошо, и горчица у них есть. Заслуженный пенсионер Наседкин Ф. К.» Грамотехой я, как видите, не беру. Бью наверняка – голым фактом. Не советую тебе, гражданин Шитиков, еще писать, не поверят. А чего нервничать, чего друг на друга, как собакам, кидаться?! Ну давай, давай скандалить – сам же первый по бюллетню пойдешь.

Есть, конечно, и среди нас, людей пожилых, кляузники. Находятся, чтоб им пусто было, писатели. Пишут, и мне после них писать приходится. Третьего дня в сорок шестой гастроном меня вызвали. Приезжаю, молоденькая встречает, тоненькая, глаза голубые, а в глазах – слезы синие. Книгу протягивает, и чувствую – вот-вот расплачется. На закладку смотрю – красненькая, а в книге черным по белому: «Продавщица Мамонтова за прилавком стояла пьяная. Обслужить колбасой отказалась. Назвала меня дураком в очках. Пенсионер Г. Осипов». Верю я тебе, Г. Осипов, верю, но ведь с кем не бывает. Что же ей теперь моточницей на фабрику? Глупышка ведь, дитя еще, и душой, по всему видно, к торговле тянется. Нет! Не прав ты, Г. Осипов. Не так это было. Ты сам ее первый дурой назвал, а я, хоть и на другом конце города живу, за колбасой всегда в сорок шестой еду, потому как главное это обслуживание, колбаса везде одинаковая, но уж Мамонтова как отрежет так отрежет, а завернет – и про сдачу забудешь. Вот так, Г. Осипов, мне, например, нравится! Вытри слезки, голубоглазенькая. Иди. Торгуй на здоровье, только покупателей дальше другого отдела не посылай.

Сделаешь доброе дело – и на душе светло, и аппетит хороший, и сон. В прошлом месяце однако и я перенервничал. Прибегает ко мне Карпыч – зав. столовой. Кричит: «Караул! Спасай! Такого понаписали, что теперь уже точно снимут. Помоги, Федор Кузьмич, напиши ответную, а я уж тебя борщом ленинградским как-нибудь угощу». Ну, видали вы таких, его с работы снять хотят, у него в столовой форменный курятник и распивочная станция, а он меня борщом накормит и отделается. Беру я чистый лист бумаги и пишу всю правду про его забегаловку, начиная от приготовления пищи типа «винегрет» и кончая раздевалкой в стиле «на любой гвоздь вешайся». Одним глазом смотрю – он с лица потеть начал, пятнами пошел, двадцать пять протягивает, а руки трясутся. Ну и я озверел: «Мальчишка! – кричу. – Сопляк! Доброты не понимаешь!» Добавил он красненькую – отлегло у меня немного, написал, что в хлеву № 72 есть можно. Расслабился он сразу, повеселел. «Ты, – говорит, – Кузьмич, чистый гангстер, мафия и коза-ностра нашего общепита». Простил я ему эту шутку, только в другой раз, говорю, не приходи – нервов на тебя много надо. А другие приходят: кому благодарность написать, кому отзыв хороший, у кого просто проверка скоро, а в жалобной книге ни одного доброго слова. Я никому не отказываю, моей гуманности на всех хватит – пишу и подпись ставлю, и адрес, потому как не боюсь, а чего бояться, кто же меня за доброту-то осудит. Кто?!

ДУМАЙТЕ, ДЕТИ!

– Хватит, товарищ, хватит. Все это я уже слышал: некачественное сырье, текучесть кадров, недостатки технологии… И этим вы хотите прикрыть ваше нежелание мыслить, бедность вашей фантазии и просто лень!

К нам идут письма, товарищи, целый поток писем, и большинство из них написали разгневанные родители. Они, видите ли, купили своему сыну или дочке игрушку нашей фабрики, а она оказалась сломанной или сломалась на второй день, или, наконец, находятся такие, которые хотят, чтобы наша игрушка работала больше одной недели!

Но самое страшное не письма, писем мы не боимся. Страшно то, что написана в них правда. Давайте честно посмотрим ей в глаза. Да, наша игрушка больше одной недели работать не может. А нужно ли, чтобы она вообще работала? Поясняю свою мысль. В этом квартале мы будем осваивать новую технологию производства. Всем оставаться на местах, спокойней, товарищи! Нового в ней ничего не будет, кроме готовой продукции. Если раньше считалось, что наша фабрика выпускает действующие заводные игрушки, то теперь она будет выпускать сломанные игрушки. Юмор? Кто сказал «юмор»? Вам известны наборы «Сделай сам»? А мы будем выпускать игрушку «Почини сам». Товарищи, трудно подсчитать, сколько зайцев мы убиваем этим начинанием!

Река текучих кадров пересохнет за плотиной, которую мы создадим из премиальных доплат. Тем более, товарищи, что вал у нас есть. Выработка, как на одного рабочего, так и на одного работающего, превосходная. Технология? Зачем, спрашивается, ее ломать, если долгий опыт нашей работы показывает, что она специально разработана проектным институтом НИИнаСЛОМ для выпуска сломанных игрушек. А ведь там, в институте, тоже сидят не ломовые извозчики, – это инженеры, техническая мысль нашей промышленности. Душа нашей игрушки – это сгусток их творческих душ. Борьба за экономию материалов? Пожалуйста, ведь в сломанную игрушку не обязательно вставлять все детали – она же сломанная. Вот вам и экономия.

Кроме того, наша игрушка будет развивать в детях техническую мысль, с детства приучит их к труду, к работе и еще раз к работе. Если бы в наше время, товарищи, были такие игрушки…

Основное – это, конечно, качество! Девяносто восемь процентов брака, которые мы сейчас выпускаем, превратятся самым естественным образом в девяносто восемь процентов высококачественной продукции, отвечающей всем нормам и ГОСТам на сломанную игрушку. А брак в виде двух процентов действующих доброкачественных игрушек, которые мы сейчас выпускаем, будет легко устраняться на пунктах технического контроля.

Представляете, товарищи: достаточно какому-нибудь заводному бегемоту повернуть голову на 180 градусов – и на него уже можно ставить Знак качества.

Думайте, дети! Ради вас стараемся! Растите умными, настойчивыми, пытливыми. Еще неизвестно, что из вас получится. Может, вы еще умнее нас будете?