Текст книги "Васина Поляна"

Автор книги: Левиан Чумичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

ВАСИНА ПОЛЯНА

Впереди завиднелся свороток.

Худышкин почти каждый рейс хоть на минутку останавливался здесь и не переставал удивляться этому чуду-юду.

В могучем теле матерой березы прижилась веселая сосенка. Она обосновалась на изгибе, у самого комля.

Береза старалась за двоих – и себя кормила, и удочеренную сосеночку. Оба дерева были довольны друг другом. Одной из ветвей береза поддерживала падчерицу, не давала ей запасть, накрениться, и та росла прямой, стройной и красивой.

У своротка стоял невысокий, коренастый старик, смотрел на деревья.

Худышкин остановил свой самосвал, вылез из кабины, спросил:

– Здорово, правда?

Старик поцокал языком:

– Чудо какое-то! Как увидел, так и стою и стою.

– Не здешний сами-то? – поинтересовался Худышкин.

– Нет. Приехал вот… Знаете, перед концом всегда в памятные места тянет. А для меня Васина Поляна… Я эти места еще с двадцать третьего года помню. Тогда здесь всего четыре дома стояло, железной дорогой и не пахло. Выселками эти места назывались. А на той стороне речки еще одно чудо есть. Раз вы такой интересующийся, я вам как-нибудь покажу Волшебную яму.

«Интересный старикан встретился», – подумал Худышкин и вдруг предложил:

– Давайте познакомимся, моя фамилия Худышкин Николай Иванович.

– А я Кудрин Исак Гаврилович, – ответил старик.

Определенно старик этот, Кудрин, чем-то располагал к себе. Старый-старый, лет уж под восемьдесят, а бодрый еще, самостоятельный. Деревья вон чудные углядел. Углядел и остановился полюбоваться. А такие удивляющиеся люди всегда хорошими, добрыми бывают, ну, и не без чудинки, конечно. Старик вон про какую-то Волшебную яму толкует.

Худышкин присел под березой, закурил.

– А я так и не привык к этой заразе, – сказал Кудрин. – Все в детстве начинается. А мы, первые пионеры, не курили.

– А у нас в детдоме все, как один, палили-зобали, – вздохнул Худышкин.

– Сиротой росли? – посочувствовал Кудрин.

– Война. Отец на фронте сгинул. А мама… Я совсем пацаненком был, но помню, что ее в Васиной Поляне схоронили. Запомнилось название станции. Мы эвакуировались сюда, на Урал, а дорогой мама и померла.

– Так здесь и остались с тех пор?

– Нет, после детдома носило по стране. Я ведь не только шофер, а и тракторист, и комбайнер, механизатор, в общем. Ну, под старость в Свердловск приехал. Шоферю. А тут нас, шоферов, по деревням посылать стали, Продовольственной программе плечо подставить. Гляжу – Васина Поляна! Ну и вспомнилось. Сюда напросился. На кладбище сходил – нет маминой могилки. Не нашел. Столько лет прошло…

– А вы любую (заброшенную) облюбуйте и ухаживайте, все на душе легче, – посоветовал Кудрин. – Я ведь тоже из-за могилы здесь. Приехал сюда за тридевять земель друга детства понаведать. Жизнь крутит-вертит, некогда все, думаешь, а-а, мол, успеется. А хвать-похвать, уже и не успел. Чтоб вам понятно было – схоронен на той стороне речки хороший парень. В двадцать третьем году сам он организовал одну из первых в Екатеринбургском уезде деткомгруппу. По-сегодняшнему сказать – пионерский отряд. Я был в том отряде горнистом.

– А потом?

– Работал всю жизнь ветеринаром. И на фронте в этой должности пребывал. Теперь вот пенсионер.

Худышкин поднялся:

– Простите, Исак Гаврилович, мне ехать надо. Я силос вожу. Подумываю до конца уборочной здесь остаться. Может быть, вас подбросить куда?

– Да нет, я пешочком пройдусь. Встретимся еще, Николай Иванович. Я здесь побуду недельку-другую.

* * *

Деревенька Васина Поляна разместилась на косогоре. Старые дедовские дома стояли вперемежку с современными верандистыми дачами – чувствовалась близость города.

Нижние дома упирались в двухрядную настоящую железнодорожную магистраль.

Стояла здесь и крытая платформа с кассой. Конечно, путевые настоящие поезда здесь сроду не останавливались, а вот многочисленные электрички спотыкались на минутку. Над платформой висела надпись: «Разъезд № 216». Почему двести шестнадцатый, никто не знал, до города всего-то было тридцать километров, а до Москвы не одна тысяча верст.

Командовала тут Фекла Нестерова – она дворником числилась, метлой порядок наводила на платформе. Летом-то и утром и вечером мести приходилось, а зимой так, зарплата только шла, да получала еще Фекла за медаль материнства.

От платформы шел крутой спуск к Вихляйке, неширокой изгибистой речке.

…Солнышко уже нагрело песок, подсветило гальки и ракушки в мелководье.

У воды на песке лежали трое ребят в плавках.

В середине Базиль Нестеров расположился. Вообще-то Базилем его только мать звала, а здесь, в Васиной Поляне, его знали как Ваську Слона. Здоровый он, Васька Нестеров. Лежит, лицо от солнца лопухом закрыл.

Над Слоном колдовал Алька Айболит. Он худенький и хлипкий. На спине четкие бурые пятна от медицинских банок.

Из большой кучи молочая Алька выбирал самые крупные стебли и, надломив конец, выводил белые линии на Васькиной груди.

Третий паренек марки рассматривал. У Вадика Шестакова много всяких марок.

Алька сдул песок, и на Васькиной груди остался рыжий гривастый лев с раскрытой пастью.

– Получилось! – обрадовался Айболит.

Вадик отложил марки, тоже посмотрел – мировецкий лев получился.

– Ягненка еще нарисуй, – сказал Слон, – чтоб лев лапой на дохлом ягненке стоял.

Вадик Шестаков рассмеялся:

– Какие же ягнята в Африке? Там львы зебр едят и антилоп-гну.

– Вот Марочник, все знает, – смирился Слон. – Ну, валяй, Айболит, гни антилопу.

И тут голоса послышались. Наверху, у одинокого тополя, стояли бородатый худой парень с фотоаппаратом и две модных джинсовых девицы.

– Забирайтесь на дерево, – командовал бородатый, – а я вас щелкну с нижней точки.

Осокорь высился над самым обрывом. К макушке дерева была прикручена проволока. Она свешивалась почти до самой земли. На конце проволоки закреплена палка. Если, держась за нее, разбежаться, то вынесет к середине Вихляйки. Тогда не зевай, вовремя отпускайся от палки – и в воду. Среди вихляйской ребятни это дело почему-то смертельным номером называется. Лучше всех исполняет «смертельный номер» Васька Слон. Он с переворотом прыгать умеет, вниз головой. Вадик «солдатиком» предпочитает. А Алька… Чего там говорить, Айболит, он и есть Айболит.

А сейчас около осокоря скреблись девицы в джинсах, наверх взобраться пытались.

– Разведай, – сказал Слон Вадьке.

Марочник встал и пошел к тополю.

– Эй, – сказал он бородатому, – хочешь, мы отсюда в воду прыгнем?

– Зачем? – удивился парень. – Для фотографии у меня и так пленки мало. Да и опасно отсюда прыгать.

– На фиг она нам, твоя фотография, – заявил Вадик. – Ты полтинник дай, тогда Васька прыгнет, или марку интересную, тогда я сигану.

– Кирилл, прогони этого вымогателя, – попросила одолевшая нижний сук девица.

– Иди, иди отсюда, мальчик, – миролюбиво сказал бородатый.

И тут к тополю не спеша подошел Васька Слон. Алька Айболит плелся сзади.

– Не хотят платить, – доложил Вадька.

– Как это не хотят! – изумился Васька.

– В цирке платишь, а тут не хочешь?

Васька держался за палку-трапецию. Руки у Васьки большие, жилистые, на левой буквы синеют «Слон» – татуировка. А на груди все еще желтый лев сердится.

– Так вы что, грабители? – удивилась одна из девиц. – Кирилл, в чем дело?

Бородатый Кирилл опасливо косился на ощетинившегося льва.

Вадик Марочник пространно объяснял:

– Короче, платите по полтиннику, и мы вам смертельный номер покажем – мы циркачи, а не грабители. Вот если бы мы фотоаппарат отобрали, в воду бы его кинули, а борода за ним в речку полез, а мы бы его штаны спрятали…

– Вы обыкновенные хулиганы! – догадалась девица на суку.

– Мы же еще не начали, мы еще…

Ваське Слону надоели разговоры, он качнул палку-трапецию в сторону Кирилла. Тот еле успел отклонить голову.

– Вы что, хотите, чтоб мы отсюда ушли? – обиженно спросил бородатый. Он Слона спрашивал, чувствовал в нем главного.

А Слон молчал.

Алька Айболит тоже помалкивал.

А Вадик вразумлял:

– Мы и билеты можем выдать, как в цирке, всем первый ряд, первое место, и цена-то всего по полтиннику.

Бородатый все понял досконально, достал металлический рубль и бросил к ногам Слона.

Васька повернулся и пошел вниз, к песку. И Алька пошел, и Вадька. Только Вадька сначала подобрал рубль.

А вверху ссорились:

– Ты трус, Кирилл. Надо было ударить этого молчаливого типа.

– А вдруг у него нож, – возразила другая девица, – да и здоровый этот бандит.

…А ребята снова лежали на песке.

Речка вихляла сквозь почетный караул могучих осокорей. А выше почти до самой деревни тянулся густой кустарник, сквозь который виднелись деревенские дома.

Вверху мелькнуло разноцветное платьишко. Это Маринка Яковлева появилась.

– Пойду я, – сказал Алька Айболит. – Дома дел невпроворот.

Слон тоже Маринку заметил, проворчал:

– Сам ты, Айболит, с клопа, а тебя уже к девчонкам тянет.

– Ребя! Хазар неразумный! – вскричал вдруг Марочник.

И точно, невдалеке у коряги стоял незнакомый мальчишка в обрезанных по колени смешных штанах. Стоял, рыбачил.

Васька Слон сел на песок. Нахмурился. Посмотрел на чужого мальчишку, сказал:

– Слышь, Айболит! Сходи-ка, возьми у того хазара удочку.

Алька послушно пошел по берегу. Услышал, как громко обрадовался Вадик:

 
Их села и нивы за буйный набег
Обрек он мечам и пожарам!
 

Незнакомый мальчишка следил за поплавком.

Помятый, понурый Алька встал рядом. Вздохнул:

– Здесь рыба не ловится.

– Почему? – удивился чужой мальчишка.

– Не знаю. Выше клюет, ниже клюет, а здесь – нет.

– Интересно, – сказал чужой. – Спасибо. Ты специально пришел мне об этом сказать?

– Нет. Я за удочкой пришел.

– За какой удочкой?

– Вот за этой.

– Как так? Это же моя удочка. Попросить, что ли, хочешь?

– Нет, отобрать, – печально сказал Алька.

Расхохотался чужой. Так рассмеялся, что поплавок от смеха на воде задрыгался.

– А ты не смейся, – нахмурился Алька. – Конечно, я по уху от тебя заработаю, а потом Васька Слон подойдет… Сколько уж раз так было. Со всеми хазарами так.

– «Хазарами»?

– Ну да. Это мы чужих так зовем.

– А я не хазар. Я здесь все лето жить буду. Меня Аркашей зовут.

– Меня Алькой… Ты давай удочку-то, а то рассердится Васька Слон. Опять мне же и влетит.

Аркаша не торопился удочку отдавать. Думал о чем-то. В сторону Слона и Вадика поглядывал. Наконец решился:

– На, Алик, удочку.

…Айболит подошел к своим:

– Вот, принес!

– Молодец! – Васька повертел в руках бамбук.

– Складная, – вздохнул Алька.

– Ну, хвалю. Тебя тоже хазары бояться начинают.

– Он не хазар. Он говорит, что сюда на лето жить приехал. Его Аркашей зовут. И не боится он. Удочку так, сам отдал.

– Много он тебе наговорил, – недовольно пробурчал Васька. – Сразу видно – болтун.

– А вот и не болтун. Вон, сам он сюда идет.

Чужой мальчишка подошел. Сразу в Васькину наколку уткнулся. Поинтересовался:

– Что такое Слон? Почему Слон?

Вадик с почтением произнес:

– С малых лет одно несчастье! Сокращенно СЛОН получается. Понял?

А у чужого никакого почтения. Засмеялся заливисто… Потом как-то смешно растер-крутанул свой нос и сказал серьезно:

– Недействительно прозвище.

– Это почему? – забеспокоился Вадик.

Васька тоже насторожился. Даже приподнялся с песка чуть-чуть.

Алька так и хочет выскочить вперед, так и хочет объяснить, почему прозвище недействительно. Он, Алька, давно об этом знает. С прошлого года. С пятого класса… Хочет Алька объяснить, да не решается – вон какой Васька злой сидит.

А Аркаша хоть бы что. Запросто объяснил:

– Потому что предлоги с прилагательными пишутся раздельно. Не СЛОН, а СМЛОН получается. Нескладушки-неладушки.

Алька в восторге. Алька с восхищением смотрел на Аркашу.

Вадик растерян. Он явно не задумывался над грамматическими правилами.

Медленно поднялся на ноги Васька. Он почти на голову выше Аркаши:

– Грамотный, значит. Разговоры заводишь. А в рыло если схлопочешь?

Алька закрыл глаза, чтобы не видеть, как Васька будет бить этого Аркашу. Глаза закрыты, а уши слышат.

– Чур до первой крови! – крикнул Вадик.

– Ты никак драться собрался? Сам? Ну-ну. Вот бы и удочки сам отнимал. А то посылаешь… безответных.

Алька-то знает, что сейчас будет, – возьмет Васька этого короткоштанного на калган – и все дела. Он чуть приоткрыл веки и увидел, как Слон решительно подходил к Аркаше. Тот стоял. Васька ударил и… промахнулся. А сам получил тычок в нос. Из ноздрей показалась кровь.

Васька попер вперед буром. Снова получил тычок в нос. Кровь уже струйками на губы наплыла.

– До первой же крови! – пискнул было Айболит.

А Васька ухватил-таки момент – въехал Аркаше башкой в лицо.

Теперь они стояли друг против друга, отдыхивались, кровь с обоих капала.

Васька Слон опять было вперед попер, но в это время сверху спросили:

– Ребята! Как мне на ту сторону перебраться?

Спрашивал невысокий, коренастый старикашка. Ему никто не ответил.

Васька прошел к воде, стал смывать кровь с лица, поодаль этим же занимался Аркаша.

– Еще раз рыпнешься – я тебя начисто сделаю, – сказал Слон.

– Не пугай, – ответил Аркаша. – В следующий раз я тебе не дамся.

Старичок уже спустился к воде:

– Ребята, может, лодка у кого есть? Мне на ту сторону надо.

Васька был уже умыт, о недавних событиях напоминал лишь чуть припухший нос.

– Иди, Марочник, проводи деда.

И сказал старику:

– Полтинник туда и полтинник обратно, так что гони рубль, дед.

Старик Кудрин молча вытащил деньги, протянул Слону.

* * *

Худышкин вел свой самосвал по проселочной дороге. Хорошие подсолнух и кукуруза уродились нынче в этих местах. Еще бы немного, так кукуруза не только на силос, она бы и на зерно сгодилась. Некоторые початки до янтарной желтизны вызрели.

Четыре рейса сделал Худышкин, четыре коробка в силосную яму вывалил. А другие машины только по три успели. Конечно, битый водила Николай Иванович, но и знать надо, к какому лучше комбайну пристроиться, чтобы с бензином все нормально было, и опять же дорогу до метра изучить, где бугорок, где ямочка, – все знать-помнить надо.

Сегодня на поле к Худышкину сам председатель колхоза Александр Григорьевич Кормин подходил. Уговаривал на всю страду остаться. Узнал как-то, что и комбайнерские, и трактористские права есть у Худышкина.

Откровенно говоря, и самому Николаю Ивановичу нравится здесь работать, и уезжать отсюда ему неохота. Приволье здесь – лес, речка, воздух. Говорят, грибов, ягод, орехов кедровых навалом. На Вихляйке рыба поклевывает. Правда, пока Худышкин это дело сам разведывал – некогда все, днями-ночами баранку крутит.

Едет Худышкин, размышляет. Полста лет ему скоро, лысый насквозь. Жена Вера померла в одночасье. Сын Сергей со своей женой Валей и первенцем Костей остались в Магаданской области, в поселке Бархотка. А ему, Худышкину, врачи очень даже советовали сменить климат, желательно на континентальный. Надо было куда-то присунуться, раз на Севере около сына доктора жить не разрешают.

И вспомнился тогда Худышкину тот уральский город с его навеки запомнившимся детским домом, где он провел долгие сиротские годы. И деревушка эта, Васина Поляна, вспомнилась, где схоронили мать, умершую еще в дороге. Конечно, может быть, это и не ее могилка, но Худышкин все неприбранные могилы обиходил, а ту, которая казалась ему маминой, оградкой огородил.

Едет Худышкин на своем самосвале, думы думает. Впереди «ЗИЛ» бортовой появился. По такой дороге не обогнать машину. Э, да и пусть. Последний рейс уже сделан. Сейчас заявится он в деревню, поставит машину, поужинает у добрых хозяев – и на сеновал, в душистое сено, спать.

Притормозил вдруг бортовой «ЗИЛ», шофер из машины высунулся, кулаком кому-то погрозил.

А впереди сквозь поредевшие сосны уже проглядывалась Васина Поляна.

У того места, где махался кулаками шофер «ЗИЛа», Худышкин увидел двух пацанят лет четырех-пяти. Они сидели на самой дороге и что-то выцарапывали из земли, не обращая внимания на приближающуюся машину.

Худышкин затормозил, вышел из машины, начал было ругаться:

– Зачем же среди дороги сидеть, ведь…

– А иди ты, дядя, – не поднимая головы, произнес один из мальцов.

Худышкин ушам не поверил, такого мата и от взрослого-то не всегда услышишь. Поморгал он глазами, лысину свою почесал, потом нагнулся, сгреб пацанят под мышки по одному и понес к кабине. Ему показалось, что он где-то уже видел этих странных ребят.

Они не плакали, они дрыгались и ругались. А один умудрился вцепиться своими молочными, но уже крепкими зубами в худышкинскую руку.

Николай Иванович ойкнул, выпустил мальчишечку, тот не убежал, стоял рядом, тыкал пальцем в брата:

– Отпусти Ромку, а то хуже будет.

Худышкин присел, поставил перед собой Ромку.

– Смотри, до крови твой брательник меня цапнул.

– Отпусти, а то хуже будет.

– Да не хочу я с вами ссориться, братцы. Вы скажите мне, что вы хоть делаете посреди дороги.

– Проволока там, достаем.

Худышкин опустил и второго мальчишку, пошел к тому месту на дороге, где хлопотали братья.

Действительно, из земли торчал метровый кусок алюминиевого троса. Худышкин потянул, проволока поддалась. Разрывая землю, на волю высвобождался сантиметр за сантиметром.

Пацанята крутились рядом, старались помочь.

Худышкин тянул и тянул.

– Теперь хватит, – сказал пацаненок, который укусил за руку.

– Спасибо, – сказал другой.

Ребята стали гнуть проволоку туда-сюда, чтоб отломить конец.

Худышкин сам быстро переломил проволоку. Спросил:

– Зачем она вам?

– Надо, – ответил Ромка.

– Будешь знать – совсем состаришься, – сказал Кусачка. – Ишь и так лысый.

Ребята зашагали в лес.

Худышкин побежал к машине, отогнал ее на обочину и пошел снова к этим странным ребятишкам.

Они уже разделили проволоку надвое и укладывали на нее березовые ветки.

Худышкин бросился помогать:

– Да не так, надо под оба края продеть. И что это за вязанки! Давайте еще веток! Я вас на машине до дома довезу.

Обе вязанки Худышкин забросил в кузов. Пацанят усадил к себе в кабину.

– Чьи хоть вы такие будете? – спросил Худышкин, когда машина уже въезжала в деревню.

– Нестеровы мы. Мамки Фени дети, – ответил Ромка.

– А отец кто у вас?

– У нас нет отца, – бойко ответил Кусачка и подсказал: – Сюда, сюда, дяденька, рулите, вон он, наш дом.

Домишко был приземистый, невзрачный. Особенно убого выглядела обшарпанная, крытая еще драными досками крыша. К дому была пристроена такая же замызганная сараюшка.

Из сараюшки вышла женщина с кастрюлькой.

– Подоила я Зорьку, – сказала женщина, – поешьте давайте да гоните козу пастись.

– Мамка, мы веников для Зорьки кучу наломали, а этот вот дяхан нас довез.

– Спасибо вам, – слегка поклонилась женщина Худышкину.

* * *

Маринка и Алик шли темной околицей. Девчонка выговаривала Алику:

– Я тебе последний раз говорю – выбирай: или я, или Васька. Если будешь на побегушках у этих крохоборов, ко мне не подходи.

Алька брел рядом с Маринкой, молчал. Да и что ему было сказать.

Вдруг от освещенного окна одного из домов отвалили две фигуры. Выбежали на дорогу и оказались Васькой Слоном и Славиком Марочником.

Алька и Маринка затаились в тени городьбы.

Славик заходился смехом:

– Ой, не могу. Ой, уморил меня этот финтифлюшник. А тряпка-то на шее, ха-ха-ха, ой, не могу. И как это только ты ему не накостылял, Васька, до сих пор не пойму!

Слон уходил хмурым. Сказал только:

– Завтра суббота. Народу будет много. Айболита прихвати. А сейчас пойдем насчет Рыжухи договориться – хлысты мне надо к дороге подтащить.

– Вот видишь, – зашептала Маринка, – опять они на Вихляйке разбойничать собрались.

– Над чем Славик смеялся? Идем посмотрим, – предложил Алька.

Они подкрались к освещенному окну, заглянули в него.

Аркаша сидел за столом, ужинал. С шеи на грудь ниспадала белая салфетка. В правой руке он держал нож, в левой вилку. Ловко шуровал ими в тарелке – мясо разрезал.

Алька сразу же отвалился от завалинки – смех его душил. Действительно, никто из местных ребят ножом и вилкой отродясь не ел и салфеткой не пользовался.

Когда отошли от дома, Маринка сказала:

– Вот уж, действительно, над кем смеетесь? Культурные люди давно так кушают. Лично я ничего смешного не вижу.

Вечно у этой Маринки не как у всех. Вечно она наособицу.

Но Алька не стал возражать. Альке Маринка очень-очень нравилась.

* * *

Как ни старался Вадик Шестаков, а за дядей Прокопием угнаться не мог. Тот косил широко, размашисто. У него с двух-трех замахов на целую копешку травы валилось. За дядей Прокопием даже Васька Нестеров косить не успевал. Сначала-то потягался было, да быстро ухайдакался, пошел теперь на родник за холодной водичкой. И сам попьет, и Вадику с дядей Прокопием принесет.

А лесник уже кончил прогон, поставил перед собой литовку и начал ширкать по ней бруском.

Вадик приналег на работу, чтобы догнать дядю Прокопия, чтобы он и ему литовку поправил.

Тут и появился на елани длинный Бородатый.

Вадик его краем глаза сразу приметил. Приметил, но виду не подал, будто не узнал, будто это не ему в тот раз Бородатый рубль за так отдал.

А Бородатый уже рядом. Стоит, смотрит.

Конечно, дядя Прокопий далеко, Васьки и вовсе не видно, но в руках у Вадика литовка, храбрится Вадик:

– Отойди, пятки обрежу!

Бородатый и бровью не повел, а так раздумчиво, как сам с собою, заговорил:

– Я почему тогда с вами связываться не стал? Потому что со мной две свидетельницы были. Чуть чего, они запросто бы раскололись. Я вообще при свидетелях пришивать не имею привычки.

Вадик Шестаков косить перестал.

– А один на один я – запросто, – говорил Бородатый. – Как бы нечаянно руку в карман сунешь, гоп, и готово!

Он выхватил что-то из кармана, в кулаке щелкнула пружина, и обомлевший Вадик увидел нож, длинный и узкий.

– Вот такие, брат, дела, – сказал Бородатый. Снова щелкнул пружиной, и нож исчез.

– Дай-ка я попробую покосить.

Он подошел к Вадику, взял литовку и махнул ею по верху травы. Макушки посыпались в отаву.

– Ниже брать надо, – тихо посоветовал Вадик.

Бородатый размахнулся, и литовка наискось врезалась в землю. Он дернул ее на себя, и лезвие сломалось.

Дядя Прокопий косил, ничего не видел. А вот Васька Слон еще издали заругался:

– Ты зачем, паразит, литовку сломал?

Он подбежал, расплескивая воду из алюминиевого бидончика. Подбежал к чужому парню, но не ударил, а только почему-то дернул за бороду.

Бородатый послушно кивнул головой, и Вадику показалось, даже бекнул по-козлиному.

– Не умеешь, так зачем лезешь? – сердился Васька.

– Я с разрешения, – лепетал Бородатый. – Я с вами подружиться пришел. Послезавтра у меня поход с младшими…

Бородатый лепетал, Васька его не слушал.

Вадик еще в себя не пришел, ему все нож виделся, длинный и узкий.

– Пентюх ты, – сказал Васька Бородатому. – Вот сдохнут у тебя родители, че делать будешь? Что жрать?

– Я на тот год десятый класс окончу, я поступлю… – еле слышно шелестел Бородатый. – И, в конце концов, необязательно уметь косить… И не умрут у меня папа с мамой, они в группе здоровья занимаются.

Наконец-то пришел в себя Вадик Шестаков:

– Вася! Берегись, Вася! У него нож в кармане!

– Чего? – Слон развернулся к Бородатому.

А тот, высоко вскидывая ноги, помчался к мелькавшей вдали Вихляйке.

Васька посмотрел на Вадика.

Тот божился:

– Сам видел складень. Длинный-предлинный, острый-преострый. Он говорит, им без свидетелей убивает.

Васька Слон рассмеялся.

* * *

Уже попили чаю, уже братья-разбойники и другие дети спали, а Худышкин все еще сидел за кухонным столом, разговаривал с Феклой Нестеровой.

– Непутевая я, – сокрушалась женщина. – Ведь сорок лет не за горами, а все как девчонка. Верю каждому зверю.

– Ничего, Феня, – как мог, утешал Худышкин. – Вы женщина очень даже красивая и добрая, как я понял. Вы еще выйдете замуж.

Феня усмехнулась.

– Дура я, вот кто. Ну зачем мне такая орава? Ведь вздохнуть некогда. Конечно, государство помогает, но… и дров надо, и сена для козы. А крыша? И завалинка вон вся осыпалась. У людей-то цементные завалинки сделаны. Ладно Васька подрос, большой уже мужик – на нем все и держится. А уж убирать-подметать на разъезде мне все помогают.

– Ну вот видите, – улыбнулся Худышкин и погладил рукой лысину, – не так уж это плохо, когда много детей. Только вот назвали вы их как-то…

– А я красивше хотела. Самую меня Феклой зовут – ну насмешка прямо. А ребят-то. По документам вот Эльдар, а зовут все его Захаром, Ромула – Ромкой, Романом зовут, Базиля – Васькой, Рема – совсем нехорошо – Ремок, а Изольдочка еще маленькая.

Стукнула дверь в сенях, и на пороге дома возник Васька Слон. Он хмуро глянул на Худышкина. Пробурчал:

– Лысых нам только не хватало.

Худышкин сразу засобирался домой.

– Заходите как-нибудь, Николай Иванович, – приглашала хозяйка.

– Ладно, – пообещал Худышкин, – приду.

До крыльца его проводил Васька. Сказал на прощанье, как маленькому:

– Не вздумай сюда заглядывать. – И захлопнул дверь.

* * *

Электричка постояла на Васиной Поляне всего с минуту, а народу успело выйти – темным-темно. Первой к речке выкатилась ватага мальчишек, затем начали спускаться взрослые.

Васька Слон и Вадик Марочник стояли под осокорем над самым обрывом.

– Где Айболит? – зло спросил Васька.

– С этими он, Маринкой и Аркашкой…

– А, без него справимся, – махнул рукой Вадик и закричал вдруг проходящим мимо горожанам: – Смертельный номер! Кто хочет увидеть смертельный номер в исполнении известного чемпиона Василия Нестерова?

А Васька уже держался за палку, привязанную к вершине тополя.

– Смертельный номер! – надсажался Вадик. – За просмотр всего двадцать копеек! Билеты на руки не выдаются!

Трое подвыпивших мужиков с авоськами кинули двадцатчики Вадьке. Их тянули бабы:

– Нашли на кого смотреть, идемте, раз отдыхать приехали.

Мужики упирались:

– Поглядим, чем местная пацанва промышляет. Сами такими были.

– Так вы с голодухи выкобенивались, а эти…

Откуда-то Алька Айболит выплыл. Медленно шел, как во сне. Подошел к Ваське, взял палку и немедля оттолкнулся от обрыва.

Все рты разинули: приезжие – оттого, что худенький мальчишечка был в одежде, а Васька с Владиком первый раз видели, чтоб Айболит на такое решился, – во-первых, не прыгал он с обрыва никогда, во-вторых, всю затею сорвал – всего шестьдесят копеек раздобыл Вадик, а народ подходил, глядишь, еще бы перепало. В общем, получалось, что взбунтовался Алька Айболит.

А его вынесло над Вихляйкой, поставило в мертвую точку, где и надо было отпускаться от палки. Но Айболит зеванул этот момент, отпустился позднее и плюхнулся в воду у самого обрыва. Позорно плюхнулся, калачиком свернулся, спиной об воду шмякнулся.

– Убился, чать, непутевый? – забеспокоилась одна из баб.

Но Алька вынырнул, тяжело, по-собачьи поплыл к пологому берегу.

А Васька Слон уже подтянул к себе палку.

– Эгей! – крикнул Васька. – Смотрите, как прыгать надо!

Он разбежался, оттолкнулся от обрыва, высоко взлетел над Вихляйкой и, перевернувшись два раза в воздухе, с пятиметровой высоты головой вперед, беззвучно свечкой вошел в воду. Вынырнул под дружные хлопки мужиков.

Алька еле-еле к берегу подгребал, видно, отбил себе чего-то Айболит, пока самоуправно нырял. Васька в два гребка догнал Альку.

– Ты, калоша рахитная, – Ваську злость душила. Он дернул бунтовщика за ногу.

Алька послушно скрылся под водой. Вяло вынырнул, нехотя зашевелился.

А Васька вышел на берег. Повалился на песок. Вадик уже тут как тут:

– Вот, всего шестьдесят копеек…

– Из-за этого вон все, – Васька кивнул на выползающего из воды Альку. Выговорил ему:

– Нечего валяться! Иди Ромке с Ремкой помогай бутылки собирать.

– Не пойду я бутылки собирать, – продолжал устало бунтовать Алька. – Надоело мне это.

– Ну иди тогда отсюда.

И тут опять старичок появился. Опять лодку попросил на тот берег съездить. Только теперь он был почему-то с топором, листом фанеры и с мешком, набитым чем-то тяжелым.

– Ой, дед. Ну, плати рубль и бери ее хоть на целый день, – разрешил Слон.

– Такому старому можно бы и за так лодку дать, – буркнул Алька.

– За так мост есть. Всего пять километров протопать и бесплатно на том берегу в болоте утонуть.

– Все, Вася! Пошел я от вас. Совсем пошел.

– Давай, давай, дергай. Только если обратно к нам придешь…

– Как тебя зовут? – спросил вдруг старикашка Слона.

– Василий. Легко запомните, разъезд наш так и называется – Васина Поляна.

– Да, разъезд называется «Васиным», – как бы сам себе сказал старичок и добавил громко, – хорошее имя – Василий.

Кудрин пошел не спеша к лодке, которая стояла совсем рядом, за ближней излучиной.

– Смешной какой-то старикашка, – сказал Вадик Марочник. И встрепенулся вдруг:

– А Айболит где?

Альки на берегу уже не было.

– Придет, куда он денется, – сказал Васька и задумался, что еще такое учудить?

– Бородатый прийти обещался, – напомнил Вадик.

* * *

Маринка бросилась навстречу:

– Ой, Алик! Я видела, как ты смертельный номер исполнил! Здорово! Потренируешься немножко и лучше Слона прыгать будешь. Идем, идем скорее, нас Аркаша ждет.

Вот так получилось, что объединились в этот день Алька, Маринка и Аркаша.

Чуть подсушившись, Алька прибежал в полутемный сарай, где его поджидали друзья. И началось…

…С потолка свешивался огромный мешок, перепачканный опилками. Вокруг мешка топтался Айболит в боксерских перчатках.

За ним внимательно наблюдали Аркаша и Маринка.

Аркаша командовал:

– Да ты не гладь, ты всем корпусом бей, и не размахивайся, а сразу. Снизу вверх – это апперкот, с боку – крюк. А ну, давай еще раз. Левой, левой. Левой, говорю! Прямым. Давай!

Алик «давал».

– Руки отшибает, – пожаловался он. – Опилок в этом мешке много.

– Отдохни, – предложила Маринка, – отдохни, Алик, сейчас я попробую.

Она надела перчатки и вдруг неистово, ожесточенно забарабанила по мешку.

– Эй, эй, нельзя открытой перчаткой, – вмешался Аркаша.

И тут в сарае появилась сердитая тетя Наташа – Маринкина мама.

– Это как же называется, Марья? Я и работу работаю, и за коровой хожу, обеды-ужины отцу готовлю. А ты? Погляди-ко, в огороде че делается! Виктория уж осыпается вся, морковь не полота, вода для поливки не натаскана. Я замаялась, хожу-запинаюсь, а ты… Вот пусть послушают парни, какая ты есть не домовница. Баню же сегодня топить, а воды нет.

Маринка скинула на землю перчатки и убежала. Тетя Наташа глянула на Альку:

– Ты тоже хорош. Мать жалуется, мол, хворый да больной, а ты об мешок колотишь что есть моченьки! Не городской, чать, не прохлаждаться приехал, пособил бы что по дому.

Когда тетя Наташа ушла, Алик снова натянул перчатки. Уныло ткнул мешок:

– Все равно меня Слон когда захочет, тогда и отлупит.

Аркаша вроде как не слышал, сказал Аркаша:

– Пойдем, Алик, поможем Марине морковь полоть.

– Чего ей помогать, у нас ведь не колхоз.

– Дак Марине же…

* * *

Они втроем допалывали огромную гряду, когда появилась тетя Наташа:

– Ой, ребята! Мне же вам платить нечем.

– Нам платить не надо, – сказал Аркаша.