Текст книги "Апология памяти"

Автор книги: Лев Лещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Интродукция четвертая
Он умер, как солдат…

Главное, что тревожит меня, пожалуй, всю мою жизнь, – это мысль о свойствах человеческой памяти, о справедливости и несправедливости по отношению к ушедшим. Вот, скажем, незабвенный наш Юрий Васильевич Силантьев. Но незабвенным он является, насколько мне известно, только для меня и не очень большого круга знавших и любивших его людей. Что же до остального человечества… Поневоле задумываешься – а нужно ли так пахать, трудиться, мучиться, положить все, что тебе дорого, на алтарь своей профессии, чтобы потом, лет этак через двадцать после твоего ухода, о тебе вспоминали лишь два-три десятка человек? Может быть, плюнуть на все это так называемое «высокое служение людям» да и жить припеваючи в свое удовольствие? Конец-то ведь у всех един!..

Все это поневоле приходит в голову каждый раз, когда я вижу на календаре дату ухода Юрия Силантьева – одного из крупнейших, значительнейших деятелей отечественного музыкального искусства. Достаточно сказать, что созданным им блистательным эстрадно-симфоническим оркестром он бессменно руководил тридцать с лишним лет! Трудяга был такой, что о его ненасытной жажде работы ходили легенды. Вышло так, что и умер он, как говорится, на своем боевом посту. Во время телевизионной записи программы «Песня года» Юрий Васильевич почувствовал себя плохо, прихватило сердце. Силантьев покачнулся, выронил дирижерскую палочку и наверняка упал бы на пол, если бы его не подхватили находившиеся рядом молодые ребята из военного ансамбля песни и пляски. Они бережно уложили его на серую солдатскую шинель, на которой он и пролежал до прибытия машины «Скорой помощи». На этой же самой шипели солдаты и внесли его в «неотложку». Но было, как мне потом рассказывали, уже поздно… Сам я там не был, поэтому рассказываю о случившемся со слов очевидцев. Но я успел на его похороны. Как сейчас помню, стоял жуткий двадцатиградусный мороз. Хоронили мы Юрия Васильевича на «новом» Новодевичьем кладбище, народу собралось не очень много. Пришли несколько человек артистов, самые близкие друзья… Но самым неприятным было то, за что мне стыдно за наше отечество и по сей день, что ни у Министерства культуры, ни у Союза композиторов, ни у одной тогдашней государственной структуры не нашлось денег на похороны и поминки выдающегося артиста, всенародного кумира, человека, вся жизнь которого была отдана беззаветному служению этому самому государству!.. А посему большую часть сходов по погребению и почитанию памяти великого маэстро взял на себя я вместе с Иосифом Кобзоном (хотя не было, кажется, в то время в стране ни одного более или менее заметного исполнителя, который бы не выступал с оркестром Юрия Силантьева). А когда мы несли на плечах гроб до могилы, то, несмотря на мороз, все шли с непокрытыми головами – не могли себе позволить надеть шапки, это казалось нам непочтительным по отношению к Юрию Васильевичу. В результате чего я, помню, заработал сильную простуду. Но на поминки в Союзе композиторов народу собралось уже побольше, пришел весь состав силантьевского оркестра… С тех пор прошло немало лет. Прихожу я как-то на кладбище в день смерти Силантьева положить ему на могилу цветы. И что же? На захудалом, покосившемся могильном камне до сих пор нет даже его фотографии!

Но дело не в памятнике. Кто слышит сегодня на телевидении и на радио записи оркестра Юрия Силантьева? Кто читал какие-то воспоминания о человеке, создавшем, по сути, сам жанр современной отечественной песни? Все лучшие песни Фрадкина, Фельцмана, Бабаджаняна, Колмановского, Флярковского, Френкеля, Шаинского, Тухманова были впервые исполнены и записаны с оркестром под управлением Силантьева – в его трактовке и прочтении. А было ему, когда он умер, всего-то навсего шестьдесят три года… И вот этот грандиозный художник, эта «глыба» в нашем творческом наследии, забыт сегодня полностью, вычеркнут из культурного контекста. Чья это вина или беда – не знаю. Наверное, наша с вами общая. Такие уж мы, видимо, уродились – Иваны, родства не помнящие!

Песни и судьбы

Вячеслав Добрынин

Со Славой Добрыниным я познакомился в конце 1972 года, когда я уже стал лауреатом Международного фестиваля эстрадной песни в Сопоте и был достаточно популярным человеком. Именно тогда я начал ощущать, что мне как исполнителю явно не хватает музыкального материала с подчеркнуто современной стилистикой. Трудно уже было игнорировать тот факт, что, помимо советской песни, на отечественной эстраде возникает новое художественное направление, порожденное музыкой «Битлз», которое выражает взгляды наиболее продвинутой молодежной зрительской аудитории того времени. Вот эти-то новейшие веяния и олицетворяли собой такие яркие, не похожие на всех других музыканты, певцы и композиторы, как Александр Градский, Вячеслав Добрынин, Сергей Дьячков, Юрий Антонов, которые писали и исполняли музыку в современной манере, вели поиск новых музыкальных форм. Естественно, меня, как молодого исполнителя, тянуло к ним. Несмотря на успех у нашей «взрослой» аудитории, настроенной в общей массе на песню гражданственного, лирического звучания, мне конечно же хотелось петь и для молодого поколения, интересующегося западной музыкой. К тому же следует учесть и мое юношеское увлечение рок-н-роллом, который я пел уже тогда, когда еще и не помышлял даже о певческой карьере. Свою роль в этой ситуации сыграло и Гостелерадио, штатным сотрудником которого я являлся целых десять лет и где весь мой вокальный репертуар был жестко запрограммирован в соответствии с господствующей идеологией. Поэтому там априори не могла звучать музыка Добрынина, Антонова, Дьячкова и иже с ними. Но одно дело – официозная структура радио, другое – живая концертная аудитория, постоянно требующая от нас, эстрадных исполнителей, чего-то нового, соответствующего духу времени.

Успех на концертной эстраде был в принципе эквивалентен количеству песен, так сказать, «неофициозного» характера. И вот как-то на концерте в Астраханском цирке я услышал, как мой приятель и коллега Володя Арустамов исполняет прекрасную мелодичную песню под названием «На земле живет любовь». Звучала она до того свежо, раскованно и современно, что я не удержался от вопроса:

– Слушай, Володя, а кто автор, композитор этой песни? Прелесть какая…

Он говорит:

– Добрынин Слава. У него таких полно.

– А кто он, что он?

– Ну, Слава сам москвич, интеллигентный парень, классный, эрудированный музыкант.

А вскоре по возвращении в Москву мне представился случай познакомиться с Добрыниным на одном из концертов в зале «Россия». Не скрою, он произвел на меня большое впечатление уже своим внешним видом – очень модный, элегантный парень в красном пиджаке, с роскошными черными кудрями до плеч. А броский, импозантный галстук более чем красноречиво говорил о том, что его обладатель – ярко выраженный московский стиляга. Мы познакомились, разговорились. Как выяснилось, основным местом его пребывания был известный арбатский ресторан «Лабиринт», где Слава играл на гитаре, исполнял как певец современные западные шлягеры, а также песни своего сочинения. В дальнейшем я также узнал, что Добрынин – один из участников группы музыкантов под названием «Орфей», куда, помимо него, входят Саша Градский, Володя Матецкий… Словом, наши нынешние корифеи.

Я его спрашиваю:

– Скажите, а не найдется ли у вас песни для меня, для моей фактуры, моего голоса? Очень уж хочется петь что-то действительно современное.

Он говорит:

– Хорошо, я подумаю.

И назначает мне встречу у себя дома на улице Горького в самом центре Москвы, где он жил тогда со своей первой женой Ириной. Квартира была, правда, небольшая, двухкомнатная, но уютная и располагающая к дружескому общению. Мы со Славой сели к пианино, на котором он и исполнил мне несколько своих вещей. А на мои вопросы – что он, кто он и откуда – ответил, что окончил в свое время исторический факультет МГУ со специализацией искусствоведение.

И действительно, эрудиция его во многих областях искусств была феноменальной, энциклопедической. То, в каком объеме он знал музыку практически всех направлений, начиная от джаза, рока и кончая классикой, поневоле вызывало по отношению к нему некую почтительную зависть. Но Слава при всем при этом отнюдь не был затворником, этаким ученым «книжным червем». Он, к примеру, страстно интересовался спортом, в чем мы мгновенно нашли с ним общий язык. А когда выяснилось, что он и я когда-то были баскетболистами – он играл за команду «Строитель», а я за «Динамо», – наша дружба упрочилась еще больше.

Но и помимо этого, конечно, у нас хватало общих тем для разговоров. И самой, пожалуй, больной из них была для нас тема исполнения добрынинских песен на радио и телевидении. Тогда существовало незыблемое правило – в советском эфире может звучать только музыка, принадлежащая членам Союза советских композиторов! А таким сугубо «прозападно» настроенным музыкантам, как, скажем, Градский, Добрынин, Антонов, Мартынов, о членстве в вышеназванном Союзе нечего было даже и мечтать. Тем не менее, используя свое служебное положение, то есть будучи штатным работником Гостелерадио, я все же пытался пробить брешь в этой несокрушимой твердыне. Трудно даже перечислить те редакторские кабинеты, которые я атаковал, потрясая клавирами все новых и новых песен Добрынина и Антонова и убеждая редакторов в гениальности их авторов!..

На «живой» же эстраде творилось нечто совсем противоположное – сочинительская звезда Вячеслава Добрынина восходила все выше, он становился одним из самых популярных песенных композиторов страны. К слову, это приносило Славе и довольно приличные доходы. Но композитор, не имеющий студийных записей, не выпускающий своих пластинок, альбомов, не звучащий в эфире, – это, согласитесь, все-таки нонсенс! А проще говоря – совершенно противоестественная и оскорбительная ситуация.

Так вот, я немало горжусь тем, что первую в своей жизни студийную запись Слава Добрынин осуществил именно с моим участием. Кроме того, в этой исторической уже, по сути, записи его песни «Я вас люблю» на стихи Игоря Кохановского приняла также участие и молодая, мало кому тогда известная певица Аллочка Пугачева, до триумфального взлета которой на фестивале «Золотой Орфей» оставалось еще целых два года… Надо ли говорить, что запись на нашей радиостудии была целиком делом моих рук, ибо я в 1973 году был уже у нас достаточно популярным и влиятельным человеком, имеющим право самостоятельно заказывать себе смены. Для Аллочки же здесь, как, впрочем, и для Славы, многое было внове. Помню, какой радостью светилось ее лицо, когда мы вышли из студии, и с каким восторгом она говорила о прошедшей записи, где мы с ней пели дуэтом. Это, кстати, единственный мой дуэт с Аллой за все время нашего с ней пребывания на отечественной эстраде! Неплохо было бы найти сегодня эту запись, наверняка существующую где-то в хранилищах Гостелерадиофонда…

А после того как я помог Славе произвести еще две-три студийные записи его песен, он уже получил возможность идти с ними на фирму «Мелодия» на предмет выпуска авторской пластинки. И спустя какое-то время она появилась в виде так называемого гибкого диска, в который вошли такие его вещи, как «На земле живет любовь», «Я вас люблю» и еще какая-то песня, не помню, к сожалению, ее названия. А наша со Славой дружба, соответственно, окрепла еще больше. Слава дал мне сразу несколько своих новых песен, предупредив, правда, что их у него уже взяли ансамбли «Самоцветы» и «Добры молодцы». Но тогда одновременное исполнение несколькими солистами одной и той же вещи считалось нормальным явлением, в отличие от ситуации сегодняшнего дня… Единственным исключением в этом смысле явилась песня-баллада «Сны», которую я записал для своего первого альбома. Хотя аранжировка ее, сделанная замечательным саксофонистом Алексеем Зубовым, представляла собой некую мощную композицию не совсем в добрынинском, а скорее в авангардно-джаз-роковом ключе. Одним словом, с этого момента мы начали с Добрыниным сотрудничать на регулярной основе.

Препон же к исполнению его песен как на радио и телевидении, так и со стороны Союза композиторов ничуть не убавлялось. Скажем, люди, бывавшие на моих концертах, выражали порой нескрываемое удивление: «Слушайте, у вас, оказывается, такой замечательный репертуар! Совсем не похоже на того Лещенко, который звучит в эфире, – здесь вы такой живой, современный, раскованный… Почему бы вам не петь все это по радио?» Что я им мог сказать? Что в системе Гостелерадио царит идиотская драконовская цензура, запрещающая сочинения «нечленов» Союза композиторов?

Единственной отдушиной для нас в этом смысле стала тогда фирма «Мелодия», впрямую заинтересованная, в отличие от Гостелерадио, в успешном сбыте своей продукции. На «Мелодии» я записал со Славой такие его песни, как «Старый альбом», «Все, что в жизни есть у меня», «Все от тебя», «Вишневый сад»… То есть в каждой моей новой пластинке обязательно присутствовали две-три песни Добрынина. Владимир Дмитриевич Рыжиков, главный редактор отдела песни «Мелодии», был человеком необычайно лояльным к молодым талантам и открыл для эстрады большое количество новых звездных имен. Но и ему не все давалось легко, ибо в худсовете «Мелодии» сидели все те же «старые большевики» – то бишь члены Союза композиторов СССР, главной задачей которых было, судя по всему, губить на корню любые ростки таланта.

Но, как говорится, капля камень точит. В любом начатом тобой деле главное – не останавливаться на полпути. И в 1976 году мне удалось «пробить» песню Добрынина «Напиши мне письмо» на стихи Леонида Дербенева для исполнения в программе праздничного «Голубого огонька». Слава ждал этого момента с огромным нетерпением, так как это означало бы уже нечто вроде его официального признания как композитора.

Так вот, в связи с записью этого «Огонька» вспоминается один забавный казус, красноречиво характеризующий телевизионные нравы того времени. В финале этой песни я подпрыгиваю на месте с возгласом: «Ап!» Делаю, словом, остановку. А на просмотре отснятого материала присутствует, как назло, глава тогдашнего Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин, личность в высшей мере одиозная. Увидев мой прыжок, он качает головой: «Смотрите-ка, как Лев прыгнул!» (Он так несколько панибратски обращался ко мне потому, что мы с ним часто бывали в различных депутатских и прочих поездках.) Ретивые редакторы тут как тут: «Прикажете вырезать?» Лапин посмеивается: «Вот именно! Песню вырезайте, а прыжок – оставьте!» Но, видя, что до его рьяных помощничков шутка не дошла и они готовы всерьез осуществить сказанное, со смехом машет рукой: «Ладно, ладно, оставьте и песню!» Так состоялся телевизионный песенный дебют Славы Добрынина…

Кроме того, я записал с ним несколько его песен на мои собственные стихи – «Так уж получилось», «За тихою рекой», «Пустые разговоры», где были такие строки:

 
К чему теперь пустые разговоры,
К чему теперь напрасные слова
И эта затянувшаяся ссора?..
Ведь ты у нас всегда во всем права.
 

Как я уже не раз говорил, в то время исполнитель, записавшийся на пластинку, не имел с этого ровно ничего. Весь гонорар с ее тиражей доставался композитору и поэту. Помимо этого, той же творческой паре причитался и доход с концертного исполнения их песни. Так что Добрынин, Антонов и подобные им авторы были, по тогдашним меркам, попросту богачами. Но это тем не менее не снимало со всех тех, кто не входил в достославную когорту композиторского Союза, клейма изгоя.

Так, скажем, еду я в 1978 году в качестве почетного гостя на фестиваль в Сопоте, предполагая, что мне придется исполнять небольшой концерт-рецитал из восьми-девяти песен. Естественно, запасаюсь всем лучшим, что есть в моем репертуаре. Главным же моим сюрпризом является великолепная песня Славы Добрынина «Родная земля», написанная им по такому случаю специально по моему заказу. Но поляки вдруг заартачились. Восемь песен, но их мнению, это слишком много, достаточно будет и двух. Тогда, говорю, я вообще не буду выступать!.. В результате я спел всего три песни – «Родная земля», «Притяжение земли» и «Соловьиная роща», имевшие большой успех.

Казалось бы, чего еще надо, если новая песня Добрынина прогремела на столь высоком международном уровне? В самый раз ей, значит, место в ежегодной телевизионной программе «Песня года»! Но тут вдруг на нашем со Славой пути вновь оказывается все тот же неподражаемый товарищ Лапин. Вызывает меня к себе:

– Что это ты хочешь протолкнуть в «Песню года»? Какие-то еврейские напевы?

Я обалдеваю:

– Почему еврейские?

Как выясняется, некие не в меру ретивые редакторы положили ему на стол клавир «Родной земли», прокомментировав его в том смысле, что тут «явно отдает ближневосточными интонациями». Раз такое дело, дай, думаю, сыграю на интернационализме.

– Ну а как же, Сергей Георгиевич, быть со всемирной дружбой всех народов и наций? Мы ведь должны быть ориентированы не только на Север и Ближний Восток?

Но, увы, мои доводы не возымели действия…

А Слава тем временем продолжал набирать все большие и большие обороты на «живой» концертной эстраде. За достаточно короткий срок он стал признанным королем эстрадной песни определенного жанра, за что позднее получил даже неофициальный почетный титул «Доктор Шлягер». Доходы его стали поистине баснословными, что, естественно, стало страшно раздражать официозный композиторский Союз, многим членам которого и не снилось иметь такую бешеную популярность. И где бы ни появлялась его фамилия, тут же возникал кто-либо из «корифеев» Союза со словами: «Товарищи, это же очень плохая музыка, вредная в идеологическом смысле!»

А в следующем, 1979 году в объединении «Экран» режиссер Владимир Македонский снимает телефильм «От сердца до сердца» в жанре киношоу с оригинальной музыкой Вячеслава Добрынина. Картина посвящается предстоящей московской Олимпиаде-80. В главной роли занят я. Зрелище, на мой взгляд, получилось очень современным – море музыки, балет, различные ансамбли… Словом, стопроцентное музыкальное шоу. Все, кто его видели, были в восторге. И тут некто Шалашов, узнав, что Лев Лещенко чуть ли не подпольно делает на «Экране» телефильм, берет тексты наших песен и летит с ними к тому же Лапину:

– Вот, опять какая-то подпольщина, все тот же Добрынин, тот же Лещенко!..

Почему обошли нас – музыкальную редакцию ТВ? Уж очень подозрительно все это!

Лапин вновь вызывает меня на ковер:

– Лев, ну что это за песни такие? Чушь какая-то: «Видишь, я в глазах твоих тону»! Как это можно – утонуть в глазах? И вообще – бред, ерунда, банальщина…

Что ему можно было возразить? Что эти стихи написал превосходный поэт Михаил Пляцковский?.. Словом, закрыли нам этот эпохальный проект. Так и пролежал этот ролик на полке до 1990-х годов. А потом, когда я его вновь просмотрел, вижу – уже поздно. Кино надо показывать вовремя. То есть дали мне опять по шапке, и все, так сказать, «за связь» с Добрыниным. Досталось от грозного Лапина и главному редактору «Экрана» за якобы допущенную им растрату…

Но все эти мытарства только закалили нашу со Славой дружбу. У нас с ним до сих пор самые лучшие отношения, он, пожалуй, единственный из нашего поколения, кто остался со мной до конца. Вот, скажем, сочинил он песню «Дамочка бубновая», которую мы с ним исполняем вместе. Вообще же он написал для меня, если я не ошибаюсь, около пятидесяти песен! Естественно, мы с ним дружим семы, ми, справляем вместе праздники, иногда ездим на совместные гастроли… Кстати, мы с ним первым открыли гастрольную деятельность в Германии.

Слава – удивительно тонкий, чуткий человек, правильно оценивающий все происходящее. Но он, по моему мнению, чистой воды «экзистенс», человек, замкнутый исключительно на себя, на свой внутренний мир. Он не желает зависеть от кого бы то ни было, всячески чурается любой общественной деятельности. Словом, практически игнорирует реальность. Правда, в последнее время он все же начинает, по-моему, проявлять кое-какой интерес к окружающему. Надо сказать, что Слава – блистательный знаток не только футбола, но и хоккея и баскетбола. И однажды в каком-то конкурсе знатоков спорта он даже занял второе место после знаменитого спортивного комментатора Владимира Перетурина! Что и говорить, талантливый человек талантлив во всем.

Что касается его семейной жизни, то он сейчас женат во второй раз. Его новую жену, как и первую, зовут Ириной. Катя, дочь от первого брака, замужем за американским кинематографистом и живет сейчас в США. Недавно родила ребенка, так что Слава у нас теперь дедушка.

Но творческой энергии у него от этого не поубавилось. С огромным успехом прошли его гастроли в Америке, в которых принимали участие, помимо меня, ансамбль «Самоцветы», Алена Апина, Валя Легкоступова, Володя Маркин, Леша Глызин. Так что коллег по творчеству и любящих его людей ему не занимать. И невзирая на время, приносящее с собой все новые и новые перемены, Слава внутренне остается прежним – таким же прекрасным мелодистом, находящим самый краткий путь от сердца артиста к сердцу зрителя. То есть старается не выходить за рамки своего жанра, в котором является признанным лидером. Те же, кто пытается ему подражать, балансируют на грани китча. Ибо то, что делает Слава, уникально в своем роде: это песня, рассчитанная на то, чтобы ее пели повсюду – на улице, за праздничным столом, да в том же ресторане. Словом, везде, где кипит жизнь. В этом – его главный секрет.

Что же касается так называемых «кабацких» интонаций в его творчестве… Я, скажем, никогда не скрывал, что это направление мне не близко, оно не лежит в русле моих интересов, а потому практически никогда не пел песен этого жанра. В свое время, когда Слава предложил мне исполнение его суперпопулярного хита «Не сыпь мне соль на рану», я отказался. Говорю: «Слава, при всем моем к тебе уважении я это спеть не смогу. Эта песня – мне не по плечу!» То есть спеть-то я ее, конечно, спел бы, дело здесь не в профессии. Просто для исполнения подобного репертуара нужно обладать и соответствующим внутренним настроем, который я назвал бы «мелодраматическим», «сентиментальным». Но что же мне, извините, делать, если мелодрама – не мой жанр? А у Славы Добрынина все, если надо, получается блистательно! Так что счастья тебе и долгих лет жизни, мой дорогой Слава – наш замечательный «Доктор Шлягер»!