Текст книги "Апология памяти"

Автор книги: Лев Лещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Интродукция вторая
Мой «матрос Чижик»

Так как мне, я считаю, очень повезло в жизни с родными и близкими, я часто думаю, в чем заключается разница между чувствами родственными и дружественными. Возможна ли их взаимозамена и до каких она может доходить пределов? Бывает, что, скажем, отец и сын испытывают друг к другу неприязнь, зато с другими, совершенно чужими по крови людьми ощущают себя легко и комфортно. И в этом смысле мне (не знаю уж, за какие такие заслуги) повезло дважды. У меня всегда была и остается взаимная любовь с отцом, со всеми родственниками. И одновременно мне довелось испытать в жизни необычайную заботу и внимание со стороны человека, не имеющего к нашей семье никакого родственного отношения. Но он оставил в моей душе такие теплые и светлые воспоминания, какие оставляют только самые родные нам души.

Речь идет об одном из сослуживцев отца в Богородском, полковом старшине по имени Андрей Фисенко. Так как меня в детстве было порой не с кем оставлять дома, он обычно занимался мной в течение всего дня. И делал это так заботливо, что получил от окружающих шутливое прозвище «матрос Чижик» по аналогии с известным книжным персонажем. Он приходил с утра, брал меня за руку и отводил на территорию полка, где, исполняя свои непосредственные служебные обязанности, соответственно таскал меня за собой повсюду – на стрельбище, на спортивные занятия, в солдатскую столовую… Он подарил мне двухметровые лыжи, на которых я, прикрутив их к валенкам, катался в Богородском уже начиная с четырехлетнего возраста. Более того, в те тяжелые, нищие послевоенные годы было очень трудно с одеждой вообще, а со специальной детской – и подавно. Поэтому мне пошили самую настоящую военную форму, хотя и, разумеется, в миниатюре. Я щеголял повсюду в гимнастерке, сапогах и пилотке. А попадая за проходную воинской части, непременно отдавал честь всем встречавшимся военным, на что они отвечали с большой готовностью. В этой форме я, помню, проходил лет до шести. А бедность доходила до того, что нечем было порой даже смазать сапоги – ни ваксы, ни тем более сапожного крема. В таких случаях отец просто протирал мне сапожки тряпкой, смоченной в воде. После чего я отправлялся со своим «матросом Чижиком» по всему кругу солдатских занятий. Ничего не пропускал. А что касается стрельбища, это было моим излюбленным местом. Еще бы, я ведь там, считай, уже с пяти лет научился стрелять из пистолета (правда, не без посторонней помощи)!

Дядька Андрей находился со мной неотлучно, зорко следя за тем, как бы со мной что-нибудь не случилось. Такая повышенная забота в общем-то имела под собой основания, так как Андрей был земляком моего отца, оба они были родом из деревни Низы под Сумами. Андрей в то время был еще достаточно молодым человеком, вызывавшим мое восхищение целым рядом многочисленных достоинств. Одним из них было прекрасное владение всеми гимнастическими снарядами, но наибольший восторг у меня вызвало его умение ходить на руках. Далее, он умел очень ловко ловить ртом подбрасываемые вверх шарики, которые он скатывал из хлебного мякиша. Одним словом, старался меня всякий раз чем-нибудь да позабавить.

И вот как-то спустя тридцать с лишним лет после всего этого я побывал в отцовской «вотчине», где встретился с Андреем… А недавно, будучи на гастролях в Сумах, я просто не мог не воспользоваться случаем вновь повидаться со своим незабвенным «матросом Чижиком», так украсившим когда-то мое послевоенное детство. Мы с Володей Винокуром сели в машину и отправились в Низы, которые находятся в двенадцати километрах от Сум. Долго искали хату Андрея, а когда нашли, его не оказалось дома, так как он был у соседей. И тут выяснилось, что мы заявились к нему в гости как нельзя кстати, так как накануне дядька Андрей как раз справил свое восьмидесятилетие. Володя достал бутылку коньяку, которую мы и распили втроем на капоте машины. Причиной тому была спешка, так как мы уже опаздывали. Мы с дядькой крепко обнялись, помолчали, вспоминая прошлое, и, что греха таить, прослезились. Больно уж трогательно выглядел этот деревенский старожил в скособоченных кирзовых сапогах и застиранной добела рубахе, держащий наполненный до краев граненый стаканчик в жилистой, подрагивающей от волнения руке.

– А что, дядька Андрей, – сказал я, подмигивая Винокуру. – слабо тебе сейчас, в день своего юбилея, да пройтись по селу на руках? Пусть все видят, что такое настоящая военная косточка!

– Эх, Левушка, – вздохнул мой полысевший, одряхлевший «матрос Чижик», – мне бы теперь и на ногах-то дай Бог устоять… Но ты прав, наша кость крепкая, низовская. Батьке твоему небось уж за девятый десяток, а он-то, верно, все еще орлом глядит?..

А когда расставались, я дал ему слово обязательно приехать как-нибудь на денек-другой и неспешно, не на бегу поговорить «за жизнь». Ведь что мы, люди, в сущности, представляем собой, как не вместилище всего того душевного тепла, которым на протяжении жизни делятся с нами окружающие? Ну не все, конечно, а очень немногие, редкие люди… Такие, как мой удивительный, чудесный «матрос Чижик»…

История любви

Что касается моей собственной семейной жизни, то мой первый брак оказался неудачным. То ли потому, что он был, так сказать, «студенческим», незрелым, связанным с некоторыми бытовыми неустройствами, то ли по причине несовместимости двух творческих индивидуальностей, сейчас сказать трудно.

А началось все с того, что я, будучи первокурсником ГИТИСа, как-то раз в преддверии Октябрьских праздников наконец-то увидел воочию Аллу Абдалову, студентку третьего курса, о которой в нашем институте говорили как об одной из самых способных. Художественным руководителем ее был выдающийся советский актер Лев Свердлин, а вокалом она занималась у легендарной певицы Марии Максаковой. Тот факт, что Мария Петровна занималась с Аллой еще и приватно, у себя на дому, свидетельствовал о том, что Алла считалась у нас певицей, подающей большие надежды. А к тем, кто подавал надежды, в ГИТИСе было отношение особое. Им, в частности, разрешалось выступать на различного рода сценических площадках во время так называемых праздничных декад. В число таких счастливчиков входил и я, причем начиная уже с первого курса. Правда, счастье это было довольно-таки относительным – площадки были далеко не самыми престижными, да и вознаграждение за наши труды выглядело более чем скромно. Но мы были тогда безумно рады и этому. Во-первых, мы как-никак получали сценическую закалку, неоценимый опыт поведения на сцене, во-вторых, жить на одну лишь стипендию было физически невозможно, и любой, даже левый приработок воспринимался нами как дар судьбы. Репертуар у нас был самый разнообразный – у меня, скажем, неплохо получались современные песни, у кого-то – романсы, кто-то читал стихи…

Так вот, стою я за кулисами, жду своего выхода на сцену. А как раз передо мной выступает с исполнением романсов одна из наших студенток, очаровательная девушка, которую я никогда до этого не видел. Не скрою, что она произвела на меня впечатление – высокая, стройная блондинка с большими серыми глазами и низким, волнующим меццо-сопрано. Спрашиваю у приятеля:

– Кто это?

А он удивляется:

– Ты что, не слыхал про нее? Это же Алла Абдалова с третьего курса!

– А, вот, значит, она какая… – говорю.

И чем больше я на нее смотрел, тем больше во мне крепло убеждение, что Алла – человек действительно незаурядный. В ней чувствовалась та особая серьезность, содержательность, которая не часто встречается в молодых людях. Поразило меня и то, как она была одета. На ней было очень хорошего качества бежевое платье явно не отечественного производства, сидевшее с большим изяществом. Таким же изяществом отличались и ее, судя по всему, безумно дорогие импортные туфельки. Как выяснилось позже, Алла могла себе позволять подобную Роскошь по одной простой причине – ее сестра была замужем за советником советского посольства в Великобритании, где, как известно, к предметам дамского туалета относились далеко не с такой пуританской суровостью, как у нас…

Одним словом, после того памятного вечера я начал искать возможности встретиться с Аллой. И когда мы однажды с группой старшекурсников выступали в Октябрьском зале Дома союзов, я подошел к ним за кулисы и стал закидывать удочку, не едет ли кто в сторону метро «Краснопресненская». Дело в том, что я выведал, что Алла живет в районе Хорошевского шоссе, и таким образом напросился к ней в провожатые. Проводил ее до подъезда, постояли, поговорили, очень трогательно попрощались.

А на следующий день было 7 ноября. Родные все уехали на праздники на дачу, и я в нашей квартире на «Войковской» оставался один. Стал думать, как лучше провести праздничные дни с понравившейся мне девушкой, но выбор у меня ввиду катастрофического отсутствия денег был, увы, не очень-то велик. Поход в ресторан или кафе явно отпадал, оставалось разве что кино. С другой стороны, грех было упускать такую возможность побыть вдвоем, без посторонних глаз, приглядеться друг к другу поближе, да, в конце концов, просто хорошо провести время. В итоге я пригласил Аллу к себе в гости и, постаравшись не ударить в грязь лицом по части угощения даже при своих скромных возможностях, накрыл столик на двоих. Даже про свечи не забыл. Кстати, именно при свете свечей я обратил внимание на то, какие у нее красивые ноги.

Алла оказалась человеком очень спокойным, выдержанным, достаточно ироничным, то есть обладала всеми признаками истинной интеллигентности. Я уж было подумал, не происходит ли она из какой-нибудь «профессорской» фамилии… Но выяснилось, что семья у нее самая обычная, рабочая, а сама Алла родом из Подольска. Сестра ее была танцовщицей в Ансамбле песни и пляски Советской Армии под управлением Бориса Александрова, где ее, собственно, и заприметил ее будущий муж-дипломат… Короче говоря, мы провели с Аллой прекрасный, теплый, искренний вечер, после чего и началась наша с ней бурная студенческая любовь. Когда же я перешел на третий курс, а она, соответственно, на пятый, мы решили пожениться.

Поселились у нас на «Войковской», так как моя старшая сестра Юля как раз в этот момент вышла замуж и оставила родимое гнездо. В результате чего мы с моей молодой женой получили возможность жить в отдельной комнате. Но долго так, естественно, продолжаться не могло, пора было подумать и о своем собственном жилище. Нельзя сказать, что я об этом не задумывался прежде. А потому уже с первого-второго курса института начал постоянно ездить на гастроли с Музыкальным театром имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. К слову, часто мы ездили и вместе с Аллой, исполняли с ней дуэты из оперетт «Поцелуй Чаниты», «Цирк зажигает огни»… Кроме того, я пел еще и эстрадные песни, а она – старинные романсы. В основном у нас, конечно, концертную программу должны были составлять номера артистов классического, оперного направления. Но поскольку мы с Аллой работали в так называемом «легком жанре», мы, разумеется, и публикой принимались лучше, и занимали больше времени. А потому и зарабатывали больше остальных. В результате я в довольно скором времени смог построить кооперативную квартиру в Чертанове, было это в 1971 году. Но так как добираться оттуда на работу было страшно неудобно, то в 1974 году, когда я уже стал известным исполнителем и у меня появились деньги, я построил себе еще один кооператив, в Сокольниках. Квартиру в Чертанове пришлось, понятно, сдать обратно. И вроде бы оставалось нам с Аллой только жить да поживать на 3-й Рыбинской улице в милых моему сердцу Сокольниках. Но мы там практически не жили, так как оттуда тоже было ездить далеко. А так как сестра Аллы, имевшая квартиру на проспекте Мира, почти все время жила с мужем за рубежом, квартира эта постоянно пустовала. Причем не простая – шикарная, роскошная, со стильной обстановкой. Там мы с Аллой в принципе и жили. Но если с чисто житейской, бытовой точки зрения жизнь самой Аллы складывалась по видимости неплохо, то в смысле творческой карьеры ее дела поначалу пошли не так гладко, как предсказывали когда-то ее педагоги. Она попробовала пройти по конкурсу в Большой театр, прошла три тура, но в итоге что-то там не сладилось. Я же еще со времен института работал в Театре оперетты, куда меня пригласил художественный руководитель нашего курса Георгий Павлович Ансимов. Поэтому вполне естественно, что Алла после попытки поступить на службу в Большой направилась сюда тоже. Причем, что характерно для нее, пробовалась она совершенно самостоятельно, без всяческой протекции и под своей фамилией, так что даже Георгий Павлович в тот момент, когда ее принимали, не знал, что актриса Алла Абдалова – жена его артиста Льва Лещенко. А когда узнал, был этому искренне рад. Алла сразу же удачно выступила в нескольких ролях текущего репертуара, и ее будущее стало приобретать вполне отчетливые очертания.

Но тут мне поступило неожиданное предложение перейти на работу в Государственный эстрадный оркестр под управлением Леонида Утесова, где обещали если и не золотые горы, то весьма даже приличную зарплату. Я загорелся этой идеей сам и зажег ею Аллу. Алла (опять же под своей фамилией!) попробовалась у Утесова и была им с большой охотой принята в его прославленный коллектив. Легко себе представить, как отреагировал на все это наш добрейший Георгий Павлович! Теперь уже в любом случае обратный путь в оперетту для Аллы был закрыт.

Со мной же получилось иначе. После достаточно тяжелого объяснения с Ансимовым я вынужден был остаться у него в театре. А честно говоря, он меня попросту не отпустил, ссылаясь на статью в трудовом законодательстве. Таким образом, мы с Аллой оказались в двух совершенно разных коллективах, каждый из которых имел свой ритм жизни, свое расписание гастролей. Это в конце концов и превратило нашу совместную жизнь в некое странное, условное существование. Здесь, видимо, и лежали истоки всего того негативного, отрицательного, что со временем привело нас к разводу… Алла продолжала работать у Утесова, я же ушел из Театра оперетты и стал штатным исполнителем на Гостелерадио, что, кстати, еще больше повлияло на ритм нашей семейной жизни. Я просто физически ощущал, как мы с Аллой все больше и больше отдаляемся друг от друга. Кроме того, в начале 1970-х у меня уже появилась определенная популярность. Это также накладывало на наши отношения с Аллой оттенок некой соревновательности, если учесть, что она отличалась вполне естественным для певицы артистическим честолюбием. И в этом смысле ей, вероятно, было уже мало той вполне приличной зарплаты, которую она имела в оркестре Утесова. Ей хотелось чего-то гораздо большего…

Вот почему я с тех пор говорил и говорю, что больше никогда не свяжу свою судьбу с актрисой. Семья, в которой разгорается творческий антагонизм, уже не семья. Для Аллы все это усугублялось еще и сознанием того, что во время учебы в ГИТИСе она подавала, как я уже говорил, очень большие надежды, в ней видели будущую звезду. И вот сама жизнь, как это чаще всего и бывает, все расставила по своим местам. Я стал известным, узнаваемым и часто приглашаемым певцом, в то время как Алла оставалась примой в масштабах одного лишь утесовского коллектива (что конечно же больно задевало ее самолюбие). Я, чувствуя это пытался как-то смягчить остроту ситуации. Записал с ней, скажем, дуэтом на радио песню Александры Пахмутовой «Старый клен», затем одну из песен Марка Фрадкина…

Но тем не менее атмосфера в нашем доме становилась все более напряженной. Вот-вот должна была разразиться гроза. И когда я в 1974 году вернулся из гастрольной поездки в Токио, она разразилась. У нас с Аллой состоялся очень серьезный разговор, после чего я ушел из дома (соответственно – из квартиры ее сестры на проспекте Мира) и стал жить у себя в Сокольниках. Правда, в 1975 году мы делаем робкую попытку восстановить семью. Возникает даже иллюзорное впечатление, что статус-кво как будто восстановлено. Но видимо, недаром говорится, что разбитую чашу не склеить. Если уж совместная жизнь дала трещину, пиши пропало. Короче говоря, уезжаю я как-то после этого на гастроли в Сочи. На дворе 1976 год. И тут начинается такое…

Что тут скрывать, я всегда пользовался некоторым успехом у прекрасной половины человечества. А если уж быть совсем откровенным, то наблюдались с ее стороны и случаи прямой «психической атаки». Бывало, что поклонницы-фанатки простаивали часами у моего подъезда, а иные и ко мне домой являлись. Когда их не пускали в дом, они, не долго думая, укладывались на лестничной площадке у моих дверей. Что было делать? Приходилось выходить и как-то разряжать ситуацию. Легко представить, что при этом чувствовала Алла, и это конечно же тоже не способствовало прочности наших брачных уз.

Вообще-то я не любитель распространяться о своих личных делах. Могу только сказать, что никогда не был ни ханжой, ни святошей. Бывало, что и засматривался на интересных девушек, что совершенно нормально для молодого человека. Но не был и неким всеядным волокитой, бегающим за каждой юбкой. Зато теперь, в зрелом возрасте, приятно порой слышать удивленные замечания знакомых и друзей по поводу того, как я, дескать, неплохо выгляжу для своих лет, и просьбу дать им рецепт «вечной молодости». Я в шутку отвечаю, что рецепт очень простой – не пей, не кури, не увлекайся сексом выше меры и увидишь, что из этого получится! Но все это, конечно, личное дело каждого.

Менее всего мне хотелось бы выглядеть в глазах читателя каким-то безгрешным, всеведущим «гуру». К слову, есть забавный анекдот на эту тему. Мужчину спрашивают: «Вы что, не курите?» Он отвечает: «Нет». – «И не пьете?» – «Нет, не пью». – «И женщинами не увлекаетесь?» – «Нет, не увлекаюсь». – «Тогда как же вы, извините, расслабляетесь?» – «А я и не напрягаюсь». Или как еще любит говорить мой друг Слава Добрынин: «Тихое преимущество лучше явного».

Опять же, сколько раз меня «женили» на известных женщинах, взять хотя бы нашумевшую историю с певицей Валей Толкуновой! Да разве одного только меня?..

Что же касается особенностей моего характера, то я бы не осмелился заявить во всеуслышание, что вот, мол, какой я неприступный однолюб. Нет, конечно! Но в своих семейных привязанностях я постоянен. А проще говоря, Лев Лещенко в обыденной, повседневной жизни – самый что ни на есть обычный человек со своими достоинствами и недостатками.

Хотя, наверное, мало кто знает о моих юношеских романтических бреднях, когда тебе то и дело являются в мечтах очаровательные девушки, одна другой краше… И не один я такой. У каждого мужчины есть свои фантазии, свое понятие романтики. Уверен, что каждый из нас в глубине души взыскует только ту Единственную, Неповторимую, Незабвенную, Любимую, которая должна быть ему послана судьбой. И если уж он ее встретит, то обязательно ее узнает и свяжет с ней жизнь. Вот почему, когда я порой смотрел на некоторых представительниц прекрасной половины человечества, я ожидал главного – чтобы вдруг затрепетало сердце и воспламенилось воображение. То есть секс без любви для меня всегда выглядел довольно странно, становясь своего рода механической гимнастикой…

Ну так вот, возвращаясь к той своей знаменательной поездке в Сочи. Живу я там в гостинице, где кроме меня остановились другие известные в то время исполнители. И вот подходит ко мне как-то в вестибюле мой давний приятель Ефим, администратор певца Валерия Ободзинского:

– Слушай, Лева, каких я тут недавно девушек встретил! Потрясающе! С одной я уже познакомился. Если хочешь, можешь познакомиться с ее подругой. Можно неплохо провести время, тем более что у нас сейчас есть пара дней отдыха.

– Хорошо, – говорю, – я подумаю. Но, если честно, ни с кем знакомиться не хочу…

Заходим мы с ним в лифт. И вместе с нами туда входят две девушки – одна постарше, другая помоложе. Фима восклицает:

– О, привет, девчонки! А я о вас только что с моим другом говорил. Знакомься, Лева, это – Галя, а это – Ирина…

Мне становится ясно, что Галя – его девушка, а Ирину он, значит, «сватает» для меня. Ну нет, думаю, Фима! Ничего у тебя не выйдет. Никакого особенного впечатления твоя протеже на меня не производит. Да, девушка она, безусловно, симпатичная, привлекательная. Что-то в ней, конечно, есть – высокая, хорошо сложенная брюнетка с длинными распущенными волосами и темными карими глазами, в которых, кажется, так и прыгают озорные веселые искорки. То есть человек наверняка приятный и легкий в общении. Но уж больно, на мой вкус, она субтильна, если не сказать худа. Просто какая-то Твигги (была тогда на Западе такая супермодель, которая довела себя голодовкой чуть ли не до двадцатикилограммового веса)! Причем, что характерно, никаких притязаний на то, чтобы привлекать внимание: ни макияжа, ни косметики, ни грима. Но что касается одежды, то тут все в порядке – фирменные джинсы с суперпрестижной плетеной «косичкой» на карманах, строгая приталенная кофточка (опять же явно не советского пошива). И наконец, иссиня-черные волосы стянуты на голове каким-то разноцветным обручем. Точь-в-точь картинка из только что появившихся в Союзе журналов «Америка» или «Англия»… Одно это уже поневоле вызывало интерес, ибо тогда в молодежных кругах носить такого класса шмотки могли себе позволить лишь фарцовщики или дети очень обеспеченных родителей. На фарцовщицу Ирина явно не тянула, оставалось второе.

Но как выяснилось позже, тут я ошибался, все было одновременно и проще и сложнее. Словом, что касается Ирины, были у меня на этот счет свои «за» и «против». А проще говоря, я в тот момент колебался, стоит ли продолжать наше знакомство. С другой стороны, не хотелось огорчать приятеля отказом поддержать компанию. Таким вот образом и получилось, что все мы вчетвером отправились пообедать в ближайшую шашлычную. В дверях стоят ее работники, которые, увидев меня, бросаются навстречу, хлопают по плечу: «Смотрите, кто к нам пришел! Пожалуйста, проходите, садитесь, вот вам самое лучшее местечко!» Ирина бросает на меня искоса любопытствующие взгляды – что это, мол, за почести и почему этого парня приветствуют как китайского императора? Из чего следует, что сама она почему-то не знает о том, что я – известный на всю страну певец! Это меня, признаться, несколько удивило. Но вот накрывают роскошный стол, все вокруг нас вертятся, стараются угодить, высказать свое почтение.

После чего я иду провожать Ирину. Разговорились. Она рассказывает, что учится в институте, приехала в Сочи на каникулы, пробудет здесь еще два-три дня. После чего, заглянув на пару дней домой в Москву, снова отправится по месту учебы. Я, в свою очередь, говорю, что остаюсь еще на неделю. И тут она не выдерживает:

– А почему это тебя так встречают и смотрят с таким пиететом?

Я пытаюсь отшутиться:

– Дело в том, что я – местный сочинский мафиози, из самых крутых. Меня тут все знают, уважают и побаиваются.

Ирина как-то загадочно улыбнулась и больше эту тему не затрагивала. И тут я впервые за все время нашего знакомства ощутил, что эта девушка, о которой я по-прежнему ничего не знаю, начинает меня всерьез заинтриговывать, вызывать повышенный интерес. Может быть, причиной этому – ее низкий, спокойный голос, несколько вкрадчивая, мягкая манера разговаривать. Может быть – те же лукавые, озорные искорки в карих, осененных длинными ресницами глазах… Одним словом, я почувствовал в этой девушке загадку и тайну, которая и представляет, на мой взгляд, самое мощное женское оружие. Противиться этому чувству я уже не мог, да в общем-то и не особенно пытался. Решил предоставить всему идти дальше своим чередом – а вдруг это судьба? Таким образом, приходим мы с ней в мой просторный люкс с видом на море, усаживаемся на балконе, пьем кофе. Затем я отвожу Ирину до дверей ее номера, где мы договариваемся встретиться сегодня еще раз вечером, после одиннадцати. Я объясняю это тем, что буду занят, но не говорю, чем именно.

Не скрою, что мое самолюбие было несколько задето тем, что привлекательная, стильная, далеко не глупая молодая девушка ничего не знает о том, кто я такой, чем я известен и почему меня приветствуют знакомые и незнакомые люди! Или притворяется, что не знает. Скажу без ложной скромности, что в тот период времени, в 1976 году, когда уже прогремели на всю страну (и не только нашу) такие мои песенные хиты, как «За того парня», «День Победы», ничего не знать о существовании певца Льва Лещенко было по меньшей мере странно. Я, правда, в выяснение этого феномена вдаваться пока не стал, но был не на шутку заинтригован. И после того как отпел в своем очередном концерте, тут же отправился в номер к Ирине, с удивлением признаваясь себе в том, что начинаю по ней чуть ли не скучать за несколько часов разлуки. Подошел, стучу в дверь. Ирина спрашивает:

– Лева, это ты?

– Да, я. Ты мне откроешь?

– Нет, пока нельзя. Я одеваюсь, привожу себя в порядок. Мы ведь идем в ресторан ужинать.

Я удивляюсь:

– То есть как это ужинать? Ты знаешь, что уже около двенадцати? А ресторан работает до одиннадцати.

А она, слышу, смеется:

– Ничего не хочу знать, зато очень хочу есть! И если уж ты такой великий местный мафиози, то что для тебя какой-то там ресторан? Заодно посмотрим сейчас, как тебя здесь уважают!

И тут я понимаю, что теперь мне действительно отступать некуда – или пан, или пропал. Ладно, выходит она из номера, уже в другом наряде. Спускаемся с ней в гостиничный ресторан, который, как и следовало ожидать, закрыт. Осталось еще, правда, несколько засидевшихся посетителей, но их никто не обслуживает. В числе их я вижу пару моих знакомых по концертным выступлениям. Усаживаю за их столик Ирину, прошу за ней присмотреть, а сам бегу на кухню к поварам. Повара меня, естественно, встречают с распростертыми объятиями. Но так как кухня уже закрыта, мне достают из холодильника колбаску, ветчину и все тому подобное. Готовят на скорую руку салат из огурцов. В сопровождении официанта с подносом подхожу к столику, где оставил Ирину. И с удивлением вижу, что ее там нет. Спрашиваю ребят. Те, видя мое расстроенное лицо, отводят глаза:

– Да вот, пошла танцевать с нашим пародистом. Ладно, ставим закуски на стол.

Тут подходит Ирина. Садится, изучающе смотрит на меня:

– Это твои друзья? Я начинаю мяться:

– Ты знаешь, и не то чтобы да, и не то чтобы нет. Скорее коллеги. А что?

– Хороши твои коллеги, – усмехается она. – Как только ты отошел от стола, тут же начали ко мне приставать. Особенно вот этот…

Тут уже я начинаю чуть-чуть закипать:

– Мне что теперь, вызвать его на дуэль?

И тут Ирина впервые показывает мне, что она неплохой психолог и вообще покладистый человек. Вместе того чтобы продолжать выяснять отношения, примиряюще улыбается:

– Успокойся. Подумаешь, какая ерунда…

У меня, честно говоря, в этот момент камень с души упал. Что может быть лучше для мужчины, чем иметь дело с женщиной без признаков занудливости? Это же просто счастье какое-то!.. И после того как мы отужинали в опустевшем зале ресторана чем Бог послал, приглашаю Иру опять к себе в номер выпить кофе. Она долго сопротивляется, но я не отступаю. Наконец, она дает себя уговорить. И вот мы вновь, потягивая кофе с коньяком, сидим на моем балконе. Над нами – роскошное южное небо, запах моря, буйство звезд и все такое прочее. Настроение у обоих прекрасное. В душе у меня – необыкновенная легкость, как если бы среди серых будней вдруг объявился какой-то звонкий искрометный праздник. Одним словом, в эту самую ночь Ирина так и осталась у меня…

Так начался наш с ней бурный роман, который, благодарение Богу, длится и по сей день. А тогда мы должны были вскоре расстаться, ей нужно было возвращаться на учебу. Прояснилось наконец и то, что поначалу мне казалось в ней столь странным и загадочным. Почти все то время, что мы были с ней в Сочи, я мучился догадками – кто же она все-таки? откуда приехала? почему все, что с ней связано, так и отдает явно «импортным», зарубежным духом? Но на мои настойчивые расспросы Ира отвечала смехом или попросту отмалчивалась. И вот однажды эти мои домыслы едва не превратились в подозрения. Как-то, будучи у нее в номере, захожу я в туалет. И вижу: среди всех ее стоящих на полочках туалетных аксессуаров – шампуней, кремов и так далее – нет ни одного нашего, отечественного производства! Вот те раз, думаю. Неужто иностранка? А то еще хуже – шпионка? Вдруг все, что у нас с ней сейчас происходит, есть не что иное, как вербовочная операция, подобная той, которую я недавно видел в популярном кинодетективе «Возвращение резидента»? И пока в голове проносилась вся эта чушь, я чувствовал себя не совсем комфортно.

И как это обычно и бывает, ларчик открывался просто. Оказывается, Ира вот уже несколько лет как жила и училась… в Венгрии! То есть в 1972 году, когда я еще не был, так сказать, звездой общесоюзного масштаба, она уехала в Будапешт. Откуда же ей было знать в таком случае, что происходит на нашей песенной эстраде? Этим объяснялся и ее явно «несоветский» облик, так как долгая жизнь за рубежом даже в странах соцлагеря неизбежно накладывала на человека некий «западный» шарм. А тем единственным «счастливцем», имя которого она еще помнила, приехав на время на родину, оказался лишь мой хороший давний друг Иосиф Кобзон…

В том же, что она оказалась именно в Венгрии, не было, как выяснилось, ничего необычного. Ира была студенткой экономического факультета МГУ, училась на кафедре экономики зарубежных стран. И сразу же по окончании первого курса ее направили в Будапештский университет в порядке обмена вместе с ее подругой Мариной Ивановой из Улан-Удэ. Год у них ушел на изучение венгерского языка, а дальше все было проще. Что интересно, Марина потом так в Будапеште и осталась, вышла замуж за венгра, и вообще ее служебная карьера сложилась более чем удачно.

Что же касается нас с Ириной, то нам вскоре пришлось решать непростую задачу – где и как нам встречаться в Москве, когда она туда будет приезжать. Дело в том, что квартира ее родителей на улице 26 Бакинских комиссаров была закрыта, так как ее отец, наш советник при правительстве Алжира, жил тогда там вместе с ее матерью. Вопрос был в том, удастся ли Ирине раздобыть ключи. Если же нет, придется остановиться у подруги. Я говорю: «Так дай мне хотя бы телефон этой подруги!..» Ну, затем начинаются сборы в дорогу, провожание, прощание и все тому подобное.

Проводил я их с Галиной в Москву, провел вечер в одиночестве. И хотя мне нужно еще было пробыть в Сочи по работе несколько дней, чувствую, что оставаться здесь я больше не в силах. Словно бы мне воздуха не хватает, дышать нечем! Сажусь на самолет, лечу в Москву. То есть туда, где у меня дом, семья, где ждет жена. Но из аэропорта направляюсь не домой, а на Лесную улицу, где живет подруга Ирины. Звоню, мне открывает сама Ира: «О, кто к нам приехал!»