Текст книги "Год лошади"

Автор книги: Лев Куклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Он хотел украсть у нас муку, – ответил Отец. – Наш пот, наш труд, наш хлеб... Единственное наше богатство.

– Но быть может, он хотел есть?

– Может быть... – согласился Отец. – Но для того, чтобы быть сытым, – надо работать. Все другие способы незаконны.

– Значит, он не мог работать? – предположил Мальчик.

– Не может работать, но может выслеживать по ночам мирных земледельцев и нападать на них? – усмехнулся Отец. – Если он способен уволочь на своих плечах полный мешок муки, значит, – в силах и работать! Нет, сынок... Есть такие, которые вообще не хотят или очень не любят работать. А только хотят силой отнимать нажитое и заработанное! Они... они любят легкий хлеб!

– А разве таких, как он... Много? – удивленно спросил Сын.

– Хватает... – зло ответил Отец. – Поэтому мы, мирные люди вынуждены ходить вооруженными и нанимать вооруженную стражу. Если полуволки нападают потому, что у них такая природа, то эти... полулюди нападают и крадут потому, что человеческой природы у них как раз осталось мало. Почти ничего... И их смерть – справедлива. Более того необходима, ибо если дать им волю, они разграбят и растащат все! И в конечном счете – все равно умрут с голоду, в собственной блевотине, грязи и нечистотах! Посмотри вокруг: все, что ты видишь, – результат бессмысленного грабежа. Только украли не мешок муки с телеги, а разграбили жизнь целой планеты! Может быть, единственной в черной бесконечности Космоса...

Помни, Сынок: мы живем среди вражды и одичания. Украсть – легко, и умереть – это тоже легко. Самое трудное – это быть и оставаться человеком, а не полуволком.

МОСТ

– Эй вы, жуки навозные! – окликнул их Стражник и, зажав чудовищную волосатую ноздрю большим пальцем, шикарно высморкался прямо под копыта головной лошади. – Тпру-у!

Он вышел из-за своего боевого укрытия посередине моста и стоял, освещенный багровыми косыми лучами заходящего солнца, стоял, широко расставив ноги и опираясь на внушительных размеров боевую секиру, одним взмахом которой можно было, казалось Мальчику, рассечь человека пополам, на две одинаковых половинки... Ее наточенное лезвие тускло и зловеще поблескивало, когда стражник грузно переминался со ступни на ступню.

– Чем платить будете, ковырялы? Какая ваша прайза? Ну, чего фейсы на сторону воротите?

Мальчика удивило, что эта гора мышц, этот грубиян тоже говорил на энглязе* , как и он с отцом, как и прочие в их селении.

(* Энгляз – англо-русский язык, развившийся из бытового жаргона и окончательно сформировавшийся в XXI-XXII в.в. в результате взаимной языковой экспансии.)

Но больше всего Мальчика напугал не его голос, мощный и громоподобный, выходящий, казалось, из обширного брюха, а его единственный глаз. Другой был выбит палицей или высажен меткой стрелой в давней битве: в глазной впадине образовался уродливый струп. Оставшийся нетронутым глаз, видимо, не справлялся с двойной нагрузкой, выпавшей на его долю, потому что от напряжения выкатился из орбиты и был налит дурной кровью, как у разъяренного быка во время случки. Из узких отверстий-бойниц укрытия высовывались здоровенные наконечники стрел тяжелых стационарных арбалетов, которые были способны пробить лошадь насквозь... Отец деловито и не говоря ни слова, выволок из повозки за задние ноги освежеванную тушу свиньи со снежно-белыми пластами жира и сбросил ее к ногам стражника-циклопа. Тот ткнул пальцем в жир и довольно загоготал...

Это было обычаем, законной данью, ибо стражники охраняли мост. Это была их работа, а за работу, тем более опасную, надо было платить...

– Что еще везете? – спросил Стражник, заметно подобрев.

– Муку... – коротко ответил Отец.

– Отсыпь несколько паундов! – просипел Одноглазый. – Я вижу, что у вас неплохой урожай. А я ведь не один... – и его кровавый глаз подмигнул Отцу, – мне надо делиться с другими.

Отец кивнул головой, соглашаясь:

– Возьмешь в последней повозке, когда все проедут.

– А меду... – Стражник зажмурился и сладко облизнулся. – Медку нет?

– Мед – очень дорогое лекарство, – спокойно ответил Отец, – у нас его очень немного. Можем обменять, но только на оружие. Или на хороший медный котел. Стражник вздохнул с полным пониманием.

– Да... Поганая лайфа... – проворчал он. – Скоро и пocлeдние пчелы передохнут... Жаль, что у меня нет хорошего котла! А то бы побаловал своих ребятишек сладеньким... Ну, желаю вам удачной торговли!

И отвалил окованную железными листами жердину, перегораживающую проезд. Обоз, вытянувшись в одну нитку, скрипел колесами и стучал копытами по выпуклой, шершавой от непогоды и времени, серой спине моста. В незапамятные времена он был выстроен из армированного железобетона, но Мальчик не знал этого. На мосту за сторожевым укрытием кое-где еще уцелели фигурные литые перила. Мальчик осторожно перегнулся через них и посмотрел вниз. Когда-то перекинутый через живое, быстрое течение Реки, мост исправно исполнял свое исконное назначение – он по-прежнему связывал два берега. Но Реки внизу давно не было: там пузырилась густая темнокоричневая зловонная жижа, подернутая маслянистой липкой пленкой, в которой уже не отражались плывущие облака... Мальчик вздохнул и с отвращением отвернулся.

ГОРОД

За мостом уже начинался Город. Обоз перестроился. Боевики заняли свои позиции по обеим сторонам дороги и положили арбалеты поперек седел, до упора натянув тетивы и приготовив самые надежные боевые стрелы. Дозорные ехали впереди и подозрительно вглядывались в развалины бывших жилых строений, в черных провалах которых настороженно таилась угроза внезапного нападения городских грабителей... Мальчик оказался в Городе впервые в своей коротенькой жизни, и поэтому с понятным любопытством озирался вокруг.

– В этих каменных развалинах, в городских пещерах еще ютятся люди... – заметил Отец, перехватив взгляд Сына. – Городичи. Только их мало. Они ковыряются в бесконечных свалках, которые за столетия скопились вокруг Города. Извлекают оттуда старый айрон...

Развалин становилось больше и больше. Иногда попадались и почти целые круглые башни или прямоугольные строения высотой в двадцать и больше этажей. Мальчик шевелил губами, про себя считая ряды отверстий в стенах: окнами эти черные, страшные пустые глазницы называть было невозможно...

И еще по обеим сторонам тракта тянулось гигантское многоярусное автомобильное кладбище... И в том, что оно было ярким и многоцветным, ибо на полированных боках еще кое-где не потускнела стойкая окраска, – таилась угрюмая насмешка прогресса... Или – так называемого прогресса?!

Из домов, как из выпотрошенных трупов вываливались наружу их внутренности. До уровня первых, а то и вторых этажей были навалены свидетельства бывшей жизни: обломки сгнившей мебели, проржавевшие эмалированные округлые корыта ванн, окаменевший цемент, сохраняющий форму былых мешков; ископаемые раковины белых и розовых унитазов, словно панцири неведомых животных, выброшенных на берег; целые лестничные пролеты, по которым уже никогда, никогда не будет ступать нога человека... И повсюду, в пузырящейся маслянистой грязи, в разноцветной пене ручьями стекающих на дорогу химических отходов, – целыми грудами, напластованиями, как свернувшиеся в кольца болотные жители, виднелись, валялись, вырисовывались и громоздились автомобильные покрышки самых разнообразных размеров, изношенные до корда или продырявленные...

Пожалуй, именно здесь, среди развалин одного из прекраснейших городов мира, превращенного в помойку, можно было зримо понять, как накоротко замкнулась цепь времен...

По дорогам планеты Земля вновь – с перерывом в какие-то жалкие полтысячелетия скрипели тележные колеса... Потянуло дегтем и едким лошадиным потом. Лошадь – где-то на задворках, среди гаражей и ангаров, пережила быстрый взлет, гонку и упадок движущихся механизмов...

Первыми были вынуждены навсегда опуститься на землю летающие аппараты всех мыслимых конструкций: иссякли нефтяные скважины, выдавив из себя, словно черные бессильные слезы отчаяния, последние капли, и самолеты и флаеры остались без топлива. Затем – словно бы с разгона наткнувшись на бетонную стену – по тем же причинам остановились автомобили. Конечно, оставались еще электромоторы и солнечные батареи, но для аккумуляторов требовались свинец или серебро, а для двигателей и кузовов – чугун, металл, пластмассы...

Наконец, прекратили движение по стальным колеям дольше всех сопротивлявшиеся электровозы. Застыли, беспомощно опустив загребущие ненасытные ковши, экскаваторы в железорудных карьерах; опустели выработанные до донышка каменноугольные шахты и разрезы; остыли без кокса доменные печи; замерли прокатные станы и нечем стало заменять изношенные, истончившиеся рельсы...

И все эти бывшие богатства земных недр, накопленные запасливой природой за миллионнолетия ее развития, теперь чесоточной коростой, зловонными гноищами покрывали необозримые пространства почвы, которая могла бы плодоносить и родить хлеб... Последние ростки жизни душили мерзкие невостребованные отходы цивилизации, бесполезный шлак перегоревшей человеческой гордыни. Вот почему в пору Осенних Ярмарок на старинный городской тракт, когда-то лоснящийся сытым асфальтом, а сейчас раздолбанный, изгрызанный рытвинами и колдобинами, на пыльную сорную и жизнестойкую траву падали из-под лошадиных хвостов пахучие яблоки конского навоза. И в них, еще теплых от лошадиной утробы, лениво копались неистребимые воробьи...

Между гранитными набережными, где когда-то, безусловно, свободно текла широкая полноводная река, теперь вяло колыхался бурый от грязно-зеленых водорослей дурнопахнущий студень... Нo и сами набережные, украшавшие берега роскошными широкими парапетами и изысканными полукруглыми спусками к воде, – теперь напоминали челюсти с прогнившими или выбитыми зубами: многих каменных блоков недоставало. А некоторые, выкрошившись из стройного гармоничного ряда своих собратьев, валялись тут же, тяжелые, забытые, никому не нужные.

А над бывшей водой, над мерзкой вязкой жижей, в нескольких местах еще угадывались, словно призраки, бесполезно парящие в воздухе, арки бывших мостов, рыжие от ржавчины...

– Мне душно здесь, сынок, – вдруг сказал Отец каким-то новым, незнакомым голосом, точно что-то сдавливало ему горло. – Здесь сам воздух словно бы пропитан печалью...

– Печалью? – повторил Сын незнакомое ранее слово: ведь он прожил всего один жизненный цикл.

– Я знаю историю этого Города, сынок... Это был один из самых прекрасных Городов на нашей планете. Его построили самые лучшие архитекторы из самых лучших материалов на берегу сказочно красивой реки. И эту реку питало чистейшей водой огромное пресноводное Озеро. Люди сначала бездумно отравили отходами Озеро. Озеро отравило Реку. Отравленные воды Реки пошли в городской водопровод... И Город сам, своими собственными руками умертвил себя. И, одичав, разграбил музеи с неисчислимыми сокровищами и картинами великих мастеров, и залил нечистотами книгохранилища, и превратил в мусор великолепные строения...

Взгляд Мальчика как раз остановился на изглоданном, выщербленном каменном строении на противоположном берегу, с черными провалами высоченных сводчатых окон, все еще, из последних сил, тянувшемуся к небу. Над ним, видимо, когда-то гордо поднималось в облака золоченое острие. Теперь же этот стройный шпиль представлял собою проржавевшую решетчатую конструкцию, под непосильным гнетом времени и невзгод она согнулась в виде огромной буквы "Г". Кое-где, случайно не сорванные злыми ветрами и ливнями, сохранились металлические листы со следами золочения, – словно бы одинокие чешуйки на боках большой рыбы, недоочищенной хищниками и догнивающей на общей свалке...

И то, что было некогда крестом или изящным флюгером, который весело поворачивался на все стороны света от вольного свежего ветерка, – теперь тупо указывало вниз, на захламленную, обезображенную землю...

– Зачем мы приехали сюда, Фазер? – поежившись от внутреннего ужаса, тихо спросил Мальчик. – Это же мертвый Город! Совершенно мертвый... Отец отрицательно покачал головой:

– Ты ошибаешься. Большинство городичей скрываются в подземных туннелях старинных древних подземок – сабвеев... Когда-то здесь ходили под землей быстрые поезда

– составы самоходных повозок, перевозившие людей из конца в конец Города. Вот в этих норах укрывается от дождей и зимних морозов городское отребье. Кроты, которые прячутся от солнца...

– Как же они живут? Чем питаются?

– Городичи торгуют железом. И еще многим. Обменивают на еду. И существует также могущественный тип ремесленников. Они умеют резать и сваривать металл. И делают котлы для Источников Жизни, строго храня свои секреты... ...Из многоколонного здания с рухнувшими перекрытиями, провалившейся крышей и следами пожара на стенах с гортанными криками вылетало траурное жирное воронье. Из оконных провалов высокого первого этажа, в которых еще угадывалась стройная аркада, на дорогу выползала клейкая заплесневелая масса, – грязно-серая каша, издали похожая на подтаявший весенний снег.

– Что это, Отец? – спросил Мальчик.

– Когда-то здесь находилось главное городское книгохранилище... – отрешенно ответил Отец. – Да... Биб-ли-о-те-ка... – произнес он по слогам торжественное слово.

– Библиотека... – повторил Сын еще одно незнакомое понятие. – А для чего... для чего люди в городе хранили... столько книг?!

– Раньше они считались источниками знаний...

– Как вода – Источник Жизни?

– Примерно так. Но они были недолговечными и неудобными в обращении. Ведь были книги тяжеленные, толщиной в три-четыре пальца!

– Ну уж... – недоверчиво хмыкнул Сын. – Трудно в это поверить...Такую книгу надо изучать в течение нескольких циклов жизни... Отец не ответил. Тем более любая дорога, даже самая плохая, рано или поздно кончается: их дорога незаметно вливалась в обширную Рыночную площадь. Она понравилась Мальчику непривычным простором, на котором могло бы легко разместиться все их селение. К тому же здесь было много людей, одетых причудливо и непривычно, и множество товаров и вещей, совершенно не известных ему. Его удивило, что в самом центре Рыночной площади стояла гигантская глыба серого гранита, на вид совершенно бесполезного, вытесанного в виде вздыбленной волны. Из нее сиротливо торчало несколько больших ржавых штырей. И все... Может быть, когда-то на этой глыбе возвышался какой-нибудь памятник... Интересно – кому?! Лотки с товарами почти вплотную упирались в огромное прямоугольное каменное здание древнего Храма с двойными рядами очень красивых полированных красноватокоричневых колонн по всем четырем сторонам здания. Стены его – из отшлифованных мраморных блоков – были частично разрушены, либо разобраны для очередных нужд. Впрочем, гранитные полированные колонны тоже уцелели не везде – множество их обломков валялось на земле.

Широкие величественные ступени Храма были загажены сверху донизу, и зловонные нечистоты липкой смрадной массой стекали к площади. Впрочем, на этот запах никто не обращал внимания. Мальчику захотелось зажать нос...

...Перед одним из продавцов – диким, волосатым существом, от которого сильно пахло

– лежала кучка черных предметов, отдаленно похожих на грибы: с тонкой ножкой и толстой округлой шляпкой.

– Что это, Отец? – тихо спросил Мальчик.

– Айрон... – ответил Отец. – Железо. Части изношенных старинных механизмов. Они называются: болты. Видишь – резьба? Раньше, давным-давно, эти болты скрепляли какое-то сооружение.

– Бол-ты... – прошептал Мальчик. – Смешно: бол-ты...

– Пять паундов муки... Это хорошая прайза! – предложил Отец продавцу. – Даю за твой айрон... пять... – и он поднес к бородатому лицу торговца растопыренную пятерню. Глаза того блеснули из волосатых зарослей и он согласно закивал головой...

– Железо – это богатство, – довольно сказал Отец. – Мы сделаем из этих болтов в нашей кузнице десяток боевых ножей. И – наконечники для стрел... Торговый обмен шел бойко и сноровисто. Боевики охраняли сложенные на землю мешки с мукой, которые быстро пустели...

– Урожай был неплох, мой мальчик! У нас еще остается корн, и мы сможем теперь купить запасной котел для Источника Жизни, – очень довольный провозгласил Отец. – С крышкой и отводной трубкой!

Обратно обозные лошади бежали облегченно и весело, как и всегда, предвкушая дом, и люди тоже были в хорошем расположении духа. Торговля оказалась удачной, и на всех возах топорщились, укрытые мешковиной и рогожами, приобретения, необходимые в хозяйстве. Большой и опустошенный Город медленно отходил назад...

Пыль и пепел пожарищ... И еще – плесень... Пепел, плесень и пыль. Все, что могло сгореть – выгорело, что могло гнить – догнивало. И все было засыпано пылью – серым снегом смерти... Заплесневелое пепелище – вот, пожалуй, было самым точным и самым правильным названием бывшего когда-то великолепным Города. Пепел, плесень и пыль. Пыль, плесень и пепел...

– Отец, посмотри! – вдруг заинтересованно воскликнул Сын.? Что это за желтая струя? Вон, – видишь? Какая яркая! Это – краска?

И он спрыгнул с повозки и, подбежав к яично-желтому ручейку, который сыпался из провала в бетонном ограждении, торопливо набил желтым порошком карманы куртки и холщевую торбу. Отец улыбнулся про себя и подумал: "Пусть развлекается! У него и без того слишком много забот и так мало игрушек!" Отец долго рассматривал добычу сына и внимательно изучал желтые крупинки, высыпав их на ладонь.

– Сера... – наконец, удивленно решил он. – Чистая кристаллическая сера! Опять отходы какого-то производства...

ЧЕРНИЛЬНЫЕ ОРЕШКИ

Мальчик вздрогнул: в ветвях Дуба Совета он заметил сильное шевеление! Он с разбега остановился. Да, точно! Где-то в глубине таинственной кроны раскачивались концы ветвей, слышалась возня и приглушенные голоса, как бы просеянные сквозь мельтешение листвы.

А ведь этот Дуб невольно старались обходить стороной и стар, и млад. На нем не было ни птичьих гнезд, ни уютных дупел... Разве что вороны отдыхали на этом мрачном дереве. А на мощной его ветви, горизонтально протянутой над землей, еще болтался обрывок веревки,

– напоминание о казни Кривонога...

– Эй! – с замиранием сердца негромко окликнул он того, кто скрывался в шелестящей листве. – Кто там?!

Снова закачались ветви, словно их специально кто-то дергал, и из листвы уставился на Мальчика двухголовый мутант – "Иван-да-Марья".

– Это мы, Илия... – разом сказали обе головы, одна – басом, а другая – пискляво.

– Что вы там делаете?! – оторопел Мальчик.

– А мы... – хохотнула да Марья, – орешки ищем.

– Ты что?! Разве на дубу растут орешки? – поразился Илия. – Вы так желуди называете, да? Свиные орехи?

И он засмеялся.

– Чернильные орешки... – прогудел Иван. – Нас отец Петр попросил...

– Ему, знаешь, самому по деревьям лазить неудобно... ?опять хихикнула да Марья. Он ведь уже старенький, наш Патер-Питер...

Двухголовый близнец (или близнецы?) спустился пониже и поудобнее устроился на ветке, выполняющей роль виселицы, весело болтая ногами.

– А нам он доверяет... – сообщил Иван.

– Да... Он считает нас... этим самым... ангелоподобным существом, – добавила да Марья, – поскольку мы – бесполое создание.

– Ага! Вот у птиц – по одной паре крыльев, хоть у петуха, хоть у гуся. А у серафимов по шесть!

– Значит, ваши ангелы и архангелы – тоже... мутанты?! ?даже вздрогнул от своей догадки Илия.

– Значит, выходит так... – соглашаясь, пробасил Иван. Потом Иван-да-Марья ловко спрыгнул (или, все же – спрыгнули?!) на землю.

– Слушайте, а зачем Патер-Питеру эти ваши орешки? – с любопытством спросил Илия, Сын Судьи.

– Да не орешки это, не орешки! – махнул рукой Иван и полез за пазуху. – Вот это что... На жесткой вырезной пластинке дубового листа, плотной и жилистой, уже тронутой осенней буроватостью, виднелся бугорок, круглый нарост, – словно бы под кожицу листа засунули горошину.

– Вот это и есть чернильный орешек. Только их надо много... – пояснила да Марья. Отец Петр что-то с ними делает: сушит и растворяет в какой-то особенной жидкости. И у него получаются... чернила!

– И ими он пишет свою Книгу! – сообщил Иван.

– Книгу?! – от удивления Мальчик раскрыл рот. – Настоящую... Книгу?!

– Ну да, настоящую. Макает перо в чернильницу и пишет. Букву за буквой. Так быстро! Ты ведь умеешь читать? – спросил Иван. – И нас он тоже научит!

– Потому что мы ему помогаем! – гордо, но все равно – очень тоненько пропищала да Марья...

– А что же он пишет... в свою Книгу?

– Разные события из нашей жизни! Вот он написал в свою Книгу о казни Кривонога! спокойно сказал Иван, дергая за обрывок веревки, свисающей с ветви.

– Зачем?!

– Наверно, чтобы после знали...

– Неужели же для того, чтобы попасть в Кииту, надо умереть? – грустно спросил Сын Судьи.

– Что ты! – оживленно прощебетала да Марья. – Совсем нет! Патер?Питер сказал нам, что он написал и про нас.

– Ага! Точно! – подтвердил Иван. – Прямо так и написал, что у нашей Мазер родился двухголовый ребенок.

– И еще он сказал: чудо господне... – добавила да Марья и поправила на своей голове вязаный хайратник: у нее почему-то мерзли уши, а вот у Ивана – нет...

– И вообще: одна голова хорошо, а две – лучше... – своим тоненьким голоском заключила она. – Ты согласен?

СЫН И ОТЕЦ

– Отец, а из чего делались Книги? – неожиданно спросил Сын, вываливая в корыто пойло для поросят.

– Точно не помню... – признался Отец. – Продукт переработки природного сырья. И еще... Страшно сказать – на книги изводили древесину! Книги стали никому не нужны, когда появились памятные кристаллы. Это было удобно, практично, и не занимало много места в жилищах. А последние известия и общепланетные новости доставлялись людям прямо на дом через специальные говорящие аппараты. Люди быстро разучились читать! И книги... Книги умерли, когда в сибирских лесах срубили последнее дерево...

– А у нас разве нет таких кристаллов? – озабоченно наморщил лоб Сын.

– Где-то завалялась горстка... – равнодушно ответил Отец. – Но их невозможно использовать...

– Почему? – удивился Сын. – Разве из них улетучилась... как ты это называешь? Память?

– Нет энергии для подключения читающих автоматов, и не из чего делать сами автоматы... – сухо объяснил Отец.

– Совсем... не из чего?

– Наша планета, породив человека, его же зубами изгрызла собственное нутро... У человечества, которое выжило в голодные послеатомные времена, больше нет айрона, нет плюмбума, нет угля, нет нефти... Ты помнишь, мы плавали с тобой в долбленке вниз по Реке далеко на Юг? Тебя поразили тогда гигантские развалины бетонной плотины поперек ее русла? Тогда ты подумал, что это – древний мост... А это были остатки гидростанции, грустно пояснил Отец. – Огромные машины в ее зале с бешеной скоростью крутила вода, стремясь вниз по трубам. Эти машины вырабатывали энергию, вернее – превращали один вид энергии в другой. Стремительное вращение стальных валов давало новый вид энергии электричество.

– А на что оно похоже... – это электричество?

– Ни на что, тебе известное... Электрический ток уходил по металлическим проводам на далекие расстояния, давал в человеческие жилища свет и тепло, двигал по рельсам железных дорог составы самоходных повозок, выплавлял из земной глины ал... – он запнулся... – да... алюминий для самолетов...

– Откуда ты все это знаешь? – недоверчиво спросил Сын Судьи.

– Я – один из немногих Хранителей Знаний... – ответил Отец. – Я читал драгоценные старые книги. Из уцелевших. Ведь сейчас очень мало людей умеют читать... В книгах тяжкий груз. Груз памяти о нашем человеческом уме и нашей человеческой глупости...

– Почему же сейчас мы не можем построить эту... – как ты ее назвал? – слабо улыбнулся Мальчик. – Гидростанцию? Хотя бы – маленькую?

– В недрах Земли не осталось необходимых первоэлементов... – объяснил Отец. – Все выгребли жадные предыдущие поколения. Нет железной руды для электромашин, нет купрума для проводов... Только в самых богатых домах земных правителей, охраняемых Стражами порядка, кое-где еще горит электрический свет... Последняя память об электрическом веке. Почти недоступная роскошь, – усмехнулся он. – Мы с тобой слишком увлеклись разговорами о прошлом. А сегодня надо приготовить свежего угля для фильтров...

– А что мы будем пить, Фазер, если... если кончится уголь для фильтров? – с затаенной тоской в голосе спросил Сын. – Умрем и мы, и наши животные? Ведь ты сам говорил, что вся наружная вода, которая не прошла через перегонку в Источнике Жизни – смертельный яд?!

– Почему же должен кончиться древесный уголь? – удивился Отец. – Ты постарайся понять разницу между каменным углем или нафтой, которые природа запасала впрок с доисторических времен совершенно случайно и нынешними деревьями. Уголь, купрум, айрон – это древние невозобновляемые запасы, а береза, ольха, сосна – вечно возобновляемые, живые, включенные в круговорот общей жизни. Пока растут они, – у нас с тобой будут колесо к повозке, и ложка к похлебке, и огонь в очаге, и уголь для фильтров! Ведь совершенно не обязательно жить среди грохочущей железом техники! Да, мы расстались с техникой, но мы еще не одичали... Пойдем, поможешь мне напоить овец! Они аккуратно перелили профильтрованную и очищенную воду из бако-накопителя в деревянные ведра и бросили туда по пригоршне соли.

– Ты представь себе, – по пути к овечьему закуту сказал Отец, – еще совсем недавно... Каких-нибудь пятьсот лет назад... в это, конечно, трудно поверить... Люди могли совершенно свободно купаться в реке!

– Купаться? – ошарашенно спросил Мальчик.

– Ну да, купаться – и плавать, сколько хочешь, и нырять, и брызгаться что есть силы... Умываться, фыркать и потом бегать голышом...

– И вода не разъедала кожу?! – недоверчиво спросил Сын. ?Не делала глаза невидящими?

Отец нес ведра в руках. Сын – на коромысле. Над овечьим загоном с гортанными криками кружилось воронье, зорко высматривая добычу.

– Неужели люди летали, как птицы? – подняв голову и замедлив шаг, почти про себя пробормотал Мальчик. – Как... серафимы?

– Нет... – Отец поставил ведра наземь и отер вспотевший лоб тыльной стороной ладони. – Люди строили летательные аппараты. Они назывались: самолеты. Внутри них помещались сотни людей! Да, да... Об этом написано в старинных книгах. Я даже видел их изображения... Они делались из легкого металла серебристого цвета...

– Се-ре-брис-то-го? – задумчиво повторил Сын, словно бы катая каждый слог на языке, как сладкую горошину. – Се-ре-брис-тый... Что это значит?

– Пожалуй, это похоже на иней... – попытался объяснить Отец. – Или нет... На блеск воды в лунном свете. Да... Лунная дорожка на Реке отливает в полнолуние серебристым цветом... Конечно, если в ней нет зеленых водорослей. И густой бурой тины... Мальчик вздохнул и снова поднял на плечо коромысло.

– А самолетов было много, сынок... – продолжил Отец, когда они возвращались. – И они умели перевозить не только людей и грузы на любые расстояния. Но они же могли еще сбрасывать на мирные города стальные цилиндры со смертью.

– С отравленной водой? – удивился Мальчик. – Нo ведь ее можно было не пить!

– Со взрывчатыми веществами страшной разрушительной силы. Стальная оболочка разлеталась на сотни осколков, эти осколки убивали людей, а силой взрыва разрушались стены зданий, они обваливались и погребали под собой все живое...

– Зачем?! – сдавленным голосом, с выступившими на глазах едкими слезами спросил Сын. – Зачем они это делали?!

– Не знаю... – покачал головой Отец, и это был не уход от ответа, а по-своему честный ответ. – Сколько бы я ни размышлял об этом, я не могу найти достаточно веских причин, чтобы понять необходимость массовых убийств. Войны... Целые страны воевали друг с другом! Сколько уходило на это сил и средств! Ведь так трудно сделать даже одну хорошую меткую стрелу... Цели тогдашних правителей нынче кажутся просто глупыми... Или преступными. Им нет никаких разумных оправданий!

– А может, одни страны хотели отнять у других хлеб и воду? – спросил Мальчик.

– Целые народы никогда не могут быть грабителями или убийцами! – сурово отрезал Отец. – К тому же – в любой стране была вода и рос хлеб... Убийцами и грабителями могут быть только те, кто отдают приказания об этом!

– И обо всем этом ты узнал из своих книг? – спросил Сын Судьи.

– И еще от своего Отца... Как и ты...

– А отец Петр пишет новую Книгу! – торжествующе выпалил Сын.

– Вот как? – прошептал Отец. – Я не знал...

– И я бы очень хотел попасть в его Книгу... – признался Мальчик.

– Зачем?!

– Чтобы люди, придущие после нас, знали... И оба надолго замолчали, смотря, как весело шевеля хвостиками и залезая копытцами в корыто с пойлом, чавкают поросята...

ЧЁРНЫЙ ПОРОШОК

Мальчику нравилось смотреть, как горит сера. Он насыпал желтых крупинок на щепку,

– и крупинки, плавясь, давали голубой, ярко окрашенный огонь... Но однажды, когда в хижине за ткацким станом работала Мать, четко и ритмично постукивая бердом, сильный порыв ветра забил дым очага из трубы обратно в жилище. Он оказался едким и вонючим, у Мальчика набежали на глаза слезы, запершило в горле, и он натужно закашлялся.

Мать рассердилась.

– Что за гадость ты подсыпал в очаг? – недовольно спросила она и сноровисто вытряхнула серу из куртки Сына и его торбы в глубокий короб, где скопилась мельчайшая угольная пыль и куда сметали куриный помет: куры бродили по хижине где хотели и исправно гадили на земляном полу. Позже, весной, пометом удобряли гряды с рассадой... Итак – случайно, из-за импульсивного движения рассерженной Матери сошлись в одном месте, – в строго определенной по трем пространственным осям точке Вселенной, – в навозном коробе, три материальных субстанции, три составных части... Чего?!

В весьма старинном рецепте сказано: "Взять 1 часть "живой" серы, 2 части древесного (липового или ивового, можно березового) угля и 6 частей селитры... Очень мелко истереть на мраморной доске и смешать..."

О, эта смесь уже давно и слишком хорошо была известна человечеству! Разумеется, все происшедшее было чистейшей случайностью. Почти что чистейшей. В данном случае из необходимых атрибутов стариннейшего рецепта отсутствовала только благородная доска! Мраморная, как вы изволили заметить... Но в бесконечном течении времени любая случайность (а случай – лишь фрагмент, осколок философского понятия "случайность"!) приобретает форму закономерности. Древние говорили: "Ветер обходит весь мир, и всякий раз возвращается на круги своя..."

И если в бесконечности находится место и для Бога, неудивительно, что при бесконечном переборе вариантов можно не раз наткнуться на одно и то же открытие. Для этого, кстати, совершенно не обязательно даже быть очень уж мыслящим существом... Вспомните малосимпатичное и дурнопахнущее гориллоподобное животное, которое, урча от голода и вожделения, первым схватило волосатой лапой крепкий сук, чтобы сбить с высокого дерева аппетитную, зрелую гроздь бананов... Впрочем, не исключено, что и фиников.