Текст книги "Настоящие люди"

Автор книги: Лев Власенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

            – Не послушаете меня, значит? – Омрын решил прервать неприятный разговор. – Как хотите. Я вас предупредил, но раз не желаете меня слушать, то и убеждать не стану. Сегодня же от вас уеду.

            – Зачем торопиться? – улыбнулся Милют. – Погости у нас, отдохни. Мы гостям всегда рады. А там, как знать, может, вместе с нами назад на север попадешь?

            Омрын нахмурился. Он догадался, что коряки могли затеять свой поход, но не предполагал, что их планы зайдут так далеко.

            – Снег начал таять, – напомнил кавралин. – На санях скоро не проехать будет. Застрянете по пути на север, будете для чавчу легкой добычей.

            – Мы – коряки, – гордо заметил старейшина. – Можем и без саней обойтись. Можем верхом на оленях ехать в любую погоду. Да и потом, говорил я с шаманом. Он сказал – будет снег.

            Омрын тоже слышал предсказание о скором похолодании от шамана Иныя. Когда кавралин решил отправиться в путешествие на юг, он заглянул в его ярангу крытую белыми шкурами. Старый шаман слег с какой-то хворью. Его лицо блестело от пота, губы дрожали и шевелились, постоянно повторяя: «быть буре, быть снегопаду. Самой большой буре быть».

            – Ничего у вас не выйдет, – резко сказал Омрын. – Дурная затея, Милют. Луораветлан вас побьют, если вы далеко на север заберетесь. Возле Улык все оленеводы пережидают жару у моря, чтобы мошкара их стада не донимала. Вы туда дойдете, и будут вас гнать на юг, пока таньгу снова за вас не заступятся.

            – Зря тебя из рода выгнали, – повторил Милют. – Был ты луораветлан, Омрын, луораветлан и умрешь. Ни таньгу, ни проклятья этого не изменят. Но я тебя убивать не стану. Останешься у нас, вместе с нами поедешь на север. Посмотришь, как воевать умеют коряки.

            ***

            Весна закончилась. Последний снег растаял. Серые, безжизненные зимой холмы неторопливо одевались в цветущую зелень. Земля укрывалась густой травой, россыпями ярких, пахучих цветов: желтых, голубых, алых и фиолетовых. Водная стихия все еще волновалась, но долгая затянувшаяся буря миновала, и лодки снова вышли в море. Для Элгара рыбачить или ставить капканы не было жизненной необходимостью: обильные запасы могли прокормить троих человек до самой осени. Юноша наслаждался редкими беззаботными днями. Луораветлан посчитали бы такое безделье грехом, но Элгару не было дела до чужого мнения. Сегодня он лежал в высокой зеленой траве и наблюдал, как Инира собирает цветы. У нее в руках был уже пышный букет, скрывающий лицо. По другую сторону моря тоже распустились первые цветы. Но не так много, и не такие яркие…

            – Зачем ты их срываешь? – в шутку спросил Элгар.

            – Хочу заплести себе в волосы, – ответила девушка.

            – Зачем?

            Инира задумалась.

            – Для красоты.

            Элгар хотел сказать, что она и так очень красива, но вовремя прикусил язык. После их злополучного похода за хворостом девушка оставила попытки убить его. Инира ничего не сказала, проснувшись на следующее утро после ночевки во временной яранге. Они вернулись к землянке в полном молчании, вместе зажарили и съели лахтака, а объедки отдали собакам. Такое расточительство вскружило обоим голову, в обычное время тушка должна была прокормить двоих человек не меньше недели. Элгар рассмеялся, обгладывая кость, и девушка последовала его примеру. Это был странный смех двух людей, переживших прошлой ночью встречу с обитателями другого мира. Элгар вспоминал песню кокатко и раздумывал над тем, какой глупостью для кэле представляются людские ссоры и войны. С того дня они больше не говорили о вожде инук.

            Элгар помнил о своем предсказании: вождь придет за своей сестрой. Теперь, когда буря закончилась, каждое утро на горизонте могли появиться каяки инук. Но невозможно было узнать, когда нагрянет беда, юноша лишь мог надеяться на то, что ветер и волны шепнут ему о незваных гостях. До тех пор жизнь шла своим чередом: в простых радостях и ежедневной работе.

            Юноша понимал, что их общение наносит смертельный удар и по его любви к одиночеству, и по всему старому укладу жизни. Еще недавно мысль о переменах ввергла бы его в глубокую печаль, а сейчас он был рад тому, что нет нужды в поездке по побережью и не нужно выходить в море на рыбалку. Когда море успокоилось, Инира первые дни часами просиживала на берегу, вглядываясь в горизонт. Но время шло, а вестей от ее народа не было. Хотя девушка хвасталась своей связью с братом-близнецом, она не могла знать, что он думает или переживает. Наверняка она могла сказать только то, что он жив и в безопасности.

            «Может быть, он бросил меня? – думала девушка. – Может быть, он думает, что я мертва?»

            Чтобы скоротать время, она решила узнать больше о чавчу. К своему удивлению Инира обнаружила, что обычаи и порядки этих людей почти не отличаются от образа жизни инук. Инира выросла на рассказах о том, что чавчу – это жестокие и глупые дикари, которые не могут сделать что-то самостоятельно, поэтому захватывают или выменивают все у своих соседей. Но у Элгара в землянке было много вещей, сделанных его руками, он охотился не хуже любого инуита, умел ловить рыбу, а в чтении следов и предсказании погоды превосходил всех, кого она знала.

            «Он не чавчу, – решила для себя пленница. – Он сам говорит, что не знает свою настоящую семью. Может быть он инуит, которого похитили в детстве?»

            Инира закончила собирать цветы, выбрала самые большие и сплела из них венок.

            – Скажи, красиво получилось? – поинтересовалась девушка.

            – Красиво, – согласился Элгар.

            Инира присела на корточки, широко развела руки и начала подпрыгивать, быстро переступать с ноги на ногу. Элгар недоуменно наблюдал за ее странными движениями, потом рассмеялся.

            – Что ты теперь делаешь? – спросил он.

            – Танцую.

            – Разве это танец?

            – Этот танец передается в моей семье много лет, – возмутилась Инира. На самом деле ее научила танцевать Ахна, у старухи не осталось в живых никого из своих детей, и она передала все свои знания близнецам. – Покажи, как танцуют чавчу.

            – Не хочу, – Элгар лениво потянулся. – Я только один танец знаю. Танец ворона. Нужно изображать ворона и говорить как он. Вот так: «ворон-ворон».

            Последние два слова он произнес хрипло, подражая карканью. Инира рассмеялась. Она перестала танцевать и присела на траву рядом с Элгаром.

            «Все-таки хорошо, что я не видела, как он убивает инук, – подумала Инира. – Иначе сидеть с ним рядом было бы совсем нестерпимо».

            Сейчас она уже не вспоминала о том, какой страх нагонял на нее молчаливый юноша в первые дни плена. Этот страх исчез, унесенный песней кокатко. В тот момент, в маленькой хрупкой яранге, прогибающейся под ветром, Инира взяла юношу за руку и почувствовала, что он такой же человек, как она. Может быть, из другого народа, но человек из плоти и крови. Страх ушел, осталась только неприязнь к чавчу и жуткие воспоминания о резне в Катаюк, когда старый великан на ее глазах убил Анурята и многих других ее знакомых. К счастью, старый убийца уехал, и, судя по всему, не спешил возвращаться. Снег растаял, а значит, ему придется или ждать холодов, или путешествовать пешком, что займет вдвое больше времени.

            – Куда уехал твой отец? – снова спросила девушка.

            – Не знаю, – честно признался Элгар.

            Отсутствие Умки его не беспокоило. Старик и раньше уезжал в долгие странствия по одному ему известным делам. К тому же вместе с ним исчезли все тревожные мысли. Не нужно было думать про месть инук, коварство Омрына, судьбу Улык и про войну чавчу с коряками. Можно было просто жить сегодняшним днем и наслаждаться началом лета. Элгар запутался и сам не понимал, хочет он возвращения Умки или нет. Он любил старика, но не хотел, чтобы спокойная жизнь вместе с Инирой закончилась.

            Юноша приподнялся на локте и сказал:

            – Если он не придет, ты можешь остаться…

            – Остаться? – не поняла Инира и переспросила. – Остаться здесь? С тобой?

            Юноша молча кивнул. Лицо Иниры изменилось, ей тут же живо вспомнился кошмар, в котором Элгар преследовал ее на запряженной скелетами упряжке.

            – Для чего? Для чего остаться?! – с горечью спросила Инира. – Жить, как зверь? Скитаться с тобой, как бездомный дух? Да что вы знаете о людях…

            Она яростно потерла покрасневшие глаза.

            – Луораветлан, как же. Никакие вы не луораветлан. Безродные бродяги. Ты хочешь, чтобы я такой же стала? У меня есть семья, у меня есть брат, будут муж и дети. А ты хочешь…

            – Ничего я не хочу, – прервал ее Элгар.

            Юноша не стал спорить с Инирой. Он поднялся и вернулся к землянке. Инира сорвала с головы венок, ее душили слезы. Самым обидным было то, что она даже задумалась над предложением Элгара. Остаться здесь, бросить свой народ… Ради чего? Инира пошла следом за юношей и нашла его возле валкарана. Элгар сидел на том самом плоском камне, где Инира не так давно кромсала лахтака. Он чертил на земле какие-то рисунки длинной палкой. Инуитка поняла, что ее резкие слова сильно обидели Элгара.

            – Я тоже не знаю своего отца, – сказала Инира, – в нашем селении все уверены, что моей матерью завладел тунерак, злой дух.

            – Женщина может сойтись с кэля?

            Инира глубоко вздохнула. Когда-то длинным зимним вечером, чтобы скоротать время до возвращения ушедших охотиться мужчин, она стала расспрашивать Ахну о своих родителях. Старуха, как и другие жители Катаюк, не любила вспоминать обстоятельства рождения близнецов. С большим трудом Инира упросила приемную мать поделиться воспоминаниями.

            – Ты, конечно, ничего не знаешь о народе инук и наших богах. Хочешь, я расскажу тебе сказку про Седну?

            – Да, хочу.

            – Только я плохо рассказываю, – Инира покраснела. – Так вот, давным-давно в далеких краях жила девушка, которую звали Седна. Она была трудолюбива, и у нее было много женихов, но она всех прогоняла. Пока из южных краев не пришел незнакомец. Он был высоким и сильным. Отец Седны хотел прогнать незнакомца и говорил: «Это же не инук. Это собачий сын!». А чтобы Седна не сбежала с ним, строгий отец заключил ее в пещеру и завалил вход камнями. Но южанин смог вызволить девушку через отверстие в каменном своде. Оказалось, что он оборотень и может превращаться в огромного ворона. Оборотень и Седна сбежали на далекий зеленый остров, где жили мирно и счастливо. Но ее отец не успокоился, он отыскал дом Седны, убил ее мужа, силой посадил дочь в свой каяк. Родичи оборотня-ворона погнались за убийцей. Чтобы облегчить каяк и спастись от погони, жестокий отец выбросил дочь в море. Она уцепилась за борт каяка, и тогда отец ножом отрезал ей пальцы. Так Седна утонула, опустилась на морское дно и стала богиней, Матерью Моря.

            Инира глубоко вздохнула.

            – Я плохо рассказала.

            – Говорят, хорошими сказочниками только возраст делает, – успокоил Элгар.

            История Седны ему понравилась. Он чувствовал, что за бесхитростной легендой о мстительном отце и дочке, нарушившей запреты, скрывается что-то большее. В сказке о появлении народа таньгу женщина тоже нарушила табу: сошлась с собаками и стала воспитывать их как своих детей. Но почему именно Седна стала Морской Матерью?..

            – Если хочешь, я тебе расскажу что-то из наших сказаний, – предложил юноша, – А потом ты мне еще.

            Девушка с радостью согласилась. Она очень хотела рассказать Элгару про свою мать, но понимала что еще не время. К тому же услышанная от Ахны история была очень долгой и грустной.

            ***

            Лето еще толком не началось, а природа приготовила людям новый сюрприз. Сильно похолодало, тучи затянули небосвод, и в насмешку над недавним теплом пошел снег. Крупные хлопья опускались сплошной белой стеной или разлетались конусами вихрей, встревоженные ветром. Мороз был недостаточно крепким, чтобы облачить море в лед, но снег не таял и слой за слоем укрывал землю, убивая цветы. Овраги и лощины замело, деревья прогибались под тяжестью налипшего на ветки снега, их нежные зеленые листья покрывал блестящий тонкий лед. Люди спокойно отнеслись к перемене погоды. Теплая весна была на севере редкостью, а летом нередко случались похолодания и снегопады.

            Вместе со снегом вернулся Умка. Он остановил и разгрузил нарты, а потом прошел в землянку, не обратив на воспитанника и пленницу никакого внимания. Помрачневшая Инира проводила его взглядом и решила, что ни за что не станет спать в одном жилище с этим убийцей. Элгар тоже не беспокоил старика, он знал, что после долгой дороги тот хочет отдохнуть.

            Вечером Умка вышел из валкарана и пригласил воспитанника пройтись по побережью. Старик шел медленно, его дыхание было прерывистым и тяжелым. Он еще не успел восстановить силы после долгого путешествия.

            – Где ты был? – Элгар не выдержал долгого молчания.

            – Я тебе когда-нибудь рассказывал, почему стал путешественником? – Умка ответил вопросом на вопрос.

            – Я не помню.

            Старик вздохнул и прикрыл глаза.

            – Давным-давно, мать Омрына рассказала нам одну историю. Я тогда был не старше тебя, а Омрын совсем младенцем. Она сказала, что далеко на востоке есть зеленый остров, вечно покрытый пышной травой. Сам остров ровный, как море, и снега там не бывает никогда. Я хотел своими глазами увидеть такое чудо, поэтому и отправился в путешествия.

            – Ты видел этот остров?

            – Нет. Чтобы попасть туда нужно идти на восток, через пролив и по землям сыроедов. И еще дальше на восток, туда, где живут и вовсе нам неизвестные племена. Дойти до еще одного берега и переплыть еще одно море, вдвое больше того, что разделяет наши берега. В молодости я не смог туда добраться, и теперь уже точно не смогу.

            Умка замолчал. Элгар решился задать давно мучавший его вопрос и сказал:

            – Умка?..

            Старик пристально посмотрел на юношу. Элгар редко звал великана по имени.

            —Как случилось, что ты воспитал меня? – спросил Элгар.

            – Раньше, ты меня об этом не спрашивал.

            Элгар задумался, подыскивая нужные слова.

            – Ты говоришь, что стар и что устал. Если следующей зимой тебя не станет, как я узнаю?

            Великан кивнул, удовлетворенный его доводами.

            – Когда моя Весна умерла… – он тяжело вздохнул. – Все говорили: забудь. Было много других красивых и здоровых женщин, я мог бы взять любую. Но меня, знаешь ли, назвали медведем не поэтому…

            Он хлопнул себя по широкой груди.

            – Назвали меня при рождении, а родился я маленьким, как все. Медведи не ищут себе других жен, кроме первой. Я тоже не искал. Потому взял нарты и уехал в метель. Все думали, что я собираюсь уйти на лед… наверное, я тоже так думал. Метель была сильной, и выл ветер. Но даже сквозь этот шум я услышал плач ребенка. Я нашел тебя в сугробе, завернутого в оленьи шкуры.

            – Как ты узнал, что я человек?

            – Ты вырос настоящим человеком, – Умка с любовью посмотрел на воспитанника. – Какие еще нужны старику доказательства?

            Элгар ничего не сказал.

            – Я был в Улык, – продолжил старик. – Оленеводы после большого сбора тоже туда отправились, так что месть сыроедов никому не угрожает, зря ты волновался. Все там пробудут до зимы, когда начнется поход на коряков. Омрын уехал на юг, чтобы обманом выманить у тех оружие и брони.

            – Что слышно про инук?

            – Инук? – усмехнулся Умка. – Ты знаешь, что значит «инуит»?

            – Так называют себя инук, сыроеды.

            Умка рассмеялся.

            – Инуит – значит «настоящий человек».

            Юноша вздрогнул. Настоящими людьми звали себя чавчу и моряне. Луораветлан. «Только мы, – говорили они, – истинные люди, все остальное звери, двуногие звери».

            За время, проведенное вместе с Инирой, Элгар понял, что такая уверенность была ошибкой. Инира не была двуногим зверем. Она была человеком: иногда веселая, иногда грустная, полная страданий и переживаний, ничуть не похожая на собак или оленей. Он помнил, как она неуклюже разделывала лахтака, как испугалась, впервые в жизни увидев живое дерево, как порывалась спасти кокатко и как удивилась, узнав о том, что Элгар избегает насилия. Когда они возвращались, нагрузив нарты хворостом, то возле рощи нечаянно спугнули олененка. Он отбился от стада и был болен, но, даже прихрамывая, бежал очень быстро.

            – Стреляй. Стреляй! – закричала девушка.

            Элгар нехотя вытащил лук, натянул и спустил тетиву. Стрела упала совсем рядом с олененком, и он успел скрыться на противоположном берегу речушки.

            – Ты промахнулся нарочно! – крикнула Инира.

            – Неправда.

            – Правда. Я видела, как ты стрелять умеешь. Зачем ты промахнулся?

            Он мог напомнить, что сама идея убить олененка была нелепой: у них дома лежал в мясной яме свежий лахтак, а в кладовой землянки было достаточно сушеной рыбы. Но вместо этого Элгар неожиданно признался:

            «Я не хочу видеть кровь».

            – Теперь ты знаешь, – голос старика вернул его к действительности. – Все народы, и мы, и сыроеды, и коряки, и юкагиры, и таньгу – все считают только себя настоящими людьми.

            – Кто из нас прав?

            – Откуда мне знать? – хохотнул старик. – Может, правы все. Может, все ошибаются. Важно не это. Важно то, что я был в Улык и говорил о тебе с шаманом.

            – Что ему от меня надо? – спросил Элгар. – При нашей первой встрече он испугался…

            – Иный очень стар и болен, – прервал Умка. – Говорят, шаман не может умереть, не оставив преемника.

            – Если он так любит жизнь, зачем умирать? – Элгар вспомнил молодых жен шамана и его жилье, заваленное подношениями и сокровищами, и жадность, с которой дряхлый старичок принял дурную воду.

            – Это не ему решать. Иный подчинил себе могучих кэле, но и сам отчасти пребывает в их власти. Духи приказывают Иныю умереть, и он поневоле ищет себе замену.

            – Значит, я нужен ему…

            – Я всегда знал, что ты однажды станешь шаманом, – сказал Умка.

            Элгар остановился. Стать шаманом? Он подумал о судьбе, которая ждала его, пожелай он прибыть по зову Иныя и перенять его секреты. Быть шаманом означало сытую и долгую жизнь, всеобщее уважение и почет. Шаманов сторонились, но им оказывали всяческие почести. Юноша попытался представить себя на месте Иныя, в окружении молодых красавиц и бесчисленных подарков. Он попытался вообразить, как на благо людям станет предсказывать погоду и отправлять прошения богам.

            Ничего.

            Эти образы не вызывали в Элгаре никакого отклика. Чужая жизнь, чужие желания, чужие мечты. Он и сам был чужаком. Его подобрал и воспитал человек, но Элгар не чувствовал себя причастным к миру луораветлан.

            – Я не стану говорить с ним, – сказал Элгар.

            Умка удивился, посмотрел на воспитанника пристально и недоверчиво.

            – Почему?

            – Я не гожусь в шаманы.

            – Быть шаманом – это не мастерить сани или сеть забрасывать, – пробурчал старик. – Здесь не нужно хотеть или уметь…

            Элгар не хотел спорить.

            – Из-за женщины, так? – догадался Умка. – Из-за сыроедки.

            – Ты никогда не чтил богов, – напомнил Элгар. – Не соблюдал

            – Я – другое дело! – вспылил старик. – Нашел пример: несчастного Умку, больше не Умку-бродягу и уже не Умку-богатыря. Очнись, глупец. Ты хочешь себе такую судьбу?

            – Я не стану шаманом, – повторил юноша и направился к валкарану.

            – Стой! – крикнул ему вслед старик. – Остановись!

            Элгар не хотел оставаться рядом со стариком, потому что боялся, что поддастся на его уговоры и отправится в Улык. Он вернулся к землянке и стал быстро снаряжать нарты. Инира стояла рядом и наблюдала за его приготовлениями.

            – Я не могу остаться с тобой, – тихо сказала она, – но ты можешь…

            «Что может? – оборвала себя девушка. – Хочешь, чтобы он вместе с тобой сбежал к инуитам? Скажешь своему брату, что нашла для себя подходящего мужа? Выкормыша чавчу, вдобавок безумного?»

            Элгар молча сел на нарты и ударил собак кнутом. Упряжка понеслась на юг, в тундру.

            ***

            Как только буря прекратилась, инук тотчас снарядили для дальнего плавания легкие каяки. Амарок не стал дожидаться решения старейшин и отправился в поход только со своей дружиной. Шесть человек легко уместились в трех каяках. Не останавливаясь на островах для отдыха, они пересекли пролив и высадились на земле чавчу южнее мыса Пок’ыткын, чтобы не наткнуться на врагов. Молодой вождь надеялся, что остальные прервут бесплодные обсуждения и последуют за ним, чтобы не прослыть трусами.

            Неделю они прождали на берегу, прежде чем убедились в своей ошибке. Никто не торопился догонять храбрецов, море оставалось спокойным и безмятежным, ни одна лодка не пересекла его следом за тремя каяками дружины Амарока.

            Молодой вождь был вне себя от ярости. По его самолюбию был нанесен еще один удар. Вшестером инук не могли нанести Улык серьезный урон. Им даже пришлось дважды постыдно прятаться, когда мимо проходили оленеводы. Амарок знал, что чавчу приведут к побережью свои неисчислимые стада. Летом появлялись целые тучи мошкары, которая мучила оленей и заставляла их искать спасения у воды. Нужно было действовать или возвращаться в Катаюк. Вождь разослал троих разведчиков и решил дождаться от них вестей.

            Первым вернулся с запада Хромой Оки.

            «Все вокруг покрыто оленьими следами, – сказал он, – чавчу не стали расходиться после сбора, большинство осталось вблизи Улык».

            Амарок разразился проклятиями. Худших новостей нельзя было и представить. Вшестером инук не могли справиться даже с жителями Улык, а по сравнению с кочующими ордами оленеводов они и вовсе были не более чем жалкими букашками.

            На следующий день явился с севера Нагуя.

            – Я видел, где чавчу держали совет, – сказал он. – Это маленькое стойбище Вэлвыхты. Теперь вокруг него настоящее запустенье, огромные стада съели весь мох и разогнали дичь. В стойбище много кругов на земле, оставшихся от чужих яранг. Есть остов огромного шатра, в котором держали совет их старейшины и вожди.

            Он пустился в подробный рассказ о том, как под видом гостя проник в стойбище. Пешие охотники на побережье не были редкостью. Сеть, снасти, и богатый улов, с которым явился Нагуя, ввели чавчу в заблуждение и расположили к разговорам. Амарок поблагодарил отважного разведчика и обещал ему большую долю в добыче. Прошло еще два дня, но посланный на юг юноша по имени Имагми так и не возвращался. На всякий случай инук решили перенести лагерь, но тут стоящий в дозоре Оки заметил в тундре приближающуюся к ним черную точку.

            Имагми был измучен долгой дорогой и сильно проголодался. Наевшись сушеной и сырой рыбы, он тут же спросил:

            – Амарок, а чавчу верхом на оленях ездят?

            – Не знаю, – признался вождь. – Где ты такое видел?

            – С юга идет большая армия, – сказал юнец. – Впереди разъезды всадников на оленях.

            Верховые для инук не были диковинкой. Все слышали про южных соседей, которые приручили и оседлали лошадей.

            – Слышал, о чем они между собой говорят? – заинтересовался Амарок.

            – Слышал, но ничего не понял, – признался Имагми. – Они не на языке чавчу говорят.

            Амарок задумался, взвешивая возможные риски.

            – Когда они будут здесь? – спросил он.

            – Завтра, – прогудел Имагми. – Может, послезавтра.

            – Посмотрим на их ездовых оленей, – решился Амарок.

            Молодой разведчик не обманул. Вскоре они сами увидели всадников. Они управляли животными с помощью длинных поводьев. У большинства оленей были удалены рога, но животное предводителя было увенчано настоящей костяной короной. Восседающий на олене-вожаке человек был старым, но еще крепким. У него были длинные ноги, почти достающие земли, суровое обветренное лицо и проницательные глаза под кустистыми бровями. Одной рукой мужчина ловко правил оленем, в другой держал раскуренную трубку с длинным мундштуком. Следом за всадниками двигалось большое войско, мужчины шли пешком или ехали на легких складных нартах. Удивительно, но среди массы людей почти не было женщин и детей, которых кочевники всегда возили с собой. Рассматривая войско с вершины сопки, Амарок обнаружил среди незнакомцев Омрына. Кавралин не походил на пленника, он ехал на своих быстроходных санях, правда, запряженных всего двумя оленями.

            – Если с ними коротышка, значит это чавчу? – предположил Оки.

            – Нет, – вождь инук покачал головой. – Этот человек безродный. Его можно встретить повсюду.

            Вереница из десятков людей, извивающаяся по тундре черной змеей, приблизилась к сопке, за которой укрылись инук. Амарок понял, что пришло время принимать решение. Он мог пропустить этих незнакомых пришельцев, как пропустил стада оленеводов, или выйти к ним и вступить в переговоры.

            «Это могут быть союзники чавчу, – подумал инуит. – Союзники, которые присоединятся к ним, чтобы высадиться на наш берег. Или это могут быть враги чавчу, а значит, мои возможные союзники».

            Амарок решился и поднялся в полный рост. Его тотчас заметили, закричали что-то на незнакомом языке. Молодой вождь поднял руки, показывая, что безоружен. Сопровождаемый своей небольшой дружиной, он спустился к остановившемуся войску. Предводитель инородцев, верхом на олене выехал вперед. Он смерил юношу и его спутников проницательным, умным взглядом и что-то спросил. Амарок не понял ни слова, хотя манера речи показалась ему знакомой.

            – Я тебя не понимаю, – отчетливо сказал Амарок.

            Предводитель пришельцев что-то прокричал, и его люди вывели из толпы коротышку Омрына.

            – Кто это такие? – спросил он у кавралина. Амарок не ошибся, странные ездоки на оленях знали язык чавчу.

            – Друзья оленеводов из Улык, – буркнул Омрын, – скорее всего, разведчики.

            – Эта собака лжет, – сказал Амарок на языке луораветлан.

            Наездник расхохотался и приложился к трубке.

            – Я и Омрын играем в игру, – сказал чужеземный вождь, выдыхая облачка дыма, – он то врет, то говорит правду, то опять врет. А я должен угадывать. Пока я ни разу не ошибся. Меня зовут Милют, я старейшина народа коряков. Мы враги луораветлан. А вы кто такие?

            – Меня зовут Амарок, – ответил Амарок, – Мы родом с другого берега.

            Наездник задумался, как будто не сразу понял, о каких берегах идет речь.

            – Вы друзья чавчу?

            – Эти безродные псы сожгли наш дом, мы пришли им мстить, – честно признал Амарок.

            – Вшестером? – удивился старейшина. – Вы или герои, или безумцы.

            Амарок почувствовал радость и облегчение, а ведь только что он сомневался в правильности своего решения.

            – Я и мои люди вам поможем воевать с чавчу, – предложил он.

            – Что посоветуешь, Омрын? – ухмыльнулся Милют.

            Кавралин выругался, развернулся и направился к своим саням.

            ***

            Умка спал беспокойно. Он стонал, ворочался и так метался, что сбросил с себя одеяло. Во сне он снова был молод и красив. Веселый юноша в стоптанных торбаса, счастливый и влюбленный. Его молодое лицо еще не обезобразили шрамы.

            Он побывал в дальних краях и видел много чудес. Но счастье ждало на родине. Однажды вернувшись в дом, из которого он когда-то мечтал вырваться, Умка обнаружил, что больше не хочет уходить.

            Он был готов провести остаток жизни у домашнего очага с любимой женщиной, но судьба распорядилась по-своему.

            От счастливых дней своей первой и единственной любви Умка мгновенно перенесся на красный лед. Кровь из рассеченного лба заливала глаза. В ушах звенел смех таньгу и крики его умирающей Весны.

            – А спорим – доползет! – пролаял таньгу, давясь хохотом.

            – Нет, не доползет, – отозвался его товарищ.

            – А спорим!

            Умка хотел повернуться и сказать, что уж он-то непременно доползет. Но сдержался. Он медленно и осторожно полз, чувствуя, как опасно скрипит под ним тонкий лед. Он должен был добраться до проруби, в которой только что исчезла девичья рука. Когда Умка начал шарить руками в черной воде, ему даже показалось, что он дотронулся до нее. Только на краткий миг. Он был готов нырнуть следом. К нему подбежал худощавый коротышка, уставился на побелевшее лицо Умки большими раскосыми глазами.

            – Брат, – он схватил Умку за плечо. – Ты должен помочь мне! Моя невеста осталась в поваленной яранге. Сейчас на нее перекинется огонь. Может, она еще жива. Может, они все еще живы!

            – Уходи! – крикнул Умка.

            – Ты обезумел? Ты помнишь Этенев, мою невесту? Помнишь меня? Я Омрын, твой брат, Омрын!

            Умка не слушал, он хотел, чтобы весь мир страдал вместе с ним.

            – Никто кроме тебя мне не поможет! – взмолился Омрын.

            – Ты сам навлек на нас беду, – прорычал Умка. – Ты во всем виноват.

            Лицо Омрына исказилось от ненависти. Он выпустил руку брата, и побежал обратно к горящей яранге. Умка устало вздохнул. Мокрые руки задубели на ветру, но он не спешил обогреть их. Безразличный ко всему, он наблюдал за тем, как поднимаются к серому небу столбы дыма.

            Старик хотел проснуться, но мучительный кошмар держал крепко. Инира разглядывала спящего великана. Силач был совершенно беззащитен. Сначала она подумала, что Умка притворялся, но сколько девушка ни ходила вокруг спящего мужчины – тот не подавал виду, что чувствует ее присутствие. Наконец Инира решилась. Она двумя руками подняла большой котел и занесла его над головой старика. В этот момент Умка приоткрыл глаза и зевнул:

            – Хочешь убить меня? – спросил он.