Текст книги "Настоящие люди"

Автор книги: Лев Власенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

            – Ни капли больше. – Предупредил он.

            Элгар затряс головой и кивнул.

            – Кого ты хочешь таким ядом одарить? – спросил он.

            – Я давно обнаружил, что дурная вода полезна во время торга или переговоров, – Умка лукаво улыбнулся. – Тот, кто слишком много выпьет, совершает странные поступки. Главное не перепоить ею человека, иначе на следующее утро он не вспомнит, что обещал и станет все отрицать. Запомни мои слова – это знание может тебе пригодиться.

            Пока Умка крепил сундук с подарками на нартах, Элгар закрывал шкурами валкаран. Крыша землянки была настолько прочной, что могла выдержать глубокий слой снега, а дымоход и все щели были надежно заделаны дымлиной и шкурами, чтобы не пропускать сырость. Вернувшись из путешествия сложнее всего было найти валкаран на однообразном заснеженном побережье, но весна была близко, и к их возвращению снег мог уже растаять, к тому же, Умка и Элгар хорошо знали эти земли и все немногочисленные здешние приметы.

            Когда приготовления были закончены, спутники заняли свои места на нартах, и Умка стегнул собак. Упряжка, заливаясь лаем, двинулась на запад.

            ***

            К полудню следующего дня они прибыли в стойбище оленеводов, где проходил большой сбор. Временная стоянка съехавшихся гостей раскинулась вокруг селения под названием Вэлвыхты. Обычно это поселение насчитывало не больше семи яранг, в которых ютилось несколько бедных семей. Сейчас постоянные жилища коренных жителей были едва заметны в растянувшемся по тундре постоянно шевелящемся черном многопалом чудище. Эти яранги образовали центр временной стоянки, а вокруг них, постоянно прибывая, разбивали шатры пришедшие охотники и оленеводы.

            Стойбище приходилось растягивать, чтобы собаки не загрызли ездовых оленей, чтобы разместить чавчу рядом с чавчу, морянина рядом с морянином, и кавралинов везде, где их ждала выгода. Все это шумело, кричало, стонало гортанным пением и собачьим лаем, и проедало за день больше, чем одна семья съедала за год.

            Чавчу кочевали со всем своим имуществом, семьями и огромными стадами оленей. Сейчас животных не было видно – пастухи увели встревоженную и непредсказуемую массу подальше от жилья – но вытоптанная земля, разрытый снег и опустошенные моховища напоминали о близости стад.

            Возле наскоро возведенных палаток и яранг громоздились сложенные друг на друга десятки нарт и саней. Новоприбывших встречал дружный лай. Собаки были всюду: дрались, играли, прогуливались вокруг костров, где их хозяева готовили еду.

            По упряжкам и жилищам Элгар насчитал, что в лагере собралось не меньше сотни человек. Столько людей одновременно он прежде никогда не видел. Неподалеку от яранг, на участке очищенной от снега и выровненной земли группа мужчин играла в мяч. Сшитый из лоскутов кожи комок подскакивал в воздух под возбужденные возгласы игроков. На другом конце стоянки проводили воинские состязания. Лучники расстреливали тупыми стрелами человека, одетого в панцирь с крыльями. Тот ловко принимал и отражал ими летящие в голову стрелы. Элгар смотрел на него с восхищением. Не было недостатка и в желающих померяться силой на копьях. Гости, не принимающие участия в соревнованиях, собирались возле костров, чтобы поделиться новостями, некоторые танцевали, другие играли на варганах, извлекая из них протяжные и жалобные звуки.

            Умка и Элгар спешились и, ведя собак, прошествовали сквозь шумное кольцо временных жилищ к главной яранге, установленной в центре поселения. Ее исполинский каркас, обтянутый упругими кожаными стенами, высотой превосходил взрослого человека. Павильон был наполовину врыт в землю, и по краям укреплен камнями. Из большого отверстия в крыше валил темный дым. Южан, живущих близ Анадырского острога, таким шатром было не удивить, но Элгар в жизни не видел ничего более величественного.

            Пригнувшись и отбросив занавес в сторону, Умка вошел в исполинскую ярангу. Элгар, чуть помедлив, последовал за ним. Внутри было темно, душно и жарко, слышались приглушенные голоса. Судя по всему, старейшины уже собрались и держали совет о том, как им ответить на угрозу, исходящую от нового врага. Умка без колебаний скинул кухлянку, обнажив могучий торс, покрытый старыми шрамами. Следом в общую кучу полетела глухая камлейка Элгара.

            Все присутствующие старейшины и уважаемые воины сдержанно приветствовали Умку и косо смотрели на его молодого спутника, но прогнать Элгара никто не решился. Он сел немного поодаль от огня, возле стены павильона, и внимательно следил за собранием.

            Неловкое молчание, наступившее после прихода Умки, нарушил лидер оленеводов-чавчу – высокий, худощавый Арепу. Он был среднего возраста, с лицом, покрытым шрамами, морщинами и пятнами от перенесенных болезней.

            – Что, Умка… – хрипло проговорил вождь, расправив худые, но при этом широкие плечи. – Погнали тебя сыроеды?

            – Погнали, – старый медведь склонил голову.

            Элгар искал в его голосе и взгляде следы сдерживаемой ярости, но находил только усталость.

            – Омрын говорит, появился у них молодой предводитель. Злой и свирепый, как бешеная собака.

            Низкорослый кавралин утвердительно кивнул.

            – Я говорил с Оки и Анурятом, – проговорил Умка. – Они сказали, никто побить его не сможет. Верю им.

            – Вот как… – протянул Арепу.

            Некоторое время он задумчиво смотрел на огонь, но Элгар сразу почувствовал: решение было принято задолго до того, как они вошли в павильон.

            – Сейчас воевать против них не можем, – отрезал оленевод. – Лед подтаял – на санях и нартах не проехать, лодки тоже до лета не пройдут, все море в льдинах. Мы уже решили…

            Старый медведь громко, скрипуче расхохотался. Элгар вздрогнул. Он еще не слышал, чтобы его воспитатель так неприятно и зло смеялся.

            – Послушай себя, Арепу, – утирая выступившие от смеха слезы, продолжил Умка. – Ты кого сейчас обмануть хочешь?

            Предводитель оленеводов подобрался и недобро нахмурился.

            – «Сейчас сражаться не можем», – Умка глумливо перекривил его слова. – Скажи, зачем ты тогда явился на большой сбор и своих людей привел? Не много ли чести, чтобы отказать в помощи одному старику?..

            – Я не лгу! – возмущенно воскликнул вождь.

            – Верно, не лжешь, – согласился старик. – Вы собираетесь воевать не против сыроедов…

            В шатре повисла гнетущая тишина. Все взоры устремились на Омрына.

            – Я ничего не говорил, – быстро сказал торговец. – Он сам догадался.

            Умка кивнул.

            – Только сыроедов бить сейчас надо! Их вождь знал, что напасть в ответ на них не сможем, оттого и храбрился. Знает, что сильнее всегда тот, кому нельзя отомстить. Если разнесется слух, что он нас пугнул – к лету еще сто человек к нему примкнут. Нового Якунина хотите?

            Сидящие в яранге мужчины громко захохотали.

            – Якунин! – насмешливо сказал Арепу. – Якунин в железе ходил, из большой пушки стрелял. Где уж ему до Якунина?!

            – Верно, в железе ходил, – спокойно сказал Умка, глядя на развеселившихся мужчин. Своими грубыми, громадными пальцами он прикоснулся к висящему в ухе кольцу.

            Смех и возгласы мужчин оборвались. Умка продолжил:

            – Вот только убили его копьем и стрелами – и не спасли его железо или пушка. А храбрился он оттого, что по одному его слову сотня таньгу и тысяча коряков приходила!

            – Все равно нельзя сравнивать, – запротестовал оленевод. – Рыргин, ты что скажешь?

            Вождь селения Улык неприязненно посмотрел на Умку.

            – Мы могли драться против инук, – быстро заговорил он. – Это Умка отказался биться с их вождем. Его трусость во всем виновата.

            Старик не пошевелился, он вообще не смотрел в сторону Рыргина.

            – Омрын, что ты скажешь? – продолжил расспросы Арепу.

            – Меня с самого начала не слушали, – поджал губы коротышка. – Если бы все сделали, как я предлагал, обмана бы не случилось. Нужно было встречаться на нашем берегу, не нужно было полагаться на Умку. Я бы сам поговорил с инук, только не с их молодым вождем, а с рассудительными старейшинами…

            – Они бы голову твою на палку насадили, – тихо сказал старый медведь.

            – Может, и насадили бы, – кавралин не растерялся. – Но скорее бы меня убили, чем провели.

            – Хватит себя хвалить, – прервал его Арепу. – Что скажешь про их вождя?

            – Умка прав. Мальчишка храбрый и сильный, под его руку люди охотно пойдут. На Имегелине против нас вдвое больше их было, к лету втрое большее число соберут. Вы готовите поход на юг, это так. Только оружие где будете брать?

            – Ты сказал, что договоришься с коряками, – напомнил чавчу.

            – Договорюсь, – кивнул Омрын. – В этом году будет вам чем воевать. А в следующем? А через два года? Через десять?

            Арепу крепко задумался. Как и большинство луораветлан он привык жить сегодняшним днем и не загадывать дольше, чем в кладовой оставалось запасов. Но перспектива оставить детям незавершенные войны и опасных врагов пугала. Арепу был слишком молод, чтобы участвовать в войне против Якунина и его сильно смущало это обстоятельство. Умку и других стариков навсегда запомнят как героев, защитивших свой народ от страшного врага. А как запомнят Арепу и его сверстников?..

            – Что предлагаешь, Умка? – осторожно спросил помрачневший вождь.

            – Пойдем на байдарах ночью, – ухмылка старого медведя была зловещей. – Утром нападем, вырежем, кого сможем – и сразу назад.

            Оленеводы заворчали. Никто не желал посылать людей на гибель среди льдин. Приморские жители тоже остались недовольны решением Умки. Идти в поход нужно было на больших рыболовецких байдарах. Что делать, если те не вернутся? На чем выходить в море, чтобы забрасывать сети и охотиться на кита?

            – Много людей нужно не будет, – уточнил Умка. – Три десятка, самое большее.

            Еще несколько часов они спорили, ругались, обсуждали каждую мелочь. Дважды оленеводы порывались схватиться за ножи, но успокаивались, стоило им встретиться взглядом с Умкой. Многих, впрочем, останавливал не свирепый голос и тяжелый взгляд старика, а вид спокойно застывшего в углу полога Элгара. Воспитанник медведя не проронил за время спора ни слова, лишь отблески пламени плясали на худощавом, мускулистом теле, будто выточенном из моржовой кости.

            ***

            ...Когда обсуждение подошло к концу и участники переговоров покинули большую ярангу – уже стемнело. Элгар вдохнул свежий, морозный ночной воздух и посмотрел вверх. Небесный огонь отгорел, и вновь лишь россыпь звезд и серебряный диск луны освещали укрытую блестящим снегом тундру. Белая смерзшаяся корка хрустела под ногами.

            Собаки, оставшиеся ждать в лагере, радостно встретили своих хозяев. Элгар присел и потрепал по голове вожака упряжки. Бурый кобель покорно подставил голову и несколько раз осторожно лизнул ладонь юноши. Элгар всегда ладил с животными. Куда лучше, чем с людьми…

            – Не гладь собаку, она от этого тупеет, – буркнул Умка. Как и большинство луораветлан, он избегал лишних привязанностей. Часто бывало, что собаки становились едой для своих хозяев, нередко и наоборот – озверевшая свора могла запросто растерзать человека…

            Умка потянулся и глубоко, с наслаждением вздохнул. Его медная, чуть вспотевшая кожа блестела в лунном свете. Старик остался доволен переговорами, и не скрывал этого. Элгар почувствовал уколы холодных снежинок на своей голой спине и начал натягивать камлейку.

            – Не торопись одеваться, – пробурчал Умка. – Намечается большое дело… обычай велит просить совета у шамана.

            – Шамана? – переспросил Элгар.

            Он много слышал про шаманов, посредников между миром духов и миром людей. Никогда в жизни юноше не приходилось разговаривать с человеком, который сумел подчинить себе кэле. Элгар не раз ловил себя на мысли, что истории о шаманах сильнее всего притягивают его внимание, в их силе он видел отражение собственных спящих возможностей. Шаманы одновременно отпугивали, потому что у всего на севере была своя цена. Умение понимать язык моржей и птиц давалось Элгару не просто так, взамен он был отмечен внутренней пустотой и неутолимой жаждой. Умка догадывался, какие чувства испытывает найденыш и никогда раньше не заводил первым разговор о шаманах.

            – Я слышал, что сюда приехал шаман из Улык, – продолжил Умка. – Он меня знает, даст совет без долгих уговоров.

            – Когда твой родственник Комо мне рассказывал про заклинателя моржей, ты его прервал и сказал, что это враки, – напомнил Элгар. – Я с тех пор думал, что ты шаманам не веришь.

            – Я и не верю, – хмыкнул старик. – Только никому не говори. Даже сейчас есть немало людей, которые меня безумцем назовут. Не верю, что шаман может моржам приказывать или по небу летать. Но советы они мудрые дают, это я давно понял…

            Шаманом, про которого говорил Умка, был старый Иный, люди отзывались о нем с благоговейным страхом, когда рассказывали, как найти его жилище. Несмотря на возраст, Иный вместе с другими морянами из Улык тоже совершил путешествие, чтобы попасть на большой сбор. Он знал, что без его советов тут не обойтись.

            Шаман жил в яранге из белых шкур, стоящей поодаль от стойбища. Снег сильно присыпал ее, и над белым сугробом теперь торчал только пучок острых жердей. По традиции устье яранги должно было быть обращено к востоку, но белая яранга шамана была повернута к западу. Ее хозяин всеми возможными способами показывал, что на него не распространяются законы, по которым живут простые люди. Умка разгреб снег и отыскал вход.

            Внутри яранги стоял неприятный, гнилостный запах. Покров был такой низкий, что приходилось сильно горбиться и передвигаться почти на четвереньках. В пологе было холодно, потому, что огонь в очаге не был разведен. Вместо него помещение освещал трепещущий огонек жирника. И без того крохотное помещение было завалено самым разным хламом: одеждой, костяными украшениями, железной утварью. Элгар понял, что это подарки и подношения, которые Иный уже успел получить за время пребывания в стойбище.

            Шаман нашелся посреди этого беспорядка, маленький, еще ниже Омрына. Сморщенный, с лицом крохотным, как у ребенка, он был похож на сушеную рыбу. Он был столь небольшого роста, что даже внутри тесной яранги сидел на треножнике из оленьих рогов, свесив с него короткие тонкие ноги, покрытые черными пятнами.

            – Молодой медведь пришел на встречу к старому седому волку, – голос шамана был хриплым и тихим.

            – Моя молодость давно прошла, – Умка уселся напротив шамана. – Мы пришли за советом.

            – За советом? – протянул ветхий старик. – Раньше тебе не нужны были советы. Умка-бродяга, Умка-всезнайка. Ты все видел, все слышал, всему был свидетелем. Как поживает твой отец, молодой медведь?

            Лицо Умки напряглось, он стиснул свои огромные кулаки и с видимым усилием спокойно ответил.

            – Моего отца убили таньги, ты это знаешь, Иный.

            – Знаю, – подтвердил шаман. – Кого ты привел ко мне? Покажи.

            Элгар придвинулся к огню. Иный прищурился, пристально разглядывая юношу. Внезапно его глаза расширились, он издал протяжный стон и дрожащей рукой придвинул к себе светильник.

            – Что ты привел? Что ты пустил сюда, глупец?! – хрип шамана превратился в визг. – Убери, убери это от меня!

            – Успокойся, Иный! – прикрикнул на него Умка. – Парень тебя не обидит.

            Старичок съежился, натянул на себя просторную одежду до самого носа, округлившиеся от страха глаза блестели в полумраке. Элгар сидел неподвижно и никак не отреагировал на чудное поведение шамана. Он не знал, что именно в его облике так испугало этого удивительно старого человека. Спустя несколько минут Иный успокоился, голова старичка перестала дрожать.

            – Дал себя провести, молодой медведь? Я всегда говорил, что умрешь ты страшно…

            – Мы собираемся в поход против сыроедов, – прервал Умка. – Вот, возьми.

            Он положил рядом со светильником деревянный сосуд. Глаза шамана алчно заблестели, сухопарая рука, похожая на птичью лапу, тотчас метнулась к подарку.

            – Отправляетесь за море? Тяжелые вопросы ты задаешь, молодой медведь. Мои кэле не бывают за морем, не могу я видеть, что там делается. Нужно подняться выше, нужно стать сильнее…

            Старичок снял висящий на крюке бубен. Большой инструмент был размером почти со своего хозяина.

            – Дунь в бубен, – попросил шаман.

            Умка потянулся к инструменту и шумно выдохнул, Элгар хотел последовать его примеру, но шаман резко убрал бубен.

            – Пусть парень тоже дунет, – возмутился Умка. – Для нас обоих камлаешь.

            – Не дам, – уперся Иный. – Кэля рассердится, накажет меня.

            – Трус, – фыркнул Умка. – Люди говорят, ты подвластных тебе духов держишь в строгости, заставляешь выполнять любые прихоти. А сам? Бубен запачкать испугался!

            Иный заволновался, уязвленный словами Умки. Как и все шаманы, он больше всего боялся того, что люди усомнятся в его силе.

            – Пусть дунет, – после недолгой внутренней борьбы разрешил шаман. – Ты тоже снова дунь после него!

            После того, как дыхание Элгара коснулось бубна, старый шаман привстал, дрожащими руками оторвал кусочек гриба от висящей под сводом яранги связки. После чего он удобно устроился на своем треножнике, закутавшись в теплые шкуры. Закрыв глаза, он положил белый ломтик гриба в рот. Медленно разжевывая гриб, шаман начал ритмично раскачиваться и мычать, подражая моржовому пению.

            Огонь жировой лампы заметался, хотя в полог не проникал даже малейший ветерок. Смоляно-черные тени закружили по стенам, падая на лицо Иныя, искаженное страшной гримасой. Внутренним взором Элгар видел, как стягиваются вокруг тощей фигуры старца неясные, непонятные силы, присутствие которых было подобно давлению темной толщи ледяной воды, сомкнувшейся над безрассудным ныряльщиком. Пение шамана достигло высшей точки. Он закричал, выплевывая остатки дурманного гриба, вскочил и вскинул над головой звякнувший бубен. Казалось, старичок вдвое прибавил в росте. Элгар немного отодвинулся от упавших рядом белых кусочков, на которых застывала слюна шамана.

            Иный закончил петь, выронил бубен и опустился на колени, беспомощно приоткрыв рот. Он начал раскачиваться, в тусклом свете только блестели закатившиеся глаза с проступившими капиллярами. Протяжный вой шамана перешел в тяжелое дыхание, он шумно втягивал воздух сквозь редкие зубы. Неожиданно к вою прибавились новые голоса. Они исходили не из уст шамана, а звучали из разных концов полога, как будто сидящих мужчин обступил незримый хор. Это были голоса кэле – протяжные, глухие, нечеловеческие.

            – Пришли убить белого волка?! – сказал один из голосов.

            – Снежный лис и молодой медведь пришли, чтобы убить волка-гиганта! – подхватил другой голос. – Никогда еще земля инук не рождала такой силы и отваги!

            Элгар понял, что кэле говорит про вождя инук.

            – Люди говорят, его мать сошлась с духом из нижнего мира, люди говорят – без южан не обошлось. Не наш, не наш, не наш! Прогоните его, убейте его!

            Шаман неистово заорал, его голова дергалась на тонкой шее, как у тряпичной куклы. Голоса стали громче.

            – Кровь на белом снегу! Снежный лис летит над бушующим морем, его крылья сломаны. Кровь на белом меху!

            Иный повернулся к Умке.

            – Бродяга, – прошипел шаман, – ходил, пока смерть за собой не привел. Не ходи больше! Снова приведешь несчастье. Снова будут гореть яранги. Снова смерть придет по твоим следам, как мыши по следам творца-ворона. Остановись!

            Элгар заметил, как Умка вздрогнул. Всего на мгновенье умудренный годами воин исчез, и на его месте появился растерянный, испуганный юнец.

            – Остановись, не тебе тягаться с ним!

            – Не мне, – согласился Умка. – А вот ему?

            Он указал на Элгара. Шаман мучительно медленно, подрагивая всем телом, повернулся к юноше. Глаза старичка еще сильнее расширились, на губах появилась пена. Иный пронзительно закричал, схватившись руками за голову.

            – Не смотри на него! – крикнул Умка. – Отвернись, лисенок!

            Как только Элгар покорно закрыл глаза, крик оборвался. Иный опустился на землю, прикрыл плешивую голову руками и затих. В полог тут же выскочили две юные девушки и склонились над бесчувственным шаманом.

            – Уходите, – одна из них с неприязнью посмотрела на посетителей. – Вы утомили нашего мужа. Теперь он будет спать, и говорить с кэля. Уходите!

            ***

            Ночью большая яранга, где проходили переговоры старейшин, снова заполнилась народом. Теперь люди собрались не для переговоров, а чтобы послушать занимательные истории, обменяться слухами и поучаствовать в общем пиршестве.

            Пришедшие из тундры оленеводы привезли с собой богатые подарки: еды в яранге с лихвой хватало, чтобы накормить всех гостей. Здесь были как привычные рыба и оленина, так и редкие лакомства – глаза нерпы, костный мозг и сушеные листья ивы. Трапеза закончилась обильным чаепитием. Новая яранга еще не успела обзавестись духом-хранителем, а потому никто не боялся нарушить чистоту ее очага, и для кипячения воды использовали все нашедшиеся в стойбище чайники и котлы.

            Несколько юнцов из семей богатых чавчу распивали «дурную воду» из такого же деревянного сосуда, как и тот, что Умка подарил шаману. К счастью, собравшиеся в Вэлвыхты оленеводы еще не пристрастились к этому яду, и потому только воротили нос от неприятного запаха и подшучивали над молодыми дураками, вздумавшими пить жидкий огонь.

            Элгар попробовал посчитать, сколько зверей нужно было забить и сколько брикетов чая потратить, чтобы накормить всех собравшихся людей, но число получалось «выше счета». Из всех присутствующих в яранге, пожалуй, только кавралин Омрын смог бы решить такую задачу. Сейчас торговец восседал на почетном месте рядом с предводителем оленеводов и отвечал на вопросы. Обычно люди недолюбливали предприимчивых бродяг за их богатство, но сегодня Омрын был окружен заботой и уважением – все хотели задобрить его и таким образом расположить к разговору.

            Омрын прославился как непревзойденный знаток легенд и занятных историй, которого люди любили послушать. Обычно рассказчиками были старики, которые запинались, невнятно выговаривали слова беззубыми ртами или вообще засыпали посреди повествования. Омрын был также отнюдь не молод, но прожитые годы еще не догнали его. Шутили, что кавралин убегал от старости на санях или лодке, постоянно перебираясь с места на место, так, что разносящие немощь и болезни кэле не могли поймать его. Он неизменно рассказывал интересные истории с такой живостью и энтузиазмом, что слушатели не могли остаться равнодушными. Даже самые старые и известные сказки обретали в устах Омрына новое звучание, потому что он рассказывал их по-своему. Поскольку говорил кавралин складно и живо – люди считали именно версию Омрына правильной и не возмущались, напротив, потом даже перебивали других рассказчиков и обвиняли их во лжи и глупости.

            После пиршества у очага собралось так много слушателей, что в пологе стало тесно и душно. Омрын наслаждался всеобщим вниманием и кутался в красивую одежду из белой кожи. Другие люди разделись, но все равно сильно страдали от жары, а кавралин даже не вспотел.

            – В детстве все говорили, шаман будет, – буркнул Умка.

            – Почему же не стал шаманом? – спросил Элгар и оглядел торговца. Омрын был похож на шамана куда больше, чем Иный. Он был привлекательным, несмотря на свою худобу, хрупким и полностью лишенным грубой физической силы.

            – Омрын не нашего корня, – ответил Умка. – Его прадед был пришельцем из теплых краев, а шаман обязательно должен быть настоящим человеком.

            – Пришельцем?

            – Да, на юге есть большие острова, на которых живет многочисленный народ. Коряки называют их сисман, «продавцы иголок». До того как с запада пришли таньги, весь наш металл был от «продавцов иголок» – все ножи, котлы, доспехи… Торговали с ними обильно и выгодно, но потом что-то случилось и сисман позабыли дорогу в наши края. Может быть, Якунин, перед тем как идти на нас войной, истребил «продавцов иголок» всех до единого.

            – Предок Омрына был из этого народа?

            – Да, – кивнул старик, – он приплыл на большой лодке с целой армией сисман. Но их судно напоролось на льды и все, кроме прадеда Омрына, утонули. Он уцелел, хоть и отморозил половину пальцев и одно ухо. Говорят, знаменитый был хитрец. Вся округа съезжалась на него посмотреть и проверить, как он умеет считать.

            – Ты много знаешь про Омрына, – заметил юноша.

            – Конечно! – рассмеялся Умка. – Ведь его мать была…

            В этот момент один из любителей «дурной воды» схватился за раскаленный чайник, обжег руку и с воем покатился по полу, разбрызгивая вокруг себя кипяток. Люди с проклятьями и руганью вытолкали пьяницу прочь из полога.

            – Ну все, хватит с меня, – нахмурился Омрын, которого сильнее остальных окатило кипятком. От ожогов кавралина спасла только плотная одежда из шкур.

            – Не уходи! – стали упрашивать гости. – Расскажи еще что-нибудь.

            – Про ворона Куркыля!

            – Про Якунина!

            – Не хочу про него слушать, – громко, чтобы все слышали, сказал Умка. – Надоело.

            Другие голоса тотчас умолкли, все повернулись к великану.

            – Пусть уж лучше про ворона рассказывает, – махнул рукой Умка.

            Омрын привстал со своего места – небольшой рост позволял ему выпрямиться. Он отряхнул мокрые белые шкуры и начал.

            – Давным-давно не было в мире земли, – голос кавралина постепенно набирал силу, и слушателям казалось, что коротышка становится больше и сильнее. – Было только небо и бескрайнее море. Небом повелевал ворон, звали его Куркыль. Долго летал Куркыль в небе среди звезд. Устал ворон, решил отдохнуть, но негде было ему присесть. Решил тогда Куркыль землю сделать. Из Куркыля вышла земля…

            Слушатели засмеялись, представив, сколько пришлось трудиться ворону, чтобы сделать столько земли.

            – Когда появилась земля, присел Куркыль на нее отдохнуть, да и заснул. Опрокинулось тогда ночное небо, скрылось оно под твердью земной, а на его место вышло солнце. Согрело солнце землю, спящего ворона и его следы. Ожили следы Куркыля. Стали мышами. Принялись мыши бегать, тревожить спящего ворона хвостами. Куркыль проснулся и чихнул, и чихнул до того сильно, что треснула земля и вздыбилась горами.

            Омрын сделал паузу, чтобы отдышаться.

            – «Откуда мыши?» – заговорил он голосом мудрого ворона. – «Никак с солнца свалились?». Погнался Куркыль за мышами, но те бегали быстрее, а когда ворон подымался в воздух, тут же прятались в горах. Надел тогда Куркыль лыжи и погнался снова за мышами. Там, где проносился Куркыль оставались русла рек, заполняющиеся водой, там, где он останавливался, в земле появлялись озера. Никак не мог догнать мышей. Разозлился тогда Куркыль, начал прыгать, бушевать, трясти землю…

            Элгар заметил, что Омрын перестал следовать традиционной легенде о сотворении мира и выдумывал продолжение сам.

            – Потревожила земля сокрытое под ней ночное небо, упали звезды, опустились в недра земли, в пещеры, расщелины и на морское дно. Стали кэле – губителями живого. Раскачалось ночное небо, подтолкнуло дневное и закружились они, сменяя друг друга. А ворон все ловит и ловит мышей, сотрясая землю. Да где ему? Разве от собственных следов уйдешь?

            Кавралин закончил рассказ и слушатели стали громко восхищаться, выпрашивая продолжение. О том, как Куркыль ходил свататься к лебедям, как наконец-то нашел себе подходящую супругу и вместе с ней породил настоящих людей. Элгару история понравилась, особенно запомнились звезды, превратившиеся в кэле. Юноша попробовал представить, что чувствует падающая звезда и его охватила необъяснимая грусть.

            – Расскажи про войну с таньгу, – послышались новые просьбы.

            – Про то, как собаки сбежали на запад!

            После громкого замечания Умки никто не отваживался напрямую просить рассказать про Якунина, но люди хотели слушать истории о войнах и героических подвигах.

            – Выпросят все-таки, – нахмурился Умка и громко крикнул. – Ну, Омрын, расскажи нам про Якунина, истребителя людей!

            Кавралин вздрогнул, сжал кулаки и до того стиснул зубы, что задрожал подбородок. Эта перемена поразила Элгара, хотя длилась всего несколько мгновений. Омрын овладел собой и начал новый рассказ:

            – Жила-была девочка по имени Гынкы-нэут. Вернулась она как-то домой и увидела, что в яранге закрыто дымовое отверстие. Заглянула туда и увидела собак. Собаки плясали вокруг огня и выли. Девочка позвала на помощь – люди прибежали и стали колотить собак. Убежали собаки на западную сторону, стали народом.

            – Идем, – сказал Умка и направился прочь из полога. – Я спать хочу.

            ***

            – Ну что, лисенок, посмотрел на шамана? – спросил Умка.

            Элгар открыл глаза. Он уже успел задремать. Старый медведь лежал рядом, положив громадные руки под голову. Ничто в нем не напоминало молодость, о которой говорил Иный. Лицо, изборожденное морщинами и шрамами, было спокойно, но Элгар достаточно давно знал старика, чтобы понять: он был взволновал пророчеством шамана.

            – Те девушки… я не заметил, откуда они появились, – смущенно сказал Элгар.

            – Это жены шамана, не смей притрагиваться к ним, – предупредил Умка. – Иный стар, но своего не упустит.

            – Почему он взял дурную воду?

            – Старикам вроде него яд уже не страшен, зато утоляет жажду.

            – Разве он хочет пить? – удивился Элгар. Ему, как и всем, выросшим среди снегов, была непонятна потребность в воде.