Текст книги "Настоящие люди"

Автор книги: Лев Власенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

            ***

            Элгар не ошибся, когда сказал, что инук на остров прибыло намного больше, чем нужно для торговли. Они появились почти сразу после того, как люди Омрына выгрузили на берег все товары. Инук было не меньше двух десятков. Все вооружены костяными ножами и копьями, и одеты для боя: в прочные панцири из китового уса и моржовых шкур. Одного взгляда на эту толпу было достаточно, чтобы понять – честного обмена не будет.

            – Что будем делать? – спросил Омрын.

            – Я не вижу у них луков, – заметил Элгар. – Мы можем отплыть от берега и попробовать расстрелять их…

            – Помолчи, – буркнул Умка. – Я хочу посмотреть вблизи на их нового вождя.

            Никто не стал ему перечить. Для Умки страх был незнаком. Он родился и вырос в годы войны, когда северяне при опасности говорили: «только раз умираем!» и предпочитали гибель в бою или самоубийство позору и мукам плена. Элгар тоже не боялся смерти. Сейчас он пытался вызвать в себе страх или ярость, но внутри была лишь темная, изголодавшаяся по крови пустота. Спокойствие и уверенность старика невольно передались другим мужчинам, и они дождались, пока вооруженные пришельцы приблизятся.

            Иноплеменники остановились в десяти шагах от луораветлан. Две группы мужчин пристально и недружелюбно разглядывали друг друга, не решаясь пересечь разделяющую их невидимую черту.

            – Ты говорил, что будешь вести переговоры, – напомнил Умка, обращаясь к Омрыну.

            Кавралин с явной неохотой сделал несколько шагов навстречу инук, намереваясь поприветствовать их. Но те внезапно начали кричать, бить копьями о землю и швырять в торговца камнями, отгоняя его, как собаку. Прикрывая лицо руками Омрын, попятился, споткнулся и упал под дружный смех инук. Умка вышел вперед, другие луораветлан двинулись за ним. Омрын оказался в безопасности за спинами товарищей. Коротышка тяжело дышал и прижимал руку к рассеченной щеке. Многие смотрели на него с откровенным презрением и перешептывались, обсуждая слабость своего предводителя.

            При виде крови, проступившей между грязными пальцами кавралина, сердце Элгара тяжело забилось, а заполнившая его ледяная пустота шевельнулась в надежде на то, что ее голод будет утолен. Юноша заставил себя отвести взгляд от торговца и сосредоточиться на врагах.

            – Расступитесь, не портите забаву! – наперебой кричали инук. – Верните карлика, пусть еще попляшет!

            – Неужто мы так вас напугали? – усмехнулся Умка и обвел шумящую толпу равнодушным взглядом.

            – Замолчи, собака! – крикнул тощий мужчина. – Сам от страха дрожишь!

            Старик быстро нагнулся за острым камнем, размахнулся и метнул его. Удар был такой силы, что наглец только охнул, схватился за ушибленную грудь и упал, даже не пытаясь подняться. Насмешки и крики тотчас прекратились.

            Инук расступились, пропуская стройного, высокого воина. Увидев его, Элгар нахмурился и невольно потянулся к колчану. Незнакомец был очень молод и хорош собой. У него была белая как снег кожа, густые волосы и пронзительные темные глаза. Но куда больше, чем приметная внешность юноши, Элгара поразил багровый ореол нечеловеческой силы, исходящей от его фигуры. Элгар даже поначалу решил, что перед ним кэля, потому, что раньше ни разу не видел, чтобы человек из плоти мог быть вместилищем для такой силы.

            Умка перехватил копье двумя руками и шагнул навстречу врагам, но его остановил Омрын.

            – Я буду говорить, – напомнил кавралин.

            Хотя его лицо было перемазано кровью, Омрын твердо держался на ногах. Юноша-инук не стал дожидаться и заговорил первым:

            – Пришли на торг, чавчу?

            – Мы не чавчу, – сказал Омрын. – Вы меня знаете, я Омрын, кавралин. А люди, которых я привел не оленеводы, они приморские жители – вам вреда не делали…

            – Все, кто живет по ту сторону пролива – чавчу, – перебил его молодой красавец.

            – Уже много лет ваш род ведет здесь обмен, – напомнил Омрын. – Наши предки условились встречаться каждую весну. Вы про этот уговор знаете, раз ждете нас.

            – Все чавчу наши враги, – сказал инук.

            – По какому праву щенок в разговор старших лезет? – громко спросил Умка.

            Копье в руках дерзкого юноши задрожало. Элгар натянул тетиву. Костяной наконечник уставился в красивое лицо, искаженное гневом. Элгар не боялся промахнуться – пылающий багровым огнем силуэт был прекрасной мишенью. Инук заволновались, пришедшие с Омрыном люди забарабанили древками копий об землю. Умка не упустил возможности воспользоваться замешательством:

            – Анурят, Оки! – окликнул он стоящих в соседней толпе мужчин. – Я ведь вас знаю! Что за представление? Мы пришли для обмена, а не убийства. Усмирите своего дурачка, и займемся делом.

            – У нас теперь новый вождь, – глядя себе под ноги, ответил Анурят. – Передайте это своим старейшинам.

            – Ты про этого щенка? – фыркнул седовласый гигант. – Умом тронулись?

            – Никому не одолеть его в поединке, – не поднимая глаз, продолжил инук.

            – В моей силе скоро убедитесь, – хвастливо заявил юноша, – летом мы придем к вам, готовьтесь!

            – Умка, вызови его на поединок, – зашептал Омрын. – Если мы убьем его сейчас, остальные разбегутся.

            Умка был силачом и опытным бойцом – никто не стремился добровольно скрестить с ним копья. Но Элгар с пугающей отчетливостью осознал, что этот юнец сильнее. Все ожидали поединка, но старый медведь промолчал. Он неподвижно стоял, опираясь двумя руками на длинное копье, и сверлил молодого вождя взглядом. Тот тоже не двигался. Между ними шла молчаливая невидимая борьба. Наконец, молодой инук отвел глаза. Умка усмехнулся.

            – Ну что, вызовешь его? – нетерпеливо повторил кавралин.

            – Первым не вызову, – сказал старик.

            Смысл его слов дошел до врагов, их вождь презрительно улыбнулся.

            – Заберите все, что они привезли, – приказал он своим людям.

            Несколько инук направились к мешкам. Умка не шевельнулся. Молчали и моряне, сжимая в руках копья и ножи. Они ждали сигнала, но великан равнодушно смотрел на покрытое белыми льдинами и бурунами волн море. Изуродованное шрамом лицо не исказила злоба или ярость. Он не собирался драться.

            Не будь у врагов молодого вождя – Элгар не сомневался бы в исходе боя. Но этот юноша был очень силен. Не грубой силой мышц и воинского искусства, как Умка. Не умением читать слова в ветре и понимать язык зверей, как Элгар. Силу давал ему огонь, горящий в его груди. Элгар не мог понять источника этого огня и не мог определить, злое то было пламя или благое. Очевидно, Умка тоже сумел почувствовать опасность, исходящую от такого противника.

            Когда инук удалились, Рыргин набрался храбрости:

            – В чем дело?! – закричал он на Умку. – Разве не ты хвалился, что никто не одолеет твое копье?!

            Умка резко повернулся, заставив мужчину пугливо отпрянуть.

            – Не я хвалился, – медленно проворчал старик. – Другие хвалились, да вот только у них уже не спросишь.

            Он мог бы начать перечислять имена всех силачей и отважных воинов, которых одолел в поединке, но это бы заняло слишком много времени, а Умка не терпел пустой болтовни.

            – Мы свое слово сдержали, – сказал старик.

            – Он не обещал тебе сражаться с их вождем, – напомнил Омрын. – Он сказал: «довольно мне будет с вами пойти, чтобы напугать сыроедов». В следующий раз не будешь меня перебивать, будешь слушать, что я говорю.

            Вождь морян из Улык растерялся, а Элгар, воспользовавшись его замешательством, быстро добавил:

            – Мы условленной платы теперь тоже не получим.

            – Значит, бежим от боя?! – воскликнул Рыргин.

            – Если меня зарубят во сне – это будет бой? – ухмыльнулся Элгар. – Если меня заколют копьем в спину – это будет бой? Если женщина подмешает в мою еду отраву?..

            Луораветлан, еще недавно униженные и угрюмые, захохотали. Их позабавила стычка Умки и Рыргина, а слова Элгара выражали их настроение, ведь никто из них не стремился ввязываться в неравное сражение…

            – Малыш верно говорит, – великан охотно принял помощь. – Мы будем сражаться, когда придет время для боя. Сыроеды сами зазвали в свой дом беду, обманув нас.

            Умка говорил гордо и уверенно, но от Элгара не укрылась усталость, с которой его наставник смотрел на море. Когда повеселевшие луораветлан ушли, юноша подошел к старому медведю и шепотом спросил:

            – Почему ты не согласился на поединок?

            – Мальчишка-сыроед схитрил, – нехотя ответил Умка, – если бы я его победил, мы бы ничего не добились. Они все равно не привезли для обмена оружия и брони. Если бы я проиграл, он стал бы для своих людей героем. Так все лучше вышло: сыроеды всем показали, что они худого и подлого рода. Пусть радуются, пока могут.

            – Будем мстить?

            – Мстить? Нет, малыш, ведь они не убили никого из нас, – глаза старика загорелись недобрым огнем. – То, что произошло здесь, называется по-другому…

            – Война, – прошептал Элгар.

      Глава 2

            Прошел месяц со дня стычки на острове Имегелин. Севернее пролива, там, где стоял одинокий валкаран Умки, землю все еще сковывало последнее дыхание умирающей зимы. Корка льда крепко держала побережье, и байдары, прикрытые шкурами, бессильно лежали далеко от воды.

            Омрын отправился к оленеводам, чтобы рассказать о дерзости инук, моряне же вернулись в Улык – собраться с силами и обсудить план возмездия. Обманутые торговцы и проводники сошлись на том, что оставлять наглость соседей без ответа нельзя. Все помнили кровопролитные войны, которые велись между жителями противоположных берегов в прошлом. Столетия потребовались предкам Умки и Омрына, чтобы утвердить свое превосходство над соседями. С появлением у инук нового вождя соперничество могло возобновиться, а, по мнению Умки, луораветлан сейчас были к этому не готовы.

            «Сыроеды не знали Якунина, – веско заметил старик во время обсуждения возможной войны. – Много их расплодилось: на одного нашего пятеро наберется. Я против большого похода. Нужно решить спор одним точным ударом, чтобы враги уже не поднялись».

            Как ни странно, Омрын согласился с ним. Вместе старый воин и кавралин отговорили рвущегося в бой вождя Рыргина. Тот нехотя пообещал не торопиться созывать людей и дождаться решения оленеводов. Все стороны условились встретиться в начале месяца воды, когда снег подтает, и стада оленей смогут отыскать в тундре пропитание. Местом сбора должно было послужить одно из небольших стойбищ, которых немало было разбросано между мысом Пок’ыткын и валкараном Умки.

            Перед тем, как покинуть свое жилище и отправиться на общий сбор, Умка и Элгар условились разделиться и обойти побережье. Умка хотел убедиться в том, что рядом с ними не появилось чужаков. Старик за свою долгую и насыщенную жизнь успел собрать немалые богатства, и не раз выказывал опасения, что они могут привлечь искателей легкой наживы. Элгар обрадовался отсрочке и возможности несколько дней побыть одному. Он любил одиночество. Любил сам снаряжать в дорогу нарты и запрягать в них собак. В одиночку выслеживать дичь и выходить в море, забрасывать сети… Вот уже десять лет прошло с того дня, когда Умка в последний раз помог воспитаннику натянуть лук и привязать к упряжке тушу убитого зверя. Старик говорил, что настоящий человек должен уметь самостоятельно преодолевать трудности, Элгар чувствовал – Умка не хотел быть возле него. Никто не хотел.

            Элгар понимал: сколько бы трудностей он ни вынес, ему никогда не удастся занять место в натопленном уютном пологе, рядом с многочисленной, дружной семьей. Не будет дома и семьи, не будет жены и веселой толпы шумных ребятишек...

            Он всегда будет один на один с ветром, снегом и соленой водой. Со стаями бесчисленных птиц, их криками и шумом крыльев, заглушающих прибой. С моржами, оглашающими морской простор своим грустным гортанным пением. Со всем, что он чувствовал, что понимал. Со всем, что отделяло его от других людей.

            Никто никогда не гнал его, никто никогда не ругал его и не повышал голоса в его присутствии. Элгар не помнил бранных слов, обращенных к нему. Никто не испытывал к нему ненависти или злобы. Но, стоило ему появиться среди людей, и те настороженно умолкали.

            Ему не было места среди людей.

            Поэтому, хотя Элгар и любил Умку и разговоры с ним, юноша всегда с большой неохотой заканчивал свои одиночные путешествия и возвращался к хижине на морском берегу. Оленеводы-чавчу каждый месяц переносили свои жилища, а дом Умки оставался неподвижным уже больше двадцати лет.

            «Я свое отходил, – говорил старик, отмахиваясь от приглашений перебраться к соседям. – Нет больше Умки-бродяги…»

            Юношу никогда не злила нарочитая отчужденность Умки, потому что сам Элгар тоже отнюдь не стремился сближаться с людьми. Он любил свое одиночество, как другие любят морской прибой или весенние цветы. Одиночество было живым существом, которое имело над Элгаром власть…

            Завершив осмотр побережья и не обнаружив пришельцев, Элгар вернулся домой. Навстречу ему выбежала свора собак. Заливаясь радостным лаем, они встречали сородичей в упряжке его нарт. Заслышав шум, из валкарана показался старик. Он отодвинул тяжелую шкуру, закрывающую вход, и лениво потянулся, сбрасывая остатки сна.

            – Ты быстро вернулся, – сказал старик.

            Поверх кухлянки Умка набросил черный, блестящий плащ из моржовых кишок. На голове старого морянина вместо привычного капюшона красовалась маленькая вязаная шапочка, покрытая узором из мелкого бисера. Умка мог показаться смешным и нелепым, но только если забыть, что каждая крохотная бусина этого узора была человеческой жизнью, которую отнял воин.

            Предстоящий сбор очень волновал старика, и он решил напомнить племени о своих подвигах. До этого Элгар не видел, чтобы Умка носил другие трофеи, кроме кольца Якунина.

            – Людей в округе нет, но я нашел много следов: звери уходят на север, – сказал Элгар.

            – По просьбе Омрына пришли оленеводы и привели свои стада, – пояснил Умка. – Они спугнули диких зверей, и те сбежали в наши края.

            – Идем, мне нужна твоя помощь, – великан снова скрылся внутри хижины, оставляя на свежем снегу глубокие следы; его ноги, затянутые в кожаные штаны и массивные камусовые торбаса, напоминали стволы молодых деревьев.

            Элгар счистил с сапог смерзшееся месиво из снега и грязи, после чего последовал за стариком. Умка сидел возле разведенного очага и что-то мастерил из дерева. Элгар не первый раз видел его за этим занятием, но ничего не спрашивал. Старик или сразу посвящал воспитанника в свои дела, или предпочитал отмалчиваться. Они жили необычной, непонятной для посторонних жизнью – не чужие друг другу люди, но и не семья. Их общение складывалось из трудноуловимой паутины жестов, взглядов и невысказанных вопросов.

            На огне весело посвистывал железный чайник. В ярангах оленеводов у такого огня принято было сидеть семьей не меньше, чем в шесть человек, да еще приглашать соседей… Элгар вытянул длинные руки, отогревая их в облачке пара, вырывающегося из длинного железного носика. Во время первого своего путешествия на юг, Элгар выменял этот чайник у коряков. Юноша гордился тем, что принес в дом ценную вещь, пусть даже всего одну по сравнению с множеством диковинок, которые собрал Умка.

            – Не опасно оставлять дом без присмотра? – вспомнив про сокровища старого медведя, спросил Элгар.

            – Ну, побережье мы осмотрели, если кто оттуда и появится, то наш валкаран он найдет позже, чем мы вернемся, – буркнул Умка. – Моряне заворачивают к югу, а оленеводы сюда не приходят, травы здесь нет, стада кормить нечем. Про славу выкошенного мором проклятого стойбища ты и сам знаешь…

            – Отправляемся завтра утром?

            Умка молча кивнул. Он закончил работать над своей деревяшкой, поднял ее над огнем и придирчиво оглядел. Получившееся изделие напоминало птичье крыло или плавник кита.

            – Что это? – спросил Элгар.

            – Встань, – попросил старик.

            Юноша подчинился, поднялся, чуть пригнув голову, чтобы не касаться свода землянки. Умка приблизился, придирчиво оглядел Элгара и приложил изделие к его спине.

            – Подходит, – пробурчал он. – Такие крылья мы делали во время войны с Якуниным. Они защитят тебя от стрел, пущенных сзади. Но ты старайся не показывать спину непобежденному врагу.

            Элгар принял подарок. Полоски обработанного дерева еще предстояло скрепить ремнями, но он уже видел преимущества такой защиты. Конечно, в крыльях особо не побегаешь, но в бою лучникам и не нужно двигаться. У Элгара был кое-какой боевой опыт. Два года назад, во время своего первого большого путешествия, он успел дважды участвовать в стычках с коряками. Элгар помнил, какую радость доставлял ему вид пролитой крови, и сколько усилий стоило сдержаться и не попробовать ее на вкус. Юноша слышал о воинах, которые приходили в неистовство во время боя и творили зверства над плененными врагами, но он понимал, что его жажда – иной природы. Он оторвался от своих раздумий и посмотрел на старика. Умка улыбался своей редкой, скупой улыбкой.

            – Конечно, правильнее было бы сделать тебе настоящий панцирь из моржа, с поножами, с воротником для шеи. Но ты такой худой, что в нем не повернешься.

            – А ты? – спросил Элгар. – Хочешь, помогу смастерить для тебя крылья?

            – Мне крылья без надобности, – ворчливо отозвался Умка.

            – Но…

            – Посмотри, – Умка вытянул руки. Его пальцы заметно дрожали. – Еще совсем немного, и старость свое возьмет. Не хочу, чтобы ты на лед меня повел…

            – Я никогда этого не сделаю.

            – Поведешь. – Уверенно сказал старый медведь. – Сейчас хороший год и еды хватит обоим, но всегда прокормить себя и немощного старика ты не сможешь. Нет для меня лучшей участи, чем погибнуть в бою.

            Элгар не ответил. Умка заботился о воспитаннике и добывал для обоих еду, пока Элгар не научился ходить и охотиться самостоятельно. Юноша знал, что в суровые зимы, когда солнце надолго скрывалось, и побережье погружалось в долгую полярную ночь, сделанные летом запасы кончались быстро. Тогда Умка брал копье и шел в далекие стойбища, чтобы по праву сильнейшего воина присвоить чужую еду. Еще не научившись говорить, Элгар стал причиной чужой смерти…

            – Почему тогда…

            – Почему я не захотел сражаться с тем сопляком? – догадался Умка.

            Юноша кивнул.

            – Всему свое время. Я уже сказал: если бы мы перебили сыроедов, то ничего бы не добились. Оленеводам нужна броня и оружие, Омрыну нужна выгода от торговли, им безразличны наша жизнь и наши беды. Чавчу и моряне забыли, что они одного корня. Забыли, что они все луораветлан.

            – Хочешь им напомнить?

            – Хочу, – признался Умка, – я уже говорил, что старый стал и немощный. А они все на меня полагаются. «Умка убил Якунина!», «Умка силач, богатырь!». Нельзя вечно жить победами стариков.

            – Мне кажется, молодой вождь инук тоже это понимает. Я бы с ним биться не стал. Ты не видел его, как могу видеть я…

            Юноша замолк. Он терялся всякий раз, когда приходилось объяснять нечто, недоступное другим. В детстве, еще не понимая своих особых талантов, он без всякого стеснения рассказывал Умке о том, что говорят волны и шепчет ветер. Старик сначала смеялся, потом начал прислушиваться к ребенку. С осторожностью и уважением, которыми на севере окружают все, что стоит выше понимания простого человека.

            – Расскажи мне, – попросил Умка.

            – Этот вождь не просто силач или ловкий воин, – Элгар прищурился, вспоминая исходящую от незнакомца горячую волну. – Он как рыба… плывет в своем красном море. Человек не может быть источником такой силы.

            – Я сразу смекнул, что вы с ним в чем-то похожи, – кивнул старик.

            – А нам обязательно нужно воевать? – спросил Элгар. – Инук, конечно, оскорбили жителей Улык, но без твоей и Омрына поддержки никто не станет за них заступаться.

            Умка присел и сдвинул чайник с огня, пригласил Элгара сесть рядом. Обычно они со стариком обменивались вечером не более чем десятком слов – болтливость среди настоящих людей считалась недостатком, но сегодня Умка был настроен на долгий, обстоятельный разговор. Он достал две белые керамические чашечки и заварил чай. Этот напиток в доме Умки пили только по особым случаям, потому что доставался он им нечасто.

            – Когда я был молодым, – протянул старик, прихлебывая кипяток, – мы хватались за оружие по малейшему поводу. В нашем роду тогда было много людей, и все чувствовали свою силу. Войны разгорались из-за любой обиды…

            Умка прищурился, мыслями переносясь в давно ушедшие времена.

            – Воевали с сыроедами, воевали с коряками, воевали с юкагирами и якутами, со всеми, до кого могли дотянуться. А когда воевать было не с кем – дрались между собой: род против рода, семья против семьи, брат против брата, – Умка вздохнул. – У нас в те времена не было недостатка в железном оружии и доспехах. Так было, пока не пришел Якунин.

Старый медведь замолчал. Он никогда не рассказывал воспитаннику про большую войну. Элгар слышал несколько песен и сказаний об этих событиях: о том, как появились воинственные и безжалостные пришельцы с запада, о том, как великан-полководец Якунин привел их с собой во владения настоящих людей и как в двух крупнейших сражениях было разбито войско Якунина, и как погиб сам кровожадный душегуб. Умка редко вспоминал, что это он убил Якунина, но и не отрицал, когда ему приписывали этот подвиг.

            – Мы победили, это верно, – продолжил Умка. – Но из десяти мужчин ушедших на ту войну не вернулось девять. Наш род захирел, женщины-луораветлан стали брать в мужья коряков, чего раньше никогда не было, сыроеды в любой момент могут пойти войной на Улык…

            – Мир меняется, – прошептал Элгар.

            Он, наконец, смог словами выразить то, что постоянно чувствовал. Умка внимательно посмотрел на юношу.

            – Да… – после долгой паузы сказал он. – Меняется страшно. Во времена моего деда все решали копье и храбрость, а по тундре, не таясь, бродили кэле и людоеды. Мне довелось воевать с врагами, которые и убивают-то худо: пулями с большого расстояния. Кто знает, что застанешь ты?..

            – Почему Омрын так настаивал на торговле? – Элгар задал давно интересовавший его вопрос. – Даже без опасности попасть в засаду это был немалый риск. Мог просто налететь шторм и потопить все лодки.

            Бывалый бродяга нахмурил густые брови, тронутые сединой.

            – Я догадался почему, – ответил Умка. – Готовится большой поход на коряков. Чавчу нужно оружие, а сами коряки с ними торговать не станут. Знают, что вооружат себе на погибель. Оленеводы никогда не умели сами плести брони и всегда полагались в этом на сыроедов, с которыми вели торговлю через кавралинов. За то и поплатились.

            Коряками звалось племя кочевников, живущих по соседству с чавчу. Богатство коряков не раз становилось поводом для войны.

            – Значит, война будет не только с инук?

            Умка кивнул.

            – Сыроеды – мелочь, – он махнул рукой. – По крайней мере, чавчу так думают. Они всегда были далеки от наших бед, всегда считали себя важнее… Это будет последняя война, которую я увижу. Не верю, что при моей жизни еще раз соберется большая толпа.

            Он привычно ткнул Элгара кулаком в плечо. Прикосновение сильной руки было надежным, крепким. Худощавого юношу восхищала эта сила, как восхищает людей все недоступное им. Умка явно хотел поболтать еще немного, и Элгар решил воспользоваться такой возможностью.

            – В последний раз много воинов собиралось на войну с Якуниным?

            – Да… – старик задумался. – Столько людей я никогда не видел. Мы шли на врага с копьями и луками, а они били по нам из пушек и ружей. Конечно, многие испугались и убежали, но я остался, и самые сильные мужчины нашего рода…

            – Ты ведь и до этого видел такое оружие? Когда путешествовал на запад?

            Умка был одним из немногих луораветлан, которые держали у себя дома ружья. Элгар не знал, как старику достались эти ценные трофеи, но не раз видел их, держал в руках и даже стрелял из них. Порох, впрочем, достать на севере было невозможно, поэтому ружья лежали в тайнике с небольшим запасом пуль.

            – Хочешь послушать про теплые края? – ухмыльнулся бывший странник. – Ну, слушай, хотя я тебе уже не раз рассказывал. Чем дальше на запад или на юг, тем короче зима, а весна и лето – теплее и дольше.

            Умка помолчал. Тени плясали по его жесткому лицу.

            – Деревья там выше и на них растут плоды, сочнее и вкуснее всего, что я когда-либо пробовал.

            Элгар попытался представить себе лес, где ветви высоких деревьев скрывают небо и солнечный свет, будто полог огромной яранги. Земли, которые никогда не знали снега и льда, где вода в море теплее, чем кружка чая, и на берегу круглый год слышны китовые песни.

            – Почему… – юноша запнулся. – Если все так прекрасно, как ты рассказываешь – почему мы живем здесь?..

            – На юге люди умирают и убивают, так же, как мы. – Нахмурился старик. – Якунин – тот был из теплой, очень теплой страны. Все люди вышли из огня…

            – Разве таньги не потомки собак, которых прогнали наши предки? – удивился Элгар.

            Умка рассмеялся.

            – Так рассказывают в сказках, а сказки сочиняют о том, чего боятся, чтобы победить страх. Нет, все люди – и мы, и таньги – все вышли из огня.

            Он резко провел рукой над пляшущими языками пламени.

            – Это так же верно, как то, что кэле – дети льда. Огонь породил людей, поэтому мы теплые и боимся холода. Холод породил кэле, поэтому они ледяные и боятся огня.

            Рука старика, уже медленнее, проплыла над очагом. Его лицо исказилось, и Элгар понял, что Умка намеренно обжег свою ладонь. Он будто хотел показать, что чувствует, а значит живет…

            – Но огонь тоже ранит нас, – выдохнул старик и прошептал. – Мы горим.

            Умка вспомнил, какой казни подвергли труп Якунина, чтобы умертвить его неприкаянный дух. Его закрепили на жерди и вертели над огнем, пока от тела не осталась лишь груда черного пепла.

            – Ты знаешь названия всех месяцев, – продолжил Умка. – Сейчас начинается месяц воды. В этом году название подходящее, но обычно в это же время вся вода еще стоит замерзшей. Следующий месяц и вовсе называется «месяц рождения листьев». Даже в самые теплые годы листья рождаются куда позже… Ты понимаешь почему так?

            Элгар покачал головой. Он знал, что в словах старика кроется что-то важное, но суть долгого разговора ускользала от него. Любой ребенок знал, что в разных краях время течет по-разному. Чем дальше на север – тем короче становились дни и удлинялись ночи. Рассказывали, что на самой шапке мира и вовсе нет времен года, а есть только один длинный день и одна ночь. Там, где жили Элгар длинная ночь наступала всего на один зимний месяц, и в этом году уже миновала.

            – Названия для разных лун придумали раньше, чем мы пришли на север. Когда-то мы тоже жили вдали от снегов. Мы, луораветлан, настоящие люди, – продолжил старик, – бежали от огня, который согревает юг. Потому что боялись сгореть. Вот так я думаю…

            «Люди, дети огня, – подумал Элгар. – Кэле, дети льда. Только на вершине мира, они могут встретиться друг с другом».

            Тем вечером они больше не говорили. На следующий день им предстояла долгая дорога, и мужчины рано легли спать.

            ***

            Когда утром они выбрались из запорошенного снегом валкарана, небо расцвело зелеными сполохами. Для настоящего человека смотреть на небесные огни считалось дурным знаком. Луораветлан верили, что сияние – это громадный хищный червь, способный проглотить целиком стадо оленей.

            Элгар вспомнил как впервые увидел небесное свечение, когда был еще совсем ребенком. Пляшущие полосы живого огня восхитили его и приковали к себе взгляд. Умка, увидев, что мальчик смотрит на небо, взял его за плечи и заставил повернуться спиной к огню. С тех пор, каждый раз, когда вспыхивало чудесное сияние, Элгар избегал смотреть на небо и чувствовал яркий свет за своей спиной.

            Они подготовили нарты, Умка вернулся в валкаран и вынес оттуда тяжелый деревянный сундук. Элгар знал, что старик годами хранил его под оленьими шкурами и зимними одеялами.

            – Подарки, – объяснил Умка и поставил сундук на землю. – Не годится нам являться на общий сбор без подношения. Ну-ка, подойди, хочу, чтобы ты кое-что увидел…

            В сундуке лежали крепкие железные ножи, другая полезная утварь и несколько деревянных сосудов. Старик взял один из них и протянул воспитаннику. Элгар взвесил сосуд на ладони.

            – Дурная вода, – пояснил Умка. – Таньги продают ее вместе с чаем и табаком. Если выпьешь много, то потеряешь голову. Если выпьешь еще – потеряешь душу.

            Элгар недоуменно уставился на своего воспитателя, с опаской сжимая сосуд со страшным зельем.

            – Открой и понюхай, – предложил старик.

            Элгар послушно открыл бутылку. В нос ударил отвратительный, резкий, ни на что не похожий запах. Юноша пошатнулся и закашлялся. Умка улыбнулся и продолжил:

            – Молодые дураки думают, что этот напиток дает мудрость шаманов, но на самом деле это яд, притом страшный. Я видел людей, пристрастившихся пить такое зелье. Жалкое зрелище. Они похожи на высушенную рыбу. Несчастные глупцы, с глазами, горящими, как звезды…

            – Я не буду пить, – пообещал Элгар.

            – Нет, уж, глоток сделай. – Приказал старый медведь. – Ты должен знать этот вкус, как и вкус любого яда.

            Элгар осторожно поднес ко рту горлышко, стараясь не вдыхать отвратительные пары дурной воды, потом зажмурился и быстро отхлебнул. Глотку сразу обожгло жидким огнем, а немного позже в животе разлилось приятное тепло. Юноша фыркнул и вытер губы рукавом. Умка выхватил у него сосуд и, хорошо размахнувшись, ударил воспитанника по щеке.