Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 40"

Автор книги: Лев Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

Одним словом, если я мыслю, значит, бог существует, так как мыслящим во мне элементом обязан я не самому себе, ибо как не от меня зависело дать его себе, так не в моей власти и сохранить хоть на один момент; я не обязан им и такому существу, которое, будучи выше меня, было бы материей, потому что материя – вещество – не может быть выше того, что мыслит: итак, я обязан им такому существу, которое выше меня, но не есть материя. И это-то существо и есть бог.

14

Я не знаю, действительно ли способна собака делать выбор, вспоминать, любить, бояться, воображать, думать, а потому, когда мне говорят, что все эти проявления в ней суть не страсти и не чувства, а естественное и необходимое следствие устройства ее тела, составленного из различно расположенных частиц материи, то я по крайней мере могу допустить такое учение, но ведь сам-то я думаю, я-то ведь несомненно знаю о себе, что я думаю, а что же общего, какая же соразмерность между тем, что мыслит, и тем или иным расположением частиц материи, т. е. пространства со всеми его тремя измерениями – длиной, шириной и глубиной, делимого по всем направлениям?

15

Если всё – материя и если мысль во мне, как и во всех других людях, есть только следствие известного расположения частиц вещества, то кто внес в мир идею о том, что является совершенною противоположностью всему вещественному? Разве имеет материя в своей основе такую чистую, простую и нематериальную идею, какова идея духа? Как может материя быть началом того, что отрицает ее и исключает из своего существа? Как может она явиться в человеке мыслящим элементом, т. е. тем самым, что доказывает ему, что он – не материя?

16

Если читателям не нравятся эти заметки мои, я удивляюсь, и если нравятся, я тоже удивляюсь.

ИЗБРАННЫЕ МЫСЛИ ЛАБРЮЙЕРА
ДОПОЛНЕНИЯ

[Перевод с французского Л. Н. Толстого]

1. Есть вещи, посредственность в которых невыносима: поэзия, музыка, живопись, публичная речь.

2. Есть люди, которые, прочтя книгу, передают из нее некоторые места, смысла которых они не поняли и которые они извращают еще более тем, что прикладывают своего. Так что приводимые ими места суть не что иное, как выражение их собственных мыслей. Они осуждают эти свои мысли, и все согласны с ними, но это нисколько не делает худшими те места из книги, которые они будто бы приводят.

3. – Что вы думаете о такой-то книге? – Что же думать? книга дурна, – говорит г-н А. – Это такая плохая книга, что о ней и говорить не стоит. – Но вы читали ее? – Нет, я не читал, но мне говорили г-жа Б. и Д., – но он не прибавляет того, что и г-жи Б. и Д. тоже не читали ее.

4. Мне случилось прочесть ему мое сочинение. Он слушает. Как только я кончил, он начинает говорить мне о своем. – Ну, а об вашем он что же думает? – Я ведь сказал вам: он говорит о своем.

5. Есть много людей, которые кажутся важными только по имени. Когда вы их очень близко видите, они – ничто, они внушают уважение только издалека.

6. Если людям свойственно восхищаться тем, что редко, отчего мы так мало восхищаемся добродетелью?

7. Нет ничего восхитительнее, как общение с красивой женщиной, имеющей свойства честного человека.

8. На ученую женщину смотрят обыкновенно как на художественно отделанное оружие. Оно хорошо для кабинета, чтобы показывать его гостям, но не годится ни для войны, ни для охоты, как манежная лошадь, как бы она ни была хорошо выезжена.

9. Удивительно, когда видишь в женщине пристрастие более сильное, чем любовь к мужчине: я говорю о честолюбии и игре. Так женщины делают нас целомудренными.

10. Можно встретить самую восторженную любовь, но как редко – совершенную дружбу.

11. Причины охлаждения в дружбе имеют свои причины, но если любовники перестают любить друг друга, то только потому, что они слишком любили.

12. Так же, как мы всё более и более привязываемся к тем людям, которым мы сделали добро, мы всё больше и больше ненавидим тех, кого мы обидели.

13. Люди реже краснеют от своих проступков, чем от своих слабостей, своего тщеславия.

14. Гордость и надутость достигают в обществе обратной цели, если цель их – уважение людей.

15. Самые важные вещи надо говорить как можно проще. Ничто так не портит их, как высокопарность.

16. Опасно доверяться не вполне. Большая часть того, что передаешь, такова, что надо сказать всё или ничего. Ты уже слишком сказал из своей тайны тому, от кого ты хочешь скрыть хоть что-нибудь.

17. Люди, которым удаются денежные дела и сундуки которых полнеют, доходят до того, что воображают себя умницами, призванными управлять людьми.

18. Среднее и малое состояние держится долго. Ничто не уничтожается так скоро, как огромное состояние. Если правда, что человек богат только тем, чего ему не нужно, то богаче всех человек мудрый. А если правда, что бедны бывают люди только теми вещами, какие мы желаем иметь, то и честолюбивый и скупой самые бедные люди.

19. Двумя средствами возвышаются люди в обществе: своими достоинствами и глупостью людей.

20. Из того же источника гордости, вследствие которого люди горделиво возвышаются над другими, те же люди униженно ползают перед теми, кто выше их.

21. У раба только один хозяин, у честолюбца столько же, сколько есть людей, нужных ему для успеха.

22. Есть люди, которых успех постигает вдруг, как неожиданный случай. В первую минуту они удивлены, озадачены, но понемногу они осваиваются и признают себя достойными своего успеха... И как будто уверенные в том, что глупость и счастье не могут не быть вместе, что нельзя быть в одно и то же время дураком и счастливым, они уверяют себя, что они умны, и не только позволяют себе, но считают себя обязанными говорить при всяком случае и о всяком предмете и при каких бы то ни было людях.

23. Есть много случаев в жизни, когда правда и простота достигают цели лучше, чем всякая хитрость.

24. Пристрастие народа к сильным мира так слепо и восхищение перед их движениями, звуками голоса, наружностью так всеобще, что если бы сильные мира догадались быть еще и добрыми, их обоготворили бы.

25. Сильные мира пренебрегают людьми только умными. Люди умные презирают сильных мира, у которых только есть власть; добрые люди жалеют и тех и других, если у них есть власть или ум без добродетели.

26. Есть много властвующих, которые, если бы они узнали своих подчиненных и самих себя, устыдились бы своего положения.

27. Слабые ненавидят друг друга за то, что вредят друг другу. Сильные мира ненавистны слабым за то зло, которое они им делают, и за то добро, которого не делают им. Слабые делают сильных ответственными за свою беспомощность, бедность, за все свои несчастия.

28. Надо молчать о сильных мира. Говорить о них хорошо есть что-то вроде лести, говорить о них дурно, пока они живы – опасно, и подло, когда они умерли.

29. Когда приходится изменять что-либо в республике, то надо сообразоваться не столько с самым делом, сколько со временем. Есть времена, когда нет ничего такого, чего нельзя бы было делать над народом – он всё снесет, и есть другие времена, когда ясно, что нельзя достаточно быть осторожным с ним. Вчера вы могли отнять у города его права, привилегии, свободы, нынче и подумать нельзя переменить его вывески.

30. Какое счастливое положение то, при котором человек может сделать так много добра тысячам людей! И какое опасное положение человека то, в котором он может всякую минуту сделать зло миллионам!

31. Как жаль, что мы живем недостаточно долго, чтобы пользоваться уроками своих ошибок!

32. Партийность, принадлежность к партии, унижает людей даже больших.

33. Ни на чем так не видно того, что тщеславие есть порок постыдный, как на том, что оно не смеет показываться и скрывается под видом противоположной пороку добродетели.

Ложная скромность – это последняя уловка тщеславия. Она делает то, что тщеславный не кажется таковым, а, напротив, заслуживает похвалу за добродетель, противоположную его пороку. Это тонкая ложь.

34. Скромность часто смешивают с другим свойством, которое унижает человека в его собственных глазах и есть высшая добродетель смирения. Человек по своей природе высоко и горделиво думает о себе и только о себе. Скромность научает человека поступать так, чтобы никто не страдал от этой гордости. Это внешняя добродетель, она научает человека поступать с другими так, как будто он не считает их ни за что.

Смирение – другое.

35. Хотя между соревнованием и завистью и кажется, что есть нечто общее, между ними такое же расстояние, как между пороком и добродетелью.

Предмет, возбуждающий и соревнование и зависть, один и тот же: заслуги других людей. Разница в том, что соревнование это чувство свободное, мужественное, искреннее, оплодотворяющее душу, – чувство, побуждающее человека воспользоваться великими примерами и часто даже превзойти то, чем он восхищается. Зависть же есть чувство дурное, как бы вынужденное признание чужих заслуг, – чувство, заставляющее человека или не признавать добродетель в тех, в ком она есть, или отказывать в хвале ей и завладевать ее наградой, – чувство неплодотворное, оставляющее человека таким, каким он был, наполняя его мыслями о своей славе и делающее его холодным к произведениям других, заставляющее его удивляться тому, что есть кроме него даровитые люди на свете, в особенности обладающие теми дарованиями, которые они себе приписывают, – чувство, постыдная основа которого в тщеславии и самомнении, – чувство, которое внушает тому, кто страдает им, не только то, что он умнее и достойнее всех людей, но что только он один на свете имеет ум и достоинства.

36. Зависть и ненависть всегда соединяются и поддерживают друг друга. Разница между ними только та, что одно чувство (ненависть) привязывает к лицу, другое к положению, состоянию. Умный человек не завидует работнику, который сделал хорошую шпагу, или скульптору, который окончил статую. Он знает, что в искусствах есть правила и метод, которых нельзя угадать, есть инструменты, которыми надо уметь владеть. И такому человеку достаточно подумать, что он не учился мастерству, для того чтобы утешиться, что он не мастер в нем. Но такой человек завидует министру и всяким правителям, думая, что здравый смысл тот, который он признает за собой, только один нужен для управления.

37. Все говорят про глупца и хвастуна, что он глупец и хвастун; но никто не говорит этого ему, и он умирает, не зная о себе того, что знают все.

38. Ненависть так упорна, что главный признак близости смерти больного – это примирение.

39. Люди редко помнят свою молодость и о том, каким трудно было быть целомудренными и воздержными. Как только люди отказываются от удовольствий из приличия, или из пресыщения, или для здоровья, так они начинают осуждать их в других. В этом есть доля привязанности к этим оставленным удовольствиям: отказавшись от них, хочется, чтобы никто ими не пользовался. Тут есть нечто похожее на зависть.

40. Старые люди бывают горды, презрительны и неприятны в обращении, если только они не очень умны.

41. Между человеком притворяющимся и таким, какой он в действительности, такая же разница, как между человеком, снявшим маску.

42. Человек большого ума не бывает одинаков: иногда он более, иногда менее умен, иногда он в ударе, иногда нет. Если он благоразумен, то в таком состоянии он мало говорит, не пишет, не старается нравиться. Нельзя ведь петь с насморком. Надо подождать, пока вернется голос.

Но не то с глупцом. Он автомат, он машина, пружина. Гири тянут, и он движется, вертится, и всегда в одном направлении, и всегда ровно. Он однообразен и никогда не изменяет себе. Кто его видел хоть раз, видел его таким, какой он всегда. Он раз навсегда определен своей природой. Менее всего видишь в нем его душу: она не проявляется, она покоится.

43. Притворство в движениях и речи очень часто есть следствие праздности и равнодушия. Сильная привязанность или важные дела большей частью возвращают человека к естественности.

44. Приписывать своим врагам то, что несправедливо, говорить неправду для того, чтобы им повредить, значит мстить самому себе и играть в руку врагам.

45. Если люди не доходят в делании добра до того предела, до которого они могли бы дойти, то причина этого только их ложное воспитание.

46. Ничто так не похоже на искреннее убеждение, как дурное упрямство. От этого партии, школы, ереси.

47. Труднее всего хвалить именно то, что более всего достойно похвалы. Набожный человек восхваляет не святого, но набожного. Если красивая женщина одобряет красоту другой, то знайте, что она знает, что она лучше хвалимой. Если поэт хвалит стихи другого поэта, можно быть уверенным, что стихи эти плохие.

48. Если бы мы узнали, что есть на Востоке такие народы, которые добровольно пьют такой напиток, который вступает им в голову, лишает их рассудка и производит в них рвоту, мы бы наверное признали эти народы самыми варварскими.

49. Про людей не должно судить, как о картине или статуе, по первому взгляду. Покровы скромности скрывают достоинства и маска лицемерия – злобу. Только мало-помалу вызванные наружу временем и случайностями проявляются и совершенная добродетель и совершенный порок.

50. Бывают люди, вследствие своего ума достигающие знаменитости в какой-нибудь отрасли, но не имеющие достаточно ума, чтобы воздержаться от суждений о предметах, неизвестных им. И часто знаменитый человек представляется глупцом.

51. Хорошо быть, но не хорошо слыть философом.

52. Разумное поведение держится на двух основах: на прошедшем и будущем. Тот, у кого хороша память и есть способность предвидения, избегнет осуждения в других того, что он сам, может быть, делал прежде, или того, что ему самому, может быть, придется делать.

53. Говорят, что А. умер. «О! это большая потеря. Это был хороший человек. Ему бы надо жить: умный, приятный, твердый, великодушный, правдивый...» говорят про А. Но не прибавляют главного, что всё это так, но только если он точно умер.

54. Часто особенные восхваления людей за их бескорыстие, честность, правдивость есть не столько восхваления этих людей, сколько осуждения рода человеческого.

55. Льстец не уважает ни себя, ни других.

56. Если бы нам был дан выбор: умереть или жить вечно, то, внимательно обдумав то, что значит не видеть конца бедности, зависимости, болезней, скуки, или того, чтобы воспользоваться богатством, властью, удовольствиями, здоровьем только для того, чтобы вследствие превратностей судьбы испытать всё противоположное, никто бы не знал, на что решиться. Природа избавляет нас от необходимости выбирать, делая смерть необходимой.

[БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК Ф. ЛАРОШФУКО]

Герцог Ларошфуко (Франциск) родился в 1613 году.

Жизнь, проведенная им, была очень бурная. Он участвовал в войнах Фронды и в смутах и интригах того времени.

Он был мало образован, но очень умен. Г-жа Ментенон говорила про него: «У него приятное лицо, вид величественный, очень много ума и мало знаний».

К старости он написал две книги: свои записки и книгу мыслей. Несмотря на большие достоинства первой книги записок, которую Бейль ставил выше комментариев Цезаря, Вольтер так определяет значение обеих книг: «Записки Ларошфуко,– говорит он, – читаются, но его мысли выучиваются наизусть».

Собрание мыслей Ларошфуко была одна из тех книг, которые более всего содействовали образованию вкуса во французском народе и развитию в нем ясного ума и точности его выражений.

Хотя во всей книге этой есть только одна истина, та, что самолюбие есть главный двигатель человеческих поступков, мысль эта представляется с столь разных сторон, что она всегда нова и поразительна. Книга эта была прочитана с жадностью. Она приучила людей не только думать, но и заключать свои мысли в живые, точные, сжатые и утонченные обороты. Со времени Возрождения никто, кроме Ларошфуко, не сделал этого.

«Только человек очень нравственно высокий в своей жизни, – говорит его биограф, – мог иметь смелость так резко выставить главный мотив человеческих поступков». «Ларошфуко, – говорит он, – показывал в своей жизни пример всех тех добродетелей, в существовании которых он как будто сомневался».

В последние годы своей жизни Ларошфуко перенес много семейных потерь и огорчений и много страдал от болезни (подагры). «Но недаром он много думал в своей жизни, – говорит г-жа Севинье: – несмотря на все невзгоды, душевное состояние его было удивительно по своему спокойствию. Он подошел к последнему своему часу без удивления и противления».

Он умер в 1680 году.

Л. Толстой.

ИЗБРАННЫЕ АФОРИЗМЫ И МАКСИМЫ ЛАРОШФУКО

ОТДЕЛ ПЕРВЫЙ

[Перевод Г. А. Русанова]

1

То, что мы считаем нашими добродетелями – чаще всего не что иное, как переодетые пороки.

2

Величайший из всех льстецов – самолюбие.

3

В сердце человеческом вечно нарождаются страсти, так что исчезновение одной почти всегда означает появление другой страсти.

4

Как бы ни старались люди прикрывать свои страсти подобием благочестия и целомудрия, они всегда проглядывают сквозь эти покровы.

5

У каждого из нас достаточно силы для перенесения чужого несчастия.

6

Милосердие королей часто не более как политика ради приобретения любви народов.

7

Такое милосердие, считающееся добродетелью, практикуется часто из тщеславия, иногда по лени, часто вследствие страха, и почти всегда по всем трем причинам вместе.

8

Нередко хвастаются страстями, даже самыми преступными, но зависть – страсть стыдливая и постыдная, в которой никто не смеет признаться.

9

Ревность имеет еще некоторое основание и справедлива некоторым образом, так как она желает только сохранения того блага, которое нам принадлежит или мы думаем, что принадлежит нам, тогда как зависть – это бешенство, не могущее переносить блага других.

10

Зло, которое мы делаем, не навлекает на нас столько преследований и ненависти, сколько наши добрые качества.

11

У нас больше силы, чем воли, и мы часто, для того только, чтобы оправдать себя в собственных глазах, находим многое невозможным для нас.

12

Если бы у нас не было недостатков, мы не находили бы такого удовольствия в нахождении недостатков других.

13

Если бы мы сами не были горды, мы не жаловались бы на гордость других.

14

Повидимому, природа, так мудро расположившая органы нашего тела, чтобы сделать нас счастливыми, наделила нас гордостью для того, чтобы избавить нас от огорчения видеть наши несовершенства.

15

Всему, что посылает нам судьба, дает цену наше расположение духа.

16

Никогда люди не бывают ни так счастливы, ни так несчастны, как они это воображают.

17

Каково бы ни было кажущееся различие между людскими жребиями, существует, однакож, известное равновесие между благами и злом, делающее все жребии равными.

18

Нет таких несчастных случаев, из которых смышленые люди не извлекли бы какой-нибудь пользы, ни такого счастливого случая, который люди неблагоразумные не сумели бы обратить во вред себе.

19

Счастье и несчастье человека не меньше зависят от его нрава, чем от судьбы.

20

Искренность – это открытое сердце. Она встречается у немногих; обычная же искренность – не что иное, как тонкое притворство для привлечения к себе доверия других.

21

Не столько истина делает добра в мире, сколько подобия ее приносят миру зла.

22

Любовь ссужает свое имя бесчисленному множеству связей, которые приписываются ей, но в которых она не больше принимает участия, чем дож в том, что делается в Венеции.

23

Любовь к справедливости у большинства людей – только боязнь потерпеть от несправедливости.

24

Мы ничего не можем любить без мысли о себе и только следуем нашим вкусам и наклонностям, когда предпочитаем себе своих друзей; однакож единственно при этом предпочтении дружба и может быть истинной и совершенной.

25

То, что люди называют дружбой, есть не более как коммерческое товарищество с обоюдным сохранением выгод и обменом добрых услуг, – словом, это только торговая сделка, в которой наше себялюбие всегда рассчитывает на какой-нибудь барыш.

26

Гораздо постыднее не доверять своим друзьям, чем быть обманутым ими.

27

Приговоренные к смертной казни притворно высказывают иногда твердость духа и презрение к смерти, но в сущности они только боятся смотреть ей прямо в глаза, так что можно сказать, что эта твердость и это презрение к смерти для ума их – то же самое, что повязка для их глаз.

28

Чтобы занять известное положение в свете, люди делают всё, что могут, чтобы казаться занявшими его.

29

Мы часто воображаем, что любим людей более могущественных, чем мы, и, однакоже, дружба наша к ним обусловливается только интересом: мы привязываемся к ним не ради пользы, которую желаем принести им, а ради пользы, которую желаем от них получить.

30

Люди недолго прожили бы в обществе, если бы не были обманываемы одни другими.

31

Мы чаще нравимся в обществе нашими недостатками, чем хорошими качествами.

32

Вывести из заблуждения человека, слишком много воображающего о своих достоинствах, значит оказать ему такую же плохую услугу, какую оказали некогда в Афинах одному сумасшедшему, воображавшему, что ему принадлежат все корабли, приходящие в гавань.

33

Часто старики любят давать хорошие наставления молодым, чтобы утешиться в том, что уже не в состоянии показывать дурных примеров.

34

Каждый говорит хорошее о своем сердце, но никто не смеет хорошо отозваться о своем уме.

35

Люди и дела их имеют свою точку перспективы: на одних нужно смотреть вблизи, чтобы лучше судить о них, а о других никогда так хорошо не судят, как отойдя от них на известное расстояние.

36

Чтобы хорошо знать что-нибудь, нужно знать подробности, а так как они почти бесчисленны, то наши знания всегда поверхностны и несовершенны.

37

Ум не может долго играть роль сердца.

38

Ничего не дают так щедро, как советы.

39

Так же легко обманывать самого себя, как трудно обманывать других так, чтобы они не заметили этого.

40

Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец притворяемся даже и перед самими собою.

41

Люди делают добро нередко для того только, чтобы иметь возможность безнаказанно делать зло.

42

Привычка постоянно хитрить – признак ограниченности ума, и почти всегда случается, что прибегающий к хитрости, чтобы прикрыть себя в одном месте, открывается в другом.

43

Мы никогда не бываем так смешны теми свойствами, которые действительно имеем, как бываем смешны теми качествами, которыми притворяемся, что имеем.

44

Мы иногда бываем так же несходны с самими собой, как с другими.

45

Иные люди никогда не были бы влюблены, если б никогда не слышали разговоров о любви.

46

Одна из причин того, что так мало встречается разумных и приятных собеседников, заключается в том, что в разговоре почти каждый думает скорее о том, что сам желает сказать, чем о том, чтобы ответить точно и хорошо на то, с чем обращаются к нему. Самые ловкие и любезные собеседники ограничиваются только тем, что показывают вам вид внимания, между тем как вы по глазам их видите, что мысли их блуждают очень далеко от того, что говорите вы, и что они нетерпеливо жаждут поскорее обратиться к тому, что сами хотят сказать. Они не понимают, что такое сильное желание любоваться собой в разговоре – дурной способ нравиться другим или убеждать их и что уменье хорошо слушать и отвечать есть одно из самых важных достоинств в разговоре.

47

Как великим умам свойственно давать многое в немногих словах, так маленькие умы, напротив, обладают даром много говорить и ничего не сказать.

48

Люди не любят хвалить других и никогда не хвалят бескорыстно. Похвала – это ловкая, скрытая и тонкая лесть, доставляющая удовольствие и тому, кого хвалят, и тому, кто хвалит: один признает ее воздаянием за свои достоинства, другой – хвалит для того, чтобы дать заметить свою справедливость и проницательность.

49

Мы хвалим обыкновенно только для того, чтобы нас похвалили.

50

Немногие люди имеют настолько ума, чтобы предпочесть полезное им порицание вредной похвале.

51

Отказ от похвалы – желание, чтобы похвалили в другой раз.

52

Если бы мы сами не льстили себе, лесть других не могла бы вредить нам.

53

Лесть – это фальшивая монета, находящаяся в обращении только благодаря нашему тщеславию.

54

Гораздо легче казаться достойным той должности, которой не имеешь, чем той, которую занимаешь.

55

Если исследовать хорошенько различные следствия скуки, то окажется, что благодаря ей манкируют больше обязанностями, чем выгодой.

56

Есть разные роды любопытства: есть любопытство из выгоды, побуждающее нас учиться тому, что может принести нам пользу, и есть любопытство из тщеславия, происходящее от желания знать то, чего другие не знают.

57

Лучше употреблять свой ум на перенесение настоящих бедствий, чем на предвидение тех, которые могут случиться.

58

Наше раскаяние вызывается не столько сожалением о сделанном нами зле, сколько опасением вредных последствий его для нас самих.

59

Мы признаемся в своих недостатках, чтобы искренностью загладить вред, который они причиняют нам в глазах других людей.

60

Когда пороки оставляют нас, мы тщеславимся, воображая, что сами оставляем их.

61

Нередко мы потому не можем вполне предаться одному пороку, что у нас много пороков.

62

Мы легко забываем свою вину, если она только нам одним известна.

63

Есть простаки, знающие свою простоту и ловко пользующиеся ею.

64

Добродетель не заходила бы так далеко, если бы тщеславие не сопутствовало ей.

65

Счастливые люди неисправимы, они всегда находят себя правыми, если счастье поблажает их дурному поведению.

66

С огорчениями связано различного рода лицемерие. В одном случае, оплакивая кончину дорогого нам лица, мы оплакиваем себя: сожалеем об утрате с покойником того доброго мнения, которое он имел о нас, плачем об уменьшении наших средств к жизни, наших удовольствий или нашего значения в обществе. Так что мертвый чествуется слезами, проливаемыми о живых. Мы обманываем при этом самих себя, почему я и называю это своего рода лицемерием. Но бывает лицемерие уже не столь невинное, так как оно внушает всем уважение. Это – огорчения некоторых личностей, желающих прославиться красивой, нескончаемой скорбью. После того, как всё изглаживающее время уничтожило их действительное горе, они упорно продолжают плакать, жаловаться и вздыхать, принимают траурный вид и стараются убедить других всеми своими действиями, что печаль их прекратится лишь вместе с жизнью их. Такое жалкое и утомительное тщеславие встречается обыкновенно у честолюбивых женщин. Так как пол их преграждает им все пути к славе, то они стараются достигнуть известности, показывая людям безутешную скорбь. Есть еще и иного рода слезы, источник которых очень мелкий, легко текущие и легко иссякающие: плачут, чтобы приобрести репутацию чувствительности; плачут, чтобы пожалели их, плачущих; плачут, чтобы над ними поплакали; наконец, плачут, чтобы избегнуть стыда не плакать.

67

Мы легко утешаемся в несчастиях наших друзей, когда эти несчастия дают нам возможность выказать им нашу нежность.

68

Для достижения желаемого нам не хватает скорее настойчивости, чем средств.

69

То, что кажется великодушием, часто не что иное, как тайное честолюбие, пренебрегающее небольшими выгодами для достижения больших.

70

Истинное красноречие заключается в том, чтобы сказать всё, что нужно, и только то, что нужно.

71

Смирение нередко бывает только притворной покорностью, которой пользуются, чтобы подчинить себе других. Это – уловка гордости, принижающейся, чтобы возвыситься, и хотя превращения гордости бесчисленны, но она никогда не бывает лучше скрыта и более способна обмануть, чем в тех случаях, когда принимает вид смирения.

72

Воспитание, которое обыкновенно дается молодым людям, только усиливает их себялюбие.

73

Так называемая щедрость – чаще всего только тщеславие, в удовлетворении которого мы больше нуждаемся, чем в тех вещах, которые отдаем другому.

74

Ограниченность ума создает упорство, и мы не легко верим тому, что находится за пределами видимого нами.

75

Поспешность, с которой люди верят дурному, недостаточно расследовав его, происходит от гордости и лени: хочется найти виновных, но не хочется потрудиться разобрать преступление.

76

Нет на свете человека, который был бы настолько сообразителен, чтобы мог постичь всё зло, которое он делает.

77

Юность – непрерывное опьянение, это лихорадка разума.

78

Мы всегда любим тех людей, которые восхищаются нами, и не всегда любим тех, которыми сами восхищаемся.

79

Трудно любить тех людей, которых мы совсем не уважаем; но не менее трудно любить и тех, которых уважаем более, чем самих себя.

80

Благодарность большинства людей – только тайное желание еще больших благодеяний.

81

Довольно много людей, презирающих богатство, но мало – отдающих его.

82

Мы нередко прощаем тому, кто надоел нам, но не можем простить тому, кому сами надоели.

83

Почему мы помним даже мелкие подробности случившегося с нами, а не помним, сколько раз рассказывали их одному и тому же лицу.

84

Чрезвычайное удовольствие, с которым мы говорим о себе, должно бы вызывать в нас опасение, что мы доставляем мало удовольствия слушающим нас.

85

Не столько недоверие к друзьям препятствует нам открывать им глубину нашего сердца, сколько недоверие к самим себе.

86

Хвалить королей за добродетели, которых нет у них, значит безнаказанно говорить им дерзости.

87

Мы скорее можем полюбить ненавидящих, нежели любящих нас больше, чем мы того желаем.

88

В ревности больше себялюбия, чем любви.

89

Мы признаемся только в небольших недостатках, чтобы убедить в отсутствии у нас больших.

90

Зависть непримиримее ненависти.

91

Иные думают, что не любят лести, но они не любят только известной манеры ее.

92

Слишком пылкая ненависть ставит нас ниже тех, кого мы ненавидим.

93

Случаи дают возможность другим узнавать нас и еще более нам самим узнавать себя.

94

Только людей, согласных с нашими мнениями, мы признаем людьми со здравым смыслом.

95

Люди, хитрящие с нами, в особенности раздражают нас тем, что считают себя умнее нас.

96

От всей души мы хвалим обыкновенно только тех, кто восхищается нами.

97

Истинное доказательство христианских добродетелей – смирение: без него мы сохраняем все наши недостатки, и они только прикрываются нашей гордостью, которая прячет их от других, а часто и от нас самих.

98

Ревность всегда родится с любовью, но не всегда умирает с нею.

99

Бывают слезы, обманывающие нас самих после того, как мы обманули ими других.

100

Посредственность обыкновенно осуждает всё, что превышает ее понимание.

101

Зависть побеждается истинной дружбой, а кокетство – истинной любовью.

102

Счастье делает видимыми наши пороки и добродетели, как свет – предметы.

103

Главная доля нашей искренности происходит от желания говорить о себе и показывать с выгодной стороны свои недостатки.

104

Если тщеславие и не разрушает вполне добродетелей, то по крайней мере все их колеблет.