Текст книги "...начинают и проигрывают"

Автор книги: Лев Квин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

11.

Ну вот, орешек, можно считать, расколот. Андрей Смагин уличен.

Странно, меня не покидало ощущение, что я упустил из виду что-то очень важное. Снова и снова просматривал протоколы допросов, заключение экспертизы. Все правильно! И все-таки… Вот вселился какой-то зловредный червячок и точит, точит…

Под вечер, перед тем, как приступить к допросу Смагина, я решил пойти домой, отдохнуть немного на своих ставших уже привычными нарах.

Ничего с отдыхом не получилось. Ким опять забыл про свою святую обязанность водовоза – мы, трое мужчин, бросив жребий, поделили между собой на эту неделю все хозяйственные дела: на мою долю выпала уборка комнаты, Арвид обеспечивал тепло, Ким – воду.

Я позвал его со двора. По моему хмурому лицу он сразу все понял. Ойкнув, схватил ведро и, сопровождаемый верным Фронтом, кинулся к водопроводному крану в темном конце длиннющего коридора.

Но было уже поздно. Воду выключили, как обычно в это время. Горбоносый кран, издеваясь над Кимкой, лишь ехидно шипел и пускал пузыри.

Не оставаться же на ночь без воды! Пришлось мне топать к водоразборной будке за пять кварталов – щуплому парнишке не донести. Ким, заглаживая свою вину, потащился со мной, хотя я его не просил, и, держась за дужку ведра, вроде он тоже несет, расспрашивал сладким подхалимским голоском:

– Вот скажи, Витя, кто на фронте главней: танкисты или артиллеристы?

– Все главней!

Моя злость еще не улеглась; плетись теперь с ведром через полгорода, вместо того, чтобы спокойно отдыхать.

Но Ким не отставал:

– Нет, правда?

– А зачем тебе?

– Понимаешь, у нас тому классу, который первое место займет, присваивают звание танкистов. А кто второе – артиллеристов. Разве правильно? По-моему, артиллеристы важнее, раз они танки расшибают.

Ох и подмазывается, хитрец! Ведь минометчики – тоже артиллеристы.

– А лодырям у вас какое звание присваивают?

– Лодырям? – наивно хлопает глазами. – Никакое.

– Вот и напрасно! У нас в пионерском лагере…

– Еще до войны?

Глаза загорелись, приготовился слушать интересное. Погоди, будет тебе!

– Еще задолго до войны. Я был тогда пионервожатым… Так вот, у нас лодырям присваивали дворянские титулы, понял? И не просто как-нибудь: приказом начальника лагеря. Пробездельничал, пока другие работали, – получай на первый случай фон-барона. И все тебя не просто по фамилии зовут, а «ваше превосходительство». Кто второй раз отличился, тому уже «графа» навешивают: «ваше сиятельство». Ну, а архилодырь получает наследного принца, к фамилии добавка «светлейший» и величание «ваше императорское высочество».

– Ух ты! А если исправится?

– Тогда титул снимают, но не самовольно, а тоже приказом. И не сразу – по ступеням. Скажем, был графом – переводят в бароны… Вот ты, например. У нас в лагере за такой номер с водой тебя бы сделали бароном фон Лихачевым. Здорово звучит, а, ваше превосходительство? А еще раз случится – пожалуйте в графы. Граф Ким де ля Лихачев…

Молчит. Только дужку уже не просто поддерживает, для вида, а к себе подтягивает, несет.

Притащили ведро в комнату, а там Арвид. Бледный, усталый, резко обозначились скулы.

– Вода?

И жадно пить.

– Что с тобой?

Показывает глазами: Кимка!

Я услал парнишку на улицу. Он не заставил себя просить дважды, исчез вместе с Фронтом, словно их ветром сдуло.

– Ну что там случилось, Арвид?

– Старик один повесился, пришлось из петли вынимать. Неприятно.

– Самоубийство?

– Да.

– Спасли?

– Слишком долго висел. – Снова зачерпнул кружкой воду, выпил. – Много убитых на фронте видел, а стал его снимать… Бр-рр! – Тут Арвида передернуло. – Нервы слабые стали, отвык уже.

– Нет, просто на фронте смерть совсем другая.

– Может быть… Как у тебя? – спросил он, круто меняя тему разговора.

– Порядок!…

Я рассказал о результатах экспертизы.

– Хорошо, Виктор, – он стиснул мне плечи своими сильными руками, – очень хорошо! Будешь следователем по особо важным делам. Быстро распутал, быстро.

– Да там и распутывать было нечего – все как на ладони… Одно только непонятно, – поделился я с ним своими не то чтобы сомнениями, а так, психологическими нюансами. – Вот, скажем, тогда, месяц назад, когда Олеша к его девушке приставал, взял бы он и перерезал шланг. Все было бы ясно! Душевные переживания, возбуждение, прочее. Но ведь он не тогда перерезал, а лишь сейчас, месяц спустя.

– Злопамятный, мстительный. Мне такие встречались.

– Мне тоже. Но непохож, непохож Смагин…

Арвид спросил:

– А что говорит девушка?

– Девушка?…

И тут только до меня дошло. Упущение! «Ищи женщину» – а сам Зою Сарычеву так и не допросил! Не это ли мучило меня весь вечер?…

Беда оказалась легко поправимой. Даже искать долго не пришлось: Ким, как выяснилось, учился в одной школе с Зоей Сарычевой, а девушка была там известным человеком. «Главная артистка», – сказал Ким. Он довел меня до школы, разъяснил, где занимается драматический кружок, и исчез, очень довольный, так как считал, что искупил этим значительную часть сегодняшней своей вины.

Была среда, как раз день занятий драмкружка. Вскоре мы с Зоей Сарычевой сидели в безлюдном, с черной доской во всю стену классе; я – за учительским столиком, длинноносая кареглазая девушка, скорее заинтригованная, чем напуганная, против меня на первой парте.

– Мне нужно задать вам не сколько вопросов, может быть, и не очень приятных.

– Понимаю, – сказала она спокойно и просто; кажется, с ней будет не трудно.

– Вы дружите с Андреем Смагиным?

– Значит, правда! – воскликнула она вместо того, чтобы ответить. – Его арестовали! Но за что?

– Пока не могу ничего сказать. Идет следствие.

– Он же не виноват!

– Вот вы говорите так, а сами, наверное, даже не знаете, в чем его обвиняют.

– Андрюша не может сделать ничего плохого, понимаете, ну, просто не может.

– Вы не ответили на вопрос, – напомнил я.

Зоя встряхнула косами и посмотрела на меня с вызовом:

– Да, дружу.

– Давно?

– Мы учились вместе с первого класса. А в прошлом году… У Андрея дома стало трудно, и он поступил шофером.

– Степан Олеша тоже учился с вами?

– Что вы! – Она даже удивилась. – Он старше, и потом давным-давно бросил школу.

– Как вы с ним познакомились?

– Я не знакомилась. Просто… – Она покраснела. – Стал ко мне приставать. Грубый, противный! Руки… – Не договорила, отвернулась.

Не очень-то хотелось продолжать неприятный и ей и мне разговор. Но что поделаешь! Я не кавалер, а работник уголовного розыска.

– Почему он пристает именно к вам?

– Не знаю, – Зоя по-прежнему смотрела в темное окно. – Говорит, нравлюсь. Даже жениться предлагал. Смешно!… Врет он все. Просто, назло Андрюше.

– Когда он подошел к вам впервые?

– Не помню точно. Недели три назад. Или четыре. Андрюша занят был, кажется, в военкомате, а этот тип встретил меня возле школы. Сначала ничего, вежливо более или менее, а потом… Наши ребята шли, из класса, я им крикнула. Ну, он и убрался. Их четверо было, да еще Коля Павлов занимается в секции бокса.

– Больше не подходил?

– Долго не подходил. Только когда увидит на улице, сразу ржать и слова всякие говорить, вроде не мне, а так, в воздух… А тут недавно – снова.

Недавно? Не в этом ли причина?…

– Вспомните, когда именно.

– Дня два назад. – Нет, три, – уточнила девушка. – Подкараулил, когда я с кружка вечером возвращалась, и опять…

– Надо было обратиться в милицию. Его бы быстро призвали к порядку.

– Неудобно ведь! Спросят, что он сделал, – как я отвечу? Он… он поцеловать хотел, а я ему так по щекам нахлестала!

В глазах Зои заблестели слезы, и я поспешил задать следующий вопрос:

– А Смагину вы рассказали?

– Конечно. У нас друг от друга нет тайн. В тот же вечер.

– И он что?

– Ничего, только хмурый стал… А потом, когда уже домой уходил, сказал: «Я ему покажу!»

Я тут же составил протокол допроса.

– Прошу вас завтра после школы, скажем, часа в три, зайти ко мне в отделение милиции, – сказал я Зое. – Мы вызовем Олешу и при вас его строго-настрого предупредим. Посмеет еще приставать – сядет за решетку.

Зоя с благодарностью посмотрела на меня, а я чувствовал себя чуть ли не обманщиком. Да, от Олеши я ее избавлю. Но что это значит по сравнению с теми неприятностями, которые мне невольно придется ей причинить! Бедной девушке предстоит выступить одним из главных свидетелей обвинения на судебном процессе ее друга.

Юрочка, который за последние сутки стал для меня чем-то вроде доброго волшебника, устроил еще одно чудо. Он упросил эксперта заняться нашим напильником вне всякой очереди и простоял у него над душой, пока тот не произвел все свои анализы и не настрочил соответствующую бумагу.

Письменное заключение эксперта было таким: «На напильнике, представленном для экспертизы, явственно видны следы прорезиненной твердой материи, цвет, структура и химический состав которой идентичны цвету, структуре и химическому составу материала, из которого изготовлен шланг потерпевшей аварию автомашины „ЗИС-5“».

Значит, именно этим напильником и было причинено повреждение, вызвавшее аварию и гибель человека.

Вот теперь я мог с полным основанием предъявить Андрею Смагину обвинение в непреднамеренном убийстве Николая Васина.

Сутки, предоставленные мне законом, были уже на исходе, когда я отправился к майору Антонову с готовым постановлением.

– А я как раз собирался посылать за вами, – он смотрел на меня непривычно строго. – Ну, что там?

Квашин нажаловался?…

Нет, просто начальника беспокоило дело Смагина. Приходила со слезами его мать, были звонки из дирекции комбината.

Майор внимательно выслушал мой краткий доклад. Я изложил основные факты в свою версию случившегося.

– Что ж, звучит вполне убедительно. Он сознался?

– Вчера – нет. Сегодня еще не допрашивал.

– Почему?

– Хочу сразу предъявить ему все улики. Они неопровержимы, под их тяжестью он сознается. – И добавил, секунду помедлив под его жестким взглядом. – Я так думаю.

– Ага! – майор удовлетворенно кивнул и подписал постановление.

Но справиться со Смагиным оказалось мне не под силу. Я зачитывал из дела уличающие его места. Он подтверждал: все так. Да, выходил, да, курил несколько раз. Да, и Зое говорил: «Я ему покажу!» Все верно. Но с машиной ничего не сделал. Даже близко к ней не подходил. Не хотите верить – не верьте, только напрасно.

Наконец, я предъявил главный козырь – напильник.

– Узнаешь?

Он взял напильник в руки, рассмотрел.

– Мой. Где нашли?

– Там, куда ты выбросил.

Опять ощетинился:

– Никуда я не выбрасывал! Он просто пропал. – Покусал губы, спросил: – Вы правда думаете, я виноват? Или по долгу службы!

– Интересный вопрос!… Ладно, отвечу: да, думаю.

И произнес перед ним целую речь:

– Я знаю, ты не хотел смерти Васина. Ты считал, на машине поедет Олеша. Больше того, я даже верю, что и Олешу ты не думал убивать. Просто, в запале решил отомстить за Зою, и не задумывался о последствиях.

Андрей все порывался что-то сказать, даже вскинул руку.

– Погоди! Спросил, так слушай… Да, Олеша еще тот тип, это я тоже знаю. И если бы ты вместо того, чтобы устраивать самосуд, обратился бы… ну, хоть ко мне, его бы так проучили – век не забыл бы! Но ты решил расправиться с ним сам и вот ты преступник… Погоди, я еще не кончил! И дело это непоправимо: отпирайся не отпирайся, все равно придется отвечать. Одно я тебе советую: признайся! Не потому, что мне нужно. Я могу передать дело в суд и без признания. Просто, тебе самому будет лучше. Ты еще несовершеннолетний, суд примет во внимание раскаяние. Мотивы ясны, непреднамеренность тоже, строго не накажут. Может быть, даже сидеть не придется. Исполнится восемнадцать, и пошлют сразу на фронт. Когда тебе призываться?

– Весной.

Опустил голову, задумался. Над тем, что услышал от меня? Тогда нужно помочь ему преодолеть недоверие, страх.

– Я теперь говорю с тобой не как работник милиции – просто, как человек с человеком… Веришь мне?

Андрей не ответил. С ним произошла какая-то перемена. Он нервно провел рукой по стриженным волосам, напрягся весь. Но в глаза мне смотрел открыто, чуть сощурившись.

– Товарищ лейтенант! – Следовало поправить его, напомнить, что он должен называть меня гражданином, так положено, но у меня не повернулся язык. – Товарищ лейтенант, вот если бы вас обвинили в каком-нибудь преступлении, а вы знаете, что не виноваты, даже вот на столечко не виноваты, как бы вы поступили? Сознались бы, чтобы суд принял во внимание ваше раскаяние?

– Если не виноват? – переспросил я. – Конечно, не сознался бы. Пусть там что – хоть вышка. Но только, если не виноват.

– Видите! – он откинулся на спинку стула: напряжение исчезло, на смену ему пришла успокоенность, наигранная или естественная – не понять. – Я тоже не сознаюсь. Что бы мне ни говорили! И вы, и другие.

Ну вот… А я-то рассчитывал, что Смагин отойдет, размякнет и не станет больше так нелепо упорствовать.

Все улики против него, все настолько очевидно, а он – нет! Знай твердил свое: невиновен, невиновен…

Что ж, тем хуже для него. Отчаянное мальчишеское упрямство если и подействует на суд, то лишь в совсем обратном направлении.

Я больше не стал уговаривать и убеждать. Дал Смагину подписать постановление о предъявлении обвинения. Он колебался:

– А не будет считаться, что я сам признался, если подпишу?

– Не будет, не бойся. Просто юридическая формальность. Чтобы знал, в чем тебя обвиняют.

– Ладно. Я вам верю.

И макнул перо в чернильницу.

А у меня вдруг снова шевельнулось сомнение. Ну, может, может ли этот парнишка взять и послать на смерть человека?

А, разозлился я сам на себя, может – не может, плюнет-поцелует… Нечего гадать на ромашке, только факты, факты!

– Готово? – Мой голос прозвучал без нужды резко.

Он, озадаченный таким тоном, взглянул удивленно:

– Да…

Сразу же, словно ждали за дверью, когда он подпишет, в кабинетик вошло двое начальников: майор Антонов и капитан Квашин. Вот теперь Квашин доложил обо мне – точно! Это было нетрудно прочитать на его сияющем лице.

Я встал. Смагин тоже.

– Как тут у вас? – спросил Антонов.

– Заканчиваем, товарищ майор.

– Сознался?

– Нет.

– Почему? – он бросил на Андрея косой недовольный взгляд.

– Потому что не в чем, – с вызовом ответил тот.

– Молчать! – крикнул, выслуживаясь перед начальством, капитан Квашин.

Смагин окинул его презрительным взглядом:

– Как же я могу молчать, когда спрашивают?

Квашин топнул ногой:

– Еще поговори, поговори у меня, бандит!

У Смагина раздулись крылья тонкого носа.

– А вы на меня не топайте!

– Что-о?

Квашин, теряя самообладание, сжал кулаки.

– Товарищ капитан…

Спокойный холодный голос майора Антонова сразу привел Квашина в чувство. Он поправил дрожащей рукой свои купеческие кудряшки:

– Извиняюсь, товарищ начальник. И так нервоз, а тут еще провоцируют всякие гады.

– …Попрошу вас, сходите в мой кабинет, позвоните в горотдел майору Никандрову. Спросите, не будет ли он возражать, если завтра на совещание вместо меня пойдете вы.

– Слушаюсь!

Квашин радостно зарысил в коридор. Он, в противоположность Антонову, обожал всякие совещания и заседания, особенно в горотделе. И делать ничего не надо, и у высокого начальства на виду.

Дело Смагина, сложенное в подобие папки из нескольких склеенных газет, лежало передо мной на столе. Майор Антонов взял его, полистал.

– Вам прочитали заключение экспертизы, что шланг был кем-то поврежден? – обратился он к Смагину.

– Прочитали. Но это не я повредил, не я!

– Кто же тогда?

Андрей наморщил гладкий коричневый, еще не утративший летнего загара лоб.

– Не знаю, товарищ майор, просто не знаю. Я уже и так думал, и эдак… Не знаю!

– Олеша враждует еще с кем-нибудь в гараже?

Андрей чуть помешкал.

– Ну, как?… Просто не любят его, и все. Вот там, где он живет, на Зареченской, там многие на него зуб имеют.

– Как бы они к вам в гараж попали?

Пожал молча плечами.

– Значит, в гараже только у вас одного были с ним счеты?

Вздохнул, посмотрел на потолок, словно надеялся там найти ответ. Снова вздохнул, так ничего и не сказав.

– Послушайте, Смагин, – сказал Антонов, – мы люди опытные, профессионалы, ошибаемся редко. По материалам дела получается, что либо вы сами устроили эту штуку с зисом, либо кто-то сознательно работал под вас. Третьего не дано. Так вот, мог вам кто-нибудь устроить такое по дружбе?

И поскольку Смагин все молчал, повернулся ко мне:

– Как насчет Олеши?

– Сомневаюсь, – я покачал головой, – не сообразить ему.

– Тупая скотина! – бросил вдруг Андрей со внезапно прорвавшейся злобой.

Антонову не понравилось. У него шевельнулись скулы, он кольнул Андрея взглядом, коротким резким движением отодвинул дело:

– Что ж, заканчивайте, товарищ лейтенант! Завтра, самое крайнее послезавтра, передадим в прокуратуру.

И вышел, так ничего не сказав про мой сегодняшний с Квашиным веселый разговор.

12.

Уходя на перерыв, я сделал приличный крюк и заскочил на работу к Арвиду. Его отделение находилось в самом центре города, напротив двухзального кинотеатра «Товарищ». Здесь показывали новую английскую кинокомедию «Джорж из Динки-джаза», и к кассам, осажденным в основном школьниками, не было никакого подступа. А что будет позднее, часов в девять или в десять вечера, когда сюда хлынет после смены рабочий народ?

У Арвида кабинет не в пример моему – целый зал с двумя большими окнами и паркетным полом. Правда, сразу же утешил я себя, он здесь не один, а вместе со старшим оперуполномоченным. Никакой тебе самостоятельности, каждый твой шаг контролируется и опекается. Нет уж, лучше моя келья!

Арвида не было в комнате, но его длинная кавалерийская шинель с разрезом чуть ли не до пояса, аккуратно разглаженная, висела на гвозде возле шкафа. На столе, сложенные рядышком в строгом порядке, так что виднелись номера всех страниц, лежали бумаги, исписанные знакомым угловатым почерком Арвида, схема, тщательно вычерченная синим и красным карандашами на обороте обоев. «Красным крестиком отмечен гвоздь, на котором была закреплена веревка, синей линией – положение трупа», – прочитал я обстоятельное пояснение.

Рядом со схемой – паспорт на имя Климова Тихона Васильевича, с фотокарточкой немолодого бритоголового дяденьки с испуганными глазами. Эх, Тихон Васильевич, Тихон Васильевич, что же не пожилось вам на белом свете? Теперь вот возись начинающий оперативник с протоколами и схемами.

Вошел Арвид, удивился:

– Сюда же не пускают!

– Подумаешь, непреодолимый барьер! Служебное удостоверение плюс язык… Слушай, пошли «Джоржа» смотреть. Через пятнадцать минут начало сеанса. Говорят – умрешь!

Арвид покачал головой:

– Работы… – показал движением руки: – по самое горло.

– После кино доделаешь – куда торопиться?

– Нет. Сейчас. Надо еще раз осмотреть место происшествия. – Он взял со стола схему, сложил аккуратно, бумаги убрал в ящик.

– Ребята на фронте гибнут – считается в порядке вещей. А тут столько мороки с каким-то самоубийцей! – Я с досадой стукнул рукавицей по подоконнику. – Ну кто виноват, что ему жить надоело! Или что-нибудь с ним не так?

– Нет, все в порядке. Только повесился не очень удобно.

– Нужны ему еще были удобства!

Арвид надел шинель:

– Есть интерес – едем со мной.

Не очень хотелось: вместо веселой кинокартины любоваться намыленной веревкой или там ржавым крюком. И потом, что у меня – своих дел мало?

Но я все же поехал. И не только из чувства товарищества. Еще надеялся, ну пусть не этот сеанс, так другой, а все равно Арвида на «Джоржа» вытащу.

Самоубийца Климов жил в таком же бараке, как и мы с Арвидом, только оштукатуренном снаружи, и не на первом, а на втором этаже. Комната в два раза меньше нашей – самодельная дощатая, оклеенная газетами перегородка шла точно через середину комнаты и делила пополам и без того небольшое окно.

– Один жил? – спросил я.

– Здесь – да. А там… – Арвид тихонько пристукнул по хлипкой перегородке ладонью, и она вся задрожала. – Там, за стенкой, его дочка с мужем и ребенком.

– И прямо при них? Они что-нибудь слышали?

– Не было никого. Уезжали на лесозаготовки. А сынишка у знакомых… Теперь самое главное. – Арвид подошел к противоположной, капитальной стене, возле которой стояла длинная, узкая железная кровать с вмятыми, давно потерявшими всякий блеск никелированными шарами на углах. – Допустим, тебе жить надоело…

– Вот уж нет! – сразу отозвался я. Мало мне Юрочкиных экспериментов, теперь и Арвид туда же!

– И ты решил уйти на тот свет… – невозмутимо продолжал он.

– Добровольно – никогда! Только в приказном порядке.

Он гнул свое:

– Куда бы ты пристроил веревку?

– Вопросик!… Сейчас произведем рекогносцировку.

Тусклая лампочка под засиженным мухами оранжевым, с бахромой, абажуром едва освещала стену. Я подошел ближе, рассмотрел подробно.

– Вот, к крюку на той балке. Слона выдержит! Влезть на стул, потом спрыгнуть. Со всеми удобствами.

– Ага, видишь! – Арвид не принимал моего шутливого тона, в его голосе звучала озабоченность. – А он не так. Он почему-то вот сюда.

– Да? – я с брезгливым любопытством осмотрел довольно крепкий, загнутый кверху гвоздь, примерно в метре от пола. – Что ж, можно и на нем.

– Острой нужды не было.

– М-да, крюк тот поудобнее… А что если он про крюк и не знал ничего? Старик все-таки, зрение слабое.

– Живет здесь двенадцать лет – и не знал?

– Все это чепуха на постном масле – твои подсчеты и расчеты. Самоубийцы – они те же психи, и мерить их на наш с тобой среднечеловеческий аршин нельзя. Вот у нас в Себеже в доме один сосед жил, жуткий пьяница, – вспомнил я, – так тот и вовсе умудрился на спинке кровати. И знаешь почему? Тебе ни за что не дотумкаться. Одна бабка возьми и сболтни при нем, что тем, кто преставляется в первый день пасхи, боженька отпускает все грехи. Вот он и решил. Прямо в рай без пересадки…

Арвид задумался.

– Между прочим, Климов тоже пьян был. Экспертиза нашла алкоголь…

– Тогда все правильно и нечего голову ломать!… Ну, как насчет «Джоржа»? Еще успеем на следующий сеанс, если по-быстрому.

Но сагитировать Арвида так и не удалось. Он вернулся в свой кабинет дочерчивать схему.

Пришлось и мне отправиться к себе в отделение. Шел и злился на несговорчивость Арвида, на зря потраченное время, на несостоявшееся кино…

А утром чуть не проспал на работу. Спасибо Кимке – он опять ночевал у Тиуновых и, собираясь в школу, поднял в комнате возню в поисках всегда исчезающих некстати тетрадок и учебников.

Дорога в столовую, из столовой в отделение – и все с моими максимальными тремя километрами в час. В итоге я попал на работу тютелька в тютельку, хотя весь взмок под своей пудовой шинелью.

Фрол Моисеевич уже ошалело носился по коридору, как кошка, потерявшая котят.

– Где вы шляетесь, где вы все шляетесь?

Я демонстративно посмотрел на свои часы:

– Десять ноль-ноль.

– А вы что-работаете от и до? Прихожу, понимаешь, Клепикова нет, Гвоздева нет, никого нет, а он ноль-ноль! Черт знает! Безобразие!…

Под такой аккомпанемент я вошел к себе, разделся.

– Что стоите? Что стоите? – не унимался Фрол Моисеевич.

Ну и прорвало его сегодня, моего начальничка! Как лопнувшую водопроводную трубу.

– Сейчас сяду, – заверил я его.

– А-а-а… – Он раскипятился, даже лысина побагровела, а я не понимал почему.

В итоге выяснилось, что меня вызывает начальник отделения.

– Так бы сразу и сказали, чем сотрясать воздух без толку.

– А-а-а…

После такого яростного шквала обычные спокойствие и вежливость майора Антонова казались неестественными.

– Здравствуйте, Виктор Николаевич. Садитесь, пожалуйста.

Я присел на кончик стула, насторожился. В кабинете был еще один, чужой.

– Познакомьтесь, товарищи. Наш новый оперуполномоченный, лейтенант Клепиков.

– Евгений Ильич Арсеньев.

Слегка привстав из кресла возле стола начальника, поклонился в мою сторону седоволосый мужчина, громоздкий, крепкий, в шубе с блестящим коричневым воротником, подбитой изнутри лисьим мехом.

– Евгений Ильич – защитник Андрея Смагина, – пояснил майор Антонов, взял у себя со стола бумагу и передал мне. – Вот его полномочия.

– Очень приятно. – Я решил, что из вежливости следует хоть что-то сказать.

– Не знаю, не знаю, насколько приятно, – адвокат коротко хохотнул и устроился удобнее в кресле, положив ногу на ногу; старые стоптанные валенки никак не вязались с богатой шубой. – У некоторых ваших коллег совершенно обратное мнение.

Ах, вот как вы, адвокат Арсеньев, отвечаете на мою джентльменскую учтивость! Ну хорошо же!

– Просто у меня еще нет их опыта общения с адвокатами.

Он опять хохотнул, дружелюбно поглядывая на меня небольшими проницательными глазами:

– Будет опыт, будет – уж это я могу обещать.

Нет, шуба была богатой, когда-то была, в давно прошедшие времена. Черный материал во многих местах лоснится, а на борту даже продран. Обтрепавшиеся рукава внизу, на сгибах, прихвачены нитками, не очень умело, по-мужски. На рыжей лисе с изнанки шубы большие сероватые проплешины, словно ее долго и упорно шпарили кипятком.

Майор Антонов сказал улыбаясь:

– Я бы на вашем месте, Евгений Ильич, несколько иначе разговаривал бы с товарищем Клепиковым, во всяком случае, не запугивал бы. Все-таки человек, от которого зависит выполнить или не выполнить вашу просьбу.

Какая такая просьба? Я сразу насторожился.

– Лейтенант не из пугливых, я же вижу!

Кустистые подвижные брови адвоката, тоже совсем седые, как и редкие пряди над высоким лбом, наполовину прикрывали и без того глубоко посаженные глаза. К тому же еще его левая бровь была выше правой, и это придавало лицу постоянное выражение насмешливого удивления. Нелегко было понять, когда адвокат говорит серьезно, а когда изволит шутить.

Я молчал, опасаясь попасть впросак, – такие тут все кругом шутники! И насчет просьбы тоже расспрашивать не стал; ему же надо, а не мне, пусть сам и выкладывает.

Но вместо адвоката почему-то снова заговорил майор Антонов:

– Евгений Ильич просит разрешения присутствовать на допросах Смагина.

Адвокатом за адвоката!

– А разве так можно? – спросил я.

– Обычно – нет. Но Смагин несовершеннолетний, и существующее положение дает его адвокату такое право, – пояснил мой начальник. – Но только при условии, если ведущий дело – то есть, в данном случае, вы, – не имеет никаких возражений. – Он помолчал немного, словно давая мне возможность обдумать сказанное им. – Так что решайте сами, Виктор Николаевич.

– Пожалуйста, – пожал я плечами. – Мне нечего скрывать.

– Вот видите! – Арсеньев легко, рывком поднялся с кресла. – Он был выше, чем казался сидя; глубокое кресло скрадывало рост. – Спасибо, товарищ лейтенант.

– Но об одном придется все-таки вас предупредить. – Я сжал губы, скрывая под напускной суровостью внезапно вспыхнувшее смятение; а вдруг он начнет сбивать меня с толку и подсказывать ответы допрашиваемому?

– Слушаю. – Левая бровь адвоката подскочила еще выше.

– Вы не должны вмешиваться в ход допроса. Только слушать – и все.

– Молодец! – похвалил майор Антонов с едва заметным облегчением, и только сейчас я сообразил: больше всего ему, видимо, хотелось, чтобы я вообще отказал, именно я, а не он, и уж раз так получилось, что я согласился и допустил адвоката, то хотя бы на этом вот условии – не вмешиваться.

– Принимается! – сразу, ни секунды не размышляя, заявил Арсеньев. – Даю вам слово!

У меня стало легче на душе. Если он будет молчать, то никаким иным образом помешать мне не сможет. А начнет впутываться, выставлю его без всяких стеснений…

Так получилось, что уже при очередном допросе Смагина присутствовал адвокат. У Андрея сразу озарилось лицо, когда он увидел Арсеньева в моем кабинете.

– Здравствуйте, Евгений Ильич, – радостно поздоровался он с ним, совсем позабыв про меня.

– Здравствуй, Андрюша.

Вот как! Они хорошо знакомы.

– Ой, как замечательно, что вы здесь!

Парнишка прямо сиял весь – сейчас его освободят и отправят домой.

Это его настроение сразу же уловил и Арсеньев.

– Слушай, Андрей, – сказал он очень серьезно. – Твое дело ведет товарищ лейтенант, и лишь по его доброй воле я присутствую сейчас здесь. Ты не должен ко мне обращаться с вопросами, не должен со мной говорить – только с его разрешения в каждом отдельном случае. Ты понял?

Андрей сразу потускнел.

– Да…

На всем протяжении допроса Арсеньев ни единым словом не напомнил о себе. Он ничего не записывал, не курил, даже не двигался, застыв на своем стуле в узком проходе между стеной и письменным столом. И если вначале я чувствовал себя как-то неуверенно, задавал вопросы, невольно оглядываясь на него, словно проверяя, как он их воспринимает, то потом вообще забыл о присутствии постороннего, и лишь изредка скрип стула напоминал мне о том, что в кабинетике есть еще кто-то, кроме меня и допрашиваемого.

Только однажды он, спросив моего разрешения, обратился к Андрею. Это случилось, когда тот неожиданно взбунтовался:

– Сколько можно об одном и том же! Я уже говорил вам вчера. Посмотрите, там у вас записано. И подпись моя стоит.

Я тоже вспылил:

– А мне нужно, чтобы ты сказал еще раз. А понадобится повторишь и в третий, и в четвертый.

Вот тогда-то и вмешался Арсеньев.

– Ты обязан отвечать, Андрей. И писать обязан, и подписываться столько раз, сколько тебе будет сказано.

– Для чего?

– Если человек врет или что-то скрывает, он каждый раз чуть-чуть иначе строит свой ответ. Потом ответы сличают и яснее видят противоречия в показаниях. Твое дело – говорить только правду. А уж сколько раз ее повторить придется, на то воля ведущего следствие.

И Андрей перестал бунтовать.

Фрол Моисеевич с очень встревоженным видом заглядывал в кабинетик, жестами звал меня в коридор.

Не хотелось отрываться, и я делал вид, что не понимаю его знаков. В конце концов он вошел, проскрипел ржаво:

– Товарищ лейтенант, тут вас из экспертизы спрашивают. – И позвал из коридора конвойного. – Посидите пока с арестованным. – Покосился на Арсеньева. – Никаких разговоров с посторонними лицами не разрешать.

Мы вышли с ним из кабинетика.

– Ну что? – я не скрывал недовольства.

Фрол Моисеевич приложил палец к губам – не здесь! Потащил через весь коридор к дежурке и горячо зашептал на ухо, словно кто-то мог нас подслушать:

– Дура! Откажись сейчас же! Имеешь всё полное право – никто заставить не может. А то тебя кругами, кругами, как ястреб цыпленка.

– Ничего он не кругами. Сидит и молчит.

– Тихо! – зашипел, махая руками, Фрол Моисеевич. – Сейчас-то молчит, а потом? Это же тебе не кто-нибудь – Арсеньев!

– Ну и что? Арсеньев, Иванов, Сидоров…

– Да ты-то хоть знаешь, кто он?… Ну, зелень, ну, зелень! Да это же ученый! Доктор исторических наук! Этот… как они? Ну, которые разные старые вещи из земли копают.

– Археолог?

– Во! Археолог. И не из какого-нибудь тебе Задрипинска – из самого Ленинграда! Он такое знает, что тебе и во сне не снилось… Ты докажешь – виноват. А он – раз! – и против тебя повернул. И вся твоя работа псу под хвост. Понял?