Текст книги "...начинают и проигрывают"

Автор книги: Лев Квин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

8.

Фрола Моисеевича уже не было в отделении – что-то прихворнул наш старичок, ушел сегодня пораньше. Мы с Федосеевым отправились с докладом прямо к майору Антонову.

Он выслушал внимательно, но, вопреки ожиданиям, отнесся к нашим выводам скептически.

– Торопитесь, товарищи!

– Совершенно явное убийство с заранее обдуманным намерением! – настаивал я. – Статья сто тридцать шестая, пункт «а».

– Еще и пункт «а»! Посмотрим, посмотрим… Что вы намерены предпринять, товарищ оперуполномоченный?

– В первую очередь, направить шланг на экспертизу. А сам думаю на комбинат.

– Правильно! – одобрил майор. – Товарищ Федосеев, возьмите моего Циклопа – и к экспертам, пока они еще не разошлись по домам. А я от себя еще позвоню их начальнику, попрошу, чтобы сделали как можно быстрее. Подготовьте постановление о назначении экспертизы, – приказал он мне.

– Есть! – Я повернулся к выходу.

– Одну минуту! Какие вопросы поставите экспертам?

Это я уже продумал:

– Первое: произошла ли авария из-за внезапного разрыва шланга? Второе: вызван ли разрыв искусственно или произошел естественным путем? Третье: если искусственно, то чем, каким орудием повреждена наружная поверхность шланга в месте разрыва? И четвертое: мог ли разрыв произойти вследствие этого наружного повреждения?

Майор помолчал недолго, обдумывая, видимо, сказанное мною.

– Все хорошо. Только прибавьте еще и пятый вопрос: предполагаемая давность наружного повреждения шланга. Это вам поможет в поисках преступника, если налицо действительно злоумышленные действия… А на комбинате советую особенно не распространяться про шланг и про ваши подозрения.

– Разумеется, товарищ майор! – Меня слегка задело его предупреждение. Что он, за дурачка меня считает? – Я и так никому не собирался ничего говорить. Просто порасспрашивать людей о личности Васина, его связях, друзьях и врагах.

– А людям и не нужно, чтобы им прямо говорили. Они по самому характеру разговора отлично разберутся, что у вас на уме. Поэтому подходите издалека, ставьте вопросы веером, а не узким направленным лучом. Я дам вам в помощь Гвоздева, он это хорошо умеет.

– Спасибо, – поблагодарил я сдержанно.

– Кстати, как обыск?

– Хлебной карточки не найдено, товарищ майор.

Он никак не высказал своего удовлетворения или, наоборот, недовольства. Сказал безразлично:

– Напишите рапорт. Не обязательно сегодня – дело терпит… Что еще? Желаю успеха!…

Гвоздев – или Гвоздь, или Юрочка, или Сынок, как только его не называли в отделении! – редко бывал на месте. Почему-то всегда получалось, что, как только он появлялся, его сразу начинали ругать. То какие-то дела недооформил, то бумагу забыл подписать. Юрочка терпеливо выслушивал скрипучие нотации Фрола Моисеевича, а потом, когда тот выдыхался, поднимал большие глаза с поволокой и невинно спрашивал о чем-то совершенно не относящемся к делу: «Фрол Моисеевич, а до совхоза Залесенского сколько километров?»

Вроде он не слушал, а думал о своем, пока его тут ругали…

Однажды ему влетело за мой грех – я забыл отобрать подписку у свидетеля, с которого снимал допрос. Юрочка стоял перед Фролом Моисеевичем, желчно отчитывавшим его, и привычно молчал. До меня так и не дошло бы, что виноват-то я, а не он, если бы Фрол Моисеевич вдруг не упомянул не совсем обычную фамилию свидетеля – Убейволк.

Позднее, когда справедливость была восстановлена, я сказал Юрочке в сердцах:

– Вот человек! Его ругают ни за что, а он молчит!

Юрочка лениво вскинул на меня свои кавказские глаза:

– Думаешь, я очень слушаю? А бумаги у меня всегда недоделаны – ты же знаешь…

Первое время я недооценивал криминалистические способности Юрочки. И напрасно. Правда, допросы, протоколы – всей этой бумажной канители Юрочка не любил. Зато розыск – другое дело! Здесь он был неутомим, не знал себе равных среди оперативников, может быть, всего города. Но как только розыск заканчивался поимкой преступника, Юрочка терял к делу львиную долю интереса, впадал в тягостное полусонное состояние, из которого его выводило лишь очередное поручение по розыску. Он исчезал, так и не оформив до конца прежнего дела, и появлялся через несколько дней с пойманным нарушителем, чтобы вместо признательности заработать от неблагодарного начальства очередную порцию нотаций.

Как Юрочка оживился, когда я рассказал о сегодняшнем происшествии! Он сразу понял, что от него требуется, с восторгом покидал в ящик стола недописанные бумаги, схватил шинель и уже на ходу крикнул мне, что будет в комбинатском гараже, там и встретимся. У него был постоянный пропуск на комбинат, а мне еще предстояло оформить свой в отделе кадров.

Все наши трудяги-коняги были в разъезде. Отправился пешком; комбинат размещался не так уж далеко, за железнодорожным переездом, шлагбаум которого обладал удивительной способностью опускаться перед самым носом в наиболее неподходящий момент. Закопченный паровозик с широкой трубой, пыхтя с натуги, без видимого смысла гонял туда-сюда десяток порожних вагонов.

Я с завистью смотрел на мальчишек. Вот кому и переезд не помеха! Перебираются на ходу через буфер – и будь здоров!

Подъехала и остановилась рядом черная эмка. Ого, в городе, оказывается, есть еще и легковушки! Пассажиры увлеченно беседовали, не заметив остановки. Все в непривычных для моего глаза мягких шляпах. Величавый старик с седой окладистой бородой рядом с шофером, двое других – на заднем сиденье; тоже не молодые, но оба быстрые, порывистые, очевидно, южане. Ученые – решил я, наблюдая за беседой, похожей скорее на спор, причем двое на задних сиденьях, усердно жестикулируя, в чем-то убеждали друг друга, а старик, поворачиваясь к ним, похоже, урезонивал их, так как хмурился недовольно и поглядывал по сторонам, словно опасался кого-то.

И тут же подумалось, просто так, без всяких видимых на то оснований: цех «Б».

Паровозику, наконец, надоело бессмысленно таскать вагоны. Он лихо свистнул и уволок их в сторону от переезда. Шлагбаум медленно, нехотя поднялся, и эмка устремилась через переезд, подскакивая на рельсах.

Я с интересом следил за машиной – туда или не туда? Главный вход на комбинат был с переезда хорошо виден.

Да, подъехала, остановилась перед воротами. Выбежал вахтер, посмотрел пропуска. Потом распахнул ворота, приложил руку к фуражке.

Машина проехала во двор.

Моя догадка превратилась в уверенность. Цех «Б»!

Отдел кадров помещался в маленьком зеленом домишке неподалеку от ворот. Рабочий день еще не кончился, но дверь с табличкой «Нач. отдела» была заперта. Я толкнулся раз, другой, и уже хотел было отправиться на поиски, как вдруг из-за двери мужской голос негромко спросил:

– Витя, ты?

Ситуация показалась мне забавной.

– Да, – ответил я, не кривя нисколько душой.

Повернулся ключ, дверь отворилась. Вышел мужчина в синем кителе военного образца, в таких же брюках, в блестящих хромовых сапогах. Уставился на меня удивленно.

– Очевидно, вы не меня ждете, но, честное слово, я тоже Витя, – сказал я, улыбаясь.

Он не слишком учтиво, тут же на пороге, стал выяснять, кто я таков и что мне требуется. Я молча вынул служебное удостоверение. Мужчина стал любезнее.

– Коньшин! – подал он руку. – А я, понимаете, думал – сын. Он должен забежать после школы… Входите, входите, что же я! – спохватился он.

В комнате вкусно пахло жареным; в углу, у окна, прямо на полу стояла электроплитка со сковородкой. На ней шипела картошка.

– Решил, само собой, с ним здесь пообедать, – Коньшин, суетясь, выключил электроплитку; он явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Жена в больнице, с почками у нее… Вы, наверное, по поводу Васина? Какое несчастье! Только что мне звонили из больницы: умер, не приходя в сознание.

– Его личное дело у вас? Мне нужны кое-какие данные.

– Сейчас принесу, обождите.

Пока он ходил, я осмотрел комнату. Шкаф отодвинут от стены, за ним виден край застеленной серым одеялом раскладушки. На подоконнике тарелка с краюшкой черного хлеба, в углу, возле плитки, сумка с картофелем. Видно, Коньшин бывает здесь чаще, чем дома.

Он вернулся, в руке папка с разлохмаченными краями.

– Вот. Только здесь один дубликат личного листка, и все.

– А остальное?

– В органах… Нет, нет! – поспешил объяснить Коньшин. – Понимаете, Васин переводился в цех «Б». Им нужен шофер. Вот мы и послали туда на проверку. Теперь, само собой, придется другую кандидатуру подыскивать.

Снова цех «Б»! Услужливо напросилась готовая версия: Васин убит именно потому, что кому-то надо было вместо него в цех «Б». Я гнал ее прочь: никаких пока версий! Только факты. Голимые факты, как любит говорить Фрол Моисеевич.

Личный листок заполнен четким почерком.

– Васин сам заполнял?

– А как же! Мы требуем!

Я стал переписывать к себе в блокнот: «Васин Николай Николаевич… 1891 г. р… Село Мигаи, Одесской области…»

– Его что – эвакуировали сюда?

– Нет, приехал сам, еще куда как до войны… Вот: «На комбинате работает с 1932 года». Очень хороший шофер, уважали его в коллективе. Коммунист, само собой, авторитетный такой товарищ… Ай-яй-яй, такое несчастье!

Дверь приоткрылась.

– Пап…

– Нельзя сейчас ко мне, Витя, обожди в коридоре.

– Пусть, пусть, уже все. – Я захлопнул блокнот. – Распорядитесь только насчет пропуска, пожалуйста.

– Это пожалуйте, это мигом!

Коньшин стал звонить по внутреннему телефону в проходную. А мы с тезкой молча изучали друг друга. Моя личность не вызвала у пацана особого интереса – сильно отвлекала жареная картошка; хотя она уже и не шипела, но тем не менее источала соблазнительные запахи.

Витя сначала только косился в сторону сковородки, а потом уставился на нее откровенно, не таясь и сглатывая слюну.

– Ну вот, – объявил Коньшин радостно; ему, видать, тоже не терпелось спровадить меня и взяться за картошку. – Идите – там уже готово. На две недели хватит? По всей территории комбината, за исключением, само собой, цеха «Б», – он, извиняясь, крутнул рукой. – Туда мы не выписываем, только через них, – и указал пальцем в потолок.

У входа на комбинат висел огромный красочный плакат:

Громи врага трудом упорным

В заводе, шахте, на селе!

Работай так, чтоб ордам черным

Вовек не рыскать на земле!

Под плакатом Доска почета. Проходя мимо, я отыскал на ней фотографию квартирной хозяйки и удовлетворенно улыбнулся: свой человек! Не очень похожа: сосредоточенная, брови сдвинуты, губы сжаты. А может, она на работе именно такая: откуда мне знать?

Вахтер с кобурой на боку долго и придирчиво рассматривал удостоверение, сличал с временным пропуском, словом, всячески демонстрировал мне, работнику милиции, свою неусыпную бдительность.

– Гараж у вас где?

Задвигал молча губами, пораздумал еще: не подвох ли, имеет ли он право отвечать на такой прямой вопрос?

Решил, что имеет:

– Вон то здание с большими окнами. Наверху бухгалтерия, внизу гараж. К диспетчеру, небось? Тоже наверху.

На лестнице меня встретил Юрочка:

– Я тебя из окна увидел.

Он узнал уже многое. Я даже удивился: за такое короткое время!

Николай Васин считался у шоферов справедливым человеком. Если случались какие-нибудь недоразумения или споры – шли к нему, а не к начальству. И тем не менее у него могли быть враги. Крутой характер! Не признавал никакой середины, никаких компромиссов, рубил правду сплеча, лжеца называл лжецом, а лодыря лодырем. Недавно группа старых рабочих по его предложению обратилась к директору с просьбой уволить за бесчестное поведение одного слесаря.

– Уволили? – спросил я.

– Да. Ребров фамилия… Погоди, не пиши, его сразу взяли в армию.

– Надо все-таки проверить.

– Уже! На прошлой неделе отправили на фронт…

Еще вот что. Машина с кирпичами стояла здесь в гараже со вчерашнего вечера. Васин вез их прямо с кирпичного завода на строительство насосной станции внизу, у реки, но по дороге что-то там забарахлило в моторе и он еле докатил в гараж. Возился сегодня до самого обеда.

Это важно! Выходит, преступник тоже мог знать, что машина с кирпичами поедет по тому крутому спуску. Шланг подпилен, скорее всего, ночью.

– С диспетчером не говорил?

– Нет еще.

– С ним я сам. А ты пока разузнай, охраняется ли ночью гараж. Вообще, все насчет гаража. И про напильник спроси, особенно про напильник…

Не успел я еще подняться по лестнице, посмотрел вниз – а Юрочка уже там беседует с каким-то молодым парнем. По-свойски, за плечо его взял – старый приятель!

Тоже одно из Юрочкиных великолепных качеств – он сразу, в любом месте, обрастает кучей друзей и добровольных помощников. Пол, возраст, уровень развития никакой роли не играет. Он умеет подобрать ключик к каждому, и ему выкладывают в дружеском разговоре такое, что на допросе иной раз клещами не вытащишь.

Диспетчер сидел за столом возле широкого окна в полстены, выходившего прямо в гараж; отсюда хорошо видна большая часть машин и выездные ворота, огромные, на две машины.

Одна нога у диспетчера неестественно прямо вытянута.

Я скосил глаз под стол. Протез! Представился ему. Улыбается:

– Мы с вами соседи по квартире, товарищ лейтенант. Тиунов моя фамилия.

– А, Вовкин папа! – догадался я. – Того самого Вовки, который боится один с братишкой ночевать.

– Случай был такой, еще давно, я в госпитале лежал. Пьяный окно выбил, в комнату ломился. Вот они и боятся с тех пор.

У Тиунова приятное открытое лицо. Хорошо, что наше с ним знакомство началось не с официальностей. Люди, даже не имеющие никакого отношения к преступлению, часто настораживаются, когда представляешься им в качестве оперативного работника уголовного розыска.

Тиунов, конечно, догадывался, зачем я пришел, но не начинал разговора первым, ждал моих вопросов. А когда я спросил его мнение о причинах несчастья, сказал мрачно:

– Моя вина, что дядя Коля погиб.

Вот уж чего я не ожидал! Признание? Непохоже.

– Что вы имеете в виду?

– Ведь я назначил его в поездку.

– Разве не он должен был ехать?

– В том-то и дело, что нет.

– А кто?

– Сменщик, Олеша Степан. Вот видите – график. – Он показал мне расчерченный лист на стене. – Сегодня на зисе по графику работает Олеша. А я его снял.

– Когда?

– В самый последний момент, уже когда ехать.

Все шло насмарку, все наши поиски тайных и явных врагов Васина! Совсем не Васин должен был погибнуть!

– Почему сняли?

– Да выпил парень! Ремонтировали они тут с Васиным машину – с бензонасосом беда, диафрагма прорвалась, а новую где взять? Потом пришел Степан за путевкой, а я запах учуял. Хоть он тут и клялся и божился, что пятьдесят грамм всего – ни капли больше. Но разве я могу рисковать, раз почуял? У нас и так машин – кот наплакал.

– И вы вызвали Васина из дому?

– Да нет, он еще здесь был, никуда не уходил. Я и говорю: выручи, дядя Коля, отвези кирпичи на стройку, там давно ждут. Он Степку отругал тут, при всех. Мол, сосунок, а уже себя не в ту сторону проявляешь. И пошел заводить машину – он не то, что иной, рядиться не станет, надо так надо… Поехал, а полчаса спустя мне звонят – убился дядя Вася. И главное что – тормоза! Он на них всегда первое внимание. Вот уж правду говорят: от судьбы не уйдешь…

Я промолчал. Нет, здесь не судьба, не злой рок, здесь человеческая рука. Только не в того попали, в кого метили!

9.

Несколько минут спустя в маленькой комнатке, где обычно отдыхают шоферы, я разговаривал со Степаном Олешей. Он неожиданно оказался знакомым: Динин двоюродный брат; мы виделись однажды в столовой.

У этого восемнадцатилетнего верзилы все было подчеркнуто крупным: и бульдожьи челюсти, и каменный лоб, и еще по-детски пухлые губы, и красные, в ссадинах руки с толстыми негибкими пальцами. Я смотрел на него со странным чувством: парень уцелел благодаря слепой случайности. Не тот, не Васин, а он должен был лежать под машиной с раздавленной грудью. Вот, говорят, водка губит человека. Степана Олешу водка спасла.

– Сколько я там выпил, товарищ лейтенант! – Он был очень взволнован, даже напуган, и толстые губы нервно подрагивали. Но мне почему-то казалось, что в обычной обстановке Степа – порядочный нахал, самоуверенный, наглый… – Верите, вот такую малость! – Он развел пальцами сантиметра на два. – Да вы у кого угодно спросите – все видели.

Он думал, что решающее сейчас – сколько выпито: пятьдесят граммов или сто. А меня интересовало совсем другое. Только я не хотел спрашивать прямо.

– Машина была исправна?

– Исправили.

– И тормоз?

– Ну, тормоз! Дядя Коля за тормоза, знаете, как гонял? Как что – сразу регулировать, как что – сразу продувать.

– А знаешь, почему авария?

Он поскреб в затылке:

– Да сказали ребята – тормоза. Шланг будто инспекция с машины для проверки сняла. Только я все равно не пойму.

– Вот видишь! А говоришь – гонял за тормоза.

Развесил губищи:

– Ну, не знаю…

– Может, кто подшутил? Разрегулировал там что.

– Скажете тоже! – он скривился в усмешке, настолько нелепым показался ему мой вопрос. – Кто над дядей Колей шутить вздумает?

– Почему над дядей Колей – над тобой!

– Надо мной?

Он задумался: медленно, тяжело ворочались чугунные шары под толстой черепной коробкой.

– Ты ведь должен был ехать, не он.

– Надо мной? – повторил он и вдруг застыл, пораженный догадкой. Нижняя челюсть отвисла, глаза словно остекленели.

– Ну, что?

– А не Андрюха ли? – выговорил шепотом. – Смагин Андрюха! Факт!

На глуповатом лице парня так явственно обозначились обуревавшие его чувства – изумление, страх, ненависть, – что я сразу решил: этим Андрюхой придется основательно заняться.

– Кто такой Смагин?

– Тоже шофер наш. На полуторке вкалывает. Вот сволочь! – Его большие руки непроизвольно сжались в кулаки.

– Погоди лаяться. Может, вовсе не он.

– Он, факт – он!

– Почему ты так решил?

Я изобразил недоверие, чтобы раззадорить Олешу. Но он и без того горячился сверх меры.

– А потому, что больше некому! Ему не впервой такие фокусы выкидывать. Недели три назад тоже хорошенькую штучку мне устроил! Затолкал бумаги в бобину, в дырку для главного провода. Заводится мотор, стреляет и сразу глохнет. Я и так, я и сяк, аж взмок. А этот стоит себе и посмеивается. У-у!

Он, скривив лицо, погрозил кулаком Смагину, которого в эту секунду несомненно видел перед собой.

– Но ты все-таки нашел причину? – вернул я его к прежней теме.

– Найдешь, как же! Просто Изосимов случайно видел, как Андрюха бумагу туда пихал. Подошел и говорит ему: «Вынь сейчас же!»

– А он?

– Куда деваться, если разоблачили? Выковырнул отверткой… И вообще, он такой… Лезть напрямую боится, я двину – одно мокрое место останется. Так он втихую пакостит, шепотком.

– Еще случаи были?

Опять заворочались тяжелые шары.

– Были, да я уж теперь не припомню. Ну, там инструмент какой возьмет, а на место не положит. И все хиханьки да хаханьки.

– Почему он к тебе привязался? Или с другими у него тоже так?

– Да нет, все больше со мной… Из-за одной девчонки. – Олеша ухмыльнулся. – Я раз с ней по улице прогулялся, так ему, видишь ли, не по нутру.

– Что за девушка?

– Да так, ученица одна, в десятом классе. Зойка, Сарычева фамилия.

«Ищи женщину!» – гласит старое правило, которое приводится чуть ли не во всех детективных романах. Вот и здесь появилась женщина, а с ней, возможно, и мотив преступления.

– Андрей с ней дружит?

– Да вроде.

– Зачем же ты полез?

– А может, она ко мне? – Пухлые губы растянулись в сальной улыбке. Да он самоуверенный, самовлюбленный нахал! – Что я, Квазиморда какая?

Олеша явно ждал, что я потребую подробностей. И тогда он начнет их выкладывать, детально, со смаком, чтобы этот хромой лейтенант из милиции знал, какой он, Степа, фартовый парень, как ловко он отбивает девчат у разинь вроде Андрюхи.

Я не доставил ему этого удовольствия.

– Где Смагин живет? Адрес его знаешь?

– Да на смене он. Поехал с грузчиками на товарный двор. – Олеша встал. – Я пойду, а?

– Иди. Но из гаража никуда без моего разрешения.

– Так что – здесь и ночевать? – Он хмыкнул. – У меня помягче ночевки есть.

– Если понадобится – будешь и ночевать, – пресек я его попытку пофамильярничать со мной. – Человек погиб, идет расследование, ясно?

Олеша смущенно потоптался на месте, не зная, что сказать, и, наконец, припомнил, не очень к месту, чужую остроту:

– Нам, шоферам, все равно – спать или ехать. Спать даже лучше.

– Можно без трепа? – оборвал я строго. – И чтобы о нашем с тобой разговоре – никому ни звука. Спросят, скажи – про всякие неисправности в машине интересовался следователь.

– Есть! – ответил он по-армейски и закосолапил к двери, громко шаркая по полу обитыми подковкой каблуками сапог.

Я отправился на поиски Юрочки. Нашел его возле гаража. Он стоял у самых ворот и что-то прикидывал, поглядывая то на кирпичный корпус цеха справа, то на высокую, тоже кирпичную, старой фигурной кладки ограду с левой стороны гаража.

– Гляди, – сказал он. – Вот ты преступник.

– Экспериментик? – усмехнулся я; Юрочка обожал следственные эксперименты – одна из его слабостей.

Он никак не среагировал на мою усмешку.

– Только что ты повредил тормозную систему напильником. Что ты с ним сделаешь? Куда денешь?

– Проглочу.

– Нет, серьезно.

– Спрячу, конечно.

Юрочка удовлетворенно кивнул.

– Еще бы! А конкретно – куда?

– Ну, не знаю. В гараже где-нибудь. Мало ли…

– Где именно? – не унимался он. – Вот, посмотри.

Пол цементный, недавно отремонтированный, еще без выбоин. Для каждой машины отведено свое место, отгороженное невысокой, всего в два кирпича, кладкой. Под окнами диспетчерской, у противоположной воротам стены – ремонтная яма, тоже цементированная, со ступеньками. Ряд ящиков, наподобие ларей, для хранения инструмента с жирно намалеванными черной краской фамилиями шоферов. На каждом ларе – висячий замок.

И больше ничего. Просторный гараж выглядит пустующим, хотя на месте пять машин из семи. До войны их здесь, вероятно, размещалось десятка полтора, не меньше.

Да, в гараже не очень спрячешь. Если только… Нет, даже дураку в голову не придет подсунуть орудие преступления в чужой ящик. Его все равно обнаружат, не сегодня, так завтра, и опознают. Шоферы насчет инструмента народ завистливый, знают его наперечет у всех в гараже.

Взять с собой? Вынести с территории комбината?…

– Вряд ли, – покачал головой Юрочка. – Опасно. Вдруг в проходной проверят. Куда проще вывезти на машине и потом выбросить где-нибудь. А еще проще не выходя с территории.

– Швырнуть через забор? – догадался я; не зря ведь Юрочка прохлаждался именно здесь, у ворот.

– Ага, дошло?

Я сразу приуныл. Ну, тогда ищи-свищи! Кругом снег, сугробы. Напильник не отыскать.

– Да, дело швах!

– А ты не унывай, лейтенант! – Юрочка вытащил из кармана какую-то плоскую железяку и, размахнувшись, перебросил ее на ту сторону забора. – Если только напильник там – достанем.

– Иголка в стоге сена, – хмыкнул я недоверчиво.

– И иголку находили, когда надо было, и еще помельче, – сказал он убежденно. – Словом, эту вещицу я беру на себя. Не сейчас, конечно, не в темноте. Завтра с утра займусь основательно. Вот только поточнее бы определить район поисков. – Он кинул через забор еще одну железяку; вероятно, ими были набиты все его карманы. – Пожалуй, надо ближе к воротам. Клиент вряд ли отходил от них больше чем на два-три шага.

Всех разыскиваемых оперы с легкой руки Флора Моисеевича называли клиентами.

– Клиента звать Андрей, а фамилия – Смагин.

– Установил? – обрадовался Юрочка.

Я рассказал ему все, что узнал от Олеши.

– Он! – убежденно воскликнул Юрочка. – Сто тридцать шестая статья – точно! – И сразу же забеспокоился: – Как бы еще не мотанул, потом возись с розыском. Не послать ли за ним прямо на товарный двор? Как ты думаешь?

– Ждем еще десять минут. – Я посмотрел на свои трофейные часы со светящимся циферблатом и паутиновой сетью морщин на пластмассовом стеклышке.

– Не приедет – звони прямо нашим дежурным на станцию, пусть они там поищут, – посоветовал Юрочка.

Сам он отправился добывать сведения о новом клиенте, а я поднялся в диспетчерскую. Спросил у Тиунова, ночуют ли шоферы в гараже.

– Очень даже часто, – ответил он. – Утром рано вывозить груз, а горячей воды у нас нет. Мотор долго разогревать. Вот они с вечера сбегают домой, а потом возвращаются и здесь спят, в комнате отдыха.

– И вчера ночевали?

– И вчера. – Тиунов приподнялся на целой ноге, посмотрел график. – Бондарь, Смагин и Изосимов.

– Так…

Несколько умышленно небрежных, для отвода глаз, вопросов о Бондаре и Изосимове. Шоферы как шоферы. Изосимов – бывший фронтовик, после ранения уволен вчистую. Бондарь – самый старый шофер в гараже, постарше даже покойника Васина.

– А третий?… Как вы его назвали? – спросил я, пытаясь за равнодушным тоном скрыть жгучий интерес.

– Смагин? – Тиунов заулыбался: – Мальчишка совсем, допризывник, семнадцать с чем-то ему. Шустрый, веселый…

Скоро, скоро ты узнаешь, дорогой товарищ Тиунов, во что обошлась шустрость мальчишки!

– Вы были всю ночь в диспетчерской, товарищ Тиунов? Никуда не уходили? Перерыв у вас есть?

– С двух до половины шестого утра. Но домой не хожу, укладываюсь тут же. Хоть какой, а отдых. А так проковыляешь туда-сюда на своей бутылке.

Он хлопнул по деревяшке, заменявшей ногу. Она и впрямь походила на бутылку горлышком вниз.

– У окна?

– Нет, на скамьях. Вон там, за столом.

– Гараж на ночь запирается?

– Ворота запираем, калитка открыта. Здесь, рядом с бухгалтерией, комбинатская диспетчерская, так они через гараж ходят, по внутренней лестнице. Тут намного ближе, чем кругом.

Это хуже! Значит, практически ночью к машинам имел доступ весь комбинат, все желающие. К тому же васинский зис стоит от диспетчера дальше всех, полускрытый тремя машинами: отсюда видно только кабину водителя да часть борта. А что делается под машиной, диспетчер, конечно, не может рассмотреть. Да и зачем ему?

Вот что нужно: узнать у тех двух шоферов, выходил ли Смагин из комнаты отдыха… Хотя вовсе не обязательно было подниматься ночью. Мог вечером, мог рано утром. И без всякого риска: его машина стоит рядом с васинской.

А звук от напильника?… Какой там звук! Ведь не железо пилил – резиновый шланг. К тому же в соседнем цехе непрерывно гудит вентилятор. Даже здесь, в диспетчерской, за окном, и то слышно…

– А вот и Андрейка Смагин! – прервал мои размышления диспетчер.

В распахнутые ворота гаража въезжала полуторка. Я силился разглядеть лицо водителя и не мог – ветровое стекло отсвечивало ярким электрическим светом; диспетчер с пульта включил две сильные лампы в сумеречном до того гараже.

– Можете позвать сюда Смагина? – спросил я. – Только ничего не…

– Уже сам идет. Вот он.

Распахнулась дверь и вбежал, подняв легкий ветерок, стройный парень с лихо заломленной ушанкой.

– Геннадий Титыч, верно – нет, говорят, что дядя Коля Васин убился?

– Верно, Андрей.

– Вот это да! – Смагин растерянно надвинул ушанку на лоб: – Как же так случилось?

Ответил я:

– Машина свалилась под откос.

Я смотрел ему прямо в глаза. Ужас? Раскаяние? Нет, просто растерянность, удивление.

Еще не сообразил? Или игра? Может, он уже все узнал заранее и подготовил себя соответственно? Парень на вид смышленый, должен понимать, что милиция будет искать виновника. И потом, он уже раньше, тогда, когда подпиливал, знал, на что идет. Ну, допустим, не хотел смерти. Но что авария будет – знал!… Если, конечно, он виновник, – поймал я себя: уже версийку сварганил.

Поднялся со стула:

– Пошли в комнату отдыха. Нужно поговорить.

– А вы кто такой? – И тут же сообразил: – Понятно!… Я сейчас! – Он кинулся к двери. – Только машину поставлю на место. Нельзя посреди гаража.

Я обеспокоенно следил за ним в окно. Как бы не попытался удрать…

Нет, развернул машину, поставил в свой бокс. И бегом сюда.

И вот мы сидим друг против друга, разделенные длинным столом. Я не тороплюсь, рассматриваю внимательно парня. А он меня. Играем в гляделки – кто кого.

Он не выдержал, отвел взгляд.

– Ну что, Андрей? Будем говорить?

– Давайте.

Не понял? Или схитрил?

– Что ты можешь рассказать про аварию? Что тебе известно?

– А что мне может быть известно? – смотрит непонимающе.

Как здорово могут лгать и изворачиваться самые невинные глаза! Если бы вину устанавливали только по глазам, многие преступники до сих пор ходили бы на свободе… Вот и этот… Надо же, какой удивленный бесхитростный взгляд!

– Вот бумага, – я вырвал два листка из блокнота. – Напиши все, что знаешь.

– Да ведь я почти ничего… С чужих слов только.

– Вот и пиши, что сам знаешь, и что слышал от других, и от кого именно.

– Зачем это? – он все еще в нерешительности вертел в пальцах ручку.

– Слушай, ты, вроде, неглупый парень, должен сам понимать – раз интересуется милиция, значит, есть тому причина и надо делать, что говорят. Я ведь не письмо девочке прошу тебя написать… Ну?

Он пожал плечами, стал писать. Набросал несколько строк, расписался.

– Все!

Я прочитал. Ничего не знает, слышал на станции от ребят из гаража, что случилась беда, да еще товарищ из милиции, то есть – я, уточнил: машина свалилась под откос.

Посмотрел на него. На сей раз глаз не отводит.

– Все?

– Все.

– Маловато.

– Сколько есть.

А если ошибаюсь? Если не он?… Никакой предвзятости, никакой заданности! Только факты, факты!

– У тебя инструмент имеется?

– Как у всех.

– И напильник треугольный есть?

Не рано ли я? Не поторопился ли?

– Личной?

– Хоть какой.

– Есть.

– Где?

– В машине.

– Идем, покажи!

Пошли уже, но на пороге он спохватился – получилось очень естественно:

– Ой, нет!… Я совсем забыл.

– А где?

– Не знаю. Пропал.

Как же иначе! Пропал… Я понимающе кивнул.

– И давно?

Спрашивая, я знал, что он ответит. Точно знал.

– Нет, недавно.

Вот!

– Когда именно? Вчера? Позавчера?

– Не знаю. Может, позавчера, может, раньше. Он мне вчера как раз понадобился. Сунулся – нет.

– Где лежал? В инструментальном ящике?

– Нет, в машине, с собой возил.

Все у него продумано, на каждый вопрос подготовлен ответ. Скажи он: в инструментальном ящике – и сразу серия новых вопросов: что там за замок, трудно ли отпирается, есть ли у кого подходящий ключ? А так – в машине, и дело с концом. Машина открыта, в нее любой забраться может.

Как же быть дальше? Теперь ясно: надежд на его добровольное признание нет. Будет изворачиваться, как угорь. А у меня пока еще нечем припереть его к стенке. Нужно набрать побольше уличающего материала. Вот когда показания Степана Олеши подтвердятся еще несколькими свидетелями – тогда другое дело!

Но и отпускать его тоже нельзя.

– Бери, – я подал ему чистый листок. – Напишешь все подробно про напильник: когда он у тебя пропал, какой был, кому ты заявил о пропаже.

– Никому я не заявлял.

– Вот и напиши.

Ага, занервничал!

– Не пойму я…

– Пиши, пиши!

Зашел Юрочка – очень кстати! Я глазами показал, чтобы оставался здесь со Смагиным, а сам пошел в соседний цех искать, где телефон. Можно было позвонить из диспетчерской, но мне не хотелось, чтобы Тиунов слышал. Лишнее ухо – лишние домыслы и слухи.