Текст книги "Своя радуга (СИ)"

Автор книги: Лев Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Некаторе время все пялились на два серпа.

– Значит все-таки, другая планета, сказал Петр.

– Значит все-таки… "из пушки на луну". – Согласился Андрей.

– А и все равно. – Через минуту сказал Петр. – Хорошо что я открыл этот брикет. – Так окатило, что хоть другая планета, хоть вселенная. – только бы отмыться. Никаких других мыслей, так этим запашиной с души воротит.

И решительно плюнув в сторону, он снова окунул голову за борт.

***

В черном небе усеянном непривычными чужими звездами сияли серпами спутники. Теперь ночью, число серпов увеличилось до трех…. Их импровизированный корабль стоял недалеко, выставив нос на песчаную береговую отмель, куда его прибило течением ближе к вечеру. А четверка расположилась на поляне на ночевку ночевку. Еще днем, пристав к берегу долго рядили что делать с пропитанием. В воде частила крупная непуганая рыба, но никто не знал таких пород, и потому сомневались – безопасно ли их есть. Межислава обогатили знаниями о ядовитых тропических страшилищах. Стас выступал за то, чтобы пока обождать с едой, напирая на то, что без еды можно оставаться живым практически месяц, а от яда опухнуть за минуту… В конце концов методом голосования победили Межислав, Петр и Андрей, которые ратовали за кулинарный эксперимент. Посредством чудо-кольца заострили и обуглили концы двух стволиков молодых прибрежных деревцев, превратив их в остроги. Межислав и – к удивлению Андрея и Петра – Стас, явили сноровку, подбив ими в реке несколько крупных, непуганых рыб. Отбросив по настоянию Стаса рыбин с ярким оперением, вспороли тушки обугленными остриями, кое-как вычистили, и насадили над костром на пруты. Костер разожгли все тем же кольцом, и Стас не удержавшись припомнил товарищам давишние обвинения в мародерстве… Когда рыба сготовилась, кинули жребий на четырех палочках, кто испытает пищу на себе. Выпало Петру. Тот философски вздохнул, размашисто перекрестился, кое как содрал чешую и оторвав множество плавников, и вонзился в бок упитанной рыбины. Ждали, урча животами, поглядывая на доольноо Петра… Наконец, решили, что сроки для самых злых ядов вышли, и воспоследовали. Подугленная, без соли, рыба пошла на отлично, так как имела самую лучшую приправу – голод. Правда когда голод отступил, вернулись покаянные мыслишки о медленных ядах. Но вроде, ничего, обошлось… К темноте костер загасили, не оставив ни уголька. Это тоже обсуждали, костер – штука такая. Четвероногих зверей отпугивает, а двуногих влечет… Против четвероногих у товарищей были найденные в пещере излучатели. А двуногих местных пока видели только в виде трупов, и потому… Загасили костер, и завели негромкий разговор.

Собственно, у кострища их скучоквалось трое. Межислав лежал чуть поодаль, закинув руки за голову, устремив взгляд в звездное небо. Недавно он узнал, что согласно историческим записям бег Бату взял Рязань на штурм и спалил город до тла, перебив почти всех жителей. И хотя трое потомков постарались утешить его как могли. Мол, и кое-кто все-таки уцелел, и Рязань потом отстроилась, и сама Русь поднялась, почитая себя аж третьим Римом… Все это его мало утешило. Он все выслушал, все разузнал, и потом молча откинулся на спину, будто вынырнув из общего разговора. Так и лежал он на спине, то глядя в звездное небо, то прикрывая глаза, вспоминая тех кого он знал, помнил и любил. И было это буквально вчера. Только вчера. Всего один проход солнца. Но человеку даже не миг не дано вернуться назад. И все что было, больше уже никогда не будет. Свидетельства истории еще могут остаться в памятных книгах. Там же сохранятся и имена князей, нарочитых людей… А кто вспомнит о жене Межислава, Велене. О их сыне? Только у него в памяти они остались. Только память теперь у него и есть. А что с Веленой стало? Погибла ли она вместе с городом? Татарская сабля и пущенный по городу огонь? Или уцелела, – но для чего? Не для мугольского ли полона? И какой-то степняк брал её, силой разводя скрещенные для защиты руки, ноги… Или не попала в полон, и уцелела, и… честная вдова погибшего мужа, снова вышла замуж? И уже не его – Межислава жарко шепча называла Велена темными ночами любым, своей семеюшкой? А его сын, – кого звал тятей? Раз не приспело Межиславу, то кто посадил сына по обычаю в три года на коня, для овладения верховой наукой? Да и посадил ли?! Стал ли сын воином? Или пришлось ему как приживальщику отрабатывать свой хлеб пахотой в чужой семье!?

Закрыл руками лицо Межислав, провел по нему руками. Говорит себе – это давно было. Судя по новым знакомцам, больше восьмиста лет назад. И кости истлели, и могилы забылись, чего ж вспоминать? Нет! Сердцу и памяти – все было вчера! И мысли об этом, будто руку суешь в костер. И Велена, – мертва, иль чужому жена? И Сын. Погиб, иль другому стал сын? Как ни тронь, – все боль. И все же… Если уж о Велене, так пусть лучше с другим в семье снова счастье нашла. А сын, пусть другой его растил – только чтоб стал честным и добрый воином. Пусть так, боги предков моих, и крестов бог – молю вас, пусть так!..

Наверно Межислав долго бы еще думал об этом, трогая воспоминания мыслями как рану неловкими руками, но его размышления прервал гневный вопль от костра. Там Стас сообщил Андрею, что Советский Союз одолел нацистов, но через несколько десятков лет распался, в 1991ом году…

– Как же это?! – Вскочив вперился взглядом в Стаса Андрей, от волнения заикаясь. – Как прекратил? Как распался? – Не отводя от Стаса взгляда отступая как от самого страшного морока. – Врешь! – Андрей отрицательно закачал головой. – Не может этого быть. Что бы несколько каких-то мразотников собрались и отменили Страну?.. А люди? Люди-то куда смотрели?! Армия? Весь трудовой народ?!

Андрей ошалело переводил взгляд со Стаса на Петра.

Стас глядел в сторону. Петр смотрел на Стаса с прищуром, и во взгляде его была жалость и разочарование. Он в свое время не успел увидеть, как коллапсирует страна, но совсем не намного с этим разминулся, и потому хоть примерно, но представлял, какие настроения предшествуют прекращению существования стран.

– Да не кричи ты на всю округу. – Стас хмуро крутил в глазах свое кольцо. – Да я и сам в то время еще только из пеленок вылез, Наверно… взрослым тогда казалось, что так будет лучше.

– И народ?… Весь?… – Задыхался Андрей. – А армия-то куда смотрела? Когда спускали красный флаг?! Офицеры!? Советские офицеры? Неужто все как один предали? Они же все присягу давали! Ведь знамя на колене целовали, скоты! Не могли же они все подстилками оказаться?! И какие-то… слякотные рыла, сообщили всем что разбирают страну на части. Плюют на нашу советскую конституцию… нерушимость границ… И никто из военных в них пулю не положил?!

Стас помассировал шею сзади.

– Понимаешь… Не все так просто. В стране тогда наступил кризис. Вроде как с едой становилось туго.

– С едой… – Андрей помотал головой. – Плохо с едой… А мы что же, по-твоему в окопах жировали что ли? Мы всей страной годами жилы рвали, чтоб фашиста остановить. – Он вдруг каким-то рывком сел на землю, и опреся рукой, чтоб не упасть. – Я Таню оставил. Я женится на ней… Мы оба хотели. Она меня ждала. Я же каждое её письмо… Я на том берегу сдох в окопе. Но мы зубами рвали немчуру!!! А вы… они… Что же, испугались чуть затянуть пояса. И вот за это я воевал?.. Фима, мой второй номер… Бекти… там… кровью… Я за эту гребанную войну несколько полных составов взвода похоронил! А они просто смотрели как отменяют нашу страну. Не захватили даже. От-ме-ни-ли. Слово-то какое. Отменили…

– Ты понимаешь, не все там так просто было. Вам проще было.

– Проще?! – Андрей выдохнул так, что едва легкие не отхаркнул.

– Ну не проще, извини. Не так я сказал. Яснее. Вам яснее было. Вот война, враг, он напал. А в девяностые… Мне отец как рассказывал. Понимаешь, народ-то и не мог сообразить. Почему войны нет, и советский строй, как говорят, самый прогрессивный и передовой. и идет от успеха к успеху. А в магазинах тем временем все меньше товаров и продуктов становилось. И только рожи партаппаратчиков в телевизоре все жирнее. Как будто эти партийные в одном измерении живут, а народ в другом. Партаппаратчик – это тогда самое ругательное слово было. Конечно копилось на власть недовольство. А партаппратчикам и самим у в СССР не нравилось У них к тому моменту уже своя отдельная от народа жизнь была, со своими магазинами, курортами и прочим. Единство народа с партией только в лозунгах осталось. Но партаппаратчики тоже были недовольны. У них-то конечно бананы в магазинах всегда были, в отличие от народа. Но они же на запад ездили. А там их принимали всякие миллионеры, со своими особняками, виллами, машинами, вертолетами личными. И аппаратчики на их фоне себя убого чувствовали. На родине все же еще советские законы действовали, и всех привилегий у них только жалкая казенная дачка, авто, да спец паек. Масштаб не тот. А им казалось, что они гораздо больше го достойны. Ведь элита, а живут чуть лучше чем все. А на западе элита вон как высоко. Понимаешь? Некоторые говорят, что партаппаратчики специально в стране кризис устроили, чтобы на волне народного недовольства все к своей пользе поменять… Народу казалось, что убери советскую власть – и они все в блестящих машинах, и все магазины жратвой завалены. А аппаратчикам, что убери ту же власть – и они с личными заводами, и прочим. Всем казалось, что они могут получить больше – разница только в масштабе.

– Ну и когда стали партапаартчики СССР ломать, так народ им не мешал, наоборот, помогал даже. Это только потом выяснилось, что партаппаратчики раздербанят страну на части, а все предприятия которые строил народ, присвоят себе. И на вырученные деньги будут у них, и виллы, и вертолеты, и бляди. В стране капитализм. А народ…

– А что народ? – Бесцветным голосом спросил Андрей.

– Кто как смог. Кто побойчее – неплохо живет. Кто помешковатей – в нищете. И вроде сперва казалось, что так и справедливо. Тот бойкий – ему и успех. А тот тюфяк, – так ему и по заслугам. Естественный отбор такой, без уравниловки. Так нам внушали. Только почему-то потом оказалось, что при таком естественном отборе у нас обвалилась вся медицина, образование и промышленность.

– Не прошла значит, медицина и промышленность ваш отбор? – Горко поинтересовался Андрей. – Хорош он у вас, видать!.. Ну а дальше как?

– Лет через двадцать после разлада Союза мы уже мало что сами могли производить. Только нефть и газ за рубеж продавали.

– Слушай, но ведь так нельзя! – Завопил Андрей. – Вы же ничего не оставите потомкам! Как же так?!

– Можно. И знаешь, ничего. Весело даже. А что недра продаем – так вроде даже предмет для гордости. По телевизору постоянно рекламу лукойла и газпрома показывали.

– Луко… Газпрома?

– Ну да, это сокращение от "газовая промышленность", эта компания как раз недра на экспорт продавала. Вот и показывали рекламу, мол, Газпром, государственная компания, народное достояние… Сообщали что, газпром и лукойл помогают детям, спонсирует образование и спорт…

– Подожди, совсем ты меня запутал. – Андрей с больным видом затряс головой. – Зачем государственная компания которая продает газ, помогать детям? А профильные-то государственные службы, которые должны заниматься детьми, они что делают?

– Ну, не знаю. – Пожал плечами Стас. – Не справляются наверно.

– Почему?

– Слушай, ну не знаю… – Стас нервно улыбнулся. – Наверно, денег у них нет. Они-то газ не продают…

– Да… А у нас, знаешь, справлялись. У нас беспризорности вообще не было. После империалистической и гражданской войн, она наплодилась. Понятно, отцов убило, расцвела безотцовщина. Так всех детей государство пристроило, дало образование, в люди вывело. И спортом у нас в стране мог заниматься любой. Сколько разных кружков и секций для детей. – Андрей вытер лоб. – А вы там… развалили государство, которое всем гражданам давало образование, для того чтобы создать торгашескую гос-компанию, которая якобы от щедрот, помогает получать образование только малой части детей, как кусок брошенный со стола… То есть ваши тамошние правители-капиталисты развалили государственное образование, но ставят себе в заслугу что помогают получать образование хоть кому-то при помощи непрофильной шарашкиной конторы торгующей газом? И хвастают этим по телевизору? И вы это хаваете!? Стас, – кто из нас болен? – Андрей впился глазами в Стас. – Слушай, скажи мне что ты соврал. Нет, не соврал. Пошутил? Да? Неудачно?

Стас засмеялся, как ворон закаркал.

– Это я еще тебе не пошутил про девочек-проституток, про наркоманию, про тотальную коррупцию, про произвол крупных работодателей, про постоянный рост цен… Да. У меня еще много шуток. Все и не упомнить.

– Так как же вы там живете? На что надеетесь?

– Ну… – Стас замялся. – До того как пошел полный развал многие надеялись… Знаешь, на то все как-нибудь наладится, само собой. Что самый главный в стране, – у нас его президент называют – так вот надеялись, что он может… ну, не знает, обманывают его недруги. А вот как узнает… Или там, что он все знает, и скоро все поправит. Что мол, есть у него какой-то тайный план.

Смех был оглушительным. Саркастическим. И глумливым.

Стас и Андрей повернули головы. Смеялся Петр, с повизгиванием, и чуть ли не слезами из глаз.

– А-ха… ха… – он пытался отдышаться, и что-то сказать, но не мог, и только тянул руку. – Простите, великодушно… – Господа-офицеры. Но вот это, – про то что батюшка-царь не знает… А бояре от него скрывают народные беды… И как только царь узнает, так уж порядок наведет… О простите ради бога. Я где-то уже это слышал. Там, у себя, в начале двадцатого века. У вас там, Стас, и царя-то давно нет. А люди которые веруют в благостного батюшку – есть. О, нет слов. Нет слов… Увы, люди не меняются.

Андрей оторвал взгляд от выдохшегося в веселой вспышке Петра, и снова посмотрел на Стаса.

– Ты сказал, что после распада было несколько войны. – С кем?

– Да, было с кем… Как Союз развалился, наплодилось бандитов. Знаешь, на Кавказе целая бандитская республика сформировалась – Чечня. Её замирили, как раз пока я рос. Но Кавказ так и не остывал потом до конца. Террористы, сепаратисты… Грузия… Было чем заняться и офицерам. Да и нам потом, как подросли, дело нашлось…

Взгляд у Андрея стал очень жестким.

– Да, я понял. Ваши офицеры спокойно смотрели как пробравшиеся во власть мрази спустили красный флаг, развалили и разграбили страну, доконали в ней образование, промышленность, медицину. Естественно в такой ситуации народились бандиты. Ты говоришь – целые бандитские республики! И ваши офицеры, дав сволочам во власти вырастить целые республики бандитов, потом поехали с этими бандитами воевать? Убивать их и умирать самим? По приказу той самой сволочи, которая все это организовала? И в то время как эта сволочь продолжала обирать народ, который офицеры клялись защищать? Ох, нечего сказать, – вот это славный подвиг! – Андрей стукнул по земле кулаком. – Слушай, ты мне одно скажи – вам – офицерам, ваша новая капиталистическая власть небось хорошо платит?

– После развала Союза лет десять армия вообще как пасынок была. Офицеры в непроглядной нищете сидели.

– Лет десять? Ну а потом?

– Потом… Ну… Да… Стали платить неплохо…

– Еще бы. Псов надо держать сытыми. Чтоб не гавкали на нового хозяина.

Стас вскочил катая по щекам желваки.

– Чтож, может ты в чем-то и прав. Но, – м-мать! – кто ты такой, чтобы судить нас? Обвиняешь нас в трусости – но ты-то чем лучше? Разве ты сам когда-нибудь вел подчиненных тебе людей менять власть в стране? Нет! Ты шел, сражался, и умирал ровно там, где тебе сказал это сделать твой главком. И мы делали ровно то же самое. Твой главком и оказался более порядочным? При нем страна строилась, а не деградировала? Это не твоя личная заслуга! Тебе повезло родится при государственнике, а нам при посредственностях и ворье. И вот ты здесь стоишь, и тыкаешь меня носом в дерьмо, как щенка! Легко маршировать в правильной колонне, если тебя с рождения туда поставили! Но не думал ли ты, – весь такой из себя правильный, красный святоша, – что будущее всегда растет на прошлом. И мое будущее, от которого ты тут ужасаешься и воротишь нос, взросло из семян посеянных в твоей распрекрасной стране! Где по твоему взросли партийные упыри, которые потом оборотились в олигархов?.. Так какого ты хлещешь меня по щекам?! На себя обротись, твою ж… Я твой очень близкий потомок!

Стас выдохся. И Андрей уловив момент тихо сказал.

– Я действительно наверно ничем не лучше. Но не думай, только, что я презираю тебя. Жалею. Всех вас. И ты прав, несмотря на то что я родился в сложное время, – мне повезло. Удивительно повезло. Наверно, я и сам не понимал как до этого момента. Из меня воспитывали свободного человека, а из вас… Из вас… – Андрей устало махнул рукой.

– А я тоже не понимаю тебя, Станислав – вдруг раздался голос Межислава и все обернулись к нему. – Ты из грядущего, я из прошедшего. Сильно изменился мир, и многое мне не постигнуть умом. Но все одно – чудно мне тебя слушать. Вроде, по твоим словам выходит, что ты недоволен своим князем. Тогда почему ты Станислав не уйдешь к другому? Если долгов между князем и кметем нет, то кметь может при всей гридне объявить, чем ему князь не угодил, и к другому князю уйти – в том бесчестья нет.

– Ну ты еще вылез!… – Возмущенно буркнул Стас. – Нет у нас, как ты называешь… князей. Один у нас князь-президент, на всю державу.

– Все одно не пойму. – Мотнул головой Межислав. – По твоим словам, и дружине и народу князь не больно-то люб. Товары и еда дорожают. Тогда почему не выйдет народ на вече, и не выгонит худого князя вон с княжения? В мое время так делали. Коли не люб князь – так народ его живо провожал до городских ворот. А на княжение нового звал. От предков завещано так, по русской правде.

– Ох… – Стас тяжело вздохнул. – Ну как тебе объяснить-то… – Не выйдет у нас так. Совсем у нас все по-другому. Совсем. Это у вас все было так просто.

– А у вас значит, сложно?

– Да, у нас сложно.

– Не в твоей ли голове все сложнота, Станислав?

– Да что с тобой говорить, древность ходячая. Динозавр!.. Все равно не поймешь…

– Я не знаю твой мир, Станислав. Но не думай, что я от того глуп. Я тоже читал многие книги, постигал историю. И вот я сейчас послушал тебя, и понял что у вас там сейчас Русь – ровно как Рим.

– Рим?

– Было такое государство, некогда могучее. Политеа тон ромэон, Слышал ли ты о таком в своем времени?

– Ну, кое-что слышал, и что?

– А то что на его заре романской державы сами романе князя-кесаря своего приветствовали взмахом руки. Время шло, и перед князем в знак почтения стали склонять одно колено. Потом стали становится на два. Потом стоя на коленях упирались лбом в пол. А еще позже к римскому князю дворня ползла извиваясь по земле как черви, и лизала ему подол платья и сапоги, как жалкие псы! И так пока от державы к одни объедки не остались!

– Это здесь при чем? У нас перед президентом даже кланяться не надо!

– Не об том я, что кланяться. А об том сколько власти правитель имеет. Что толку, если вы своему князю не кланяетесь, если он вам умы в бараний рог согнул? И не люб он вам, и постыл, и обирает, и нарочитые люди его с жиру бесятся, и службу не блюдут, – а вы только трясетесь пред ним как осенний лист. А то хуже если не трясетесь – а уж просто привыкли, и княжий произвол вам порядке вещей. Говорил я с монахами, что в ромейский Царь-град ходили, к христовым святыням, и всю ромейскую землю ногами прошли. Видели они там землепашцев духом совсем изничтоженных. Бредут, соху на себе тащат, а в глазах пустота. И все помыслы у них только об одном, – как бы сборщику подать суметь в срок отдать. Не люди это уже, а скот безвольный. Жалкий и гнилой плод на некогда цветущем древе народа ромеев. По твоим разговорам понял я, что и вас в такой же скот хотят оборотить. Али уже оборотили? И вот, ты говоришь, что ваш князья изничтожают у вас и ремесла, и лекарей, и ученых людей, что князья ваши отрокам и девкам вместо вежества и грамотной премудрости один лишь блуд в науку дают, – а у вас люди на то лишь сидят открыв рты, и ждут когда князь сам собой в ум вернется? Может телами вы и прямо перед князем своим стоите, зато разумом стелетесь перед ним как трава на ветру! В мое время на князей была управа, а в ваше нет. Значит забыли у вас русскую правду-закон!

– Да что вы в меня вцепились?! – Гаркнул Стас. – Не этот, так тот! Судьи, блин! Палата присяжных!

– И правда, что вы ломитесь в амбицию, господа? – вмешался Петр. – Остыньте.

– Я никому не господин! – Взвился Андрей. – Не смей меня так называть!

– Хорошо, хорошо. Судари, Братцы, товарищи, – остыньте. – Петр подня руки. – Что вы на Станислава набросились, будто он во всех язвах на теле отчизны виноват? Он ведь только вестник из будущего. Не уподобляйтесь восточным деспотам, что за дурную весть снимали с гонца голову. Я уж не говорю, что наши вопли за несколько километров слышно; тоже мне, кадровые военные на ночном биваке… Стыдно-с. Да и вообще, нам здесь держаться друг за друга надо. Четыре русских мертвеца, заброшенных неизвестно куда. И о чем разговоры? О том где мы? Почему вдруг живы? Нет, – Господи прости – о политике!.. Не оставить ли эту прекрасную тему до лучших времен?

Некоторое время все молчали.

– Не сужу я тебя, Станислав. – Наконец мотнул головой Межислав. – Но не понимаю. То тебе прямо и сказал, не обессудь.

– И тебя, Стас, тоже не сужу. – Махнул рукой Андрей. – Просто я думал… – Он запнулся. – Я-то думал, что расспрошу тебя, и ты мне о другом будущем расскажешь. О людях освобожденного труда в мировом масштабе. О коммунизме. О освоении дальних планет… Ты прости, что я на тебя накричал… Просто ты тут один оказался, – за все свое время ответчик… Не держи зла… "Человек создан для счастья, как птица для полета". Это Короленко сказал… Владимир Галактионович. А вам там всем крылья подрезали… как домашним гусям на откорм… Вот от чего муторно. Кто из нас первым дежурить будет, ребята? Если я, – так я. А если нет, – спать буду, тяжко мне ребята. У меня сегодня траур.

– Я возьму первую – Сказал Петр. – Только как мы тут вахты-то разобьем? Ни часов, ни звезд знакомых.

– Да черт его знает, как тут время определять… – Пожал плечами Андрей. – Пока давай на чутье, как глаза начнут слипаться, буди меня.

Андрей, лег на бок, свернулся калачиком, и подсунув кулак под голову замер. Опустился на спину, и Межислав, закинув руку под голову.

– Твою налево… – Выдохнул Стас. – Твою ж налево!… – Он еще раз с силой выдохнул, успокаиваясь, улегся, и затих.

Петр остался сидеть глядя в ночную тьму.

***

Трудно без часов, и без родных звезд трудно. Но чует Петр, часа четыре он уже откараулил. И в сон тянет так, что на зевках чуть челюсть не выворачивает. Пора пожалуй следующего поднять. Поднялся он тихонько, протянул руку к Андрею.

– Не буди его, – Прошептал Межислав. – У него горе. Я встану.

Петр опустил уже протянутую руку.

– А у тебя, что – не горе?

– Вестимо, и у меня. Да ему-то вроде подлее выпало.

– Как тут взвесить… – Задучиво кивнул Петр. – Ладно, друг, заступай.

Лег Петр, поворочался, уже совсем одурманился сном, как вдруг мысль молнией проразила. Совсем эти потомки со своими криакми запамятовать заставили.

– Межислав, – прошептал Петр.

– А?

– Слушай, я все хотел тебя спросить. В мое время известна такая древняя летопись, как раз примерно с твоих времен, чуть-чуть постарше. Называется "Слово о полку Игореве". Ты там, у себя, слыхал что-то такое? Вот послушай:

Не лепо ли нам есть, братие,

начяти старыми словесы…

Петр выводил на язык заученные строки старых слов, глядя на предка.

…Братие дружино!

Луце же бы потяту быти, неже полонену быти.

Всядем, братие, на свои борзыя комони

да позрим синего Дону!…

Да, – наконец сказал легонько кивнув, Межислав, и Петр замолк. – Я это читал, и слышал. Ты странно произносишь слова. А все одно как приятно слышать родную речь. Всего день, – а я уж так истомился по ней…

– Скажи Межислав, не молчи.

– Что же тебе скажи… Это об Игоре, князе Новогрод-Северском. Был у него среди многих походов в дикое поле такой… Неудачный вышел поход… Нехорошее время выбрал князь. И солнце застило тьмой. Для Ольговичей это всегда был знак, – жди беды. Многим Игоревым предкам затмение смерть предрекло. В те поры половецкий верховный каган Кончак привел свое войско она Русь, к великостольному Киеву. Степь отбили, но без участия Игоря. Была зима, и его войско к Киеву опоздало. А может… и сам он не шибко спешил, помня прошлые обиды от великого князя – своего двоюродного брата Святослава. До того Рюрик Смоленский и игорев двоюродный брат Святослав ходили походом на степь, так Игорь помня прошлые обиды, тоже идти с ними не пожелал. И тут, значит, к обороне припозднился… А как половцев в степь откатили, сам решил идти на них в поход, одно только со своими младшими князьями, да еще взял половецких наемников, из тех что с Кончаком не дружны были. Видать, надеялся, что после отлупа под Киевом ослаблены половцы. А оказалось, половцы в степи кипятком кипят. Созвали половцы все племена и окуржили русский Полк. Ошибся Игорь.

Но воин был добрый, и повел себя как достоит. Чтоб знатные на конях не пошли нечестным путем, вперед пеших не спасались, и чести воинского братства не уронили, велел всем спешиться. Долго бились в степи русичи. Самого Игоря ранило в левую руку, – плетью повисла. А на второй день дрогнули Игоревы половецкие наемники, побежали. Сел он на коня, снял шлем, поскакал им наперерез, да мало кто из них его видом усовестился. А кончаковы-то половцы князя тоже узнали, от русского войска отсекли, и схватили… Уж из плена видел Игорь, как пытался прорваться к нему младший брат Всеволод. Говорили, рубился Всеволод люто, даже когда оторвался от своей дружины, и поломал копье, немало половцев он сложил, пока его самого одолели. Говорили, сам Игорь молил половцев убить его, только чтоб не видеть как гибнет брат…

А потом и остальное войско полегло. Из всего Игорева полка половецкую удавку смогли прорвать только пятнадцать конников. Они и донесли весть… Что говорить, неудачный поход. А каганы Кончак и Гза, разбив Игоря, снова пошли на Русь, на ослабинку брать. Да другие князья их охолонили. К Игорю в плену приставили стражу, но он все-таки бежал, дождавшись пока стража захмелела кумысом. Помог ему один половец наполовину русской крови по матери. Загнал Игорь коня, потом одиннадцать дней утекал пешком. Дошел до Руси, взял на селе другого коня. Тот конь споткнулся, да так, что Игорь вылетел из седла, и ногу повредил… Я же говорю, неудачный вышел поход. Так уж потом княгиня Ярославна, как узнала, что Игорь в селе с поломанной ногой лежит, сама ему на встречу поехала. Уехал Игорь на коне верхом, а вернулся в возке лежком.

Межислав говорил обо всем этом самым обыденным тоном, а Петр пыхтел и задыхался, боясь лишний раз вздохнуть.

– А само слово? Слово о полку Игоря, сына Святославля, внуке Ольговом?.. Ты Межислав, может слышал, автор-то его кто? Случаем не знаешь? – Аж приподнялся Петр.

– Да как не знать. Ведаю…

Петр глубоко вздохнул, и под непонимающим взглядом Межислава отчаянно-витиевато заматерился от восторга.

***

Деревня вырастала их взгляду постепенно, по мере того как их импровизированный корабль двигался по излучине реки. Сегодня корабль уже не болтался по воле течения, а кое как направлялся веслами. Весла сделали поутру, наплетя на тупые концы вчерашних острог небольшие плетеные щитки, из кустарника росшего на берегу, да для крепости примотав еще конструкцию травяными жгутами. Вышло нечто вроде туземных копий – с одной стороны заостренное обожжено острие, с другой весло. Андрей и Межислав бодро подгребали новообретенными инструментами, старясь держаться на стремнине, препятствуя течению вытолкать их на берег. Все были друг с другом – как сказал себе Петр – отменно вежливы, и вчерашний вечер по какому-то молчаливому согласию старались не вспоминать. И вот, не очередном повороте открылось, что их путеводная река оканчивалась, а вернее поглощалась широким перпендикулярным потоком – одна река впадала в другую. И вот на этом речном перекрестке, на правом берегу расположилась деревня. Все четверо жадно обшаривали берег взглядом. Вот деревянный дом, еще один, третий… Длинные узкие лодки на берегу, развешанные на кольях сети… Несколько человек возились на берегу, и видно – увидели их лодку, – замельтешили, забегали.

– А спутниковых тарелок-то с джакузи не видно… – Бормотнул Стас.

– Чего? – Повернул к нему голову Андрей.

– Я говорю, ни летающих машин, ни металлических ангаров. Совсем не похоже не то место, откуда плывем. Другой технологический уровень.

– А… Ага.

– Чего делать будем? – Спросил Петр. – Правим к берегу?

– Люди. – Коротко сказал Межислав. – Расспросим.

– Тогда правьте к берегу, – сказал Стас, и поудобнее устроил на ремне излучатель.

– Ты только не цель пока, просто держи под рукой – Посоветовал Петр.

Андрей с Межиславом налегли на весла, и попытались направить тарантас к берегу. Это было нелегко, течение здесь усиливалось и оба изрядно припотели, направляя свой речной рыдван. Деревню они почти проскочили, их горе-корабль едва не вынесло в ту, бегущую перед ними новую реку, но все же, кое как корабль управлялся, и вот уже Стас прыгнул в воду и упираясь ногами в речное дно поворотил лодку на отмель. Петр внимательно обшаривал берег глазами, небрежно положив руки на излучатель. Берег тем временем опустел, – все люди с него исчезли, оставив взамен одинокую фигуру мужчины.

Друзья выволокли свою лодку на берег, взяли с него излучатели и пошли к деревне.

Они неторопливо шли к встречавшему их человеку, рассматривая его пристальными взглядами. Человек был кучеряв, имел бороду лопатой, одет был в одежду из неокрашенной холстины, и опирался на простой посох. В кудрях его и бороде обильно виднелась седина.

– Никак Старейшина, – сказал Межислав.

– Нет, по уровню не двадцать первый это век, ребята – примечал свое Стас, глядя и на старика, и на избу за ним, низкую, с окнами задвинутыми деревянными ставнями. Хорошо если двадцатый, да и то…

– Не расслабляйтесь, громадяне, – шикнул Андрей.

– Учи ученого, – ответил Стас.

– Тихо-тихо, вы, сыновья Ареса… – прошелестел Петр, одновременно ясно улыбаясь ждущему их Старику. – Ведь еще не воюем…

– Ну, – хмыкнул Стас вертя головой, – а куда ж они все кроме него попрятались? Особенно мужчины…

– Вот сейчас все и выясним, – пообещал Петр выступая чуть вперед. – И поскольку они уже приблизились к старику на достаточное расстояние, громко сказал на известном-неизвестном языке.