Текст книги "Своя радуга (СИ)"

Автор книги: Лев Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Ну…

– А может это все-таки чистилище, – скорчил рожу Петр. – Откуда нам знать, как оно должно выглядишь.

– Не впадай в поповское мракобесие! – Отрубил рукой Андрей. – Горазд ты я смотрю, на фантазию. Она у тебя телегой вперед лошади бежит. И вообще, растревожил ты меня. Я теперь иду и в первую голову думаю – ну как мы сейчас с тобой все-таки вытащим из одной из этих комнат человека двухтысячного года? И знаешь, честно боюсь я этого. Из своего времени навсегда выпасть… А вторая мысль, – что вдруг я кого из боевых товарищей сейчас здесь найду? Если местные хозяева их подремонтировали, – хорошо. А оживили – так еще и лучше. Я уж точно против не буду.

– Дай бог…

– И вообще, наплел ты, накрутил. – Рассердился Андрей. – Тут уже и про машину времени, и теорию под это подвел. А собственно – с чего? Факты где? Пока мы с тобой друг задушевный, только друг-друга и встретили. И оба мы, заметь, оказались из одного времени. Вот факты. А с домыслами, ты знаешь чего – погоди. Тут и так голова кругом ото всех этих непоняток.

– Ладно, ладно, – Петр поднял руки. – Твоя правда. Есть у меня привычка, потеорезировать. Как говорил один мой боевой товарищ – воздержимся пока от суждений.

– Во-во. Воздержись… А ты вообще на фронте, в каком роду войск?

– Пулеметчик.

– Слушай! И я пулеметчик! – Обрадовался Андрей. – Ты с каким пулеметом воевал? С "максимом"?

– Нет, с "кольтом".

– А, от заморских союзничков…

– Ничего машина. Добротная. Да и полегче нашего Максима.

– О, полегче. А я так с максимом на горбе и проползал. Погоди. А ты в каком звании? Рядовой?

– Ну, усмехнулся Петр. – Бери чуть выше. Штабс-капитан. Недолго я в этом звании походил. Пока представление на Георгия утвердили… Одним годом получил и звание, и австрийский штык. Так что мне пятнадцатый год принес и радость и грусть. Эй, Андрей, да ты чего?!..

– Как это? В пятнадцатом? – Остановился Андрей и дернул Петра за единственный рукав его рубахи. – В смысле? Что значит в пятнадцатом? Как это, штабс-капитан? Ты имеешь в виду?.. Тысяча девятьсот пятнадцатый?

– Ну да, а что? Постой-ка… а… ты?

– Я из сорок третьего. Тысяча девятьсот! Твою ж налево…

– Машина Уэллса, – Меланхолично сказал Петр. Значит я уже анахронизм. Ты Андрюша, знаешь что, вдохни поглубже…

***

…Они заканчивали обходить второй ярус, живых не было…

– А, революция! – Бушевал Петр. – Я знал! Нет, ну ты подумай! Я же знал, Андрюша! Я говорил им, что такая политика Россию до добра не доведет! Подумать только, они допустили страну до гражданской! Нет, но зато какой мощный рывок потом! Республика! Всеобщее образование! Земля в общественной собственности! Восьми часовой рабочий день! То о чем годами говорила наша интиллегенция, и на что власть предержащим было наплевать! Большевики у власти! Кто бы мог подумать! Я даже и не слышал про таких… Хотя Ленин, может быть, краем уха… Нет, не вспомнить. А кто же сейчас во главе страны?

– Товарищ Сталин.

– Сталин!.. – Какая звучная, сильная русская фамилия! Хорошо. Все-таки Россией должен и управлять русский вождь… Андрей, нет, ну это невозможно все переварить! Мне надо успокоиться! Уф, погоди.

– Да уж, успокойся, сделай милость. – Ты вопишь на всю эту пещеру. Мало ли кто здесь…

– Ты, прав. Ты прав. – Зашептал Петр. – Держи свою иерихонскую чудо-волынку под рукой. Нет, но какие новости. Андрей! Это просто потрясающе! Кому еще из людей выпадала такая редкая возможность заглянуть в будущее?!

– Рад, что ты счастлив…

– А, Андрей, да не дуйся ты.

– Ты не понимаешь.

– Да понимаю, понимаю. Ты боишься, что ты тоже окажешься человеком из прошлого. Но погоди, еще не случилось ничего страшного. Пока ты здесь самый современный. Может быть, твое время – это все еще настоящее.

– А если нет?

– Ты же сам сказал, – не накручивай раньше времени. Ух, нам бы только с тобой вернутся.

– А ты-то что будешь делать в мое время?

– Как что? Я офицер. Воевать с немцем конечно!

– Ты бывший царский офицер.

– А что, у вас в красной армии нет бывших царских офицеров?

– Есть конечно, и много. Но ты-то случай особый. Молодоват ты выходишь для царского. Ты если кому начнешь про себя рассказывать, тебя упрячут в психушку.

– А я не буду. Ничего. Сейчас война, выслужусь опять, сам. Только, что свои прежние заслуженные награды не смогу носить. Это жаль конечно.

– Это все при одном условии. Если мое настоящее, – как и твое – уже давно не далекое прошлое. А если мы с тобой все-таки встретим сейчас того самого – человека двухтысячного года?..

– Тоже неплохо. Ты представляешь, какого величайшего рассвета достигнет к тому времени Россия? Освобожденные образованные люди. Уже в твое время случился грандиозный скачок вперед. Как ты говоришь – электрификация всей страны! Трактора почти в каждой деревне! Невероятно! А что же тогда будет в двухтысячном году, Андрюша! Какой взлет науки! Культуры! Какие высоты человеческих отношений! Подумать только, я всегда считал себя пессимистом и циником. А ты меня почти излечил от этого, Андрей. С такими успехами страна может идти только к лучшему!

– Нет Петр, – покачал головой Андрей – извини, но ты от восторга потерял голову. К двухтысячному году наши потомки конечно уже давно построят коммунизм. Это факт. Но что в этом для нас? Хорошо если разница между привычным нам временем и настоящим составит лет десять-пятнадцать. Это уже чудовищно много, но можно наверстать. А если сто? Двести? Тысяча лет? Там не только техника, там даже люди совсем другие! И нам их не догнать. Мы будем дикари. Нет, Петя, хорошо если мы все же не слишком отстали от своего времени. Где родился – там и сгодился, это мудрая поговорка. Остается только надеяться, что вот это ружье в моих руках – это все таки продукция марсиан, а не наших далеких потомков.

– Ладно. Вне зависимости от нашего желания правда откроется нам. А уж как мы примем её… Сколько нам еще осталось проверить дверей на этом ярусе?

– Вот этот блок. Мы почти замкнули круг. – Андрей подошел к очередной двери и заглянул через ней внутрь.

– Петр! Гляди-ка! Человек.

Петр пристроился рядом, уткнув нос в прозрачную дверь. Там, в камере, а по виду на уже знакомом пасторальном солнечном лугу стоял человек, а перед ним…

– Да, и наш призрачный старец, кот-баюн… – Пробормотал он.

– Он этого тоже испытывает. – Кивнул Андрей. – Надо спешить. А то этот парень как мы, провалит его поверку, и старик протравит его газом и смоет как в унитаз.

– Унитаз? – Переспосил Петр.

– Это такой горшок, с подведенным водяным смывом. В твое время таких не было?

– Ну ты уж Андрей предков совсем дикарями считаешь!.. В мое время это устройство вполне себе было, и называлось оно "сен лоранс"… Там в твоей футуро-фузее еще остались заряды?

– На один выстрел. Максимум два…

– Ну, не можем же мы экономить боеприпас, пока этот ирод готовится смыть парня в вотерклозет. Знаешь что, Андрюха, – жахни-ка по двери. Только аккуратно, чтоб нашего товарища по несчастью не задеть.

– Как он стоит – не заденет. Отойди подальше, – Андрей поудобнее приладил к плечу излучатель, и – гулять так гулять – поставил регулятор мощности на максимум – ты еще не видел, что делает эта штука…

***

Пели сладкоголосые птицы, приглушенно шумела в далеких водопадах вода, зелень деревьев радовалась яркому солнцу. В голове шумело. А сердце теснило. Так вот он какой, лебединый край! Значит все-таки люб оказался он старым богам! Значит… не подвел предков.

– Примешь ли ты святую присягу? – величественно и сурово спросил его вестник богов, сверля пронзительными голубыми глазами. – Будешь ли в божьей небесной дружине?

– Приму, – сказал Межислав.

– Тогда, – торжественно возвестил старец…

И больше он ничего не успел сказать. Громыхнуло страшно. Межислав оглянулся на шум, и успел увидеть как в нескольких шагах от него, прямо из воздуха вдруг возникла большая железная плита, будто бы вырванная с кузнечного горна, потому что частью она светилась желтым расплавленным цветом. Плита повалилась вниз, на траву, и будто прошла сквозь ней, даже не примяв. А мир вокруг вдруг дрогнул, и странно замерцали далекие деревья и водопады. Межислав ошеломленно отпрянул. А затем прямо из воздуха возникли двое, в такой же одежде как у него, только оборванных и грязных, со странной штукой в руках.

А божий вестник, что мерцал вместе со всем окружающим миром, повернулся к двум нежданным пришельцам, и что-то попытался им втолковать. Но они не послушали его, а двинулись прямо к Межиславу, причем один из них прошел прямо сквозь вестника! И вестник огорченно застонал, и исчез. А Межислав, ничего не понимая, крепче взял кулаки, и решил как всегда – живым не даваться.

***

– Вот это да… – Пробормотал Петр, когда после выстрела Андрея дверь буквально исчезла из прохода.

– Все, сдохла батарея, – Пробормотал Андрей. Пошли, – он огляделся на стенки, не обожгись только.

Они прошли через дверной проем, обдавший их волной жара.

– Нельзя! – Завопил седоусый призрачный старик, когда Андрей с Петром вошли на залитый ярким дневным светом луг. Это единственный подходящий продукт!..

– Утихни ты, рожа, – Отмахнулся от миража Андрей, и прошел прямо сквозь призрака к сжавшемуся парню.

Нет, не трусливо жался парень, с тяжелым взглядом стоял он как зверь, готовый к прыжку.

– Спокойно, спокойно друг – сказал Андрей.

Парень что-то пробормотал в ответ, но Андрей не понял его.

– А, вот-те раз, буркнул Андрей, – и тогда переходя на неведомо как полученный здесь общий язык попробовал еще: – Мы не враги.

На лице парня отразилось явственное смятение. "Удивлен новому языку", догадался Андрей.

– Кто вы? – просил парень. – Куда исчез вестник?

– Не вестник он. Обманка. Мираж. Морок. – Андрей тревожно стоял на полу, стараясь не пропустить момент, когда тот пойдет из под ног. – Нет времени. Если не хочешь погибнуть, – иди за мной. Там все объясним.

Мужик секунду поколебавшись, решительно кивнул, и двинулся за Петром и Андреем. Пол под ними так и не дрогнул. Они прошли сквозь мираж. И несколько секунд спустя мужик он уже ошарашено крутил головой в огромной круглой зале.

– Что это? Где я? Что за место? – Требовательно спросил мужик.

– Щас, погоди по порядку все будем. – Сказал Андрей. – Познакомимся сперва. Тебя как зовут?

– Межислав…

Андрей с Петом тоже представились.

– Так… – Продолжил Андрей. – Ты теперь скажи, – какой сейчас год? Да не смотри на меня как баран на ворота. Просто скажи, год-то сейчас какой?

Мужик, назвавшийся Межиславом, озадачено посмотрел на него, и наконец сказал.

– Шесть тысяч семьсот сорок пятое лето.

– Твою в качель! – Взвизгнул Андрей. – Шесть тысяч! Шесть! Тысяч!!!..

– Спокойно Андрюша, – вмешался Петр. – Судя по имени и другим косвенным этот соколик, ведет счет от сотворения мира. А мы с тобой от рождества Христова.

– Какого рождества? Мы у нас ведем счет от "нашей эры".

– М-да? Ну, судя по тому, что наша с тобой хронология совпадает, – речь об одном и том же. В западной истории эра новая эра и наступила с момента рождения Христа. А он родился применительно к отсчету от сотворения мира, – как считали древние – дай бог памяти… Ну примерно в пять с половиной тысяч лет. Пять тысяч пятьсот восемь, если память не подводит… Значит, грубо отними от шести тысяч семиста этого парня, пять с половиной тысяч, и выйдет примерно…

– Тысяча двухсотый год.

– Ага. Это не наш потомок. Это наш предок, Андрюша. И очень древний. Так что успокойся, пока еще ты самый "свежий" среди нас. А с парнем поаккуратней. У нас-то окружающего изумление не проходит. А он знаешь ли, ни "Войну миров". ни "Машину времени" Уэллса, ни "Двадцать тысяч льё под водой" Жуль Верна не читал.

– Да уж. – Сочувственно покачал головой Андрей. – Он поди даже и про и про, вотерклозет не знает.

– Это уж как пить дать. Ему труднее чем нам.

– Есть у меня одна идея…

– Что за идея? Нет, погоди. Мы с тобой уже пять минут как неосознанно перескочили на родной русский. Не забывай, что этот господин совсем нас не понимает, и уже кажется начинает сердиться. Давай-ка снова перейдем на наше неведомое эсперанто.

– Хорошо, давай. – Согласился Андрей. И уже на неизвестном-известном языке добавил. А идея вот какая: На, – он протянул Петру излучатель, – держи.

– Теперь доверяешь? – Усмехнулся Петр.

– Теперь. А кроме того заряд в нем все равно кончился… Возьми в руки.

Петр взял излучатель, и с минуту стоял с невидящими глазами.

– "Бурав"… – Наконец сказал он. – Шестиполосный плазмомет.

– Точно, бурав. – Сказал Андрей. – Когда взял в руки, дальше уже голова сама работает, как память включает.

– Любопытно, – усмехнулся Петр. – Говорят в древности мальчиков инициировали в мужчин давая в руки оружие. И здесь выходит…

– Да-да, – кивнул Андрей. – А теперь передай ему, – и кивнул на Межислава.

Межислав с опаской посмотрев на незнакомый предмет, взялся за рукоять.

***

В плечах тянуло. руки сводило усталостью, но главное – пальцы. Они немели и мало-помалу разжимались. Медленно по миллиметру сползали с кромки, и ясно было скоро соскользнет один, потом второй, вся рука, и наконец сам он ухнет вниз, в черную бездну. Пол в комнате вдруг разошелся клиньями от центра, отвиснув вниз по стенам. – не простыми плитами опустился, а будто плавными языками загнулся, как живой. Эта «живость» пола его и спасла. С обычной плиты он бы уже давно соскользнул, но эта – за которую успел зацепиться, чуть изогнула свой конец, и он падая, скатываясь успел зацепиться за этот загиб. Но это была только отсрочка, – комната превратилась в туннель, и он висел в нем скребя пальцами по тонкому изгибу. Можно подтянуться, но некуда поставить ногу и не за что ухватится. Так он и висел, раз за разом перехватам поддергивая сползающие пальцы. И под пальцами был сколький металл, – этот пол казалось на мгновение ожил, раскрылся и снова стал обычным железом. Но удивляться не было времени. И главным издевательством во всем этом выглядела отворившаяся – теперь уже над ним – в лишившейся полы комнате, дверь. ОН мог видеть её подняв голову. Недосягаемая, и ведущая неизвестно куда… Он слабел. Он слабел. но висел. И вопил сколько хватало сил.

– Эй! По-мо-ги-те!.. Эй! Помо… – руки почти разжались. Он опять подвернул пальцы. – Помогите же!

– Эй ты! Держись! – Крикнул кто-то сверху. Крикнул не по-русски, и не по-английски, а на языке который он… тоже знал?

Он поднял голову и увидел, что в проеме сверху появилась чья-то физиономия. А потом и еще две.

– Вытащите меня, – крикнул он.

– Погоди… – Лихорадочно заозирался мужик. – Нечем. Веревка нужна.

– Рубахи связать! – сказал другой.

– Точно. – Кивнул первый. – Эй, ты там! Держись. Мы сейчас вервь сладим, быстро.

– Держусь… – Просипел он. – Только держалка… почти кончилась…

Голова исчезла, потянулись секунды, наполненные болью, долгие как годы. Тело вопило, кричало и каждой своей клеткой давало понять, что оно больше не может. Но уж он-то знал, что тело – тот еще лживый скот, и может оно куда больше, а сдаваться любит пораньше. Он висел, и мычал от натуги. И вот рядом с ним наконец повисла связанная их рубах полоса.

– Хватайся! – Крикнули сверху.

– Он схватился в эту тонкую, не ахти как связанную полосу, и его тут же, почти, рывком потащили наверх. Рывком – это хорошо. Только вот его пальцы уже так онемели, что он от того же рывка чуть не слетел с импровизированной веревки, она просто проскользнула в руке. Сверху натужно сипели, и он сипел, и проклятая веревка ускользала, утекала как песок из обессиливших рук. Его почти вытянули, когда рука его рука почти соскользнула, – но тут же чья-то другая кисть мертвой хваткой вцепилась его за запястье и потащила наверх.

Его вытянули, впихнули в проем, и он повалился как тюк картошки, не успев мельком даже рассмотреть своих спасителей. И лежал, уткнувшись лицом в холодный грязный пол, не имея силы даже просто поднять голову, только било судорогами руки.

– Эй, ты как? – Спросил его кто-то сверху.

Он попробовал опереться на руки и встать, но руки просто не держали. И он заворочался по земле бессильным червяком. Крепкие руки подхватили его, перевернули и прислонили к стене. Оттуда он и рассмотрел наконец, судорожно дыша, своих спасителей. Трое обступили его – в такой же одежде как он. Вернее в таких же штанах, и голые по пояс. А рубахи, – один из трех мужиков, поглядывая на него уже мочалил руками узел соединивший рукава двух рубах в спасительную веревку, и пробовал распустить его. Двое опустились над ним.

– Ты в порядке? – спросил его ближний мужик.

– Да… щас… отдышусь… спасибо…

– Русский? – Продолжал допытываться мужик.

Он замялся. Стоит ли отвечать, если не знаешь куда попал.

– Слышь, ты русский или как? Как висел внизу так по-русски на всю округу орал. Мы услышали. – Допытывался парень.

– Русский, русский…

– Я Андрей, – представился говоривший с ним мужик, – этот – кивнул на другого – Петр. А это Межислав. А тебя как?

– Стас.

– Ты это… Какой сейчас год?

– Чего?

– Год какой?

Он подумал, что эти трое пытаются проверить его на вменяемость.

– Да все в порядке у меня мужики… Щас… Отдышусь маленько. Головой не ударялся…

– Ты погоди с своей головой. – Отмахнул рукой мужик, что представился Андреем. – Ты просто ответь – год какой?

– А вы, что, не знаете?

– Тьфу ты, ёп!.. – Ты с вопросами погоди. Просто скажи просто – Какой год?

– Две тысячи двадцать восьмой…

– От чего?

– Что?

– Ну, соображай, паря! Две тысячи двадцать восьмой год – от чего?

– От рождества Христова, – машинально буркнул он. И заметил как мужик перед ним явственно побледнел. – Да скажи ты в конце-концов, в чем дело?

– Да ни в чем. – устало и как то погасше сказал мужик – Ни в чем… Просто только что умерли все мои родные.

***

– Это бред, – раздраженно заявил Стас.

– Точно. – С готовностью согласился Пётр, но при этом насмешливо фыркнул. – Осталось договорится, кому из нас четверых этот бред принадлежит.

– Раз мне все это кажется, значит и бред мой. На самом деле я ранен и лежу где-то…

– Тогда выходит, и мы тебе кажемся. – Улыбнулся Петр. – А с этим я, извини, согласиться никак не могу.

– И я. – Подтвердил тот, которого звали Андрей.

– Да, и я. – Присоединился Межислав.

– Тогда это бред коллективный. – Не унимался Стас. – Такое тоже случается. Я слышал в средние века такое часто случалось…

– В средние века это случалось из-за хлеба зараженного спорыньей. – Просветил Петр. – Давеча не пробовали такого хлебца, любезный?

Они говорили на том самом новом, непонятно как вложенном им в голову синтетическом языке. Иначе Межислав из их общения выпадал начисто. Когда он говорил на своем языке медленно, то его речь еще можно было как-то понять. Но в обычном ритме его речь превращалась для потомков в красивый напев с очень смутным смыслом.

– Короче, на данный момент нас четверо. Самый, извините, древний – Межислав – Петр коротко поклонился в сторону пышущего здоровьем парня. – Мы с Андреем тоже два анахронизма. И самый, как бы это сказать, современный – ты Станислав.

– А других нет?

– Нет. Мы весь этот "амфитеатр" прочесали по трем уровням. Одни камеры уже годы как пусты, в других старик-призрак успел дернуть за ручку вотер клозета, и смыл их невесть знает куда, а в третьих люди погибли еще не успев вылупиться из коконов.

– Откуда?

– Там были такие, выезжающие из потолка, вроде мешков… А в них мертвецы обвитые проводами…

– Чертовщина…

– Да нет. Я бы сказал извращенная наука. И вообще, Станислав – это скорее вы нам должны все здесь объяснять.

– Почему это?

– Ну как. Вы же среди нас самый современный. Значит и самый технически передовой. Скажите в ваше время уже было что-то подобное? Тому что мы видим здесь?

– Именно.

Стас подумал.

– Ну, плазменное ружье… Не знаю. В мое время уже вовсю портативные лазеры были, но еще очень маломощные… Только для измерения расстояния, и ослепления… Изменяющий форму металл, как в дверях… В мое время уже делали «умный» металл, который при нагреве «вспоминал» свою форму. Но чтоб такие толстые плиты крутить туда-обратно… Нет, такого еще не было… Нет, мужики, эти технологии явно покруче и моей современности.

– Ну, ты хотя бы что-то знаешь…

– А старик? – Спросил Петр.

– Да, старик… – Стас прикинул, – Скорее всего компьютерная программа…

– Что простите?

– Компьютер. Думающая машина. Ну не совсем думающая. Но в целом, к этому шло. Нам кстати надо опасаться этого старика. Он как я понимаю, в какой-то мере контролирует здесь часть построек.

– Он демонстрировал силу только в камерах. – Заметил Андрей. – Газ и пол.

– Да, но возможно у него есть больше возможностей в областях, где мы еще не были. Нам ведь надо как-то выбираться отсюда. Не хотелось бы, чтобы он опустил нам дверь на затылок, или скажем, у него бы оказался в каком-нибудь углу управляемый пулемет… Ладно, мужики – Стас поднял руки. – Я понимаю, у нас у всех вопросов много. Ситуация конечно дикая. Но мы в чужом, опасном месте. И если мы будем продолжать здесь разводить тра-ля-ля… Или даже болтать на ходу. Ничем хорошим это не кончилось. Соберитесь. Ведь все мы здесь, как я понимаю, люди военные. Давайте сначала выберемся из этого вертепа, а уж потом все осудим с толком, с расстановкой.

– Верно он говорит, – кивнул Межислав. – Надо тишком идти. Одном мне только наперед скажите. Самым кратким словом. – Он умоляюще оглядел троих новых знакомцев. – Я понял уже, что между нами бездна лет. Все кто мне люб в прах сошли, и ушли по радужному мосту. Но может кто из вас слышал? Моя Рязань!.. – Он это почти простонал, проголосил сердцем, – Моя Рязань, перед Бату проклятым, – устояла ли? Русь – устояла?

Стас, Петр и Андрей переглянулись. Андрей понимающе кивнул Петру. Когда их еще было только двое Петр спросил Андрея, удалось ли русской армии свернуть на затылок нос немцам и австриякам в великом мировом деле. Андрей ответил, что ту войну Россия проиграла… И вопросы посыпались как частый горох. Как проиграла?! Все-таки проиграла… Я чувствовал… Но насколько тяжкими оказались условия поражения? Велика ли была контрибуция? Не потеряла ли держава земли? Революция? Революция?!!! – И далее, далее, безостановочной цепью… Унять фонтанирующий поток вопросов Петр – обычно флегматичный – не мог. Просто не мог. Каждый ответ цеплял за самое нутро, впивался в душу загнутым рыболовным крючком, и порождал бездну новых вопросов. Кое-как остановить этот поток они с Андреем смогли, только когда дошли до камеры с Межиславом и дела задавили речь…

И вот сейчас, этот стоящий перед ними светловолосый, голубоглазый, красивый парень, умоляюще глядел на них, и ему казалось, что он переварит краткий ответ на его вопрос, – и удовлетворится им. Но как ему ответить? Что сказать? Что Рязань пала и была вырезана, выжжена до тла? Кто возьмется сказать такую правду не добавив, что зато потом… Что Русь все-таки не была уничтожена, что трудными путями сохранила себя, оправилась, окрепла, возросла, сбросила ярмо и снова расцвела, что-то необратимо утеряв, но что-то и многое приобретя взамен. Как на все это ответить краткой речью? Петр и Андрей понимающе переглянулись. И Андрей, которого самого подмывало, вцепиться как клещ в этого Стаса – из две тысячи двадцать восьмого, – и трясти его как спелую грушу, вопрошая – Переломили ли, одолели ли немцев?! Наши – дошли до Берлина?! Когда? Как? А союзнички? А после войны?.. И вот этот самый Андрей, наделенный недавним опытом, которого не было у Межислава, закрутил душу в ежовые рукавицы, и тихонько положив далекому предку руку на предплечье сказал:

– Кратко тут никак не расскажешь, друг. Уж ты мне поверь. Ты потерпи чуток. Одно тебе скажу. Посмотри на нас. Мы – твои потомки, и говорим на твоем языке, пусть он и поменялся сильно за многие сотни лет. Русь устояла. И стоит. Ты это сейчас как самое главное знай. А об подробностях, – это мы после тебе обскажем. Обязательно. Но сейчас знай – Русь – стоит.

***

И они двинулись, спустились по пандусам на первый этаж, Подивились на лежащего мертвеца в волосатом доспехе, у которого Андрей позаимствовал свое ружье, и пошли в широкий проход, который вел от камер куда-то в другую часть этой базы,– возможно – к выходу. Шли тихо и ловко. Иногда только матерясь и отмахиваясь как от надоевшей мухи от призрачного голографического старикана, который то возникал, то пропадал, бубня про нештатную ситуацию и призывая всех добровольно вернутся в камеры. И Андрей, поглядывая на по кошачьи ловкого, чуть оттаявшего глазами Межислава шел, и успокаивал сам себя ровно теми же словами, которые он сам сказал далекому предку. Ведь идет рядом человек из две тысячи двадцатого! И говорит он по-русски! И значит – устоял Советский Союз. Не сломалась под неслыханным звериным натиском европейских нацистов. Сломала хребет германской военной машине! Да и могло ли быть иначе, если сам Андрей, и все кого он знал, так воевали, так умирали, чтобы закрыть собой Родину. Ну а после войны, когда страна оплакала погибших и отстроила разрушенное… Каких же высот уже должна достигнуть дружная нерушимая семья советских народов! Каких успехов в промышленности, в культуре и искусстве! Идет рядом русский человек, из будущего… Значит, и потомки не оплошали. Крепко подхватили стяг из рук поколения Андрея. Как прекрасно эти потомки должно быть преобразили любимую страну! Да что страну, – наверно уже всю планету! Мировой коммунизм!

А звезды!.. Наверняка ведь уже советский человек сбросил оковы своей земной колыбели, и вышел к звездам! Наверняка уже стали обыденной явью космические межпланетные полеты, художественными романами о которых Андрей зачитывался в юности. Лунные города? Марсианские? Или уже за пределами самой солнечной системы? Путешествия по неизведанным просторам космоса! Но что космос! Как прекрасно и необратимо должен был изменится сам человек! Те низменные черты человеческой натуры, с которыми еще приходилось бороться даже сверстникам Андрея, в двадцать первом веке наверняка уже исчисли, оказались уничтожены самим строем человеческих отношений. Подлость, зависть, трусость, интриганство, личное выгадывание за счет других, – все это наверняка уже исчезло в новом человеке!

Андрей взглянул на идущего впереди потомка из двадцать первого века, – ладного крепкого парня, со спокойным взглядом и серьезной раздумчивой складкой на лбу между бровей – и почувствовал к нему прилив почти отцовской нежности. Вот он идет, рядом, только руку протяни. Человек из счастливого завтра. Человек будущего, ради которого жило, тяжко трудилось, и умирало поколение Андрея. О каких тайнах, о каких свершениях, о каких чудесах этот человек расскажет ему? О, он обо всем расспросит его. Дай только срок.

***

А рядом идет Петр. У него свои мысли. Ему чуть-чуть легче. Пообщавшись с Андреем он хоть немного приподнял покров с будущего своей страны. После тяжкого поражения она развалилась, почти умерла, но восстала! Вынырнула как феникс из пепла! Да, другая, да, изменившаяся, даже по кратким рассказам, не во всем понятная Петру, под красным флагом и иным названием…. Что же, только в легендах феникс выходит из пепла омолодившимся, но неименным. А в жизни за возрождение приходится платить изменением. Ведь старое потому и умерло, что оказалось нежизнеспособным. И ему тоже интересно. – Что было дальше? Этот Стас из будущего… Каково там? Как расправила свои крыла Россия? Крепка ли держава? Гремит ли слава русского оружия?

Но не меньше его занимает, и идущий рядом Межислав. Человек прошлого. Такого давнего, что и нитей то связующих его с грядущим осталось не так уж и много. Эти связующие нити хранились россыпями слов в древних рукописях и народных сказаниях. Но шло неумолимое время, и набегали на Русь волна за волной захватчики, и горели рукописи, и гибли люди, и распадалась связь времен… И все же народ смог сохранить свою память. Но как же много потеряно! Сгорело, изрублено, растоптано. Чужие алчные руки жгли рукописи, рубили кумиров на растоп костра, выбрасывали иконы как ненужные доски, выломав из золоченых окладов, и замыкали навсегда уста памятливых людей ударом сабель а потом и винтовочной пулей. Сколько немыслимых богатств, – не материальных, но духовных – утеряла Русь, из-за нашествий врагов.

Идет Петр, а в голове сами-собой всплывают строки из любимого «Слова о полку», которое он знает практически наизусть.

…Были вечи Трояни,

минула лета Ярославля,

были полци Ольговы,

Олега Святославлича…

Вот древнерусская литература. А много ли её дошло до нас? Слово о полку… Слово о погибели земли Русской… Да, и еще есть. Но сколько же погибло? Сколько красоты скрылось от потомков под толщей времен? Этот гибкий парень, далекий предок, Межислав, из давно ушедших лет… Что если он знает какие-то неизвестные литературные памятники? Песни, поэмы, сказы своих лет. Бесценно! Петр не знает где он сейчас. Не знает даже «когда». Но если есть шанс, хоть малейший шанс доставить этого Межислава к ученым, историкам, филологам… Петр сделает это. Парень этот – живой росток, неведомым чудом проброшенный сквозь толщу времен. Хранитель великого сокровища, кладезь из глубин памяти народной. И выходит так, что парня этого нужно беречь как зеницу ока. Даже… своей жизни ценой. Выходит так, да. И Петр старается идти ближе к Межиславу.

Но ест душу и едкое сомнение. Да, этот парень из прошлого. Но много ли он знает о нем? Все мы русские. Но много ли мы можем рассказать о своей культуре и истории, если окажемся необратимо отрезаны от неё? И нельзя будет поправить знание сбегав в ближайшую библиотеку, уточнить строку великого поэта, или дату судьбоносного события… Русские… Петр непроизвольно вспомнил череду сизых от пьянства рыл торчащих с раннего утра и до позднего вечера у кабаков. Многие из них тоже любят горланить о том, что они русские. Но спроси, что они знают о своей стране, – и чего ты добьешься от них, кроме точной цены на водку?

Посматривает Петр на Межислава. О, нет, конечно этот парень не какой-то пропойца. Повадка, стать, – воин.

…А мои ти куряни – сведоми кмети

под трубами повити

под шеломы взлелеяны,

конец копья воскормлени,

пути имо ведоми,

яругы им знаеми,

луци у них напряжени,

тули отворени,

сабли изострени,

сами скачют, акы серыи волци в поли,

ищучи себе чти,

князю славе.

Да, этот парень не из пропащих. И все же… Сколько таких, людей непропащих, работящих, с ясными глазами, приятных в общении, милых в обхождении… И которым абсолютно ничего не интересно за пределами своей профессии и узкого семейного круга. О, они прекрасно знают свои должностные обязанности, и могут разумно подсказать вам где лучшие цены в магазинах. Их дамы осведомлены о модном тряпье, а сами мужья могут часами со знанием дела поддерживать разговор о газетной спортивной хронике. У их детей даже всегда подтерты носы. Но русские ли они? Ведь для них что поганая Калка, что победа в ледовом побоище, – все едино. Бородино – это сорт мыла и конфет. А русские классики – ряд смутно знакомых фамилий на никогда не открываемых книгах.