Текст книги "Помни меня"

Автор книги: Лесли Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

В последний раз, когда они ездили туда, отец дал ей и Долли по два пенса на карманные расходы. Пока мать покупала ткань на новую одежду, они заглянули в каждый магазин и обследовали каждый базарный лоток до последнего, прежде чем решили, на что потратят деньги. Долли приобрела несколько искусственных ромашек для своей воскресной шляпы, а Мэри купила воздушного змея. Долли сказала, что глупо тратить деньги на что-то, что можно сделать дома бесплатно и что в любом случае девочки не запускают воздушных змеев.

Мэри не волновало то, что она единственная девочка, запускающая воздушного змея, и подумала, что со стороны Долли было глупо купить ромашки на шляпку. И потом, змеи, которые делались дома, оказывались слишком тяжелыми, чтобы хорошо летать. Ее же змей сделан из красной бумаги с желтыми лентами, а бечевка смазана воском и легко скользила в руках.

На следующий день после церкви Мэри взяла воздушного змея па холм, возвышавшийся над поселком, чтобы запустить его. Долли пошла с ней, но только потому, что хотела продемонстрировать новое украшение на своей шляпке. Как в любой погожий день с хорошим бризом, там было много мальчишек, запускающих змеев, и все они с завистью смотрели на Мэри, когда ее змей легко взвился в небо, поднимаясь все выше над их змеями, сделанными дома.

Долли преодолела свое предубеждение против этой игры в основном потому, что там было несколько мальчиков, которые ей нравились, и среди них ее возлюбленный Альберт Моулс. В глубине души Мэри понимала, что не должна позволять Долли убедить себя дать подержать ей змея. Та хотела сделать это, только чтобы привлечь внимание Альберта.

Налетел сильный ветер, и, к ужасу Мэри, Долли не удержала бечевку, и та проскользнула у нее между пальцев. Змей вырвался и полетел за ветром по направлению к пляжу в Менабилли.

Все погнались за ним. Некоторые мальчики побросали своих собственных змеев, чтобы догнать самого прекрасного. Мэри помнила, как она мчалась, словно ветер, полная решимости обогнать всех мальчишек, и все они гикали и кричали от неожиданного приключения.

Внезапно змей стал трагически падать, поскольку ветер стих, и приземлился на скалах у маленького пляжа. Был отлив, и Мэри, не думая о своем воскресном наряде и туфлях, мчалась во весь опор через водоросли, песок и грязь с одной только мыслью – спасти своего змея.

Она споткнулась о камень, наполовину скрытый под водой, и упала лицом вниз. До змея добрался Альберт, потом он вернулся к ней и помог встать.

– Ты бегаешь быстрее, чем большинство мальчишек, – сказал он восхищенно.

Теперь, когда Мэри лежала, потея, в вонючем трюме, она подумала, что должна помнить взбучку, которую получила от матери, когда вернулась домой в вымокшей и испачканной грязью одежде. Возможно, она также должна помнить злой взгляд Долли из-за того, что получила похвалу от Альберта. Наверное, умнее было послушаться отца, который говорил, что девочки, которые ведут себя как мальчики, всегда попадают в неприятные истории.

И все же ни тогда, ни сейчас все это не имело для нее большого значения. Ничто не могло отвлечь ее от восторга при виде парящего в небе красного змея, теплых солнечных лучей на ее лице и мягкой травы под ногами, радости от свободного, сумасшедшего бега, красоты этого маленького пляжа, где она так часто ловила крабов и моллюсков. Для нее было очень важно сейчас держаться за эти воспоминания и думать о себе как об этом воздушном змее, который пытался вырваться на свободу. Ведь разве ей не говорили в воскресной школе, что если достаточно сильно просить о чем-то в молитве, оно придет к тебе?

Но сложно было поверить в то, что Господь прислушивается к ее молитвам. Разве он знал, как Мэри смертельно боялась, что больше никогда не увидит Фоуэй? Разве она просила слишком многого – снова вернуться на этот холм и посмотреть на красивый маленький поселок на закате солнца? Наблюдать, как причаливают рыбацкие лодки, груженные трепещущими серебряными сардинами, и слушать, как поют мужчины в таверне у пристани?

Слезы навернулись Мэри на глаза, когда она подумала, что упустила возможность заставить мать и отца гордиться ею и что она никогда не сможет потанцевать на свадьбе у Долли. Мэри понимала, что они в отчаянии оттого, что она такая нескладная, но она также всегда знала, что они любят ее. Что они будут чувствовать теперь, если она не вернется домой?

Как раз тогда, когда Мэри начала думать, что жаркая погода никогда не настанет и что она застрянет в трюме навечно, ее снова вызвали на работу. На этот раз вызвали только ее и Сару.

Мэри пришло в голову, что Сара, вероятно, каким-то образом к этому причастна, поскольку со дня стирки она дважды пропела ночь не в трюме, но если она и была в этом замешана, то не подавала вида. Им снова велели стирать рубашки, и когда они спускали с корабля ведра, то увидели несколько мужчин-заключенных, которых тоже вели работать.

Хотя Мэри часто разговаривала с мужчинами через решетку и отождествляла разные голоса с именами, она не представляла, КТО из них как выглядит. Но в тот момент, когда она увидела крупного мужчину, ростом намного выше шести футов, с жесткими светлыми волосами, густой бородой и светло-голубыми глазами, она догадалась, что это был Уилл Брайант – мужчина, который нравился большинству женщин-заключенных.

Мэри он тоже нравился, потому что он был родом из Корнуолла и хорошо знал Фоуэй. Они несколько раз разговаривали, но, когда прошел первый восторг от того, что она встретила кого-то, с кем можно поделиться воспоминаниями о родном городе, она нашла его в некоторой степени хвастливым. Он хвастал, что был одним из немногих осужденных за контрабанду.

Это показалось ей странным, поскольку на такое преступление все в Корнуолле обычно закрывали глаза, так как каждый – и нищий и богатый – в какой-то мере являлся вовлеченным в это. Поскольку Уилл был рыбаком и имел свою лодку, он должен хорошо знать изрезанное побережье и, безусловно, обладать всеми необходимыми навыками для вывоза контрабанды на берег, но Мэри не верила, что это все, что он совершил. Ей также не нравилось, что он считал себя самым умным, самым авторитетным заключенным на «Дюнкирке».

Но, увидев его, она вынуждена была признать, что он красив. Даже въевшаяся грязь не могла испортить его крупные черты лица, а слишком большой по размеру рубашке не удалось скрыть его мускулистое тело. Его светлые волосы сияли на солнце, в голубых глазах горела живая искорка, а его кожа отливала коричневым золотом после работы на солнце. Уилл, по всей вероятности, был лишь на несколько лет старше ее, все еще крепкий и здоровый, несмотря на то что больше года провел в плавучей тюрьме. Он явно нашел способ получать дополнительную еду, что свидетельствовало о его изобретательности.

– Кто такие вы двое? – закричал он, будто они торговцы на рыночной площади, а не арестанты в кандалах.

– Я Сара, а это Мэри Броуд, – крикнула Сара в ответ. – Хороший день для работы снаружи!

– Теперь и работать будет не так тяжело после встречи с вами, красавицы, – ответил он нахально, и остальные мужчины засмеялись. – Если вы попозже сможете отлучиться, встретимся в таверне и я угощу вас стаканчиком.

Мэри невольно улыбнулась. Человек, который способен шутить перед десятичасовым тасканием камней, заслуживал восхищения.

– А я угощу каждую двумя стаканчиками, мои дорогие, – крикнул другой мужчина. У него был ирландский акцент, и Мэри сразу поняла, что это Джеймс Мартин – мужчина, заставлявший всех женщин смеяться от замысловатых и часто непристойных комплиментов. Но в то время как Уилл поразил ее своей внешностью, Джеймс разочаровал ее. Его большой нос выделялся на изможденном лице, темные волосы напоминали паклю, а уши торчали. Его плечи были покатыми, а зубы с коричневым налетом.

– Я думала, что конокрад должен выглядеть более лихим, – сказала Мэри Саре, когда мужчины стали спускаться по трапу в ждавшую их лодку.

Сара засмеялась.

– У этого типа больше нахальства, чем у всех остальных, вместе взятых, – ответила она. – Я не думаю, что ему нужна еще и симпатичная внешность, чтобы привлекать женщин.

– А кто двое остальных? – спросила Мэри. У одного были ярко-рыжие волосы и веснушки, и он выглядел примерно ее ровесником. Другой казался еще моложе – не старше шестнадцати. Он был невысокий, нервный, с острыми чертами лица, делавшими его похожим на птицу. – У юноши приятная улыбка.

– Их привезли примерно тогда же, когда и меня. Тот с огненными волосами – Сэмюэль Берд. Он слегка мрачноват, не из тех мужиков, которые умеют поднять настроение на целый день, как Уилл и Джеймс, – сказала Сара с усмешкой. – А малыша зовут Джейми Кокс. Он много не разговаривает, слишком робкий, как мне кажется. Ему повезло, что Уилл Брайант и Джеймс Мартин за ним приглядывают, иначе мне становится жутко при мысли о том, что сделали бы с ним некоторые скоты в трюме.

Мэри спросила, что она имеет в виду.

Сара покачала головой.

– Если ты не знаешь, то не надейся услышать это от меня, – проговорила она. – Есть такие поступки мужчин, о которых лучше не вспоминать.

После того как мужчин-заключенных отвезли в лодке на берег, на палубе стало спокойно. Солнце обжигало руки и головы женщин, и дымка от жары мерцала на воде. Они дружно молчали и терли одежду, и, казалось, слова были не нужны, так как обе они упивались легким бризом, криком чаек и мягким покачиванием плавучей тюрьмы на воде.

Позже, когда женщины выполоскали первую партию рубашек, они искупались в этой воде и с восторгом хихикали, помогая друг другу мыть волосы. Два охранника, развалившиеся на ящиках на другой стороне палубы с трубками во рту, не сказали ни слова. Возможно, жаркое солнце растопило лед в их сердцах.

Одежда высохла быстро, пока они таскали ведра для второй Партии стирки, но Мэри была в отчаянии из-за выцветшего и изношенного вида своего платья. Еще пара стирок – и оно просто рассыплется.

– Что мы станем делать, когда эти платья превратятся в лохмотья? – спросила она у Сары. Многие женщины были уже полуголыми и прижимали остатки своей одежды, чтобы прикрыть тело.

– Мой дал мне это платье, – сказала Сара, потупив глаза. – Требуй одежду и еду, Мэри, не позволяй им легко отделаться.

Мэри какое-то время задумчиво смотрела на подругу. Платье Сары было из голубого хлопка, вовсе не нарядное и слишком широкое для ее стройной фигуры. Но оно выглядело намного лучше остальных во всем трюме. Мэри догадалась, что в Пензансе Сара кружила головы многим, поскольку ее рыжие волосы были красивыми, а темные глаза светились теплым блеском.

– Это ужасно? – прошептала Мэри. – Я никогда этого не делала.

Сара вздохнула.

– С моим мужем это казалось чудесным, – сказала она, и ее голос дрогнул. – В первый раз немного больно, но он был таким нежным, и я любила его. Боюсь, что у тебя так не будет. Те мужчины, которые здесь хотят женщину, не заботятся о чувствах. Все, что им от тебя нужно, – это теплое тело, которое они смогут использовать как захотят.

– Я могу каким-то образом сделать это лучше? – спросила Мэри нервно.

– Не сопротивляйся, пытайся притвориться, что тебе это нравится, – вздохнула Сара. – Но не думай, что он будет любить тебя. В конце концов мы только заключенные.

Глава третья

Около полудня Ваткин Тенч вернулся на плавучую тюрьму на маленькой лодке. У Мэри замерло сердце, когда она услышала его голос, доносящийся снизу. Но она продолжала выливать воду из лохани через борт, ожидая, когда он появится.

Когда он взобрался на палубу, Мэри улыбнулась. Он был в белой рубашке и белых бриджах, и его лицо блестело от пота. Ему было жарко, он выглядел уставшим, но в глазах Мэри это только сделало его еще более желанным.

Увидев женщин, он кивнул.

– Добрый день, Сара, Мэри. Я надеюсь, вы сегодня хорошо себя ведете?

По его насмешливому тону и легкой улыбке стало ясно, что он слышал о купании в лоханях для стирки. Мэри было интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что они повторили это сегодня. Но их платья почти высохли, и они не торопились с остальным бельем, чтобы оттянуть момент возвращения в трюм.

– Мы бы еще лучше себя вели, если бы нам дали чего-нибудь поесть, – выкрикнула Мэри. – Можно на это надеяться?

Она увидела, как Сара отвернулась, и догадалась, что та считает ее слишком прямолинейной.

– Разве вам недостаточно того, что вы выбрались из трюма на несколько часов? – спросил Тенч, подходя к ним на несколько шагов. В его голосе не было никакого раздражения, и Мэри решила, что должна очаровать его сейчас или потерять свой шанс навсегда.

– О да, сэр, мы очень ценим, что нам дали возможность выйти на палубу, посмотреть на леса и поля, услышать, как поют птицы, и почувствовать лучи солнца на своем лице, – сказала она, сдерживая смех, потому что понимала, что это звучит неискренне. – Я бы больше ни на что не жаловалась, если бы мы могли работать так каждый день.

Услышав эти слова, Тенч улыбнулся, и его белые зубы сверкнули на фоне загорелого лица.

– Расскажи мне о себе, Мэри, – произнес он, а потом добавил: – и ты тоже, Сара.

Мэри показалось, что судьба вдруг улыбнулась ей, ведь Тенч сидел на тюке и выглядел расслабленным, разговаривая с ними. Ни один охранник не подошел к ним, и ничто их не отвлекало. Казалось, две обычные девушки болтали с приятелем после работы.

Мэри дала Саре высказаться первой. Сара поведала о смерти мужа, о детях и о том, что боится никогда не увидеть их снова. Она объяснила, что ее родители уже не в том возрасте, чтобы воспитывать детей, и, если они умрут, детей отправят в работный дом [5]5
  Работный дом – английский приют для бедняков (XVII–XIX вв.) с тяжелыми условиями жизни и труда. По Закону о бедных 1834 г. в работные дома принудительно помещались все обращавшиеся за общественной помощью. ( Примеч. ред.)


[Закрыть].

Тенч внимательно слушал. Мэри увидела, как он сжал губы, будто был рассержен, что семейные обстоятельства Сары не приняли во внимание, когда судили ее.

Рассказ Мэри был коротким. Она рассказала ему о своей семье в Фоуэе и о том, как уехала в Плимут искать работу.

– Как бы я сейчас хотела оказаться дома, – сказала Мэри с сожалением, когда Сара тактично отошла проверить, как сушится белье. – Мне больно думать, что я никогда не окажусь в Корнуолле, никогда больше в своей жизни не увижу семью.

Мэри ждала, что Тенч начнет разуверять ее, скажет, что семь лет – это не такой долгий срок, но по его серьезному выражению лица она поняла, что он не станет ее обнадеживать.

– Женщинам-каторжницам тяжелее возвращаться, – произнес он. – Мужчины могут наняться на корабль, направляющийся домой, когда истечет их срок.

Ему не нужно было добавлять, что у женщин нет такой возможности и поэтому они вынуждены оставаться. Мэри догадалась об этом по его тону.

– Я вернусь, – сказала она решительно. – Вернусь любой ценой. Вы не знаете, куда нас должны отправить?

Тенч пожал плечами.

– Говорили о Ботаническом заливе в Новом Южном Уэльсе – и стране, которую открыл капитан Кук. Но еще никто не был там, Чтобы подтвердить или опровергнуть, что это разумное решение. Америка исключается с тех пор, как они завоевали свою независимость. Попробовали Африку, но с Африкой не получилось.

– Если мы останемся здесь, на «Дюнкирке», то все умрем, – сказала Мэри мрачно.

Тенч вздохнул.

– Я согласен, что здесь плохо, но что может сделать правительство? Все тюрьмы переполнены.

Мэри хотела ответить, что, если бы людей не отправляли за решетку за такие мелкие преступления, как кража пирога, тюрьмы не были бы переполнены. Но она хотела сохранить интерес Тенча, а не отпугнуть его.

Вместо этого Мэри попросила:

– Расскажите о себе, сэр. Я слышала, вы участвовали в войне с Америкой?

– Участвовал, – грустно усмехнулся он. – А еще был военнопленным. Может быть, именно поэтому я чуть больше сочувствую заключенным, чем другие пехотинцы. Я тоже вырос в Пензансе, так что я знаю, как тяжела жизнь в Корнуолле для большинства людей.

Мэри сидела на палубе рядом с лоханью с водой, полностью поглощенная рассказом Тенча о его счастливом детстве в Пензансе. Он, разумеется, рос совсем в другом мире. Большой дом со слугами, школа-интернат в Уэльсе, семья с хорошей репутацией и деньги. Но их объединяла любовь к Корнуоллу и подлинный, идущий от сердца интерес к простым людям. Лишь в двух словах Тенч смог набросать яркую картину своей жизни на военно-морском флоте, в Америке и в Лондоне.

– Мне нужно идти, – сказал он вдруг, вероятно, осознавая, что разговаривает с ней слишком долго. – Вылей эту лохань и убери за собой. Я принесу чего-нибудь поесть.

– Он не из тех, кто подбирает женщин, – произнесла Сара резко, когда Тенч зашагал прочь. Она хранила молчание все то время, пока Мэри разговаривала с ним, только кивая и улыбаясь время от времени. – Ты не получишь от него того, что хочешь, Мэри.

– Откуда ты знаешь? – спросила Мэри, обидевшись. Она подумала, что Сара, будучи старше, насмехается над ней.

– Я знаю, что такое мужчины, – ответила Сара просто. – Он из тех, кто сохранит себя для женщины, на которой женится. Редкая порода.

Мэри подумала, что Сара ошиблась, когда Тенч вернулся с куском хлеба, сыром и апельсином и отдал все им. Но когда он торопливо ушел, велев им заканчивать и возвращаться в трюм, Сара посмотрела на его стройную фигуру и вздохнула, провожая его взглядом.

– Он добрый, хороший человек, – сказала она. – Безусловно, если ты сможешь вызвать его интерес, он всегда будет помогать тебе, Мэри. Но не надейся на любовь и даже на то, чтобы спать с ним в одной постели. Такие мужчины не западают на каторжниц.

Хлеб и сыр оказались слегка заплесневелыми, но это было неважно, в конце концов, это вполне приличная еда. Апельсин же привел женщин в неописуемый восторг, поскольку этот фрукт был для них редким лакомством даже до тюрьмы. Они с жадностью съели его вместе с кожурой, слизывая с подбородка последние капли сока и смеясь друг над другом.

Едва они успели вылить воду, оставшуюся после стирки, за борт, как появился лейтенант Грэхем. Он был одет по всей форме, страдал от жары и выглядел раздраженным.

– Вам пора возвращаться в трюм, – произнес он резко.

– Мы как раз собирались спустить вниз высохшее белье и сложить его, – сказала Мэри.

Ее лицо и руки обгорели. Она ощущала знакомую боль и знала, что кожа будет болеть еще не один день. Но здесь Мэри чувствовала себя свободной и даже счастливой и не хотела спускаться в трюм.

– Мои люди сделают это сами, – проговорил он, посмотрев на нее проницательным взглядом. – Я знаю вас, женщин. Вы, вероятно, решили украсть пару рубашек.

– Вы ошибаетесь, сэр, – ответила Мэри возмущенно. – Мы просто хотели закончить работу как следует.

Он откинулся назад, облокотившись на остаток спиленной мачты, и ухмыльнулся.

– Разве? Я думаю, вы готовы продать свои души за новое платье, еду и каплю рома.

Мэри глянула на Сару, увидела ее озабоченное лицо и догадалась, что та уже передала, что Мэри можно соблазнить на роль любовницы. Поговорив с Тенчем, Мэри уже не испытывала никакого интереса к Грэхему, но ее здравый смысл подсказал ей, что не стоит окончательно сбрасывать его со счетов.

– Я не продала бы свою душу, – сказала она многозначительно. – И я еще не задумывалась о том, чтобы продать свое тело. Пока…

– Все женщины шлюхи, – произнес Грэхем с отвращением. – А сейчас заканчивайте и возвращайтесь в трюм.

Его слова укололи Мэри, но, поднимая лохань, чтобы вылить остатки воды, она почувствовала его взгляд на своих ногах. Мэри подоткнула подол платья за железный обруч вокруг талии и забыла его опустить.

Мэри обернулась к Грэхему и вызывающе подмигнула. Она не сомневалась, что сможет его соблазнить, если Тенч останется к ней равнодушным.

На протяжении следующих нескольких недель Мэри регулярно вызывали работать. Иногда она работала только с Сарой, иногда с другими женщинами. Но она быстро заметила, что ее все время выбирали, будь то стирка, штопка или чистка овощей. К сожалению, она не знала, кто вписывал ее имя в список – Тенч или Грэхем.

Практически каждый раз она встречала обоих мужчин, и, хотя Тенч не останавливался поговорить так надолго, как в тот раз, он почти всегда совал ей какую-нибудь еду. Грэхем, напротив, с каждым разом задерживался все дольше и часто отзывал Мэри от других женщин под предлогом какого-нибудь нагоняя.

Мэри не могла понять этого человека. Он бывал очень резким и даже отвратительным, а мог проявлять настоящую доброту, как тогда, когда она занозила ногу на палубной доске. Несколько женщин пытались вынуть занозу, но безрезультатно. К концу дня Мэри еле стояла, и когда Грэхем увидел, как она хромает, он подозвал ее.

– Что с твоей ногой? – спросил он.

Мэри объяснила, и он попросил ее дать посмотреть. Девушка повернулась к нему спиной и с трудом, так как мешали цепи, подняла ногу, согнув ее в колене.

– Она зашла внутрь, – сказал Грэхем. – Я возьму иглу, чтобы вытащить ее. – Затем он приказал остальным женщинам вернуться в трюм, а Мэри велел оставаться на месте.

– Сядь, – проговорил он резко, вернувшись с иглой и маленькой бутылочкой с какой-то жидкостью.

Мэри сделала, как он велел, и Грэхем присел на тюк перед ней, поднял ее ногу и положил ее себе на колено. Ей было больно, когда он воткнул иглу, но он в конце концов зацепил щепку, затем помазал содержимым бутылочки ранку, и она защипала. Мэри вскрикнула от боли.

– Это чтобы убить инфекцию, – пояснил он. – Теперь перевяжи чем-нибудь ногу и не ходи по грязи, пока она не заживет.

– Это будет трудно в трюме, – возразила она.

– Ты когда-нибудь перестанешь жаловаться? – спросил Грэхем, все еще не выпуская ее ногу.

В этот момент Мэри окончательно убедилась, что он действительно заинтересовался ею.

– Если вы думаете, что это жалобы, то просто дайте мне завиться своим делом, – сказала она с широкой усмешкой. – А о чем бы вы хотели послушать? О грязи, о вони или о нехватке нормальной еды? – Тут Мэри засмеялась, чтобы смягчить свои слова. – Но я не хочу испортить вам аппетит перед ужином. С вашей стороны было очень любезно позаботиться о моей ноге.

Грэхем ничего не ответил, но его рука скользнула по ее икре, как раз над кандалами, полностью соприкасаясь с кожей.

– Ты следишь за собой больше, чем другие, – произнес он, и голос его неожиданно стал более низким и глубоким. – Мне нравится это в тебе. Я не хотел бы, чтобы твоя рана загноилась.

– Чистота – это просто один из способов выжить в этой плавучей тюрьме, – ответила Мэри. – Это моя цель – выжить, чего бы мне это ни стоило.

Услышав эти слова, Грэхем улыбнулся, его полное лицо потеплело, и на какую-то долю секунды он показался даже красивым.

– Чего бы ни стоило? – переспросил он, подняв одну бровь.

Мэри боялась на него взглянуть. Она поняла: Грэхем хотел, чтобы она сказала, что доступна. Мэри знала: при желании он может взять ее силой, и почувствовала некоторую нежность к нему за то, что он проявляет внимание к ее чувствам.

– Я никогда не была с мужчиной, – сказала она мягко, по-прежнему глядя в пол. – Я всегда намеревалась ждать дня свадьбы. Но этого уже не произойдет. Я вполне могу умереть от голода еще до того, как увижу страну, в которую меня собираются выслать. Так что если мужчина предложит мне еду и новое платье, я думаю, что за это я сделаю то, что он захочет, если он проявит ко мне доброту.

– Ты не против, если это не будет любовью?

Этот вопрос показался Мэри до странного чувствительным. От мужчины такого типа она не ожидала подобного.

– Любовь не приходит к таким женщинам, как я, – ответила она. – Мне достаточно доброго отношения.

Грэхем велел ей возвращаться, но, когда она поднималась, дал ей полоску хлопковой ткани, чтобы перевязать ногу.

– Держи ее в чистоте.

Это были его последние слова, но глаза сказали намного | больше.

В ту ночь Мэри оказалась на перепутье. Она хотела Ваткина Тенча, к нему она чувствовала нечто намного большее, чем благодарность. Но она понимала, что Сара права: он не дотронется до женщины, на которой не женат. И все же если Мэри позволит Грэхему добиться ее, а Тенч узнает об этом, он обязательно станет ее презирать.

На следующей неделе она не могла думать ни о чем другом, мучаясь сомнениями, как быть: позволить себе умереть от голода, не потеряв самоуважения, или бороться за выживание с помощью единственного оружия, которое у нее есть.

Затяжную жару прервала ужасная буря. Старая плавучая тюрьма шаталась и дрожала, балки стонали, будто вот-вот сломаются. Люки пришлось задраить, и они оставались закрытыми несколько дней, пока дождь лил как из ведра. Женщины лежали на своих полках в полной темноте, прислушиваясь к крикам заболевших. И без того зловонный воздух так сгустился, что даже дышать было трудно.

Малышка Роуз, болевшая с самого рождения, умерла первой, а на следующий день за ней последовала ее мать и еще одна женщина с их полки. На протяжении следующих суток у восьми женщин поднялась температура, а у двенадцати, включая Мэри, начались рвота и понос. Большинство арестанток ослабело так, что они даже не могли добраться до ведер и лежали в собственных испражнениях.

Мэри отметила, что единственными, кто не страдал так сильно, были так называемые шлюхи. Только у них еще хватало сил вытирать потные от температуры лица других женщин, только они всегда находили несколько подбадривающих слов. Даже Мэри, считавшая себя такой крепкой, едва могла добраться до ведра.

Тогда она окончательно решила, что вопрос выживания важнее вопроса морали.

В конце концов дождь утих и люки снова открыли, обнаружив целый фут трюмной воды под нарами, с плавающей на поверхности рвотой и экскрементами. Болезнь продолжала косить арестанток и унесла еще двоих. Мужчины перекрикивались через решетку с женщинами, они страдали не меньше. Мэри услышала, что умер Эйбл, ее сокамерник по Эксетеру, а еще мальчик пятнадцати лет и двое мужчин.

Однажды утром Мэри разговаривала с Уиллом Брайантом. Даже он не казался таким дерзким и самоуверенным, как прежде.

– Если мы заразимся холерой, то все умрем, – сказал Уилл мрачно. – Мы должны найти способ, чтобы заставить их вымыть трюмы. Здесь столько крыс, что я просто боюсь за нас всех.

– Я попробую что-нибудь сделать, – ответила Мэри.

– Что такая мелочь, как ты, может сделать? – возразил он высокомерно.

– Я могу попросить за нас, – сказала она. Мэри поняла, что Уилл сомневался в ней, и это придало ей решимости.

– Ты можешь попробовать, но это ни к чему не приведет, – произнес он. – Они хотят, чтобы мы все умерли, тогда они смогут наполнить плавучую тюрьму новыми арестантами, которые тоже умрут. Сколько же денег это им сэкономит – целую уйму!

– Ты позоришь Корнуолл и всех его жителей! – заорала Мэри на него. – Такие разговоры точно никому не помогут.

– Если тебе удастся сделать так, что трюмы вымоют, я на тебе женюсь, – крикнул Уилл в ответ и хрипло захохотал.

– Берегись, как бы я не поймала тебя на слове, – крикнула Мэри в свою очередь.

Сара слабо улыбнулась, когда Мэри рассказала ей о своих планах.

– Охранники не приведут тебе сюда ни Тенча, ни Грэхема, – сказала она. – На тебя даже не посмотрят.

– Я должна попробовать, – настаивала Мэри.

Стучать по двери не было никакого смысла: никто никогда не подходил. Мэри просто подождала, пока охранник спустится и скомандует двум женщинам вынести отхожие ведра, и, как только он открыл дверь, она налетела на него.

– Я должна увидеть капитан-лейтенанта Тенча или лейтенанта Грэхема, – заявила Мэри.

– Отвали, – сказал он, отталкивая ее палкой. – Никого ты не увидишь.

– Увижу, – возразила она и схватила его за руку. – Если ты не передашь одному из них мое сообщение, я позабочусь, чтобы тебя наказали.

– Ты? Чтобы меня наказали? – Его узкие глаза стали еще уже. – Ты что же, думаешь, там наверху кто-то послушает слова чертовой каторжницы?

– Только попробуй этого не сделать, – ответила Мэри угрожающе. – Повторяю еще раз: передай им сообщение или берегись.

– Отвали, – ответил он, но на этот раз в его тоне было меньше уверенности. Он приказал двум женщинам взять ведра, загородив Мэри дорогу палкой.

– Скажи им! – заорала она, когда он хлопнул дверью и закрыл ее на засов. – Скажи им, будь ты проклят, это важно!

Мэри попыталась снова заговорить с охранником, когда женщины вернулись с ведрами, но ответ был тот же. Час шел за часом, никто не приходил. Она посмотрела через люк на темно-серое небо и заплакала. Еще у нескольких женщин поднялась температура, и Мэри боялась, что, если все останется так, как есть, все они через неделю будут мертвы.

– Ты сделала, что смогла, – сказала Сара, пытаясь ее утешить. – Уилл сказал правду: им все равно, если мы умрем.

– Может быть, это и справедливо по отношению к большинству из них, но я не поверю, что так думает Тенч или Грэхем, – возразила Мэри. – Просто не поверю.

Она не знала, какое сейчас время суток, потому что солнца не было видно, но ей показалось, что близилось к вечеру, когда вошел охранник.

– Эй, ты, наверх, – скомандовал он.

Это был не тот, которому Мэри раньше угрожала, но она почувствовала, что он знает обо всем, поскольку впервые он не ударил ее палкой. Дойдя до конца наклонного трапа, Мэри глотнула свежего воздуха, и от этого у нее закружилась голова.

На палубе стоял лейтенант Грэхем.

– Ты хотела видеть меня? – спросил он.

Мэри рассказала все.

– Трюмы нужно вычистить, – умоляла она. – Если этого не сделают, мы все сдохнем от холеры.

Грэхем оставался безучастным, и это взбесило ее.

– Если мы все заболеем, вы тоже заразитесь, – произнесла она горячо. – Ради всего святого, сделайте что-нибудь, вы же не хотите, чтобы на вашей совести была смерть всего корабля.

Он посмотрел на нее одним из своих долгих, проницательных взглядов.

– А что ты сделаешь для меня, если я сделаю то, что ты просишь?

Мэри сглотнула. Она не ожидала, что он будет торговаться с ней.

– Все, что вы захотите, сэр, – ответила Мэри.

– Я не хочу, чтобы это произошло против твоей воли, – сказал Грэхем, и впервые по его лицу Мэри увидела, что он нервничает.

– Я тоже не хочу, чтобы вы помогали тем людям, которые находятся внизу, против своей воли, – ответила она.

Он отвел глаза и посмотрел на море, и Мэри увидела, что он борется со своей совестью. Не из-за того, правильно ли будет дать заключенным умереть из-за нехватки свежего воздуха, а правильно ли уступить просьбе женщины, потому что он хочет ее.

После паузы, которая показалась ей бесконечной, он снова повернулся к ней.

– Я отдам приказ, чтобы трюмы вычистили, – сказал Грэхем сурово. – А ты придешь ко мне, когда остальных женщин отошлют обратно.

К тому времени, когда женский трюм вычистили, было уже темно. Женщин подняли на палубу, и вечерний суп и хлеб раздали там, а охранники тем временем спустились вниз выполнить свою работу. Для тех женщин, которые никогда не выходили из трюма с того момента, как их привезли сюда, это оказалось настоящим потрясением. Они в страхе припали к палубе, дрожа от свежего морского ветерка, и глаза их были пусты, словно они ослепли от дневного света.