Текст книги "Помни меня"

Автор книги: Лесли Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

Мэри обхватила ладонями его худое лицо и легонько поцеловала в губы.

– Удачи тебе, Сэм, – сказала она с нежностью, вспоминая, как когда-то рассматривала его как запасной вариант. Теперь она знала, что в этом нет необходимости.

К концу сентября теплая погода резко сменилась ветром, вырывавшим деревья в парках с корнями, и дождем, который затапливал улицы. Дождь продолжался после того, как утихла буря, и Мэри вдруг вспомнила и поняла рассказы Босвелла об ужасных условиях в Лондоне.

Улицы были скользкими, слипающаяся грязь смешивалась с испражнениями людей и животных, и каждый, кто предпринимал попытку выйти из дома, немедленно намокал. В самых бедных кварталах распространялась лихорадка, и Босвелл сказал Мэри, что ямы, служившие для массового захоронения, быстро заполнялись. В воздухе постоянно чувствовалось зловоние, и при этом каждую ночь над городом висел туман с запахом сероводорода.

Мэри сидела взаперти, буквально как в тюрьме, в доме на Литл Титчфилд-стрит, и ей пришло в голову, что если она срочно не уедет в Корнуолл, то застрянет здесь до весны. Ее родители старели, и она никогда бы не простила себе, если кто-то из них умрет прежде, чем она вернется домой. И сам Корнуолл, казалось, звал ее, словно сирена, поющая свою обольстительную песню: каждую ночь, как только Мэри закрывала глаза, он умолял ее вернуться на родину.

Мэри представляла, как стоит на корме корабля, заходящего в Фоуэй как раз в тот момент, когда небо начинает сереть и осеннее солнце, огромный огненный шар, медленно закатывается в море.

Она видела как наяву маленькую деревушку, поднимающуюся от набережной вверх по холму. Серые коттеджи из камня, сбившиеся в кучу, виднеющиеся между ними мощеные улочки, по которым бегут дети, торопясь попасть домой до наступления темноты.

А внизу на набережной рыбаки наверняка готовятся к ночной рыбалке. Хозяин таверны, наверное, зажигает лампы, и старики, ковыляя, направляются к таверне, на ходу поднимая шляпы и приветствуя возвращающихся домой женщин.

Мэри казалось, что до нее даже донесся запах сардин, коптящихся на огне, она почти слышала плеск волн о причал, пронзительные крики чаек и шум ветра в кронах деревьев. Ей хотелось наполнить легкие чистым соленым воздухом, услышать корнуолльский акцент и погрузиться с головой в простую деревенскую жизнь. Она поняла, что Лондон не для нее.

– Мне нужно, чтобы кто-то подвез меня до Корнуолла, – сказала Мэри Босвеллу как-то вечером, когда он зашел навестить ее.

Какое-то время он молчал и вопросительно смотрел на нее.

– Да, возможно, – произнес он наконец. – Но я не хочу, чтобы вы уезжали.

– Почему? – спросила Мэри. Она задумалась. Вероятно, Босвелл считает, что в Лондоне ее ожидает более благоприятное будущее.

– Потому что я буду скучать за вами, – сказал он просто, и Мэри с удивлением увидела слезы в его глазах.

Она не знала, что ответить. Может, он хочет сказать, что влюблен в нее? И если это так, то что ей делать?

– Вы не будете скучать обо мне. Вам нужно наносить визиты вашим важным друзьям, которых вы так надолго забыли, – пошутила Мэри.

– Я забыл их, потому что все они кажутся такими пустыми по сравнению с вами, – сказал Босвелл, и голос его при этом задрожал. – Вы наполнили мою жизнь смыслом и открыли так много новых горизонтов.

– Это так мило с вашей стороны, – произнесла Мэри ошеломленно. – Но это я должна вас благодарить. Вы вернули мне мою жизнь.

Босвелл слегка покачал головой, потупив глаза.

– Я был глупцом большую часть своей жизни, – сказал он тихо. – Но для меня большая честь, что судьба выбрала именно меня, чтобы помочь вам. Мэри, вы самый удивительный человек, которого я когда-либо встречал в своей жизни. Вы со смелостью и выносливостью приняли все жизненные испытания. Я никогда не слышал от вас ни одного обвинения в чей-нибудь адрес.

– Но мне некого винить, – возразила она резко. – Я сама виновата во всем, что я сделала.

Босвелл рассмеялся.

– О, Мэри! – воскликнул он. – В этом ваша суть. Если бы каждый думал так же, как и вы, каким прекрасным был бы этот мир. Меня всю жизнь окружали люди, пытавшиеся обвинить кого-то в своих несчастьях. Я и сам обвинял во всех моих неудачах отца, мать, мою дорогую почившую жену, шлюх, алкоголь, недостаток денег и даже еды. Мне бы хотелось снова стать молодым и начать свой жизненный путь рука об руку с вами.

Босвелл любовно пробежал пальцами по ее волосам, затем, подняв один локон, взял ножнички из корзинки для шитья госпожи Вилькс, которая стояла на столе рядом с ним, и отрезал его.

– На память, – объяснил Босвелл. Он достал из кармана маленький кошелечек и спрятал в него локон.

– Я сохраню воспоминания о вас вот здесь, – сказала Мэри, указывая рукой на сердце. – И позаботьтесь о том, чтобы моих друзей помиловали, или я буду обвинять вас.

– Их скоро освободят, – пообещал он. – Их делами занимается Генри Дундас.

Вечером двенадцатого октября Мэри и Босвелл стояли на причале Билз в Саусворке, где Мэри должна была сесть на корабль «Анна и Элизабет», направлявшийся в Фоуэй с утренним приливом.

Ночь была ветреной и влажной, и они поспешили укрыться в стоявшей неподалеку таверне. Когда Босвелл зашел на Литл Титчфилд-стрит, чтобы забрать Мэри с ее вещами, он привел с собой Джеймса, своего пятнадцатилетнего сына, чтобы познакомить их.

У молодого Джеймса Босвелла были такие же красивые темные глаза и полные губы, как у отца, но он казался выше, стройнее, изящнее, и его кожа поражала белизной. По понятной причине Джеймс робел, но ему очень хотелось познакомиться с Мэри. Он сказал, что отец рассказывал ему и сестрам ее историю и что все они желают ей счастья.

Джеймс договорился, что позже, в тот же вечер, встретится с отцом, и, пока кэб громыхал по мокрым ветреным улицам к Темзе, Мэри сидела молча, полная опасений. Она уже не была так уверена в том, что хочет вернуться в Корнуолл, и в особенности в том, что хочет покинуть Босвелла, своего дорогого друга и спасителя. Мэри поглядывала на него всю дорогу, и ее охватывала невыносимая тоска. Она знала, что его здоровье находится не в лучшем состоянии. Нездоровый цвет лица и скованность движений свидетельствовали о том, что он страдает от какого-то недуга.

Мэри хотелось бы снова увидеть Долли и, может быть, госпожу Вилькс. Но у нее было предчувствие, что те несколько часов, которые оставались до отплытия корабля, будут последними, которые она проведет с Босвеллом.

В таверне Мэри сняла тяжелый темно-зеленый шерстяной плащ, который ей подарила госпожа Вилькс. Мэри испытывала огромную благодарность к этой добросердечной женщине, так же, как и к Босвеллу, за то, что она так многому ее научила. Никто в этой прибрежной таверне не принял бы Мэри за проститутку или каторжницу. Новая одежда – от плаща и шляпки до теплого шерстяного платья и крепких ботинок – придавала ей сходство с благовоспитанной гувернанткой. И все же госпожа Вилькс выбрала такую одежду не только потому, что она была теплой и практичной, но и потому, что в ней Мэри выглядела привлекательно. Под платьем с высоким воротником и кружевной оборкой кремового цвета была надета нижняя кружевная юбка и модные красные чулки. У Мэри в коробке лежало еще много одежды, и она с трудом отождествляла отражение красивой женщины, появлявшееся в зеркале, с той несчастной, которая когда-то носила лохмотья и кандалы на ногах.

Они пили ром, сидя бок о бок на деревянной скамье с высокой спинкой у ревущего в камине огня, и чувствовали друг к другу нежность. Мэри хотелось бы найти нужные слова, чтобы сказать Босвеллу о своих чувствах к нему. Босвелл же, непривычно молчаливый, сидел, держа на скамье свою руку на ее руке, и этот жест говорил о том, что он хочет удержать ее как можно дольше.

Это место напомнило Мэри таверны в Фоуэе и Плимуте: пол из каменных плит, скользкий от мужских ботинок, густой прокуренный воздух и перекрывающий все это запах влажной одежды. И все-таки это было уютное, приветливое место, где моряки рассказывали друг другу свои истории, находили доступных женщин и пропивали деньги, заработанные тяжелым трудом. Мэри казалось, что последние часы перед расставанием они должны провести вместе в знакомой ей атмосфере. На следующий день Босвелл вернется к прежней жизни, будет обедать в шикарных ресторанах, пить кофе со своими знаменитыми друзьями или снова сидеть за письменным столом и писать, пока ее корабль будет прокладывать путь к Корнуоллу через бурное море.

– Я договорился с преподобным Джоном Бэроном в Лоствителе, чтобы он выдавал вам годовую ренту в размере десяти фунтов в год, – выпалил неожиданно Босвелл. Он вынул из бумажника пятифунтовую банкноту и вложил ей в руку. – Это на первые полгода. В апреле вы пойдете к нему, чтобы получить вторую половину, и подпишетесь вашим именем, как я учил вас.

– Но Боззи, – воскликнула она возмущенно, – зачем? Мне это не потребуется, и я знаю, что вы небогатый человек.

Босвелл был богат по сравнению с обычными рабочими людьми, но Мэри стало известно, что большую часть жизни он провел, выкарабкиваясь то из одного, то из другого финансового кризиса. Он неоднократно был близок к разорению, и только удача и верные друзья спасали его от этого.

– Это придаст вам уверенности, – сказал Босвелл. При этом он не добавил, что деньги ей пригодятся, если у нее ничего не получится в Фоуэе. Наверное, ему не хотелось признавать, что такая возможность существует, но Мэри поняла, что он имеет в виду.

Она поблагодарила его, и комок в горле помешал ей сказать больше. Мэри положила банкноту в маленький ридикюль, который в качестве прощального подарка вышила ей госпожа Вилькс, и вынула маленький пакет, перевязанный красной ленточкой.

– Это на память обо мне, – произнесла она мягко, вложив пакет ему в руку. – Он не имеет никакой ценности, но это единственное, что утешало меня в тяжелые времена в Порт-Джексоне.

Босвелл с любопытством взглянул на нее, заметив слезы в ее глазах, затем осторожно открыл пакетик. В нем было лишь несколько высохших, начавших осыпаться листьев.

– Мы называли это «сладким чаем», – объяснила Мэри. – Я собрала эти листья в последний день перед нашим побегом. Эти несколько листьев я хранила всю дорогу до Купанга, в Батавии и в Ньюгейте. Мне бы хотелось подарить вам золотые часы с вашим именем, выгравированным на обратной стороне крышки, но эти листья гораздо дороже, несмотря на их скромный вид. Смотрите на них иногда и вспоминайте обо мне.

Босвелл завязал пакетик и положил его в карман.

– Я буду хранить их вечно, – сказал он дрожащим голосом. – Но они не нужны мне для того, чтобы вспоминать о вас, Мэри, потому что вы заняли особое место в моем сердце.

Босвелл поднял ее руки и поднес их к своим губам, а его темные блестящие глаза при этом изучали ее лицо, будто он хотел навсегда запечатлеть его в памяти.

– В прошлом я клялся в любви стольким женщинам, что не решаюсь сделать это снова, потому что боюсь опошлить мое чувство к вам, моя дорогая, – произнес он. – Но настоящая, самая искренняя дружба рождается из любви. Она никогда не умирает, никогда не тускнеет. Она остается даже после смерти.

Вдруг их разговор прервали громкие радостные крики. Мэри и Босвелл подняли головы и увидели, что мужчины в таверне приветствуют двоих входящих. Один был маленьким жилистым мужчиной лет сорока пяти, другой – высокий светловолосый и лет на десять моложе.

– Тот, который старше, – шкипер «Анны и Элизабет», его зовут Джоб Мойес, – сказал Босвелл. – Я встретил его, когда заказывал вам билет. Тот, что с ним, – его первый помощник. Я приглашу их на кружку пунша. Мы не должны оставшееся время сидеть вдвоем и грустить.

Джоб Мойес и его первый помощник Джон Трелони очень тепло поздоровались с Босвеллом и Мэри, и было ясно, что они знают о ней все.

– Ваше присутствие на борту доставит нам большое удовольствие, мисс Броуд, – произнес Джоб, и его голубые глаза сверкнули. – Мы знаем, что можем рассчитывать на ваши навигационные навыки, если попадем в шторм.

Джон Трелони смотрел на Мэри с откровенным восхищением.

– Вы такая маленькая и красивая, чего я никак не ожидал, – сказал он. – Я надеюсь, во время нашего плавания вы расскажете мне о ваших приключениях.

На душе у Мэри стало тепло от его комплимента. У Джона была необычная внешность: глаза янтарного цвета, как у кошки, высокие скулы, очень белые зубы и густые светлые волосы, завязанные в хвост на затылке. У него был приятный, глубокий и звучный голос, и он говорил с легким корнуолльским акцентом, который напомнил Мэри о доме.

Принесли пунш, и Босвелл произнес тост за будущее Мэри. Пока он спрашивал Мойеса, что они везут на корабле, Джон так смотрел на Мэри, что ее сердце затрепетало.

Она твердо поверила в то, что уже неспособна вызывать в мужчинах романтические чувства, и казалось нелепым, что это должно случиться сейчас, когда она вот-вот покинет Лондон.

– Вы из каких краев Корнуолла? – спросила она.

– Фэлмаус, – сказал он и улыбнулся, обнажив при этом свои красивые зубы. – Но у меня там никого нет, мои родители скончались несколько лет назад, а брат уехал в Америку.

– Так где же ваш дом? – удивилась Мэри.

– «Анна и Элизабет», – хмыкнул Джон. – Но если бы я захотел где-нибудь осесть, я бы выбрал Фоуэй.

– Так у вас нет ни жены, ни девушки? – Мэри вопросительно подняла одну бровь.

Он покачал головой.

– Я никогда не встречал женщины, которая смирилась бы с тем, что у меня есть любовница… Я имею в виду море.

Эта фраза всколыхнула в душе Мэри что-то такое, что было в ней глубоко спрятано. Она с любопытством посмотрела на Джона.

– Я украл это выражение у вашего дяди, – сказал он. – У Питера Броуда. Я плавал с ним простым моряком, будучи еще подростком. Он был хорошим человеком и научил меня всему, что я знаю сейчас.

Мэри ахнула.

– Вы плавали с моим дядей?

Джон кивнул.

– И с вашим отцом тоже, Мэри. Он тоже хороший человек, и я горд тем, что доставлю вас к нему.

– О чем вы говорите? – спросил Босвелл, до которого долетел обрывок их разговора.

– Я просто рассказываю Мэри, что я плавал с ее дядей и отцом, сэр, – ответил Джон. – Впрочем, вы это знаете.

– Боззи, – сказала Мэри с упреком, – не поэтому ли вы так настаивали, чтобы я поплыла именно на этом корабле?

Босвелл лукаво улыбнулся.

– Ну я ведь не смог бы поручить такой ценный груз кому попало, – произнес он. – Я разговаривал с несколькими шкиперами, прежде чем встретил Джоба. Я хотел найти кого-то, с кем бы вы чувствовали себя непринужденно.

Они снова наполнили бокалы, и Босвелл рассмешил мужчин очень забавным рассказом о том, что он назвал «своей прошлогодней увеселительной прогулкой по Корнуоллу».

Мэри была счастлива, что может просто смотреть и слушать. Ее радовало то, что Босвелл снова сияет, рассказывая историю. У него был талант описывать сцены и людей так хорошо, что все слушатели будто становились участниками событий. Мэри чувствовала, что ей будет не хватать его, но ее тревога по поводу возвращения домой рассеялась. Ее место было в Корнуолле.

Только в десять часов они в конце концов вышли из таверны и направились к кораблю. Джон нес коробку Мэри и шел чуть впереди с Мойесом, а Мэри шла с Босвеллом сзади, держа его под руку.

– Давайте попрощаемся здесь, – сказала она ему, когда они подошли к кораблю. – Не поднимайтесь на борт. Вы должны вернуться и встретиться с Джеймсом, как обещали.

Ветер утих и дождь прекратился. Туман вдруг рассеялся, и на небе появились луна и яркие звезды, и их блики отражались в темной реке. Тихий плеск волны о борт вдруг до боли напомнил Мэри то проклятое плавание, о котором она давно уже перестала думать.

– С вами все будет в порядке? – спросил Босвелл, и было видно, что его обычная самоуверенность на этот раз покинула его.

– Конечно, все будет в порядке, – сказала Мэри, целуя его в щеку. – Все ужасы остались в прошлом.

Босвелл крепко сжал ее за плечи, и его лицо вдруг стало моложе при свете зажженного у корабля факела.

– Если я когда-нибудь вам понадоблюсь, сообщите, – сказал он.

Мэри кивнула.

– А вы берегите себя, Боззи, – сказала она. – И попрощайтесь за меня с Джеймсом, Биллом, Натом и Сэмом. Мне очень жаль, что я не смогу присутствовать на празднике в честь их освобождения.

Мэри услышала покашливание, принадлежавшее Мойесу или Джону, и поняла, что они ждут, когда она сядет на корабль.

– Прощайте, мой дорогой друг, – сказала она, целуя его снова, на этот раз в губы. – Я никогда не забуду вас. Вы вернули меня к жизни.

Мэри быстро пошла прочь, чувствуя, что вот-вот расплачется. Ступив на палубу, она повернулась и помахала снова. Босвелл неподвижно стоял и смотрел на нее, и серебряные пуговицы на его пальто и золотая цепочка от часов поблескивали при свете факела. Он поднял свою треуголку и величественно поклонился, потом повернулся и пошел прочь.

– Вы будете скучать по Лондону? – спросил Джон за ее спиной.

Мэри повернулась к нему и улыбнулась. Ей показалось, что на самом деле он хотел спросить, будет ли она скучать по светским людям вроде Босвелла, а не по городу.

– Нет, я не думаю, – честно призналась она. – Я рада, что увидела его, но я предпочитаю более простую жизнь и людей, с которыми я могу быть собой.

У нее вдруг возникло странное чувство, будто она уже здесь была. Мэри изумленно огляделась вокруг, но в темноте смогла увидеть немного – лишь сверкающую медь и белеющий свернутый канат.

– В чем дело? – спросил Джон. – Не говорите мне, что такой потомственной морячке, как вы, не по себе оттого, что палуба шатается под ногами.

– Нет, конечно, нет, – сказала Мэри и рассмеялась, потому что корнуолльской картавости Джона было достаточно, чтобы вызвать воспоминания. Запах речной воды и мужчина, нравившийся ей, дополнили видение из прошлого.

Мэри представила, как сидит на палубе «Дюнкирка» – девушка в лохмотьях и цепях – и мечтает об офицере с легким корнуолльским акцентом.

– Позвольте, я покажу вам вашу каюту, – произнес Джон. – Вы здесь замерзнете.

И Мэри вдруг почувствовала себя по-настоящему свободной, гораздо свободнее, чем тогда, когда ее выпустили из Ньюгейта. Она направилась в каюту, а не в трюм. Завтра на рассвете они поднимут парус, и она позавтракает с Мойесом, Джоном и другими моряками. И если она захочет, она будет есть ложкой, потому что здесь никто не станет возражать. Мужчины начнут пить ром и рассказывать о своих плаваниях, и она будет общаться с ними на равных.

Спускаясь по крутым ступенькам, ведущим в каюту, Мэри рассмеялась.

Джон стоял внизу с ее коробкой в руках и тоже рассмеялся.

– Вы счастливы, что вы на борту? – спросил он, и его рыже-коричневые глаза сверкнули. – Я очень счастлив. Но мы думали, что вы побывали на стольких кораблях, что вам хватило путешествий на целую жизнь.

– Я тоже так думала, вернее, мне так казалось, – ответила Мэри, и ее голос прозвучал радостно. – Но на этом корабле я чувствую себя как дома.

Постскриптум

«Я сознаюсь, что никогда не смотрел на этих людей без жалости и удивления. Они потерпели неудачу в героической борьбе за свободу, после того как победили все невзгоды и справились со всеми трудностями.

Эта женщина плыла в Порт-Джексон на корабле, который должен был доставить меня туда, и отличалась своим хорошим поведением. Я не мог не восхищаться тем странным стечением обстоятельств, которое снова свело нас вместе, не поддаваясь никакому человеческому воображению, и которое было невозможно предвидеть.»

Отрывок из дневника Ваткина Тенча, 1792

Послесловие

Мне было тяжело оставлять Мэри на палубе «Анны и Элизабет». Я так привязалась к ней, что с удовольствием написала бы о том, как она влюбилась в Джона Трелони по дороге домой. Я бы также с удовольствием представила вашему вниманию ее радостное воссоединение с родителями в Фоуэе и продолжила бы повествованием о ее романтической свадьбе с Джоном, а потом о рождении нескольких здоровых, красивых детей. Но было бы неправильно исказить отрезок ее жизни после Лондона.

Джеймс Мартин, Сэм Брум (известный также как Мясник), Билл Аллен и Нат Лилли были наконец помилованы в ноябре, вскоре после того как Мэри уехала из Лондона. Прямо из Ньюгейта они пошли к Джеймсу Босвеллу, чтобы поблагодарить его за его доброту.

Сэм действительно вступил в Корпус Нового Южного Уэльса и вернулся в Австралию. О трех остальных ничего не известно. Но мне хочется думать, что Джеймс Мартин либо вернулся в Ирландию, получив достаточно прибыли от своих мемуаров, чтобы разводить лошадей, либо уехал в Америку.

Что касается Джеймса Босвелла, к несчастью, он умер семнадцатого мая 1795 года. Его семья аннулировала годовую ренту Мэри, и, хотя он сделал запись в своем дневнике, что написал четыре страницы о «девушке из Ботанического залива», эти страницы никогда не были найдены. Но я уверена, что душа Джеймса радуется на небесах, поскольку «Жизнь Сэмюэля Джонсона» действительно стала известна как лучшая биография всех времен.

Ваткин Тенч в последствии стал кем-то вроде героя. Он был схвачен во Франции и, возможно, бежал из лагеря для военнопленных. Он дослужился до звания генерал-майора. Я улыбнулась, когда обнаружила, что он женился на Анне-Марии Сарджент. Моя девичья фамилия Сарджент, и мой отец был морским офицером. Ваткин и Анна-Мария не имели своих детей, но они усыновили четверых детей золовки Тенча, когда ее муж умер в Вест-Индии.

Дневники Ваткина Тенча сохранились вместе с дневниками многих других офицеров, отправившихся в Австралию с первой флотилией, и свидетельствуют о том, что он, несомненно, был умным, милосердным человеком с развитым чувством справедливости.

Мэри так и не открыла, кто отец Шарлотты, поскольку лейтенант Спенсер Грэхем – это мой вымысел. Некоторые думают, что им был Ваткин Тенч, но я очень сомневаюсь в этом, поскольку он, несомненно, излил бы в дневнике свои страдания после похорон Шарлотты в море.