Текст книги "Помни меня"
Автор книги: Лесли Пирс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
От запаха, царившего там, Мэри в ужасе отшатнулась. Он был невероятно едкий и такой тяжелый, что она едва могла дышать. Она поняла, что Эммануэля может спасти от смерти только чудо. Еще на корабле он перестал даже плакать, просто лежал у нее на руках, уставившись ей в глаза. Мэри пыталась поить его, но малыш ничего не мог проглотить. Иногда он становился таким горячим, что у него на лбу можно было изжарить яичницу, а потом начинал сильно дрожать.
Вперед вышла пожилая монахиня в грязном переднике поверх белой одежды. Охранники что-то сказали ей по-голландски, она всмотрелась в Эммануэля, щелкнув языком, и жестом показала Мэри, чтобы та шла за ней.
Они прошли несколько комнат, и в каждой из них Мэри увидела около тридцати или сорока взрослых пациентов, лежавших на циновках, но ее провели в дальнюю комнату, где были только маленькие дети со своими мамами.
Показав, где лежат свободные циновки, тазы для мытья и ведра, монахиня ушла. Мэри никто не объяснил, где брать воду, придет ли врач и где раздают еду.
Мэри положила две циновки в углу, уложила Эммануэля и посадила Шарлотту рядом с ним, велев ей не двигаться. Потом взяла ведро и знаками спросила у находившейся рядом с ней женщины, где можно взять воды.
Когда наступила ночь, Мэри легла рядом с детьми. Она принесла воды из колодца, который находился возле больницы, чтобы смыть с них всю грязь после корабля, и нашла закопченную кухню, где ежедневно раздавали еду, состоящую из одного риса. Все остальное можно было либо купить у местной женщины устрашающего вида, либо принести из города.
Вдруг Мэри услышала знакомые звуки, перекрывавшие даже стоны и крики умирающих. Это были крысы, сновавшие по ком нате. Она обняла Шарлотту и Эммануэля, прикрыв их. Прежде чем ее, падающую от усталости, сморил сон, Мэри успела подумать: где пациенты достают еду и воду, если у них нет друзей и родственников, и приходит ли хоть изредка в больницу врач!
В последующие несколько дней Мэри получила ответы на свои вопросы, наблюдая за другими матерями и общаясь с ними при помощи жестов. Врач действительно иногда приходил, но осматривал только тех, у кого были деньги, чтобы заплатить. Горстка голландских монахинь делала все, что в их силах, но, учитывая огромное количество больных, это было все равно что пытаться вычерпать озеро наперстком.
Мэри стало ясно, что это скорее изолятор, чем больница. Больных посылали сюда, чтобы избежать распространения инфекции, Люди снаружи госпиталя не были больны, они страдали от ран, и им часто приходилось ждать около недели, прежде чем кто-нибудь приходил осмотреть их. Большинство обитателей больницы зачастую умирали раньше, так и не дождавшись врачебного осмотра, и выздоравливали очень немногие. Матери поддерживали детскую комнату в относительной чистоте, но палаты для взрослых представляли собой ужасное зрелище: на грубых деревянных полах рвота и экскременты, стены забрызганы кровью и гноем. На плач, крики и бред пациентов никто не обращал внимания.
На третий день Мэри продала свое розовое платье и купила суп и молоко для Эммануэля и немного мяса и овощей к рису для себя и Шарлотты. Она подумала о том, чтобы сбежать, поскольку было довольно просто выскользнуть и смешаться с толпой. Но она не могла заставить себя вынести Эммануэля на палящее солнце: здесь, по крайней мере, прохладнее, чем на улице, и достаточное количество воды. Она должна была сделать его последние дни как можно легче.
Тяжелее всего Мэри было находиться в изоляции. Здесь проживало так же много людей разных национальностей, как и в Купанге, но пока что она не встретила ни одного, говорившего по-английски. Ей не к кому было обратиться за помощью. Казалось, смерть ребенка никого здесь не волновала, и даже ангельская внешность Эммануэля не вызывала сочувствия. Мэри обмывала его водой, чтобы сбить жар, заворачивала его в одеяла, когда его била дрожь, по каплям поила его водой, но он слабел с каждым днем.
Она отчаянно хотела с кем-нибудь поделиться своим беспокойством. Мэри с ужасом подумала о том, что станет с Шарлоттой, если она сама подхватит лихорадку. Кроме того, здесь не очень подходящее место для здорового ребенка: ежедневно взору Шарлотты представали зрелища, от которых бледнел даже взрослый. Было несправедливо, что она проводила целый день в окружении безнадежно больных детей. Во многом здесь ей было хуже, чем на корабле: там хотя бы мужчины рассказывали ей истории и пели.
Иногда Мэри казалось, что она сойдет с ума от шума, запахов, жары и грязи. Еще она думала о том, что будет делать, когда кончатся деньги, вырученные от продажи ее розового платья. Все, что она могла, – это винить Уилла и клясться себе, что когда она выйдет отсюда, то убьет его.
К концу ноября одна из монашек, говорившая по-английски, сказала ей, что Уилла тоже перевели в больницу. Даже если бы Мэри хотела увидеть его, она не смогла бы этого сделать, потому что Эммануэль был слишком болен. Она начала давать деньги одной из женщин, чтобы та приносила рис и воду, потому что не осмеливалась покидать сына.
Первого декабря Эммануэль умер у Мэри на руках. Она качала его и пела ему песню, когда он просто перестал дышать.
– Что случилось, мама? – прошептала Шарлотта, увидев, как у матери по щекам льются слезы.
– Он ушел от нас, – с трудом вымолвила Мэри. – Теперь он будет жить с ангелами.
Мэри ожидала этого. Она думала, что готова к этому. День за днем она видела, как он худеет, пока не превратился в маленькую сморщенную обезьянку, но даже во время болезни его маленькие пальчики хватались за нее. И вдруг эти пальчики стали неподвижными и холодными, и Мэри хотелось кричать от боли.
Эммануэль даже не дожил до своего второго дня рождения, и все же за свою короткую жизнь он дал ей столько радости и надежды. Несправедливо, что вся его жизнь была омрачена страданием и что он умер здесь, в таком безобразном, грязном месте.
Монашка взяла у нее его тело, и вместе с другими умершими в тот день он был похоронен в общей могиле. Мэри ждала, что за, ней придут, когда начнется служба. Но позже монашка сказала ей, что служб здесь не бывает. Слишком много людей умирало.
На следующий день Мэри отослала Шарлотту во двор и велела ей оставаться там, пока она не придет. Мэри была в гневе и хотела найти Уилла, прежде чем отправиться обратно на сторожевой корабль, и сказать ему, что она считает его виновным в смерти их единственного сына.
Она нашла его в комнате, расположенной в дальнем конце больницы. Оттуда доносился такой резкий запах, что Мэри пришлось прикрыть рот и нос, когда она заглянула внутрь. Там было, по меньшей мере, пятьдесят мужчин – намного больше, чем во всех остальных комнатах, которые она видела. Они находились так близко друг к другу, что лежали в чужих рвоте и испражнениях. Стоны и вонь были такими сильными, что Мэри уже собиралась уходить, как вдруг увидела Уилла. Он был единственным, кто не лежал.
Уилл превратился почти в скелет и сидел, съежившись, в углу. На нем не было ничего, кроме бриджей. Его светлые волосы и борода свалялись от грязи, когда-то голубые глаза выцвели, и вокруг них появились красные крути от лихорадки. Ему исполнилось двадцать девять лет, но выглядел он древним стариком.
Мэри говорила себе, что будет смеяться, если увидит, как он умрет, и ускорит его конец, коря его за то, что он сделал с ней. И все же, глядя на него, она спрашивала себя: почему же она не чувствует удовлетворения при виде его мучений?
Ей вдруг вспомнилось, как он отнес ее к морю, чтобы помыть, когда родился Эммануэль. Он был таким нежным и любящим с ней и помог ей забыть, что она каторжница. В тот день, и во многие другие дни, она чувствовала себя так же, как чувствует себя любая достойная жена и хозяйка дома в Англии.
Мэри слишком легко поверила в то, что в Уилле все плохо. Она позволила себе забыть, что он спас ее от изнасилования, женился на ней, чтобы защищать ее, и что его умение рыбачить и тяжелый труд спасли ее от голодной смерти. Он часто отдавал Шарлотте часть своего ужина, делая вид, что не голоден. Мэри гордилась тем, что была его женой, и, несмотря на утверждения Уилла о том, что он запишется на корабль, идущий в Англию, когда окончится его срок, он этого не сделал.
Мэри вдруг поняла, что должна ухаживать за ним. Может быть, она не сможет полностью простить его, но за все то, что они пережили вместе, он заслуживал милосердия. Мэри решила, что не даст ему умереть как собаке, без единого доброго слова.
Она осторожно пробралась через грязь и человеческие тела в угол, где он сидел.
– Это я, Уилл, – произнесла Мэри мягко, оказавшись рядом с ним.
Мэри испытывала ужас, видя, во что превратился этот большой и сильный человек. Его состояние напомнило ей о том, в каком виде были заключенные со второй флотилии, когда они с Уиллом помогали им высаживаться со «Скарборо».
– Мэри… – сказал он слабо, пытаясь поднять голову. – Это действительно ты?
– Да, это действительно я, Уилл, – ответила она, наклоняясь к нему. – Я пришла, чтобы позаботиться о тебе. Сначала я принесу тебе воды, а потом я найду комнату, которая не будет такой грязной и переполненной.
Он схватил ее за руку.
– Эммануэль! Как он?
Мэри тронуло то, что он в первую очередь подумал об их сыне.
– Он умер вчера, – сказала Мэри резко.
– О нет! – простонал Уилл, крепче сжимая ее руку. – Это я виноват в его смерти.
Часть ее хотела согласиться, облегчить свою собственную боль через злобу, но другая половина ее души почувствовала утешение от того, что она может с кем-то разделить свое горе.
– Нет, – прошептала Мэри. – Виновата жестокость капитана Эдвардса, это вонючее место и отсутствие удачи.
Уилл открыл глаза еще шире, и по его щекам побежали слезы.
– Ты говоришь это после того, как я поступил с тобой?
Мэри не нашла в себе сил ответить на этот вопрос.
– Я принесу воды, – лишь сказала она.
– А Шарлотта, где она? – спросил Уилл, пораженный.
– С ней все в порядке. Я велела ей подождать снаружи, пока повидаюсь с тобой.
– Спасибо Всевышнему за это, – сказал Уилл и перекрестился.
Мэри принесла Уиллу питьевой воды, помогла ему перебраться в более чистую комнату и вымыла его. Ужасно было видеть его когда-то большое, сильное тело таким исхудавшим, и она угрозами заставила одну из монашек дать ему чистую рубашку, чтобы он выглядел хоть немного пристойнее.
Мэри знала, что Уилл умирает: пробыв в этом месте три недели, она научилась распознавать признаки смерти. Но Мэри говорила ему, что он поправится, гладила его по голове, пока он не заснул, а потом выскользнула, чтобы забрать Шарлотту.
Выйдя во двор к колодцу, Мэри на минуту задержалась, вдруг осознав, что это отличный момент для побега, пока о смерти Эммануэля не сообщили и капитан Эдвардс не прислал за ней охрану.
Она могла продать свои новые ботинки, купить немного еды и сбежать в джунгли с Шарлоттой. Мэри подружилась с коренными жителями Купанга и могла то же самое сделать и здесь. Может быть, через несколько месяцев, под фальшивым именем и с правдоподобной историей, она сможет сесть на корабль и выбраться отсюда.
Мэри сделала несколько шагов к Шарлотте, которая сидела на траве и лепила пирожки из грязи на влажной земле вокруг колодца. Девочка была грязной, худой и бледной и двигалась как во сне. Она выглядела совсем по-другому, не так, как в Купанге, и Мэри было больно видеть, что сделал с ней тюремный режим корабля. Это был еще один хороший повод сбежать, пока есть возможность.
– Ты виделась с этим мужчиной? – спросила Шарлотта, подняв голову.
Этот вопрос застал Мэри врасплох. Она велела девочке оставаться снаружи, потому что ей нужно увидеться с одним мужчиной. Если бы Шарлотта знала, кто этот мужчина, она тоже захотела бы его увидеть. Девочка спрашивала, иногда по нескольку раз в день, когда они снова увидят папу.
Уилл всегда обращался с Шарлоттой как с собственной дочерью. Когда родился Эммануэль, он относился к детям совершенно одинаково. Даже когда они ссорились, он никогда не использовал тот факт, что он не является отцом Шарлотты, в качестве оружия. Уилл любил Шарлотту, и это стало очевидно сегодня, поскольку он, даже будучи в таком состоянии, хотел убедиться, что она в безопасности.
И как же могла Мэри бросить своего мужчину и оставить его умирать одного?
Она опустила ведро в воду, наполнила его и вытащила обратно.
– Дай я умою тебя, – сказала Мэри Шарлотте, вытаскивая из кармана тряпку. – Мы идем к папе.
C каждым днем становилось все жарче, и Уилл все больше слабел. Мэри продала свои ботинки, чтобы купить еды, но он всегда съедал только несколько ложек, прежде чем провалиться в сон.
Когда Уилл просыпался, то лежал и смотрел на Мэри точно так же, как это делал Эммануэль. Уиллу было слишком тяжело разговаривать, но он улыбался, когда Мэри рассказывала ему истории о своих старых соседях в Фоуэе, о контрабанде пряжи, которые она слышала от отца, и вспоминала о пристани и о людях, которые там работали.
Каждый день в комнате умирало, по меньшей мере, двое, и их места быстро заполнялись. Когда Уилл спал, Мэри мыла других и давала им пить. Для нее не имело значения, были ли они местными, китайцами или голландцами. У всех было одинаково жалобное выражение глаз, и они уходили в иной мир не одинокими.
Монашки смотрели на Мэри как на сумасшедшую. И все-таки они иногда приносили Шарлотте яйцо или какой-нибудь фрукт, что, по-видимому, указывало на некоторую их симпатию к английской каторжнице, которая рисковала своим здоровьем, оставаясь в этой чертовой дыре, чтобы ухаживать за мужем.
– Рождество уже настало? – прохрипел однажды вечером Уилл, когда только начало смеркаться.
– Через три дня, – сказала Мэри.
– Мама всегда делала сливовый пудинг, – сказал он.
Мэри улыбнулась, представив, как его мать смешивает ингредиенты для пудинга в большом тазу на кухонном столе.
– И моя, – сказала она.
– Мама всегда говорила, чтобы мы загадали желание, пока она размешивает в тазу, – произнес Уилл громким шепотом. – Если бы я смог сейчас загадать желание, то я бы хотел вернуться в прошлое и сказать тебе, что женюсь на тебе, потому что люблю тебя.
У Мэри на глаза навернулись слезы. Ей очень хотелось верить ему.
– Я говорю правду, – сказал Уилл. У него вокруг глаз были красные круги и мешки от лихорадки, и он выглядел старым и измученным, совсем не похожим на того крупного красивого мужчину, за которого она выходила замуж. – Я запал на тебя еще на «Дюнкирке». Если бы все красавицы Англии выстроились передо мной в шеренгу, чтобы я мог выбирать, я бы все равно выбрал тебя.
Мэри расплакалась еще больше. Если это было правдой, почему он не сказал об этом раньше?
– Какой я дурак, – вздохнул Уилл, будто прочитав ее мысли. – Я думал, если признаюсь тебе, ты не будешь меня уважать. Поэтому я и говорил все время, что уплыву от тебя домой. Я хотел, чтобы ты сказала мне, что не можешь без меня жить.
– Ох, Уилл, – вздохнула Мэри, взяла ею руку и поцеловала ее. Сейчас она знала, что он говорит правду: Уилл не встретил бы смерть во лжи.
Он снова впал в беспамятство, разговор явно стоил ему усилий. Мэри легла рядом с ним и какое-то время держала его за руку, думая о том, что он сказал.
Когда Мэри была маленькой девочкой, она всегда представляла себе, что то, что люди называют любовью, сваливается тебе на голову, как спелое яблоко с дерева. Ее сильное влечение к Тенчу подтверждало эту идею. Но была ли это действительно любовь? Может быть, Мэри испытывала эти чувства по отношению к Тенчу, потому что он был добр к ней и проявлял к ней интерес, когда она нуждалась в каком-нибудь красивом мужчине, который отвлек бы ее мысли от реальности? Сохранилась бы эта страсть к нему, если бы они смогли жить вместе?
Обстоятельства, ставшие причиной ее брака с Уиллом, вряд ли можно назвать романтическими. И все же несмотря на то, что это был исключительно брак по расчету, они страстно занимались любовью, у них сложились теплые отношения, они могли говорить обо всем и много вместе смеялись. Они были друзьями.
Мэри подумала, что самые умные люди назвали бы это любовью.
В окно стали пробиваться первые лучи солнца, когда Мэри услышала, что Уилл мечется и ворочается. Она потрогала его лоб и обнаружила, что он весь горит, но при этом он дрожал от озноба.
– Я с тобой, – прошептала Мэри, сев и потянувшись за тряпкой и ведром воды, чтобы охладить его.
– Прости меня за то, что я сделал, – выдохнул Уилл.
– Это уже неважно, – прошептала она в ответ, положила прохладную тряпку ему на лоб и погладила его по голове. – Я тебя простила.
И вдруг до нее дошло, что она действительно простила его, Как и любовь, прощение подкралось незаметно.
– Береги Шарлотту, – вымолвил он с огромным трудом.
Мэри поняла, что это конец.
– Я вышла за тебя замуж, потому что любила тебя, – сказала она и поцеловала его жаркие, потрескавшиеся губы. – Я все еще люблю тебя и не могу жить без тебя.
Мэри не знала, услышал ли он эти слова, которые всегда так хотел услышать, потому что он снова впал в беспамятство. Она оставалась рядом с ним и обнимала его, держа свою голову так близко к его сердцу, что услышала, как оно через час или два перестало биться.
Глава шестнадцатая
Через четыре месяца после того, как Эммануэль и Уилл умерли в Батавии, голландский корабль «Хорссен» зашел в Кейптаун с Мэри и Шарлоттой на борту.
– Я думаю, что это тот корабль, на котором мы поплывем домой, Мэри, – бросил через плечо Джим Картрайт, указывая на гавань. – Иди, посмотри! Вид одного из кораблей его величества взбодрит тебя.
Мэри слабо улыбнулась. Джим был членом экипажа с потерпевшей кораблекрушение «Пандоры». В последние несколько недель плавания из Батавии, когда и Мэри и Шарлотта слегли с лихорадкой, он взял себе за правило подбадривать ее. Иногда он приносил фрукты или орехи, а еще чаще шутил или болтал с ней. Мэри испытывала благодарность по отношению к нему за его доброту, но из-за страха за дочь ей часто было трудно реагировать на его шутки.
Оставив Шарлотту на циновке на палубе, Мэри подошла к поручням, чтобы посмотреть. Вид Кейптауна действительно взбодрил ее благодаря приятным воспоминаниям о том, как здесь крестили Шарлотту. Конечно, тогда Мэри была полна надежд: стать одной из первопроходцев Нового Южного Уэльса казалось скорее интересным приключением, чем наказанием.
Но жажда приключений уже давно прошла. Мэри мечтала только о том, чтобы Шарлотта выздоровела и чтобы с ними по-доброму обращались на последнем отрезке их пути домой.
И все же, несмотря на свою предубежденность, Мэри не могла не испытывать восхищения, глядя на английский корабль. Он выглядел изящно, палуба была начищена до блеска, канаты аккуратно свернуты, и медь блестела на солнце. «Горгона» напомнила Мэри о похожих кораблях, которыми она восхищалась в Плимуте, – иностранные корабли никогда не казались такими элегантными и сверкающими. Если добавить Стол-Гору на заднем плане, более красивого пейзажа представить было невозможно, И все же, какой бы красивой ни выглядела «Горгона», вероятнее всего, Мэри предстояли не меньшие испытания на ее борту, чем те, которые она пережила на пути сюда.
Мэри все же увидела похороны Уилла и услышала, как над ним была произнесена молитва, хотя это и была общая могила, и молитва была на голландском языке, так что Мэри ничего не поняла. Но когда она складывала свои немногие вещи и снова думала о побеге, появились охранники. Они надели на нее кандалы прямо в госпитале и забрали ее и Шарлотту на сторожевой корабль, где содержались другие мужчины.
Горе Мэри после смерти Эммануэля, которое она, казалось, сдерживала, пока ухаживала за Уиллом, прорвалось снова, как только ее заключили на корабле. Джеймс и остальные мужчины горевали, узнав о смерти мальчика, но подобного сочувствии к Уиллу они не испытывали. Очередное заточение вместе с ними, духота почти в течение месяца, вода, выдававшаяся скупо, лишь по паре пинт на день, и их постоянные проклятия и обвинения в адрес Уилла – все это становилось невыносимым. Мэри были так подавлена, что даже желала смерти.
Она немного воспряла духом, когда услышала, что ее с Шарлоттой перевезут в Кейптаун на «Хорссене» вместе с экипажем «Пандоры». Джеймс и остальные мужчины с капитаном Эдвардсом и мятежниками с «Дара» отправлялись на «Хорнвее». Несмотря на то что Мэри была очень сильно привязана к друзьям, ей стало легче, когда она услышала, что они с Шарлоттой будут одни вдали от злобствований мужчин.
Но на корабли вместе с провизией, предназначенной на время плавания, прокралась лихорадка, не разбиравшая между заключенными, офицерами, их женами, детьми и членами экипажа. Почти каждый день Мэри слышала, что смерть унесла еще одного мужчину, женщину или ребенка. Не прошло много времени, как они с Шарлоттой тоже заболели.
К счастью для Мэри, капитан «Хорссена» был гуманным человеком и достаточно смелым для того, чтобы воспротивиться приказу капитана Эдвардса, который велел заковать всех заключенных и держать их под палубой в течение всего плавания. Когда ему сказали, что Шарлотта и Мэри больны, он снял с Мэри цепи, чтобы она могла заботиться о ребенке.
Именно в этот момент, тронутая таким проявлением доброты, Мэри начала беспокоиться о том, в каких условиях плывут ее товарищи. На сторожевом корабле все они ужасно выглядели и лишь чудом не подхватили лихорадку после долгих недель пребывания в зловонии под палубой. Она знала, что капитан Эдвардс вряд ли будет с ними хорошо обращаться, и очень боялась, что не все они доживут до Кейптауна.
– Ты направляешься домой со своими друзьями, – сказал Джим бодро. – Ну-ка, оживись, где же твоя очаровательная улыбка?
Мэри подумала: что творится в голове у этого рыжеволосого низкорослого моряка? Похоже, он не понимал всей тяжести ситуации, в которой она оказалась. Шарлотта была тяжело больна, и они плыли в Англию, где Мэри повесят, а Шарлотту оставят сиротой. Неужели он действительно думал, что она должна воспринимать последний этап плавания как увеселительную поездку?
– Ты всегда такой веселый? – спросила Мэри, надеясь, что он не услышит сарказма в ее голосе.
– «Джим-весельчак» – так меня всегда называла моя мамочка, – рассмеялся он, явно воспринимая это как комплимент. – Ну а теперь собирай свои вещички, потому что, я так думаю, мы скоро будем подниматься на «Горгону».
На сбор вещей у Мэри могло уйти меньше секунды. Но она растянула этот процесс, рассматривая каждую вещь, какой бы ничтожной она не была. Голубое платье из хлопка, которое ей дали в Купанге. Кусок яркой ткани, из которой она намеревалась сшить еще одно платье Шарлотте, но вместо этого заворачивала в него Эммануэля в больнице. Мэри прижала ткань к лицу, надеясь, что она сохранила его запах, но запах ушел, как и он сам, и яркие краски вылиняли от многократной стирки. Голубые деревянные бусы, которые подарил ей Джеймс Мартин в Купанге. Локон светлых волос Эммануэля, завернутый в кусочек коричневой бумаги. Одеяло, которое подарил ей здесь, в Кейптауне, Ваткин Тенч.
Тогда оно было белым и мягким, а теперь одеяло потемнело от времени, нитки вылезли, и оно скорее напоминало паутину, но Мэри взяла его в руки, и на нее нахлынули воспоминания о детях. Еще среди вещей было несколько красивых раковин, которые она подобрала в Купанге, и наконец мешочек с листьями «сладкого чая».
Мэри сама не знала, почему так бережно хранила его все это время. Это были последние листья, которые она собрала в колонии. Сейчас они стали коричневыми и потрескавшимися, и Мэри сомневалась, что в них остался какой-то аромат. Но она не могла их выбросить, они тоже повлекли за собой хорошие воспоминания Мэри увидела, как сидит у огня с Уиллом, как они пьют маленькими глотками сладкий чай и строят планы на будущее. Этот чай заставлял забыть о голоде, согревал их, когда им было холодно, и утешал их в черные дни.
Она наденет голубое платье, пусть даже оно превратилось в лохмотья, но оно хотя бы чистое. Мэри носила его все время, пока они были в больнице в Батавии. Ей так хотелось, чтобы к ней вернулись ее розовое платье и красивые туфли и даже платок и шляпка, потому что тогда она ступила бы на борт нового корабля более нарядной. Но если бы она не продала их, то их всех, возможно, уже не было бы в живых.
У Шарлотты было еще меньше вещей, лишь маленькая сорочка и яркое платье, краски на котором уже выцвели и превратились в размытые пастельные тона, а на швах расходились нитки. В больнице Шарлотта перестала жаловаться, что носит простое серое платье. Сейчас Мэри подумала о том, что девочка с тех пор не жаловалась вообще ни на что – даже когда было мало еды и воды, даже когда она заболела.
Мэри бросила взгляд на дочь. Шарлотта лежала на скамейке, на которой они спали, свернувшись, как маленькая собачка, и подложив обе руки под голову вместо подушки. Ее лицо было бледным и вытянувшимся, она выглядела до жалости тощей, и глаза смотрели затравленно.
– На новом корабле будет лучше, – сказала Мэри, осторожно убирая волнистую прядку темных волос с ее лица. – Ты снопа поправишься.
Шарлотта только вздохнула. Это был недоверчивый вздох, и он уколол Мэри больше, чем резкое возражение.
Джим Картрайт был прав, когда говорил, на каком корабле они отправятся домой, но ошибся, сказав, что он отплывает немедленно. Они простояли на якоре больше двух недель. Команда сошла на берег, но Мэри держали на борту. Ее не заковали, но заперли в трюме с Шарлоттой и даже отказались выпускать их на пару часов в день на палубу, чтобы они могли подышать воздухом и размяться.
Каждый день Шарлотта слабела, горела в лихорадке, и все, что Мэри могла сделать, – это обмывать ее, пытаться поить и проклинать законы, которые позволяли невинному ребенку так жестоко страдать.
Неся Шарлотту, которая была в полубессознательном состоянии, и спотыкаясь, Мэри поднималась по трапу «Горгоны», слишком ослабевшая даже для того, чтобы реагировать на звуки английской речи.
Джим рассказал ей, что «Горгона» пришла из Порт-Джексона и что весь корабль был загружен растениями, кустарниками, шкурами животных и даже парой пойманных кенгуру. Ему самому не терпелось увидеть эти чудеса. Но Мэри больше хотелось снова оказаться со своими друзьями-беглецами, как их теперь называли.
У нее кружилась голова от температуры и от жары. Крики, топот, скрежет и хлопанье резали ее слух, а руки и ноги нестерпимо болели. От бликов солнца на воде у нее заболели глаза, а запахов специй, рыбы и человеческого пота ее затошнило.
Голова Мэри закружилась еще больше, когда она ступила с трапа на палубу, переполненную людьми и коробками. Ноги Мэри стали ватными, и, боясь уронить Шарлотту, она остановилась, оперлась на какой-то тюк и на мгновение закрыла глаза, чтобы собраться с силами. Потом она услышала, как кто-то зовет ее по имени.
Голос был таким знакомым, но в своем полубессознательном состоянии она не могла вспомнить, кому он принадлежит.
– Ты больна, Мэри? – услышала она голос, который шел как будто издалека. – Давай я возьму Шарлотту.
Мэри могла только предположить, что потеряла сознание, потому что в следующую секунду увидела, что лежит на палубе и кто-то промокает ей лоб влажной тряпкой.
– Шарлотта! – закричала она, всполошившись и пытаясь подняться.
– О ней позаботятся, – сказал мужской голос. – Выпей это.
Мужчина, который, судя по его белым парусиновым брюкам и рубашке, вероятно, был моряком, протянул ей стакан с ромом. У него были волнистые светлые волосы и обожженное солнцем лицо. Мэри уже находилась в тенистом месте и, похоже, пришла в себя.
– Кто это разговаривал со мной и взял Шарлотту? – спросила она.
– Это капитан Тенч, – сказал моряк.
– Тенч! – воскликнула Мэри. – Ваткин Тенч?
– Он самый, красавица моя, – произнес он с широкой усмешкой. – И я так думаю, что именно о тебе он всю дорогу беспокоился, с тех пор как узнал, что ты плывешь с нами домой.
Мэри лежала на койке, Шарлотта спала рядом с ней. Мэри была поражена и не могла поверить, что находится в каюте, оснащенной открытым иллюминатором. Ей все еще казалось, что она спит.
Но каюта выглядела вполне реально. Она казалась очень маленькой, и в ней были только койка, нечто вроде умывальника и пара крючков на стене для одежды. Узел Мэри лежал на умывальнике, и рядом стоял кувшин с водой. Через иллюминатор виднелись обросшие ракушками балки, которые, вероятно, были сторонами причала.
Даже если это был сон, это был чудесный сон, потому что Мэри показалось, что моряк, давший ей ром, сказал, что на корабле находится Ваткин Тенч.
Но ром ей, безусловно, не приснился: у нее во рту остался его вкус. Но возможно, Мэри выпила его слишком быстро, потому что все, что произошло потом, она вспоминала с трудом. Мог ли быть Тенч одним из тех людей, голоса которых она слышала за стеной? Мэри была уверена, что один из них сказал: «Она уже слишком многое испытала. Я хочу, чтобы ее с ребенком поместили в каюту. Там у них, по крайней мере, будет шанс».
Мэри слегка приподнялась, чтобы посмотреть на Шарлотту. Девочка дышала с трудом, ее кожа была на ощупь горячей и сухой. Шарлотта была такой худой, что на ее маленьком тельце выступала каждая косточка. «Вряд ли она выживет», – подумала Мэри. Шарлотта выглядела так же, как Эммануэль, когда он был близок к смерти, и Мэри слишком хорошо познакомилась с признаками приближающейся смерти во время пребывания в больнице в Батавии, чтобы думать, что это простое совпадение.
Позже Мэри разбудил стук в дверь.
– Войдите, – сказала она тихо, удивленная, что кто-то обращается с беглой каторжницей с таким почтением.
Дверь открылась, и на пороге стоял Ваткин Тенч, точно такой, каким она его помнила: стройный, с худощавым лицом и встревоженным взглядом темных глаз. Ее глаза наполнились слезами. Так это был не сон! Тенч вернулся в ее жизнь, чтобы спасти ее.
– Мэри! – воскликнул он и подошел ближе, оставив дверь открытой. – Ты не можешь представить, какой шок я испытал, когда услышал, что ты будешь плыть на корабле с нами. Это просто невероятное совпадение.
Мэри считала, что это не просто совпадение. Только Господь мог совершить такое чудо.
– Я подумала, что сплю, когда услышала твой голос, – призналась она. – А потом я проснулась в этой каюте.
– Поблагодари за это капитана Паркера, – сказал Тенч. – Он хороший человек, и когда он услышал об обстоятельствах и увидел, как вы с Шарлоттой больны, то отдал это распоряжение. Скоро придет хирург и осмотрит вас обеих, и, как бы я ни хотел узнать обо всем, что случилось, с тех пор как мы виделись последний раз, ты должна отдохнуть.
– Ты знаешь, что Эммануэль и Уилл умерли? – спросила Мэри.
