Текст книги "Уборка в доме Набокова"

Автор книги: Лесли Дэниелс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Первый день

Первый вторник нового года стал первым рабочим днем дома свиданий. Я надела новые джинсы и сапоги на шпильках, из которых выросла Марджи. Юноши, все четверо, явились чистенькими и благоухающими (нужно будет напомнить, чтобы не так усердно пользовались лосьонами после бритья).

В домике было прохладно, мы с Дженсоном пошли на задний двор за дровами. Он помог мне их наколоть. Сказал, что вырос в Огайо на свиной ферме, а в Вайнделле учится на агрономическом факультете – собирается возглавить семейную ферму и производить там органическую свинину. Он умел так поставить бревно под топор, будто бы оно само просилось, чтобы его раскололи.

Я следила за ним в таком восхищении, что не сразу заметила, как к дому подъехал микроавтобус. Судя по тому, как водитель вписался в узкий поворот, водить крупные машины ему было в новинку. Одно колесо вовсе съехало на обочину. Из микроавтобуса вышла дама, поставила его на сигнализацию. Чего она тут боится, медведей? Я велела Дженсону прийти, как закончит, а сама взлетела на заднее крыльцо и ворвалась в дом.

Когда посетительница открыла входную дверь, я стояла у камина с почтенной газетой в руке – в камине занимался огонь. Одета она была так, будто собралась пообедать со своим ухажером: бледная помада, каждый волосок на своем месте, на фетровом пальто ни пятнышка. Трое молодых людей распрямились, увеличившись ради нее ростом вдвое, вытянув ноги поперек комнаты, а руки – по всей спинке дивана. Посетительница, похоже, сильно нервничала.

– Добро пожаловать, – сказала я. – Позвольте ваше пальто.

Эту деталь я упустила: оленьи копытца-то валялись в шкафу, так что пальто я положила на кафедру.

– Налить вам чаю? – предложила я.

Кофе подавляет половое влечение, так что его я решила не подавать. Вместо этого заварила целый самовар чая кукича. Он согревает инь и уравновешивает янь – так написано на упаковке.

Посетительница схватила шведскую кружку без ручек и стала осматриваться – глядела на все, кроме мужчин.

– Красивый потолок, – сказала она.

Уголком глаза я видела, что молодые люди все еще потягиваются.

Вошел Дженсон с охапкой поленьев. С грохотом сбросил их возле устья камина, потом нагнулся и сноровисто сложил над огнем поленницу.

– Сосна быстрее горит, от березы жар слаще, – сказал он, приоткрывая до половины две вьюшки. – Пошло дело, – заявил он и выпрямился во все свои сто восемьдесят пять сантиметров.

Женщина взглянула на меня округлившимися глазами.

– Его, пожалуйста, – сказала она.

Я кивнула и проследила, как они поднимаются наверх. Сид сделал музыку погромче, а я подумала: что же мы теперь будем делать целых пятьдесят минут? Зря я волновалась: юноши знали, чем себя занять. Не умеешь грамотно организовать свое время – не поступишь в Вайнделл. Откуда-то появились два ноутбука и учебник статистики, а вслед за ними – бумага и калькулятор.

Но взяться за дело юноши не успели – раздался тихий стук в дверь, и вошли еще две дамы. Одну из них я знала в лицо по школьному родительскому комитету. Она решительно выбрала Тима.

У второй на лице было насмерть перепуганное выражение – что я легко могла понять: она думала, как бы никого не обидеть. Я не знала, как ей помочь. От парней ждать помощи тоже не приходилось. Оба были одинаково красивы, могучи, сильны, почти безволосы и хорошо пахли. Один был блондин, другой брюнет. Минуту поколебавшись – паузу заполнили гнусавые голоса «The Shins», – она повернулась ко мне.

– А двоих нельзя? – спросила она.

Я покачала головой.

– У меня никогда не было блондина, – пробормотала она.

Я кивнула Ричарду.

Когда они ушли наверх, я стала придумывать, о чем бы поговорить с Сидом. Он будто бы понял, чем я мучаюсь, и поймал мой взгляд. Я заметила, что глаза его блестят, как капли на ветровом стекле.

– Не переживайте за меня, – сказал он. – Мы чаевые делим на всех.

На третий час я поняла, что ходить на шпильках совершенно невозможно, и сделала в уме заметку, что надо привезти какие-нибудь тапочки. Мне нравилось стоять у окон, выходивших на парковку, и смотреть, как дамы отъезжают, как неуверенно пробираются на своих джипах и микроавтобусах по крутой подъездной дорожке. Я подумала, что можно открыть в городке водительские курсы повышения квалификации – от клиентов отбоя не будет. Во мне, похоже, проснулась предпринимательская жилка.

К концу дня в доме свиданий образовалась приличная стопка наличности. По меркам Сорок восьмой улицы на Манхэттене это была мелочь, но по понятиям Онкведо – совсем неплохо для начала. Мои работники тоже не ушли с пустыми карманами.

Выглядели они усталыми.

– Всем большое спасибо, – сказала я. – И пожалуйста, говорите мне, если у вас будут какие-то э-э… – Я не сразу подобрала нужное слово, – пожелания.

Кроме Сида, никто не взглянул мне в глаза.

Дженсон велел мне закрыть перед уходом вьюшки и разворошить угли. Я следила, как они ловко выезжают на дорогу. Подумала мимоходом, как это несправедливо – такой «дифферанс», «дифферанс» в «перформансе», когда речь идет о простых пространственных задачах. А потом взялась за огромную кучу грязного белья.

Четвертаки, вырученные за сданные банки и бутылки, пришлись невероятно кстати в прачечной самообслуживания. Никто не стал интересоваться, зачем мне понадобились сразу все большие машины. По счастью, никого из моих клиенток в прачечной не оказалось. Они были дома, готовили детям оладьи или гамбургеры, жарили мужьям бифштексы на скорую руку. Мне почти въяве представлялись их тайные электронные письма и звонки с мобильников, отзвуки сегодняшнего приключения. В маникюрных салонах городка в ближайшее время точно будет аншлаг.

Я уперлась взглядом в круглое окошко стиральной машины, пытаясь охватить мыслью более далекие горизонты. Увидела Дарси – она расспрашивает у Айрин, чего такого особенного в ее новых флоридских туфлях, увидела Сэма, перелистывающего кулинарную книгу штата Мэн, которую я подарила ему на Рождество. Увидела маму в их пенсильванской метрополии, городе Уилкс-Барри, – потягивает «Кир Роял» со своим доктором, щеки разрумянились от его обожания. Увидела Дженсона и остальных на вечерней тренировке в бассейне, тренер – может быть, это Руди – орет на них, чтобы не ленились. Я слишком мало знала о Греге Холдере, чтобы представить себе, чем занят он, но не сомневалась, что его пес с ним рядом и ведет себя безукоризненно.

Наконец все белье было перестирано. Я загрузила его в сушилки, высыпала в монетоприемники последние четвертаки.

Дома я съела десерт собственного изобретения – ванильное мороженое от «Старого молочника» с карамельным соусом. После такого ужина очень хотелось чего-нибудь остренького. Для карамельного соуса требовались растопленное масло, тростниковый сахар и орехи пекан. Он получался комковатый и ни на что не похожий. С восхитительной остротой.

В первое время жизни без детей я никак не могла себя убедить, что день кончился. Я бродила из комнаты в комнату, что-то брала и бросала, совершенно бездумно. Рука сама тянулась – готовая схватить сапог, готовая сцапать свитер, нашарить ножницы – без всякой цели, без всякого результата. А сегодня у меня завершился день, полный встреч и работы. Я вымоталась и странным образом стала не так одинока, сделалась частью чего-то. Я заснула.

Перемены

Утром я позвонила Марджи. Она взяла трубку только после шестого гудка. – Ну?

Чувствовалось, что она в полном расстройстве.

– Привет, Марджи, что с тобой?

На том конце раздался громкий хруст – будто Марджи жевала стекло.

– Менопауза, мать ее так. Мне всего-то сорок семь. Блин!

– А что ты ешь? – поинтересовалась я.

– Лед.

В числе прочего Марджи удерживала вес тем, что постоянно пила что-нибудь холодное. Ей нравился «Кристаллайт», отвратительная штука, – она покупала его шести разных «вкусов». Марджи на том конце поперхнулась.

– У тебя все хорошо?

Я прикинула, как быстро успею до нее доехать и опередит ли меня «скорая помощь» – если кубик замороженного «Кристаллайта» действительно застрял у нее в горле. Потом я поняла, что Марджи плачет.

– Я думала, что еще смогу родить ребенка. Я, кажется, созрела. Билл всегда хотел ребенка, но нужно было думать о моей карьере. А теперь, блин, поздно.

Она высморкалась – не думала, что это можно делать так долго.

– Марджи, хочешь, я к тебе приеду? Привезу свежего масла? Уже почти среда. – Длинная пауза, я услышала, как она снова хрустит льдом. – Ты будешь отличной мамой, – добавила я тихо.

– Не приезжай. – Марджи шмыгнула носом.

– Все, кому повезло тебя знать, тебя очень любят. Например, я, мне очень повезло. – Я услышала, как она наполняет стакан. – Марджи, тебе не пора начинать тренировку? Тебе от этого полегчает.

Марджи вздохнула.

– Как прошло Рождество? – поинтересовалась она.

– Довольно одиноко. Но я познакомилась с симпатичным мужчиной, – вернее, это Матильда, собака, меня познакомила. – Я прижала трубку к другому уху. – Только вот что плохо. Марджи, я все-все-все ему про себя выложила. А теперь жалею, что не попридержала язык. Тут никто обо мне ничего не знает, кроме тебя.

– А мне ты доверяешь? – спросила Марджи.

– Конечно.

– Ну так, может, и ему можно доверять?

– Все, что я о нем знаю, – это что он столяр, разведен и у него тоже мастидог.

– Грег Холдер? Отличный мужик. И собой ничего. – Марджи заговорила почти что своим обычным голосом.

– У нас в следующий четверг свидание. А я не знаю, о чем с ним говорить, Марджи, я ему уже все рассказала.

– Жена ушла от него к другой женщине. Кажется, куда-то в Орегон. Уехала из города на слоноподобном мотоцикле, за рулем сидела лесбиянка, в татуировках с ног до ушей. Весь город сбежался посмотреть на их отъезд.

Марджи все знает.

– Ну, тогда, пожалуй, спрошу его об этом.

– Не смей, – отрезала Марджи.

– Надо думать, ему не нравятся женщины, имеющие независимые взгляды.

– Надо думать, ему не нравятся женщины, меняющие сексуальную ориентацию.

Лед звякнул у нее в стакане.

– А что мне надеть?

– Джинсы. Вызывающий топик. Не слишком вызывающий.

Я слышала, как она ставит посуду в посудомоечную машину.

– А если он поведет меня в дорогой ресторан?

– В Онкведо любая одежка сойдет. – (Да, уж об этом-то я в курсе.) – А что ты ему скажешь о своих жизненных планах?

– Ничего.

– Отличный план. А если у вас будет еще одно свидание?

Об этом я не подумала.

– Что-нибудь придумаю.

– Не сомневаюсь, – сухо сказала Марджи. – Ты давай без выкрутасов, ладно, Барб? Грег Холдер – подходящий мужчина. Скажи ему, что пишешь любовные романы, а там и напиши, как я тебя просила.

– Постараюсь, Марджи.

Вот ведь привязалась с этими любовными романами.

– Иди с ним в недорогое место. Например, в кафе «Сыроед».

– Лопать тофу?

– Ты туда не жрать собралась, Барб.

– Верно, – сказала я, но Марджи уже положила трубку. – Я тебя обожаю, – сказала я, обращаясь к гудку.

Банк и прачечная

В доме свиданий забрезжила вторая неделя. Это все больше и больше походило на работу. Я надела удобные босоножки, разожгла камин. По дороге я заехала в две аптеки и скупила там все персональные массажеры. Кассирша даже не посмотрела на меня, как на ненормальную. Разложила их по спальням. Сосульки, свисавшие с карниза, начали подтаивать под утренним солнцем. Сид подготовил на сегодня трек, который назвал «Любовь во вторник». Мурлыкал Эл Грин, в камине потрескивал огонь, и вот прибыла первая посетительница.

Это была миниатюрная брюнетка, внешности довольно экзотичной для этого городка: черты крупного человека сбились в кучку на крошечном личике. Поначалу я ее не признала, но, когда она заговорила тихим бархатистым голосом, я определила, что это три раза переизбиравшаяся казначейша клуба садоводов и по совместительству жена начальника пожарной службы. На ней был розовый кардиган, в руке – пакет из прачечной и розовый ридикюль. Я назвала ей цену за пятьдесят минут.

– Я не хочу, чтобы он меня трогал. – Она передернулась, потом посмотрела на меня. – Я хочу, чтобы он полностью разделся и собрал с полу эти носки.

Она чуть распустила завязки своего пакета. Я сказала, что цена будет та же, что за полный сеанс высвобождающего массажа (это словечко я подцепила с рекламного щита на выезде из Онанонквита).

– Мне денег не жалко, – сказала она запальчиво. – Если он подберет все по парам, получит жирные чаевые.

Она рывком закрыла пакет.

Я пригласила ее присесть и выпить чаю. Сверилась в кухне с настенным календарем – уж не первое ли сегодня апреля, но на дворе по-прежнему стоял январь.

Хлопнула входная дверь, вошли четверо: Дженсон, Сид, Тим и Эван. Дженсон продемонстрировал свой спектакль с поленьями, но на посетительницу, сидевшую на диване со скрещенными ногами и в плотно застегнутом кардигане, это не произвело никакого впечатления.

Эван был новичком, другом Дженсона. Я еще не рассказала ему про белье (использованное – в корзину, свежее – в шкафу), про секс-игрушки (во втором ящике снизу) и вообще ничего – только кратко предупредила о конфиденциальности, гигиене и изложила основы анатомии. (Я взяла в библиотеке старый видеофильм из серии «Человеческая психология» под названием «Загадка точки „джи“». Сама посмотрела, но фильм был тягомотнее любой подводной эпопеи Жака Кусто.)

Эван выглядел опрятно. Под свежевыглаженными штанами-хаки были аккуратно подвернутые носки – миссис Пожарная Служба отметила эту подробность.

– Эван? – сказала я.

Он улыбнулся, будто только что выиграл в лотерею, и проговорил фривольным тоном:

– Пойдемте.

Она встала, протянула ему свой пакет и чопорно последовала за ним наверх.

Когда за ними затворилась дверь, Дженсон тихонько сказал другим:

– Дамочка с приветом, я таких издалека чую.

Я извинилась и ушла в кухню. Мои сотрудники нравились мне всё больше, и все же в их обществе мне было неловко. Иногда стоило мне на них взглянуть, и я краснела. Поэтому, если у меня не было дел, я старалась держаться в стороне. Решив, что я их не слышу, они возобновили начатую на прошлой неделе дискуссию: какие женщины сексуальнее, толстые или худые?

– Толстым сильнее хочется, – сказал Сид. – Они лучше осознают свои желания.

– Фигня, – ответил Дженсон. – Толстые сублимируют эротические желания едой. Жратва, приятель, притупляет чувства. От нее меньше хочется.

– А ты когда-нибудь трахался на голодный желудок? – поинтересовался Сид. – Конечно нет, – ответил он сам себе.

– Вы, парни, главного не сечете, – сказал Тим. – Самое главное – ощущения.

– Мои? – уточнил Сид. – Я люблю помясистее.

– Да нет, придурок, ее. От этого ее сексуальность и зависит.

Я на кухне едва дышала.

В дверь позвонили, разговор прервался. Я открыла дверь двум дамам – худой и толстой. Толстушка выбрала Сида, чему я от всего сердца порадовалась. Кого выбрала худенькая, я не видела, ушла. Потом соберу с ребят все данные.

День выдался занятой; наконец Тим, Эван и Дженсон уехали. Сид остался – химичил что-то с айподом и музыкальными композициями. Я собирала из корзин белье.

– Слишком тут много белого, – обратился он ко мне через плечо. Он проигрывал какой-то устаревший хип-хоп.

Я нутром чувствовала: Сид хочет попросить прибавки. Я с первого дня обратила внимание на присущую ему некоторую склочность.

– А что, у тебя дома, в Коннектикуте, не так?

– Вам бы еще братишек, – Он смотрел в сторону колонок на каминной полке. Полосатая рубашка выбилась из брюк-хаки. Соотношение между широкими плечами и узкой талией у него было то самое, от которого женщины разом теряют голову.

Я сглотнула слюну, скопившуюся во рту из-за того, что у меня отвисла челюсть. Я знала, что должна проявить авторитет, но я так давно не стояла рядом с человеком, про которого знала с такой непреложностью: у него есть член.

– Знаешь кого-нибудь, кого бы это заинтересовало?

– Одного, может, и заинтересует. Он с физического факультета.

– Что это значит? – Мне удалось закрыть рот; впрочем, Сид на меня не глядел.

Сид нажал какую-то кнопку, и агрессивный рэп смолк. Из колонок полилось что-то печальное, берущее за душу.

– «Ботаник». Вроде меня.

– Кто это поет?

– Натали Уокер.

– Красиво.

– Бабская песня. – Я, видимо, возмущенно фыркнула, потому что Сид счел нужным пояснить: – Полюбил, потом бросил. Скукотища. – Нажимая кнопки, он по-прежнему стоял, повернувшись ко мне идеальной, высокомерной спиной.

– А не боишься, что собрат по духу составит тебе конкуренцию? – поинтересовалась я.

– Вы его не возьмете.

– С чего ты решил? – Меня это начинало злить.

– Побоитесь, что потом обвинят в расовой дискриминации.

Мысль была интересная, но я решила не сдаваться.

– Если тебе кажется, что тебя здесь дискриминируют, уходи. Найдешь работу в первой же музыкальной лавке.

– Я тут не ради денег, – сообщил Сид. – А ради секса. Хобби у меня такое – спелые вишенки.

Я знала, что «спелыми вишенками» некоторые юнцы называют женщин постарше, с которыми встречаются.

Я не могла понять – испытывает он меня или нет. Он глянул на меня через плечо, причем с явным расчетом. Ресницы у него загибались так круто – просто обалдеть. Радужка отсвечивала голубовато-зеленым. Он глянул на мои неказистые туфли без задника, на полные руки белья, потом на импровизированную прическу – бессмысленное сооружение из лака для волос, шпилек и заколок. Снова повернулся к айподу и включил главную тему из «Потанцуй со мной» Кевина Литтла. Ритм такой, что не устоишь.

– Мне нужно грузить белье, – сказала я ослабевшим голосом, но ни один из нас не услышал.

Я уже так давно не танцевала. Даже не могла припомнить сколько. Ритм вселился куда-то в крестец. Сид прибавил звук. Голос был настойчив: «Потанцуй, потанцуй, крошка, потанцуй со мной». Охапка белья рухнула на пол. Босоножки оказались в самый раз – страшно скользили, отчего бедра мои призывно раскачивались, будто по моей воле.

Так сколько времени прошло, три года? Четыре? Руки одеревенели, словно не знали, куда себя девать. Я не смотрела на Сида, повернулась к окнам – они слегка запотели, а над ними висела оленья голова, рот будто степлер.

Потанцуй, потанцуй со мной. Я закрыла глаза. Позвоночник вспомнил, что нужно делать, а руки все пребывали в недоумении. Сид сделал громче. Я почти не могла дышать. То ли у меня было худо с аэробной выносливостью, то ли я задыхалась от волнения. Сид танцевал у меня за спиной – я так и не повернулась, но всей спиной, всей задней поверхностью ног чувствовала жар его тела. Чувствовала, что мы оба возбуждены.

Когда песня кончилась, я нагнулась, подобрала с пола белье и крепко прижала к груди. Повернулась к нему – теперь между нами была надежная преграда из скомканных простыней.

– Работы невпроворот! – сказала я бодро.

Сид выразительно поднял брови.

– Наседка вы, вот кто, – сказал он. – Настоящая куд-кудах-тах-тах.

Кудахтал он, как человек, проведший много времени в обществе куриц.

– Я твоя начальница, – напомнила я. – Это будет неэтично, непрофессионально.

– Почему же. – Сид снова сверкнул на меня яркими глазами. – Это будет очень даже профессионально.

Я выдавила из себя приветливо-материнскую улыбку из разряда «ты прости, что конфеты кончились». И сказала:

– До вторника. Приводи своего приятеля-физика, если хочешь.

– Уэйна.

– Буду счастлива познакомиться с Уэйном.

Он нажал еще какую-то кнопку на своем приборчике, и, когда за ним закрылась дверь, в колонках взревел странный ремикс песенки Руфуса Томаса про цыплячий танец. Окна полностью затуманились, я была вся в поту. Села на груду белья, чтобы собраться с мыслями. Меня слегка трясло. Трясло от эротического возбуждения – это я помнила по далеким временам.

В банк и в прачечную, сказала я твердо. В банк и в прачечную.

Моя сейфовая ячейка в банке стремительно наполнялась. Уже два года там лежали только бабушкин золотой браслет и нитка калиброванного жемчуга, подарок кузена. Жемчуг нужно носить, иначе он потускнеет, но мне ли ходить в жемчугах? Я берегла их для Дарси.

Наличность превращалась в проблему. Я не хотела класть деньги на счет – это привлечет ко мне внимание, – но пачка становилась уж слишком объемной. Дамы из Онкведо в основном расплачивались мелкими купюрами – можно подумать, что копили на это сдачу с автомойки и из супермаркета.

Супермаркет «Апекс» превратился для меня в закрытую зону. У любой кассы я могла столкнуться с одной из своих клиенток. Я завела привычку ходить за продуктами в полночь, одновременно с торчками, жертвами бессонницы и свежеразведенными мужиками.

Готовить детям больше было не нужно, так что я практически не ужинала. Думала о детях и таращилась на безликие ряды металлических ящиков – в руке у меня была пачка пятидолларовых купюр. Снова попыталась запихать ее в свою ячейку. Сколько ни трамбуй, все не умещается. Я подумала: не попросить ли ячейку повместительнее, не обменять ли единицы и пятерки на стошки. И то и другое явно привлечет ко мне внимание. Я вздохнула и засунула деньги обратно во внутренний карман куртки. Куртку я уготовила в наследство Сэму – через год, когда руки у него станут длиннее. Подумала: а может, его жирок – это подготовка организма к резкому скачку роста, может, он еще перерастет своего отца. Приятная мысль.

Заставила себя подойти к стойке. Объявила операционистке, что хочу положить наличные на счет. Она посмотрела на монитор и сообщила, что на моем счете отрицательный баланс шесть долларов и шесть центов и его уже собрались закрыть.

Когда я вывалила из карманов куртки неопрятную груду банкнот, глаза у нее округлились.

– Вы их пересчитали?

– Приблизительно, – ответила я.

Она положила купюры в приемник счетной машины, подравняв края. Бумажки замелькали, перелистываемые механическими пальцами с резиновыми наконечниками. Операционистка вписала сумму в приходный ордер и подтолкнула его ко мне – мы обе уставились на вписанную цифру.

– Вы открыли свое дело? – спросила она чуть слишком заинтересованно.

Я взяла из вазочки с конфетами красную тянучку – такие делают ко Дню святого Валентина. У конфеты был затхлый металлический привкус, как у старой монеты.

– Да. – Я заставила себя встретиться с ней глазами. – Делаю фотоальбомы на заказ. Просто золотая жила.

Дала себе нерушимую клятву вносить деньги на счет через круглосуточный банкомат, после окончания банковского рабочего дня.