Текст книги "Уборка в доме Набокова"

Автор книги: Лесли Дэниелс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Снова Руди

Я потянулась к телефонной трубке – интересно, хватит у меня смелости позвонить Руди? И вообще, в какой обстановке лучше вести с ним деловые разговоры, за кофе или за выпивкой? В тот момент я чуть было все не бросила. Нет, теперь правила изменились, строго сказала я самой себе. Терять тебе больше нечего. Я выпрямила спину. Сняла трубку. Вдохнула. Выдохнула. Набрала номер.

Руди ответил так:

– Говорите.

Я и заговорила.

Мы встретились в университетском баре у лодочного домика, где хранились спортивные весла. На сей раз я пришла с блокнотом. В баре было темно, на большом экране в углу показывали порнографические мультики. Студенты сидели в темноте, соприкасаясь головами. Вид у них был такой, будто они обсуждают Камю. На экран никто не смотрел. Бетти Буп [16]16
  Бетти Буп– анимационный секс-символ, главный персонаж серии рисованных мультфильмов, созданных в 1932–1939 гг. в Голливуде: сексапильная юная девица с кукольным личиком и детским голосом.


[Закрыть] вытворяла нечто неприличное, что именно – разбираться не хотелось. Бетти Буп ну такая милашка. Наполовину ребенок, наполовину вамп, она пробуждает в каждом из нас спящего педофила.

Мы заказали виски. Я решила заранее: что будет пить Руди, то и я.

– Два солодовых, – уточнил Руди и указал на бутылку красного «Джонни Уокера» на стене. Я с удивлением обнаружила, что виски очень хорош.

Руди посмотрел на меня с подозрением:

– Ты ведь бывшая жена Джона, да?

– Да, мы развелись. – Как приятно было это произнести.

– Мы с Джоном бывшие однокашники, он, помнится, каждый год побеждал на олимпиадах по естествознанию. И как он теперь?

– Прекрасно. У него все очень хорошо, – ответила я.

– И шевелюра по-прежнему при нем?

– Да, – сказала я.

– Изумительная шевелюра, – завистливо проговорил Руди. – Эй, Шерри, мне еще одну. – Руди одобрительно поглядел на рослую официантку.

– Она в твоем вкусе? – спросила я.

Руди фыркнул.

– Угу, – сказал он. – Совершенно в моем вкусе.

Отхлебнул из второго стакана.

Я решила: пора переходить к делу. Глотнула виски и начала. Объяснила, что собираюсь открыть свое дело. Заметила, как напряглось его лицо, – он подумал, что я стану просить денег в долг. Я сказала, что деньги мне не нужны, нужен совет. Он чуть расслабился, отхлебнул.

– Я сейчас составляю план, – сказала я – алкоголь придал мне смелости.

Я обрисовала идею дома свиданий, но иносказательно, не упоминая про секс. Говорила про удовольствие, про релаксацию, про то, что клиентками будут женщины, а сотрудниками – мужчины.

Руди слушал внимательно. Смотрел в стакан, а не мне в лицо. Мужчины всегда так поступают, когда хотят поймать тебя на лжи или неуверенности. Или, может быть, это еще одно проявление мужской неспособности совместить предмет и человека.

Я своим стаканчиком подталкивала его стакан по барной стойке.

– Руди, – сказала я. – Женщины в этом городе… – Я запнулась, подбирая слова, – нуждаются во внимании. – Я от души стукнула по его стакану. – И ты это знаешь не хуже других.

Он взял стакан со стойки и сжал так, будто тот мог улететь.

– Как лучше всего открыть в Онкведо свой бизнес?

– Тут особо не развернешься, денег у жителей не много. – Барменша глянула на меня, приподняв бровь, но я покачала головой. – У нас все завязано на университет. Если твой бизнес не имеет отношения к Вайнделлу, вряд ли из него что получится.

– А какой род бизнеса поддерживает университет?

– Все, что связано с научными исследованиями. Вайнделл же исследовательский центр.

Я вытащила блокнот, положила на стойку.

– Это зачем? – осведомился Руди.

– Буду записывать, – сказала я. Взяла ручку, постучала ею по блокноту. Руди допил виски и потребовал у мужчины-бармена еще одну порцию, не обменявшись с тем ни единым видимым знаком. Умение понимать друг друга без слов – еще одно доказательство того, что мужчины живут в параллельной вселенной.

– А я когда-то был завидным кавалером, – сказал Руди.

Я кивнула.

– Бывало, встречался с тремя-четырьмя сразу, – Он допил третью порцию виски. – И все выгорело. – Я держала ручку наготове. Руди замычал. – Куннилингус, – проговорил он. – Какая тоска. – Я вытянула шею, пытаясь понять, о чем это он, не о порнографическом ли мультике, но, похоже, речь шла не о нем.

Чтобы чем-то занять руку, я стала чиркать в блокноте. Чтобы чем-то занять другую, отхлебнула виски. Этот напиток не иначе как уводил в параллельный мир. Судя по всему, Руди уже был там. Он нагнулся и схватил за ремешок мою сумочку.

– И вот как явится какая на свидание с большой сумкой, я сразу понимаю: дело труба. – Его, вероятно, успокоили скромные размеры моей сумочки. – Это значит: притащила всякие секс-игрушки, – пожаловался Руди. – Это что, прогресс? Чувствуешь себя каким-то пылесосом. – Руди допивал четвертую порцию виски.

Потом – можно было подумать, что мы два приятеля, отправившиеся в пятницу вечером на добрую пьянку, – Руди рассказал мне анекдот про женщину, которая занимается сексом в колготках. Анекдот был с бородой, и мне захотелось шлепком вернуть Руди в двадцать первый век. Когда он договорил, я замолчала и стала ждать.

– Такой вот анекдот, – сказал Руди.

Я наклонилась к нему поближе. Если бы захотел, он мог бы заглянуть в разрез моей блузки, но мы, похоже, оба (только по разным причинам) подумали: а оно того стоит? Потом я сказала:

– Руди, анекдоту полагается быть смешным.

– Ты сама смешная, – сказал он.

– В смысле? – Я еще раз пригубила свое замечательное виски.

– Ты классная и все такое, – он покрутил головой, – но у меня такое ощущение, будто мы из одной команды.

– Наверное, я должна сказать «спасибо».

Такого вкусного виски я, кажется, еще никогда не пробовала.

– Ты ведь не лесбиянка?

– Нет. – Мне становилось жарко, причем повсюду.

– Могла бы накрасить губы, – авторитетно заявил Руди.

– Они у меня накрашены, – просветила его я.

– Не важно, ты все равно мне нравишься.

– Спасибо, – сказала я.

Мы оба уставились на сексуальную барменшу. Я уловила запах его шеи. От него пахло мужчиной, взрослым человеком. Я прикрикнула на себя – не кидайся на первый встречный запах.

Руди покачивал стакан, гоняя по кругу лед, и выглядел чуть ли не грустным.

– Ты когда-нибудь задавалась вопросом, в чем смысл всего этого?

– Нет, – ответила я совершенно честно.

Мне пора было идти. Не настолько я пьяна, чтобы не доехать до дому, а тут какой-то тупик, вернее, все пошло не в ту сторону. Я встала. Извлекла из своей некрупной сумочки двадцать долларов. Жаль, что нет двух десяток, не хотелось отдавать все. Оставила деньги на стойке.

Допила виски, и тут Руди сказал:

– Найми молоденьких. Они целеустремленные, среди них больше потенциальных победителей.

В его мире я, возможно, поцеловала его на прощание. В моем мире я вдохнула запах его поредевших волос и выскользнула за дверь.

По дороге домой я обдумывала слова Руди: в Онкведо все завязано на университет. Окруженный полями, Онкведо напоминал плантацию, владельцем которой был Вайнделл. Заставьте его скрепить ваш проект своей печатью – и получите карт-бланш на руки. Здешний плантатор любит науку. Обзовите свой проект «исследовательским» – и можете делать все, что вам заблагорассудится.

Эта мысль поддерживала меня на протяжении большей части пути. Свернув на свою улицу, я вдруг сообразила, что у меня теперь есть друг, мужчина, – а этого, после смерти моего кузена, у меня не было даже в Нью-Йорке. И еще у меня есть агент. А в Нью-Йорке у меня его не было. Марджи, моя первая здешняя подруга, к тому же выдающаяся личность. Двое друзей и агент – Онкведо постепенно становится моим городом. У меня даже есть собака, пусть и на паях. От этих мыслей я воспряла.

Я распахнула дверь – Матильда спала у порога на коврике. Скорее всего, она ждала возвращения Джона, но мне было все равно, я чмокнула ее в затылок пахнущими виски губами.

Бистро «Мутард»

В шесть часов следующего утра мамочка прислала мне электронное письмо:

Дорогая Барб!

Надеюсь, что ты высыпаешься.Мамочка убеждена, что, если как следует выспаться, все проблемы отпадут сами собой. С ней именно так и бывает.

Подготовка к торжеству проходит прекрасно. Она удержалась и не написала «к свадьбе» – редкое для нее проявление такта. Я наняла арфистку из консерватории. Оркестр нам, пожалуй, не нужен, но я надеюсь, что все потанцуют. Она что, никогда не слышала про диджеев? Полагает, что мы будем водить хороводы под аккомпанемент арфы? На торжестве будет вся наша семья (под «всей нашей семьей» имелась в виду я с детьми) и несколько замечательных врачей. Последние три слова были выделены жирным шрифтом. От тебя я прошу только одного, да и то ради тебя самой: надень платье! Я с удовольствием помогу тебе его купить, сама знаешь.

Люблю тебя,

мама

P.S. А что там с синим платьем, которое я купила тебе для судебного заседания?

Речь шла об умопомрачительном наряде с юбкой-клеш, синего цвета, который мне показался цветом неудачников, – он пошел на ковер и занавески в картонном обиталище Барби.

Р. Р. 5. Ты посадила Сэма на низкоуглеводную диету?

Игнорируя собственную мамочку – в этом я давно достигла вершин мастерства, – я пошла одеваться к ланчу со своим агентом. В кои-то веки я точно знала, из чего составлю ансамбль: новые обтягивающие джинсы (ярлыки оторваны), простенький, но изящный свитер (ну, ладно, ладно: Марджинпростенький, но изящный свитер), Дарсина сумочка в ковбойском стиле, с замшевой бахромой, и сапоги. Я посмотрела на себя в зеркало и решила, что выгляжу почти хорошо, нужно только слегка подправить некоторые детали, например ногти и брови.

Я как раз чихала в зеркало – кожу под поредевшими бровями отчаянно щиплет, в руке пинцет, – когда подъехал фургон Билла. Среди посланий в адрес «Старого молочника» затесалось письмецо с шестью марками. Адрес был написан крайне коряво, без имени адресата. Я вскрыла конверт, оттуда выпала прядь темных волос. В конверте лежал розовый листок почтовой бумаги. На нем было накорябано: «Я асригла волсы. ДАРСИ».

Я стала гадать, с какой части Даренной головы срезана эта прядка. Скорее всего, спереди и по центру – где можно стричь, глядя в зеркало. Я сжала прядку в кулаке. Длиной сантиметров семь-восемь. Похоже, Дарси срезала ее у самого корня.

До их приезда еще целых восемнадцать дней. А до тех пор у меня есть собака. Самой было противно, какой необходимой мне становится Матильда. Особенно потому, что она оставалась ко мне совершенно равнодушной, позволяла себя почесать или погладить без всякого энтузиазма, оживлялась, только когда я ее кормила.

Весь декор ресторанного зала громким голосом кричал «бистро»: стены обиты узкими деревянными реечками, овальные зеркала, скорбное мяуканье Пиаф, реклама абсента и афиши Тулуз-Лотрека. Тем не менее запах тут был правильный, сочетание мяса и горячего жира.

Перед Марджи стояла тарелка карпаччо – тонкие ломтики сырого мяса, присыпанные каперсами и сбрызнутые оливковым маслом. Я заказала салат с козьим сыром и с чем-то еще – слово мне было незнакомо, – оказалось, это мороженый чернослив, странно, но вкусно, и с листьями горьковатого салата фризе, которые щекотали горло. Есть продукты, с которыми я не была знакома со времен их жизни в виде полуфабрикатов на полках «Апекса», было просто божественно.

За соседним столом две мамочки обсуждали домашнее обучение. Под столом сидели двое детишек и, кажется, складывали костер из хлебных палочек, а также, возможно, спичек. Одна мамочка подпирала плечом младенца – он смотрел на нас. Он – похоже, это был мальчик – сжимал в кулачке хлебную палочку. То был один из серьезных, немигающих младенцев. Он наблюдал за Марджи, которая наматывала лепестки сырого мяса на вилку и алчно, эстетично их поглощала.

– Хочу вам доложить, как продвигается книга, – сказала Марджи, как следует заправившись мясом.

Мороженая черносливина примерзла к моему языку. Я почувствовала: сейчас моя жизнь изменится. Перед мысленным взором возникли просторные витрины книжного магазина, заставленные экземплярами утраченного романа Набокова (написанного «Лукасом Шейдом», и тут мы лукаво подмигиваем). Возникло складское помещение, а в нем – палеты обернутых защитной пленкой книг в твердом переплете, с блестящей суперобложкой. Возникла скромная пояснительная надпись на последней странице, где упоминалось мое имя, – имя той, что нашла эту рукопись.

Марджи оттолкнула наполовину съеденное карпаччо. Огляделась в поисках сигареты, курить которую было запрещено. Смяла салфетку и бросила на стол.

– Первый редактор, прочитавший рукопись, сказал, что центральная бейсбольная сцена написана в манере газетных объявлений в разделе «Знакомства», – сказала Марджи. Процитировала письмо редактора: – «Сравнить эту сцену могу лишь с „Титаником“ – она так же идет ко дну».

Тем самым редактор в ученой манере сообщал, что сцена совсем хреновая.

Я поперхнулась своим фризе.

– В нашем ремесле поневоле станешь толстокожей, – сказала Марджи, накалывая на вилку еще один кусочек мяса. – Не переживайте, мы ждем ответа еще от нескольких редакторов.

Я попыталась проглотить облепившую нёбо гадость.

Над нами навис официант – можно было подумать, он только что выучился реанимировать людей по методу Генри Хаймлиха и ему не терпелось на нас попрактиковаться. Марджи принялась рассказывать об огромном читательском рынке из людей предпенсионного возраста и женщин в жизненной фазе «постэректильных отношений» – среди них огромный спрос на любовные романы. Она сказала, что сразу несколько издательств запускают целые серии, вовсю рекламируют их через Американскую ассоциацию пенсионеров и сайты для бабушек и печатают в них романы под заглавиями «Позднее лето любви» или «Счастье с третьей попытки». Марджи подначивала меня написать любовную сцену для пожилых читательниц.

– Оно почти как спорт, – сказала она, а потом от доброты душевной добавила: – Только в этом вы лучше разбираетесь.

Я не была уверена в ее правоте.

Младенец загулил и уставился Марджи в глаза. Мы дружно подмигнули милому серьезному существу, обреченному на домашнее обучение и жизнь среди поджигателей. Малыш выпятил в сторону Марджи верхнюю губу и издал четкий, хорошо отработанный пукающий звук. Она в ответ улыбнулась. Младенец ткнул в небо хлебной палочкой, словно чудаковатый дирижер, мобилизовал все лицевые мускулы и улыбнулся в ответ.

Разговоры вокруг смолкли – обедающие наслаждались этой сценой зарождающейся любви.

Я отчаянно ревновала к младенцу, на долю которого выпало столько внимания моего агента.

– Попробую, Марджи, обязательно попробую.

Марджи с дитятей глядели глаза в глаза. Я воспользовалась случаем и выплюнула несъедобную траву в салфетку. Официант пошел искать более вероятного кандидата на удушье.

– Как вы думаете, когда остальные редакторы дадут ответ? – спросила я, тактично напоминая, зачем мы сюда пришли.

– Через месяца два, – отозвалась Марджи, не сводя глаз с младенца. Ни тот, ни другая не мигали.

Официант принес десертные меню. Мне было непросто выбрать между крем-брюле и «Тарт Татеном», но «Татен» выглядел как-то заманчивее. Марджи грохнула своим меню о столешницу из искусственного мрамора.

– Не могу я так издеваться над своим телом, – сказала она. – А вы валяйте.

Ну, тогда и я не буду издеваться. Я положила меню на стол, хотя сладкого хотелось так, что аж в жар бросило.

– Вы лучше пока напишите эту любовную сцену, – посоветовала Марджи. – Отвлекитесь от бейсбола. Тянуть время – значит все загубить.

– Можно спросить совета: а как пишут любовные сцены? – Я все пробовала языком несуществующий десерт.

Марджи повернулась ко мне. Я почувствовала – она внутренне собралась, будто мы только сейчас заговорили о том, ради чего встретились.

– Напишите сцену, в которой женщина впервые осознает, что у них с мужчиной возникло взаимопонимание; в которой она открывает, что небезразлична ему. Женщины – а такое читают только женщины – очень любят взаимопонимание.

Я вздохнула.

– Все у вас получится, Барб. – Марджи махнула официанту, прося счет. – И не нужно для этого никакого особого ума, зря вы так думаете. – Она вытащила из сумки большой конверт и подвинула ко мне через стол. – Вот здесь обложки к одной из новых пенсионерских серий. Рассмотрите, может, они вас вдохновят. По ним ясно, на каких читателей это рассчитано. – Она расписалась на счете. – Ничего сложного, следуйте правилам и пишите посексуальнее.

Следовать правилам, подумала я, ладно.

Горло, ободранное фризе, горело, по-прежнему хотелось сладкого, так что я заехала в мороженицу «Наша вера», чтобы утешится шариком кофейного пломбира.

В основе «Нашей веры» лежало почитание молочных продуктов, включавшее в себя преклонение перед крупными млекопитающими. По их заповедям, строго запрещалось доить коров с помощью какой бы то ни было техники. Не то чтобы они были совсем амишами, но не были и ничем другим.

Была у них как минимум одна позорная тайна, вернее, я знала только одну, а именно: мороженое они закупали в «Старом молочнике», но подавали как самодельное, приготовленное из молока их собственных «пасущихся на травке коров», – можно подумать, что бывают другие коровы. Мистер Дейч-младший с гордостью открыл мне эту тайну. Он не считал их поведение надувательством, скорее, хитроумным маркетинговым ходом.

Высокие своды «Нашей веры» были мягко подсвечены – создавалась необходимая обстановка для мирного поглощения мороженого. Кто-то всю душу вложил в реставрацию этого здания, бывшего железнодорожного вокзала. Сохранился потолок из рифленой жести, весь в квадратах. Медленно вращались лопасти вентилятора, возгоняя теплый воздух к потолку, не давая уснуть нескольким медлительным зимним мухам. Над столами висели на длинных медных цепях лампы. Стены из светло-серого мрамора и пол были неуместно красивыми. Билетную кассу превратили в стойку, где продавали молочные коктейли, мороженое в стаканчиках и вафельных рожках. Во всем этом городе только в «Нашей вере» подавали настоящие сливки, они стояли в кувшинчиках на столах.

Как символично, что железнодорожный вокзал Онкведо превратился в кафе-мороженое. Отсюда, из Онкведо, никто никуда не едет. Мы не лежим на торговом пути. Онкведонцы сидят на месте и потребляют. У нас здесь конец пути.

Я оказалась единственной посетительницей и села за угловой столик, откуда видно было улицу и стоянку. Какой-то мужчина прибивал что-то к стене над доской, где перечислялись сорта мороженого.

На подавальщице было платье из коричневой мешковины, а может, из конопли, а на бирке значилось имя: Пенитенс. Положив мне мороженого, она вернулась к своему занятию – полировала металлические креманки и составляла их в аккуратные стопки по шесть штук.

Если вылить на мороженое медленную струю сливок, получится тонкая лакомая корочка. Это открытие сделал Сэм. Он – единственный известный мне человек, который разобрался, что происходит, если полить мороженое сливками. Я практиковалась за угловым столиком «Нашей веры» – медленно выливала сливки на кофейное мороженое, потом разбивала корочку кончиком ложки. Внутри мороженое было мягким, подтаявшим, а затвердевшие сливки приобрели легкий шоколадный привкус, но без сладости, которая помешала бы насладиться совершенством текстуры.

Я вскрыла Марджин конверт, из него вывалилась целая пачка блестящих мягких обложек. На них седовласые пожилые модели гуляли, держась за руки, по взморью или ехали в открытых кабриолетах, закинув головы назад, улыбаясь, а на заднем сиденье маячила корзинка для пикника.

Я подумала: а прочла ли Пенитенс хоть одну такую книгу? Ничего такого не имея в виду, я вообразила себе, как сползает с нее платье. Под ним – целомудренное белье, предписанное верой, вообразить себе его в точности я не могла: никакого эластика, парочка пуговиц, подвязка. Ложка за ложкой отправляя в рот мороженое, я разложила обложки в порядке предпочтения, предпочтения Пенитенс, то есть всю фривольность долой. Подумала, подходит ли она по возрасту в читательницы таких книг. Может, она еще и не стара, но одета как богомолка, спешащая на встречу со старостью.

Ухаживать за Пенитенс должен человек серьезный, порядочный. Человек, которому по душе простые культуры, упорядоченное существование. Какой именно? Работяга, мастер своего дела, чтобы за ним – как за каменной стеной, а еще он должен пробудить в ней огонь желания. Возможно, университетский преподаватель (во мне университетские преподаватели никогда не пробуждали огня желания, но я своими глазами видела, как многие мои однокурсницы отдают свою невинность человеку за кафедрой). Пусть у него будут серебристо-седые волосы.

Он полностью посвятит себя ей (а именно это, по словам Марджи, женщинам и нужно), заставит ее снять эти нелепые одежки. Его страсть, его любовь, его предупредительность высвободят ее тайные инстинкты и вытолкнут ее в великий современный мир.

Я уставилась на деятеля на стремянке, на заднюю часть его джинсов, и подумала: вот ведь несправедливость, на мужчинах джинсы всегда сидят так хорошо – прямая линия ягодиц превращается в линию ног, и штанины так выгодно подчеркивают все мышцы бедер. Покрутила в голове досужую мысль: почему муж Пенитенс (если этот столяр ей муж) ходит в обыкновенной одежде, а не в мешковине, почему мужчинам в этой секте разрешено одеваться по-человечески.

Потом вернулась к делу: разложила обложки по прилавку вокруг креманки с мороженым, размышляя, какая из них придется по вкусу Пенитенс. Красный кабриолет – слишком материалистично. Ее старозаветным мозгам нужно что-то другое. На одной обложке пара стояла перед увитой плющом стеной, которая вполне могла быть стеной библиотеки Вайнделлского университета. «Зрелая любовь зрелых людей». Придумавший это заглавие наверняка коллекционировал палиндромы.

В книге, главной героиней которой будет Пенитенс, все произойдет так: герой слезет со стремянки, отстегнет кожаный пояс с инструментами, положит ватерпас на стойку, уберет дрель в футляр. Его заинтригует незримая красота Пенитенс, ведомая только ему, его поразит мысль о роскошном теле, скрытом под нелепыми тряпками.

Пока я думала, столяр слез со стремянки. Марджи бы сказала о нем: «Сногсшибательный зад». Он стоял, глядя на панно, которое только что повесил. Деревянные планки – я знала, что это мутовки от старинных маслобоек, – расположены полукругом. Оконечники мутовок, гладкие и вытертые, напоминали головы, а деревянные колечки на узких шеях казались простенькими украшениями. Если посмотреть вот так, мутовки напоминали африканскую скульптуру, вроде тех длинных простых изваяний, которые собирал Модильяни. Столяр сотворил очень красивое панно – солидное, уравновешенное.

Пенитенс намотала свою дерюжку на кулак и встала с ним рядом.

Именно здесь в любовном романе он коснулся бы плечом ее плеча, жар его желания проник бы под грубую ткань и воспламенил бы ее нежную кожу. Воспламенил?

В реальной жизни столяр обсуждал с Пенитенс счет. Она жестом подозвала его к стойке, предложила мороженое, но он покачал головой.

«Дубина бесчувственная», – подумала я.

Столяр прислонил сложенную стремянку к стене рядом с моим столом и присел на корточки перед большой сумкой, которую я до того не замечала.

– Мне пересесть? – спросила я, все еще дуясь на него за то, что он пренебрег бедной Пенитенс и ее дерюжкой.

– Вам что-нибудь еще? – обратилась ко мне Пенитенс.

– Нет, – сказала я, краснея, как десятилетний мальчишка, которого поймали за неприличной мыслью: я воображала себе, как подвязка врезается в ее мешковатые панталоны из натуральной ткани.

– Два доллара, пожалуйста.

Она взяла пустую креманку и заглянула в нее.

Я положила на стойку три доллара. Она церемонно протянула один обратно:

– У нас не полагается давать чаевые.

Столяр положил ватерпас на столешницу со мной рядом и вытащил из-за уха карандаш.

– Что это такое? – поинтересовался он, указывая на рассыпанные по стойке картинки.

– Книжные обложки.

Я принялась запихивать их в конверт, стараясь делать это побыстрее, но без суетливости.

– Вы их рисуете?

– Нет. – Я закрыла конверт.

– Ну и хорошо.

Он положил футляр с дрелью на столешницу.

– Это почему?

Я засунула конверт в сумку.

– Больно уж уродские. – Стоя рядом с моим столиком, он продолжал собирать инструменты. Кожаный пояс съехал вниз по бедрам. Я старалась на него не смотреть. Рулетка – есть, молоток – есть, шурупы в неглубоком кармашке. – Вы у нас недавно? – Он обращался к моей макушке.

– Да. Вроде того. Два года.

– Вам тут нравится? – Он высыпал шурупы из пояса в коробочку.

– Иногда.

– Сами из Нью-Йорка?

– Да.

– Часто бываете у озера?

– Нет.

– Вот и зря: если тут и есть что стоящее, так это лес и озеро.

– Понятно.

Хорошо бы он уже ушел. Я инстинктивно взглянула на его руку – нет ли обручального кольца. Он перехватил мой взгляд и улыбнулся всепонимающей улыбкой, вскинул стремянку на плечо и понес на улицу. Я видела в окно, как он крепит ее к боку своего пикапа, потом отпирает большой металлический ящик для инструментов, встроенный в багажник.

На боку машины было написано: «Холдер. Столярные работы».

Я медленно сосчитала до пятидесяти, потом вышла.

От самой двери я услышала Матильдин басовитый лай. Когда я вошла, она обнюхала меня и лизнула в руку. Похоже, мы становимся друзьями.

Я позвонила мистеру Дейчу, который знал всех землевладельцев в окрестностях своей фермы. Он поднял трубку после первого же гудка и, похоже, совершенно не удивился, что я расспрашиваю его про заброшенный охотничий домик. Выяснилось, что домик принадлежит некой Бабуле Брюс – та живет в доме для пожилых, вот ее телефон.

– Бабка-то еще бодрая, – сообщил мистер Дейч. – Перебралась туда только потому, что там хорошо кормят. Сама терпеть не может готовить.

Я позвонила Бабуле Брюс – автоответчик уведомил, что та в столовой. Я оставила сообщение, что интересуюсь домом у озера.

Потом полазала по сайту Вайнделлского университета, пытаясь сообразить, как ловчее сделать следующий шаг. Там был раздел «Исследовательские проекты», а в нем вкладка «Обзор тем». Если вы официально занимаетесь научно-исследовательской деятельностью – вот где пригодится моя бывшая работа в «Современной психологии», – вы можете подать заявку на проведение экспериментов в научно-исследовательский отдел. Я прочитала требования, вполне выполнимые, – в конце стояли флажки «Сохранить» и «Печать».

Описание проекта в одном предложении у меня получилось такое: «Требуются ассистенты для долговременного, финансируемого из частных источников исследования в области человеческой экологии (реакция испытуемых на определенные раздражители). График – два раза в неделю (вторая половина дня), продолжительность – от трех до шести месяцев. Необходима физическая выносливость». Уфф. Звучит ужасно. Я поставила значки доллара в начале и в конце. Повесила объявление в разделе «Исследовательские проекты», а еще в списке вакансий в разделе «Подработка/факультативные занятия/волонтерская деятельность».

Больше мне ничего не оставалось, только заняться готовкой. Я поставила курицу в духовку, начинив ее двумя целыми лимонами, – рецепт от старой задаваки Марчеллы Хазан из ее «Основ классической итальянской кухни».

Матильда уселась прямо перед стеклянной дверцей духовки. Видимо, ждала, когда куриная кожица вздуется пузырем – а это, по словам Марчеллы, обязательно должно произойти, если тушка подготовлена должным образом. У меня еще ни разу не получалось.

Но на сей раз кожица все-таки вздулась, золотистая, сочная. Жир из противня я вылила в Матильдину миску поверх ее сухого корма, и она деликатно скушала, явно наслаждаясь. Я съела грудку, разглядывая мужественные лица гребцов на газетных вырезках – сложила их в папку, напоминающую ресторанное меню.

Через два часа я снова слазала на сайт – уже пришло с дюжину откликов. Некоторые с фотографиями. Я узнала лица знаменитостей из «Онкведонского светоча». Вот Сидни Как-его и Дженсон Как-его-там, прекрасные, как модели из каталога «Аберкромби и Фитча». Восхитительный момент.

Я составила график интервью для потенциальных секс-работников моего дома свиданий и написала всем претендентам ответы.