Текст книги "Пустыня смерти"

Автор книги: Лэрри Джефф Макмуртри (Макмертри)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)

И тут он понял, что все его подозрения дурацкие. На дне кувшина оказалось несколько фасолин. Выбирать в таком случае не приходилось, поэтому он взял первую попавшуюся и вынул ее из кувшина. Солдат тут же принялся снимать с него повязку.

– Вы оказались храбрым, месье, и ваша храбрость вознаграждена, – объявил майор Ларош.

Калл посмотрел на ладонь и увидел на ней белую фасолину.

– Вы будете жить, – подтвердил майор Ларош. – Отойдите, пожалуйста, в сторонку. Теперь очередь за следующим добровольцем.

Вперед вышел Длинноногий Уэллейс. Удача Калла убедила его в том, что в коричневом кувшине и впрямь лежат разноцветные фасолины. Поэтому он отказался от намерения напасть на солдата, выхватить у него мушкет и попытаться убежать через стену. На протяжении многих лет в ситуациях, когда возникал вопрос о жизни или смерти, удача всегда сопутствовала ему. Калл вытащил белую фасолину; вполне возможно, что и он вытащит такую же. Нет никаких причин выбывать из игры.

Голова у Длинноногого была под стать его более известной примечательности – большой ноге. Повязка, которой солдат с легкостью обмотал голову Калла, для его головы оказалась маловата. Хоть солдат и пытался потуже натянуть ее, все равно ее не хватило, чтобы связать концы.

– Вам надо бы подстричь волосы, месье Уэллейс, – заметил майор. – Повязка никак не налезает на вас.

– Я просто зажмурю глаза, – предложил Длинноногий. – Все равно кувшин с фасолинами позади меня. Видеть позади себя я не могу.

– Может и так, но правила есть правила, – ответил майор. – В любом случае вам надлежит завязать глаза.

Он подозвал еще одного солдата, тот взялся За другой конец повязки, и два солдата с трудом туго-претуго стянули ее вокруг головы Длинноногого и завязали.

– Я теперь не разглядел бы и вспышку молнии, разрядись она прямо передо мной, – проговорил Длинноногий.

– Кувшин находится прямо под вашей левой рукой, – подсказал майор. – Пожалуйста, тащите боб.

Длинноногий вынул фасолину и держал ее на раскрытой ладони. Солдат еще не успел снять с него повязку, как он услышал вскрик одной из женщин, сидящих рядом с судьей. Он взглянул на ладонь – там лежал боб черного цвета.

– Счет один-один, – объявил майор Ларош.

Одна из дам, сидящих рядом с судьей, при виде черной фасолины упала в обморок. Две другие женщины махали на нее веерами. Судья же сидел как ни в чем не бывало, не обращая внимания на женщин. Казалось даже, что его не интересуют ни техасцы, ни драма жизни и смерти, развертывающаяся перед ним. Его, похоже, гораздо больше заботил фурункул у него на руке. Он проткнул его маленьким тонким ножичком, а затем обтер белым расшитым носовым платком.

Длинноногий глянул на боб на своей ладони и положил его в карман. Двое солдат отвели его в сторону, к стене, где уже дожидалась расстрельная команда. Длинноногий посмотрел на боевых товарищей-техасцев, ждущих своей очереди тащить жребий.

– Прощайте, ребята, полагаю, меня расстреляют первым, – попрощался он с ними.

Пока он стоял в ожидании расстрела, несколько раз вынимал из кармана черную фасолину и рассматривал ее. За многие годы службы в приграничной полосе его жизни не раз угрожала опасность – от пуль, томагавков, стрел, копий, ножей, лошадей, медведей, команчей, апачей, индейцев из племен кайова, сиу. пауни – но вот его жизни приходит конец из-за неудачно вытащенного жребия в виде черного боба и где – во дворе колонии для прокаженных в жалком городишке Эль-Пасо.

Ожидающие своей участи рейнджеры стояли ошеломленные. Длинноногий сделал больше любого другого, чтобы уберечь их от напастей и не дать погибнуть во время экспедиции по прериям. Он пережил всех их командиров и учил премудростям выживания в труднейших условиях; учил, как находить пищу, где искать реки и водные источники. И вот теперь он обречен на смерть.

– Прощай, Матти! – крикнул Длинноногий, помахав ей рукой. И тут же опечалился: – Не споешь ли мне что-нибудь напоследок, Матти? – попросил он, вспомнив, как давным-давно, еще в Кентукки, напевали ему прекрасные песни родные тетки.

– Я спою тебе песню, только постараюсь припомнить какую-нибудь, – пообещала Матильда. – Я обязательно спою – ведь ты был настоящим другом моего Чада.

Следующим тянул жребий Дон Шейн и тоже вытянул черный боб. Молчаливый, как и всегда, он не сказал ни слова. За ним пошел интендант Брогноли. Пока ему завязывали глаза, взгляд у него по-прежнему оставался тусклым, а голова подергивалась. Он вынул белый боб. Следом шел Джо Тернер, коренастый заикающийся малый из Хьюстона. Ему досталась черная фасолина. Его и Дона препроводили к Длинноногому. Брогноли же направили к месту, где находился Калл.

Гас стоял рядом с Верзилой Биллом Колеманом, Уэсли Баттонсом и двумя двоюродными братьями по имени Пит и Рой, фамилии их не помнил никто. Ни Уэсли, ни Пит и Рой, похоже, не изъявили желания идти к столику, где их поджидал кувшин с бобами. Взглянув на Гаса, повернулся Верзила Билл.

– Ну как? Не хочешь ли пойти и вытащить свой жребий? – спросил он.

Ему самому было безразлично, кто пойдет следующим к кувшину завязывать глаза, но субординацию техасских рейнджеров следовало соблюдать. Тем более, что очередь небольшая.

Гас понимал, что в предстоящую игру, где решается вопрос жизни или смерти, нужно вступать с бравым видом – с тем, с каким он всегда начинал играть в карты или в кости. Но здесь его ожидали не карты и не кости – его ждала жизнь или смерть, и потому особой храбрости он отнюдь не испытывал. Он взглянул на плачущую Матти, затем на майора Лароша и толстого судью, который все еще выдавливал фурункул на руке.

– Вудроу пошел первым, может, мне лучше пойти последним, – решил Гас.

– Видать, ты надеешься, что до тебя все черные фасолины повытаскивают, – сказал Верзила Билл. – Их там осталось всего две штуки.

Гас промолчал. Он испугался и обозлился на Вудроу Калла за то, что тот так быстро согласился быть первым добровольцем. Если бы ему самому дали время поостыть и успокоиться, может, он и вызвался бы быть первым и тогда вытащил тот самый белый боб, который достался Каллу. Вудроу всегда отличался редким нетерпением – все хорошо знали об этой черте его характера.

Пока Верзила Билл размышлял, идти вызвался Уэсли Баттонс и вытащил белый боб, к досаде Гаса и Верзилы Билла, которые теперь винили себя за то, что замешкались. И вот Уэсли спасся, а они все еще ждут свою судьбу.

Верзила Билл ощутил, как внутри него растет состояние мучительного беспокойства, и дальше он не мог выносить эту муку. Он пошел с бравым видом к столику, да так быстро, что чуть было не опрокинул его вместе с кувшином с фасолинами внутри.

– Спокойно, месье, спокойно, – увещевал его майор, – не стоит налетать на столик.

– Хорошо, учту. Но я готов, – ответил Верзила Билл – Подошла моя очередь.

– Разумеется, теперь ваша очередь тащить жребий, – заметил майор.

На голову Верзилы Билла надели глухую повязку, а под левую руку поднесли кувшин. Он быстро сунул руку внутрь и пощупал бобы. Но еще до того, как он выбрал один из них, его вновь охватило чувство беспокойства, да такое сильное, что он никак не мог ухватить пальцами фасолину. На несколько секунд он замер, глубоко запустив руку в кувшин. Может, черные бобы более грубые, чем белые, думал он, или же можно определить их цвет как-то по-другому.

Майор Ларош подождал немного, а затем откашлялся и произнес:

– Месье, вам надлежит выбирать. Давайте посмелее, как ваши товарищи. Выбирайте боб.

В отчаянии Верзила Билл сделал то, что ему велел майор, – усилием воли он заставил себя схватить фасолину, но, вытащив ее из кувшина, разжал пальцы и выронил. Солдат развязал повязку и поднял боб. Затем снял повязку с глаз Билла и протянул ему фасолину – она оказалась белой.

Следующим был Пит. Он поднял голову с плотной повязкой на глазах к небу, будто ожидая оттуда наставлений. Не похоже было, чтобы он произносил молитву, просто подставил лицо под теплые солнечные лучи. Затем опустил руку в кувшин и вытащил черный боб.

И вот их осталось всего двое: Гас и тощий парень по имени Рой.

При мысли о том, что он может оказаться последним – а это будет наверняка означать, что ему достанется черная фасолина, если Рою повезет и он вытянет белую, – Гас стремительно рванулся вперед, почти так же, как это сделал перед ним Верзила Билл. Он запустил руку в кувшин и понял, что мексиканцы не соврали насчет количества бобов, там осталась всего пара фасолин – одна для него, другая – для Роя. Одна должна быть белой, другая – черной.

Сперва он потрогал пальцами одну фасолину, затем другую, вспоминая, как он бросал в игре кости – всегда быстро. Такой прием, считал он, помогал ему не связывать удачу с цифрами на кости.

Он взял боб и вытащил из кувшина руку, а когда солдат снял с него повязку, не мог заставить себя сразу же открыть глаза. Он протянул руку с бобом на ладони, и все прежде него увидели, что он белого цвета. Рой побледнел при виде белой фасолины на ладони Гаса.

– Знаю, что ждет меня, – тихо произнес он, будто разговаривая сам с собой.

Тем не менее пока ему завязывали глаза и пока он тащил последний черный боб, он вел себя спокойно; затем твердым шагом пошел к рейнджерам, которым выпал жребий умереть, и встал рядом с ними.

Гас зашагал в другом направлении и присоединился к Каллу.

– Не надо тебе было так долго дожидаться, – шепнул ему Калл.

– Ты тащил первым, но тебя никто к этому не подталкивал, – заметил Гас, все еще обижаясь на друга. – Когда ты пошел, в кувшине было пять черных фасолин, а когда я – только одна. Считаю, что я помог увеличить твои шансы.

– Будь у меня оружие, я не стоял бы сейчас здесь, – проговорил Калл, когда всех пятерых обреченных их товарищей вели к стене, где уже давно стояла расстрельная команда.

Тот же самый солдат, который завязывал им глаза, когда они тащили из кувшина бобы, понес пять повязок к тем, кому не повезло, и стал снова завязывать всем глаза, всем, кроме Длинноногого Уэллейса, чья голова опять оказалась слишком большой и концы повязки не стягивались.

Раздражаясь от такого недоразумения, майор Ларош крикнул что-то одному из солдат, стоящих позади судьи, и тот побежал в здание в сопровождении закутанной в покрывала фигуры. Минуту спустя солдат вернулся с большим куском материи для изготовления длинной повязки.

– Месье Уэллейс, – проговорил майор Ларош, – прошу прошения. Понимаю, что в такой ситуации человек не может долго ждать.

– Да бросьте вы, майор. Стоит ли об этом беспокоиться, – сказал в ответ Длинноногий. – Я видел немало людей, умирающих с широко открытыми глазами. Думаю, и я тоже так смогу, если уж пришлось погибать.

К тем, кто был обречен на смерть, подвели рейнджеров, вытащивших белые бобы, и разрешили обменяться последними прощальными словами, но они мало что сказали. Длинноногий протянул Брогноли шепотку табаку, позаимствованного у кого-то, пока они ехали в телеге. Джо Тернер дрожал, но когда Калл протянул ему руку на прощание, все же пожал ее довольно твердо.

– Матти, ну как, вспомнила песню? – спросил Длинноногий. – Полагаю, какой-нибудь псалом подошел бы в самый раз. Сам я не помню ни единого, но моя мать и ее сестры, те знали их множество.

У Матильды стоял комок в горле – говорить она не могла. Пятерых ребят из десяти сейчас расстреляют – очень скоро их не будет на этом свете, доблестных и милых ребят, с которыми она вместе выехала в экспедицию из Остина.

Так же, как и она, Гас словно проглотил язык. Он посмотрел на Длинноногого, на Роя, Джо, Дона и Пита и не мог вымолвить ни слова. Он лишь пожал им руки. Поскольку они были в ножных кандалах, майор Ларош решил, что руки им можно не связывать. Пятерка, которой сохранили жизнь, стояла какое-то время перед обреченными на смерть, ожидая, что те, может, захотят что-то передать своим родным и близким или же обменяться с ними прощальными словами, но пятеро мужчин, уже с повязками на глазах, хранили молчание. Пит задрал лицо к небесам, как он это сделал, когда тащил фасолину.

– Прощайте, ребята, – произнес Длинноногий. – Не пейте попусту воду по пути к дому. Помните, что здесь безводная пустыня.

После этого пятерку, вытащившую белые бобы, отвели назад. Толстый судья встал с кресла и произнес речь. Она была длинной и на испанском языке – никто из техасцев ничего в ней и не понял. Да никто и не старался понять. Их друзья стояли спиной к стене, с повязками на глазах. Судья закончил речь, майор Ларош подал команду – расстрельный взвод взял мушкеты на прицел.

Майор Ларош кивнул головой – солдаты выстрелили. Тела техасцев соскользнули вниз по стене. Дольше всех стоял Длинноногий Уэллейс, но и он вскоре пополз вниз по стене и, наклонившись, упал. Он лежал, уронив голову – свою большую голову, для которой оказалась мала повязка, – на ноги заики Джо Тернера.

Калл чувствовал глухую ненависть к мексиканцам, которые уже сгубили многих его друзей, а здесь только что расстреляли пятерых из них прямо на глазах их боевых товарищей. Гас ощущал себя так, словно у него гора свалилась с плеч, – если бы он не поспешил и не вытащил ту самую белую фасолину, которая все же досталась ему, то сейчас наверняка валялся бы вместе с мертвыми. Брогноли, голова у которого так и не перестала дергаться, машинально жевал табак, переданный ему Длинноногим. Когда тот упал, Брогноли почувствовал, как у него внутри все передернулось, как и его дергающаяся голова. Голос у него пропал, он не мог говорить про смерть людей, которая, в конечном итоге, стала для него самым обыденным явлением.

Мексиканцы вкатили во двор ту же самую телегу с тем же самым черным волом в упряжке и уже собрались кидать в нее трупы расстрелянных, как вдруг, к всеобщему удивлению, с балкона, нависающего над двором, раздалось пение. Голос был высокий, приятный, чистый и довольно сильный – он свободно лился над обширным двором и достигал, как подумал Гас, даже берегов Рио-Гранде.

Все находящиеся во дворе стояли и слушали, как завороженные. Судья, уже намеревавшийся садиться в карету, тоже задержался и слушал Майор Ларош посмотрел наверх, как и все солдаты. Пение было без слов, лишь одни звуки – высокие и вибрирующие. Матильда перестала плакать – она все пыталась припомнить какой-нибудь псалом и спеть его для Длинноногого Уэллейса, но невидимая женщина уже запела его для него и других убитых голосом неизмеримо более богатым, чем ее.

Звуки лились с балкона, где стояла женщина в черном. Это она отпевала мертвых мужчин; она пела и пела с такой страстной властностью, что даже судья не посмел идти в карету, пока она не закончила. Звуки взмывали вверх и падали вниз, словно порхающие птицы; они наводили на слушателей такую глубокую печаль, что Калл плакал, не скрывая слез, и даже майор Ларош смахнул катившуюся из глаз слезу.

Гас был ошеломлен. Он и сам любил петь и частенько голосил что-то несуразное, когда бывал пьян. Но то, что он слышал сейчас, когда тела его убитых товарищей собирались грузить на телегу, не было похоже на пение, когда-либо слышанное им и, видимо, такого он больше никогда не услышит.

Поющая дама держалась за перила на балконе. Она закончила пение на нотах, упавших глубоко вниз – они несли с собой печаль, но печаль больше не по умершим, а скорее по живущим мужчинам и женщинам. Те, кто слышал, как поднимаются и падают звуки ее голоса, вспоминали о своих надеждах, зародившихся, но, увы, умерших, о своих обещаниях, данных, но так и не осуществленных. Гас заплакал, он не знал почему, но остановиться не мог все то время, пока лилась песня.

Затем, взяв низкую ноту, которая, казалось, мягко повисла в воздухе, словно дневной свет, дама в черном оборвала реквием и, постояв секунду-другую на балконе, держась за перила, повернулась и исчезла.

Судья, похоже, вышедший из транса, влез вместе со своими дамами в карету, та медленно развернулась и покатила к воротам.

– Боже мой, ты слышал песню? – спросил Гас Калла.

– Да, слышал, – сухо ответил тот.

Солдаты тоже ожили. Они принялись носить на телегу трупы расстрелянных. Матильда подошла к стоящим рейнджерам, оставшимся в живых.

– Нам нужно двигаться вместе с ними, ребята, – предложила она. – Они же наши люди. Я хочу убедиться, что их положат надлежащим образом в могилу.

– Пойди, спроси майора, не можем ли мы помочь похоронить их, – сказал Калл Гасу. – Полагаю, тебе он не откажет, если попросишь. Ты ему нравишься.

– Хорошо. Пойдем со мной, Матти, – позвал Гас. – Попросим его вдвоем.

В воротах судья на минутку остановил карету, чтобы перекинуться словечком с майором. Через открытые ворота Гас заметил бескрайнюю песчаную пустыню, тянущуюся далеко на север. Майор отдал по-военному честь судье и поклонился дамам – карета выехала со двора на улицу. Телега с телами техасцев со скрипом двинулась по двору к тем же самым воротам.

– Мы хотели бы помочь с похоронами, майор, – начал Гас. – Они наши друзья. Теперь многого мы для них уже не сделаем, но хотелось бы побывать на похоронах.

– Как пожелаете, месье, – решил майор. – Кладбище находится как раз за этой стеной. Идите за телегой и возвращайтесь назад, когда все закончится.

Гас немного удивился, что майор отпускает их без охраны.

– Советую вам возвращаться поскорее, – продолжал майор с веселым выражением лица. – Местные собаки очень злые – думаю, вы не сумеете убежать от них с кандалами на ногах. Минувшей ночью вы сами видели несколько собак, но их вообще-то гораздо больше. Если попытаетесь бежать, то удерете недалеко – очень скоро повстречаетесь с ними.

У Матильды не выходило из головы услышанное прекрасное пение. Ей хотелось, чтобы и Длинноногий знал об этом чудесном пении, которое раздавалось после смерти его и других техасцев. Она пыталась разглядеть певицу в черном, но вуаль на ней была слишком густа, а расстояние довольно большое.

– Никогда еще не слышала подобного пения, майор, – сказала она. – Кто эта женщина?

– Это леди Кейри, – ответил майор. – Она англичанка. Вскоре вы ее увидите.

– А что английская леди делает в такой глуши? – с недоумением спросил Гас. – Она же здесь еще дальше от родного дома, чем мы.

Майор Ларош повернулся, всем своим видом дав понять, что ему надоел разговор, и рукой сделал знак солдату подвести коня.

– Да и мой отчий дом тоже расположен подальше вашего, – сказал он напоследок, когда уже садился в седло. – Но я солдат и нахожусь там, куда меня пошлют. Леди Кейри здесь потому, что она военнопленная, как и вы. Я скажу своим людям, чтобы они отпустили вас на похороны. Советую навалить на могилы как можно больше камней. Как я уже сказал, местные псы очень кровожадны, а еды им не хватает.

Гас пошел к своим – все они столпились позади телеги с расстрелянными. Когда рейнджеры уже вышли из ворот, вслед за ними выехал майор Ларош и десяток его кавалеристов. Они взяли с места в карьер и вскоре скрылись в клубах пыли и песка, поднятых копытами скачущих лошадей.

– Я спросил насчет той женщины, которая пела псалом, – сказал Гас Каллу. – Майор ответил, что она тоже военнопленная, как и мы.

Калл промолчал – он смотрел на тела своих мертвых товарищей. На днище грубо сколоченной телеги поблескивала лужица крови, оставляя за телегой длинный след, который быстро покрывался поднятой в воздух пылью с песком.

– Боже мой, до чего же здесь ветрено, не правда ли? – проговорил Уэсли Баттонс.

11

Мексиканские солдаты с готовностью пошли навстречу техасцам и позволили им похоронить своих боевых товарищей. У одного из солдат нашлась бутылка белой кактусовой водки, и он пустил ее по кругу среди своих. Довольно скоро мексиканцы напились до такой степени, что все, как один, без памяти валялись в телеге. Оружия при них не было, так что не было и смысла предпринимать попытку побега, хотя Вудроу Калл и задумал ее осуществить.

Гас, догадавшись, что замышляет его друг, напомнил ему слова майора про собак.

– Он предупредил, что они сожрут нас, если мы попытаемся бежать с цепями на ногах, – упомянул Гас.

– Думаю, что меня все же бродячие псы не тронут, – отмахнулся Калл, но в душе решил, что майор, по всей видимости, сказал правду.

Свора одичавших собак могла завалить любое живое существо, кроме, разве, свирепого медведя-гризли.

Несмотря на все перипетии длительного перехода, у Матильды Робертс сохранилась черепаховая гребенка, и она причесала ею волосы мертвых техасцев, пока мексиканские солдаты распивали водку.

Техасцев уложили в одну братскую могилу у стены монастыря Святого Лазаря.

Поднялась песчаная буря. В начале похорон они видели вдали реку, но вскоре та пропала из виду. Зарыв могилу, техасцы разбрелись вокруг подбирать камни. Уже появились несколько собак – Гас и Уэсли запустили в них камнями, но псы, свирепо ворча, отскочили всего на несколько ярдов.

В то время как они занимались похоронами, вдоль стены проехала небольшая телега со старым мулом в упряжке. Она оказалась тоже своеобразным катафалком – в ней лежали тела двух умерших прокаженных, туго запеленутые в белые простыни. Телега проехала совсем близко от техасцев; ею управлял человек, тоже закутанный в покрывала.

– Посмотрите, это тот, который без мяса на пальцах, – сказал Гас.

У кучера виднелись лишь костлявые ладони. Это он принес Длинноногому его сапоги несколько часов назад. Прокаженный не смотрел в их сторону, будто они его вовсе не интересовали. Он просто наклонил немного телегу, вывалил мертвецов на землю и поехал назад, к воротам. Вскоре собаки вцепились зубами в завернутых в простыни покойников. Сцена эта повергла Матильду в еще большую печаль. Она боялась, что не найдется достаточно камней, чтобы надежно прикрыть тела Длинноногого и других рейнджеров от острых зубов одичавших собак.

Калл повел мула обратно в монастырь. Мексиканские солдаты по-прежнему дрыхли в телеге. Если бы не храп, то их можно было бы принять за мертвых. Двое солдат, которые еще не уснули, жались к техасцам, опасаясь свирепых псов.

Въехав в ворота монастыря, техасцы получили свободу передвижения по двору, но только в ножных кандалах. На стол, где чуть ранее стоял кувшин с фасолинами, поставили для них простую еду из вареных бобов и похлебки.

Обслуживали их старик со старухой – оба прокаженные, но не закутанные в покрывала, хотя и с темными пятнами на щеках и руках. Пятна не вызывали у техасцев отвращения, они выглядели как сильные ушибы. Старик со старухой, судя по всему, были добрыми людьми: они улыбались техасцам, а когда те опустошили миски, принесли добавки. Оставшиеся в монастыре солдаты по-прежнему спали пьяные в телеге. Просыпаться они начали лишь в разгар дня. А проснувшись, похватали свое оружие и уехали на телеге из монастыря. Все они выглядели перепуганными.

– Они боятся собак, – решил Гас. – Почему же майор не устроит охоту на них и не истребит этих проклятых тварей?

– Да их сразу же станет еще больше, – сказал Калл. – Всех псов не перебьешь.

Он наблюдал за прокаженными, когда те появлялись и занимались своими делами. Все они были наглухо закутаны, но одеяния изредка раздувались и распахивались под воздействием ветра, и тогда можно было разглядеть их тела под покрывалами. Некоторые находились в жутком состоянии: без подбородков, с проваленными носами, на щеках темные пятна. Другие хромали из-за деформации ног. Какой-то старик ходил с костылем – у него вообще не было одной ноги. Во дворе играли и несколько детей – они показались Каллу вполне здоровыми. Среди них был даже один светловолосый мальчик лет десяти – у него не наблюдалось никаких признаков болезни. Кое-кто из взрослых казался не хуже, чем старик и старуха, обслуживающие рейнджеров, у них виднелись лишь темные пятна на щеках, лбах или на руках.

Как только солдаты ушли, монастырь Святого Лазаря ожил и уже не казался таким скверным местом. Многие прокаженные смотрели на рейнджеров приветливыми, дружелюбными взглядами. Кое-кто улыбался. Другие, с пораженными лицами, покрывал и капюшонов с голов не снимали, но при приближении техасцев почтительно кланялись.

Опять поднялась пыль с песком, кружась так высоко, что едва можно было разглядеть нависающие над монастырем горы.

Гас почувствовал такое облегчение от того, что остался в живых, что в нем снова проснулось острое желание поиграть в карты или кости. О прокаженных он особо не задумывался – ночью с ними, может, и было страшновато сталкиваться, но днем место, где они обитали, казалось не хуже обыкновенной больницы. Жаль, что у него не было с собой ни единой колоды карт или хоть завалявшейся кости, а то бы он показал высший класс! Правда, денег тоже не было ни цента.

– Интересно, а сколько времени собираются мексиканцы продержать нас здесь? – спросил он своих товарищей.

Голова у Брогноли качалась взад-вперед, словно маятник часов с тех самых пор, как он перепугался тогда, в каньоне. Он глядел на прокаженных отсутствующим взглядом, а на светловолосого мальчика – с интересом. Взглянув как-то на балкон, откуда пела дама в черном, он увидел там невысокую стройную женщину. Она что-то сказала мальчику, тот неохотно бросил играть и побежал наверх.

Калл же в это время думал о том, каким образом можно избавиться от ножных кандалов. Если бы у него был молоток и хотя бы какое-то подобие зубила, он наверняка разбил бы цепи и сам. Майор ничего не говорил о том, что он вернется сюда, а последние солдаты куда-то ушли. Они теперь остались одни с прокаженными – единственной помехой к побегу являются кандалы да стаи бродячих псов. Если бы только разбить цепи на ногах, тогда найдется и способ, как справиться с собаками.

Уэсли Баттонс во время долгого похода и даже когда тащил жребий, держался молодцом, но теперь остро переживал потерю двух своих братьев и остальных рейнджеров.

– Когда мы уезжали из Остина, меня посадили кучером в фургон старого генерала Ллойда, – вспоминал он. – Нас была целая армия, вполне достаточная, чтобы отбиваться от индейцев и разбить мексиканцев. А вот теперь – посмотрите только: вот все оставшиеся добрались сюда через пустыню и закованы в железные кандалы. Домой идти далеко, – добавил он. – Мама очень опечалится, когда услышит про ребят.

Голова у Брогноли все дергалась взад-вперед, взад-вперед.

– А я и понятия не имею, где теперь лежит путь домой, – заметил Верзила Билл. – Тут так пыльно, что я могу лишь держать направление, вот и все. Знаю, что надо идти вниз по течению реки, но это довольно длинный путь.

Гас вспомнил, что это та самая река, на берегу которой они разбивали бивак, когда Матильда поймала большущую зеленую водяную черепаху.

– Вот как! Если это Рио-Гранде, тогда не так сложно пройтись вдоль нее пешком, – обрадовался он. – А когда проголодаемся, Матти наловит нам черепах.

Матильда лишь удрученно покачала головой – ее не радовала перспектива еще одного дальнего перехода.

– Нас осталось всего шестеро для похода по Нью-Мексико, – сказала она. – Если придется преодолевать оставшийся путь пешком, то сомневаюсь, выдержим ли его. Тот огромный индеец лучше нас знает реку – он запросто может добраться до нас.

– Нам нужно раздобыть оружие, – проговорил Калл. – Сделать его самим, без инструментов, мы не сможем. Мы и так проделали длинный путь пешком. Я лично хотел бы пока отдохнуть. Прокаженные нас не беспокоят. От нас лишь требуется не смотреть на них вблизи.

Он склонялся к мысли о побеге, пока Матильда не упомянула про Бизоньего Горба. Воспоминания об этом свирепом вожде команчей заставило его взглянуть на поход в ином свете. Уж лучше оставаться в стенах монастыря Святого Лазаря и отдыхать среди прокаженных, нежели снова мельтешить перед глазами Бизоньего Горба, особенно сейчас, когда их всего пятеро мужчин.

– А я хочу уйти, если только сможем освободиться от цепей, – упорно твердил Калл. – Вдруг майор вернется и заставит нас опять тащить эти проклятые бобы?

Однако он здорово устал и потому не настаивал на том, чтобы бежать немедленно. При сильном ветре у него в спине по-прежнему иногда что-то дергалось, а Нога очень болела. День-два отдыха не повредят, особенно если учесть, что мексиканцы, по-видимому, Уничтожать их всех вовсе не собираются.

Конец дня тянулся медленно, техасцы отдыхали и дремали – им выделили для ночлега ту самую комнатенку, где они провели минувшую ночь, но никому не хотелось идти в темную дыру. На дворе ярко светило солнышко, те, кому солнце не нравилось, могли отдыхать под длинными навесами.

Гасу очень хотелось перекинуться в картишки – он уже опросил нескольких мексиканцев, работавших в монастыре, нет ли у них карт. Какая-то женщина, у которой во рту было всего три зуба, приветливо улыбнулась ему и где-то раздобыла неполную колоду. В ней не хватало около двадцати карт, но Гас и Верзила Билл быстренько придумали свою игру. Выдернув из метлы несколько прутиков, они использовали их вместо денег.

Когда они договаривались о правилах игры всего с тридцатью тремя картами, во двор вышла негритянка ростом даже выше Гаса. На прокаженную она отнюдь не походила – руки и лицо у нее были чистыми. Она подошла к ним с таким величественным достоинством, что они даже встали и выпрямились. Гас спрятал карты.

– Джентльмены, у меня для вас есть приглашение, – сказала негритянка на чистом английском языке, даже лучшем, чем говорили сами рейнджеры. – Леди Кейри просит вас пожаловать на чашку чая.

– Что, что просит? – не понял Гас.

Он смутился, что его застали в неподобающем виде. Хоть его и побрили днем ранее, величавая осанка и элегантные манеры чернокожей женщины вынудили его ощутить собственное ничтожество.

– Пожаловать на чай, джентльмены, – повторила негритянка. – Леди Кейри – англичанка, а в Англии в это время пьют чай. Вам дадут и немного перекусить. С вами будет и сын леди Кейри, виконт Монтстюарт. Вы видели, как он играл с мексиканскими детьми. Он единственный из них блондин.

Калла тоже весьма удивили величественный вид чернокожей женщины и ее учтивость. Ему еще никогда не доводилось видеть таких высоких негритянок, не говоря уже о том, чтобы слышать такую великолепную изысканную речь. В Техасе лишь немногие чернокожие женщины осмелились бы так непринужденно разговаривать с группой белых, к тому же она явно не была неотесанной ни в малейшей степени. Ей поручили передать приглашение, и она его передала. Как и Гас, он понимал, что уцелевшие рейнджеры были людьми грубоватыми и необразованными и вряд ли подходили для того, чтобы делить трапезу с настоящей английской леди.

Пока Калл, Гас, Уэсли и Верзила Билл переглядывались, не зная, что ответить, чернокожая женщина повернулась к Матильде Робертс и улыбнулась ей.

– Мисс Робертс, леди Кейри знает, что вы проделали нелегкий путь по пустынным местам, – промолвила негритянка. – Она считает, что вы, возможно, пожелаете помыться и сменить платье.